Британский качок

17

Эшли

Меня будут доставать из-за того, что произошло сегодня на матче, всю оставшуюся жизнь. Определенно, до конца сезона.

Я смотрю, как остатки грязи стекают в канализацию, вода льется вслед за ней, моя голова склонена в изнеможении после долгого дня.

— Джонс, ты все еще там?

Стью стоит у входа, прислонившись к кафельной стене, и нетерпеливо смотрит внутрь.

— Очевидно, что я все еще здесь — ты пялишься прямо на меня, придурок.

Он смеется.

— Мы хотим поговорить о Вегасе.

Мы? О Вегасе?

— Уходи. — Вода стекает по моей шее, по спине.

— Скажешь дату поездки? Я хочу, чтобы Элли знала.

Он, блядь, сейчас серьезно?

— Приятель, я не знаю дат. Она только сегодня узнала, что выиграла, и даже если бы знал, думаешь, я бы тебе сказал? — Они не поедут.

Не могу представить себе поездку с этими придурками, сводящими меня с ума еще больше, чем они уже делают. Кто захочет отдыхать с этими идиотами?

— Должен ли я тогда просто написать Джорджии сам, или эм…

Почему он не ушел?

— Ты все еще стоишь там?

— Да.

— Оставь меня в покое, я устал. — И мои мышцы болят — не только от того, что я таскал Джорджию на руках по полю, но и от того, что меня так много раз били во время матча.

Иногда мне кажется, что я застрял в теле восьмидесятилетнего старика.

Стюарт в конце концов смягчается, или, может быть, я просто игнорирую его достаточно долго, чтобы ему стало скучно, и уходит, оставив меня наедине с моими мыслями.

Часть меня хочет подрочить, чтобы немного снять напряжение, которое испытываю, но я нахожусь в раздевалке, и вокруг все еще достаточно людей, и если кто-нибудь поймает меня, то подумает, что я гигантский извращенец.

Которым я не являюсь.

Обычно.

Мои мысли тут же возвращаются к Джорджии и тому выражению, которое было у нее на лице, когда она подбежала ко мне сегодня на поле. Сначала, когда увидел ее, я был встревожен — честно говоря, само ее присутствие на моей игре сбило меня с толку.

Я видел, как она шла к полю, когда мы были в середине игры, но подумал, что мои глаза обманывают меня. Мы не обсуждали ее приход, поэтому тот факт, что девушка появилась…

…действительно, было неожиданностью.

Затем, когда увидел, как она спускается по ступенькам трибуны и спешит ко мне, практически бежит, я запаниковал.

Кто бы не подумал о худшем, когда их соседка по дому набрасывается на них посреди матча по регби? Я подумал, что кто-то умер. Или ей стало плохо. Или произошла чрезвычайная ситуация. Может быть, дом загорелся?

Кто вообще знает.

Последнее, о чем я думал, это о хороших новостях.

Самое последнее, чего бы я от нее ожидал, так это того, что она выскочит на игровое поле, заполненное грязными игроками в регби. Очень нехарактерно для нее, но в некотором роде заводит.

Никогда бы не подумал, что она способна быть такой импульсивной.

Мне это нравится.

Если быть честным, то Джорджия Паркер производит впечатление серьезной, временами немного чопорной и правильной. К обеим характеристикам я привык, приехав из Великобритании.

Девушка выглядела абсолютно взволнованной, когда я поднял ее и закружил. Смеялась и хихикала, как ребенок, когда я начал бегать с ней по полю, улюлюкая и вопя. А потом, когда мои приятели присоединились к…

Веселью.

Было уморительно.

И все же, черт возьми, я ни за что не позволю ни одному из этих недоумков сопровождать меня на отдыхе с Джорджией. Никогда в жизни я не видел более неуклюжей группы тупоголовых придурков.

Конечно, мне придется солгать — Стью ни за что не оставит это просто так.

Ополоснув остальную часть тела, высовываю руку из душевой кабины, пальцами пытаюсь нащупать полотенце, которое оставил висеть рядом с занавеской, но его нет.

Вот черт.

У меня было полотенце, не так ли?

Оно было там минуту назад…

Чертов Стью, он украл его.

Выключив воду, я стою там весь мокрый, позволяя каплям стекать, прежде чем выйти на холодный бетонный пол раздевалки. Взгляд останавливается на ухмыляющемся Стью, у которого теперь, как я предполагаю, мое полотенце обернуто вокруг головы в стиле тюрбана, в остальном он полностью одет.

— Ты придурок.

С болтающимся между ног членом, я подхожу к вешалке для полотенец и хватаю еще два, обматываю одно вокруг талии (его едва хватает), а другим промокаю волосы.

— Когда едем в Вегас? — спрашивает Фил Джефферсон, но я поднимаю руку в воздух, чтобы заставить его замолчать — и всех остальных.

— Не начинай. Никто, черт возьми, не едет в Вегас. Ни один из вас, оболтусы, никуда не поедет. Ни один.

— Ты говоришь так, словно ты из 1812 года. — Кто-то смеется в углу и передразнивает: — Ни один из вас, оболтусы, никуда не поедет.

— Я не говорю как шотландец, придурок.

Решаю игнорировать их всех, но это, черт возьми, почти невозможно. Они собрались вокруг, обсуждая все, что собираются сделать в своем вымышленном путешествии. Азартные игры, шоу и выпивка в бассейнах на Вегас-Стрип. Стриптизерши и танцовщицы.

Сжимаю губы.

Я просто больше не буду поднимать эту тему; если они не будут знать даты, которые мы выберем, то не смогут присоединиться, не так ли?

Вот именно.

Торопясь попасть домой, я заканчиваю одеваться, каждый предмет одежды становится влажным от воды, все еще прилипающей к моей коже.

— Можешь подвезти меня домой? — спрашивает кто-то, и я немедленно отвечаю «нет». Я не в настроении вести светскую беседу или быть пленником очередной болтовни о Вегасе в своем собственном автомобиле.

— Да ладно тебе, чувак! — кричит он мне вслед. — Мы должны спланировать нашу поездку!

Это вызывает ухмылку на моем лице, и я снова улыбаюсь, бросая свою черную спортивную сумку на пассажирское сиденье своего грузовика, тело расслабляется, как только сажусь за руль и пристегиваюсь.

Джорджия стоит у барной стойки, когда я вхожу в дверь. Услада для моих глаз.

Она подбегает, чтобы обнять меня, затем подпрыгивает вверх-вниз на носках, все еще переполненная энергией.

— О, боже, ты можешь в это поверить? Мне до сих пор не верится.

— Что ты выяснила? — Опускаю сумку на пол. Снимаю обувь.

На стойке стоят контейнеры с китайской едой навынос, рисом и всем остальным, что она заказала, и у меня дергается нос от того, как вкусно это пахнет.

— Мы сами можем выбрать даты — просто это должно быть в определенных временных рамках. Мы бронируем авиабилеты, отправляем им квитанции и получаем компенсацию. Прокат машины оплачен, мы можем ехать, когда захотим, максимум на четыре ночи. В отеле еда и напитки оплачены, а также билеты на одно шоу.

Джорджия визжит, на щеках румянец.

— Мечта, ставшая явью.

Вегас. Из всех мест на земле.

Господи, на нее слишком легко произвести впечатление.

Интересно, как бы она отнеслась к Эйфелевой башне в Париже?

Или Биг-Бену в Лондоне.

Или великим пирамидам Египта.

Она получает все это в одном месте, в Вегасе.

Я делаю паузу, и меня осеняет осознание. Джорджия не думает, что когда-нибудь увидит настоящие чудеса света лично, поэтому готова довольствоваться тем, что по сути является имитацией в тематическом парке.

Черт возьми.

Теперь я чувствую себя колоссальной задницей.

— Ты все еще хочешь поехать, верно? — торопливо спрашивает она, выдвигая для меня барный стул у стойки. — Я имею в виду — мы заключили пари, что я не выиграю, но если ты на самом деле не хочешь ехать, то пойму. Ты занят. К тому же сейчас середина семестра — это безумие.

Она слегка качает головой.

— Я поеду.

— Не хочу, чтобы ты чувствовал, что обязан.

Это почти заставляет меня закатить глаза; она практически заманила меня в эту поездку, поставив на то, что не выиграет, и используя мое присутствие в качестве ставки.

— Я похож на парня, которого заставляют делать то, чего он не хочет делать?

Джорджия скользит взглядом вверх и вниз по моему телу, останавливаясь на моих ногах, татуированных руках и груди, прежде чем вернуться к моим глазам.

— Нет?

Я сажусь за стол и начинаю накладывать ложкой рис, брокколи, говядину и креветки. Яичный рулет, соус. Нагружаю тарелку так, будто не ел несколько дней и еда скоро закончится.

— Спасибо за ужин.

Она кивает, накладывая себе еду.

— Подумала, что это хороший способ отпраздновать — не нужно готовить. Не то чтобы я готовила, ха-ха, — нервно лепечет Джорджи. — Я просто, — она визжит, — так счастлива!

Я опускаю голову, чтобы отправить рис вилкой в рот, пряча улыбку.

— Так когда ты хочешь поехать? — рискую спросить я, зная, что этот вопрос вызовет еще больший натиск бессвязности.

— На самом деле, я уже проверила свое расписание, потому что, если мне придется ждать пять месяцев, я умру. К тому же, летом в Вегасе ужасно жарко. Если ты сможешь уйти… то есть скоро. — Она нервно хихикает. — Я чувствую, что веду себя как ненормальная.

Вроде того.

Но я не упоминаю об этом; не нужно заставлять ее чувствовать себя неловко.

— Мой сезон не закончится до конца семестра, но могу сказать, в какие выходные у нас нет матчей. Скоро будет неделя отдыха.

Джорджия кивает, уставившись на свой мобильный.

— И я свободна через два выходных, а затем в следующем месяце.

Еще один визг.

Мой взгляд перемещается на холодильник — на висящий там календарь с моим расписанием — пытаюсь прочитать его, не отрывая задницу от табурета.

Я бросаю на Джорджию взгляд.

— Ты проверила, когда я буду свободен, не так ли?

Она мило краснеет.

— Может быть. — Она смеется. — Прости, но я так взволнована. Я ничего не могла с собой поделать!

— Все в порядке. — Пауза. — Итак, когда я могу поехать?

Она прочищает горло.

— Ну, так уж получилось, что ты тоже свободен через две недели — но если это слишком рано, я понимаю. Я имею в виду, кто отправляется в путешествие через две недели без какого-либо уведомления?

Я хочу отметить, что многие люди, но рискую показаться напыщенным болтуном.

— Значит я могу поехать через две недели? — Черт, это действительно скоро.

Но если будем ждать еще немного, то есть шанс, что я передумаю, разленюсь и захочу остаться, заставив Джорджию найти кого-нибудь еще, чтобы присоединиться к этой бесплатной поездке.

— Ага. — Девушка кивает. — Ты свободен через две недели. Если только не забыл что-то занести в свой календарь?

Я ничего не забываю, и вряд ли есть что еще, что можно туда втиснуть.

Регби.

Занятия.

Это две вещи, которые я обычно делаю, редко отклоняясь от курса.

Вечеринки не в счет; они проводятся в последнюю минуту. Родители не навещают меня здесь. Нет каникул, на которые я мог бы поехать домой.

Это слишком проблематично.

Слишком далеко.

Слишком дорого, не то чтобы стоимость когда-либо была фактором.

Мне повезло, что я родился с серебряной ложкой в моем редкозубом рту.

Это отрезвляет меня.

— И мы будем жить в одной комнате?

— Да, но… кажется, я читала, что в комнате есть диван-кровать?

— Эм. Что это?

Она наклоняет голову.

— Диван-кровать? Это диван, который превращается в кровать. Разве не видел ни одного такого?

Эм, нет. У нас никогда не было таких в двухсотлетнем поместье, где я вырос. Они бы не сочетались с показным декором.

— Нет.

— Оу. Что ж, в номере такой есть, и мы можем бросить монетку, чтобы узнать, кому придется на нем спать. — Она одаривает меня мегаваттной улыбкой. — К сожалению, я не могу позволить себе поселить тебя в отдельном номере.

Джорджи великолепна.

Такая чертовски красивая и счастливая.

— Все в порядке. Я переживу это.

Я снова опускаю голову, желая избежать ее огромных голубых глаз, веснушек на носу и розовых губ.

Как, черт возьми, я должен провести с ней выходные в Городе Грехов и не иметь о ней грешных мыслей?

«Переживешь; это всего на несколько ночей».

— Как долго мы там пробудем?

— Как насчет двух ночей? Мы не можем пропустить занятия, и определенно не можем пропустить тренировку.

Нет, не можем.

Кроме того, Вегас хорош в небольших дозах.

Двух ночей будет достаточно, прежде чем это станет слишком.

— По-моему, звучит неплохо. Можешь прислать мне смс с датами, чтобы я не забыл?

Она берет свой мобильный, наклонив голову вниз.

— Вот. Отправлено.

Больше улыбок. Снова смешки.

Она так невероятно жизнерадостна, что это практически сочится из ее пор.

— Может посмотрим фильм сегодня вечером, или… — Ее взгляд блуждает по моему лицу. — О, боже, твоя губа!

Протягивая руку, девушка дотрагивается пальцами до уголка моего рта — до пореза. Его уже почистили и обработали, но я представляю, как это ужасно выглядит.

Новые порезы всегда появляются в первые несколько часов, кожа в пятнах крови и все такое.

Я отдергиваю голову от ее пальцев, зная, что, если девушка прикоснется ко мне, это ужалит мою кожу сильнее, чем мог бы любой шип.

— Ничего страшного. Я в порядке.

— Уверен? Выглядит ужасно. Я могла бы…

— Нет, все нормально.

Все еще болит, но я в порядке.

Она отдергивает руку, отступая к табурету.

— Если ты уверен.

Я киваю.

— Я устал. Думаю, что просто пойду спать после того, как закончим уборку на кухне.

Джорджия медленно кивает.

— Ты совершенно прав — это был насыщенный событиями день.

— Эй. — Я останавливаюсь. — Как прошло твое сегодняшнее соревнование?

Чувствую себя придурком из-за того, что не спросил об этом раньше. Я забыл, что у нее были соревнования по легкой атлетике.

Джорджия кажется довольной, что я вспомнил.

— Хорошо. Мы выиграли.

— Не сомневался в этом.

После того как заканчиваем есть, мы перемещаемся по кухне, загружаем посуду в посудомоечную машину, вытираем столешницу, убираем коробки в холодильник.

Я наполняю оба наших стакана водой, прежде чем выключить свет на кухне, когда мы направляемся к лестнице.

Наверху Джорджия делает паузу.

Покусывает нижнюю губу.

— Спасибо. Я…

Она колеблется, снова краснеет, застенчиво замолкает.

— Ты?.. — Тянусь рукой к перилам, держась за них, пока жду.

— Мне не следовало сегодня бежать на поле. Уверена, что выглядела как сумасшедшая, но я получила сообщение, пока сидела там, и просто ничего не могла с собой поделать.

Она действительно выглядела как сумасшедшая, но «счастливая сумасшедшая».

Ее ухмылка прямо сейчас стоит тех неприятностей, которые она причинила мне сегодня — я не упоминаю, как тренерский штаб надрал мне задницу. Судья признал фол нашей команды неспортивным поведением, наказав меня за то, что я бегал с ней по полю.

Как будто все это, блядь, имеет значение.

Не прямо сейчас — не с таким выражением на ее лице.

То, как Джорджия смотрит на меня сейчас, такими сияющими глазами и…

И…

Я качаю головой.

Нет.

Это просто взгляд; не стоит воспринимать его как что-то еще. Джорджия Паркер мной не увлечена. Ее не влечет ко мне. Мы установили это в первый же день.

— Спокойной ночи, — говорю я наконец.

Она наклоняется вперед, нежно целуя меня в щеку, недалеко от пореза на губе.

— Спокойной ночи.

Как, черт возьми, я должен теперь спать, когда моя кожа горит там, где касались ее губы?

Лежу в кровати, вспоминая выражение лица Джорджии, когда она подбежала ко мне ранее.

Всю прошлую неделю, с той ночи, когда дрочил при мысли о ней и представлял, как она могла бы выглядеть обнаженной с губами на моем твердом члене, я не мог заснуть. И не мог смотреть на нее, не раздевая взглядом.

Я не мог отвлечься от мыслей о ней.

Точно так же, как сейчас.

Один в своей комнате, как и каждую чертову ночь, все по-старому, все без изменений.

Тот же дерьмовый очередной день.

Не могу остановить себя, когда рукой скольжу под одеяло, только на этот раз вместо того чтобы фантазировать о том, как Джорджия входит в мою спальню здесь, в доме, мое воображение рисует, как она забирается в мою постель в Лас-Вегасе, в отеле.

Как, черт возьми, мне пережить ночи с ней в одной комнате, делить душ, ванную, спальню? На самом деле никакого уединения.

И как мне ходить в туалет по-большому?

Как мне испражняться и вонять в ванной, как делаю каждое утро около девяти часов, когда мы делим одну комнату?

Черт, нет.

«Сосредоточься, Эшли».

Сосредоточься на том, чтобы не быть полным извращенцем. Сосредоточься на том, чтобы не испытывать вожделения к своей соседке.

«Она доверяет тебе».

«Ты проведешь две ночи в Вегасе так же, как и остаток семестра, не прикасаясь к ней. Она переехала к тебе не для того, чтобы ты мог соблазнить ее — не то чтобы ты соблазнял кого-то за всю свою жизнь».

И не буду начинать с нее.

Я вытаскиваю руку обратно из своих трусов, чувствуя себя виноватым.

Как будто делаю что-то не так. Возможно, я просто параноик, но по какой-то странной причине мне кажется, что Джорджия знала, чем я занимался той ночью, когда дрочил и стонал ее имя. Она никак не могла услышать, не так ли?

Не думаю, что я был настолько громким.

Почти уверен, что мой голос не разносился по коридору — с другой стороны, я был погружен в свои мечты о ней и о том, как приятно было ласкать себя.

«Ты должен взять себя в руки, чувак, а не свой член».

Может быть, мне стоит попробовать встречаться.

Наверное, нужно было согласиться на свидание с Ариэль. Она меня не привлекает, но никогда не помешает попробовать. Практика делает совершенным даже то, что касается свиданий, верно?

Смотрю в потолок, прежде чем отказаться от этих мыслей и дотянуться до пульта дистанционного управления, спрятанного где-то в одеялах на кровати, нащупывая его рукой в темноте. Нажимаю кнопку включения телевизора, установленного на стене, и откидываю голову на стопку подушек.

По телевизору нет ничего интересного, но это лучше, чем закрыть глаза и думать только об одном: Джорджия дальше по коридору, в соседней комнате.

Интересно, что она делает в своей спальне.

Интересно, мастурбировала ли она с тех пор, как переехала сюда. Пользовалась ли она вибратором? Или просто использовала руку, как делал я?

Спустя полчаса после начала телесериала, в который мне еще предстоит вникнуть, раздается тихий стук в мою дверь. Насторожившись, я сажусь, кладя пульт на прикроватный столик.

— Входи.

Дверь со скрипом медленно открывается, и в коридоре темно, но маленький носик Джорджии — это первое, что я вижу, когда девушка осторожно открывают дверь.

— Ты не спишь?

Конечно. Я ведь сказал ей войти, не так ли?

— Не могу уснуть.

— О, хорошо. — Дверь открывается шире. — Мне показалось, я слышала телевизор. Я тоже не могла уснуть.

Она слышала мой телик?

Черт, а ведь громкость на минимуме.

Джорджия нерешительно задерживается в дверях; очевидно, она хочет войти.

Я смягчаюсь.

— Можешь войти, если хочешь.

Это все приглашение, в котором она нуждается, чтобы войти в мою спальню и обойти кровать с противоположной стороны, забраться под одеяло, как маленький ребенок, уютно устроившийся в постели своих родителей.

— Устраивайся поудобнее, — бормочу я, отодвигаясь, чтобы у нее было больше места и чтобы девушка не прикасалась ко мне. Последнее, что мне нужно, это лежать здесь со стояком, потому что ни на ком из нас почти нет одежды, и я провел последний час, думая о ее губах на моем теле.

Так чертовски неловко.

Джорджия переворачивается на бок, приподнимаясь на локте, чтобы изучить меня в темноте.

— Что мы смотрим?

Она определенно не устала.

— Сериал о трех соседях по дому, и они находят четвертого по имени Джесс. Комедия.

Не знаю, зачем объясняю ей это дерьмо. Я видел, как она несколько раз смотрела «Новенькую», когда приходил. Очевидно, ее вопрос был риторическим, чтобы завязать разговор.

Ее голова покоится на другом наборе подушек, сложенных на кровати.

— Твоя кровать действительно удобная.

Обычно, да, но не тогда, когда в ней лежит кто-то, кого я хотел трахнуть всю прошлую неделю, что доставляет мне неудобство.

— Я не должна бодрствовать так поздно… Мне нужно вставать в пять на тренировку.

Мне тоже.

Поправка: я не обязан, но мне нравится начинать тренировку как можно раньше, чтобы избежать переполненного зала и покончить с этим, чтобы у меня были свободные вечера.

— Я всегда был жаворонком, — наконец говорю я. — А ты?

— М-м-м, не совсем, хотя мне никогда не разрешали долго спать в детстве. У моих родителей всегда были дела по дому, которые я должна была выполнять, даже по выходным. Так что, думаю, часов до восьми я могла поваляться. И в воскресенье, если мы не ходили в церковь. — Она делает паузу. — Раньше я ненавидела это, но, думаю, именно это сформировало мою трудовую этику, хотя я могла бы обойтись без необходимости загружать дровяной ящик зимой.

— Мы тоже не могли спать долго в школе. Правила были довольно строгими, хотя большинство моих приятелей были избалованными и никуда не годными.

Изнеженные аристократы, их много. Или сыновья богатых гангстеров, корпоративных магнатов и финансовых воротил.

Как мой отец.

Простой барон, но чертовски богат.

— Какие у них были причины будить вас? — спрашивает Джорджия, сиськи приподняты и набухли над вырезом белой майки, в которую она переоделась перед сном.

Я отвожу взгляд.

— В основном тренировки. Я играл в лакросс, когда учился в школе, некоторым парням приходилось работать на конюшенном дворе и тому подобное. Мы по очереди работали в трапезной. В кафетерии, я имею в виду.

— Тебе обязательно было носить сетку для волос? — поддразнивает она.

— И резиновые перчатки. — Я шевелю бровями и смеюсь.

— Фартук?

Я киваю.

— Определенно фартук.

Некоторое время мы оба сосредотачиваемся на шоу, и я закидываю руки за голову, сплетая пальцы вместе. Джорджия все еще лежит на боку, свернувшись калачиком.

— У меня так мерзнут руки. Жаль, что я не могу надевать перчатки в постель, — раздается ее мягкий голос.

— Дай мне потрогать.

Она скользить одной ладонью по матрасу, по моим прохладным простыням и к моей руке.

На ощупь, как лед.

— Черт возьми, соседка, да ты не шутишь.

— Мои ноги были холодными до того, как я вошла сюда, но сейчас становятся теплее. Иногда я надеваю носки в постель, что, я знаю, неправильно, но все же.

Я держу ее руку в своей, зажимая.

— Давай другую.

Она пододвигается, чтобы дать мне другую ладонь, и я потираю ее, — потираю, как будто грею над костром, трение создает тепло.

Джорджия наблюдает за мной в темноте, свет от телевизора отбрасывает тени на ее лицо.

— Спасибо.

После того как ее руки согрелись, девушка не возвращается на свою сторону матраса, вместо этого лежит там, где есть, спокойно изучая меня.

Взгляд скользит по моей обнаженной груди.

Затем неторопливо убирает руку из-под моего бока, и медленно скользит пальцами по чернилам на моей ключице. Прослеживает линию, которая идет от одной стороны к другой.

Это татуировка плюща, которую я сделал, когда мне исполнилось восемнадцать, и которую спрятал от мамы и папы, зная, что они сойдут с ума, если узнают об этом.

Плющ обвивает фразу: «Делай все с намерением» на латыни. Другие татуировки на моем теле включают крест, старый корабль с парусами, кровоточащее сердце и несколько случайных, которые я сделал, когда был слишком пьян, чтобы принимать правильные решения.

Моя соседка скользит кончиком пальца по моей коже, вызывая мурашки, очерчивая предметы, выполненные в черном цвете.

Интересно, что сейчас происходит у нее в голове; по мрачному выражению ее лица невозможно понять. Лоб нахмурен, когда она концентрируется на своей задаче.

— Мне нравится эта, — шепчет она, имея в виду тату фамильного герба, которую я сделал в прошлом году. Это напоминает мне о доме. История Драйден-Джонсов. Верность Англии.

Прочищаю горло, но ничего не отвечаю.

Я не могу.

Моя кожа и тело гудят от энергии.

Мне требуются все силы, чтобы лежать неподвижно и не двигаться, желая прикоснуться к ней, но борясь с искушением.

Я не хочу пугать ее или выводить из себя.

Кажется, что все происходит в замедленной съемке, и все, что я могу делать, это наблюдать. Смотреть, как Джорджия проводит пальцем по моей татуированной коже, безусловно, более захватывающе зрелище, чем смотреть телевизор.

Мое сердце колотится так, будто я только что сыграл восьмидесятиминутный матч по регби на полной скорости. Клянусь, если бы девушка задержалась достаточно долго над моим сердцем, она бы почувствовала, как оно бьется у меня в груди. На самом деле, возможно, она уже это чувствует.

Ее глаза ничего не выдают.

Я едва могу сказать, о чем она думает, очарована ли она, испытывает ли отвращение или восхищается видом искусства на моем теле.

— Когда ты сделал эту? — спрашивает она, имея в виду кровоточащее сердце. — Что это значит?

— Это, эм… просто символ того, что я вкладываю свое сердце и душу во все, что делаю. Я никогда ничего не делаю наполовину. Всегда выкладываюсь по полной.

Это заставляет ее засмеяться, глаза загораются. Она прикусывает нижнюю губу, как будто стесняется. Тем не менее, ее руки не отрываются от моей кожи.

У Джорджии внезапно появляется такое выражение лица, которое я не могу описать или идентифицировать, когда девушка наклоняется ближе, чтобы получше рассмотреть меня. Как будто пытается запомнить морщины на моем лице. Ее рука перемещается от моей ключицы и груди вверх к моему лицу, зависая в сантиметрах от моей скулы.

— Ничего, если я прикоснусь к тебе здесь? — спрашивает она.

Не уверен, зачем она спрашивает, потому что уже прикасалась ко мне все это время. Но, может быть, Джорджия почему-то думает, что прикасаться к лицу более интимно, чем к моей груди. В любом случае, я не против этого.

— Конечно. — Я задерживаю дыхание.

Пальцы, которые пробегали по моей ключице, теперь пробегают по шраму на моей щеке. Большой и указательный пальцы. Брови Джорджи приподнимаются, когда она касается шрама в уголке моего рта, который я заработал в игре на прошлой неделе, который кровоточил и болел несколько дней.

— Это было больно?

Чертовски.

Я хихикаю.

— Не так больно, как в прошлом году, когда бутса попала мне в угол глаза. — Но, слава богу, не осталось шрама.

Ее рот образует маленькую букву «О» от удивления.

— Тебя ударили ботинком в лицо?

Вот что такое бутса, да.

— Так случается.

Она наклоняется ближе, так близко, что я чувствую, как ее сиськи прижимаются к моей груди.

— Не могу поверить, что не осталось шрама.

— Есть крошечный, едва заметный. С другой стороны, у меня есть шрамы поверх шрамов, так что кто вообще разберет, что к чему.

— Не могу поверить, что они не заставляют вас носить шлемы.

Я тоже, иногда. Регби чертовски опасный вид спорта.

Веселый, но опасный.

Джорджия проводит указательным пальцем по моей брови.

— У тебя когда-нибудь было сотрясение мозга?

— Несколько.

Она хмыкает, недовольно поджимая губы.

— Они определенно должны заставить вас носить шлемы.

— Не думаю, что один из них поместился бы на моей голове.

Она закатывает глаза.

— Тебе никто не говорил, что у тебя завышенное самомнение?

— Думаешь, я этого не знаю?

— Ты даже не представляешь насколько. — Она издевается надо мной.

— Разве это плохо?

Джорджия откидывает голову назад, чтобы посмотреть мне в глаза.

— В мире, где каждый парень просто хочет потрахаться и ведет себя как придурок, нет, это не так уж плохо. Это хорошо.

Я пожимаю плечами.

— Меня постоянно изводят из-за акцента. Думаю, некоторые люди ошибочно принимают это за напыщенность.

— Напыщенный, нет. — Она хихикает. — Правильный, да.

— Ты тоже правильная, знаешь ли.

— Неужели?

— Да.

— Хм, — мурлычет она, все еще находясь всего в нескольких сантиметрах от моего лица. — Думаешь, я хорошая девочка?

Я делаю еще один вдох, в ее словах слышится дерзость.

Вызов согласиться с ее утверждением.

Но я не собираюсь этого делать. Не собираюсь говорить ни слова. А просто позволю ей верить в то, во что она хочет верить, вместо того чтобы начинать с ней спорить.

Правда в том, что я действительно думаю, что Джорджия хороший человек, несмотря на трудное начало, которое у нас было. И понимаю, почему она тогда это сделала, потому что понимаю, каково давление со стороны сверстников.

Теперь я знаю, что она не поверхностный человек; Джорджия веселая и оптимистичная.

Добрая, щедрая и милая.

И, говоря о милом, ее дыхание пахнет мятой. Ее кожа пахнет миндалем и маслом ши — тем же лосьоном, который она вчера оставила на кухонном столе, и которым я натер руки, думая, что это крем для рук.

— Я думаю, что ты хороший человек, да. — Я сглатываю, не желая использовать фразу «хорошая девочка» — это почему-то кажется слишком сексуальным и интимным, и я сильно сомневаюсь, что ей было бы приятно.

Я не думаю, что большинству молодых женщин нравится, когда их называют девочками, или милыми. Или хорошими.

Это как-то уныло и занудно, хотя совсем не то, что это значит.

— Хороший человек, — повторяет она, выдыхая. — Значит, не дерзкая засранка, которую ты встретил в доме регби?

— Я не держу на тебя зла. Тебе нужно отпустить это. Если, конечно… — Я оглядываю ее с ног до головы. — Ты не планируешь снова издеваться над кем-то.

— Нет! — торопится сказать она. — Я бы никогда… не сделала это снова, ты же знаешь. Это не я, и с тех пор больше не общалась с теми девушками из моей команды.

Я заметил, что Джорджия отделилась от них, но не был уверен в точной причине. У меня были свои подозрения, и теперь они подтвердились.

Девушка щелкает меня пальцами по носу, на ее губах играет улыбка.

После того как заканчивает прикасаться к заживающему порезу на моем рту, начинает исследовать другие места. Скользит кончиком пальца по переносице, которая была сломана по меньшей мере три раза, затем еще раз по моей брови, по-видимому, ей нравится тот факт, что они густые, если судить по приподнятому уголку ее рта.

Хотел бы я прочесть ее мысли.

Мне бы хотелось, чтобы она сказала, о чем думает, чтобы мне не пришлось лежать здесь, пытаясь угадать.

Я отчасти хотел бы, чтобы она поцеловала меня прямо сейчас.

— Наверное, мне не следовало так прикасаться к тебе… Теперь я чувствую себя странно. — Она наконец-то говорит мне то, что у нее на уме. — Прости.

— Знаешь, — медленно начинаю я. — Ты слишком часто извиняешься. В прикосновениях к моему лицу нет ничего плохого. Все, что ты делаешь, это смотришь на мои порезы и синяки. В этом нет ничего особенного.

— Я правда слишком часто извиняюсь?

— Достаточно часто, чтобы я заметил, — говорю я, не желая, чтобы она чувствовала себя плохо. Но Джорджия действительно просит прощения больше раз, чем она думает. — Не то чтобы это имело большое значение. В мире есть вещи и похуже, которые кто-то может сделать, и извинения не входят в их число. Даже не возглавляет список правонарушений.

— Ты прав, это правда. Если это худшее, что я делаю, кроме того, что случайно приглашаю не того парня на свидание… — Теперь она поддразнивает, начиная выглядеть усталой, веки немного отяжелели.

Джорджия отстраняется, чтобы откинуться на подушки, на которых лежала ранее, и с легкой улыбкой смотрит на меня.

— Что будем делать в Вегасе? — почти шепчет она. Ее лицо выражает умиротворенное спокойствие.

«Не спать в одной постели», — хочу проворчать я.

— Думаю, было бы здорово полежать у бассейна хотя бы несколько часов.

Здесь хорошо, но в Неваде, должно быть, действительно тепло, и плескаться в прохладной воде с бокалом в руке звучит чертовски фантастично.

Кроме того, я не могу вспомнить, когда в последний раз был в воде, которая не была в душе, или из шланга на вечеринке в летнем доме.

— Это было бы весело. Нужно будет упаковать купальник. — Джорджия зевает. — Вообще нужно начать составлять список.

— Ты во всем разобралась?

— С конкурсом? Да, я разговаривала по телефону с организатором, потому что у меня было несколько вопросов, и она была мила. Мне лишь нужно было назвать имена двух человек, которые поедут — ты и я, — и она отправила мне по электронной почте форму, которую я должна заполнить, для налогов. — Это заставляет ее стонать. — Я понятия не имела, что должна платить налоги с подарков, ты можешь себе представить?

— Вроде того. Хотя не настолько хорошо знаком с американскими законами.

— Налог на подарки. — Она корчит гримасу. — Если бы я выиграла машину, мне пришлось бы продать ее только для того, чтобы заплатить дурацкий налог.

— Ты уверена, что хочешь отправиться в это путешествие, Джорджи? Нам необязательно — вместо этого мы можем отправиться в дорожное путешествие.

Она смотрит на меня пристальным взглядом.

— Ни за что.

Хорошо. Ладно.

Я отступаю, когда она зевает, закрывая глаза, прежде чем снова опустить голову. Эм… не похоже, что она торопится уходить — значит, планирует спать здесь, в моей постели?

Должен ли я сказать ей, что она не может остаться?

Мне никогда не удастся заснуть, если она будет лежать здесь, вкусно пахнущая и потрясающе выглядящая.

После нескольких минут молчаливых дебатов я оглядываюсь только для того, чтобы обнаружить, что девушка уже спит, выглядя очаровательной и хорошенькой, завернувшись в мое одеяло, натянув его до подбородка.

Мне тоже не требуется много времени, чтобы уплыть по течению.

Когда просыпаюсь посреди ночи, вокруг кромешная тьма. Я не уверен, который сейчас час, но, должно быть, уже поздно, потому что солнце еще не начало всходить. Нет смысла вставать или даже проверять свой мобильный, и мне не нужно писать…

Чье-то тело прижимается ко мне спереди, задница прижимается к моему члену, и я лежу неподвижно, боясь пошевелиться хоть на сантиметр.

Боюсь, что у меня будет стояк, и Джорджия проснется и подумает, что я делаю что-то неподобающее.

Я пытаюсь отодвинуться — только для того, чтобы обнаружить, что я уже настолько далеко на своей стороне кровати, насколько это возможно. Моя соседка по комнате перекатилась на мою сторону в какой-то момент посреди ночи, заняв все пространство.

Кто знал, что она любит занимать всю кровать?

Никогда бы не догадался об этом.

Неуверенный в том, что делать, я продолжаю лежать неподвижно, если не считать моего дыхания, и теперь не уверен, куда деть свою руку, которая покоилась у меня на бедре. Это, мягко говоря, неудобно, и я чувствую себя как сардина, засунутая в банку.

Может быть, мне стоит поспать на диване в гостиной?

Или в кровати Джорджии.

Нам обоим все равно рано вставать, и если она проснется, а меня не будет в постели, то не подумает о том, что я сбежал от нее посреди ночи.

Она ничего не узнает, если я встану и уйду, чтобы поспать.

Джорджия тихо стонет, ерзая на кровати, перекатываясь на спину и закидывая руку за голову. Она остается в таком положении несколько минут, успокаиваясь.

Тихая.

Мирная.

Слишком темно, чтобы я мог видеть ее лицо или наблюдать, как ее грудь поднимается и опускается от дыхания, но она все еще прижата ко мне боком, и это приятно. На самом деле, очень приятно, когда кто-то лежит рядом. Определенно не то, к чему я привык, но это то, к чему я мог бы пристраститься.

Возможно, это один из плюсов, чтобы иметь девушку.

Не то чтобы я был против этого. Просто никогда… не хотел этого.

Проходит еще несколько мучительных мгновений, и все, что я могу слышать, это звук моего собственного дыхания в ночной тишине, пока Джорджия не подкатывается ко мне. Тихо постанывая. Но это стон удовлетворения, а не от дурного сна.

Вздыхает.

Тянется рукой, ища мое бедро, пробегает ладонью по изгибу моей талии. Вниз по моему боку.

— Эшли, — бормочет она, и я чертовски уверен, что она все еще спит. — Ты так хорошо чувствуешься.

Хорошо?

Я ничего не делаю, просто лежу здесь!

Блядь.

Мне следовало встать с постели, когда был шанс ускользнуть.

Я все еще мог бы, только на этот раз, поскольку девушка обняла меня, она наверняка проснулась бы.

Теперь внутри меня идет война: сила воли, чтобы держать свои руки подальше от нее, против желания прикоснуться к ее коже так, как она касается меня.

Я позволяю ей прижаться ко мне еще сильнее, наслаждаясь теплом ее тела, даже несмотря на то, что чертовски сгораю, когда ее сиськи давят мне на грудь.

Вдыхаю и выдыхаю, затем снова вдыхаю и выдыхаю, пытаясь выровнять свой пульс, чтобы он не мчался со скоростью сто километров в минуту. Интересно, что бы произошло, если бы я тоже обнял ее?

Было бы это худшей вещью в мире — обнять ее? В конце концов, она мой друг. И разве это не то, что делают друзья? Обнимают друг друга?

Кроме того, она в моей постели, и это она держится за меня.

Нерешительно я поднимаю свою руку и кладу на нее, так что мы на самом деле как бы обнимаемся.

Так это делается?

Или подождите, мы лежим ложечкой? Или против друг друга? Или против друг друга было раньше, когда она лежала на противоположной стороне, подальше от меня? Я понятия не имею; никогда этого не делал.

Слышал об этом только от своих приятелей, которые любят обниматься в постели, потому что это приводит к сексу.

Это чертово чудо и упражнение в терпении, но мне удается снова заснуть с Джорджией, прилипшей ко мне, и стояком в моих боксерах.