Бывшие. Я тебя отпускаю

Глава 19

Инга

Их только двое. Никита и Женя. А жены у него, значит, нет.

— Ма, а ты знаешь этого Никиту, да? — Алекс начинает расспросы, едва за гостями закрывается дверь.

Когда я увидела тут Никиту, первая моя мысль была: я тронулась умом.

Нет, ну какова вероятность всего этого? В нашем мегаполисе сотни, возможно тысячи арендодателей ежедневно сдают квартиры. Как же меня занесло именно к Никите?

Почему я не могла наткнуться на безобидную старушку?

Еще никогда в жизни я так не нервничала, как сегодня. Эти двое рядом, и это была… катастрофа. Они же похожи! Я молилась про себя, пусть Никита не заподозрит, что Алекс имеет к нему какое-то отношение.

Хотя, может, и стоило бы, чтоб узнал? Я не глупая и понимаю: рано или поздно Сашка начнет выяснять и, возможно, даже докопается до правды. А еще ему нужен отец. И чем старше он становится, тем сильнее эта потребность в отце. Даже сильнее, чем во мне.

Готова ли я еще раз рассказать Никите правду об Алексе?

Нет.

В тот раз все это закончилось плохо. У меня была депрессия, я постоянно плакала. Отец выгнал из дома, из института пришлось забрать документы. Я боюсь подумать о том, что бы было, если бы не бабуля.

И вот Никита, который смотрит на своего сына и даже не задается вопросом — не его ли это мальчик?

Он совсем идиот, да? Или так до сих пор и верит в те бредни насчет моей легкодоступности? Господи ты боже мой, столько лет прошло.

Путем сеанса самостоятельного психоанализа и короткого внутреннего монолога я приняла решение: не ворошить того, что было. Видно же, что Никите нет до нас никакого дела. Мы поживем тут пару месяцев и съедем.

А сын… с сыном я обязательно поговорю и все объясню. Когда найду слова.

— Так как, мам? — Сашка нервно притопывает ногой в ожидании моего ответа.

— Я вела у его дочери уроки рисования.

— У мелкой? Мам, а случайно не из-за этого Никиты тебя поперли с работы? — хмурится и округляет глаза: — Да ла-а-адно?!

— Ты чего, Саш? Нет конечно. И вообще — откуда ты знаешь? Подслушивал? Или бабушка?

— Баба Мотя прекрасно пересказывает ежедневные события.

— Ты ел что-нибудь? — встаю со стула и подхожу к холодильнику.

— А ты разговор не переводи, — складывает руки на груди.

Достаю мясо с картошкой и раскладываю по тарелкам.

— Никита не при чем.

— Но ты его знаешь, — это звучит не как вопрос.

— Когда-то давно знала. В прошлой жизни.

Не поворачиваюсь к сыну, чтобы он не увидел моего выражения лица.

— Он тебя кинул, да? — понимающе говорит Алекс.

Резко поворачиваюсь:

— Что?

— Ой, мам. Ну я же не маленький. Девчонки всегда так говорят про мудаков, которые их бросили.

— Сашка! — ахаю я.

— Да перестань, — отмахивается он. — Так и что? Я прав?

Саша садится за стол, и я ставлю перед ним тарелку:

— Больно умный ты стал, сынок, — мягко журю его. — Все-то ты понимаешь и знаешь. Вот только не стоит тебе ворошить мое прошлое.

Сын не приступает к еде. Ковыряется вилкой и бросает на меня взгляды, а потом неожиданно выдает:

— Мам, ты же скажешь мне, если тебя обидит кто?

Кусок мяса встает поперек горла.

— Драться пойдешь? — спрашиваю шутливо, хотя от диалога вообще не смешно.

Саша выглядит серьезным. Он не шутит и не веселится. И я понимаю, что мой тринадцатилетний сын реально вступится за меня в случае чего. К глазам подкатывает волна слез, и я изо всех сил борюсь с ней.

Алекс видит все это и пересаживается на соседний со мной стул. Приобнимает за плечи, утыкается носом в шею и произносит дрожащим голосом:

— Мам, ты самое дорогое, что есть у меня. Ты думаешь, я маленький? Я же все понимаю и вижу. И то, как тебе тяжело. И то, как ты стараешься для меня. Я знаю, что он где-то есть. Мой отец. Я понятия не имею, отчего он отказался от меня, — а он отказался, я почему-то уверен в этом. Но ты знай. Хоккей, школа, телефон, шмотки — все это круто. Но ты самая. Самая-самая.

Слезы льются водопадом. Обнимаю своего маленького-взрослого сына и прижимаю к себе со всей силы.

— И насчет драться… Знаешь, сколько неприятностей может принести удар хоккейным шлемом в лицо? — смеется.

— Кстати о хоккее, — стираю слезы, медленно успокаиваясь. — Мне сегодня звонил твой тренер. Хвалил. Но говорил, что с самодисциплиной беда. Пока тебе везет, потому что ты органичен в этом спорте. Но когда пойдут серьезные ставки, ты должен будешь подходить ко всему более ответственно.

— Знаю я, ма, — вздыхает. — Исправлюсь. И спасибо за телефон. И за все остальное тоже спасибо, мам.

— Давай, сынок, я в тебя верю.

— Придешь завтра на матч?

— Обязательно!

Ужинаем, обсуждая предстоящее событие. Камень падает с души. Перед сном Сашка заглядывает на кухню, где я рассматриваю референсы для выставки. Полностью погруженная в работу, я не ожидаю подвоха.

— Никита знает моего отца, да?

Распахиваю глаза, глядя на сына. Соврать? Сказать правду? Что ответить? Это уже не двухлетний мальчик, которому можно рассказать историю о доблестном герое или космонавте.

— В некотором роде, — отвечаю уклончиво.

— Ясно.

— Иди спи, сынок. Поздно уже.

Кивает и уходит, а я еще долго сижу на кухне и пытаюсь собраться с мыслями.

Весь следующий день я пожираю себя изнутри. Правда. Эта долбаная правда. Имеет ли она право на существование? Должен ли сын знать отца, назвавшего его ошибкой? Имеет ли право этот «отец» на шанс реабилитироваться?

За матчем сына слежу внимательно, как всегда болея всем сердцем. Сашка выдает хорошие показатели, но пару раз лажает из-за спешки.

Тренер хвалит его, говорит, это отчасти потому, что команда еще притирается к новому игроку. Дает хорошие прогнозы. Так что, возможно, в следующем году нам все-таки выделят бюджетное место.

— Предлагаю это отметить! — восклицаю торжественно.

— Торт или бар? — Сашка играет бровями.

— Наглец! — смеясь, притягиваю его к себе за плечи.

Гуляем по вечернему городу.

— Давай зайдем в эту кофейню? — спрашивает Алекс. — О, смотри, тут и Никита!

Смотрю в панорамное окно. Фадеев сидит за столиком с какой-то брюнеткой и мило воркует. Ну что ж больно-то так, а?

Твой сын, Фадеев, только что отлично отыграл в команде. У него прекрасные успехи в школе. Он веселый, очень контактный. А еще Сашка чудесно играет на гитаре. Ту самую песню, которую пел мне ты. Помнишь?

Нет, конечно, нет. Ты не помнишь. Ты вычеркнул все, что было связано со мной, из своего прошлого.

Вот и иди, Никита, на все четыре стороны.

Без моего сына.

— Зайдем в другое место, — уверенно утягиваю удивленного, но не сопротивляющегося сына дальше.

Он оборачивается несколько раз, но вопросов не задает. И не надо, сынок. Потому что как ответить на них, я не знаю.