Большой секс в маленьком городе

Большие женщины

Соответствуя довольно непринужденной религиозности прихожан, Милостивый Бог Дональд не относится к тем яростным проповедникам, которые запугивают паству адским пламенем. Вместо этого он предпочитает вести более спокойные действия на своем миссионерском фронте. Из-за этого тетя Долорес давно уже точила на него зуб, что никак не могло радовать бедного малого. Никому бы не захотелось, чтобы такая женщина, как тетя Долорес, точила на него зуб, хотя бы и недолго. Мне до сих пор вспоминается то душераздирающее ощущение, когда в детстве она целовала меня, а я был беззащитен и не мог убежать. Но Милостивый Бог человек решительный и не отступает от принципов, он притворяется рассеянным перед лицом тети Долорес, которая угрожающим тоном требует добавить в проповеди огня и серы, и уста его по-прежнему текут молоком и медом — особенно в Рождество.

Рождество — чудное время для тех, кто регулярно ходит в церковь, потому что каждый раз ее наводняет приток незнакомых лиц — незнакомых мужских лиц. Вообще, религия на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес является уделом женщин, так же как куроводство, денежные траты и сведение концов с концами, когда нет ни кур, ни денег, а тем временем мужчины отдают предпочтение тем важнейшим философским вопросам, которые можно разрешить только при помощи большой бутыли пальмового вина и крепкого гамака. Во время обычной мессы конгрегация на девяносто пять процентов состоит из женщин. Но в Рождество мужчины просыпаются или их будят, и церковные скамьи плотно забиты мужьями и сыновьями.

Однажды знойным декабрем тетя Долорес прижала Милостивого Бога к стене и потребовала, чтобы он как следует пропесочил этих лодырей.

— Скажите им все как есть, — сказала она. — Эдак покрепче, эдак… эдак…

— Чтоб зацепило? — спросил Милостивый Бог.

Едва ли тетя Долорес хорошо представляла себе, что значит «чтоб зацепило», но, по-моему, ей представились проклятые грешники, которых черти цепляют вилами посреди геенны огненной, потому что она согласилась: да, «чтоб зацепило» — именно это слово она и подыскивала. Однако тетя Долорес упустила из внимания, что рождественская месса обычно бывает в Рождество и, как бы она ни цепляла, из младенца Иисуса и трех волхвов много проклятий не выжмешь. То, что имел в виду Милостивый Бог Дональд, так это в своем роде локализовать рождественскую историю.

В утро Рождества прихожане битком набили церковь, и тетя Долорес уселась в первом ряду, чуть не выпрыгивая из себя и по-компанейски скаля зубы на соседей, так сказать, соответствуя сезону, выражая то праздничное настроение, которое обычно она приберегает для похорон. Я сидел от нее через проход, прячась за колонной, передо мной сидела Рада, на заднем ряду миловались Бэгвеллы, а Магрит заняла обычное место на хорах. Мальчики устроились на скамейке перед матерью.

Присутствие на мессе этих нескладных стажеров антихриста может показаться неуместным, но тетя Долорес волнуется, как бы армейская жизнь не развратила их невинные души, и настаивает, чтобы они посещали церковь не реже раза в неделю. Я лично сочувствую армии. Буквально на той неделе Мальчиков освободили от обязанностей по уходу за полковым талисманом — большой и безнадежно мирной коровой, — когда обнаружилось, что они проявляют к скотине такую нежность, о которой невозможно сказать вслух. Но тетя Долорес упорно придерживается несообразной нелепицы о том, что это беззащитные малыши, беспомощные перед интригами хищного мира, а как всем известно, если и есть в этой жизни какая-то поистине непреодолимая сила, так это непроходимый оптимизм материнской любви.

В начале службы я должен был прочесть отрывок из Библии, что было не особенно приятно, поскольку перед самым аналоем сидели Мальчики. Мои кузены в то утро казались особенно угрюмыми, даже по их строгим стандартам, и здоровенные синяки на висках — следствие наказания за проделки с коровой — ничуть не делали их красивее. Им велели стоять на голове в течение получаса, и они сделали то, что было в их силах, но даже при большом желании попросту не могли поднять ноги в воздух, чтобы не свалиться. Вследствие этого из-за мозаики фиолетовых фингалов мне было трудно сосредоточиться на чтении, но все-таки мне кое-как удалось продраться сквозь первые строки Евангелия от Луки, где рассказывалось о благовестии Захарии о рождении Иоанна Крестителя, и подготовить аудиторию для того, чтобы Милостивый Бог Дональд изложил историю Рождества.

Его рассказ начался достаточно традиционно, о том, как Иосиф и Мария слонялись по Галилее в блаженном неведении относительно страшных потрясений, которые готовила им история, но, когда Гавриил объявился во второй раз, Милостивый Бог постарался зацепить слушателей.

— И вот возник архангел, — прошептал Милостивый Бог, — бия огромными золотыми крыльями, словно дыхание солнца, — я думаю, вы согласитесь, что это вполне цепляющее выражение, — его мерцающие белые одежды ослепили повергнутую в ужас деву, а пронзительные синие глаза, такие же глубокие и синие, как глубокое синее море, заглянули в самые затаенные уголки ее трепещущего сердца.

Тетя Долорес, не обладая богатым воображением и питая интерес к медицинским фильмам, одобрительно хрюкнула.

— И громким голосом он произнес, — при этом сам Милостивый Бог возвысил голос, — «Скоро у тебя будет большой живот!»

Тут все навострились. Большой живот неизменно заставляет маргамонхийских мужчин навостриться, а женщины тем временем сели чуть прямее, надеясь выглядеть полнее, чем на самом деле, и все подались вперед из боязни пропустить хоть слово из того, что говорил Милостивый Бог. Правда, это и так ни у кого бы не вышло. Он прямо-таки ревел во все горло, рассказывая, как это вышло, что Мария действительно забеременела и у нее стал большой, очень большой живот, и как Иосиф дивился на свою большую, очень большую жену. Магрит блаженно улыбалась, тетю Долорес так распирало, как будто она отрастила себе второй зад, Рада повернулась и подмигнула мне, я свалился с табуретки, а Бэгвеллы поспешно ушли. Между тем Мальчики раскачивались на краю лавки, осклабясь, словно пара крокодилов у полевого госпиталя.

— Большая женщина, — повторил Милостивый Бог, поводя руками, как необычайно выразительный осьминог. — Очень БОЛЬШАЯ. И вот эта очень БОЛЬШАЯ женщина приехала в Вифлеем. И у нее был БОЛЬШОЙ живот. — Он обвел рукой воображаемый живот, который коснулся бы пола, если бы у него ноги были покороче. — Большой, говорю я вам, такой большой, что в нем поместился сам Господь.

В том же духе он рассказывал дальше о том, как не нашлось ни одного постоялого двора, достаточно просторного, чтобы туда поместилась такая Очень Большая Женщина (вздох удовольствия пробегал по церкви всякий раз, как он упоминал ее размеры), пока мы не дошли до яслей с пастухами и волхвами, которые столпились вокруг, чтобы полюбоваться на эту Очень Большую Роженицу.

— И там они увидели все Святое семейство: гордого отца, БОЛЬШУЮ мать, все еще большую, хотя она и разродилась младенцем, и крошечный сверток надежды в колыбели, младенца Иисуса, завернутого в пеленки и согретого теплым дыханием КОРОВЫ С БОЛЬШИМ ВЫМЕНЕМ.

— Аллилуйя! — выкрикнули Мальчики, вскакивая на ноги. — Аллилуийяаа!

Удар под колени обоим, и они свалились как подкошенные. Тетя Долорес не собиралась допускать, чтобы Мальчики смущали ее своими несвоевременными прозрениями. Когда они повалились на скамейку, она влепила им две экономичные, но не жадные затрещины. Мальчики утихомирились, и слабый огонек, освещавший работу их разума, померк у них во взгляде. Присутствовавшие мужчины, в большинстве своем тоже на грани того, чтобы вскочить и говорить пред Богом, тихонько уселись на свои места.

После этого рождественская история больше уже не цепляла с такой силой, хотя, по моему мнению, мы долго не забудем, как Дева Мария стала очень, очень БОЛЬШОЙ женщиной. Это событие оказало на общину явное и непосредственное действие. Тетя Долорес первой испытала его на себе. Когда я сказал, что она отрастила себе вторую задницу, это было не воображение. Она начала толстеть.

Прямо скажем, никто особенно не возражал. Как правило, женщины тем и занимаются, что толстеют, и чем толще они становятся, тем больше довольны маргамонхийские мужчины. Но потом мы заметили, что стали толстеть и другие женщины, и даже сильнее, чем можно было бы приписать генетической предрасположенности или общественным стремлениям. И мало-помалу до нас дошло, что у нас, кажется, небольшая проблема. Хотя, по правде говоря, не такая уж и маленькая. И даже довольно большая. Но такова жизнь. Сначала тебе нравится что-то сверх всякой меры, а потом оно становится обузой.

Некоторые женщины так располнели, что уже не пролезали в дверь. Мистер Бэгвелл хвалился, что его милая Джемма будет иметь все, что ей нужно, где бы она ни находилась, какой бы обездвиженной она ни стала, но не каждого мужа так окрыляла новая любовь, да и вообще никого не радовал тот факт, что тетя Долорес за одну неделю удвоилась в размере. По всей округе скрипели диваны под тяжестью полных женщин, многие так растолстели, что уже не могли стоять, и мужчины стали жаловаться. Женщины, которые раньше делали всю работу, теперь могли только лежать день-деньской, захламляя жилые помещения. Сама структура общества оказалась под угрозой. Мера — это главное и в любви, и в жизни, а эти пухнущие жены так разрослись, что с ними невозможно было даже заниматься любовью, во всяком случае без дорогостоящего спелеологического оборудования. Все стали раздраженные, и только в Доме Низких Женщин царило оживление, так как ни одна из них не подверглась раздувающему вирусу, который подкосил жен их клиентов.

Тогда-то нас и озарило, что болезнь проявляется не без разбору. Раздутие поразило не всех. Рада не заразилась, оставив при себе свои всегдашние объемы, изрядные, но, по всей видимости, не подверженные бесконечному увеличению. Магрит тоже не разнесло. И ни одну из Низких Женщин. Все жертвы были женами, большинство матерями, и все они присутствовали на рождественской мессе у Милостивого Бога Дональда. У нас было не столь много Больших Женщин, сколько Больших Мамочек, в полном согласии с описанием Девы Марии в интерпретации Милостивого Бога.

Слова — невероятно мощное оружие, а на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес их воздействие неограниченно, ибо мы живем в такой изоляции от внешнего мира, что ограничения и условности, предписанные обычаем и целесообразностью, которые обычно низводят язык до повседневного средства общения, у нас категорически ослаблены. Здесь стоит только сказать что-нибудь, как это тут же претворяется в жизнь, и не важно, что исходная фраза была метафорой или поэтическим сравнением.

А женщины вообще очень податливы. Обойти этот факт невозможно. Невозможно обойти и большинство маргамонхийских жен, но все равно тот факт, что женщины податливы, неопровержим. Они поддаются каждому, и большинство мужчин так и продолжают поддавать, и женская податливость часто переходит в стремление соответствовать тому, что от них хотят. Когда полная церковь народу восхищается образцовой Большой Мамочкой, женщины обязательно постараются сделать все, что в их силах, чтобы стать Большими Мамочками. Страстное желание — опасная штука, потому что всегда рискуешь получить то, чего желаешь, и только тогда понять, что с этим связаны определенные проблемы. Так что же делать, когда вся округа забита Большими Мамочками?

Милостивый Бог собрал тех, на ком не сказался материнский бум. Он возглавил совещание, на котором присутствовали Джорджи, Рада, я сам и несколько Низких Женщин, которые очень сочувствовали своим одомашненным сестрам и ни в коей мере не радовались наплыву клиентов, сопровождавшему увеличение обхвата талии у местных мам.

Я рад сознавать, что после того, как я столько времени провел рядом с Джорджи, ко мне совсем не пристала его магия. Я не делаю вид, что имею особые связи с потусторонним миром, и надеюсь, что, по крайней мере, научился смотреть на все со стороны. И на этот раз именно я придумал выход. Мне в голову часто приходила мысль, что в мире было бы не так тесно, если бы вместо того, чтобы говорить: «Любовь моя, давай заведем ребеночка», пары говорили бы друг другу что-нибудь вроде: «Любовь моя, давай заведем подростка». Я совершенно уверен, что тогда контрацепции уделялось бы гораздо больше внимания, так как даже самый чадолюбивый потенциальный родитель только с большим трудом заставил бы себя расчувствоваться при мысли о типичном подростке. Каждому хоть раз в жизни приходилось видеть конкурс на самого славного малыша, и в чем он состоит, более-менее понятно, но я очень сомневаюсь, что есть много конкурсов для двенадцатилетних подростков, разве что в темных закоулках Интернета, базирующихся в Юго-Восточной Азии. Поэтому нам нужно организовать конкурс под девизом «Гордость Матери», в котором примут участие все подростки города от пятнадцати до двадцати лет, чтобы выявить среди них нашего самого многообещающего отпрыска. Я самым тщательным образом подбирал прилагательное. Имея в виду мой план, нам никак не годились эпитеты типа «самый красивый» или «мамина прелесть». Во всяком случае, «самый многообещающий» звучало достаточно неоднозначно и никак не оговаривало, что именно должен обещать победитель конкурса.

Состязание проходило в зале миссии, который, вероятно, еще никогда не видел такого количества Низких Женщин, за исключением того раза, когда Милостивый Бог Дональд ненадолго стал Королем Презервативов Санта-Маргариты-и-Лос-Монхес, но это другая история. Жюри состояло исключительно из Низких Женщин, они были выбраны потому, что не имели собственных детей и потому, как предполагалось, могли судить беспристрастно. Кроме того, им дали ясные инструкции.

Конкурс начался. Перед глазами судей неохотно выстроилась вереница подростков, которых чуть менее неохотно подзуживали отцы, которых, в свою очередь, подзуживали гордые, но обездвиженные Большие Мамочки. Все ответили на обычные конкурсные вопросы, ну, знаете, что они хотят знакомиться с новыми людьми, бывать в новых местах и улучшить мир. И тогда я вывел двух своих подопечных. Понимаете, дядя Кен умер, и я остался ближайшим родственником тети Долорес по мужской линии.

— Если вы победите в конкурсе, — спросил Милостивый Бог, который был за ведущего, — что вы будете делать в качестве главной Гордости Матери?

Мальчики подняли друг на друга бегающие глазки. Время, проведенное в кадетах, практически никак не помогло им выкристаллизовать свои амбиции, и воцарилось мучительное молчание, пока они искали ответ. Во всяком случае, для меня оно было мучительным. Я тренировал их так упорно, как позволяли соображения личной безопасности. Они должны были сказать хоть что-то, проявить хоть искру энтузиазма. Я подумал, что смогу пробудить их память незаметным жестом, я начал втихомолку постукивать кончиками пальцев друг о друга. Оба лица нахмурились еще больше, но вдруг на них нашло озарение, и в ответ на мою все более оживленную жестикуляцию они заорали:

— Делать динь-динь!

— Нет, — возразил я, — встречаться, знакомиться с новыми людьми.

— Ну да. Он хочет, чтобы мы знакомились с людьми.

— Да? А еще что? — сказал Милостивый Бог, надеясь подтолкнуть их к развязке.

Мальчики вдохновились:

— Путешествовать?

— Да! — заорал я.

— А еще? — подсказывал Милостивый Бог, но мозг Мальчиков был уже и так слишком перетружен, и они даже под страхом смерти не могли найти третье неизвестное уравнения.

Их лица снова помрачнели, лбы так наморщились, что напоминали листы гофрированного железа.

— Что вы еще будете делать в качестве Гордости Матери, если победите?

Милостивый Бог слишком увлекся. Нельзя было ждать от Мальчиков, что они справятся с условным предложением, даже если в условия входил дружественный к пользователю вспомогательный персонал. Они сосредоточились с такой силой, что пучки волос, которые я сам намасливал и приглаживал, надеясь, что они не будут топорщиться, пока идет конкурс, вздыбились, как пузыри отколупывающейся краски. Но я уже не смел подсказывать им знаками. Если я бы попытался обрисовать форму земного шара, они, наверно, подумали бы, что я намекаю на арбуз, и бог знает, что бы они тогда придумали. Их поросячьи глазки выпятились из глазниц, в которых легко поместилась бы пара бильярдных шаров. И тут к ним явилась муза. Возможно, чуть обалдевшая после того, как ей пришлось с боем пробиваться в черепные коробки Мальчиков, но она храбро продолжала борьбу.

— Путешествовать!

— Да! — воскликнул я.

Они пошли по второму кругу, но лучше уверенно повторить то, что знаешь, чем мямлить о том, чего не знаешь.

— Знакомиться с новыми людьми!

— Да!

— И убивать их!

— Большое спасибо, господа, — сказал Милостивый Бог, спроваживая Мальчиков со сцены, а я бросился вперед с полной сумкой фруктов, чтобы они помалкивали, пока будет заседать жюри.

Когда объявили, что Мальчики победили в конкурсе «Гордость Матери», среди тех, кто не был посвящен в тайну, воцарилась такая мертвая тишина, что по сравнению с ней даже похороны монаха из ордена молчальников показались бы шумными. Вследствие этого пошли скверные слухи о том, что результат подстроен, но нам было все равно. Никто бы не стал жаловаться на сфальсифицированные результаты голосования, потому что на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес это могло стоить жизни. И подобно всем фальсификаторам, мы могли спокойно проигнорировать недобрые шепотки. Ведь мы победили.

Я успел изучить методы Джорджи. Ключ был в том, чтобы лечить подобное неподобным, действие противодействием, банду контрабандой, горесть радостью, войну любовью, тяжесть легкостью, скупость расточительностью, вес противовесом. Когда стало известно, что Мальчики признаны образцовой Гордостью Матери и их торжественно провели мимо домов Больших Мамочек, материнство быстренько вышло из моды. Если материнство приводит к такому итогу эволюционного процесса, то можно забыть о вдохновляющей проповеди Милостивого Бога и не подражать Деве Марии. Большие Мамочки тут же захотели похудеть. Ни одной из них не удалось вернуться в первоначальные размеры, но все смогли снова проходить в двери, а большего мужчины от них и не просили. К тому же какое-то время нам казалось, что мы получили неожиданный бонус в виде тети Долорес, которая так надулась от гордости, что ей грозило никогда больше не выйти из дома. Но тетя Долорес в своем роде не дура. Учитывая, что самым неиссякаемым источником Горестей являются окружающие люди, она вскоре поняла, что ей надо выходить из дома, как всем остальным, и села на голодную диету.

Что касается меня, то я повысился в цене. Когда я пишу эти слова, снаружи занимается чудесный день. Небо чистое, птицы лирически галдят, и солнце светит так ярко, что его твердый, как алмаз, блеск ослепляет. Прекрасный день для прогулки, прекрасный день для того, чтобы зайти к друзьям, прекрасный день, чтобы заглянуть к Раде и возрадоваться. Закрыв глаза от солнца и напевая веселую песенку, я выйду из дома и пойду к Раде. Просто прогуляюсь с собакой, вот и все. Просто прогуляюсь с собакой.