Что предназначено тебе… Книга первая

13

Сказать, что Стефано Бинзотти был в ярости, значило не сказать ничего.

И не то чтобы член корсиканца был таким уж противным на вкус — напротив, он был крепким и упругим, приятно давил на язык, и в других обстоятельствах, возможно, Стефано и сам бы с удовольствием его пососал.

Стефано бесил в первую очередь сам факт этого не совсем корректного приглашения на чай, когда посреди рабочего дня в управлении раздался звонок, и хриплый голос сообщил, что если через полчаса он не явится в «Il Magnifico castello», его птичку разберут по частям. Потом последовал невнятный всхлип Джессики, и в трубке прозвучал её плачущий голос:

— Стефи… — выдавила она и тут же раздались гудки.

Стефано прекрасно знал к тому времени, чьей резиденцией служит «Il Magnifico castello». Строго говоря, о том, что это место является прибежищем мафии, он был осведомлен уже давно. Доминико был не первым и, скорее всего, не последним боссом, который останавливался здесь. Иногда это было даже удобно — знать, где именно располагается осиное гнездо.

Сейчас, однако, его не волновал никто из постояльцев отеля — кроме одного. Не было сомнений, что именно Таскони так эксцентрично приглашает его на очередное рандеву. И поначалу Стефано вообще не воспринял угрозу всерьёз — скорее, его заставила примчаться по вызову злость.

Вид Джессики, замученной и заплаканной, однако немного его отрезвил.

Таскони был психом — сомнений быть не могло. Но что хуже всего — Таскони получил то, что хотел.

Мысль о том, что месть, возможно, была заслуженной, не тревожила ум Стефано совсем. Таскони был корсиканским дерьмом и вёл себя как дерьмо. И, если уж на то пошло, Джессика вообще была в их разборках ни при чём.

Кроме того, предположение Таскони было в корне неверно. Стефано никогда и ни у кого не сосал до тех пор — просто потому что ему никто не предлагал подобный вариант. Разве что в тюрьме один раз парочка качков поставила такой вопрос — и довольно быстро растеряла половину зубов.

Ощущения, которые он испытывал, когда его член упирался в жёсткую молнию штанов, а другой — корсиканский — член шуровал во рту, были для Стефано абсолютно новы. И он бы с радостью сконцентрировался на них — обдумывая свою горькую судьбу и надрачивая в душе под аккомпанемент бархатистого голоса Таскони в мозгу — если бы выходка корсиканца не поставила для него неожиданно остро решённую уже было проблему с жильём.

Мариано — фото в газетах позволили опознать подручного Таскони довольно легко — явно не собирался Джессику убивать. Он припугнул её, и тем был закончен разговор.

Они вместе покинули подвал и молчали всю дорогу домой. Чувства Стефано по отношению к предавшей его девушке были неоднозначны: с одной стороны, он понимал её. Ей было страшно, и она пострадала по его вине. С другой — молчаливая брезгливость пролегла между ними стеной. Джессика тоже не говорила ничего. Щёки её розовым цветом окрасил стыд. И когда уже на самом подъезде к дому она произнесла осторожно:

— Стефано…

Стефано перебил её:

— Ты напишешь заявление?

Он не знал, хочет он этого или нет. Это было бы правильно. И это помогло бы ему обрести над Таскони и его ублюдочными громилами хоть какую-то власть.

И в то же время впервые в жизни Стефано не хотел — не хотел, чтобы мафиози сел.

Вот это уже было во всех отношениях неправильно, тем более что Стефано абсолютно чётко осознавал, что оппонент его — моральный урод и заслужил основательный отпуск в тюрьме, — но поделать с собой ничего не мог. Он хотел видеть Таскони на свободе. «И в конце концов, есть много других корсиканцев, которые заслужили тур в тюрьму больше него», — подсказывал внутренний голос, которому Стефано привык доверять.

— Заявление? — Джессика резко дёрнулась, затем подавилась смешком, но Стефано видел, как слёзы подступают к её глазам. — Ты в своём уме?! Ничего не произошло!

Стефано кивнул и, хлопнув дверью машины, вышел на тротуар. Он первым подошёл к лифту, а когда Джессика нагнала его, они несколько минут провели в тягостном молчании, нетерпеливо подгоняя едущий с верхних этажей лифт.

Мальчик-лифтёр открыл двери и, поблагодарив его — каждый в отдельности — они так же молча поехали наверх.

Джессика подала голос, только когда Стефано закончил собирать чемодан.

— Я не говорила, что ты должен уезжать, — сказала она.

— Я сказал, — Стефано застегнул молнию и, поднявшись в полный рост, остановился напротив. Джессика поджала губы.

— А если они нападут на меня опять?

— Ничего же не произошло, — ответил Стефано, не сдержав злость, причиной которой, в общем-то, была вовсе не Джессика, и, рванув чемодан за собой, двинулся к выходу.

Ту ночь он провёл в городском парке — в участок Стефано уже не успевал, да и не представлял, где ещё мог бы попытаться отыскать жильё. Все, кого он знал, к тому времени успели отказать.

Было прохладно. Уже наступала осень, но деревья ещё шелестели желтеющей листвой, а в тёмно-синем небе ярко светила полная луна. В её неярких отблесках Стефано, ёжившийся на скамейке, без труда различил единственный автомобиль, стоявший на улице неподалеку. На него снова нахлынула злость. Но нужно было действовать с умом.

Для начала следовало избавиться от чемодана — он существенно снижал манёвренность, а бросать посреди улицы нехитрые пожитки Стефано не хотел. Поднявшись со скамейки, он направился на вокзал.

Пристроив чемодан в камеру хранения, Стефано почувствовал облегчение и, насвистывая вполголоса навязчивый мотивчик, вышел обратно на улицу. Здесь было слишком людно, и кругом сверкали огни неоновых реклам — а Стефано требовалась тишина. Он свернул в ближайший проулок и, продолжая негромко насвистывать, стал двигаться от одной узенькой улочки к другой, пока голоса ресторанов не стихли вдалеке.

Здесь Стефано отыскал небольшой закуток между двух домов, не до конца смыкавшихся между собой, и замер, вжавшись в стену спиной.

Долго ждать не пришлось. Додж, который Стефано уже видел в парке, завернул в проулок. Ехал он не быстро — насколько позволяла узкая дорога и почти полная темнота.

Стефано ринулся поперёк дороги, раздался громогласный гудок, и машина попыталась свернуть вбок, а через секунду водила, оглушительно ругаясь на корсиканском диалекте, выскочил из авто.

— Какого чёрта ты творишь, идиот?! — был его главный и единственный вопрос. Отвечать, впрочем, Стефано не стал. Он попросту заехал корсиканцу с левой в челюсть, а пока тот приходил в себя, закрепил результат ещё несколькими ударами — в корпус, и снова в лицо.

Стефано ожидал, что ему полегчает — но этого не произошло. Он продолжал наносить удары один за другим, прижав корса спиной к стене и не давая рухнуть на мостовую, даже когда тот уже «улетел».

Успокоился Стефано только тогда, когда у него заныло от напряжения плечо — но он определённо не собирался заканчивать вечер так. В последний раз пнув корсиканца, сползающего на землю вдоль стены, Стефано занял его место за рулём и завёл мотор.

Доминико той ночью уснуть не мог. Картины недавнего свидания продолжали будоражить его — да и злость всё ещё давала о себе знать.

О чувстве вины, конечно же, речи не шло, но ему было жаль, что встречи с Бинзотти были так коротки. Доминико хотел ещё. Хотел втрахиваться в послушное тело Бинзотти ночь напролёт, оглаживать его по покрывшейся испариной спине. Доминико не понимал, какого чёрта коп может быть так хорош — какой-то дикой, совершенно неестественной для ищейки красотой.

Стефано должен был стать одним из «людей чести» — Доминико видел эту яростную силу в его глазах. Не было сомнений — сицилиец так же любил власть, как и он сам. Но коп почему-то оказался на другой стороне.

Это разочаровывало — и одновременно порождало особый азарт. Один только минет не мог изменить в отношении к Бинзотти ничего. Доминико хотел согнуть его пополам, а может быть, даже сломать.

Мысли эти, сопровождавшиеся время от времени поглаживаниями между ног, в конце концов закончились не только лужицей спермы на дорогих простынях, но и чувством дикой жажды, с которым Доминико справиться никак не мог.

Он поднялся с кровати. В голове шумело, как будто он только что протрезвел. Открыл мини-бар. Тихонько выругался, не обнаружив там ничего, кроме выставленного по запредельным ценам дешёвого мексиканского коньяка и нескольких бутылочек с химической, замешанной на кофеине газированной водой.

Доминико пересек комнату от двери до окна и назад. Можно было, конечно, выпить воды из-под крана — что он и попытался сделать. Но тут же выплюнул противную жидкость, которая отдавала фтором, а в виду того, что стояла глубокая ночь, ещё и выплёскивалась из крана с трудом.

Тихонько ругаясь вполголоса, Доминико нашарил рубашку и брюки и, кое-как натянув костюм, снова подошёл к двери. Провёл руками по волосам, поправил пиджак. Привычным жестом проверил кобуру — его верный кольт со срезанной мушкой холодно сверкнул в полумраке комнаты. Иногда доли секунды играли решающую роль — и возможность выхватить оружие, не цепляясь за кобуру или одежду, могла сохранить жизнь. В кармане лежал второй — небольшая подстраховка на случай, если дела пойдут совсем не хорошо.

Будить охрану Доминико не стал — в конце концов, Сартен был одним из крупнейших городов Корсики, и жизнь никогда не утихала за окном. Доминико просто собирался отыскать бар и посидеть там, пока не прийдёт в себя.

Доминико спустился на первый этаж и, миновав пустую стойку ресепшена, вышел на узкую улочку, протянувшуюся под окном.

Он успел сделать с пару десятков шагов и замедлил шаг, разглядев стоявший невдалеке знакомый додж — которого, насколько знал Доминико, здесь быть не должно.

В следующую секунду чёрная тень закрыла свет. Доминико потянулся к кобуре, но нападавший первым отвёл в сторону полу его пиджака. Вырвал револьвер Доминико из кобуры и оставил себе.

Вторая рука корсиканца метнулась к карману — но он не успел. Второй пистолет прозвенел по камням, отлетая прочь.

Доминико оказался прижат к шершавой грязной стене щекой. Над ухом слышалось шумное дыхание. Тяжёлое, горячее тело, прижимало Доминико всем весом к этой же стене.

— Какого чёрта? — выдохнул корсиканец.

— Buongiorno, bambino. Ты по мне скучал?

Доминико прошибло током — всё тело вздрогнуло, член подпрыгнул, а тело, накрывшее его, показалось ещё горячей.

— Всё время думал о тебе… — выдохнул он.

— Мечтал, что снова почувствуешь мой член в себе?

— Вообще-то, я думал о чём-то… другом… — Доминико запнулся, обнаружив, что рука Бинзотти обхаживает его зад. Тело прогнулось, невольно подставляясь под грубые ласки.

— Какая же ты шлюшка, корс.

— Разве я облизывал на глазах у охраны корсиканский член?

— Ты чёртов эксгибиционист, корс, — выдохнул Стефано у самого уха Доминико, — ты тащишься, когда смотрят, да? Уверен, за нами и теперь наблюдает кто-нибудь.

Доминико сглотнул, пытаясь сосредоточиться на последних словах. Его собственной охраны, кажется, рядом быть не должно, правда, откуда-то взялся додж…

— Позвать ту парочку, что наблюдает за нами из окна?

— Урод… — выплюнул Доминико, когда пальцы Стефано нашарили его ремень и, легко расправившись с пряжкой, рванули вниз штаны.

Стефано надавил на поясницу своей жертвы, заставляя сильнее прогнуться в спине. Доминико попытался воспротивиться, но поза была не та, в которой можно было сильно возражать.

Стефано закинул на спину корсиканцу полы пиджака и провёл дулом кольта по ложбинке между ягодиц, а затем уткнулся им в промежность повыше мошонки.

Доминико сглотнул. Ему было страшно. Так страшно ему не было ещё никогда. И в то же время кровь продолжала бушевать в паху, едва не разрывая член.

— Разработай для меня свой сладкий зад, — шепнул Стефано, и в следующую секунду Доминико ощутил на краешке уха лёгкий, игривый укус.

— Пошёл ты… — выдавил корсиканец.

— Как скажешь… — почти пропел Стефано.

Ответить Доминико не успел — дуло револьвера вошло в него, раздвигая нежные стенки. Внутри, вперемешку с нездоровым возбуждением расцвела боль.

— Будешь дёргаться — случайно нажму на курок, — нос Стефано прошёлся по шее корсиканца, покрывшейся испариной.

Доминико приглушённо вскрикнул, когда револьвер задвигался в нём, но тут же закусил запястье.

— Не шуми… — прошептал Стефано, но Доминико не надо было напоминать. Он не больше, чем Бинзотти, хотел, чтобы их застали вот так.

Движения кольта стали неторопливыми, почти ласкающими, и хотя они продолжали причинять боль, стенки заднего прохода постепенно подстраивались и теперь уже нежно обнимали дуло.

— Урод… — выдохнул Таскони.

— Да, босс… — Стефано отодвинул в сторону воротничок рубашки и несильно куснул Доминико за плечо.

— Какой кайф трахать меня железным стволом?

— Кайф знать, что ты, паршивый корсиканец, прогибаешься и стонешь подо мной, — револьвер резко двинулся внутри и анус рванула резкая боль.

— У самого не стоит?..

— Хочешь потрогать?..

Корсиканец попытался возразить, но Стефано вывернул ему руку до боли и прижал к собственному члену, заставляя погладить набухший бугор.

— Как твоя птичка? — выдохнул корсиканец, но ему не удалось Стефано зацепить.

— Моя птичка рвётся к тебе… — прошептал коп и, расстегнув ширинку, заставил Доминико сдавить его член.

Рука ныла. Зад разрывала боль. Собственный член при каждом неловком движении ударялся чувствительной головкой о шершавую стену.

Доминико едва не выл каждый раз, когда ствол глубже входил в него, задевая какой-то позорный для него нервный узелок.

— Урод, урод, урод… — продолжал шептать он.

Всё закончилось резко — когда горячее семя вылилось ему на ладонь.

Исчезли одновременно и член, и револьвер.

Доминико сполз на землю, почти что рухнул, и пока он соображал, как встать, сицилиец уже исчез в темноте.

Доминико взвыл и громко выругался. Член по-прежнему горел, но он пока ещё не настолько свихнулся, чтобы дрочить на поимевшего его сицилийца в грязной подворотне.

Кое-как застегнувшись, Доминико побрёл обратно в отель — только у самой двери номера вспомнив, что так и не нашёл что попить. Жажда к тому времени мучила его вдвойне.