Глава 13

Это лето для всех пролетело незаметно. Самый большой путь проделала Мария: на автомобиле из Парижа в Прованс, затем — в Сен-Поль-де-Ванс, а потом провела выходные с друзьями в Антибе. После самолетом из Ниццы — в Испанию, к другу и коллеге Феррану Адрии, шеф-повару ресторана «Эль Булли» в Росасе, признанному новатору в своем деле. Ферран изобрел «молекулярную» кулинарию — разложение пищи на молекулы и преобразование ее на этом уровне. На время он закрыл ресторан, планируя после некоторых исследований вновь открыть его. Мария всегда восхищалась его идеями и талантом. После Испании она побывала во Флоренции, Болонье, Венеции, Падуе, съездила в Рим, а перед самым возвращением в Бостон и домой, в Вермонт, на несколько дней остановилась в Париже. У Марии повсюду были друзья, ее приезду радовались везде. Она прекрасно провела время, но была счастлива снова вернуться в Вермонт — спать в собственной постели, готовить на своей кухне, — хотя отсутствие мужа в доме ощущалось сильнее. Он скончался год назад. Мария тосковала о нем, но старалась жить полной жизнью, не теряя времени зря.

Вместе с Шарлем-Эдуаром она объездила весь Прованс в поисках рецептов для новой книги. Оба уже были готовы представить план книги издателю, а в сентябре подготовить работу к сдаче. В Вермонте Мария успела написать еще две главы, затем уехала в Нью-Гемпшир. Ночи уже становились холодными, воздух пах осенью. Проезжая мимо лесов, Мария замечала, что листья на деревьях начинают желтеть. У друзей в Норт-Конуэе она пробыла дольше, чем планировала, домой возвращалась не спеша. Все лето она прекрасно проводила время, а теперь думала, что после Дня труда пора возвращаться в Нью-Йорк, и так погрузилась в мысли, что лишь остановившись у своего дома, заметила стоящего на веранде Шарля-Эдуара. Ожидая ее, он явно потерял терпение и теперь вздохнул с облегчением.

— Что ты здесь делаешь? — изумилась Мария. Волосы Шарля-Эдуара стали длиннее и пышнее прежнего, глаза голубели под стать вермонтскому небу. — Я думала, ты в Сен-Тропезе.

У Шарля-Эдуара был дом в Раматюэле, неподалеку от Сен-Тропеза, где он собирался провести весь август. Мария не получала от него вестей с тех пор, как они расстались в Провансе, и не рассчитывала получить: они договорились созвониться уже после того, как она вернется в Нью-Йорк. Приезд Шарля-Эдуара в Вермонт стал для нее полной неожиданностью.

Он заговорил раньше, чем Мария успела шагнуть на веранду.

— Она ушла к моему помощнику, представляешь? Просто собрала вещи, взяла и ушла.

— Кто? — Мария почти не сомневалась, что речь идет о шеф-поваре одного из парижских ресторанов Шарля-Эдуара. Отношения с этой вспыльчивой женщиной у него складывались непросто, каждые три недели она грозила уволиться.

— Ариэль. Моя жена, — с возмущенным видом ответил он и вдруг расплылся в сияющей улыбке. Он был счастлив видеть Марию и не скрывал этого.

— Твоя жена ушла от тебя к твоему же помощнику? — ошеломленно переспросила Мария.

— Она разводится со мной. Пять дней назад я получил письмо от ее адвоката. Он уже подал бумаги на развод. Я помчался сюда первым же рейсом, а тебя не застал.

— Если ты хотел поговорить со мной, почему же просто не позвонил? — Мария и вправду не понимала, зачем Шарлю-Эдуару понадобилось мчаться в такую даль.

— Я хотел, чтобы этот разговор состоялся при личной встрече, — объяснил он, пока Мария искала в сумке ключи и отпирала дверь.

— Какой разговор? Наш издатель пока не вернулся из отпуска. Кстати, на прошлой неделе я дописала еще две главы. Думаю, тебе понравится. Одна полностью посвящена применению специй, а вторая — рыбе…

— Я приехал не для того, чтобы обсуждать рыбу, — с досадой перебил он.

— Тогда зачем же? — Мария окончательно растерялась, в сопровождении гостя прошла к дивану и села. Шарль-Эдуар устроился рядом и заглянул ей в глаза.

— Я решил лично сообщить тебе, что теперь я свободный человек. Тридцать лет ты отказывалась воспринимать меня всерьез потому, что я женат, — впрочем, как и ты. — Последнее обстоятельство для него ничего не значило. Теперь оба были свободны. — У меня больше нет жены. Ей вздумалось выйти за болвана, но это ее дело. За годы я так и не полюбил ее. А тебя я люблю с тех пор, как увидел впервые. На этот раз тебе от меня так просто не отделаться. Я люблю тебя. Ты замечательный человек и великолепный повар. И единственная женщина на свете, которой я готов хранить верность. Я не уеду отсюда, пока ты не согласишься выйти за меня. Вот за этим я сюда и приехал! — И он поцеловал ее так крепко, что у растерявшейся Марии перехватило дыхание. Минуту она не знала, что сказать, потом рассмеялась.

— Шарль-Эдуар Прюнье, да ты совсем спятил! Выжил из ума! Я не хочу замуж. Да, я обожаю тебя. Но не хочу в мои годы снова становиться женой. Мне скоро шестьдесят. В шестьдесят никто не выходит замуж. Меня поднимут на смех — кстати, и тебя тоже.

Слова Шарля-Эдуара польстили ей, она всегда любила его как друга, но никогда не позволяла этим дружеским чувствам перерасти в нечто большее. А теперь все вдруг изменилось, препятствия исчезли разом.

— Ну и что? — Выражение его лица стало непреклонным. — L'amour n'a pas d'age. Любовь не знает возраста. Даже если бы тебе было сто лет — мне все равно. Мне шестьдесят пять, я люблю тебя с тех пор, как тебе исполнилось тридцать. И не собираюсь еще тридцать лет тратить на ожидание. — Он снова поцеловал ее, и Мария, к собственному изумлению, ответила на поцелуй, понимая, что в ней набирают силу чувства, которых она годами старалась не замечать. Пока был жив ее муж, она любила его всем сердцем.

Внезапно на лице Марии отразился ужас.

— Господи, как же нам теперь быть?!

— Наконец-то поступить так, как будет правильно, и пожениться, — твердо заявил он, и она опять засмеялась.

— Я за тебя не выйду.

— Выйдешь, — упрямо повторил он. — Я не отстану, пока ты не согласишься.

— Все-таки ты спятил. Мы уже слишком стары для женитьбы.

— Ничего подобного. Между прочим, я хочу, чтобы у нас с тобой был ребенок, — заявил Шарль-Эдуар, вызвав у Марии новый взрыв смеха. — Или хотя бы общие книги. Или займемся, чем ты пожелаешь. Дом в Раматюэле я оставил жене, квартиру в Париже тоже… Думаю, мы себе еще наживем. В Париже мне все равно не нравился район, где мы жили. Я куплю тебе другую квартиру.

— Подожди минутку, — посерьезнела Мария, — давай-ка притормозим. Так, значит, ты не шутишь?

У нее был совершенно ошарашенный вид. Догадаться, шутит ее давний друг или нет, она не могла.

— Думаешь, я просто так просидел на твоей веранде целую неделю? Мария, я ждал этого момента всю жизнь.

Она тоже любила его — как друга. Одного из своих самых близких друзей, с которыми ей нравилось работать и просто развлекаться. Но ей и в голову не приходило, что дружба с ним может перерасти в новое чувство. Мария любила своего ныне покойного мужа, их семейная жизнь складывалась как нельзя лучше. Но и с веселым, бесшабашным Шарлем-Эдуаром они прекрасно ладили с самого начала знакомства.

— Если ты не шутишь, мне понадобится время, чтобы все обдумать. Я вообще не знаю, хочу ли я замуж.

— Почему бы и нет? Только не говори, что ты слишком стара. Эту причину я не приму.

— Не знаю, стоит ли нам заключать брак. Ты француз. Романы французов никого не удивляют. Ближайшие тридцать лет мы можем посвятить роману — может, этим и ограничимся?

— Ты не из таких женщин, — возразил он, изображая шок.

— Но я же могла измениться на старости лет. Не знаю… — Она никогда не думала о том, что в ее жизни появится другой мужчина, а теперь обсуждала роман и брак с Шарлем-Эдуаром. — Может быть, попробуем просто пожить вместе и посмотрим, что получится? — И она добавила серьезным тоном: — Не хочу быть женой человека, который мне изменяет, а я знаю, что ты привык обманывать жену. Ты не считал нужным хранить верность Ариэль.

— На ней меня заставили жениться мои родители. Она тоже не любила меня. Но я могу поклясться быть верным тебе! — Судя по виду, он и не думал шутить, но Мария не знала, сумеет ли он сдержать клятву.

— Докажи, что сможешь! Если ты будешь верным мне, если не станешь изменять, я за тебя выйду. Может быть, — спохватившись, добавила она и засмеялась. Марию вдруг охватили веселье и робость, неожиданный разговор стал самым чудесным событием в ее жизни. На пороге шестидесятилетия она вдруг обнаружила, что в нее влюблен красавец француз, предлагающий ей руку и сердце. Мысль о супружестве начинала ей нравиться. — А кто будет готовить в нашем доме, если мы поженимся? — с интересом спросила она, и Шарль-Эдуар задумался. Вопрос и вправду был непростым.

— Мы оба. Вместе.

— А кто будет помощником шеф-повара? Ты или я?

— Ты. Ты ведь женщина.

— А ты шовинист, — парировала Мария с довольной улыбкой. Она явно развлекалась, как и ее собеседник, и чувствовала себя совсем юной.

Тем вечером Шарль-Эдуар повел ее ужинать, они долго обсуждали, где будут жить — в Париже или в Нью-Йорке. Оба предпочитали Париж, о котором Мария мечтала всю жизнь. Шарль-Эдуар считал, что им надо подыскать квартиру на Левом берегу, в Шестом или Седьмом округе.

К возвращению домой они так и не успели окончательно решить, поженятся они или нет. Но Мария ясно дала понять собеседнику, что ждет от него верности. За всю свою жизнь ему еще не случалось хранить верность женщине, поэтому Мария предложила подождать несколько месяцев, проверить, под силу ли Шарлю-Эдуару такое испытание. Если он выдержит, к концу года Мария обещала подумать о переезде к нему в Париж, а уж потом решить, быть свадьбе или нет. Тем временем они могли просто радоваться обществу друг друга. Шарль-Эдуар сказал, что ближайшие несколько месяцев сможет пробыть в Нью-Йорке, заодно и поработать над общей книгой.

После ужина он проводил Марию домой, и то, что случилось потом, показалось обоим совершенно естественным. Они не заметили, как очутились в ее спальне, одежда исчезла словно сама собой, и они сплелись в объятиях. Обоим казалось, что они вместе всю свою жизнь, а впереди их ждет еще сотня лет союза. Прижимаясь к нему, она чувствовала, как к ней возвращается молодость.

* * *

Отдых в кругу родных — вот что требовалось этим летом Йену, да и Крису тоже. Йен снова стал обычным ребенком, играл с двоюродными братьями и сестрами, купался каждый день, учился кататься на водных лыжах и обзавелся новыми друзьями. Эта летняя жизнь была такой простой, беззаботной и нормальной, что он почти не вспоминал, что его мать в тюрьме. Она звонила Йену раз в неделю, и Крис вздрагивал от каждого звонка. Эти разговоры возвращали Йена к реальности, напоминали о боли, которую он перенес по вине родной матери. Крис по-прежнему негодовал и злился на бывшую жену: из-за нее Йен слишком рано узнал изнанку жизни. Но на Виньярде раны как будто бы начали затягиваться, хотя родители Криса часто заводили разговоры о его бывшей жене — разговоры, которыми он тяготился. Родители Криса считали, что суд должен запретить матери Йена видеться с сыном, даже если для этого придется отправить его в закрытую школу, о чем Крис и слышать не желал. Йен был еще слишком мал, Крис хотел, чтобы его сын рос рядом. Но его родители придерживались иного мнения.

— Ты все равно не сможешь обеспечить ему полноценную семейную жизнь, — строго выговаривала ему мать однажды днем после обеда, дождавшись, когда Йен выйдет из-за стола. — Не знаю почему, просто ты этого не делаешь, и все. Ты живешь под одной крышей с чужими людьми, какой-то коммуной, точно студент. Крис, у тебя ребенок, и если ты не в состоянии позаботиться о том, чтобы у него был настоящий дом, ты обязан отправить его в школу. Или по крайней мере снять отдельную квартиру и найти для Йена няню. Чем дальше ты увезешь его от матери, тем лучше будет для самого Йена. Его общение с матерью надо свести до минимума.

Крис был согласен с матерью в последнем, но яростно возражал против остального, напоминая, что Йен приходится сыном ему, а не его родителям. Им легко играть роль сторонних наблюдателей и критиковать его. Они не принадлежали к числу бабушек и дедушек, принимающих активное участие в жизни внуков, но считали, что имеют полное право оценивать методы воспитания Криса, которые они не одобряли.

— Ни в какой коммуне я не живу! — выпалил Крис. — Мои соседи по дому — замечательные, интеллигентные люди, которые заботятся об Йене так, как не сумеет ни одна няня. Я поселился там из-за удобства еще до того, как Йен перебрался ко мне. Сначала я не считал нужным искать отдельное жилье, а теперь вижу, как много мои соседи значат для Йена. Если мы переселимся, то оба многое потеряем. — Крис твердо верил в это, но убедить свою мать не сумел.

— Ох уж эти мне новомодные веяния! — без обиняков высказалась она. — Детям нужны мать, отец и нормальный дом. И если уж Йену досталась такая мать, как Кимберли, пусть лучше живет вдвоем с тобой, но только если ты обеспечишь ему здоровую, нормальную обстановку в настоящем доме, а не в чужой гостиной. Извини, Крис, но я тебя просто не понимаю. Тебе же вполне по карману отдельное жилье. Значит, ты просто упрямишься и ленишься. А расплачиваться за твою лень будет Йен. Что он говорит друзьям в школе? Как объясняет, кто эти люди? Ты уже не так молод, чтобы жить вместе с соседями, Крис, и вдобавок у тебя ребенок.

— Об этом мне прекрасно известно, мама, — холодно отозвался Крис. Отец тоже досаждал ему подобными наставлениями, считая «альтернативный образ жизни» Криса неподходящим для ребенка. Его родители были консерваторами до мозга костей, обоим казалось, что комната, снятая в доме в Уэст-Виллидж на двоих, — крайне неудачная мысль. Отец утверждал, что это безответственно по отношению к ребенку, мать выражала ту же мысль другими словами. Было невозможно втолковать им, как добры Франческа, Мария и Эйлин к Йену. Мальчик жил в особом мире, его опекали сразу четверо взрослых, и даже гость, французский шеф-повар Шарль-Эдуар, старался развлечь Йена. Сын Криса жил не только с отцом, но и в окружении дружелюбных, заботливых людей, и Крис считал такую обстановку лучшим средством от душевных травм, которые мальчик получил по вине матери. Никто не мог отрицать, что Ким совершенно не годится в матери. Но Йен любил ее, она приходилась ему матерью, следовательно, они имели право на общение до тех пор, пока оно ничем не угрожало ребенку. Крис знал: его родители сожалеют, что Ким не умерла от передозировки, и убеждены, что в случае ее смерти Йен просто со временем забыл бы все, что с ним произошло, а раны в его душе затянулись бы гораздо быстрее. Но в действительности все было не так просто, в первую очередь потому, что Ким выжила.

— Надеюсь, насчет закрытой школы ты все-таки подумаешь, — повторила мать, и Крис нахмурился. Такие разговоры с родителями он уже успел возненавидеть. В своих представлениях о жизни они были старомодны и непреклонны, приличия и традиции волновали их больше, чем благо ребенка. Так растили и самого Криса, у которого с возрастом развилась глубокая неприязнь к образу жизни родителей и ко всему, что он олицетворял. Он чтил семейные традиции, ему нравилось, что летом на Виньярде собираются все поколения семьи, потому и сам приезжал на остров каждый год, но не выносил, когда за отжившие обычаи цеплялись только потому, что так принято, когда устаревшие идеи, которым больше не находилось применения, навязывали только потому, что они, видите ли, «проверены временем». Он ни за что не согласился бы отправить Йена в закрытую школу. Сейчас рядом с Йеном по крайней мере был один любящий родитель и вдобавок — полный дом людей, которые искренне заботились о мальчике и не жалели на него времени и сил. Внимания родителей Криса Йен никогда не удостаивался. Им было приятно сознавать, что у них есть внуки, как и видеть их в своем доме, — разумеется, если рядом были родители или няни, но в целом родители Криса держали дистанцию, наблюдали издалека, не пытаясь установить контакт и понять, чем живут их потомки. Крис никогда не видел, чтобы его мать обнимала кого-нибудь из внуков, а его отец если и задавал им вопросы, то лишь про отметки в школе и успехи в спорте.

Криса родители тоже никогда не баловали задушевными разговорами, поэтому он, повзрослев, поселился сначала в Бостоне, потом перебрался в Нью-Йорк. В жестких рамках мира своих родителей он не смог бы существовать изо дня в день. Да, родители беспокоились о нем, любили его, но для демонстрации любви и заботы выбирали способы, которые вызывали у Криса разочарование. Он давно понял, что с детства изголодался по эмоциональному контакту и ощущению связи, не хотел, чтобы Йен повторил его судьбу, поэтому даже думать не желал о том, чтобы отдать его в закрытую школу. Какие бы ошибки ни совершал Крис, по крайней мере он был рядом с Йеном и мог окружить его любовью, какой в детстве сам никогда не чувствовал. Его родителям положение и состояние семьи всегда казались более важными, чем счастье их детей. И дело было не в злом умысле и даже не в равнодушии: просто они хранили верность своим представлениям о счастье и не желали их менять. Они росли и прожили всю жизнь в таких жестких тисках социальных условностей, правил и обязательств, что так и не сумели вырваться из них. С появлением поколения Криса мир изменился, во всяком случае, для него и Йена, но не для его родителей. Они продолжали жить так, как повелось в семье, руководствовались правилами, которые теперь казались Крису бессмысленными. Ему с ранних лет хотелось поскорее вырасти и покинуть эту среду, в которой он всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Тем не менее он продолжал приезжать в родительский дом на летние отпуска и праздники, а в остальном бывал там редко. Этим летом ему пришлось особенно тяжело. Родители не стеснялись критиковать жизнь Криса и Йена, в которой ничего не понимали. Непрекращающиеся проблемы с Кимберли сделали Криса легкой мишенью для осуждения и тревоги, родители то и дело высказывали свое мнение по поводу случившегося — мнение, в котором он не нуждался.

Порой Крис думал о Франческе и с удивлением понимал, что соскучился по своему съемному жилищу. Если его назначат единственным опекуном Йена, ему придется подыскивать отдельную квартиру, и он уже заранее беспокоился о том, что вдали от соседей, которые так добры к Йену, им обоим будет слишком одиноко. Мария и Франческа охотно вызывались побыть с мальчиком, обе заботились о нем, как родные тетушки. Эйлин стала для Йена старшей подружкой. Словом, жизнь под одной крышей с ними была полна преимуществ. Все лето Крису недоставало дружеских бесед с Марией и Франческой. Он не получал от них вестей, но не сомневался в том, что они отдыхают, и надеялся, что у них все хорошо. А вот Эйлин, несмотря на ее доброту к Йену, он недолюбливал: она слишком напоминала Крису его бывшую жену, особенно разрушительными привычками и пристрастием к опасным мужчинам. За выходки Ким приходилось расплачиваться Йену, а до развода — и Крису.

Избегать серьезных разговоров с родителями Крис научился еще в юности. Единственным неприятным эпизодом, который его ожидал, мог стать визит к родителям Ким в Ньюпорт. Крису хотелось зажать уши, чтобы не слышать, как они оплакивают дочь, словно случившееся было чьей-то чужой, а не ее собственной виной. Отец Ким делал все возможное, чтобы вытащить ее из тюрьмы, но пока безуспешно. Йену они пытались внушить, что его мать мученица и святая. А по мнению Криса, святости в ней не было и в помине, особенно когда дело доходило до воспитания сына.

Йен чувствовал, что Крис недолюбливает родителей бывшей жены, и понимал, что Крис и Кимберли расстались навсегда. Секретом для мальчика не была и неприязнь родителей отца к Кимберли. Йен часто с горечью думал о том, что все люди вокруг на кого-нибудь да злятся. Он вспоминал долгие разговоры с Франческой и Марией, игры с Эйлин, а когда, услышав от него эти имена, родные спрашивали, кто это такие, Йен объяснял, что просто его друзья. Йен признался отцу, что соскучился по оладьям в виде Микки-Маусов, которые получались такими аппетитными у Марии. А еще — по Шарлю-Эдуару и его фокусам с яйцами. Мальчику особенно запомнилось, как нарочно уроненное яйцо разбилось, а его содержимое растеклось по полу.

Так или иначе, лето прошло прекрасно. Йен вырос на целых два дюйма, Крис немного расслабился, повидался с братом, сестрой и племянниками, хотя и не был особенно близок с ними. Все эти люди были настолько похожи на родителей Криса, словно их отлили в одной и той же форме. И все-таки Крис радовался встрече, а Йен любил играть с двоюродными сестрами и братьями возле фамильного дома. Дети быстро загорели, все младшее поколение часто каталось на яхте родителей Криса — красивом парусном судне с четырьмя каютами и тиковой палубой, очень похожем на то, на котором сам Крис учился плавать под парусом в детстве. Эти морские прогулки Йен особенно любил и порой думал, что в Нью-Йорке будет скучать больше всего по ним. После возвращения домой Крис намеревался вступить в бой за постоянную опеку и победить. Больше он никогда не расстанется с Йеном.


В Мэне Франческа чувствовала себя легко и свободно. Друзья Тодда чудесно относились к ней и ни словом не упоминали самого Тодда и его невесту, хотя те приезжали всего неделю назад и составили хозяевам отличную компанию. Но и приезд Франчески пришелся кстати. Она немного расслабилась, часто смеялась и шутила, на время забыла о заботах и галерее. Точнее, не забыла, а запретила себе думать о чем-либо, кроме ветра и парусов, времени ужина и о том, что выбрать — омара или бифштекс. В кои-то веки у нее появилась возможность побаловать себя.

Пока она была в отъезде, ей никто не звонил, не присылал текстовых сообщений и писем по электронной почте. Ее коммуникатор молчал целых три недели. Об этом Франческа и мечтала, но была вынуждена согласиться с матерью: на следующий год ей обязательно надо придумать что-нибудь новое для отпуска. Отдых в кругу друзей Тодда вызывал у нее легкое ощущение неловкости, ей казалось, будто она следует за ним как тень. Франческа решила в следующем году одна съездить в Европу или еще куда-нибудь. К таким переменам она была почти готова.

Перед отъездом Франческа горячо поблагодарила хозяев за гостеприимство. Из Бангора в Бостон она добралась самолетом, а оттуда еще одним вылетела в Нью-Йорк. Приземляясь в аэропорту Ла-Гуардиа, она думала об Йене и Крисе: они расстались давно, Франческа уже соскучилась по ним, по смешному личику Йена и разговорам с Крисом. Ей хотелось узнать, не вышла ли из тюрьмы мать Йена.

Сидя в такси, которое везло ее в город, Франческа блаженно улыбалась. Ее кожу покрывал ровный загар, волосы высветлило солнце. Ей казалось, что она пробыла в отъезде несколько месяцев. Дом ждал ее, уютный и приветливый даже снаружи. Вставляя ключ в замок, Франческа размышляла, нашла ли Эйлин работу. Хорошо бы ей наконец повезло и Брэд больше не появлялся на горизонте. Франческе не терпелось узнать, как дела у Эйлин, вестей от которой последние несколько недель она не получала. Правда, сама Франческа отправила девушке несколько сообщений, но Эйлин не ответила.

Не успев шагнуть через порог, Франческа вдруг поежилась, словно от холода. Все в доме, казалось, было на своих местах, но почему-то волоски у нее на руках встали дыбом, по спине пробежал холодок. Франческа почувствовала себя глупо: все на месте, все цело, а ей кажется, будто в доме побывал кто-то чужой. Она позвала Эйлин по имени, но ей никто не ответил. Осматриваясь, она заметила, что дверь в гостиную распахнута, увидела разбитый в щепки стул у стены и застыла как вкопанная. Теперь она уже не сомневалась: в доме что-то произошло. Внутренний голос приказывал ей бежать. Она метнулась к входной двери, вылетела на улицу и, чувствуя себя идиоткой, остановилась на крыльце, хватая ртом воздух. Ее трясло, а она даже не понимала почему.

Первое, что пришло ей в голову, — позвонить Тодду, но делать это было неловко, и она от растерянности набрала номер мобильника Криса, чтобы попросить у него совета и, если повезет, за разговором немного прийти в себя. Спустившись с крыльца, она села на первую ступеньку. Крис ответил на звонок, в трубке послышалась мешанина звуков, по которым Франческа догадалась, что он где-то на игровой площадке, в окружении детей. Она была недалека от истины: вокруг него, возле родительского дома, и вправду играли дети. Звонку Франчески он явно обрадовался.

— Привет! Как у тебя дела? — с улыбкой спросил он, услышав ее голос.

— Прекрасно, — отозвалась она, и ее голос дрогнул. Ей вдруг стало стыдно за то, что она решила позвонить ему. В доме все наверняка в полном порядке. Вот только чем объяснить разбитый стул в гостиной и безотчетный страх, от которого по коже бегут мурашки? Может быть, в дом забрались грабители? Но если стул — последствия грабежа со взломом, почему Эйлин не позвонила ей? Части этой головоломки упорно не желали складываться. — Отпуск прошел замечательно. А твой?

— Лучше некуда. Несколько дней назад съездили в Ньюпорт, теперь проводим здесь последние выходные. Ты не узнаешь Йена: он так вымахал — настоящий верзила!

Франческа улыбнулась его словам, перевела дух и перешла к делу:

— Извини за беспокойство, поверь, я очень глупо чувствую себя, потому что звоню по такому поводу… Словом, я вернулась домой минут пять назад, и как только вошла, мне стало не по себе. Знаешь, что самое странное? Я увидела, что дверь в мою гостиную распахнута, а один из стульев словно разбили о стену. Но в остальном вроде бы все в порядке. Я не выдержала и убежала на улицу. Вот теперь сижу на крыльце, как дура, и боюсь войти в дом. А если там, внутри, кто-то есть? Посторонние, грабители? Я звала Эйлин по имени, но ее нет дома.

И сигнализация отключена. Франческа ругала себя за то, что не додумалась чаще звонить Эйлин, проверяя, все ли в порядке дома. Плакаться Крису было ужасно стыдно, особенно потому, что она, как последняя трусиха, сидела на крыльце собственного дома. Но ее и вправду не покидал страх.

Крис не раздумывал ни минуты. Слушая ее, он хмурился все сильнее.

— Доверься своему чутью. Ни в коем случае не входи в дом. Позвони в полицию. Возможно, в доме и вправду кто-то есть. Летом, когда все разъезжаются отдыхать, грабителям раздолье. Я бы на твоем месте позвонил в полицию немедленно.

— Они скажут, что я спятила, — промямлила Франческа, но совет Криса показался ей здравым.

— Лучше показаться смешной, чем быть раненой или убитой каким-нибудь бандитом. Звони в полицию. Как только что-нибудь станет ясно, перезвони мне.

— Ладно. — Она повесила трубку и сделала еще один звонок. Полиции она объяснила, что только что вернулась из отпуска и ей показалось, что дом либо ограбили, либо в нем кто-то есть. Объяснить, кто сломал стул, она никак не могла — разве что очередной знакомый Эйлин из Интернета напился и разбушевался.

Полицейские успокоили ее, попросили пока не входить в дом и пообещали приехать через десять минут. Но уложились всего в пять: машина с двумя патрульными оказалась поблизости. Франческа объяснила, как ей стало страшно и что она видела, и полицейские попросили ее подождать снаружи. Прежде чем войти, ее расспросили обо всех, кто живет в доме. Франческа подробно описала всех своих жильцов и объяснила, что они в отъезде — только Эйлин осталась в городе, но она либо на работе, либо спит наверху. Полицейские внимательно выслушали рассказ хозяйки о расположении комнат дома и о том, кто какую занимает. Франческа сказала, что Эйлин живет на самом верху, а остальных нет в городе. Оба патрульных с встревоженным видом вошли в дом, положив руки на рукоятки револьверов. Франческа поняла, что ее слова восприняли всерьез. В ожидании она подумывала позвонить Крису, но не решилась снова беспокоить его, тем более что пока не могла сообщить ничего нового. Вдобавок она боялась впасть в истерику, поэтому в ожидании полицейских попыталась успокоить себя. Наверняка все в порядке, ничего не случилось, не слышно ни выстрелов, ни топота бегущих ног. Спохватившись, она отступила в сторону от двери, но пришлось ждать еще минут двадцать, прежде чем вошедшие вернулись. За это время они успели осмотреть весь дом. Лицо полицейского, который первым вышел на крыльцо, было непроницаемым.

— Все в порядке? — улыбаясь, спросила Франческа, снова чувствуя себя глупо. Напарник полицейского все еще был в доме.

Офицер заговорил с ней спокойным, приглушенным голосом:

— Чутье вас не подвело. Ваша квартирантка с верхнего этажа мертва.

Эйлин… Боже мой… Не может быть… Нет, это невозможно! Франческа пошатнулась и чуть не лишилась чувств. Полицейский подвел ее к крыльцу и помог сесть. Она так побледнела, что он велел ей наклониться, коснуться лбом коленей и посидеть в такой позе. Франческе понадобилась минута, чтобы восстановить дыхание.

— Она не могла умереть, — сдавленным голосом выговорила она. — Ей же всего двадцать три года.

Как будто молодые не умирают! Франческа поняла, что у нее путаются мысли. В голове помутилось.

— Ее жестоко избили и задушили. И кажется, изнасиловали. Мы нашли ее обнаженную в постели. Смерть наступила примерно три дня назад. Вы не знаете, кто мог ее убить? У нее был парень? Бывший муж? Не похоже, что в дом вломился кто-то посторонний. Почти везде в нем порядок, разве что сломана пара стульев.

Франческа уставилась на него широко раскрытыми глазами.

— У нее был парень, который вел себя отвратительно, как бандит, но когда мы с Эйлин виделись в последний раз, она уже давно не встречалась с ним. Этот парень дважды избивал ее. Я уехала три недели назад, а Эйлин не встречалась с ним с июня. Правда, она ведь могла и обмануть меня… не знаю. Но по-моему, убить ее мог только он… или новый знакомый из Интернета… она часто там знакомилась…

Полицейский записывал ее слова, тем временем второй вызвал оперативную группу. Вскоре к дому подъехали три полицейские машины и «скорая помощь».

— Вы знаете имя того парня? — продолжал расспросы офицер, а остальные прошли в дом.

— Брэд. Брэд Тернер, кажется. Мерзкий тип, иначе не скажешь.

— Он не говорил, где работает?

— Мне — нет. Со слов Эйлин я знаю только, что он механик, чинит мотоциклы. Он был весь в татуировках.

— Не припомните, как они выглядели?

Отвечая, она закрыла глаза и попыталась мысленно представить татуировки. Ее снова начало трясти, к горлу подкатывала тошнота.

— Орел… роза… большая змея на одной руке… какой-то китайский символ… остальных не помню. — Она открыла глаза. Из головы не шла мертвая Эйлин, лежащая в комнате наверху, убитая скорее всего Брэдом. Полицейский виновато посмотрел на Франческу.

— Извините за такую просьбу, но нам нужно, чтобы кто-то опознал тело, подтвердил, что это она. Вы не могли бы нам помочь?

Франческа уставилась на него глазами, полными ужаса.

— А это обязательно?

Она не хотела видеть мертвую Эйлин. Она вообще никогда не видела покойников.

— Кроме вас, нам не к кому обратиться. А вдруг это вовсе не она? В ее постели могли убить кого угодно.

Франческа кивнула, а в это время к дому подкатила еще одна полицейская машина. Дом стал местом преступления, к нему отовсюду спешили полицейские. Собеседник Франчески ненадолго ушел в дом, а она трясущимися руками достала телефон и позвонила Крису.

Увидев определившийся номер на экране, Крис ответил немедленно:

— Слушаю, Франческа. Что они говорят? Все в порядке? — В его голосе слышалась надежда.

Пауза затянулась, Франческа не сразу сумела ответить:

— Эйлин мертва. Кто-то избил ее, задушил и, кажется, изнасиловал. Наверное, после моего отъезда она опять начала встречаться с Брэдом. Или с бандитом вроде него.

Некоторое время Крис молчал, обдумывая услышанное.

— Очень жаль.

— Она была совсем юной. Меня просят опознать тело, а я не знаю, смогу ли я. Может, это даже не она. Но ее нашли обнаженной в постели Эйлин. — Франческа цеплялась за каждую соломинку, хотя в глубине души понимала, что убитая может быть только Эйлин. Крис тоже в этом не сомневался. Обоим хотелось, чтобы случившееся оказалось страшным сном, но, увы, это была правда.

— Хочешь, я сейчас приеду? — предложил Крис. — Я могу быть у тебя через несколько часов.

— Хорошо бы, но Йена лучше не пугать. Когда вы собирались вернуться?

— Через три дня. Но я могу вернуться уже завтра. Тебе не стоит оставаться там одной.

— В доме я и не останусь. — Франческу передергивало при одной мысли об этом. — Поселюсь пока в отеле.

— Сочувствую, что тебе придется участвовать в опознании. Если они готовы ждать, я могу опознать ее, когда вернусь. — Видеть мертвую Эйлин не хотелось и ему, но по крайней мере он мог избавить от этого зрелища Франческу.

— Нет, я сама, чтобы они сразу позвонили ее родителям.

Только вряд ли известие о смерти Эйлин разобьет сердце ее отцу. Но у нее остались пятеро братьев и сестер, а еще мать. Они должны узнать о случившемся. Сделать это необходимо хотя бы из уважения к Эйлин. Однажды она оставила Франческе номер своей матери на всякий случай. Этот листок Франческа хранила в письменном столе.

Двое полицейских подошли к ней, спросили, все ли с ней в порядке, и попросили пройти в дом. Тело Эйлин уже лежало на носилках, укрытое простыней и одеялом, носилки стояли на полу в холле. Франческу спросили, готова ли она, и она кивнула, судорожно цепляясь за руку полицейского. Он придерживал ее за спину, на случай если ей станет дурно: в полиции хорошо понимали, каким тяжким испытанием может стать опознание. Один из полицейских отогнул одеяло и простыню, и Франческа сразу поняла, что перед ней Эйлин. Ее избили так, что все лицо превратилось в сплошной синяк, но по-прежнему было узнаваемым. Франческа кивнула, Эйлин снова накрыли, носилки унесли. В изнеможении опустившуюся на пол Франческу подняли, вывели из дома, усадили в одну из патрульных машин и дали бутылку с водой, которые полицейские возили с собой на такой случай. Соседи наверняка подумали, что ее арестовали, но Франческе было все равно. Когда снова позвонил Крис, она плакала.

— Это она. Он изуродовал ей все лицо.

— Жаль, что тебе пришлось это видеть. Хочешь, я оставлю Йена здесь, с родными, а сам приеду? Тебе сейчас не помешает поддержка.

Ей удалось лишь слабо пролепетать «спасибо» и отключиться. Рвота подкатила внезапно, Франческа едва успела высунуться в дверь полицейской машины и наклониться.

Ее отвезли в участок и дали подписать показания, затем с помощью компьютерной программы составили приблизительный портрет Брэда по описаниям Франчески и список особых примет для поиска. По номеру, который по указаниям Франчески нашли в ее письменном столе, связались с матерью Эйлин и сообщили горестную весть. Дом был заперт. Мать Эйлин решила кремировать тело, а потом перевезти прах в Сан-Диего, не проводя в Нью-Йорке ни похорон, ни панихиды. Эйлин так и не успела найти друзей на новом месте, не считая соседей по дому и знакомых по Интернету, фанатичная одержимость которым ее и погубила. Франческа понимала: не попадись ей Брэд, на его месте мог оказаться другой знакомый из Сети. Эйлин слишком часто рисковала. Франческе никак не верилось, что милой веснушчатой девчушки с собранными в веселые хвостики рыжими волосами уже нет в живых. Когда они прощались перед отпуском Франчески, Эйлин выглядела такой невинной и симпатичной. Значит, когда она стояла на крыльце и махала вслед такси, Франческа видела ее живой в последний раз.

Полицейские отвезли Франческу в отель «Гансвурт», она сняла номер, вошла, села и долго сидела, дрожа всем телом. Домой ей не хотелось. Ей казалось, прошло несколько часов, прежде чем наконец ей позвонил Крис. Франческа потеряла счет времени. Крис уже спешил из аэропорта и спрашивал, где она сейчас, выслушал объяснения и через несколько минут постучал в дверь отеля. Франческа открыла ему и чуть не упала в его объятия. Он обнял ее, постоял, прижимая к себе, потом подвел к кровати и усадил. Франческа расплакалась.

«Глупая девчонка», — вертелось у него в голове. Крис был и зол, и расстроен. Его жена уже десятки раз могла оказаться на месте Эйлин. До сих пор ей везло, но вряд ли это везение будет вечным. Когда-нибудь и Ким найдут мертвой, только рядом с ней будет валяться шприц, а Йен не сможет оправиться от потери. Крису был ненавистен этот никчемный риск, люди, которые шли на него, надрывая сердца близким, — они не стоили пролитых из-за них слез. Весь вечер Франческа плакала в его объятиях, пока не забылась беспокойным сном. Крис лежал рядом, прижимая ее к себе, как много ночей подряд обнимал Йена. Утром Франческе позвонили из полиции: Брэда нашли. Его отпечатки пальцев сличили с найденными на месте преступления. Отпечатки совпали. В доме был он. Предстоял еще анализ ДНК, но пока все части головоломки совпадали. Все доказывало, что догадка была верной. Брэд убил Эйлин.

Загрузка...