Четверть часа на супружеский долг

Глава пятая

Из страховерья соткан зыбкий путь –

В туманодаль ведёт он как-нибудь.

На другое утро они снова выехали из города в одной карете, но в этот раз Атьен спросил:

— Вы не против, если я останусь?

Его, во-первых, встревожило наблюдение, что вчерашний день она, видимо, проплакала, а во-вторых, он чувствовал, что гнев его на собственное бессилие отступил, и что он готов говорить с нею спокойно.

Диэри бросила на него быстрый взгляд — она помнила, что в прошлый раз он сказал, что предпочитает путешествовать верхом, — но, потупившись, ответила лишь:

— Как вам будет угодно, ваше сиятельство.

И слова, и тон были безупречны, как будто она была на экзамене по этикету.

Он неловко кашлянул. Её манера показалась ему совершенно неприступной — банальный вежливый ответ, безликое прохладное обращение. Несколько минут он молчал, не зная, как начать разговор.

Она глядела в окно, в белёсую утреннюю пелену, за которой зыбко угадывались таинственные очертания леса, — и явно старалась не повернуться случайно к нему. Руки её аккуратно лежали на коленях, но он заметил, что она постоянно пытается сжать ткань своей изумрудной юбки пальцами, тут же спохватывается и расслабляет руки, но через несколько секунд всё повторяется снова.

«Она меня боится», — скребнуло осознание, словно сдирая влажный мох лжи с его сердца.

Собственно, это было логично — как она могла его не бояться? — но теперь, когда он уже совсем твёрдо встал на позицию «нельзя срывать свою злость на беспомощных девчонках», ему стал оскорбителен её страх, и он совершенно забыл о том, что страх этот был весьма обоснован, и что он в самом деле планировал сорвать свою злость именно на ней.

— Я спросил вас потому, — заговорил он из-за своих чувств излишне резко, — что хотел узнать ваше мнение.

Она вздрогнула — от того, что он заговорил неожиданно, и от того, что голос его звучал недовольно и строго, — и взглянула на него насторожено, словно ожидая ловушки или подвоха. Впрочем, она отметила, что за его резкостью не чувствуется злости, — но тут же испугалась, что ей просто хочется, чтобы этой злости не было, и она принимает желаемое за действительное.

— Если вам неприятно моё соседство, — продолжил развивать свою мысль Атьен, — то я не буду навязывать вам моё общество.

Соседство его не то чтобы было именно неприятно Диэри — скорее пугало и, к тому же, стесняло. Если бы он снова ушёл, она бы снова могла бы поплакать, и ей не требовалось было бы держать лицо.

— Мне нужно привыкать к вам, ваше сиятельство, — подняла она на него спокойный взгляд.

Слова её звучали крайне рассудительно, но он заметил, что она постаралась избежать прямой лжи о своих чувствах и предпочтениях и свернула на путь «мне нужно».

Она всё ещё возводила между ними стену — но хотя бы признала, что ей нужно как-то научиться обходиться без этой стены, и он счёл это добрым знаком.

— Если переход на имена кажется вам пока преждевременным, — сухо отметил он, — то, по крайней мере, отставьте в сторону титулование. Как вы могли бы догадаться, — он горько усмехнулся, — мне неприятно это обращение.

Она немного помолчала, глядя прямо на него, и ему показалось, что губы её слегка шевелятся. Потом она спокойно сказала:

— Я учту, Атьен.

Невольная улыбка прошла по его лицу; его особенно позабавило, что она, очевидно, прорепетировала эту фразу про себя, чтобы произнести его имя чётко и без запинок.

— Вы меня восхищаете, Диэриния, — прямо признал он.

Он знал её всего два дня — а она уже успела удивить его и мужеством, и силой характера, и рассудительностью! Право, он даже начинал злиться на самого себя, что на её фоне выглядит отнюдь не героем!

Его комплимент, кажется, не пришёлся ко двору. Она посмотрела на него весьма пронзительно — как ножом резанула — и переспросила:

— Тем, что ищу способа выжить?

С ужасом он понял, что краснеет.

Она, очевидно, не могла знать его размышлений о том, что никто не спросит с него, если она погибнет родами; но, конечно, ей хватило ума предугадать, что навязанную жену из ненавистного народа едва ли ждёт «долго и счастливо».

Диэри, меж тем, не отводила от него глаз, и в них стояло настороженное ожидание.

Отведя взгляд, Атьен неохотно признал:

— И этим тоже.

Её усмешку он не увидел.

— Тогда, — заговорила она, — возможно, вы будете так любезны, что расскажете, что мне следует для этого сделать?

— Вы прямолинейны, — взглянул он на неё.

Всё ещё продолжая смотреть на него в упор, она уточнила:

— А вам такое качество в женщинах не по душе?

Покачав головой, он ответил:

— Напротив. Я и надеялся, в самом деле, обсудить прямо перспективы нашего брака.

Примерно расправив складку на юбке, Диэри изобразила готовность внимательно слушать.

Несколько секунд потребовалось Атьену, чтобы собраться с мыслями, затем он заговорил:

— В целом, мои требования ничем не отличаются от того, чему вас и должны были учить. Столичной крепости нужна хозяйка, а мне — спутница, — начал перечислять он. — Думаю, вы представляете себе и набор качеств, и набор навыков, — она напряжённо кивнула, вслушиваясь в каждое слово, — и, естественно, мне потребуются наследники, и я ожидаю, что вы будете для них заботливой матерью, — она снова кивнула. — Излишне ли будет упоминать, — закончил свою речь он, — что лоббирование ниийских интересов…

— Излишне, — резко отбросила она его мысль, как мшистый мусор, сама смутилась этой резкости и добавила: — Я не дура.

Это он и сам успел заметить, но всё же не мог не упомянуть эту сторону их брака — ведь было очевидно, чего от неё ожидал её брат.

Однако, видимо, если он хотел от своей сестры покорности и лояльности — ему стоило действовать иначе. Принцесса явно не была намерена прощать то, как с ней обошлись.

Спустя минуту, обдумав его слова, Диэри резюмировала:

— Что ж, это стандартный набор требований к супруге благородного происхождения, — остро взглянув на Атьена, она уточнила: — И этого будет довольно, чтобы вы смогли забыть, чья я сестра и кто я по рождению?

Он опустил глаза. Как забыть, если каждый раз, глядя на неё, он слышал топот копыт, крики, прерывистые горькие слова о смерти брата?.. мысли и чувства его путались теперь, как клубы зябкого тумана в колючих еловых ветвях.

Атьен не умел управлять — этому учили брата — но умел договариваться. И он знал, что искусство дипломатии требует сейчас от него заявить что-то вроде: «Насколько быстро я смогу забыть — зависит от вас». Это был идеальный ответ, который совершенно чётко задаст тон их отношениям и поставит принцессу в положение, где это ей нужно стараться, добиваться и искать его благосклонности. Ко всему, этот ответ был так же и честен — Атьен ни кривил душой, сформулировав свою позицию именно так.

Но идеальный этот ответ никак не желал выговариваться, вязкой смолой сжимал горло.

Произнести его — означало продекларировать: «Да, ты виновата. Виновата без вины — по факту своего рождения, по факту своей сути. И ты должна искупить то, кто ты есть, и доказать, что тебя можно простить за это».

Он знал принцессу всего два дня — но его уважение к ней стало уже так глубоко, что он не мог продекларировать таких вещей.

— А вы полагаете, нужно это забыть? — наконец, поднял он на неё спокойный взгляд.

Диэри чуть прищурилась, пытаясь проникнуть в таинственный ход его мыслей. Она заметила и его заминку, и отсутствие декларации, которую ожидала.

— Я полагаю, — осторожно сказала она, настороженно отслеживая его реакции, — что прошлая моя жизнь теперь совершенно окончена, и меня саму с нею более ничего не связывает.

Атьен мысленно перевёл дух — умел же ниийский король нажить себе врагов! — и чуть заметно пожал плечами.

— Мне это только на руку, как вы понимаете, — резюмировал он.

Отвернувшись к окну, принцесса усмехнулась. Ему пришла в голову мысль, что она не только мужественна, но и весьма умна.

— Брак предполагает двусторонние отношения, — неожиданно для неё декларировал он, заставив её вздрогнуть и обернуться. — Я высказал свои ожидания — теперь настал ваш черёд, Диэриния.

Он твёрдо встретил её удивлённый взгляд. В конце концов, это она предлагала ему союзы, внушительно размахивая притом кочергой!

Поскольку он очевидно ждал ответа, она медленно выговорила, гипнотизируя его настороженным взглядом:

— Мои ожидания имеют сплошь негативную окраску, и я предпочла бы их не проговаривать, потому что предпочла бы, чтобы они не сбылись.

Отведя взгляд к своему окну, чтобы не смущать её, Атьен непринуждённым тоном отметил, вглядываясь в плывущие мимо пышные еловые ветви:

— Так ведь тогда их стоит называть не ожиданиями, а страхами?

Он не повернулся к ней, но распознал уже знакомую усмешку в голосе:

— Полагаю, так.

Хмыкнув, он быстро взглянул на неё — она так и не сводила с него настороженных глаз — и переспросил:

— А поделиться со мной вы ими не решаетесь, потому что ожидаете, что я почерпну в них идей, вдохновлюсь и воплощу их в жизнь?

К его удивлению, она улыбнулась почти искренне, и в глазах её заблестели живые искорки, которые делали её очень даже хорошенькой в этот момент.

— По совести сказать, — призналась она, — я начинаю надеяться, что нет.

Её улыбка показалась ему большим прогрессом — и он улыбнулся в ответ.

— Попробуем рискнуть? — он нарочно перешёл на шутливый тон, пытаясь снизить тем напряжение между ними. — Быть может, если вы поделитесь хотя бы небольшим вашим страхом — я смогу развеять его прямо сейчас?

Её улыбка сделалась скованной и нарочитой; она опустила взгляд. Он снова обратил своё внимание к окну, давая ей возможность собраться с мыслями и решиться.

Несколько минут в карете стояло молчание, затем Диэри скованно, медленно заговорила:

— Это не то чтобы именно «поделиться страхом», но у меня есть вопрос… — она запнулась, задумалась и высказала: — Ответ на который помог бы мне почувствовать себя спокойнее.

Он чуть повернулся к ней — всё ещё избегая прямого взгляда — и сделал приглашающий жест рукой.

Несколько секунд Диэри снова едва ощутимо шевелила губами — подбирая фразы — потом заговорила осторожно, как человек, который пытается выйти из глухой чащи наугад и боится обнаружить под следующим шагом скрытое болото:

— Ваше отношение ко мне изменилось, Атьен. И я прекрасно понимаю, почему сперва оно было столь враждебным — но совершенно не могу понять, почему оно теперь другое.

Она подняла на него внимательный настороженный взгляд. Ей действительно было вполне понятно, отчего он её ненавидит, и какую именно злость и боль он хотел сорвать на ней. Но чего она понять не могла — так это причин, по которым он отказался от своих планов. Она ни на грош не верила, что её отчаянные меры — кочерга и слова о союзе — могли поколебать его ненависть. И теперь, не в силах разобраться, что именно заставило его смягчиться, она отчаянно боялась, что всё переменится опять — но теперь уж к худшему — и она ничего не сумеет с этим сделать, потому что это не зависит от неё.

В глазах Атьена мелькнула растерянность — он не знал, что ей ответить.

Что осознал, как мерзко срываться на беззащитных? Но ведь он всегда это знал.

Что до него дошло, что она не виновата в его боли? Но и это он знал сразу.

Что он понял, что брата не обрадовала бы такая месть? Ах, как будто он хоть миг сомневался в брате!

У Атьена не было никакого разумного ответа на её вопрос.

Он просто позволил злости и ненависти захватить его сердце — и действовал под их влиянием. Теперь же, освободившись от них, он сам стыдился своего срыва и сам не мог поверить, что дошёл до такого.

Он искал — и не мог найти себе никакого оправдания, которое позволило бы ему теперь сохранить лицо перед Диэри.

Но ему нужно, нужно было что-то ответить ей — и ответить честно, потому что он понимал, почему она спросила именно об этом и почему именно этот ответ мог бы вернуть ей спокойствие.

Отвернувшись к своему окну, Атьен глухо признал:

— Я позволил ненависти, которую питаю к вашему брату, излиться на вас, о чём… о чём теперь искренне сожалею, — запнулся он, бросив на неё быстрый взгляд и в ужасе обнаружив, что она смотрит на него всё так же пристально и внимательно, явно ловя каждое движение мимики и каждый оттенок интонации. — Я понимаю, — чуть твёрже сказал он, прикипая взглядом к точке на стекле, — что это едва ли вас успокоит, и вы вправе задаваться вопросом: «Раз он сорвался однажды — где мои гарантии, что он не сорвётся вновь?» — мысль его запнулась, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы продолжить её: — Мне жаль, что я разрушил ваше доверие, но теперь мне нечего сказать в своё оправдание, кроме как дать обещание, что впредь такого не случится, — он заставил себя посмотреть на неё.

Лицо её было спокойным и внимательным, и таким же спокойным и внимательным был взгляд. Она просто слушала — даже вслушивалась — в каждое его слово и не пыталась перебить или переспросить, и это его ободрило.

Осознав, что он закончил свою речь, она слегка кивнула и тихо ответила:

— Тогда мы были врагами, и вы не обязаны были быть ко мне добрым, поэтому я бы не сказала, что вы потеряли моё доверие, — она снова чуть усмехнулась, уже знакомым ему образом, и добавила: — Не вижу причин не поверить вам теперь, — она кивнула более решительно и резюмировала: — Что ж, вы были правы, этот разговор в самом деле уменьшил мои страхи, — улыбнулась она благодарно.

Он с облегчением перевёл дух.

Почему-то и у него на сердце стало легче.