Чайка

ГЛАВА XXI

Звук, хотя и отдаленный, но в значении которого нельзя было ошибиться, заставил вдруг ее сердце остановиться, потом забиться безумными толчками. Она выпрямилась на стуле, вся – напряженное внимание.

Это был шум автомобиля, и он приближался к ранчо!

Вот он застучал по мостику, захлюпал по грязи на дороге у Миссии. Ближе… ближе…

Жуанита дрожала, белее мела. Он возвращается!

Автомобиль остановился у сада. Жуаните с ее места его не было видно, но она угадывала это по звуку. Затем она услышала быстрые мужские шаги по плитам патио.

Как во сне, она вышла из патио, и торопливо вошедший туда же из сада мужчина увидел ее в широко открытой двери под аркой, ярко освещенную солнцем, бледную, в нерешимости, трепещущую от волнения.

Но этот мужчина, стоявший перед ней и успевший услышать, как она прошептала имя Билли, не был Билли. Это был Кент Фергюсон. Сильное душевное волнение выражалось на красивом смуглом лице, так хорошо ей знакомом.

– Вот вы где! Наконец! – сказал он, задыхаясь.

Он взял обе руки Жуаниты и наклонился к ней, не в силах больше вымолвить ни слова.

– Мне казалось, что эта дорога никогда не кончится, – сказал он, наконец.

– О, Кент, Кент, я в таком горе! – пролепетала Жуанита, прижимаясь к нему, с внезапной уверенностью, что он принесет ей избавление.

– Я была так одинока… я заварила такую кашу, Кент! Они прошли в погруженную в полумрак комнату, где спал ребенок, а по стенам висели полки с книгами Жуаниты, где над старинными испанскими распятиями была приколота большая ветка с кроваво-красными ягодами.

– Кент, я думала, что это Билли. Я услышала автомобиль еще издалека. – Ей не хотелось, чтобы Кент знал, что Билли бросил ее здесь, что она с тоской ждет его.

– Если бы вы знали, как я рада видеть вас! – продолжала она поспешно. – Мне хотелось увидеть кого-нибудь, поговорить с кем-нибудь. А вы, вы поймете… Мы не виделись с того дня, как были вместе здесь, на ранчо. Целый год.

Они все еще стояли оба, глядя друг другу в глаза, и Жуаните показалось, что этот человек был и гораздо старше, и в то же время странно моложе того Кента, который был здесь с нею год тому назад.

Он похудел, был серьезнее, но и какая-то умиротворенность была в его лице, какая-то ясность сменила прежнее беспокойство. То ласковое выражение, которое она так любила и так редко видела, теперь, казалось, не покидало его лица. В его голосе была странная нота жалости, когда он сказал:

– Нита, вы теперь еще красивее, чем были!

Это была правда. Она вся искрилась надеждой, доверием, радостью, по которой так изголодалась в эти бесконечные грустные дни.

– Я, кажется, похудела, – заметила она. Но все это говорилось и слушалось машинально, а глаза их не отрывались друг от друга, словно не могли наглядеться досыта.

Затем они вышли на патио и сели на старую скамейку, на солнце.

На Жуаните было одно из ее старых школьных платьев, черное, гладкое, с круглым вырезом у шеи и воротником из испанского кружева. Глаза ее горели, как голубые огни, под темными бровями, а волосы окружали голову золотым сиянием.

Кент не замечал отдельных черт ее красоты. Все тонуло в одном общем ослепительном впечатлении. Вот она снова так близко от него, Жуанита на старом ранчо, прелестное дитя и женщина вместе. Это было главное.

Стройные руки, юная грудь под гладким черным платьем, сочетание прелестной серьезности, стремительности и жизнерадостности, яркие краски – все это можно было встретить и у других женщин. Но эта была для него единственной женщиной в мире.

– Билли здесь нет, – сказал, а не спросил он.

Она посмотрела на него подозрительно, и щеки ее немного побледнели.

– Нет. Сейчас нет. – Она гордо остановилась. К чему объяснять?

– Как вы узнали, что я здесь?

– Догадался чутьем. А, приехав в Солито, узнал, что вы уже несколько недель дома.

Опять это странное сожаление в голосе, этот участливый взгляд.

– Вы знали, что отец Билли умер?

Жуаните хотелось отвлечь его внимание от себя.

Его удивленный взгляд был ответом. Он был так удивлен, что не мог выговорить ни слова.

– Старик Чэттертон?!

– Да. Скоропостижно. Через два-три дня после нашей свадьбы. Билли… Билли был дома, когда он заболел пневмонией и умер. Но, вероятно, все же это было последствием того падения из автомобиля.

– Кэрвуд Чэттертон умер, – повторил Кент, все еще как будто не представляя себе этого. – Странно, сегодня утром у меня вдруг появилось желание поговорить по телефону с редакцией «Солнца». Но я как-то не успел… Я звонил в Сан-Матео, – сказал он с некоторым колебанием. И через минуту, с коротким, но невеселым смешком, значения которого Жуанита не поняла, добавил:

– Но кто-то, вероятно, дежурный телефонист сказал, что дом заперт.

– Бедный мистер Чэттертон, – сказала Жуанита, в которой эти слова оживили воспоминание о нем. – Он был так любезен со мной всегда! Показывал мне гравюры, играл в криббэдж, пока… Она замолчала. «Пока миссис Чэттертон не приехала», – хотела она сказать, но о ней она почему-то не могла вспоминать без боли в сердце.

Кент все еще не опомнился от неожиданности.

– Да, вот так история! – пробурчал он, пристально глядя на Жуаниту, словно подозревая что-то недосказанное за ее сдержанными речами.

– Но, Боже мой, где же вы были все время, Кент, если не слышали об этом?!

Кент ответил не сразу и нахмурился.

– На море. Плавал три недели на торговом судне «Мадлен Ганзен».

– Большое судно? И что это была за экспедиция? – спросила с интересом Жуанита.

– Четыре тысячи тонн, – отвечал он лаконично, с легкой иронией в глазах.

– О! А это… много?

– Не особенно. И там не было радио, так что я не мог узнать новость о смерти старика Чэттертона. Это не была экспедиция, хотя плавание одно время грозило затянуться и привести нас прямо в потусторонний мир. Была скверная погода, и нас потрепало изрядно. Капитан сломал ногу. Развлечений было по горло.

Кент вытянул свои длинные ноги и задумчиво посмотрел на них из-под низко надвинутой шапочки. – Да, это, пожалуй, было самым жутким испытанием в моей жизни.

– Но зачем вы поехали, Кент?

– Не знаю. – Впервые она заметила в нем прежнюю лаконичность и сухость. И минуту оба молчали.

– А теперь вы что будете делать, Кент?

– Съезжу в Балтимору повидать мать… Да, знаете, нашелся издатель для моих рассказов.

– Кент, неужели книга?

– Книга. Одна из двух тысяч книг, которые будут изданы в сентябре, – ответил он сухо. – Но нет, не буду притворяться, я ужасно доволен. И хочу повидать мать и отца… История блудного сына доведена до конца (его лицо снова потемнело). Мать и отец этим летом сделают свой первый за двадцать пять лет визит в Калифорнию, и я буду их сопровождать. Так, приблизительно в июле, если вы еще будете здесь, вы можете ожидать нашего нашествия, так как мы завернем в ваши места. Да, это напомнило мне кое-что еще…

Он порылся в карманах и вытащил пачку документов.

– «Мадлен Ганзен» прибыла в Сан-Франциско только вчера вечером. Так что я не успел все оформить. Но я нашел… Да, кстати, ведь ранчо продано в прошлом августе, не так ли?

– А это вы как узнали?

– Потом объясню. Известно вам, кто владелец?

Его тон заставил Жуаниту напряженно взглянуть на него.

– Нет. Я писала моим… то есть родственникам сеньоры в Мехико и наследникам. Но они не ответили. Они, должно быть, за границей или на юге.

– Это я купил его, – сказал Кент просто.

– Вы?!

– Да, я. Зимой. После того, как вы убежали от миссис Чэттертон, и я не мог вас найти.

– Вы, – повторила она, ошеломленная. – Но чего ради?

– Потому что не хотел, чтобы его купил кто-нибудь другой… Не предвидя, что вы встретите Билли, что выйдете за него замуж… не зная даже, что вы в Калифорнии, я чувствовал, что когда-нибудь вы прилетите снова сюда, как чайка… что здесь вы обретете снова саму себя, Нита!..

Она улыбнулась, но губы у нее подергивались, глаза были мокры и смотрели в пространство, как слепые. Она крепко сжала руку Кента, борясь со своим волнением.

– И так я и сделала, – шепнула она.

– Сегодня утром, сойдя на берег и приняв приличный вид, я пытался, как я уже говорил, поговорить с Сан-Матео. И мне ответили, что Чэттертоны уехали. Но дело у меня, собственно, только к вам, и мне казалось, что вы здесь. В отеле, адрес которого я, уезжая, оставил миссис Чэттертон, меня ожидало письмо от нее, видимо, написанное тотчас после вашего венчания. Она не упоминала о болезни старика… Скажите мне одно, Нита, – перебил себя Кент внезапно охрипшим голосом, уставившись на свои башмаки, – когда вы встретились с Билли? Как это вышло, что вы обручились?

– Я работала в «Мэйфер». – Кент вопросительно поднял брови. – Это большой универсальный магазин на Маркет-стрит, – объяснила она, – и я его встретила на этой улице в один холодный вечер. Он повез меня обедать… Я имела ужасный вид, потому что у меня не было хорошей одежды…

Ей показалось, что Кент сказал что-то, но когда она остановилась, он жестом попросил ее продолжать.

– Ну вот, и потом несколько недель мы пили вместе чай и катались, и все такое… А потом я лишилась работы… и Билли настаивал, чтобы мы немедленно обвенчались… и не было причины…

Она остановилась. О, какая веская была причина сказать «нет», но она была глупа и не поняла этого!

– Когда же он обо всем сообщил матери?

– Он написал ей в день венчания.

– Венчания? Так ей не было известно, что он нашел вас, что вы видитесь?

– Нет, я уверена, что нет… Я… я не хотела, чтобы он сказал ей.

– Так. – Он сидел молча, скрестив руки и прищурившись, мрачно смотрел куда-то мимо Жуаниты. – А не знаете ли вы, где сейчас миссис Чэттертон? – спросил он вдруг.

– Не знаю. Она собиралась за границу. Но, может быть, задержалась.

– Она в Сан-Франциско. Так вы не виделись с ней? – Кент казался удивленным.

Жуанита спохватилась: «Не надо забывать, что она должна играть роль счастливой жены, чей супруг случайно и ненадолго отлучился».

– Нет. Последнее время – нет. Виделись… я забыла… А вы когда видели ее в последний раз, Кент?

– В феврале. Но я говорил с ней по телефону в день отъезда на «Мадлен Ганзен», через день после вашего венчания. Я, вы знаете, оставил службу у Чэттертонов. Я искал вас. В Сан-Франциско, в Лос-Анджелесе, по ложному следу…

– Так вы, действительно, непременно хотели разыскать меня! – воскликнула она с дрожью в голосе.

– Действительно, хотел разыскать, – повторил он сардонически. – И я решил, что вас нет в Сан-Франциско. Я и сюда приезжал дважды, но они ничего не знали.

– Но, Кент… – Она раздумывала о чем-то.

– Но почему… – начала она снова.

Он сложил губы, как бы готовясь свистнуть, и не отводил взгляда от качающихся на кухонной двери пучков красного перца.

– Мне надо было кое-что сказать вам, Жуанита, – сказал он сдержанно. – Но теперь я уже этого не могу сказать… А приехал я сегодня вот зачем, – резко переменил он разговор. – Я нашел Сидни Фицрой.

– Билли упоминал как-то, что вы нашли его, – и снова потеряли. Расскажите.

– Да, нашел тотчас после того, как вы убежали. Потом потерял след… И нашел опять в прошлом месяце перед моим отъездом.

– Кент, как вы могли уехать?! Так, значит, «Солнце» может купить этот участок? И… и есть что-нибудь новое для меня?

– Да. Этот участок – ваш. Вы получите шестьдесят семь тысяч пятьсот долларов, за вычетом издержек по вводу во владение и еще кое-каких.

– О, Кент! – у нее перехватило дыхание. – Этого достаточно, чтобы выкупить ранчо?

– Ранчо предназначалось для вас в качестве свадебного подарка. Для того и было куплено.

Ока молчала, растерянная, мучимая какой-то неотвязной мыслью.

– Сидни Фицрой… – начал Кент, Жуанита встрепенулась.

– Да, да. Расскажите мне о нем. Где вы встретили его? Где он?

– Вы его видели! – Он улыбнулся.

– Видела… я! – Их глаза встретились.

– Я покажу вам его портрет и вы его узнаете.

Кент сунул руку в карман. Она следила за ним, едва дыша.

Но то, что он вложил в ее руку, был не портрет. Она растерянно посмотрела, увидела кусочек своей собственной физиономии, отраженной в круглом карманном зеркальце.

Она перевернула его – ничего, кроме целлулоидной поверхности. Перевернула снова, посмотрела на свое отражение, на Кента, бледная, испуганная.

– Не надо ругаться, дорогая! – сказал Кент нежно. – Да, так оно и есть. Это – вы. Вы и есть Сидни Фицрой!