Бог хаоса

9

Шинный завод находился неподалеку от старой больницы, что заставило Клер содрогнуться; она слишком хорошо помнила это заброшенное здание. От него просто мороз по коже шел, и, опять же, их с Шейном там едва не убили.

Она была в шоке, увидев, что массивное старое строение все еще цело.

— Разве больницу не взорвали?

Она предназначалась к сносу, и, видит бог, если что и нужно было снести, то…

— Я слышал, это отложили, — ответил Шейн, который не больше Клер был рад снова оказаться здесь. — Что-то связанное с охраной исторических памятников. Хотя, спорю, тот, кто выдвинул эту идею, никогда не был внутри и не спасал свою жизнь.

Клер выглянула в окно. С ее стороны возвышалось уродливое здание больницы. Потрескавшиеся каменные стены и покосившиеся колонны делали его похожим на строение из обожаемой видеоигры Шейна, в которой он с удовольствием убивал зомби.

— Не прячьтесь там, — прошептала она. — Пожалуйста, только не прячьтесь там.

Потому что, если Ева и Мирнин нашли убежище в старой больнице, у нее вряд ли хватит мужества последовать туда за ними.

Анна кивнула на другую сторону улицы.

— Вон немецкий завод.

Фактически Клер даже не заметила его, когда была здесь в прошлый раз — тогда самым важным было выжить, — но вот оно стоит, здание в виде четырехэтажной каменной коробки тусклого рыжевато-коричневого цвета, который считался таким модным в шестидесятых годах прошлого века. Даже окна — те, которые уцелели, — были закрашены. Простое здание, большое, приземистое, единственной особенностью которого был его размер — оно занимало по крайней мере три городских квартала, сплошной бетон и слепые окна.

— Ты когда-нибудь была внутри? — спросил Шейн Анну, пристально разглядывающую здание.

— Только много лет назад, — ответила она. — Да, иногда мы тут прятались — когда сбегали из школы, к примеру. Думаю, все сюда лазили время от времени. Внутри черт знает что творится, настоящая свалка. Стены разваливаются, потолки тоже еле-еле держатся, повсюду мусор, сломанные вещи и все такое. На второй этаж надо подниматься очень осторожно, проверяя, выдержит ли пол. А железные лестницы и в прежние времена были ненадежны.

— Мы идем туда? — спросила Клер.

— Нет, — ответил Шейн. — Ты не идешь никуда. Останешься здесь, постараешься дозвониться Ричарду и рассказать ему, где мы. Завод проверим мы с Анной.

Если Клер и хотела поспорить, у нее для этого не хватило времени. С последним словом Шейн в сопровождении Анны вылез из машины и рванул к пролому в ржавой, обвисшей ограде.

Клер провожала их взглядом, пока они не скрылись за углом здания, и только тут почувствовала, как онемели пальцы — с такой силой она стискивала мобильник. Она сделала глубокий вдох, открыла телефон…

Ничего. Снова нет связи.

Сигнал воки-токи был, хотя и очень слабый, но она попробовала пробиться и вроде бы даже услышала ответ, но слова тонули в шуме статики. Клер сообщила свое местоположение на случай, если кто-нибудь умудрится расслышать ее сквозь шум.

Внезапно сквозь окно на нее упала тень, и кто-то забарабанил по стеклу. Клер вскрикнула и выронила рацию.

Она узнала шелковую рубашку — свою шелковую рубашку — еще до того, как узнала Монику Моррелл. Ничего удивительного — Моника была сама на себя не похожа. Она тяжело дышала, вспотела, волосы всклокочены, макияж размазался и потек.

И она плакала. На правой щеке кровоточил порез и наливался синяк; рубашка была испачкана грязью и кровью.

— Открой! — закричала она и снова заколотила по стеклу. — Впусти меня!

Клер бросила взгляд на улицу и увидела приближающуюся толпу, человек тридцать-сорок, одни бежали, другие просто шли. Многие размахивали бейсбольными битами, досками, обломками труб.

Заметив Монику, они издали победоносный крик — нечеловеческий, больше похожий на рев зверя, обезумевшего и голодного.

Впервые Клер видела на лице Моники такое открытое, беззащитное выражение.

— Пожалуйста, помоги мне, — сказала дочь мэра, приложив ладонь к стеклу.

Клер начала отпирать замок, но не успела — Моника вздрогнула и, прихрамывая, бросилась бежать.

Клер перебралась на водительское сиденье — Шейн оставил ключи в замке зажигания. Она включила двигатель и тронулась с места, но слишком сильно нажала на газ и чуть не врезалась в край тротуара. Энергично повернув руль, она быстро нагнала Монику, проехала мимо и открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья.

— Залезай!

Моника забралась внутрь и захлопнула дверцу. Клер рванула вперед. Что-то ударило в машину сзади — кирпич, может быть, а потом посыпался град камней поменьше. Клер снова занесло, но она сумела выровнять машину и поехала дальше. Сердце бешено колотилось, руки вспотели.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Тяжело дыша, Моника бросила на Клер возмущенный взгляд.

— Нет, конечно, как я могу чувствовать себя хорошо! — Дрожащими пальцами она попыталась собрать рассыпавшиеся волосы. — Идиотский вопрос! От тебя вроде можно ожидать чего-нибудь поумнее, но…

Клер остановила машину и вперила в Монику сердитый взгляд.

Та заткнулась.

— Учти, у тебя только два варианта. Либо ты, в виде исключения, ведешь себя как нормальное человеческое существо, либо выметаешься отсюда и дальше спасаешься сама. Усекла?

Моника оглянулась.

— Они приближаются!

— Да. Так мы договорились?

— Ладно, ладно, да! Все, что угодно! — Моника устремила на толпу полный ужаса взгляд. В машину полетели новые камни, один с такой силой ударил в заднее стекло, что Клер вздрогнула. — Увези меня отсюда! Пожалуйста!

— Держись, я не очень хороший водитель.

Ну, это еще было мягко сказано. Большая, тяжелая машина Евы обладала, похоже, собственным разумом. Вдобавок Клер не хватило времени приспособить сиденье таким образом, чтобы легко доставать до педалей. В итоге единственная хорошая сторона поездки состояла в том, что они ехали относительно прямо и достаточно быстро.

Она всего дважды зацепила бордюр.

Только когда последние, самые дотошные преследователи отстали, Клер вспомнила о необходимости дышать и в очередной раз свернула за угол. Этот район выглядел безлюдным. Огромный, внушительный массив шинного завода — мили и мили однообразного кирпича и пустых окон — проплывал со стороны пассажирского сиденья.

Клер остановила машину на другой стороне улицы, перед заброшенным, проржавевшим складским комплексом.

— Вылезай! — сказала она.

— Что? — Моника в ужасе смотрела, как Клер выбирается из машины, зажав ключи в руке. — Куда ты собралась? Нужно уезжать отсюда! Они хотели убить меня!

— Они, наверное, и сейчас этого хотят, — отозвалась Клер, — поэтому лучше вылезай из машины, если не хочешь дождаться, пока они появятся.

Моника что-то пробурчала, Клер сделала вид, будто не слышит, и Моника почти вывалилась с пассажирского сиденья. Клер заперла машину. Она очень надеялась, что ее не разобьют, но сам факт хотя бы недолгого присутствия дочери Моррелла в машине мог подвигнуть разъяренную толпу к разрушительным действиям.

Если повезет, люди подумают, что девушки забежали в складской комплекс, чего и добивалась Клер.

На самом деле она в сопровождении Моники двинулась в противоположном направлении, к ограде шинного завода. В одном месте ее проломил упавший столб, и образовалась щель, наполовину скрытая порванной колючей проволокой и клубком вьющихся растений. Клер пролезла в дыру и отодвинула проволоку, давая проход Монике.

— Идешь? — спросила она, видя, что та колеблется. — Учти, меня все это мало волнует. Просто чтобы ты была в курсе.

Моника без единого слова пролезла в щель, и Клер отпустила колючую проволоку. Если непосредственных свидетелей их проникновения на территорию завода не было, все должно сработать.

Здание завода отбрасывало на заросшую сорняками парковку огромную черную тень. Тут и там все еще стояли немногочисленные проржавевшие грузовики; на всякий случай, перебегая к основному зданию, Клер пряталась за ними, хотя не думала, что толпа достаточно близко, чтобы заметить их с улицы. Моника, похоже, уловила, в чем смысл этих манипуляций, и обходилась без комментариев; ну, когда борешься за свою жизнь, это в какой-то степени смиряет. Возможно.

— Постой, — сказала Моника, увидев, как Клер устремилась к разбитому окну на первом этаже, — Что ты делаешь?

— Ищу своих друзей. Они внутри.

— Я туда не полезу, — заявила Моника, снова напустив на себя высокомерный вид, но не слишком преуспев в этом — из-за пота, грязи и прочих «украшений» вроде синяков и царапин. — Я ехала в ратушу, когда неизвестно откуда появились эти придурки и порезали шины. Мне нужно добраться до родителей.

Она произнесла это таким тоном, будто ожидала, что Клер отсалютует и запрыгает, точно лягушка.

— Ну так иди. Дорога-то неблизкая.

— Но… но…

Не вслушиваясь в бормотание Моники, Клер повернулась и побежала к зданию. За разбитым окном скопилась густая тьма, но, по крайней мере, можно было залезть внутрь. Она подтянулась, уселась на подоконник, собралась перебросить через него ноги…

— Постой! — К ней подлетела Моника, — Не бросай меня одну! Ты же видела этих психов!

— Видела.

— Ох, ты просто получаешь удовольствие от всего этого.

— Типа того. — Клер спрыгнула внутрь, с силой ударившись ногами о бетонный пол, покрытый толстым слоем пыли, — Идешь?

Моника смотрела на нее, кипя от ярости; Клер улыбнулась и двинулась во тьму.

Ругаясь, Моника полезла следом.

— Я не такая уж плохая, — хныкала по дороге Моника.

Клер хотелось найти что-нибудь мелкое, чтобы треснуть ее, но, хотя тут валялось много разного мусора, ничего деревянного практически не попадалось. Вот обломки труб были — тоже неплохо.

Правда, в глубине души идея ударить человека ее не привлекала — такой вот недостаток характера.

— Нет, ты очень даже плохая.

Она поднырнула под низко висящую проволочную петлю, прямо из фильма ужасов — вроде той, что обвивается вокруг шеи и утаскивает наверх, туда, где жестокий, безумный убийца приканчивает тебя. Вся обстановка была выдержана в том же стиле, от царящей вокруг тьмы до напоминающих скелеты обломков ржавого оборудования и всевозможной рухляди. Граффити, многие годы накладывавшиеся слоями, мерцали под редкими лучами солнца, точно кровь. Какой-то особо изощренный художник изобразил огромное, наводящее ужас клоунское лицо, с глазами-окнами и ртом в виде распахнутой двери.

«Вот уж куда не хотела бы входить», — подумала Клер.

Хотя не исключено, что придется.

— Почему ты так считаешь?

— Как считаю? — рассеянно спросила Клер.

Она прислушивалась, стараясь уловить любой звук движения, но помещение было слишком огромное и темное, что сбивало с толку — как и предупреждала Анна.

— Что я плохая!

— Ну, не знаю… Разве ты не пыталась убить меня? И сделать так, чтобы меня изнасиловали на вечеринке? Не говоря уж о…

— Я тебе просто отплатила. И вовсе не хотела, чтобы так получилось.

— Ну, это, конечно, в корне меняет дело. Послушай, отвяжись. Я занята, серьезно. Тсс…

Это последнее удержало Монику от дальнейших высказываний в оправдание своего характера. Клер протиснулась мимо нагромождения коробок и покореженного металла, снова оказавшись в луче света, падавшего из высоко расположенного разбитого окна. Нарисованное лицо клоуна, казалось, наблюдало за ней… брр. Она старалась не приглядываться к тому, что лежало на полу, — трупики животных, в том числе и птиц, забегавших или залетавших сюда на протяжении многих лет и нашедших свою смерть. Еще повсюду валялись старые банки, пластиковые упаковки и все тому подобное, оставленное склонными к приключениям детьми. Ничего себе тайное убежище! Вряд ли они задерживались тут надолго.

Подходящее местечко для привидений.

Моника схватила ее за руку, как раз за то место, где совсем недавно оставила синяк Амелия; Клер вздрогнула.

— Слышала? — буквально прошипела Моника. От нее несло потом куда больше, чем пудрой и духами, — Господи! Тут кто-то есть!

— Может, это вампир.

— Вот уж кого я не боюсь. — Моника помахала перед лицом Клер изящным серебряным браслетом, — Никто не осмелится пойти наперекор Оливеру.

— Почему ты не сказала это людям, которые гнались за тобой?

— Я имею в виду, ни один вампир не осмелится. Я под Защитой.

В устах Моники это прозвучало как несомненная, даже банальная истина. Типа Земля круглая, Солнце горячее, и ни один вампир никогда не причинит ей вреда, потому что она продалась Оливеру, телом и душой.

Ага, как же.

— Экстренное сообщение, — сказала Клер, — Оливер сражался с кем-то в кафе «Встреча», и теперь неизвестно, где он. Амелия исчезла. Фактически большинство вампиров в городе подевались невесть куда, что делает их браслеты просто модными аксессуарами, а не надежной защитой, как считалось до сих пор.

Моника заговорила, но Клер сердито посмотрела на нее и кивнула во тьму, где послышался шум. Странный какой-то, похожий на гулкий вздох, эхом отскакивающий от стали, бетона и становившийся все сильнее.

Казалось, он исходил из темного рта клоуна.

Клер сунула руку в карман, где лежал переданный Амелией пузырек с серебряным порошком. Хотя… какой от него толк? Его не применишь к вампирам — ведь среди них могут оказаться не только враги, но и друзья. А к людям он вообще неприменим, тем более что…

Где-то здесь были Шейн, Анна и — она надеялась — Ева.

Клер обогнула ободранную софу, от которой пахло кошками и плесенью, и обошла огромную крысу, не потрудившуюся убраться с дороги; тварь сидела, следя за Клер настороженным взглядом.

Моника тоже увидела ее, пронзительно взвизгнула и попятилась, свалив груду старых картонных коробок, которые упали на нее, осыпая мусором. Клер схватила ее за руку и помогла встать; Моника скулила, охлопывая себя по волосам и верхней части тела.

— О господи! Они еще есть на мне? Пауки? Это же пауки?

Клер надеялась, что пауки покусают Монику.

— Нет, — тем не менее ответила она. Ну, они были, но совсем мелкие. Она стряхнула их со спины Моники. — Заткнись же наконец!

— Шутишь? Ты видела эту крысу? Она же размером с Годзиллу!

«С меня хватит», — решила Клер.

Моника может бродить тут самостоятельно, вопя из-за крыс и пауков, пока кто-нибудь не придет и не сожрет ее. Навсегда.

Она отошла всего футов на десять, когда услышала позади шепот Моники:

— Пожалуйста, не бросай меня… — Голос, совсем не характерный для Моники — испуганный и очень юный, — Клер, пожалуйста.

Ну, вести себя тихо наверняка было слишком поздно. Если на шинном заводе затаились вампиры, сейчас они уже точно знали, где находятся Клер и Моника; если уж на то пошло, даже могли сказать, какая у них группа крови.

Поэтому Клер сложила руки рупором и завопила во все горло:

— Шейн! Ева! Анна! Кто-нибудь!

Эхо разбудило высоко над головой невидимых летучих мышей или птиц, которые бешено захлопали крыльями. Голос Клер отдавался от всех плоских поверхностей; как будто ее же призрак глумился над ней.

Потом наступила тишина.

— Здорово! — пробормотала Моника, — Я-то думала, мы должны вести себя тихо. Ошибалась, значит.

Клер собралась прошипеть в ответ какую-нибудь гадость, но внезапно замерла, услышав другой, отдающийся от стен голос; голос Шейна.

— Клер?

— Здесь!

— Оставайся на месте! И молчи!

Его настойчивый тон заставил замереть на месте не только Клер, но и Монику, которая, похоже, перестала даже дышать и стиснула руку Клер, снова там, где уже был синяк.

Клер похолодела — что-то появилось изо рта нарисованного клоуна, что-то белое, призрачное, наплывающее, словно дым…

Это «что-то» имело лицо. Даже несколько лиц, скорее всего принадлежащих вампирам, — очень бледных, очень спокойных. И все они устремились в их сторону.

Ничего себе — «оставайся на месте»! Она схватила Монику за руку и бросилась бежать.

При виде улепетывающей добычи вампиры стали издавать звуки — что-то вроде шепота, смеха, странного шипения, от чего волосы на голове Клер встали дыбом. Сжимая в руке пузырек, она побежала быстрее, перепрыгивая через груды мусора, которые успевала заметить, и спотыкаясь о те, которые проглядела. Моника не отставала, хотя дышала тяжело и даже постанывала. Все-таки правая нога у нее пострадала и наверняка сильно болела.

Что-то бледное возникло впереди, похожее на паука, но с белым лицом, красными глазами, широко раскрытым ртом и блестящими клыками. Она размахнулась, собираясь бросить пузырек, и… узнала Мирнина.

Колебание, длившееся совсем недолго, дорого обошлось ей. Что-то ударило ее сзади, и она полетела вперед, споткнувшись о валяющийся на полу железный брус. Уронила пузырек и услышала, как он разбился о край бруса. Вылетело облако серебряной пыли. Моника дико вскрикнула, и наверху снова панически захлопали крылья; Клер увидела, как она попятилась от Мирнина.

Мирнин находился совсем рядом, расплывающееся в воздухе облако серебряного порошка уже подползало к нему, но не Мирнин представлял собой проблему. Другие вампиры, те, что вышли из клоунского рта, перепрыгивая через кучи мусора, мчались на запах свежей крови.

И быстро приближались сзади.

Клер, стоя на коленях, зашарила рукой по полу, набрала полную горсть серебряного порошка вперемешку со стеклянными осколками, повернулась и бросила порошок в воздух между собой, Моникой и вампирами. Он рассыпался мерцающим туманом, и там, где касался вампиров, вспыхивал крошечный огонек.

Прекрасное и одновременно ужасное зрелище; Клер вздрогнула, услышав их крики. В пузырьке было много серебра, каждая его крупинка липла к их коже, разъедая ее. Клер не знала, может ли это убить вампиров, но, по крайней мере, остановит их.

Она схватила Монику за руку, подтягивая к себе.

Мирнин все еще маячил впереди, скорчившись на груде досок. В нем не осталось совсем ничего человеческого.

Потом он удивленно замигал, красный свет в глазах погас, клыки убрались. Облизнув языком бледные губы, он недоуменно спросил:

— Клер?

Ее охватило такое сильное чувство облегчения, что она будто воспарила в невесомости.

— Да, это я.

— Ох! — Он сполз с груды дерева, все еще в той одежде, в какой Клер видела его в кафе, — длинное черное бархатное пальто, рубашки нет, белые панталоны от маскарадного костюма. Нелепый наряд, но на Мирнине он почему-то смотрелся абсолютно естественно. — Тебе нельзя находиться здесь, Клер. Это очень опасно.

— Знаю…

Что-то холодное коснулось сзади ее шеи, Моника приглушенно вскрикнула. Клер резко повернулась и оказалась лицом к лицу с красноглазым злобным вампиром; некоторые участки его кожи все еще дымились от прикосновения серебра.

Мирнин испустил полный угрозы и ярости рев, от которого задрожал воздух, и вампир попятился.

И потом те пятеро, которые преследовали их, бесшумно растаяли в темноте.

Клер повернулась к Мирнину, провожающему вампиров задумчивым взглядом.

— Спасибо.

— Я вырос во времена, когда верили в концепцию noblesse oblige[18]. К тому же я обязан тебе лично. У тебя нет больше моего лекарства?

Она отдала ему последнюю дозу препарата, позволяющего сохранять здравый ум… ну, в большой степени. Это был ранний вариант — не прозрачная жидкость, а красные кристаллы; он высыпал немного в ладонь, слизнул их и удовлетворенно вздохнул.

— Гораздо лучше, — сказал он и сунул флакон с оставшимися кристаллами в карман, — Итак, зачем ты здесь?

Клер облизнула губы. Она слышала шаги и видел а тени, приближающиеся к Мирнину со спины. Не вампиры, показалось ей; скорее всего, Шейн и сопровождении Анны.

— Мы ищем мою подругу Еву. Вы ведь помните ее?

— Ева, — повторил Мирнин и улыбнулся. — Ах! Девочка, которая последовала за мной. Да, конечно.

Клер ощутила прилив радостного возбуждения, но его тут же сменил страх.

— Что с ней произошло?

— Ничего. Она спит, — ответил он. — Для нее тут было слишком опасно, и я отнес ее в укромное место.

В луче света примерно на расстоянии пятидесяти футов возник Шейн. При виде Мирнина он остановился, но встревоженным не выглядел.

— Это тоже твой друг, — заметил Мирнин, оглянувшись. — Тот, к которому ты неравнодушна. — Клер никогда не обсуждала с Мирнином Шейна, по крайней мере в таких деталях. Заметив удивленное выражение ее лица, Мирнин расплылся в улыбке. — Твоя одежда пахнет им, а его — тобой.

Моника испустила шумный вздох. Взгляд Мирнина, словно лазерный луч, сфокусировался на ней.

— А это что за прелестное дитя?

Клер с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза.

— Моника. Дочь мэра.

— Моника Моррелл, — представилась та, протянула Мирнину руку, и он в старомодной манере склонился к ней.

Клер показалось, что заодно он изучает браслет на запястье Моники.

— Символ Оливера, — заметил он, выпрямляясь. — Понимаю. Я очарован, моя дорогая, просто очарован, — Он не отпускал ее руки, — Как насчет того, чтобы пожертвовать пинту крови бедному голодному незнакомцу?

Лицо Моники застыло.

— Я… ну… я…

Одним быстрым рывком он заключил ее в объятия. Моника вскрикнула, попыталась вырваться, но, несмотря на свое относительно хрупкое сложение, Мирнин был достаточно силен.

Клер глубоко вздохнула.

— Мирнин, пожалуйста…

— Что «пожалуйста»? — раздраженно спросил он.

— Она под Защитой. Вы не можете съесть ее, — Слова Клер, похоже, не слишком убедили Мирнина, — Серьезно. Отпустите ее.

— Прекрасно. — Он разомкнул руки. Моника отступила, обхватив руками шею, и, тяжело дыша, опустилась на ближайший брус, — Знаешь, в юности женщины выстраивались в очередь, чтобы таким образом выразить мне свою благосклонность. Я чувствую себя оскорбленным.

— Это странный день для всех, — сказала Клер. — Шейн, Анна, это Мирнин. В некотором роде мой босс.

Шейн, сохраняя холодное, отстраненное выражение лица, подошел ближе.

— Да? Тот самый, который отправился вместе с тобой на бал, а потом бросил тебя, оставив умирать?

— Ну… мм… да.

— Я так и подумал.

И Шейн ударил его прямо в лицо. Удивленный, Мирнин отступил к башне из ящиков и оскалился; Шейн достал из заднего кармана кол и вскинул его.

— Нет! — Клер вклинилась между ними, махая руками. — Нет, честно, все было не совсем так. Успокойтесь, все! Ну пожалуйста.

— Да, меня сегодня уже один раз закололи, благодарю, — заявил Мирнин. — Я уважаю твое желание отомстить за нее, мальчик, но Клер и сама способна постоять за свою честь.

— Да уж, лучше не скажешь. Пожалуйста, Шейн, перестань, — взмолилась Клер. — Он нам нужен.

— Да? Интересно зачем?

— Он, возможно, знает, что происходит с вампирами.

— Ах, это! — сказал Мирнин таким тоном, словно считал их всех идиотами, раз они до сих пор не сообразили, в чем дело. — Их призвали. Сигнал, который притягивает всех вампиров, принесших тебе клятву верности на крови. Обычно применяется во время войны — как способ собрать свою армию.

— А-а… Тогда почему он на вас не действует? И на других вампиров… ну, которые были здесь? — спросила Клер.

— Похоже, твое лекарство отчасти делает меня невосприимчивым к нему. О, я определенно чувствую притяжение, но… чисто теоретически. Скорее, с ощущением любопытства. Я помню, какое чувство этот сигнал вызывал прежде — вроде всепоглощающей паники. Что касается этих, других… Ну, они не нашей крови.

— Они… что?

— Ничтожные создания. Результат неудавшегося эксперимента, если угодно.

Он отвел взгляд, и Клер пронзило ужасное подозрение.

— Они люди? В смысле, обычные люди?

— Результат неудавшегося эксперимента, — повторил он, — Ты же ученый, Клер. Не все эксперименты протекают так, как задумано.

Это дело рук Мирнина, поняла она; он экспериментировал в процессе исследований, связанных с поиском лекарства от болезни вампиров. Он превратил этих людей во что-то такое, что не было ни вампиром, ни человеком, во что-то, не вписывающееся ни в какое сообщество.

Неудивительно, что они прячутся здесь.

— Не гляди на меня так, — сказал Мирнин. — Ты же понимаешь — я не виноват в неудаче. Я не монстр.

Клер покачала головой.

— Иногда вы самый настоящий монстр.

Еву они нашли невредимой, хоть и усталой, потрясенной, с заплаканным лицом.

— Он ничего такого не делал. — Она ткнула в горло двумя растопыренными пальцами. — Он правда милый — если не обращать внимания на его безумие. Хотя это трудно — он здорово не в себе.

Клер понимала: его безумие никуда не делось. Однако вынуждена была признать — Мирнин, по крайней мере, вел себя благороднее, чем можно было ожидать.

Noblesse oblige. Не исключено, что он чувствовал себя обязанным.

Мирнин отнес Еву в помещение, которое когда-то, видимо, использовали под склад, — все стены уцелели, одну-единственную дверь он заблокировал с помощью загнутого обрезка трубы. Это решение Шейну не понравилось.

— А если бы с вами что-нибудь случилось? — спросил он, глядя, как Мирнин разгибает металл, словно проволоку. — Она была бы заперта здесь, одна, не имея возможности выйти. И умерла бы от голода.

— Это вряд ли, — ответил Мирнин, — Жажда убила бы ее раньше, дня через четыре, — Клер вперила в него сердитый взгляд. Мирнин вопросительно вскинул брови. — Что?

Она покачала головой.

— Думаю, вы не уловили сути.

Моника таскалась по пятам за Клер, и это раздражало. С другой стороны, ее тоже можно было понять — она то и дело нервно поглядывала на Шейна и со всей очевидностью боялась Мирнина. Ну, хоть молчала, и то хорошо. Даже не завопила при появлении еще одной крысы, тоже крупной и к тому же альбиноса.

Ева, однако, была совсем не в восторге от присутствия Моники.

— Как ты переносишь ее общество, спокойно? — спросила она, переводя взгляд с нее на Шейна и обратно.

— Спокойно — это было бы преувеличением. Правильнее сказать — смирился, — ответил Шейн; стоящая рядом Анна насмешливо фыркнула, — Пока она помалкивает, я могу прикинуться, будто ее здесь нет.

— Да? Ну а я не могу, — заявила Ева, сердито глядя на Монику, ответившую ей таким же взглядом. — Клер, прекрати подбирать приблудных. Никогда не знаешь, что от них подхватишь.

— Кто бы говорил! — выпалила в ответ Моника, — Ты сама ходячее венерическое заболевание!

— А ты потаскуха!

— Шлюха!

— Что, не терпится развлечься с новыми здешними друзьями? — взорвался Шейн. — С теми, бледнолицыми, которым нравится вкус крови? Потому что не сомневайся, Моника, — я суну тебя задницей прямо в их гнездо, если не заткнешься.

— Я тебя не боюсь, Коллинз!

Анна, поигрывая дробовиком, закатила глаза.

— А меня?

Это положило конец перебранке.

Мирнин, прислонившись к стене и сложив на груди руки, с огромным интересом наблюдал за происходящим.

— Твои друзья, — сказал он Клер, — производят впечатление. Такие… энергичные.

— Не вздумай трогать моих друзей!

К Монике это, конечно, не относилось, но ладно уж.

— Да, конечно, и не притронусь, — Приложив руку к груди, Мирнин напустил на себя ангельский вид, что было нелегко, учитывая его прикид в духе загулявшего лорда Байрона. — Просто я так долго был лишен нормального человеческого общества. Скажи-ка, все люди такие… яркие?

— Не все. — Она вздохнула. — Моника — особый случай, — Да, в каком-то смысле так оно и было, хотя Клер не имела ни времени, ни желания вдаваться в подробности динамики взаимоотношений Моники, Шейна и Евы, — Вы сказали, что кто-то созывает вампиров, готовясь к сражению. Это делает Бишоп?

— Бишоп? — удивленно переспросил Мирнин. — Нет, конечно нет. Это Амелия. Амелия посылает сигнал, собирает свои силы, выстраивает линию обороны. Ситуация быстро меняется в сторону открытой конфронтации.

Именно такого ответа и опасалась Клер.

— И кто отвечает на ее призыв?

— Те в Морганвилле, кто кровно с ней связан. За исключением меня, конечно. Сюда входят почти все вампиры в городе — кроме тех, кто присягал Оливеру. Но даже они в какой-то степени связаны с Амелией, потому что, перебравшись сюда, Оливер сам присягнул ей на верность. Они, возможно, испытывают менее сильное притяжение, но, несомненно, ощущают его.

— Тогда как же Бишоп собирает свою армию? Раз все в городе присягнули Амелии?

— Он кусает тех, кого хочет сделать своими сторонниками, и в итоге отнимает их у нее. Одни идут на это добровольно, другие нет, но все, кто прошел через это, теперь верны ему. Думаю, их немало. — Он вперил в Клер острый взгляд, — Как Майкл?

— С Майклом все в порядке. Он в камере.

— А Сэм?

Клер лишь головой покачала. После Майкла его дед Сэм был самым младшим вампиром в городе, и Клер не видела его с тех пор, как он покинул Стеклянный дом, намного раньше всех прочих вампов. Амелия отослала его с каким-то поручением — она доверяла ему больше, чем многим другим, даже тем, кого знала не одну сотню лет. Наверное, из-за чувств, которые питал к ней Сэм. История просто сказочная — любовь, которая игнорирует само понятие практичности, не боится никаких опасностей и может оборваться только со смертью.

Непроизвольно Клер посмотрела на Шейна; почувствовав ее взгляд, он улыбнулся в ответ.

Сказочная история любви.

Наверное, Клер слишком молода для этого, но ее чувства были так сильны, так реальны…

А у Шейна даже не хватило мужества признаться ей в любви.

Она сделала глубокий вдох и постаралась выкинуть все это из головы.

— Мирнин, что нам теперь делать?

Он долго молчал, потом отошел к закрашенному окну и открыл его. Солнце уже садилось, вот-вот скроется совсем.

— Отправляйтесь домой, — сказал он наконец. — Сейчас люди правят бал, но их тоже раздирают противоречия. Сегодня ночью нас ждет борьба за власть, и не только между двумя группировками вампиров.

Шейн посмотрел на Монику — ее синяки служили доказательством того, что эта борьба уже началась, — и снова на Мирнина.

— А вы что будете делать?

— Останусь здесь. Со своими друзьями.

— С друзьями? С этими… результатом неудавшегося эксперимента?

— Именно. Я для них вроде отца. Кроме того, их кровь в случае нужды сгодится не хуже всякой другой.

— Меня все эти подробности не интересуют. — Шейн кивнул Анне, — Пошли.

— Только не лезь в бутылку, Шейн.

— Приглядывай за Клер и Евой. Я пойду первым.

— А как же я? — захныкала Моника.

— Что, и впрямь хочешь знать? — Шейн одарил Монику взглядом, способным дотла спалить ей волосы. — Скажи спасибо, что я не оставляю тебя здесь в качестве десерта для него.

Мирнин наклонился и прошептал Клер на ухо:

— Мне нравится этот юноша, — Увидев смятение на ее лице, он вскинул руки и улыбнулся, — не в том смысле, моя дорогая. Просто он кажется очень надежным.

— С вами тут ничего не случится? — спросила она после паузы. — Честно?

— Честно? — Он посмотрел ей в глаза. — На данном этапе — да. Однако у нас очень много дел, Клер, и очень мало времени. Я не могу прятаться долго. Тебе известно, что стресс ускоряет развитие болезни? А сейчас все мы переживаем очень сильный стресс. Значит, появятся новые больные, которые будут утрачивать связь с реальностью. Жизненно важно как можно быстрее продолжить работу над лекарством.

— Я постараюсь сделать так, чтобы завтра вы вернулись в лабораторию.

Когда они уходили, он стоял в лучах гаснущего света, рядом с ржавым подъемным краном, чья стрела на три этажа уходила вверх, во тьму, где носились птицы.

И больные, злобные плоды неудачного эксперимента прятались в тени — может, дожидаясь момента, когда удастся напасть на своего создателя.

Если так, то Клер от души жалела их.

Люди ушли, но перед этим от души «позабавились» с машиной Евы. Она потрясенно смотрела на вмятины и треснувшие стекла; но, по крайней мере, машина сохранила все четыре колеса, а повреждения носили косметический характер. Двигатель завелся сразу же.

— Бедная моя малышка, — Клер сочувственно похлопала по рулевому колесу, — Мы тебя починим, не сомневайся. Правда, Анна?

— Да я пока даже не знаю, что буду делать завтра, — ответила Анна, усаживаясь на переднее сиденье, — Хотя нет, знаю. Буду выправлять вмятины «Куин Мэри»[19] и вставлять новое стекло.

На заднем сиденье Клер играла роль человеческого эквивалента нейтральной Швейцарии между воюющими нациями Шейна и Моники, которые, соответственно, сидели у окон. Обстановка была напряженная, все молчали.

На западе солнце опускалось во всей своей красе; в обычных обстоятельствах это превращало Морганвилль в удобный для вампиров город. Сегодня дело обстояло иначе, что становилось все очевиднее по мере того, как, оставляя позади район заброшенных складов, Ева приближалась к Вамптауну.

Сейчас на улицах было полно людей — и это на закате!

Разъяренных людей.

В одном месте они проехали мимо группы, собравшейся вокруг мужчины, который стоял на деревянном ящике и что-то выкрикивал в толпу. Рядом с ним лежала груда деревянных колов, и люди расхватывали их.

— Да, выглядит не очень-то приятно, — заметила Ева.

— И это все? — Моника пригнулась, чтобы ее не заметили. — Они пытались убить меня. А ведь я даже не вампир!

— Да, но ты есть ты, и это все объясняет. — Ева поехала медленнее. — Много машин.

Много машин? В Морганвилле? Клер наклонилась вперед и насчитала на улице впереди по крайней мере шесть автомобилей. Первый свернул в сторону, преграждая дорогу второму — большому фургону; он попытался дать задний ход, но ему помешал третий автомобиль.

Вампирский фургон с затененными стеклами оказался в ловушке. Старыми, разбитыми седанами, преградившими ему дорогу, управляли люди.

— Это машина Лекса Перри — та, что свернула в сторону, — сказала Анна, — а в третьей, по-моему, братья Нунелли. Собутыльники Сола Манетти.

— Сол — этот тот подстрекатель?

— Ага.

Теперь люди со всех сторон окружили фургон, толкали его, раскачивали из стороны в сторону.

В машине Евы никто не проронил ни слова.

Фургон раскачивался все сильнее. Колеса начали вращаться — фургон попытался отъехать, но опрокинулся и беспомощно упал набок. Толпа с ревом забралась на него и принялась бить стекла.

— Нужно что-то делать, — сказала Клер.

— Да? Что именно? — спросила Анна.

— Позвонить в полицию?

Вот только полиция уже была здесь, даже две машины, но и полицейские не могли ничему помешать. Фактически они выглядели так, будто не хотели и пытаться.

— Поехали, — сказал Шейн, — Мы здесь ничего сделать не можем.

Ева молча дала задний ход.

Клер встрепенулась.

— Что ты делаешь? Не можем же мы просто бросить…

— Оглянись по сторонам, — мрачно заметила Ева, — Если кто-нибудь из них заметит в нашей машине наследницу Моррелла, с нами будет то же самое. И если мы кинемся защищать ее, то станем в их глазах предателями, а на тебе еще и браслет Основателя. Нельзя так рисковать.

Клер откинулась на сиденье. Ева, энергично вращая руль, выехала на другую, свободную для проезда улицу.

— Что происходит? — страдальчески сведя брови, спросила Моника, — Что творится в нашем городе?

— Франция. — Клер припомнила рассуждения бабушки Дэй. — Добро пожаловать, революция!

Ева вела машину через лабиринт улиц. В домах мерцали огни, некоторые уличные фонари тоже светились. Машины — а сегодня их было на диво много — включали фары и сигналили, как если бы местная школа выиграла крупный футбольный матч.

В городе как будто происходила всеобщая шумная вечеринка.

— Хочу домой, — приглушенно пробормотала Моника. — Пожалуйста.

Глянув на нее в зеркало заднего обзора, Ева кивнула, но, едва оказавшись на улице, где стоял дом Морреллов, резко затормозила и дала задний ход.

Дом Морреллов выглядел так, будто там проходила еще одна знаменитая, неконтролируемая вечеринка Моники. Только на этот раз она и впрямь была неконтролируемой, а незваные гости… Они пришли сюда явно не ради дармовой выпивки.

— Что они делают? — спросила Моника и приглушенно вскрикнула при виде двух мужчин, вытаскивающих через переднюю дверь большой плазменный телевизор. — Они украли его! Они воруют наши вещи!

Многое уже было разграблено — матрацы, мебель, предметы искусства. Из окон верхних этажей прямо в руки стоящих на земле людей вышвыривали постельное белье и одежду.

А потом прибежал кто-то с бутылкой спирта, горящей тряпкой в руках и бросил все это в окно дома.

Пламя занялось, быстро разгорелось и начало набирать силу.

— Нет!

Тяжело дыша, Моника начала дергать ручку, но Ева заперла дверцу, а Клер схватила Монику за руку, удерживая ее.

— Уезжай отсюда! — закричала она.

— Там могут быть мои родители!

— Нет! Ричард сказал, что они в ратуше.

Моника продолжала вырываться, даже когда они уже отъехали от горящего дома, а потом внезапно прекратила.

И заплакала. Клер хотелось привычно подумать: «Прекрасно, ты заслуживаешь и это», но почему-то быть уж совсем бездушной у нее не получалось.

А вот у Шейна вполне.

— У всего есть своя хорошая сторона, заметь, — сказал он. — По крайней мере, твоя младшая сестренка не внутри.

Моника на мгновение смолкла, но потом снова разрыдалась.

К тому времени, когда они свернули на Лот-стрит, она сумела справиться с собой, дрожащими руками вытерла лицо и попросила бумажный носовой платок, который Ева достала из отделения для перчаток.

— Что скажешь? — спросила Ева Шейна.

На их улице вроде бы все было спокойно.

В большинстве домов — в том числе и в Стеклянном доме — горел свет. Правда, люди на улице были, но они просто разговаривали, не собираясь толпами.

— На вид неплохо. Двигаем внутрь.

Было решено, что Моника пойдет в середине и Анна будет прикрывать ее. Сначала из машины выскочила Ева, промчалась к передней двери и отперла ее.

Пока все шли к дому, никто не обращал на них внимания и тем более не показывал пальцем на Монику; правда, сейчас она походила на кого угодно, только не на саму себя. Скорее, на собственного бездарного подражателя; может, даже мужского пола.

Поделись Клер этим наблюдением с Шейном, он живот надорвал бы от смеха. На Монике, однако, лица не было, припухшие глаза покраснели, и Клер воздержалась от замечаний.

Когда Шейн захлопнул и запер за ними дверь, Клер почувствовала, что дом вокруг ожил, почти ощутимо излучая дружелюбное тепло. В тот же момент в гостиной послышались восклицания — видимо, люди там тоже что-то почувствовали. Дом действительно среагировал, и среагировал очень мощно на возвращение трех из четырех своих постоянных обитателей.

Клер погладила стену и поцеловала ее.

— Я тоже рада тебя видеть, — прошептала она, прижимаясь щекой к гладкой деревянной поверхности.

И возникло чувство, будто дому это приятно.

— Чудачка, это же дом, — произнес у нее за спиной Шейн, — Лучше приголубь того, кому это небезразлично.

Так Клер и поступила, бросившись в его объятия. Чувство возникло такое, будто он никогда, ни за что, даже на секунду не отпустит ее; он поднял Клер, на одно долгое, бесценное мгновение прижался головой к ее плечу и осторожно поставил на пол.

— Давай посмотрим, кто здесь — Он очень нежно поцеловал ее, — Удовольствия отложим на потом, идет?

Не отпуская его руку, Клер пошла в гостиную, где было полно людей.

Не вампиров.

Просто людей.

Некоторых она знала, по крайней мере в лицо — встречала в городе: хозяин музыкального магазина, где работал Майкл; две медсестры из больницы, в яркой медицинской форме и удобных туфлях. Остальные были ей незнакомы. Однако всех объединяло одно — страх.

Женщина в возрасте схватила Клер за плечи и обняла.

— Слава богу, ты здесь!

Удивившись, Клер спросила Шейна взглядом: «Что за черт?» В ответ он лишь беспомощно пожал плечами.

— Этот проклятый дом: не желает ничего для нас делать, — пожаловалась женщина, — Свет не включается, двери не открываются, продукты в холодильнике портятся. Как будто он хочет выжить нас отсюда!

Скорее всего, так оно и было. Вообще-то дом в любой момент мог выставить их вон, но, видимо, испытывал сомнения относительно того, одобрят ли это его постоянные обитатели; ну и просто сделал жизнь незваных гостей не слишком приятной.

Система вентиляции заработала, разгоняя душный воздух, наверху захлопали двери, повсюду зажигался свет.

— Привет, Селия! — сказал Шейн, когда женщина отпустила Клер. — Что привело вас сюда? Мне казалось, ваша «Пивная» сегодня ночью может сделать хороший бизнес.

— Ну, так оно и было бы, вот только какие-то психи ввалились туда и заявили, что раз я ношу браслет, то должна обслуживать их бесплатно, ведь я, типа, сочувствующая. «В каком смысле сочувствующая?» — спросила я, и один из них попытался ударить меня.

Шейн вскинул брови.

— И что вы сделали?

— Прибегла к суду Линча. — Селия вскинула стоящую у стены бейсбольную биту старого типа, из любовно отполированного твердого дерева. — Ну и побегать пришлось. Однако я решила не оставаться там, дожидаясь новых приключений. Эти парни способны прикончить все мои запасы, сделать так, что я сама захочу сорвать с себя браслет. Где эти чертовы вампиры, когда они нужны, хотела бы я знать?

— Вы не стали бы снимать браслет? Даже если бы у вас появился такой шанс? — удивленно спросил Шейн.

Селия вперила в него сердитый взгляд.

— Нет, не сняла бы. Я не нарушаю данного слова, если меня к этому не вынуждают. А сейчас меня к этому не вынуждают.

— Если вы снимете его сейчас, вам, может, никогда больше не придется надевать его.

Селия ткнула в Шейна морщинистым пальцем.

— Послушай, Коллинз, я все знаю о тебе и твоем отце — и не одобряю этого. Морганвилль — нормальный город. Следуй правилам, и у тебя не будет неприятностей… как и в любом другом городе, надо полагать. Люди захотели хаоса — и получили его: нападения, разбой, магазины разграблены, дома горят. Конечно, рано или поздно все успокоится, но что будет потом? Вполне вероятно, я уже не захочу жить в этом городе.

Повесив на плечо бейсбольную биту, она повернулась и отошла к группе людей своего возраста.

Шейн поймал взгляд Клер, пожал плечами и вздохнул.

— Да, понимаю, в ее словах есть смысл. Но откуда нам знать? Может, станет лучше, если вампы просто…

— Просто что, Шейн? Умрут? И Майкл тоже? Или ты о нем и не вспомнил? И Сэм?

Она повернулась, собираясь уйти.

— Куда ты?

— За кока-колой!

— Ты не собираешься…

— Нет.

Она достала кока-колу из холодильника, который снова оказался полон. А ведь этого не было, когда они уходили. Наверное, еще одна любезность дома, хотя она понятия не имела, как он мог самостоятельно совершать покупки.

Холодная, сладкая кола! Это было ужасно приятно. Странно, однако, что энергии не прибавилось; напротив, напившись, Клер ощутила легкую слабость. Села в кресло у кухонного стола и положила голову на руки, внезапно почувствовав себя совсем разбитой.

Все разваливалось, вот в чем дело.

Амелия призывает вампиров; значит, собирается сражаться с Бишопом не на жизнь, а на смерть. Морганвилль распадается на части. И она ничего не может с этим поделать.

Ну, кое-что может.

Она достала и открыла еще четыре бутылки колы, после чего отнесла их Анне, Еве, Шейну и… Монике; не могла Клер обойти ее в такие времена.

Моника уставилась на бутылку с таким видом, словно подозревала, что Клер бросила туда яд.

— Что это?

— А ты как думаешь? Бери или нет, мне вообще-то все равно.

Клер поставила бутылку на стол рядом с Моникой, уселась на кушетку рядом с Шейном и проверила свой сотовый. Сеть снова ожила, и в телефоне обнаружилась целая куча голосовых сообщений. В основном от Шейна, их она отложила на потом; два от Евы — инструкции, где ее искать; их она стерла.

Последнее было от матери. Клер почувствовала, как при звуке маминого голоса перехватило дыхание и на глазах выступили слезы. Мать говорила спокойно… в основном.

«Клер, дорогая, я беспокоюсь, хотя знаю, что не должна бы. Милая, позвони нам. Я слышала, в городе творятся ужасные вещи — драки и грабежи. Если в ближайшее время ты не свяжешься с нами… не знаю, что мы будем делать, но твой папа просто сходит с ума. Поэтому, пожалуйста, позвони. Мы любим тебя, дорогая. Пока».

Понимая, что ее голос должен звучать спокойно, Клер с трудом восстановила дыхание и позвонила родителям. Во всяком случае, когда мать ответила, Клер сумела сказать (и это не прозвучало так, будто она вот-вот расплачется):

— Привет, мама. Я получила твое сообщение. Как у вас там, все в порядке?

— Здесь? Клер, о нас можешь не беспокоиться! Все хорошо! Ох, дорогая, ты-то как? На самом деле.

— Я тоже в порядке, честно. И всё… — Нет, она не могла заставить себя сказать, что всё здесь хорошо, поскольку это было далеко не так; в лучшем случае временное затишье. — Здесь спокойно. Шейн тоже здесь и Ева. — Клер вспомнила, как нравилась маме Моника Моррелл, и закатила глаза. Все, что угодно, лишь бы успокоить маму. — Эта девушка из общежития, Моника, она тоже здесь.

— А, Моника. Она мне нравится. — Вроде бы помогло! Ну, мама всегда не слишком хорошо разбиралась в людях, — Ее брат заезжал сюда примерно час назад, проверял, как мы. Приятный мальчик.

Клер с трудом воспринимала Ричарда Моррелла как мальчика, но… стоило ли говорить об этом?

— Он сейчас вроде как отвечает за весь город. У вас есть рация? Та, которую мы завезли раньше?

— Да. Мы, конечно, делаем все, что они говорят. Но, милая, мне хотелось бы, чтобы ты была с нами.

— Знаю. Знаю, мама. Но, думаю, лучше мне оставаться здесь. Это важно. Я попытаюсь заглянуть к вам завтра, хорошо?

Они еще немного поговорили, так, ни о чем особенно, просто поболтали — чтобы сохранить иллюзию нормальной жизни, хотя бы на какое-то время. Мама держалась, но едва-едва; Клер слышала паническую дрожь в ее голосе, почти видела блестящие слезы в глазах. Она рассказала, что им пришлось перенести большую часть коробок в подвал, освобождая место для компании — для компании? — и что она боится, как бы вещи Клер не отсырели, и потом она заговорила обо всех этих игрушках в коробках и о том, как Клер любила их, когда была маленькой.

Нормальная материнская чепуха.

Клер не прерывала ее, только успокаивающе поддакивала, когда мама делала паузу. Это помогло — слышать мамин голос. В конце, однако, у матери, похоже, кончился завод, как в часах, и Клер без единого слова возражения выслушала мамины требования быть осторожной и носить теплую одежду.

Прощальное «пока» прозвучало как-то почти… фатально, и, разъединившись, Клер несколько минут посидела в молчании, глядя на экран телефона.

Чисто импульсивно она попыталась связаться с Амелией. Телефон звонил и звонил, но автоответчик не сработал.

В гостиной Шейн организовывал что-то вроде посменного караула. Многие уже заснули на грудах подушек и одеял, а то и просто на ковре. Обойдя спящих, Клер знаком показала Шейну, что идет наверх. Он кивнул и проводил ее взглядом, продолжая разговаривать с двумя мужчинами.

На двери спальни Евы висела записка: «Не стучать, или я убью тебя. Это тебя касается, Шейн». Клер ужасно захотелось постучать, но она слишком устала, чтобы пускаться наутек.

В ее спальне было темно. Когда она уходила утром, на постели лежала Евина вроде как подружка Миранда, но сейчас она исчезла, и постель снова была аккуратно заправлена. Клер села на край, посмотрела в окно. Потом поднялась, достала из шкафа чистое белье, последние голубые джинсы и облегающую черную рубашку, которую Ева дала ей поносить на прошлой неделе.

Душ… это был просто рай! Как ни странно, даже горячей воды хватило, и можно было постоять под ласкающими струями подольше. Наконец Клер вытерлась, слегка подсушила волосы, оделась. Выйдя, она прислушалась, но голос Шейна снизу не доносился. Либо он говорил очень тихо, либо отправился спать. Она остановилась у его двери, жалея, что не хватает мужества постучать, и… пошла к себе.

Шейн сидел на ее постели. При виде ее он вскинул голову, открыл рот, но заговорил не сразу.

— Я должен уйти, — сказал он в конце концов, но не встал.

Клер опустилась рядом с ним. Все выглядело в высшей степени прилично — они сидят рядом, полностью одетые; но почему-то возникло чувство, будто они на краю пропасти и обоим угрожает опасность свалиться туда.

— Расскажи, что произошло сегодня, — попросила она, — Я имею в виду передвижную станцию.

— Ничего особенного. Мы проехали через весь город и припарковались сразу за его границей, откуда могли видеть любого приближающегося. Двое вампов попытались сбежать, но мы отправили их сначала упаковать вещички. Бишоп так и не появился. Когда связь отрубилась, мы решили объехать город и посмотреть, что происходит. Нас едва не окружила шайка пьяных идиотов в пикапах, но тут вампы в передвижной станции словно взбесились — под воздействием этого призыва, надо полагать. Я высадил их около элеватора… ничего больше и темнее не нашел. К тому же он отбрасывал густую тень. После этого за руль сел Цезарь Меркадо. Ночью он собирался сгонять в Мидленд[20] — поскольку барьеры больше не действуют. В общем, делали что могли.

— А что с книгой? Ты оставил ее в машине?

В ответ Шейн достал из-за пояса маленький том в кожаном переплете. Амелия поставила на него замок вроде тех, что бывают на дневниках. Клер попыталась надавить на защелку, но, конечно, безрезультатно.

— Думаешь, это не та книга? — спросил Шейн.

— Скорее всего, нет.

Она попыталась раздвинуть страницы и разглядеть шрифт. Удалось увидеть лишь, что книга рукописная и бумага выглядит относительно старой. Странно. Понюхав ее, Клер почувствовала запах химикалий.

Ее действия вызывали у Шейна одновременно и неприятие, и восхищение.

— Что ты делаешь?

— Думаю, бумагу реставрировали, — ответила она, — Как обычно поступают с дорогими старыми книгами и рукописями. Иногда с комиксами. Покрывают бумагу химическим составом, замедляющим процесс старения и возвращающим ей белый цвет.

— Я потрясен, — соврал Шейн. — Дай-ка сюда.

Он выдернул книгу из ее рук и положил на другую сторону кровати. И обнял Клер. Их тела сплелись, и каким-то образом оказалось, что он распростерся на постели, а она растянулась на нем, так неуклюже, что даже начала соскальзывать, но он удержал ее.

— Ох! Мы не должны… — промурлыкала она.

— Это точно.

— Тогда ты должен…

— Да, должен.

Однако никто из них не двинулся с места. Они просто глядели друг на друга, а потом, очень медленно, она опустила голову, и их губы слились.

Теплый, сладкий, восхитительный поцелуй длился, казалось, целую вечность, но в то же время закончился слишком быстро. Руки Шейна заскользили вдоль ее боков и по спине, обхватили влажные волосы, и последовал новый, еще более глубокий и многообещающий поцелуй.

— Все, стоп-сигнал, — пробормотал он, но не отпустил ее.

Их бедра разделяло не больше половины дюйма. Клер ощущала, как напряженно дрожит от возбуждения ее тело, пульс громко бился в запястьях и висках, откуда-то изнутри разливалось тепло, похожее на свет.

— Все в порядке, — сказала она. — Клянусь. Поверь мне.

— Эй, разве не я должен это решать?

— Теперь нет.

Эти поцелуи были наградой после долгого, трудного, ужасающего дня борьбы за выживание. Тепло Шейна обволакивало Клер; казалось, она на лунном луче медленно уплывает в небеса. Она скинула туфли и, не раздеваясь, забралась под одеяло. Шейн заколебался.

— Поверь мне, — повторила она, — И можешь не снимать одежду.

Они уже бывали в такой ситуации, но сейчас она почему-то казалась более… интимной. Клер прижалась к Шейну под одеялом, и он обнял ее. Мгновенное ощущение жара.

Чувствуя дыхание Шейна на затылке, она попыталась сосредоточиться на своих добрых намерениях, но тут его губы заскользили по ее коже.

— Знаешь, ты убиваешь меня, — пробормотал он.

— Ничего подобного.

— В этом отношении ты должна доверять мне, — Он вздохнул, и по ее телу пробежала дрожь, — До сих пор не верю, что ты притащила сюда Монику.

— Ох, перестань! Ты и сам не бросил бы ее там, совсем одну. Я хорошо знаю тебя. Даже такая скверная, какая она есть…

— Сатанинская инкарнация зла?

— Пусть так, но я не представляю, чтобы ты бросил ее на растерзание… им, — Клер повернулась лицом к нему, отчего одеяло сбилось.

— Что дальше с нами будет, знаешь?

— Я похожа на чокнутую Миранду с ее предсказаниями? Нет, не знаю. Мне известно одно: когда мы встанем завтра утром, вампиры либо вернутся, либо нет. И тогда нам придется решать, что делать дальше.

— Может, ничего не станем делать. Просто подождем.

— И еще я кое-что понял, Клер: нельзя даже на день задерживаться в одном месте. Нужно все время перемещаться — в правильном направлении или нет, не важно. Главное — двигаться. Все меняется каждое мгновение.

Она внимательно вгляделась в его лицо.

— Твой папа сейчас здесь?

Он состроил гримасу.

— Честно? Понятия не имею, но… Я бы не удивился. Он уже наверняка вычислил, что сейчас самое время вернуться в город и захватить власть. И этот парень Манетти ведет себя так, будто за всеми его действиями стоит отец.

— Но если он захватит власть, что будет с Майклом? С Мирнином? С любым другим вампиром в городе?

— Неужели тебе нужно объяснять?

Клер покачала головой.

— Он прикажет людям убить всех вампиров, а потом займется Морреллами и теми, кто, по его представлениям, в ответе за случившееся с твоими родными. Правильно?

Шейн вздохнул.

— Скорее всего.

— И ты все это допустишь.

— Я этого не говорил.

— Но и обратного тоже не говорил. Только не надо уверять меня, как все сложно, потому что это не так. Либо ты отстаиваешь что-то, либо все принимаешь без сопротивления. Ты сам однажды сказал это — и был прав. — Клер удобнее устроилась в его объятиях, — Шейн, тогда ты все сделал правильно. Поступи так и сейчас.

Он провел пальцем по ее щеке, по губам, и в его глазах появилось такое выражение, какого она никогда прежде не видела.

— Во всем этом чокнутом городе ты единственная, кто всегда поступает правильно, на мой взгляд, — прошептал он. — Я люблю тебя, Клер. — Его лицо исказилось, но всего на мгновение. — Ушам своим не верю, что и впрямь говорю это, но так оно и есть. Я люблю тебя.

Он продолжал говорить, его губы шевелились, но единственное, что она слышала, что эхом отдавалось в сознании, словно звон огромного медного колокола, были слова «я люблю тебя».

Казалось, это признание и его самого застало врасплох — не в плохом смысле, нет; скорее, как если бы до этого мгновения он не отдавал себе отчета в собственных чувствах.

Ощущение было такое, словно она никогда на самом деле не видела его прежде, и он был прекрасен. Прекраснее любого мужчины, которого она когда-либо встречала за всю свою жизнь.

Она остановила поток его слов поцелуем. Точнее, поцелуями. Очень долгими. И когда он наконец отодвинулся от нее — не слишком далеко, — в его взгляде светилось всепоглощающее неудовлетворенное желание.

И Клер это нравилось.

— Я люблю тебя, — повторил он и поцеловал Клер таким долгим поцелуем, что у нее перехватило дыхание.

В этом поцелуе было больше, чем когда-либо, и страсти, и настойчивости, и… всего. Как будто прилив подхватил ее и уносил прочь; она подумала, что это было бы прекрасно — если бы она никогда больше не коснулась берега, если бы так и плавала бесконечно в этой красоте, если бы даже утонула в ней.

«Стоп-сигнал! — пронеслось в ее сознании. — Остановись! Стоп-сигнал! Что ты делаешь?»

И ей немедленно захотелось заглушить этот внутренний голос.

— Я тоже люблю тебя, — прошептала она дрожащим голосом и прижала к его груди дрожащие руки. Его мышцы были напряжены под мягкой тенниской, грудь вздымалась и опускалась в такт дыханию, — Я готова на все ради тебя.

Она рассчитывала, что эти слова послужат для него стимулом, однако они, напротив, пробудили в нем разум. Он удивленно уставился на нее.

— На все, да. — Он крепко зажмурился, — Я въехал. Это плохая идея, Клер. Очень, очень плохая.

— Сегодня? — Она нервно рассмеялась, — Когда все сходят с ума? Почему бы и нам… тоже? Всего раз.

— Потому что я дал обещание. — Он обнял ее, притянул к себе, и она почувствовала, как мучительно сотрясается его тело. — Твоим родителям, себе, Майклу. Тебе, Клер. Я не могу нарушить слово — больше у меня нет ничего.

— Но… что, если…

— Не надо об этом, — прошептал он ей на ухо. — Пожалуйста, не надо. И без того нелегко.

Он снова поцеловал ее, но в этом поцелуе, долгом и нежном, ощущался привкус слез. Привкус в некотором роде прощания.

— Я правда люблю тебя, — Он смахнул с ее щек влагу, — Но этого я не могу.

Не успела она остановить его, как он вскочил, сунул ноги в туфли и быстро устремился к двери. Она села, прижимая одеяло к груди, как будто была обнажена. Он взялся за дверную ручку.

— Пожалуйста, останься, Шейн!

Он покачал головой.

— Если я останусь, может произойти все, что угодно. Ты понимаешь это, я понимаю это, и мы не должны. Знаю, все разваливается, но… — Он сделал глубокий, мучительный вдох, — Нет.

Звук закрывшейся за ним двери пронзил ее, словно удар ножа.

Клер рухнула на постель, огорченно обнимая пахнущую Шейном подушку, ерзая в поисках места, согретого его телом, думая, что сейчас расплачется и будет плакать, плакать, пока не уснет.

И потом ей припомнилось то чудесное выражение в его глазах, когда он сказал: «Я люблю тебя».

Нет, сейчас не время плакать.

В конце концов она заснула с непривычным ощущением безопасности.