Богатый. Свободный. (не) Мой

Глава 3

Олеся

Получаю сообщение от сына. У нас с ним так условлено. Если случилось что-то серьезное, то он пишет всего два слова: "Приезжай. Срочно". И чем бы я не занималась, я все бросаю и еду к нему.

У меня правильный сын. Даже слишком. Только чэпэшный. Я не ограничивала его свободу, не прятала под юбкой, старалась вырастить мужчину. Каким был его дед.

Но на этом пути он рано понял, что человек – существо противоречивое. И тот, кто сегодня клянется тебе в дружбе, завтра вонзит тебе нож в спину. А на вопрос "почему", ответа скорее всего не узнаешь.

К счастью, у меня окно между занятиями. Набираю Павла, он не берет трубку. Вызываю такси. Пока еду, звоню то Антонову, то Матвею. Сын скидывает. Антонов не отвечает.

На охране даю паспорт, находясь уже в состоянии ярости. Если с моим ребенком что-то случилось, я эту фешенебельную школу по камешкам разберу. Меня провожают в кабинет директора. Даже дверь передо мной открывают.

В кабинете полно людей. Вижу Матвея и выдыхаю. Живой. И не побитый. Одежда тоже вроде цела. Перевожу дух. И рассматриваю картину целиком.

Здесь кроме моего сына трое ребят, девушка в разорванной одежде, директор, Антонов, женщина и мужчина. Я видела что-то подобное не раз. В разных вариантах.

– В чем дело? – обращаюсь к директору.

Тот почему-то прежде чем ответить вопросительно смотрит на холеного мужика, который стоит между моим сыном и зареванной девочкой.

И только после того, как тот не удостаивает его какой-либо реакции, начинает говорить:

– Олеся Денисовна, Ваш сын чуть было не изнасиловал вот эту девочку.

Ощущения у меня после его слов такое, как будто мне за шиворот высыпали снега вперемешку с колотым льдом. Вот чувствовала я, что от этого места будут проблемы.

И я не верю ни одному его слову. Матвей не ангел. Он достаточно агрессивен. Но напасть на девушку?

– Бред! – заявляю без какой-либо заминки.

Мне даже сына спрашивать не надо. Никогда мой сын не обидел ни одну девочку. Никогда! Он у них даже в садике игрушки не отбирал. В школе его одноклассницы тусили у нас дома с вечными заданиями, с которыми они не могли справиться.

– Это видели учащиеся нашей школы. Они вмешались. И предотвратили надругательство.

– Эти, что ли? – киваю на парней.

Те сдерживают усмешки. Один из них смотрит на девочку, а та от его взгляда белеет.

Они лгут. А из моего сына пытаются сделать козла отпущения.

– Олеся, мне очень неприятно, но это так. Я там был и могу утвердждать... – это Павел.

– Вы, что, Матвею ее насиловать помогали? – вылетают из меня резкие слова.

– Нет, но...

– Тогда, что Вы можете утверждать?

Он тушуется под моим взглядом, теряется, умоляюще смотрит на директора.

Черт, а я думала, он – нормальный.

– Сыновей надо лучше воспитывать, – роняет пренебрежительно холёный мужик.

У меня сейчас пар из ушей пойдет.

– Не надо мне указывать, как своего ребенка воспитывать! Вы вообще, кто такой? – шиплю я.

На его лице будто мелькает удивление. Как это кто-то посмел не знать такую важную персону.

– Олеся Денисовна! Это наш учредитель! – возмущенно восклицает директор.

Ситуация еще более странная, чем мне показалось изначально.

Сын молчит, он терпеть не может оправдываться. Тем более если не виноват.

Учредитель вдруг решает подойти ко мне. Это неприятно. Он высокий, наверное, как Матвей, и возвышается надо мной почти на целую голову. Широкий в плечах, он подавляет окружающих. И меня тоже. Лицо с правильными чертами, не смазливое, высокомерное. Больше всего хочу оттолкнуть его. Вместо этого задираю подбородок.

Этот жест ему явно не по нраву, потому что взгляд его глаз, устремленный на меня, леденеет. Он же спокойно произносит, приблизив свое лицо к моему:

– Ваш сын совершил преступление.

И, видимо, ждет, что я начну его умолять не давать делу ход. Но я вдруг замечаю, как девочка смотрит на этих трех парней, когда думает, что ее не видят. С ужасом.

Все в моей голове становится на свои места. Я некоторое время работала с трудными подростками и многое успела повидать. Если правильно воздействовать на девочку, она скажет, как все было.

– В таком случае, давайте вызовем полицию, – выдыхаю я прямо в лицо наглеца.

А потом чуть выглядываю из-за его плеча и переключаюсь на девушку.

– Ты напишешь заявление. Приедут твои родители. Дашь показания в присутствии психолога и педагога. Потом будет следствие и суд. А потом моего невиновного сына посадят. Потому что он не прошел мимо. И помог тебе. М-м? А у тебя все будет хорошо.

Девчонка отшатывается, вздрагивает, делает шаг назад, спотыкается и Матвей не дает ей упасть.

Она закрывает лицо руками и всхлипывает:

– Не трогал он меня. Это Борис, Харитон и Артем. Они хотели...

Но тут ее оставляет последняя выдержка. И она заходится в громких рыданиях.

На моем локте смыкается твердая, горячая ладонь, температуру которой я ощущаю через тонкую ткань блузки. Ведь куртку я оставила в гардеробе.

– Хватит! – осаживает меня учредитель этого шикарного учебного заведения.

Я снова смотрю ему в лицо.

Ух, как ему не понравилось!

– Ну, что? И который из них Ваш? Борис? Харитон? Артем? Вы абсолютно правы, сыновей надо воспитывать лучше.

Пальцы на моей руке сжимаются сильнее делая больно.

Выразительно смотрю на мужскую руку на своей. Должен же он понимать, что сжимает слишком сильно?

Владислав Сергеевич, насколько я успела запомнить, так называл его директор демонстративно убрал руку, причем с таким выражением на лице, что мне кажется, что он сейчас начнет рассматривать, не запачкался ли о меня.

– Артем? – произносит всего лишь имя собственного сына.

И вроде сказано спокойным тоном, но мальчишка сразу напрягается, не отводит взгляд и ничего не отвечает.

Все также спокойно мужчина обращается к директору:

– Арсений Григорьевич, пусть детьми займутся преподаватели, а мы пока поговорим.

Не очень понятно, о чем он собирается разговаривать.

– А как же полиция? Раз уж Ваш сын совершил преступление? – не могу успокоиться.

Меня одаривают еше одним недобрым взглядом, но не собираются слушать.

– Матвей! – окликаю сына.

Я знаю, что он поймет. Сейчас не надо горячиться.

– Все в порядке. Я тебя подожду.

Вот и отлично. Теперь можно быть уверенной, что он не сорвется.

В кабинете остаемся я, директор и учредитель. С которым разговаривать мне совсем не хочется.

Он снова смотрит на меня. И мне это не нравится. Чувствую себя сельской простушкой перед монархом. Гоню от себя это ощущение.

– Никакой полиции не будет, – так же ровно, как до этого говорит он.

– Почему? Если девочку действительно хотели изнасиловать, то виновные должны нести ответственность. Или вашим детям можно делать что угодно?

Я стою возле стола. Он делает всего один шаг в мою сторону и кладет руку на стену возле моей головы, загоняя меня тем самым в ловушку.

– Ты сейчас про равенство возможностей, да? Так его нет. Если вызовешь полицию, то виноватым сделают твоего сына.

Открываю рот, чтобы возразить. Мне уже даже плевать, что он обращается ко мне на "ты", хотя я не давала ни малейшего повода.

Но он не дает мне сказать и слова.

– Даже не сомневайся.

Я не наивна. И верю ему. Не знаю, удастся ли доказать свою правоту, если настоять на своем. Проверять мне не хочется.

Однако и вести себя как безвольная кукла не собираюсь.

Упираюсь в него рукой и пытаюсь оттолкнуть. Не тут-то было. Он не сдвигается ни на миллиметр.

– Отойдите! – требую, стараясь говорить, как и он, спокойно.

Следующий вопрос приводит меня в замешательство.

– Не нравлюсь? – это мне показалось, или я слышу в его голосе провокацию?

– Нет, не нравитесь. И не должны. Да отойдите уже от меня! – все-таки повышаю голос.

Владислав Сергеевич наконец покидает мое личное пространство.

Голос разума шепчет, чтобы я ни во что не ввязывалась.

– Хрен с ней с полицией. Документы моего сына отдайте. И делайте, что хотите.

Найду Матвею другую школу. Он очень способный. Его с удовольствием возьмут в любую.

– Да, – соглашается директор.

– Нет! – отказывается учредитель.

Не знаю, кто он такой. Но он меня бесит! Уже практически до трясучки.

Ладно, попробую по-хорошему.

– Почему – нет?

– Твой сын должен будет участвовать в соревнованиях. Для этого его сюда и взяли. Плюс так меньше шансов, что ты, выйдя отсюда, побежишь куда не следует жаловаться.

– Перестаньте мне "тыкать". Потом то, что у вас его документы, никак не влияет на то, побегу я жаловаться или нет. И вообще кем Вы себя вообразили? Господом Богом?

– Именно им.

На это заявление я не представляю, что ответить.

– А Вы давно у психиатра были? На дворе вроде зима, но может Ваше состочние обостряется вне зависимости от времени года? – мой язык обгоняет мысли.

Нормально разговаривать все равно не получается.

– Олеся Денисовна, не надо так, – тихо и печально просит директор.

Тут мужчина снова оказывается рядом со мной, берет за подбородок и разворачивает мое лицо к своему.

– Утебя чувство самосохранения совсем отсутствует? Или дейстаительно не знаешь, кто я?

Он мне надоел.

– Фамилию на себе напиши! – перешла и я на неформальное обшение.

И поскольку меня очень раздражало, что он держит мое лицо, я хорошенько шлепнула его по руке.

После этого он меня отпустил.

– Зря ты так, – отойдя от меня, заметил равнодушно .

Директор занервничал сильнее.

– Олеся Денисовна, Владисла Сергеевич, мы же все взрослые люди. Давайте успокоимся и найдем решение, которое всех устроит.

– Я уже нашел. Документы ей не отдавать! – резко приказал он директору и вышел из кабинета.

Мы с Арсением Григорьевичем некоторое время смотрели на захлопнувшуюся дверь, потом – друг на друга.

И я осмелилась спросить:

– Что это было? И кто этот осёл?

Директор поморщился:

– Не надо так. Это учредитель школы Холодов Владислав Сергеевич. Он очень богатый человек и переходить ему дорогу не стоит. А Вы с ним... Эх!

Это какой-то дурной сон. И что я сейчас должна сделать? А вообще, что там с девочкой?

– Девочку врач смотрел?

Директор растерялся.

– Э-э-э. Нет.

– В общем так. Я сейчас заберу эту девочку и своего сына. Отвезу ее к врачу. Если она не пострадала, решение пусть принимают ее родители. А если все хуже, чем казалось вначале, то отвезу ее в полицию.

Директор зашипел на меня:

– Да Вы не понимаете, против кого идете!

Я достала телефон.

– Или я вызываю сотрудников сюда.

Арсений Григорьевич всплеснул руками.

– Делайте, что хотите. Потом не говорите, что Вас не предупреждали.

После этого напутствия я отыскала Матвея и девочку. И беспрепятственно покинула вместе с ними школу.

В такси я выясняю, что девочку зовут Алиса. Почувствовав себя в безопасности, она заметно успокаивается:

– А куда мы? – задает вопрос, который ей следовало задать уже давно.

– К врачу. Ты родителям позвонила?

– Зза-чемм? – начинает заикаться, – Не надо! Я не поеду к врачу! Они... они ничего не сделали. И не собирались. И потом... У меня нет родителей, только бабушка. А у нее сердце больное...

Бедное, глупое дитя.

– Тогда зачем тебе одежду порвали? – спрашиваю, а сама закипаю.

Я же видела их, этих лосей. Здоровые. А девчонка... В ней же одни косточки. Пальцем ткни и рассыпется

– Они... – видно, что ей не хочется говорить, но она не знает, как еще можно меня остановить, – Они просто травят. Хотели видео снять, чтобы была без лифчика.

Она смущается, косится на водителя и Матвея.

– У них группа. Там много такого, – продолжает она сбивчиво.

А у меня все внутри замирает – что это за люди растут? Как так можно вообще?

– И учителя ничего не делают?

Тут Алиса грустно улыбается:

– Всем Артем заправляет. Вы же и его видели. И его отца. Учителя – обычные люди. Что они могут?

Вот с этим я не согласна. Нельзя позволять с собой так обращаться.

Девочка молитвенно складывает тонкие ладошки:

– Пожалуйста! Не надо ни к врачу, ни сообщать кому-то! Директор поговорит с ними. А если вмешаетесь Вы, сделаете только хуже. У меня 11 класс, после этой школы, я смогу поступить в престижный вуз, получить специальность, найти хорошую работу. Или меня исключат. Денег на учебу – нет. Поймите это!

Я теряюсь. Очень трудно начинать с нуля. Не у каждого хватит сил. Кто я такая, чтобы решать за нее?

– Ладно. Ничего страшного, если ты сегодня отдохнешь. Директору я позвоню. Куда тебя отвести?

– До метро. Я сама доберусь.

– Адрес назови, где живешь. На метро в другой раз покатаешься.

Поколебавшись, она все же говорит, где живет. Мы завозим ее домой.

Как только Алиса выходит из автомобиля, Матвей говорит:

– Поедем вещи соберем. Ты деньги Пал Санычу сможешь вернуть?

Я тоже думаю, что так будет правильно.

– Думаю да, у меня на кредитке есть.

– Документы из школы не забирай. Посмотреть хочу, чего золотые мальчики стоят.

У меня много сомнений, стоит ли это делать.

Но и... В чем-то Матвей прав.

– Не твоя весовая категория, – решаю выразить часть сомнений.

– Давид победил Голиафа, мам.

Спорить бесполезно.

– Как скажешь, солнц. Собери вещи. Я отработаю и приеду. И жилье поищи.

– Сделаю.

Оставаться у Антонова нельзя в любом случае. Такие благодетели ни мне, ни моему сыну не нужны. Возвращаюсь на работу. Не знаю, что ждет меня вечером. И где мы будем ночевать. Кредитными деньгами пользоваться не хочется. Но другого выхода не вижу.

Открываю дверь своим ключом. С кухни раздаются голоса. Повышенные.

Иду туда.

– Да пойми ты... – горячится Антонов, пытаясь что-то доказать Матвею.

Это глупо с его стороны. Матвей всегда был такой. Категоричный. Он же его хорошо знает.

– Слушайте, я хотел без драм. Но раз Вам так хочется... Вы меня сегодня слили. И мне не интересна причина. Есть то, что человек может сделать для каких-то целей. И то, чего он делать не будет. Я не верю, что цель оправдывает средства. Не так это. Если бы сегодня меня обвинили в изнасиловании, Вы бы рассказали правду? Вы же когда шли туда, всё слышали.

Ответом моему сыну служит молчание.

Не рассказал бы.

– Тогда что Вы мне пытаетесь объяснить?

И снова взрослому мужику нечего сказать в ответ.

Я захожу на кухню.

– Павел Александрович, произошла неприятная ситуация. Мне не понравилось, как Вы себя повели. Но читать нотации не буду. Нет у меня такого желания. Поэтому... Вот деньги за одежду и проживание. Если этого мало, скажите, сколько добавить. Я заплачу.

Вид у мужчины виноватый и расстерянный.

– Зачем ты так, Олесь? Все же хорошо было. И ты...

Обрываю его. Подозреваю, что хочет сказать. Только собирать коллекцию из сомнительеых личностей не стану. Достаточно Белова.

– Не надо, – для убедительности качаю головой.

Чтобы не усиливать тяжесть момента, берем с сыном вещи и выходим. Такси вызываем уже из подъезда.

– Слушай, а куда мы? – спрашиваю у Матвея.

– Я комнату нам нашел. Не очень, конечно. Но пока – сойдет. Диван, раскладушка есть.

– Уже хорошо.

Разговаривать не тянет. Каждому из нас нужно переварить случившееся. Может, мы сами виноваты? И не надо выделываться? А быть как все? Тогда жить будет проще. Но противней.

Последнее время я чем-то прогневила небеса. Наверное, поэтому я оказываюсь так часто перед проблемой выбора. Или скорее без права выбирать.

Директору я позвонила на следующий день и сообщила все, что думаю и о школе, и о учителях, и о нем лично. Сказала, что Матвей остается и что это его решение. Директор обрадовался. Я его радости не разделяла, так как хорошо знаю собственного сына. Повезет, если здание школы уцелеет.

Хотя несколько дней проходят спокойно.

За окнами уже почти стемнело. Идет пушистый снег. Совсем нехолодно, лишь небольшой морозец. Я знаю, так как ходила пить кофе в соседнее кафе. У меня небольшой перерыв перед следуюшим занятием. Позволяю себе просто стоять и смотреть в окно.

Вдруг меня окликают, вырывая из вороха моих мыслей.

– Олеся, Алла Николаевна просит тебя зайти. Срочно!

Это секретарь директора. Надо идти.

Подхожу к двери директорского кабинета, несколько раз стучу, слышу привычное: " Войдите", перешагиваю порог и замираю, не совсем веря в реальность открывшейся картины.

Напротив входной двери у окна расположен диван. На нем, откинувшись на спинку, сидит мужчина. Он в полурастегнутой белой рубашке, видно часть мощной грудной клетки. Я успеваю отметить поросль черных волос на смуглой коже и то, что белый цвет ткани подчеркивает ровный загар. Красиво. Следующее, на что обращаю внимание – это широко разведенные ноги в классических черных брюках и идеальной чистоты обувь. Последнее, за что цепляется взгляд, это коленопреклоненная фигура Неверовой и ее светлая макушка, риитмично опускающаяся и поднимаюшаяся между ног мужчины.

Его лицо расслаблено. Глаза полуприкрыты. Но из-под опущенных ресниц он внимательно следит за мной.

– Присоединишься? – раздается его бархатный голос под аккомпанемент влажных причмокиваний.

Я не ханжа. Меня трудно смутить. Но здесь...

– У тебя там два члена или ты хочешь мне полизать? – сама от себя не ожидаю такого ответа.

Да и Холодов, похоже, тоже не ожидает. Потому что расслабленность с его лица смывает волна гнева.