Без тебя

Глава 44

Сергей

Самое отвратительное чувство — когда ты не можешь изменить неизбежное. Жизнь ставит тебя перед фактом, выбора не оставляя. Борешься, только ради того, чтобы от жгучего чувства вины избавиться.

Размышления на тему: «А если бы…» — они с тобой навсегда.

И с Сафи, и с Машей всё совершено не так, как мне бы того хотелось.

Боль грудь сдавливает.

Перед глазами стоит бледное заплаканное лицо Маши. Следующий кадр — такая же Надежда Васильевна, когда мы с ней в клинику приехали.

Водитель привез их с Иженой к нам. Мы с ней договорились, что так будет лучше. Если бы я поехал за ними за город, а после мы вместе вернулись, времени бы больше было потеряно.

Весь путь до больницы она украдкой слезы вытирала, чтобы внучку не пугать.

Когда мы приехали в клинику, в её глазах было столько надежды, что смотреть больно было. Вместе с тем в них понимание было. Навряд ли эту женщину можно чем-то успокоить.

Потрескивающий грохот каталок раздражал нервную систему. Только сладкое посапывание Ижены в море отчаянья спасительным казалось.

Время на несколько дней остановилось, хотя жизнь и продолжилась. Стало ли спустя две недели легче? Нет.

— После смерти брата она в себе замкнулась. Никому не было доступа в её мысли, даже мне, — Надежда Васильевна опускает глаза и смотрит на внучку. Ижена в этот момент облизывает свои крохотные пальчики ног. Ей так вкусно, что чмокающие звуки по комнате разносятся. — Обнимала, ластилась, слушалась, но почти не разговаривала со мной. С появлением Маши Сафия изменилась. Они были очень дружны. Я знаю, Сереж, что случилось с Сараевой. Это ужасно, но я несмотря ни на что ей буду благодарна всю жизнь, — едва заметно пожимает плечами. — Давно уже поняла — в этой жизни ничего однозначного нет. Когда умер сын, мне было так плохо… Никому и никогда подобного не пожелаю. Но знаешь, это прозвучит дико, он отмучился и это давало моей душе успокоение, пусть и малое.

За последние две недели мы много времени провели с Надеждой Васильевной вместе. В тот день, когда она позвонила и сказала, что Сафи госпитализировали, осознание не сразу пришло. Только когда увидел её, почти что безжизненную, в отделении реанимации, пришло осознание. Несколько секунд — результат колоссальный.

— А потом всё с Сафи повторилось. Долгое время лечение давало динамику, все врачи удивлялись, но в какой-то момент ей снова стало хуже. Она тогда уже за границей работала. Подавала большие надежды…, - её тяжелый вздох вызывается спазм в моем животе. Понимаю, ей необходимо выговориться. — На первую стадию лечения мы заняли крупную сумму у Натальи. Никто кроме неё нам не помог. Все понимали, что отдавать мы долго будем, но она не торопила. Уже после того, как Сафи восстановилась и работать начала, смогла ей достаточно быстро отдать остаток суммы с благодарностью. Так что… Для меня она не такой плохой человек.

— Я понимаю.

При всей ненависти к своей бывшей теще, я действительно понимаю Надежду Васильевну.

— Ну что вы тут, опять приуныли? — дверь в детскую открывается.

Сафи в проеме показывается, оглушая меня на несколько мгновений.

Вчера её выписали. Решено лечение дома продолжить. В клинике существенно помочь не могут, а базу обеспечивают прилетевшие с Саф медики и тут.

Большую часть времени она спит. Это первый полноценный раз после встречи в аэропорту, когда я вижу её бодрствующей, если её в принципе так назвать можно.

Тело свинцом наливается, когда наблюдаю за тем, как она идет к нам покачиваясь. Каждый шаг ей дается с трудом, но она улыбается.

— Давайте вы уберете со своих лиц эти скорбные выражения, хорошо? Не заставляйте меня желать себе корой кончины.

В любой другой ситуации, я бы сказал, что она слишком жестока.

— Мамуль, иди отдохни, — подойдя вплотную, она опускает ладони на плечи родительницы. — Я очень тебе благодарна, — наклонившись, прижимается щекой к голове матери. — Ты вообще спать перестала. Мы с Сережей справимся, — она заметно смягчается.

Надежда Васильевна не слишком воодушевленно воспринимает идею дочери, но спорит недолго. Поднимается на ноги после того, как Саф её убеждает, что её лучше.

Больше всего перспектива провести время нравится дочке. Она весело кряхтя, распахивает глаза и, схватившись за пальцы Сафи, старается сесть. Успешно старается.

Когда мы остаемся втроем, Сафи садится на диван. Откидывается на подушки и садит Ижену к себе на колени.

— Ну привет, — поворачивает голову ко мне и улыбается. После моего приветствия продолжает. — Извини, что всё так вышло. Я хотела прилететь раньше, но мы не могли. Мне необходимо было курс лечения закончить, а Ижене обследование пройти. Мама тебе сказала? С ней всё в порядке. Есть небольшая аномалия развития кишечника, но она не критична и к голам десяти она её перерасти должна.

Слежу за её рукой. Она гладит и легонько сжимает животик малышки.

— Рассказала. Она многое рассказала, — как и Маша. Я бы предпочел это знать сразу, но что уже поделать. — Как ты себя чувствуешь? Выглядишь лучше.

Лучше, чем в больнице… В остальном же трудно принять, что из жизнерадостной, энергичной девушки Сафи превращается в мерцающую тень.

— Как видишь. Панику было рано разводить, — одной рукой она поправляет волосы. Загнув, рассматривает их кончики. — Давно каре хотела. Мне идет?

С утра к ней стилист приезжал. Она попросила стрижку сменить. Собственно, это очень в её духе.

— Не припомню, чтоб тебе что-то не шло, — усмехаюсь невесело.

— Буду считать это комплиментом, — отзывается она, подмигнув. — Как ты, моя булочка?

Наше общее внимание к Ижене возвращается.

Малышка всячески восторг проявляет, давая понять, насколько ей внимание приятно.

— Надеюсь, ты не злишься. Я знаю, что так поступать было некрасиво. Когда я приезжала, хотела тебе рассказать… А после уже сил в себе не нашла. Мне не хотелось обременять твою жизнь новой ответственностью.

— Как можно за неё злиться? — касаюсь пушистой макушки. Темные завитушки на ощупь как пушинки тополя.

Саф шумно выпускает воздух из легких.

— У меня появилась возможность оставить после себя что-то особенное. Нельзя было не воспользоваться таким шансом. Возможно, это жестоко, но Сереж, это все лишь время. Кому-то суждено прожить десять лет, кому-то тридцать, кому-то сорок. Это не важно. Важно наполнение этих лет. Я в двадцать пять уместила больше, чем кто-то в семьдесят. Мне есть что вспомнить, чему порадоваться. Пусть я и выгляжу в твоих глазах эгоисткой законченной, но я ни о чем не жалею. У меня был свой собственный мир и он был прекрасен.

Кто я такой, чтобы её обвинять в чем-то?

— Я просто хотел перед тобой объясниться за случай с той девушкой, — не то чтобы это что-то меняло, скорее для собственного успокоения. Мне хотелось перед ней объясниться.

Всё произошло так не вовремя. До конца своих дней я буду думать, как бы всё сложилось, прилети она в другой день или хотя бы чуть позже.

Тем утром похмелье у меня было жуткое. Соображать я не мог от слова совсем. Не смог подобрать нужных слов. Вообще языком плохо волочил. Уже после того, как девка из клуба, проследив за мной приперлась открывать Маше глаза на меня, выяснилось, что она приукрасила события той чертовой ночи. Переоценив моё чувство ответственности, решила, что я предложу ей встречаться, если буду уверен, что мы переспали.

Чем дальше, тем хуже я понимаю женщин. Опилки в головах многих шуму создают слишком много.

— Мне было страшно с тобой разговаривать, — едва слышно Сафи произносит, по-прежнему на меня не глядя. — Можешь качельку ближе подставить? — пока я её просьбу исполняю, она продолжает. — Сначала я переживала, что ты можешь предложить аборт сделать. Потом, что нашел себе девушку, которая рядом будет. Или, быть может, с Машей помирились. Плохих для меня вариантов было так много, а хороших…, - приложив ладонь к щеке, она качает головой. — Это всё неважно, Сереж. Очень быстро неважным стало. Ты здесь. У тебя работа. Родные. А я… Я бы тут не смогла родить. Никак… Ты меня простишь?

Сафи вскидывает голову и смотрит на меня пристально. Ей нужен ответ.

— Я на тебя не обижаюсь. Разве что только из-за мыслей об аборте. Я бы не стал так тебя обижать.

Переставив электронные качели к дивану, забираю у Сафи Ижену и устраиваю её на мягком сидении. Ремешки поочередно пристегиваю.

— Я бы предпочел знать о твоем состоянии. Ты ведь понимаешь…

Она меня перебивает.

— Вот поэтому я и не хотела говорить. Чувство вины. Я не хотела, чтобы ты думал, что виноват в чем-то. Год или два, они разве решают что-то? Разве они могут стоить жизни такого сокровища? — сев ровно, Сафи начинает играть с ножками дочки. — Я хотела, чтобы после меня что-то осталось. Моя мечта сбылась. Поверь, мне есть с чем сравнить, я многое видела. Больше, чем взрослые люди за всю жизнь. Она того стоила, — произносит с пронзающей сердце нежностью. — Два-три года моей жизни ничего бы не изменили, зато сладкое пузико смогла это сделать.

Саф забирается под костюмчик Ижены, и она начинает заливисто хохотать во всё горло.

— Я не спал с той девушкой. Хотел тебе рассказать лично, не уверен, что ты слушала и читала сообщения.

— Читала, — она усмехается. — Но не всё, я боялась всё бросить и приехать к тебе. Представляешь, кому бы я лучше этим сделала? А соблазн был очень высок. Поначалу я на тебя так злилась, что мыслить рационально не выходило. Когда страсти поулеглись, я поняла, что в том состоянии ты навряд ли мог кому-то присунуть, — она морщится. — Просто все изначально было неправильно.

— Может, ещё возможно…, - ком в горле застревает.

За последние месяцы мне несколько раз приходилось сообщать родственникам о смерти родных. Самые тяжелые случаи — извещать родителей о смерти детей. Они на подкорке, на всю жизнь остаются. Сейчас ощущения в разы болезненнее. Острота зашкаливает.

— Нет, — Саф улыбается, словно мы с ней о чем-то будничном говорим. — Не забывай, я из двойни. Все эти ощущения уже в моей жизни были.

Следующий час мы играем с малышкой. Говорим только о ней, не возвращаясь к теме болезни Сафи.

Она держит дочку на руках. На миг картинка замирает, отпечатываясь в моей памяти.

Как только Ижена засыпает, Саф устраивается на диване, подложив ладошки под щеку, как маленькая девочка.

— Полежишь со мной немного?