Чтобы желания сбывались

1

— Садись, ешь, — Кирочка поставила на стол тарелку с грязно-белым дымящимся содержимым непонятной консистенции.

— Ты сама это готовила? — попытался уточнить Эрн, разглядывая поданную снедь с некоторой опаской.

Кирочка обиделась:

— Ну, я, конечно, не президентский повар, но, поверь, это вполне съедобно…

— Хотелось бы… — Эрн обречённо погрузил ложку в крутую клочковатую массу, — что это хоть?

— Манная каша.

— Понятно… — вздохнул юный чародей.

В Интернете Кирочка прочитала, что всевозможные каши рекомендуется делать основной составляющей рациона детей. До нынешнего момента она вообще не задумывалась, чем их кормят.

— Вообще-то я люблю сырники… — протянул Эрн тоскливо, с трудом проглотив откусанный от бесформенного кашного чудовища кусочек.

— Ну, тогда проделай дыру в пространстве и достань их оттуда! — рассерженно съязвила Кирочка, — Я не умею готовить такое! Да это и не входит в мои обязанности! Я охранник, а не кухарка!

— Дыру говоришь? — усмехнулся Эрн, — это можно…

Он вытянул руку вперёд, пространство под его пальцами слегка сморщилось, словно он нажал на прозрачный надувной мяч, и навстречу ему из этой пространственной ряби вынырнуло блюдо с внушительной горкой свежих румяных сырников. По кухне моментально распространился их нежный ванильный аромат.

Кирочка так и застыла у стола с ложкой в руке, изумлённо округлив свои большие графитовые глаза.

— Ой… — сказал Эрн, слегка склоняясь над столом и осторожно прикладывая ладонь ко лбу.

— Что такое?

— Голова закружилась…

— Иди, приляг, — встревожилась Кирочка, она думала, что юный чародей всё ещё испытывает дискомфорт от сверхмощных наручников, так опрометчиво на него надетых, и чувствовала себя виноватой.

— Нет-нет. Это ничего… Так теперь почти всегда, когда я колдую…

— Всё равно приляг.

— Ну, уж дудки, я сначала поем, — изрёк Эрн, взявшись за сырник, — я жутко голодный. А то как бы не получилось, что проснусь назавтра, а тут пустое блюдо. Обычно у девушек, которые не умеют готовить, отличный аппетит на чужую стряпню.

— Может, всё-таки поделишься? — спросила Кирочка с надеждой, её ноздри улавливали аппетитный дух свежеприготовленных сырников, извлечённых чёрт знает откуда, да и желудок прозрачно намекал ей, что пора бы чего-нибудь перекусить.

Юный чародей с набитым ртом промычал нечто нечленораздельное и отрицательно помотал головой.

— Вредина, — с досадой буркнула Кирочка, — доешь и иди спать.

Когда Эрн справился с ужином, она проводила его в комнату и легонько подтолкнула к кровати.

— Давай, живо, время уже недетское.

— Может, мне ещё мультики на ночь и колыбельную споёшь? — подросток обиженно скривил губки, этот мимический жест хоть и казался признаком некоторой избалованности, но выглядел до невероятности мило, — я уже не маленький…

— Но, тем не менее, тебе пора спать, — безапелляционно заявила Кирочка; она немного досадовала на себя за то, что совсем не умеет обращаться с детьми.

— Ну… ладно… — нехотя согласился Эрн, присаживаясь на кровать, — только, — он опустил голову, и длинная чёлка занавесила его глаза, — ты выйди куда-нибудь, пока я раздеваюсь…

— Нет. К сожалению, это невозможно. Я должна быть рядом с тобой всё время. Наверняка Магистр попытается тебя вернуть. И, не сомневайся, он выберет именно тот момент, когда это будет легче всего сделать. Не волнуйся, — добавила Кира после небольшой паузы, — я не буду на тебя смотреть. Лучше погляжу в окно, видишь, какой нынче закат.

С высоты сорок первого этажа открывался божественно-прекрасный вид. На фоне оранжевой, розовой, багровой органзы вечерней зари разливалось зелёное озеро парка Первых Свиданий, темнели далёкие купола храма Истинной Веры, и вырисовывались чётко, словно перьевой ручкой, острые шипы телевизионных вышек и очертания огромных, точно скелеты динозавров, виадуков на САД…

А краешком глаза Кира мельком, почти случайно, ведь никак нельзя было допускать, чтобы Эрн надолго покидал поле её зрения, увидела, как его чистая, нежная, вся сразу покрывшаяся взбудоражившимися прозрачными волосками, молодая кожа засветилась в полумраке комнаты, когда он торопливо стянул через голову футболку.

— С чего вы вообще взяли, что Друбенс хочет меня убить? — спросил Эрн; тут же раздалось два негромких глухих удара об пол, это парнишка небрежно сбросил свои кеды.

— Потому что у него нет никаких других причин внезапно начать проявлять заботу по отношению к тебе, кроме личной заинтересованности. Ты ведь ему никто, верно? Тогда с чего это он вдруг к совершенно чужому мальчику со всей душой и материальной базой-то, а? Ты нужен ему, Эрн. И мы не знаем — зачем.

Об пол жалобно звякнула маленькая пряжка джинсов, которые Эрн стаскивал совсем по-детски, вывернув наизнанку.

— Погоди, но с таким же успехом я могу предположить, что ты чего-то от меня хочешь? Зачем-то ведь ты варишь мне кашу? Укладываешь вот сейчас спать?

— В свою постель, между прочим, — пояснила Кирочка ворчливо, потом продолжила уже серьёзно, провожая взглядом парящую птицу на полотне ровного зеленоватого неба выше заката, — нет, Эрн. Я — совсем другое дело. Таков мой служебный долг. Офицер Особого Подразделения по надзору за сверхъестественным не задаёт вопросов. Он исполняет приказ…

— Ясно.

Юный чародей уже успел нырнуть под одеяло. Его вещи кучкой лежали на полу у кровати. Кирочка вздохнула. Дети есть дети!

— А, может, Друбенс хотел сотрудничать со мной? Почему ты не допускаешь мысли, что я интересовал его как партнёр, а не как потенциальная жертва?

— Ооооо! — Кирочка рассмеялась, — для этого ты слишком молод. Кроме того, с партнёрами принято делиться, что не всегда приятно.

— Ты знаешь, — Эрн немного привстал на постели, выпростав из-под одеяла тонкую руку, — мне кажется, что вы представляете себе Друбенса гораздо бОльшим негодяем, чем он есть на самом деле. Он ведь добрый старик, хоть и чудаковатый.

— В том то и дело. Заблуждения порою гораздо страшнее злого умысла, Эрн, — Кирочка села за стол, достала пистолет из кобуры и положила его перед собой, — кто-то может быть абсолютно уверен в том, что служит всеобщему благу, и творить при этом такое, что не приведи Господь. Потому нам не слишком важно, негодяй Друбенс или просто фанатик, наша задача — предотвратить беду, если таковая грозит кому-нибудь от него.

— Зачем тебе пистолет? — юный маг с интересом наблюдал за Кирочкой, она тщательно протёрла оружие и теперь наливала себе в мерный стаканчик из маленькой бутылочки энергетический коктейль — вязкую жидкость насыщенного малинового цвета.

— Это не совсем обычный пистолет, а генератор ОВЗ, — единственное на сегодняшний момент материальное оружие против колдунов, поскольку при определённых условиях он способен уничтожать информацию, стирать её, что в некоторых случаях практически эквивалентно повороту времени вспять, — объяснила Кирочка, — вот, к примеру, если Друбенс сейчас появится здесь, и я направлю на него излучатель, мощности пистолета не хватит, конечно, на то, чтобы уничтожить его совсем, он слишком стар и слишком силён, он живёт четыреста лет, он прочитал столько древних книг, он ушёл корнями в глубину веков, эти информационные корни не вырвать так просто, будто огородный сорняк… Но чтобы ненадолго выдворить Друбенса отсюда — энергии выстрела будет вполне достаточно. Импульс пистолета сотрёт его последний пространственно-временной след, длиною в несколько минут — магистр Белой Луны довольно крупный объект — а выразится это в том, что почтенный маг вдруг обнаружит себя дома, более того, он даже забудет, что соизволил посетить нас. …Вообще говоря, уже поздно, Эрн, — опомнилась Кирочка, она встряхнула мерный стаканчик и махом осушила его, — спи.

— А ты?

— Обо мне не тревожься, я тут посижу тихонько, — ответила она, достав из сумки книгу и зашелестев страницами.

— И спать не будешь?

— Нет, не положено мне, — Кира механическим движением переложила пистолет с одного места на столе на другое, он негромко стукнул по дереву, — утром меня сменит Крайст, мы с ним дежурим около тебя сутки через сутки, мой юный друг, — Кирочка покровительственно улыбнулась, — так что до послезавтра, спокойной ночи.

2

— Кукарекуууу!

«Что за ерунда? Откуда петухи в городской квартире?» — Эрн, морщась от света, неохотно приоткрыл один глаз.

— Всё. Пойман. Не притворяйся спящим. — На корточках перед кроватью сидел Билл Крайст, весело сияя своими ярко-голубыми глазами.

— Ааа… Это ты сейчас так орал по-петушиному? — Эрн облегчённо откинулся на подушку, — здорово это у тебя получается! Я почти поверил.

— …Ладно, — проигнорировав комплимент, Билл взглянул на часы, — ты чертовски меня задерживаешь, лежебока. Надо мотнуться кое по каким делам, одевайся, едем. Я купил тебе завтрак. Разогреешь его в микроволновой печи, не вынимая из коробки.

— Сам разогреешь. Я с техникой не особенно лажу. Или она со мной. Короче, в моём присутствии она иногда дымится, искрит или ещё как-нибудь выражает своё недовольство, — сообщил Эрн, потягиваясь.

— Хорошо. Это уважительная причина. Кирина микроволновка никак не провинилась и вполне заслуживает долгую и счастливую жизнь. Я пошёл. По возвращении хотелось бы видеть тебя одетым.

Заглянув в комнату несколько минут спустя, Билл не обнаружил там Эрна. С неудовольствием признаваясь себе в том, что начинает паниковать, он кинулся обыскивать квартиру. К счастью, местонахождение недавно проснувшегося человека вполне предсказуемо. Юный чародей нашёлся в ванной. Он зачем-то старательно запихивал одеяло в барабан стиральной машины.

— Эй, деревянная башка, ты что делаешь?! — воскликнул Билл, испытывая радостное облегчение.

Эрн обернулся к нему с виноватым и испуганным видом.

— Одеяло, вот, постирать хочу… — пробормотал он.

На передней панели стиральной машины, несмотря на то, что она была выключена из розетки, замигал красный огонёк. Билл удивленно наблюдал за этим странным явлением природы.

— Я ей, кажется, понравился, — тихо пояснил Эрн, он говорил, как будто в чём-то оправдываясь, и продолжал выглядеть, как пойманный вор.

— Это как?

— У всякого объекта есть своя душа, если выражаться поэтически, или, иначе, энерго-информационное поле. Ты либо вписываешься в него, либо нет…

— Расскажешь об этом поподробнее, — не слишком вежливо оборвал колдуна Билл, — но не сейчас. Мы спешим. Но на кой чёрт ты вообще это затеял? На мой взгляд, одеяло ни в какой стирке не нуждается! Положи его на место.

— А на мой нуждается! — Эрн рассердился и испугался одновременно, это сложное чувство немедленно изобразилось у него на лице, оно слегка вытянулось и побледнело. Настенный светильник в форме рыбы, истерично замигав, спустя несколько мгновений, погас.

Поведение подростка показалось Биллу неадекватным. Он начал мысленно подыскивать ему разумные объяснения.

— У тебя что, энурез? — осторожно спросил он. К счастью, Эрн не знал этого слова. В противном случае, невинное предположение могло бы стоить Биллу жизни. Юного мага явно что-то встревожило. А при таких обстоятельствах сила практически непредсказуема, и бывает достаточно малейшего повода для того, чтобы она обрушилась на источник раздражения.

— Да сам ты этот твой эээ… — Эрн неопределенно потряс руками в воздухе, так, словно это могло помочь ему вспомнить нужное слово, а потом сердито добавил, — я не отдам одеяло.

Вид у него был очень грозный, он спиной заслонял открытый барабан стиральной машины. Будто бы Билл собирался отнимать это одеяло силой!

Стоя в дверях Кирочкиной ванной, он смотрел на Эрна с искренним изумлением, и тут его точно прожгло: на внутреннем экране мелькнуло далёкое воспоминание…

Ленивое дачное лето, долгие солнечные дни, Чарли… Эрн удивительно был на него похож. Не внешне, разумеется. Иначе: тоньше, таинственнее. Такие сходства невозможно объяснить, но они всегда бросаются в глаза; это напоминает ощущение, какое испытываешь, когда смотришь на знакомого человека и, сам не понимая почему, хочешь назвать его другим именем, которое, как тебе думается, лучше ему подходит, на которое он больше «похож». С виду Эрн и Чарли не имели ничего общего, но они оба как будто бы излучали некие загадочные волны, в этом и заключалось для Билла их неизъяснимое сродство. В какой-то момент ему даже начало казаться, что он видит перед собою своего погибшего друга. Безотчётно он соединил в своём сознании образ Эрна с образом Чарли; это получилось очень легко, ведь Эрну сейчас было почти пятнадцать, точно так же как и пропавшему много лет назад мальчику, он был хрупок и последнее детство так же прелестно и трогательно переплелось в нём с зарождающейся мужественностью, как когда-то в Чарли; поэтому та любовь, которую питал Билл к Чарли тогда так просто перекинулась теперь на Эрна; один мальчик стал продолжением другого, он отражал его, прошлого, давно ушедшего, в реальности, подобно тому, как линза даёт на стене увеличенное изображение маленькой свечки…

— Ну, хорошо, Эрн, мы постираем твоё одеяло, если ты хочешь, я тебе помогу, не волнуйся, — капитулировал Билл, — только объясни мне, почему это так необходимо, мы ведь друзья, а друзья ничего не должны скрывать друг от друга.

— Я уже слышал эту фразу. От Ехиры. — Эрн недоверчиво хмыкнул, — меня не купишь дешёвыми трюками из карманных справочников по психологии.

— Ладно. Я сдаюсь. — Билл картинно поднял вверх обе руки, он немного обиделся, ведь порыв его дружелюбия был вполне искренним, — Никаких трюков. Просто ты странно себя ведёшь, и мне чертовски любопытно. Вот и всё.

Эрн опустил ресницы. Он давно уже ощущал необходимость поделиться с кем-нибудь накопившимися тревогами, поскольку Томми со всеми его хвалёными познаниями в медицине и многолетним гайморитным стажем в своё время не сказал ему ничего вразумительного. Больше друзей у него не было, потом он совершенно неожиданно угодил в плен к Магистру, где их тоже, разумеется, не приобрёл, а Билл Крайст вполне подошёл бы на эту роль, Эрну нравился этот парень, всегда такой весёлый и легкомысленный, но в то же время — Эрн это чувствовал — такой надёжный. Подростки часто нуждаются в поддержке или совете кого-то на их взгляд более сильного и опытного, особенно при недостаточно тесном контакте с родителями; а бедняга Дирк так много работал, стараясь как можно лучше обеспечить сына, что у него иногда не хватало времени даже просто поговорить с ним, постоянные дежурства изматывали его, и порою, вернувшись со смены, он засыпал прямо за кухонным столом, возле своей недоеденной порции…

Крайст ждал. Он стоял, молча, стараясь улавливать малейшие изменения в лице Эрна. Он понимал всю важность момента и боялся каким-нибудь некстати вырвавшимся словцом или небрежным жестом спугнуть зарождающееся доверие подростка.

И юный чародей решился. Он рассказал Биллу про «гной». А тот, выслушивая это весьма любопытное повествование, делал над собою поистине титанические усилия, чтобы не расхохотаться: поединок был напряжённым, но смех всё же одолел его, — Билл мог поклясться, что это самое забавное заблуждение из всех, с которыми ему доводилось сталкиваться в жизни!

— Господи, Боже… — пробормотал он, пытаясь сладить с неудержимой улыбкой, — Ручаюсь, что твоя деревянная башка твёрже всякой другой деревянной башки в мире! Гной! Ха-ха! Это ж надо! Ха-ха! Нарочно такого не придумаешь! Что ты делал на уроках полового воспитания в школе?

— Я их прогуливал, — мрачно процедил Эрн.

Реакция Билла на столь трудно давшееся ему признание была для него неожиданной и, пожалуй, даже обидной. Но, что удивительно, она не оттолкнула его от нового товарища. В смехе Крайста чувствовалась и надёжная поддержка, и простосердечное умиление старшего; безудержное веселье этого белозубого парня не только способно было заразить кого угодно, но и обладало чудодейственным свойством — вселяло в окружающих уверенность и спокойствие. Уж если этот человек смеётся, так значит точно бояться нечего!

— Получается, ничего у меня не загноилось? — на всякий случай хмурясь, осторожно спросил Эрн.

— Детство у тебя загноилось, вот что… — ответил с совершенно серьёзным лицом лейтенант Крайст, — существует болезнь такая — загноение детства. Абсолютно все люди ею в определённом возрасте заболевают. Но, что весьма утешительно, за всю историю человечества от неё никто ещё не умирал.

Эрн смотрел на него доверчиво, благодарно, жалобно.

— Вот что, — Крайст хлопнул себя по нагрудному карману рубашки, — у меня есть для тебя подарок. Когда я поступал на службу, я отдал эту монетку Айне Мерроуз, теперь она вернула её мне. В своё время, ещё мальчиком, я получил её от самого Друбенса.

Билл не без труда извлёк из узкого кармана золотой империал. У него на ладони монета скупо поблескивала в лучах электрического света.

— Держи.

Эрн нерешительно протянул руку.

Крайст медленно опустил на неё империал и своими руками сжал маленькие пальцы Эрна в кулак.

— В знак дружбы, — добавил он.

— Спасибо, — пробормотал юный колдун с растроганной полуулыбкой.

Внезапно в кулаке у него засветилось. Неудержимое яркое золотое сияние прорывалось наружу между тонкими белыми пальчиками Эрна.

— О, Господи, что это?! — испуганно воскликнул подросток.

Он расправил ладонь. Золотой империал на ней воссиял так сильно, что больно стало глазам; точно маленький кусок солнца, если бы можно было держать его в руках.

— Наверное, Друбенс тогда решил, что я это ты… — тихо сказал Крайст.

Он протянул руку и осторожно забрал у Эрна империал, который, тотчас же перестав светиться, превратился в обыкновенную старую блёклую монету.

3

— Зачем мы пришли сюда, — спросил юный волшебник, — ведь это же здание школы?

— Так точно. Друбенс ни черта не заботился о твоём будущем, и это ещё раз доказывает, что он имел намерение тебя убить. Не сейчас, так позже. А теперь за тебя отвечает Особое Подразделение, и потому ты вынужден будешь ходить в школу.

Кирочка, запрокинув голову с тугим пучком волос на затылке, внимательно изучала вывешенный в холле план здания.

— Но я не хочу ходить в школу! — Эрн капризно скривил губки.

— Образование является обязательным для всех граждан, включая могущественных колдунов, — строго сказала Кира, — тебе придётся смириться с этим. Занятия уже начались, ты прилично отстал, и нужно будет поднажать на учёбу, а сейчас требуется пройти медосмотр.

Протащив Эрна за руку, как маленького, несколькими коридорами, Кирочка смело толкнула дверь какого-то кабинета. Внутри всё было отделано крупным светлым кафелем, а за столом-партой, установленном возле окна, наполовину замазанного белой краской, сидела неприятная на вид женщина средних лет в белом халате с длинным лицом и крашеными чёрными волосами.

— Мы на медосмотр. Это к вам? — осведомилась Кира.

— Какой класс? — хмуро спросила женщина.

— Шестой, — ответила Кирочка за Эрна, вталкивая его в кабинет.

— Я погляжу, взрослый парень у вас… Второй раз что ли?

Кирочке пришлось кивнуть.

— Сколько лет?

— Четырнадцать… — пришибленно пробормотал Эрн.

— Ну, позорник! Ты так бороду отрастишь, а школу не кончишь! — недовольно пробурчала женщина в халате, написала что-то в чистой карте и добавила казённо, — Раздевайся!

— Совсем? — оробело поинтересовался Эрн.

— До трусов. — был ворчливый ответ, — Как дикарь с острова, ей богу! Никогда осмотров, что ли не проходил? А вы что стоите? — женщина-медработник недобро взглянула на Киру, — выйдите из кабинета.

— Позвольте мне остаться.

— Это не по правилам. Выйдите!

— Я должностное лицо, — твёрдо сказала Кира.

— Какое-какое лицо? — небрежно переспросила женщина, сощурившись на неё.

— Долж-ност-но-е… — начиная немного раздражаться, по слогам повторила лейтенант Лунь и, отодвинув полу джинсовой куртки, продемонстрировала заткнутый за пояс пистолет.

— А… а… Ясно, — несколько смешавшись, пробормотала женщина в халате, — Ну так, что, — повернулась она к Эрну, — ты готов? Голос её после демонстрации пистолета заметно потеплел.

Эрн уже успел стащить с себя футболку и джинсы, и стоял теперь босиком на массажном резиновом коврике в одних светло-серых облегающих трусах-боксёрах. Он зябко поёживался, обхватывая себя скрещёнными на груди руками. В кабинете был сквозняк, и нежная кожа его покрылась бугорками мурашек и расправила свои тонкие прозрачные волоски.

— Сейчас я тебя послушаю, — сказала женщина-медработник и решительно направилась к Эрну со стетоскопом, — встань прямо.

Он повиновался. Холодная круглая блямба стетоскопа по нескольку раз присосалась к его груди и к спинке.

— Всё в порядке, — сказала женщина в халате и, пометив что-то в карте, снова направилась к Эрну.

— Аллергии есть? — спросила она на ходу.

Он помотал головой.

— Операции были?

— Нет.

— Отлично.

Женщина-медработник подошла почти вплотную к Эрну.

— Теперь мне нужно ещё кое-что посмотреть, — произнесла она загадочно и с привычной уверенностью потянулась к резинке боксёров, — это недолго.

— Не трогайте! — подавшись вперёд, воскликнула Кира с тревогой.

— Но мне нужно посмотреть, — спокойно удивилась женщина, остановив руку на полпути, — в форме есть соответствующая графа…

— Мне плевать на вашу графу. Я сопровождаю несовершеннолетнего и имею полное право регламентировать ваш осмотр, — выпалила Кирочка, напустив на себя как можно более самоуверенный и наглый вид; она не на шутку встревожилась, опасаясь реакции загадочного электричества, призванного защищать Эрна, и хотела, чтобы её несуразный выпад сошёл за потакание каким-то экзотическим родительским капризам. Её безотлучное присутствие рядом с парнишкой, ежесекундная настороженность, пистолет на поясе — со стороны это всё выглядело подозрительно. Надо было соответствовать какой-нибудь легенде, в которую бы легко верилось простым людям. Пусть думают, скажем, будто Эрн сынок каких-нибудь важных шишек, и к нему приставлена личная охрана.

— Это обязательно, я должна посмотреть. — упрямо повторила женщина.

— Обойдётесь.

— Да что это, в конце концов, такое?! Я медицинский работник. Вы мне мешаете! — сталкиваясь с чем-то неожиданным и непонятным, некоторые люди зачем-то продолжают с невиданным упорством действовать по стандартной схеме, будто стараясь силой подмять под себя подобно асфальтовому катку, разбушевавшиеся обстоятельства. Владычица школьного медкабинета была настолько убеждена в собственной правоте, что даже рассердилась. Она, дескать, уже двадцать лет осматривает детей, и прежде никто столь вероломно не восставал против неё!

— Выйдите из кабинета, — велела она Кирочке с холодной враждебностью в голосе и повторила попытку прикоснуться к резинке, прильнувшей к хорошенькому животику Эрна.

— Не трогайте, я сказала! — воскликнула Кирочка, еле сдерживая прорывающуюся панику, и нервным движением выхватила из-за пояса пистолет.

— Ладно-ладно… — ошарашенно забормотала женщина-медработник, поднимая руки и расправляя пальцы в знак того, что не собирается прикасаться к подростку.

— А теперь пишите, — приказала Кирочка, — в карту, что вы посмотрели всё, что надо.

— Хорошо-хорошо, — женщина-медработник попятилась к столу, — всё напишу. Только пушку уберите. Вам нервы лечить надо.

— Я учту, — ответила Кирочка с улыбкой облегчения, вкладывая пистолет в кобуру. — Идём, Эрн…

— Ну, народ пошёл… — недовольно пробурчала себе под нос, дописывая что-то в карте, женщина в халате, едва за ними закрылась дверь. — Сумасшедшие… И кто им только выдаёт лицензии на ношение оружия? Халтурит комиссия. Или взятки берёт.

— Спасибо, что заступилась за меня, — прочувствовано сказал Кирочке Эрн, когда они вышли, — эта тётка ужасно мне не понравилась. Я вообще не люблю, когда меня трогают.

— Не за что тут благодарить. Ты наивен, если думаешь, что я сделала это для тебя, — сухо ответила Кира.

— Тогда зачем? — удивился подросток.

— А что, я могла, по-твоему, допустить, чтобы её дернуло высоковольтным током? Вдруг включился бы этот твой электрический колпак! — Кирочка добыла из нагрудного кармана сигарету и нервно прикурила, только теперь Эрн заметил, что у неё немного дрожат пальцы, — Я спасала медицинского работника. Это был мой долг.

Она жадно затягивалась, отвернувшись. Эрн молча шёл рядом, разглядывая асфальт у себя под ногами. Он думал о том, что служба у Кирочки отнюдь не такая простая, как кажется на первый взгляд. А иногда и опасная.

— Как ты будешь охранять меня в школе? Ты ведь не собираешься сидеть со мною за одной партой на каждом уроке?

— Нет, я буду только встречать и провожать тебя. Школа — вполне безопасное место. Ни один уважающий себя колдун не станет применять магию публично.

Чем больше свидетелей, тем сильнее расход энергии, это известная закономерность, ведь каждого из тех, кто ВИДЕЛ, необходимо в увиденном УБЕДИТЬ, то есть сделать так, чтобы он поверил собственным органам восприятия, на это тоже требуются силы, и немалые, но иначе никак — сопротивление сомнения неубеждённого свидетеля будет мешать колдовству, и если маг не слишком силён, оно даже может повернуть процесс вспять.

Снова наступило молчание. В присутствии лейтенанта Лунь Эрн всегда ощущал стеснение, а она, должно быть, всё ещё переживала свою неуклюжую выходку в кабинете, хмурилась и раздражённо покусывала нижнюю губу. Из-за деревьев показалось ленивое осеннее солнце, полустёртое облаками, его рассеянный свет ронял на мокрый асфальт белые блики.

— Как по твоему мнению оно работает?

— Что? — Переспросила Кирочка. Заметно было, что перед этим мысли её витали где-то далеко, и возвращались теперь оттуда не слишком охотно.

— Электрическое поле, которое… охраняет меня, — пояснил Эрн. Когда он произносил последние слова, лёгкая тень смущения скользнула по его лицу, мимоходом подчеркнув его ясность и нежный молодой цвет.

«И зачем это, почему?» — думала Кира, украдкой поглядывая на него, она уже находила в себе зачатки той болезненной тревожности, которую может разбудить красота, когда ты точно уверен, что этой красоте не суждено принадлежать тебе никогда; похожим образом писателей захватывает совершенство чужого слова, а художников — полотна гениальных предшественников. Она ощущала свою беспомощность и ничтожность рядом с той великой творящей силой природы, что оказалась способна так соединить, скомбинировать все черты, чтобы настолько гармонично и правильно они сочетались! Эрн был так хорош, что при каждом взгляде на него накатывала волна смиренного принятия бессмысленности бытия; словно венцом всего процесса творения, всей эволюции был он; но сама по себе красота ничего не объясняла, и только сильнее мучил, бередил душу вечный вопрос: для чего всё это немыслимое совершенство порождено — в чём цель красоты? в чем её польза? — красота не имеет смысла; но она — есть единственный результат вечных творческих поисков Вселенной; бесчисленное разнообразие объектов, невероятное множество комбинаций и всё ради того, чтобы… всего единожды — ведь ничто не способно повториться — произвести на свет божий нечто вроде Эрна…

— Я не знаю, — небрежно ответила Кира, заставляя себя отвести глаза, — вероятно, защита активируется, когда кто-то прикасается к тебе.

— А мне кажется, что ОНО — Эрн отзывался о светящемся куполе словно о разумном существе, причём довольно почтительно, — чувствует намерение, с которым прикасаются… Когда до меня дотронулась ТА — он выделил это местоимение интонацией, — женщина, оно включилось почти сразу…

— Что за женщина? — быстро спросила Кира. Эрну почудилось, что её глаза сверкнули при этом неодобрительно.

— Да так… Одна… Знакомая Друбенса… — юному колдуну показалось невозможным ответить правду именно сейчас, именно на этот вопрос и именно этой девушке. Кира испытующе глядела на него из-под козырька фуражки.

— Ладно, меня это не касается, — сказала она сухо, — я делаю свою работу, а купол свою.

— Оно, может, — робко предположил Эрн, — и вообще не отреагировало бы на эту кикимору из медкабинета… Не нужно было, мне кажется, поднимать такой кипеж…

Кирочку уязвило это замечание. Где это видано, чтобы сопливый юнец получал умудрённого опытом офицера?

— Я должна была исключить малейший риск, — отчеканила она сурово, — Предполагать наличие у купола какой-либо избирательности — значит ставить под угрозу жизни людей. Всегда лучше перестраховаться. Если дело касается Тайны, любые средства хороши.

— Я не смогу вернуться к отцу?

Кирочка кивнула.

— Никогда? А что в таком случае ему скажут? Что я погиб? Но это же слишком жестоко! — воскликнул он, призывно распахивая бездны фиалковых глаз.

— Что же ещё мы можем ему сказать? — глядя в сторону, ответила она, — что ты невероятной силы колдун и за тобой охотятся другие маги? Что твоя сила способна искажать пространство-время, и всё это начинает попахивать Концом Света? — в голосе лейтенанта Лунь слышалась грустная ирония, — Да ведь он нам тогда просто не поверит, или, чего доброго, сочтёт злыми шутниками либо сумасшедшими… Не все наши методы гуманны, Эрн, — Кира вздохнула и взглянула на него с сочувствием, — и порою обстоятельства вынуждают нас причинять боль.

— Ну, уж нет! — Эрн гневно нахмурил бровки, — я не дам вам так поступить с моим стариком. Он, конечно, порядком мне надоедал, заставлял прибираться в комнате и мыть посуду, ругал за двойки, не пускал гулять, пока я не сделаю уроки, но подобной жестокости он явно не заслужил!

— И что же ты предлагаешь? — настороженно спросила Кира, она чувствовала, что оказывать психологическое давление на подростка сейчас может оказаться просто опасным.

— Я сам ему всё объясню. Мой старик не из тех, кто любит болтать.

— Дело не в этом, Эрн. Чем больше вокруг нас тех, кто посвящён в Тайну, тем сильнее она начинает проявлять себя, — Кирочка вспомнила красноречивый пример, который приводили ей сначала одноклассница Нетта, а затем, много позже, на одной из лекций, полковник Айна Мерроуз, — почему ты думаешь, сбываются желания, загаданные в новогоднюю ночь? Просто-напросто многие верят в то, что новогодняя ночь особенная, и этого оказывается вполне достаточно для чудес… Потому нам, как оберегающим Тайну, не слишком желательно расширять аудиторию. Ведь если всеобщая вера однажды перевесит неверие, то магия станет нормой…

— И все люди станут колдунами?

— Вроде того. Но не совсем так. На самом деле, нам рассказывали об этом на курсах подготовки офицеров, изначально практически каждый имеет магические способности. Просто у большинства доступ к ним заблокирован. А те, у кого сила всё-таки проявляется, являются в некотором роде мутантами, они обладают особой формой невосприимчивости глубинных слоёв подсознания, получившей название Хаос. Вроде как люди рождаются уже с готовым полностью записанным жёстким диском в голове, а маги — нет. Благодаря этой особенности их разума, информация об основных свойствах окружающего пространства не становится частью их природы, проще говоря, реальности не удаётся создать у них в сознании фиксированное представление о ней самой, убедить их в том, что она, реальность, есть некая данность, аксиома, база, и поэтому они могут её менять. Вот твоя мама, например, проходит сквозь стены так же легко, как если бы они состояли из воды или тумана. Ей дана власть над молекулами и атомами любого материала, они «слушаются» её…

Пока она говорила, Эрн смотрел на Кирочку очень внимательно, изучал её крупное лицо: чётко очерченные скулы и подбородок, пухлые ракушечно-розовые губы, заметный нос с небольшой горбинкой, круглые тёмно-серые глаза.

— А ты? — спросил он, — ты пробовала колдовать?

— Ну… — Кирочка заметно смешалась и немного помедлила с ответом, — это же смешно… Какая из меня ведьма? Я и ложки взглядом не передвину…

Она очень стеснялась своих попыток открыть в себе магические способности, но с самого начала своей службы в Особом Подразделении почему-то не оставляла их. Дурацкая детская мечта быть всемогущей ведьмой не давала ей покоя… Иногда, когда она была уверена, что никто не застанет её за этим занятием, Кирочка практиковалась в телекинезе. Она садилась за стол, скатывала из бумаги маленький плотный шарик, клала его перед собою, и, не сводя с него глаз, пыталась сдвинуть с места усилием воли. Разумеется, очень долго, так долго, что продолжать попытки стало казаться уже бессмысленным, ничего у неё не выходило. И только в последнее время, буквально несколько недель назад, Кирочка начала замечать едва заметные подёргивания шарика, но природный скепсис постоянно селил в её сознании подозрение, что, вероятнее всего, это — сквозняк, а не проявление воздействия мысли на материальный объект. Однако, какая-то часть Кирочкиного существа всё-таки верила в успех и ревностно оберегала эту веру от скепсиса, собственного и тем более чужого, а потому достигнутые результаты держались Кирочкой в секрете. И теперь её тайна неожиданно оказалась под угрозой.

— Какое отношение это имеет к нашему разговору? — спросила она, напустив на себя строгость.

— Никакого, — ответил Эрн, улыбаясь, — ровным счётом никакого. Разве только некоторые ассоциативные ряды, возникшие у тебя в продолжение этого разговора, смогут убедить тебя в том, что колдовать мой батя тоже не начнёт, если вдруг узнает правду обо мне.

Кирочку это уязвило. Перед её внутренним взором всё ещё стоял бессовестно вырезанный памятью из огромного массива зрительных образов упрямо неподвижный бумажный шарик на гладкой поверхности стола.

— Ладно, — процедила она сквозь зубы, — ему сообщат, что ты жив, здоров и находишься в безопасности.

— А я смогу увидеть его?

— Возможно, — буркнула Кирочка, машинально надвинув фуражку на глаза.

Эрну этот жест показался симптомом скрытого раздражения.

— Ты сердишься?

— Нет, — ответила она сухо, — я завидую.

Юный волшебник смотрел на Кирочку снизу вверх. Тонкая прядь тёмных волос, будто нитка, скользила по лбу, подхваченная небольшим ветерком. Тёмные глаза лейтенанта Лунь смотрели куда-то вдаль. Эрн зачем-то задержался взглядом на её пышных, нежно-розовых, точно арбузная мякоть возле корочки, губах.

— Ты хороший человек, Кира, — почему он смотрел на губы? Эрн не знал. Так бывает иногда, когда, задумавшись, зрительный ряд воспринимаешь фоном, не ставя ему в соответствие определённые мысли.

— С чего ты взял? — удивилась она, — зависть, как я знаю, не самое лучшее качество.

— И ты, тем не менее, находишь в себе силы открыто признаваться в ней. Это немало. Большинство людей стараются поглубже припрятать свои слабости, а некоторые умудряются скрывать их даже от самих себя, чем существенно затрудняют жизнь себе и окружающим.

Кирочка несколько раз уже подмечала одно удивительное свойство Эрна, выражающееся в некоторой неоднородности его мыслительного процесса: местами он рассуждал совершенно как типичный подросток, упрямый, вспыльчивый и не слишком добрый, но иногда, это бывало нечасто и всегда неожиданно, на него как будто снисходило озарение, и тогда он становился кротким, умудрённо-невозмутимым и изрекал не по годам глубокие суждения о мире, словно в его сознании ненадолго приоткрывалась загадочная дверь, за которой уже не одну тысяч лет сидел кто-то и временами, под настроение, делился с Эрном своим богатейшим жизненным опытом.

— По возможности я стараюсь не кривить душой, — сказала Кирочка, — мне часто представляется, будто я нахожусь среди русалок. Моя единственная подруга — она небрежно скомкала всплывший в памяти полуразмытый образ Нетты и намеренно употребила именно эти слова, — когда-то ушла в море. Хорошо там, наверное. Русалки лишены всякой возможности лгать, потому что обмениваются непосредственно мыслями, а не разговаривают друг с другом.

— Да, пожалуй, — согласился Эрн, — мысли проходят изрядную обработку перед тем как стать словами…

В этот самый момент ему подумалось, что у Кирочки «добрые» губы, именно «добрые», он неожиданно нашёл нужное определение, но так и не решился произнести его вслух.

Они сели в машину, лейтенант Лунь привычно застегнула ремни безопасности своего необычного пассажира — она предпочитала делать это сама — и завела мотор. За окном уныло потянулось запылённое пластиковое заграждение спиральной автодороги.

Пожилая дама, на вызов которой они отправились, занималась разведением экзотических растений. Она жаловалась на странное поведение редкого говорящего цветка, который приобрела совсем недавно.

— Ну, вы понимаете, госпожа офицер, — начала рассказывать хозяйка, едва Кирочка успела переступить порог, — это просто ужас какой-то. Все цветы как цветы, но эта орхидея… И откуда только она знает такие слова! Мы учёные, и мой дед, и отец, и я, потомственные ботаники, интеллигенты, никто в нашем доме отродясь так не бранился, а она… исключительно нецензурными словами изъясняется! Помогите, прошу вас, мочи нет, вхожу в комнату, её же, заразу, полить, а она… обкладывает меня почище пьяницы с Заброшенных Верфей!

— Покажите, — велела Кирочка.

— Идёмте, — сказала хозяйка, сделав знак рукой. Гости послушно двинулись за нею по коридору.

Внезапно к ногам Кирочки, выскочив откуда-то, стало льнуть очень странное существо. Оно было похоже на обыкновенную домашнюю кошку, но спина существа покрыта была не шерстью, а большими яркими полностью распустившимися цветами.

— Не пугайтесь, пожалуйста, — на ходу пояснила дама, — Сейчас сезон. Наши кошки цветут.

Цветущая кошка, мурлыкнув, пересекла коридор и юркнула в распахнутую дверь кухни.

— Они… Они прямо на ней растут, — ужаснулась Кира, провожая взглядом диковинное создание.

— Представьте себе, да, — продолжала хозяйка, исполненная гордости за свою науку, — Эти цветы — паразитирующие организмы, они получают питание из кожи кошки, как, к примеру, вши, клещи или ногтевой грибок, но выглядят очень красиво и источают восхитительный аромат… Только принюхайтесь!

— И для кошки цветы не опасны? — спросил Эрн.

— Нисколько. Она их даже моет своим языком, считая частями тела, — шикарный пример симбиоза в природе… Тссс… Мы пришли.

Настороженно замедлив шаги, дама-ботаник провела гостей в небольшую комнату, где абсолютно все поверхности, точно в настоящей оранжерее — и пол, и подоконник и столы — были заставлены растениями. Также они крепились с помощью специальных держателей к стенам, свисали в корзинах с потолка, а некоторые росли, можно сказать, на улице, будучи высажены в ящик за окном.

— Она там… — шёпотом сказала хозяйка, нерешительно указывая в направлении подоконника. Там росла в широкой низкой кадке необычайно крупная ядовито-розовая орхидея.

Первой к невоспитанному растению приблизилась Кирочка. Почувствовав чужое присутствие, оно фыркнуло, изогнулось, раскрыло верхние лепестки и, сделав резкое пружинящее движение, ни с того ни с сего с размаху плюнуло в непрошенную гостью.

— Вот ведь гадость! — воскликнула Кирочка, брезгливо разглядывая вязкую слизь на рукаве куртки.

Вслед за плевком строптивый цветок принялся сыпать отборнейшей бранью — голос у него был визгливый и немного хриплый, будто старушечий.

Эрн не смог удержаться от смеха.

— Ты ей явно не понравилась! — прокомментировал он саркастически.

— Ей никто не нравится… — жалобно заметила ему хозяйка. Выглядела она очень усталой. Это была худая раньше времени состарившаяся женщина с жидкими сальными волосами, убранными в хвост, одетая в застиранный грязно-белый лабораторный халат.

— Посмотрим… — Эрн осторожно приблизился к цветку, — фью-фью-фью, ути-ути, — юный чародей перебирал вслух звуки типичные для общения с животными.

— Со своей бабой так сюсюкать будешь, — резко сказала орхидея, не забыв подклеить к концу этой фразы несколько крепких ругательств.

— Ладно, хорошо, — продолжал Эрн ласково, — я понял, ты умная, ты любишь разговаривать серьёзно…

Орхидея молчала, слегка раскачиваясь на стебле из стороны в сторону и немного пружиня на нём.

— Какой у тебя замечательный стройный стебель, а что за листики, атлас, ей богу, и цвет!.. Это же просто загляденье, — продолжал Эрн медовым голоском, осторожно приближаясь к цветку, — можно я тебя поглажу? — он вытянул вперёд тонкую руку.

Кирочка и хозяйка, застыв, следили за происходящим. Ладонь Эрна тем временем нависла над непокорным цветком так низко, что почти касалась его. И тут произошло неожиданное: орхидея доверчиво вытянулась навстречу этой смелой полудетской ладони и ласково потёрлась об неё, точно кошка, одним из боковых лепестков соцветия.

— Ну и ну! — вырвалось у Кирочки.

— В первый раз вижу её такой приветливой, — добавила хозяйка, — с тех пор как была принесена сюда, она только и делала, что плевалась да сквернословила.

Эрн обернулся и взглянул а неё недоумённо, продолжая пальцами легонько почёсывать орхидею у основания соцветия. Она издавала звуки, отдалённо напоминающие урчание довольной кошки, и медленно поворачивалась вокруг стебля, желая подставить ласкающей руке каждый из своих лепестков.

— Вы разве не пробовали её погладить?

— Куда там, — махнула рукой усталая женщина с хвостом, — я к ней и подойти боялась — вдруг плюнет.

— И правильно делали, — сердито буркнула Кира, пристрастно разглядывая пострадавший от цветка рукав кителя, — этот её сок страсть какой едкий, не приведи бог, дыра будет…

Эрн качнул головой с печальной улыбкой.

— Зря вы так с нею, секрет в том, что этот вид болеет от нехватки ласки. Говорящие орхидеи существа нежные, с ними нужно много разговаривать, и они постоянно хотят, чтобы к ним прикасались. Если цветок обделён вниманием, он может одичать и обозлиться. Впредь постарайтесь не лишать её общения.

Он повернулся к орхидее и обратился к ней точно к ребёнку, ласково и вместе с тем строго:

— Ты такая красивая, утончённая дама; тебе явно не к лицу лексический арсенал подвыпившего матроса, постарайся, пожалуйста, впредь выбирать выражения, дабы не нарушать цельность образа…

Орхидея стыдливо склонила свою головку, в знак согласия слегка покивав ею.

— Ваша проблема решена, не так ли, — учтиво обратился Эрн к хозяйке растений, — мы можем идти?

Дама-ботаник ответила коротким и каким-то испуганным кивком.

Кирочка и Эрн уже собрались было выйти из её зелёной комнаты, когда услышали голос орхидеи, он по-прежнему был хрипловатый, скрипучий, но уже не такой мерзкий как прежде — изменилась интонация.

— Можно я поцелую тебя на прощание, мальчик? — спросила она.

— Да, конечно, — Эрн слегка смутился и, чуть помедлив, снова приблизился к подоконнику.

Орхидея вытянулась во весь рост — её стебель при этом слегка удлинился, словно резинка — и сильно, как присоска, с негромким чмоком приложилась верхней частью соцветия к нежной щёчке Эрна.

— Какая гадость… — едва слышно процедила Кирочка и, казалось бы, без всякой причины рассердилась.

Когда они вышли, она спросила Эрна:

— Как же тебе удалось так быстро приструнить это растение? Ты заколдовал его?

— Вовсе нет, — ответил юный чародей, — всё происходило на твоих глазах. Я просто дал ему совсем немного того, в чём оно так остро нуждалось. Обыкновенные растения могут обходиться только водой и светом, да и то могут завянуть, если вокруг них творится недоброе, а уж эта орхидея… Она же принадлежит к очень редкому и прихотливому виду разумных цветов, соответственно, она имеет наряду с потребностями в воде и свете другие, более высокого рода потребности, духовные. А хозяйка, видимо, этого не знала. Тоже мне, ботаник! Она могла бы научить орхидею петь или читать наизусть стихи, у них прекрасная память, они любят общаться и очень любознательны… С ними нельзя как с какими-нибудь кактусами. Они требуют внимания.

— Откуда ты всё это знаешь? — удивилась Кирочка.

— Прочёл в её информационном коде.

Кирочка молчала, недоумённо глядя на юношу. Он, вероятно, полагал, что его фраза не нуждается ни в каких пояснениях и молчал тоже, до тех пор, пока она не пробормотала обиженно:

— Надо же, умный какой…

— Это не ум, — сознался он, потупившись, — коды можно читать двумя способами: прямым, который заключается непосредственно в выделении ДНК и её постепенной расшифровке, этим путём идут учёные, генетики, биологи, и интуитивным, я не могу объяснить, в чём именно он заключается, просто я обнаруживаю вдруг нужную информацию у себя в сознании и всё. Орхидея разумная, orchidaceae sapiens — продолжал он, — продукт межклассовой гибридизации, результат научного эксперимента, она была выведена…

— Не важно, — перебила его Кира, — ты расскажи мне лучше про сами коды, не про эти конкретные, а про коды вообще.

— Что ты хочешь о них узнать? — спросил Эрн, рассеянно глядя перед собой.

— Всё. Что они такое? Откуда? Зачем?

— Ладно, — вздохнул Эрн, — только на это раз обещай не обрывать меня на полуслове.

Кирочка кивнула.

И Эрн начал говорить, медленно, веско, будто извлекая каждое слово из глубокого колодца, глядел он при этом куда-то внутрь самого себя, глаза его застыли, как стекла, потеряв всякое выражение.

— Естественная форма существования материи — Хаос, который есть абсолютная случайность любого процесса, — начал он, — это аналогично тому, что любые два процесса равновероятны, скажем даже такой, при котором бутылка, выброшенная из окна полетит вниз, и такой, при котором она рванётся вверх по вертикали. Это полное отсутствие какой-либо упорядоченности системы, начальный уровень, нуль. Информации в такой системе нет. Она не имеет кода. Но как только появляется какая-либо закономерность, которая может известным образом регулировать вероятность определённых событий, связывать их друг с другом, в системе появляется информация. События становятся зависимыми друг от друга, и, следовательно, — предсказуемыми, — Эрн выделил это слово, — начинается развитие. Оно всегда идёт от простого к сложному. Сначала строятся короткие цепочки взаимосвязанных событий, под «событием» в данном случае понимается любое явление, образование связи между атомами, столкновение двух частиц, что угодно, а затем эти цепочки становятся всё более длинными и разветвлёнными, насчитывающими тысячи, миллионы событий. Так пишутся коды любых процессов в материи. Под процессом в данном случае тоже следует понимать нечто более общее, скажем, даже тебя, Кира, ты есть сложный непрерывный процесс, однажды начавшийся, состоящий из огромного числа более коротких и простых процессов, процесс, который когда-то придёт к своему завершению…

— А с помощью моего пистолета можно повернуть процесс вспять! — не сдержавшись, перебила Кирочка, обрадованная своим пониманием.

Эрн вздрогнул и посмотрел на неё недоумённо, словно недавно проснувшийся человек. Она догадалась, что, перебив чародея, выдернула его сознание из каких-то неведомых глубин и испытала по этому поводу острое чувство вины. Кирочка тут же прикусила язык и взглянула на Эрна просительно. Он слегка помотал головой, зевнул; в какую-то секунду ей показалось, что сейчас он окончательно очнётся, и больше ничего не удастся узнать, но юный маг снова погрузился в своё загадочное состояние.

— Ничего не будет происходит в системе, где есть всего один элемент, цельный, неделимый и неизменяемый, — продолжал он, — Любое событие — есть взаимодействие. И для того, чтобы оно стало возможным, требуется как минимум два элемента, две единицы, два начала. Причём они должны быть непременно как разнородны, так и взаимодополняемы — только в таком случае они будут стремиться к взаимодействию. Потому всякий объект и всякое явление имеет свою условную противоположность, не будь этого, невозможно было бы взаимодействие. Хаос существовал бы вечно в своих непрерывных случайных самопревращениях, постоянно изменяясь и при этом оставаясь собой, если бы он не обладал изначально заданной противоположностью. Весь объективный мир во всём его разнообразии, вся вселенная, сама жизнь с её невероятным множеством форм — есть результат взаимодействия этих двух противоположностей. И если Хаос — это стопроцентная материя, не содержащая информации, то мировое начало, ему противопоставленное — его называют по-разному, Бог, Абсолютный порядок, Совершенство, Великая Идея — есть, напротив, — чистая информация. А всё остальное, наблюдаемый нами мир — не более чем баланс этих двух противоположностей, их эффективный синтез; информация структурирует материю, записываясь на неё будто на жёсткий диск — и мы видим жизнь во всех её неописуемых красках — у всего сущего, у каждого дерева, цветка, камня — есть свой уникальный неповторимый информационный код, — Эрн поднял с земли сухой золотистый лист и протянул его Кире, — эти коды невероятно сложны, и мы не всегда можем прочитать их, как дети, которые ещё не знают всего алфавита. Кое-чему мы уже научились, мы условно обозначили и растолковали себе химические формулы основных элементов, из которых всё состоит, изучили строение и свойства живых клеток — это путь научного познания. … Но такое пока незначительное расстояние на нём пройдено! Нам не всегда ясны связи между событиями и явлениями, там, где мы не можем их установить, мы говорим «случайность»; а на самом деле никаких случайностей нет, они есть всегда, эти связи, информационное пространство непрерывно, и познание очень медленно, постепенно заполняет эти пробелы, пустоты в знаниях, словно штопающая женщина, но то там, то здесь, непрочная ткань расходится, образуя новые прорехи — чем больше мы узнаем, тем больше вопросов задаёт нам природа, — Эрн сделал небольшую паузу, будто тем самым отделил в своём монологе одно от другого, подвел черту, и продолжил, относя следующие слова уже непосредственно к себе, — а путь интуиции — это всего лишь таинственная память обо всём процессе развития Вселенной с самого его начала, с первой информационной единицы, с первой крошечной капли в море Хаоса, память, заложенная в каждом из нас, ведь ничто не может возникнуть на пустом месте, и любой процесс, развернувшийся во времени, как цветок, имеет свой корень — более ранний процесс, и невозможно отделять цветок от корня, один процесс от другого, все мы продолжаем друг друга и движемся в своём развития от начала; интуиция непосредственно возвращает нас к нему, к этому началу, к которому стремиться своим ходом и познание, постепенно расшифровывая невероятно длинное информационное послание, неразрывно связывающее нас с Первопричиной…

Кирочка слушала Эрна раскрыв рот, но когда он закончил, ощутила нечто вроде досады; она привыкла считать его дитём неразумным и обращаться к нему как взрослый к ребёнку — с высоты своего жизненного опыта; потому только что обнаружившаяся её способность внимать Эрну как проводнику истины стала для Кирочки большой и, скажем прямо, не слишком приятной неожиданностью.

— И давно у тебя появилась эта способность? — спросила она.

Эрн мотал головой, точно стряхивал с волос песок или воду.

— Не знаю… Наверное, вместе со всеми остальными. Я ненавижу это делать. Чувствуешь себя потом так, как будто ты слишком долго спал, но всё равно продолжаешь хотеть спать.

Кирочка завидовала. Она многое отдала бы за то, чтобы иметь возможность единым духом зачерпнуть из вселенского колодезя мудрости большую ложку знаний. И легкое головокружение, дезориентация в пространстве, слабость — казались ей смешной платой за пользование таким благословенным даром.

Эрн приметил на лице девушки недовольное выражение и опечалился. Он давно убедился, что как бы он ни старался быть добрее к людям, контакт с ним всё равно делает их более несчастными, чем они были прежде, либо от взаимодействия с ними несчастнее становится он сам.

Они стояли на краю тротуара, чтобы не мешать прохожим. Кирочка курила с отрешенным лицом.

— Едем, — решительно объявила она и, взяв Эрна за руку привычным чуть грубоватым движением, как матери обычно берут детей, повела его к машине.

На лице мальчика изобразилась лёгкая грустная досада, но руки он не отнял; так и прошли они около сотни метров до того места, где был припаркован служебный автомобиль.

4

Пока Билл учился в пансионе, родители на каждые каникулы отправляли его к бабушке. Она жила в пригородном секторе под номером двести, в бревенчатом доме, окружённом небольшим садиком.

Здесь было предусмотрено всё необходимое для жизни — водопровод, газ, отопление, а на собственном крохотном участке, кто хотел, мог высаживать цветы или фруктовые деревья.

Вокруг лепились точно такие же малюсенькие пронумерованные деревянные домики, каждый за плотной завесой из грушевых, яблоневых, вишнёвых, ореховых крон и за своим аккуратным дощатым забором — точно в скорлупке.

Сектор был недорогой, рассчитанный в основном на пенсионеров, участки располагались тесно, но атмосфера там царила очень уютная, все соседи друг друга знали и сохраняли между собою ровные доброжелательные отношения.

Поселение целиком занимало небольшой холм, и издали, из машины, если подъезжать по шоссе, производило впечатление грозди зелёного винограда.

В то лето, когда пропал Чарли, Биллу исполнилось одиннадцать. Бабушка, разумеется, не позволяла ему выходить за внешние ворота, но благодаря своему лучшему другу он открыл, что если, поднеся электронный ключ-пластинку к замку на них, покинуть сектор через калитку и спуститься по склону холма, то можно оказаться на берегу тихого лесного озера.

Здесь всё заросло густым стелющимся ивняком, места были заболоченные, дикие. Только Чарли знал тропинку, ведущую к воде, никто из жителей сектора в озере не купался, говорили, что там повышенный радиационный фон и ещё какие-то загрязнения, в окрестностях Города по версии Главной Природоохранной Службы вообще не осталось чистых водоёмов, кто-то даже божился, будто видел, как трепеща в воздухе сверкающими хвостами выпрыгивают вверх, играя, на рассвете, хищные рыбы-мутанты, и только богачи из бизнес-сектора сто девяносто восемь, расположенного на другом берегу, иногда катались по озеру на моторных катерах, оглашая таинственную вязкую тишину леса грохотом танцевальной музыки, громким смехом и плеском выбрасываемых за борт бутылок из под элитных сортов виски.

А Чарли не боялся озера. Нисколечко. Он становился на плоский камень у самого берега, решительно стаскивал футболку и шорты, сбрасывал с узких подростковых ступней мокрые резиновые шлёпанцы, и пройдя каких-нибудь два десятка шагов по замшелым деревянным мосткам, смело нырял в глубину. Вода глотала его целиком, её поверхность смыкалась над ним, точно жадные чёрные губы. Но он всегда выныривал, отряхивался, мотая головой, громко чихал и плыл дальше, по направлению к середине озера, так далеко, что его голова становилась точкой, потом возвращался, выходил, с трудом натягивал на мокрое тело одежду и, глядя на Билла с лукавым прищуром, спрашивал:

— Ну как, хочешь попробовать?

Он называл это Крещением. Наделённый от природы невероятно богатым воображением, Чарли постоянно изобретал новые игры и забавы, регулярно что-то выдумывал; приписывая простым вещам удивительные свойства, он всячески приукрашивал доступный им маленький летний мир, состоящий из сектора, обнесённого высокой кирпичной стеной, озера и маленькой рощи на склоне холма, где они делали из тонких гибких ветвей эльфийские луки.

Особенно впечатлила Билла эта история о крещении водой озера, он услышал её впервые в утренней тишине леса, рассказанную таинственным голосом; крики болотных птиц и шелест сухого тростника дополняли повествование, точно музыка — радио-спектакль. Очертания деревьев на поверхности водоёма чуть подрагивали от легкого ветерка.

Чарли присел на корточки на краю деревянных мостков, лицо его отразилось в глянце воды, как в стекле, и, медленно повернувшись к Биллу, он сказал:

— Это озеро волшебное. Оно забирает грехи. Искупавшись, выходишь из него совершенно чистым, если выходишь…

Билл смотрел на друга во все глаза.

— И та чистота остаётся с тобой надолго, целебная сила озера отваживает тебя от зла, делает лучше, добрее… — Чарли разбил озёрную гладь, зачерпнув пригоршню, и полюбовался лужицей желтоватой болотной воды на своей ладони.

Билл тоже присел на корточки на мостках, некоторая часть его существа сопротивлялась, не желая верить, он привык к постоянным фантазиям Чарли, но эта история так ему понравилась, что жаль было сразу отправлять её в разряд законченного мракобесия.

— Откуда ты знаешь? — спросил он с сомнением.

— Люди говорят… — Столь туманный ответ ни к чему Чарли не обязывал.

— Какие?

— Всякие…

Мальчик не стал больше расспрашивать, решив, что даже если приятель и сочиняет, теперь он, Билл, непременно рискнёт хотя бы один разочек искупаться в этом озере ради того, чтобы самому проверить, захочется ли ему после этого быть плохим — таскать конфеты, ссориться с родителями и лениться в пансионе — или нет.

На обратном пути, пока ребята поднимались по склону холма, и Билл упирался взглядом в русый, в мокрых клочковатых прядях затылок идущего впереди Чарли, его посетила ещё одна мысль, как можно определить, говорит он про озеро правду или всё-таки сочиняет. Билл загадал, что если приятель задумается, отвечая на его вопрос, то, значит, нафантазировал, а если ответит сразу…

— А что если утонешь? — спросил он.

— Грехи, значит, на дно потянули, — тут же, не размышляя ни секунды, ответил Чарли.

Ему в то лето шёл пятнадцатый год, и Биллу было гораздо интереснее играть с ним, чем с другими ребятами, помладше.

Тогда он казался Биллу едва ли не пророком, больше десяти лет прошло с тех пор, Билл вырос, а Чарли так и остался мальчишкой; теперь Билл научился думать о нём как о ребёнке, но воспоминания от этого не только не потеряли своей прелести, но и приобрели ещё какой-то другой, невыразимый, грустно-нежный оттенок.

Чаще всего друг детства представлялся ему именно на озере, видеоряд памяти почти всегда начинался с этого кадра: вдали от берега поверхность воды сверкает, словно металлическое блюдо, лучи солнца сквозь облака бросают на неё серебристые блики, Чарли стоит раздетый на камне, щурится, глядя на горизонт, поднимает руки, вытягиваясь всем телом вверх, так, словно хочет расти ещё быстрее…

В своё время маленький Билл, впервые заметив нежный пух у него под мышкой, спросил:

— Зачем у тебя там волосы Чарли?

— Не знаю, — рассмеялся тот, — выросли вот, — он слегка разбежался, сложил стрелой над головою руки и прыгнул, почти не возмутив тихую чёрную воду.

Стояло лето, безветренным зноем как тёплым маслом заполнена была заболоченная долина. И иногда Билл, не рассказывая об этом даже Чарли, приходил на озеро один. Во что бы то ни стало он хотел испытать его целительную силу, убедиться в её наличии, просто чтобы поверить, для себя одного, и никому потом не говорить, сделать это своей тайной…

Спускаясь по извилистой болотной тропинке, мальчик всегда был полон решимости. «Сегодня обязательно получится, должно получиться». Но когда он, уже сняв с себя всю одежду, точно так же как Чарли вставал на камень, худенький, белый, длиннорукий, и собирался, взяв небольшой разбег и зажмурившись, пригнуть в воду, всякий раз что-то останавливало его: он думал о своих грехах, которые, как ему казалось, обязательно должны были потянуть его на дно, вспоминал каждую мелочь, свои драки, непослушания и двойки, все те моменты, когда поступал не по совести, обижал кого-то или предавал… Этого оказывалось всегда так много, что шансов выплыть у Билла по его подсчётам не оставалось почти никаких, он представлял себе плачущую бабушку на берегу, протягивающую к невозмутимо гладкой воде дрожащие руки, разворачивался и понуро брёл назад к своей одежде, несколько минут тому назад наспех сброшенной на влажный мох…

А потом пропал Чарли. Его сначала долго искали по всему сектору, надеясь, что он просто куда-то спрятался, потом в лесу и, уже почти отчаявшись, на озере. Из Города прибыли катера и водолазы в специальных гидрокостюмах, способных защитить от радиации и ядовитых укусов мутировавших рыб, существование которых оставалось под вопросом, однако Служба Спасения решила перестраховаться, обеспечив своим сотрудникам максимальную безопасность. Водолазы, похожие в своей сверхгерметичной экипировке на космических роботов из фантастических фильмов, прочесали загадочный водоём вдоль и поперёк, но так ничего и не нашли.

Тогда, много лет назад, Билл не сомневался, что именно озеро забрало его лучшего друга, и чувство несправедливости поначалу было даже сильнее, чем чувство потери; он не мог понять, за какие такие грехи озеро решило взять Чарли, зачем он понадобился ему, такой добрый, находчивый и весёлый… Пока велись поисковые работы, к берегу никого не подпускали, а потом болотный водоём и вовсе закрыли, наставили по всему периметру предупреждающих и запрещающих табличек, огородили колючей проволокой — взяв пробы воды, исследовав дно и проведя ещё какие-то исследования, экологи признали его во всех отношениях опасным для человека.

Билл потом несколько раз приходил туда, это было перед самым началом учебного года, ранней осенью, когда дни уже потянулись сплошь пасмурные, стало холодать, по утрам повисали над озером густые туманы, лес ронял в воду жёсткую сухую листву, и она лежала на её чёрной зеркальной поверхности у берега как чешуя, слегка покачиваясь в случайных потоках.

Билл приходил, останавливался возле заграждения, аккуратно просовывал голову в самый широкий из зазоров между проволоками, чтобы улучшить обзор, и подолгу всматривался вдаль, туда, где зияли белесые просветы между стволами деревьев, и иногда ему казалось, что он может различить знакомый кустарник на берегу, полусгнившие деревянные мостки, а на них одинокую фигуру мальчишки, сидящего на корточках…

Теперь, после истории с Аль-Марой, Билл научился утешать себя мыслью, что Чарли, тогда, давным-давно, тоже ушёл на дно добровольно, став русалкой; да, определённо не было ему места среди людей, он родился особенным, он умел превращать обыденность в волшебство, и озеро взяло его вовсе не за грехи, а напротив, оно выбрало его, как таинственный амулет, как ангела, чтобы, приняв его в себя, преумножить свою целительную силу.

5

Генерал Росс аккуратно положил трубку телефона секретной линии, напрямую связывающей его с министерством. Вид у него был озабоченный, если не сказать напряжённый. Он немного посидел за столом, положив перед собою руки, соединённые в замок, потом встал, прошёлся по кабинету и, резко перегнув помолам скрипучий блистер с никотиновыми леденцами, извлек один и отправил в рот.

Перекатывая языком приятно прохладный тающий камешек, он немного успокоился. Прикосновением к сенсорной панели стола вызвал к себе Айну. Она появилась через минуту.

— Генерал, — Айна стояла перед ним навытяжку, статная и стройная, несмотря на свои шестьдесят, в кителе, застёгнутом на все пуговицы, с безупречной причёской — ни одного волоска не выбивалось из-под крупной чёрной заколки на затылке — дымчато-седая голова полковника Мерроуз была как будто вылеплена из мрамора.

— Вольно, — устало обронил генерал, — садись, Ай, мне нужно посоветоваться с тобой…

— Я слушаю, — она аккуратно отодвинула себе стул.

— Только что звонили из министерства. Военные паникуют. Помнишь, несколько лет назад в газетах писали о комете, которая должна, якобы, пролететь наискосок всю солнечную систему и врезаться в Землю?

Айна кивнула.

— Так это же была вроде как газетная утка?

— Не совсем, — генерал пошуршал блистером с никотиновыми леденцами, перегнув его пополам, — комета существует. Только она не собирается врезаться в Землю. Она врежется в Марс.

Айна, застыв, внимательно смотрела на генерала.

— Но он ведь от Земли на порядочном расстоянии, и для нас нет прямой опасности… — вставила она робко.

Генерал поднялся и подошёл к окну. Вид сплошного потока машин далеко внизу, наблюдение за течением этакой техногенной реки обычно помогало ему сосредоточиться.

— В том то и дело, что есть, — продолжал он, — Учёные рассчитали, что при столкновении с Марсом комета может так сильно изменить его орбиту, что в некоторых точках она будет пересекать земную, проще говоря, станет возможным столкновение планет, которое приведёт к неминуемой гибели цивилизации. Марс обладает почти такой же массой, и при ударе обе планеты расколются, как ледяные глыбы. Это, конечно, самый наихудший вариант. И, к счастью, самый маловероятный. Но даже если столкновения не случится, достаточно произойти перекрытию гравитационных полей — Земля сместится со своей существующей орбиты, климатические условия на ней поменяются непредсказуемым образом, мы вымрем как динозавры, пусть не все сразу, но в течение некоторого времени; да даже если Марс, находясь в определённых точках своей орбиты просто будет подходить близко к Земле, из-за преходящего непривычно мощного гравитационного поля начнут бушевать океаны и смещаться литосферные пласты, что тоже, как ты понимаешь, Ай, не сулит нам ничего хорошего…

— Но военные ведь сами могут попробовать уничтожить комету, взорвать её с помощью ядерных ракет? Причём тут мы?

— Если бы всё было так просто, — генерал вздохнул и повернулся к ней, глаза его сверкнули на миг буйной яростной нежностью, приоткрыв, словно ларец скупца, давнюю горячую тайну — «Ах, Айна, Айна, как же это так вышло…» — но сияние в синих глазах генерала потухло, едва его успела заметить полковник Мерроуз, и он невозмутимо продолжил, — ни одна из наших ракет не сможет уничтожить объект, находящийся на таком расстоянии…

— Прекрасно! Мы-то чем можем помочь? — воскликнула Айна с возмущённым удивлением, её внутренний экран уже успел продемонстрировать ей толпу потных и бледных перетрусивших министров, лихорадочно пытающихся найти кого-нибудь, на кого можно будет переложить тягостную ответственность за судьбу всего человечества… Она выпрямилась на стуле, грациозно вскинула гладко причёсанную седую голову на длинной шее. Когда-то она была настоящей красавицей, сильной и нежной, с горящими карими глазами, теперь персиковая кожа её поблекла и обвисла, покрывшись глубокими морщинами, но черты лица все ещё сохраняли свою былую величественную правильность.

— Не знаю, — улыбнулся генерал Росс, — ты и сама понимаешь, что из правительства к нам обращаются обычно тогда, когда не остаётся вариантов, мы — последняя надежда… Вот звонит сейчас, говорит мне, а я прямо по телефону слышу, как он дрожит… Что хочешь, говорит, делай, Росс, хоть Богу молись, только чтобы комету эту того… убрать… — Генерал снова встал и подошёл к окну. Он молчал, глядя вниз, на одну из самых мощных транспортных артерий Города, ничего не говорила и Айна, слышно было, как идут большие деревянные часы на стене кабинета.

— А если учёные ошиблись? — её первые слова упали в тишину, словно камушки в пруд.

Генерал обернулся.

— Возможно, но министрам нужны гарантии, — он саркастически улыбнулся, сверкнув синими глазами, — Да и нам с тобой они, наверное, не помешали бы. Скажи, в глазах среднестатистического обывателя есть ли принципиальное различие между фразами «мы все скоро сдохнем» и «мы все скоро сдохнем с некоторой вероятностью»? На мой взгляд, нет, и в любом случае общественность начнёт истерить: массово закрывать банковские счета, пить, развратничать, устраивать беспорядки на улицах, словом проживать каждый день как последний. Нет будущего — нет ответственности. Они страсть это любят, им только дай повод в виде какого-нибудь очередного пророчества конца света…

Айна улыбнулась тоже, тонко и грустно:

— Мы можем эту вероятность разве только немного понизить. Ведь правительство, вероятно, хочет, чтобы мы обратились к колдунам… А что они? Ну, почитают замогильными голосами над этой кометой сутры, ну покропят фотоснимки с телескопа настойкой полыни на череде… Думаешь, она от этого раскрошится на мелкие кусочки? Или повернёт обратно?

— Ты что, не веришь, Ай? — спросил генерал почти резко и требовательно заглянул ей в глаза, перегнувшись через стол.

— А ты веришь, Бен? — выдержав его взгляд, спросила она, — ты сам-то в них веришь?

Никогда прежде полковник Мерроуз не обращалась к нему по имени. Генерал опустился в кресло и тихо сказал:

— Я служу в Особом Подразделении почти пятьдесят лет. И не раз мне приходилось лично арестовывать колдунов, отдавая им мысленный приказ не верить в собственные силы. На своём веку, Айна, я видел-перевидел тьму-тьмущую этих магов… — генерал сделал энергичный жест рукой, — Среди них были и сильные, очень сильные… но я всегда мог заставить их подчиниться, поколебать их веру, сломить их магическую волю. И теперь ты всерьёз думаешь, что я смогу просить у них помощи? Я знаю законы физики. И, к несчастью, верю в них больше, чем в колдовство. Даже если я буду изо всех сил заставлять себя, то всё равно не смогу поверить, будто бы некое волшебство способно повлиять на объект, находящийся на таком расстоянии! — он стукнул кулаком по столу, и тут же, устыдившись своей вспышки, встал и отвернулся к окну.

— Ну, в таком случае, министр прав, и нам остаётся только молиться Богу, — жёстко сказала Айна, вскинув свою гордую седую голову.

Потом она поднялась и, подойдя к генералу сзади, протянула руку и слегка дотронулась до его плеча.

— Бен…

Он едва заметно вздрогнул от её прикосновения и, сделав над собой усилие, произнёс не оборачиваясь, совершенно казённым будничным тоном:

— Вы свободны, полковник.

Она вышла, а он продолжал стоять, постукивая костяшками пальцев по раме окна, потом, вынув из кармана блистер с никотиновыми леденцами, гневно его смял.

— Всю жизнь я только и занимался тем, что отрицал чужую веру, — сказал он сам себе, — а в итоге? Во что теперь верю я сам? Страшно жить, когда ни во что не веришь. Слишком страшно. Верить, пожалуй, такая же естественная потребность человека, как есть, пить и утолять любовную жажду…

Генерал извлёк из ящика стола пачку сигарет и с наслаждением закурил. Дым с непривычки защипал глаза, густая никотиновая волна хлынула в мозг, окутала, околдовала, минутное головокружение сделало мир вокруг зыбким и невесомым, таким, что, кажется, дохнёшь посильнее, и сдуешь его весь как одуванчиковый пух с ладони. Генерал не курил уже почти год. Он расслабленно откинулся на спинку кресла:

— Богу молиться… Молиться Богу… — повторил он задумчиво несколько раз, выпуская в потолок медленную струйку дыма, — а что, это идея! Он протянул руку и, коснувшись сенсорной панели стола, вызвал окно сообщений. Генерал быстро пролистывал длинный список доступных адресатов — строчки, пролетая перед глазами, не успевали сделаться различимыми, как надписи на вращающемся барабане — он уже знал, кто был ему нужен:

Крайст.

6

Здание Центра Управления Полётами Космических Спутников располагалось почти у самой границы Города. Оно считалось объектом ограниченного доступа, и добраться сюда можно было только поездом служебной скоростной железной дороги.

Закрытая станция, отгороженная от внешнего витка спиральной автодороги небольшой рощицей и забором из проволочной сетки, лихо маскировалась под заброшенный промышленный объект.

Высокий сотрудник в тёмно-синей форме железнодорожника ждал у калитки. Безупречно выбритое длинное и неестественно бледное лицо его было мрачно-красиво, при взгляде на него охватывал невольный трепет, словно вместо тёплой руки друга неожиданно пришлось пожать остывшую руку мертвеца. Просматривая документы, он ни проронил ни единого слова. Закончив, указал рукой в белоснежной перчатке вперёд на низенькое серое здание станции, поклонился и скрылся в своей будке.

— Что это с ним? — вполголоса спросил Эрн, беспокойно оглядываясь назад, — он глухонемой? Да и лицо у него как у вампира… В жизни не встречал таких странных чуваков.

— Это робот, — пояснил Билл, — он поставлен сюда для сокращения расходов. У него одна функция — проверка документов. Держать на таком посту живого сотрудника крайне невыгодно. Кроме того, таким образом полностью исключается влияние человеческого фактора. Робот не берёт взяток и не делает никаких скидок. Он следует предписанной программе, не отступая ни на шаг.

— А если документы неправильные?

— Тогда он просит тебя уйти.

— А если я останусь? — не унимался Эрн, — что он будет делать? На этот счёт тоже предусмотрена программа?

— А как же, — на губах Билла заиграла лукавая улыбка, — видел пистолет у него на поясе? Он будет стрелять. И уж точно не промахнётся. В него встроен инфракрасный датчик движения и цифровой прицел.

Эрн ошарашенно оглянулся на будку.

— Господи… — вырвалось у него.

— Не пугай ребёнка, Крайст, — укоризненно сказала Кирочка, — у всех подобных роботов команда «огонь на поражение» активируется в последнюю очередь, сперва они, как правило, пускают в ход резиновую дубинку.

Эрн насупился:

— Весной мне будет пятнадцать, и я уже не ребёнок — его очень задевало, когда к нему относились как к маленькому. А именно от Киры это было совершенно невыносимо.

Мобильный у неё в кармане пискнул, приняв новое сообщение, она развернула его и вопросительно взглянула на Крайста. Тот подмигнул ей, и она прочла:

«Хватит уже обижать парнишку почём зря. Прояви хоть немного такта. Это уже очевидно всем, даже вахтёрам в Управлении, и только ты, лейтенант Лунь, пребываешь в блаженном неведении (жирафу некогда разглядывать грешную землю: он же по уши в тебя втрескался!»

«Иди ты к чёрту, Крайст!» — набрала Кирочка ответ.

Он только беззвучно рассмеялся.

— Что это вы там перемигиваетесь? — Эрн подозрительно вглядывался в лица обоих.

— Не обращая внимания, мы так.

— Ну-ну, — буркнул он, недовольно сдвинув хорошенькие бровки.

Тем временем они, миновав безлиственную аллею, очутились возле невысокого бетонного здания станции. Створки автоматических ворот неспешно раздвинулись, словно огромная черепаха почувствовала присутствие добычи и предусмотрительно открыла пасть. Вступив в сероватый полумрак вестибюля, они не встретили там ни души. Звук шагов, отражаясь от стен, дробился на кусочки, словно мелкие камушки сыпались с горы. С обратной стороны двери были стеклянными, пасмурный зимний день сочился сквозь них, разливаясь по серым плитам пола молочными лужицами. На узком перроне уже ожидал скоростной обтекаемый вагон без окон. Вдоль него неторопливо разгуливал высокий железнодорожник в форме, брат-близнец того, что сидел в будке. Даже выражение длинных мрачных лиц было у них одинаковое. Он с такой же дотошностью проверил каждую букву в предъявленных ему документах и тем же мертвенно-точным жестом белой перчатки указал гостям на распахнутые двери вагона.

Эрн брезгливо повёл плечиком и первым вошёл внутрь.

7

Ровно 15 минут вагон летел, словно космическая капсула, сквозь неведомое пространство. Окон не было и от этого пассажиров всю дорогу не покидало лёгкое ощущение тревоги. Это напоминало путешествие между мирами. Сидения, однако, оказались очень комфортными, в вагоне не трясло, а только мягко покачивало, словно на пароходе. Едва они успели к этому привыкнуть, как поездка закончилась. Внезапное ускорение торможения слегка наклонило пассажиров вбок, космическая капсула замерла. Двери-створки раздвинулись, и они увидели человека. На этот раз, ко всеобщему облегчению, живого.

— Добрый день, меня зовут Йоганн, — представился невысокий худощавый мужчина в маленьких круглых очках. Ему на вид можно было дать тридцать с небольшим, сухую, тонкую кожу щёк покрывала скупая сероватая щетина, на темени сквозила ранняя беззащитно бледная лысина… По застенчиво-резковатым манерам затворника дисплейных залов и характерной розоватости глазных яблок в нём легко угадывался программист. — Я старший оператор вычислительного центра при обсерватории.

— Лейтенант Крайст, лейтенант Лунь, Особое Подразделение.

Йоганн пожал офицерам руки и вопросительно взглянул на стоящего в сторонке Эрна.

— Добрый день, Йоганн, — деловито протягивая руку, подросток шагнул ему навстречу, — Эрн, колдун, к вашим услугам.

— Колдун? — переспросил Йоганн, по лицу его быстро, но заметно проскользнула тень презрительного удивления, — что же… Очень рад.

Он повёл гостей через строгий сквер к обсерватории, что находилась в боковом корпусе поистине величественного, трёхсотметрового, массивного Здания Центра Управления Полётами, на плоской крыше которого, просторной, как пустырь, было установлено несколько повёрнутых в разные стороны мощных параболических антенн радиотелескопов. Эти гигантские органы чувств планеты, направленные в космос, на непривычного человека производили впечатление грандиозное. Все трое остановились, задрав головы. Йоганн терпеливо ждал, пока гостей отпустит торжественно-грустное чувство сопричастности ко Вселенной, неизбежно охватывающее каждого, кто здесь бывал.

Прохладный ветерок теребил тёмные Кирочкины волосы, выбивающиеся из-под фуражки, Эрн смотрел на их кончики, протыкающие небо. Волны космического излучения, тонкие невидимые струйки информации, непрерывно лились в зеркально-гладкие параболические чаши, и Биллу Крайсту невольно думалось о пустых холодных глубинах, откуда они приходят, о том, что вся жизнь на Земле — малюсенькая песчинка на мировой ладони, а он сам — песчинка внутри песчинки, бесконечно малая часть бесконечно малого, математически исчезающая величина…

— Нас ждут, — негромко напомнил Йоганн, — идёмте.

После того, как гости со своим провожатым поднялись на скоростном лифте почти под самую крышу исполинского здания, им пришлось миновать невероятное количество продолжающих друг друга, без конца поворачивающих широких гулких коридоров, в стенах которых то там, то здесь возникали ниши кабинетов, где сидели, увлечённо уставившись в мониторы какие-то люди. Ни один из них даже на секунду не отвлёкся от своей работы, чтобы взглянуть на проходящих мимо. Иногда приходилось пересекать небольшие залы, где, разделённые перегородками, будто пчёлы в сотах, тоже сидели сотрудники Центра, целиком сфокусированные на своих телефонах, вычислительных машинах и наблюдательных панелях.

— Они что, тоже роботы? — негодуя на их невозмутимость, вполголоса осведомился Эрн.

— Нет, конечно, — с видимым удовольствием пояснил Йоганн, — это результат внедрения новейших разработок в области организации труда. Автоматическая программа контроля отвлечений. Устанавливается на компьютер каждому сотруднику, памяти много не занимает, настраивается индивидуально на конкретные служебные приложения, данным субъектом используемые, и в случае нештатного изменения их рабочего режима, замедления или остановки ввода команд, к примеру, или в случае открытия в подконтрольной системе каких-либо не санкционированных программ, скажем игр, чатов, информационных порталов, к делу не относящихся и проч., это уникальное приложение издаёт громкий звуковой сигнал. Тут же к «прозвеневшему» сотруднику подходит контролёр и в случае фиксации нарушения налагает взыскание, — Йоганн с шутливым злорадством потёр руки, — знаете, на сколько выросла производительность труда офисного персонала? На двести процентов! Человек ведь всё равно, что вол или лошадь: ни черта делать не будет, если над ним не стоять с дубиной.

— Ловко придумано, ничего не скажешь, — признал Билл, обводя сочувствующим взглядом в буквальном смысле прикованных к рабочим местам людей в очередном кабинете.

— А если что-нибудь срочное? — спросил Эрн.

— Что, например?

— Ну… Плохо стало, допустим, или …нужда?

— На такие случаи предусмотрена кнопка вызова контролёра, — деловито пояснил Йоганн.

— И ему всё нужно говорить?!

— Конечно! А как вы думали? Это его работа — контролировать, он проводит вас туда, куда требуется…

— О, Господи, — сказала Кирочка.

— Тюрьма прямо, — сурово добавил Эрн.

Пройдя насквозь ещё несколько залов, гости и их провожатый остановились перед прозрачными створчатыми дверями.

— Взрывоустойчивый микрокристаллический пластик, — с гордостью сообщил Йоганн, ласково, словно племенного жеребца, погладив одну из створок.

Затем он поставил палец на малюсенький круглый считыватель, и двери бесшумно раздвинулись.

— Пропускают, сканируя уникальный кожный рисунок, взлом невозможен, — снова похвастался Йоганн. Он, по всей видимости, был одним из тех, кто верит в науку как в Бога, поклоняется ей и каждым её достижением гордится, будто своим собственным. Тут же он пустился в подробные разъяснения закономерностей, лежащих в основе инновационной конструкции сканирующего замка.

Но его уже никто не слушал. Вновь пришедшие благоговейно замерли, захваченные необыкновенным зрелищем — им открылась панорама главного зала Обсерватории, неожиданная, точно вид с вершины горного хребта.

Основной приёмник сигнала с телескопов бы закреплён на потолке. Вокруг него, как насекомые (в буквальном смысле этого слова) сновали люди. Они парили в воздухе. Белые пчёлы. На каждом был специальный костюм, позволяющий управлять полётом с помощью электромагнита. Сам зал представлял собою гигантскую шахту; вошедшие стояли на небольшом балкончике на огромной высоте, заполненной летающими людьми в белых костюмах.

Йоганн нажал кнопку на балюстраде. К балкону тотчас подлетел один из операторов-пчёл. Нажав какую-то кнопку у себя на рукаве, он завис в воздухе аккурат напротив Йоганна.

— Выведи на экран последнее изображение квадранта пси-347 с промоделированной орбитой Марса.

В следующую секунду гостям пришлось удивиться снова. Оператор пробежался пальцами по каким-то кнопкам на балюстраде и прямо в пространстве шахты перед балконом, безо всякого монитора, словно северное сияние, возникла внушительная, площадью несколько квадратных метров полупрозрачная картина звёздного неба. Тонкая красная изогнутая линия с движущейся точкой — орбита Марса. Жёлтая мигающая точка — комета.

— Вы видите? — спросил Йоганн.

Все трое кивнули.

— Вот и славно. А теперь, Ликус, дай изображение промоделированной траектории кометы.

Оператор-пчёла нажал ещё что-то, и мигающая жёлая точка оказалась на пунктирной жёлтой кривой, которая, лихо прочертившись в обе стороны, пересекла красную кривую орбиты Марса. Теперь обе точки, и жёлтая, и красная двигались к этому пересечению, каждая своим путём и со своей скоростью, но угрожающе неотвратимо.

— Это элементарная модель происходящего сейчас в космосе, — пояснил Йоганн, — как вы изволите видеть, небесные тела сближаются, что, конечно, само по себе не страшно, но… Ликус, покажи…

Воздушный экран мигнул, и рядом с красной кривой возник пучок других линий — голубых.

— Это предполагаемые варианты изменения орбиты Марса в случае столкновения с кометой.

На каждой из голубых линий возникло по мерцающей движущейся точке.

— Теперь покажи орбиту Земли, Ликус.

Нижний угол экрана пересекла тонкая зелёная линия. Некоторые из голубых кривых подходили к ней близко-близко, а одна имела пересечение с нею.

— Впечатляет? — спросил Йоганн, выжидающе поглядывая на Кирочку. Почему-то он решил, что она среди пришедших главная.

— Не особенно.

— Это потому, что вы не знаете математики, — констатировал Йоганн с укоризной, — вероятность реализации любого из вариантов, допускающего значительное перекрытие гравитационных полей двух планет, довольно высока, покажи поля, Ликус, — мгновение спустя вокруг каждой движущейся точки появился мерцающий нимб, — и, как вы видите, — он указал Кирочке на пучок голубых линий, — таких вариантов несколько, а в этом случае вероятность неблагоприятного исхода есть сумма указанных вероятностей…

— Эрн… — она многозначительно взглянула на юного мага, — что ты обо всём этом думаешь?

Подросток пожал плечами.

— Ты всё понял? — обеспокоенно поинтересовалась Кира.

— Ну да. А что тут понимать особо. Какая-то штука летит к Марсу.

— И? — Кирочка неотрывно смотрела ему в лицо.

Эрн снова пожал плечами.

— Моё-то какое дело…

— Могу я поговорить с ним наедине? — едва скрывая негодование, обратилась она к Йоганну.

— Разумеется, — ответил он, — держите, — достав из кармана небольшую металлическую капсулу с кнопкой, он протянул её Кире.

— Что это?

— Глушилка. У нас ведь здесь повсюду секретность. Мы даже не всегда имеем право знать, чем занимаются соседние отделы. Это устройство специально разработано для удобства обмена информацией между сотрудниками. С ним нет необходимости уединятся, что позволяет заметно экономить время. Отошли на два шага, нажали кнопку, и никто не услышит ни словечка.

— Спасибо, — Кирочка приняла из рук Йогана загадочную капсулу, — идём, Эрн.

— А ты уверена, что они нас не слышат? — спросил он после того, как она привела «глушилку» в действие.

— Конечно. Ведь мы же не слышим их.

Сквозь покачивающуюся пелену воздуха, словно в знойный день, видно было, как движутся губы оперетора-пчелы, что-то говорящего Йоганну, а тот задумчиво кивает головой.

— Я думаю, что эта штука создаёт в сверхтонком слое воздуха мощные локальные флуктуации плотности, рассеивающие звуковую волну.

— Возможно, — Эрн тоже смотрел в сторону колышущейся пелены, за которой остались Билл, Йоганн и оперетор-пчела, так что ты хотела мне сказать?

Кирочка возмутилась.

— Неужели до тебя до сих пор не дошло, что в твоих руках сейчас находится судьба всей планеты? И все эти голографические картинки были показаны тебе отнюдь не для развлечения? Ты должен попытаться спасти нас, понимаешь?

Эрн ухмыльнулся. Очевидно, в его хорошенькой головке созрел какой-то хитроумный план.

— Ошибаешься. Судьба человечества сейчас находится не в моих руках, а в твоих.

— То есть как?

— Ну, ты же, верно, и сама догадываешься, Кира, что растворить, испарить, развернуть и т. п. здоровенную комету, это тебе не пальчиком постучать, дело, безусловно, серьёзное, опасное, и посему, требующее определённого вознаграждения…

— Ну… — Кирочка нахмурилась. Лукавая улыбка на лице Эрна не предвещала ничего хорошего.

— Допустим, я могу извести эту вашу комету, — продолжал он предприимчивым тоном, — только что мне за это будет?

— Погоди… Разве это не честь уберечь от гибели целую цивилизацию? Разве возможность стать причастным к спасению человечества не является наградой сама по себе?

Эрн помотал головой.

— Мужественный герой совершает подвиг, и, противостоя натиску сил, многократно превосходящих его собственные, голыми руками останавливает надвигающийся Апокалипсис. Это сюжет кассового боевика. Знаем, с попкорном съели. Это не про меня. Я существо низменное и корыстное. И если мир будет-таки спасён мною, то он мне за это хорошенько заплатит.

— Эрн… — Кирочка разочарованно вздохнула… Ощупала в нагрудном кармане пачку сигарет подобно тому, как путешественник ощупывает кошелёк с деньгами, немного успокоилась и повторила попытку. — Тебе разве никогда не хотелось походить на бесстрашных кино-героев? Многие мальчишки мечтают об этом. Неужели перспектива совершить подвиг не кажется тебе заманчивой? А подвиг, как известно, дело бескорыстное…

— …И добровольное, — не без ехидства добавил юный чародей, — хочу — совершаю, хочу — нет.

— Эрн… — Кирочка почувствовала, как ею овладевают одновременно и раздражение и страх — то был один из немногих моментов, когда она прониклась всей тяжестью своей службы, почти физически ощутила эту тяжесть, точно непосильную ношу на плечах, и тут же подумала, с трепетом мазохиста расправив перед собою подробную карту этой мысли и заставив себя на неё глядеть — что она никудышный офицер, и у неё совершенно нет таланта работать с людьми.

— Мне нужно вознаграждение.

— Какое? — спросила она, с трудом преодолевая наваливающуюся апатию полного разочарования и бессилия, — Чего тебе, змею, не хватает? Леденцов? Чипсов? Компьютерных игр?

— Нет, — Эрн сделал вид, что не заметил её раздраженно-насмешливого тона, — другого…

Он потупился, чёлка упала ему на глаза. Кирочка смотрела на него неотрывно, и Эрн не мог этого не чувствовать, опущенные ресницы-лепестки дрогнули, нежный румянец скользнул по его лицу и пропал, словно от лёгкого дуновения.

— Я хочу, чтобы ты меня поцеловала, — решительно объявил он, поднимая взгляд.

— Что?! — от неожиданности Кирочка даже попятилась.

Эрн повторил; его аметистовые глаза при этом, как ей показалось, загадочным образом приблизились и заслонили собою всё остальное, став огромными и вездесущими, словно небо…

Кира пришла в замешательство. В течение всего времени общения с Эрном — а с момента его появления на горизонте Особого Подразделения прошёл уже почти год! — её ещё ни разу не посещала мысль, что шуточки из серии «да он же по уши в тебя втрескался» могут иметь хоть какое-то отношение к истине. Она привыкла считать их продуктом «излишне сексуально обострённого воображения» лейтенанта Крайста. Но теперь… Кирочка сразу почувствовала себя как клерк, последним поставленный в известность о проведении срочного совещания. Все уже заняли свои места, сидят готовые, спокойные, воцаряется тишина. И вдруг… Вбегает этот несчастный последний, в мыле, спотыкается на паркете, бумажки сыплются у него из рук… Пренеприятное ощущение.

— Ладно, — с досадой отозвалась она, немного придя в себя, — если тебе доставит радость поцелуй, добытый такими средствами, то, чёрт с тобою, по рукам, — принимая во внимание тот факт, что решалась судьба всего человечества, Кирочка хотела поскорее покончить с этой сделкой.

Она отключила «глушилку», повернулась к Эрну спиной, ознаменовав таким образом окончание разговора, и быстрыми шагами двинулась к баллюстраде, где ожидали Билл с Йоганном.

Подходя, Кирочка, как было условлено, незаметно подмигнула своему напарнику в знак того, что дело на мази, но от него, однако, не укрылась лёгкая нервозность, с которой она поправила сначала фуражку, вроде бы как обычно, только чуть более резко, а потом ощупала нагрудный карман, где лежали сигареты, будто бы забыв о том, что курение на территории Центра запрещено.

— Покажите-ка нам нашего небесного вестника ещё разок, — обратился Билл к Йоганну, — если можно, увеличенные изображения, и дайте максимально точные координаты.

Йоганн кивнул «пчеле», и на бестелесном дисплее тут же возникло полупрозрачное изображение бесформенной вращающейся глыбы, с некоторой скоростью перемещающейся на фоне звёзд.

— Это цифровая обработка сигнала с видео-телескопа, — пояснил он, — практически в режиме реального времени, запаздывание, обусловленное конечностью скорости света — около двадцати минут.

Комета же, не ведая о том, что ею любуются, как ни в чём не бывало, продолжала свой путь, равномерно вращалась вокруг своей оси, демонстрируя далёким земным камерам то тусклые каменные рёбра, то сверкающие вкрапления метеоритного металла. Эрн внимательно следил за ней взглядом, хмурил бровки и беззвучно шевелил губами, словно читая молитву. Кира тем временем с любопытством разглядывала юного чародея, пытаясь привыкнуть к нему в его новом качестве: её, Кирочкиного, поклонника — с чего это вдруг? — Крайст накаркал, тоже мне, вещун-самоучка! — он же ещё ребёнок! — но тут совершенно неожиданно Эрн резко повернулся к ней и сказал несвойственным ему страшноватым вкрадчиво-повелительным тоном:

— Не мешай, твои мысли вьются вокруг меня как голодные кошки возле колбасной фабрики и не дают сосредоточиться. Не думай обо мне больше, поняла?

Кирочка смешалась. Она ощутила и неловкость, точно её застали голой, и обиду, как от незаслуженной брани, и холодное прикосновение страха — ведь ей уже доводилось видеть Эрна таким, чужим, пугающе спокойным, будто в пятнадцатилетнего мальчика вселилось существо, прожившее не одно тысячелетие, перевидавшее всякого и оттого ничему не способное сопереживать. Интонация Эрна была настолько убедительной, что Кира даже рта не раскрыла, чтобы возразить ему.

Она погрузилась в странное оцепенение, глаза её по-прежнему следили за кометой, а мысли, одномоментно исчезнувшие, распуганные замечанием Исполнителя Желаний, возвращались по одной, и каждая, полупрозрачная, жидкая, переливчатая описывала сперва большой круг возле этой пресловутой кометы, не имея возможности ни на чём сфокусироваться, кроме неё.

Билл и Йоганн тоже застыли, уставившись на экран. Комета в очередной раз пересекала его, гордо и величаво проплывая на фоне далёких галактик, но вдруг… Все увидели, как твёрдокаменная глыба быстро покрывается трещинами, будто яйцо, а потом эти трещины с невероятной скоростью расходятся, как плохие швы, ширятся, выпуская на волю огромное пламя, чёрно-оранжево-жёлтые огненные сгустки, похожие на соцветия брокколи. А потом ничего не стало видно. Экран залило ослепляюще белым, сверхчувствительные датчики, преобразующие сигнал с видео-телескопа начали выдавать ошибку, зашкаленные энергией взрыва, и изображение пропало.

— Батюшки-светы! — выдохнул висящий в воздухе возле экрана оператор-пчела.

— Что случилось?! — со смесью испуга и огорчения воскликнул Йоганн, оглядываясь по сторонам.

— Очки у тебя запотели, — кивнул ему стоящий рядом Билл, — протри.

Йоганн не оценил шутки. Он вырвал у «пчелы» пульт и принялся лихорадочно шарить по всем кнопкам.

— Где, чёрт возьми, сигнал?

Все забыли про Эрна. Он едва стоял на ногах, придерживаясь за балюстраду, чтобы не упасть — невообразимо сильный приступ головокружения накатил словно цунами, подхватил его и понёс, перевёртывая, качая, перемешивая с хаосом и чернотой в своём стремительном потоке, как мусор в сточной трубе.

— Вот оно! — радостно взвизгнул Йоганн. Экран вновь потемнел, на нём обозначились неровно мерцающие точки далёких звезд, — Только где же комета? Вот дурак суматошный, вызвал не тот квадрант!

— Да нет, всё верно, вон номер в углу… — удивлённо отозвался оператор-пчела.

— Ликус! Ну, не может же быть, чтобы она исчезла? Это ошибка в программе, надо срочно её проверять, все пятьсот тысяч строк кода… Вот ещё одна боль на мою лысую голову!

— Не стоит принимать всё так близко к сердцу, стресс, да будет вам известно, способствует ускоренной потере мозговых клеток, они и без этого ежедневно гибнут десятками тысяч, твоя программа нормально работает, и кометы она не видит не по причине вкравшейся ошибки, а потому, что комета взорвалась. Учёные иногда склонны сваливать наблюдаемые неожиданные явления на неточность эксперимента, не делай они этого, открытий, вероятно, делалось бы больше. Посмотри внимательно, вот эта пыль по-твоему откуда? — Билл указал Йоганну на сверкающие точки стайками плывущие по экрану и на несколько более крупных частей, покачивающихся на фоне звёзд, — Она разлетелась, комета ваша, на мелкие кусочки…

— Этого не может быть, — нервное лицо программиста превратилось в удивлённо-растерянное лицо ребёнка, случайно отпустившего надутый гелием шарик в небо, эта метаморфоза удивительным образом облагородила его черты, Йоганн сделался сразу необыкновенно трогательным, и Кирочка подумала, что именно такое его лицо — настоящее. Человек почти никогда не открывается другим сознательно, обычно это происходит нечаянно, стихийно, взрывоподобно, если случается нечто настолько неожиданное, что не представляется возможным успеть продумать соответствующую ситуации линию поведения.

Кирочка вздохнула. Радостное облегчение, связанное со всеобщим избавлением от кометы, смешивалось в ней с покалывающим, щемящим, сладостно-тревожным предощущением. Эрн выполнил свою часть уговора, теперь дело за ней. Она отстранённо удивилась обнаруженным в себе чувствам — Кирочка даже не предполагала, что окажется так глубоко впечатлённой поведением юного чародея.

— С чем, вы предполагаете, связан взрыв? Это же невероятный феномен. Вы думаете, в комете имелась раскалённая сердцевина, где были возможны спонтанные ядерные реакции? — Йоган схватил Ликуса за костюм спереди и притянул к балюстраде, лицо его было освещено лихорадочным воодушевлением, — вам следует всё проверить, сканируйте квадрант непрерывно! — он подтолкнул оператора вперёд — тот, отлетев от балюстрады метра на три, повис над бездной — и повернулся к гостям.

Лицо его уже снова успело измениться, и теперь выражало сердитую озабоченность. Кирочке никогда прежде не доводилось наблюдать у людей столь скорую смену эмоций, особенно у таких как Йоганн, на первый взгляд замкнутых, обособленных, способных к высокой степени сосредоточения.

— Простите, — сказал он, смутившись, точно его застигли ковыряющимся в носу, — теперь это наши внутренние проблемы, я не смею задерживать вас, — Йоганн виновато взглянул на Кирочку, и волна, казалось бы, неуместной жалости захлестнула её; всё в этом человеке, неуклюжем, остроугольном, порывистом было несочетаемым, противоречивым, точно он был сложен из кое-как подобранных деталей от разных наборов конструктора.

«Интересно, у него есть друзья?» — подумалось ей — «Он хоть раз видел море? Или так всю жизнь и просидел, загорая в голубоватых отсветах дисплея?»

— Случившееся сегодня — богатейшая пища для исследований, — сказал Йоганн, — нашим астрофизикам предстоит огромная работа по изучению этой кометы.

— Но она же взорвалась! — не удержался Билл.

— Вот именно, и нам нужно знать, почему, — глядя на Билла, как на маленького, пояснил Йоганн, — задача науки — проникать в суть вещей и явлений.

— Так уж ли это важно, какова причина взрыва, — робко вступила в беседу Кира, — ведь после того, как исчезла непосредственная угроза Земле, вопрос кометы потерял свою актуальность?

Йоганн устало махнул рукой.

— Вы не понимаете! Потому что не знаете математики, — на лицо его вернулась первоначальная затворническая неприветливость, — вероятность спонтанного взрыва объекта такой массы близка к нулю, собственно говоря, это и есть нуль, десять в минус сороковой степени, поэтому случившееся с данной кометой — феномен! И для учёного непростительно оставить его без внимания.

— Это я взорвал её, — сказал Эрн. В его интонации ощущалась неприкрытая насмешка, очень уж хотелось парню как-нибудь отомстить Йоганну за тот первый презрительный взгляд на платформе. Юный колдун уже почти пришёл в себя, разве только был немного бледнее обычного.

Старший оператор резко обернулся в его сторону, но ничего не сказал — что может учёный возразить на подобный бред?

— Посудите сами, — продолжал Эрн, — ведь это же наиболее простое объяснение. Вот летела ваша комета по небу, летела и летела, взрываться не собиралась, вероятность ноль, как вы утверждаете, и тут пришёл я, взглянул на неё и трах-тах-тах, разлетелась голубушка на мелкие кусочки!

— Это совпадение, — прошипел Йоганн, буравя Эрна ненавидящим взглядом.

— Он шутит, — мягко выступил Билл, аккуратно подхватывая возмущённого научного работника под локоть, — проводите нас.

Гостям предстояло повторить долгое путешествие по лабиринту коридоров. Чтобы не молчать и не возвращаться к обсуждению кометы, лейтенант Крайст задавал Йоганну разнообразные вопросы.

— А почему вы стали программистом?

— Вообще то я математик, но у меня не получилось с диссертацией, — лицевые мышцы Йоганна при этом так болезненно дрогнули, словно он ощутил внезапную колику, вероятно, когда-то несостоявшаяся защита нанесла сокрушительный удар его самолюбию.

— Что за тема, если не секрет?

Йоганн поднёс руки к лицу, словно хотел защититься, закрыться от чего-то, жест вышел нервозный, жалкий. Кирочка, идущая позади, слышала разговор, она ощутила горьковатый привкус сочувствия, на стене мелькнули длинные тени растопыренных нервно-стремительных пальцев программиста.

— Пппрогноз ккколлапса пппространства и исчезновения времени, — выговорил он, заикаясь, — я занимался математическим моделированием условий на границах чёрных дыр…

— И что же случилось?

— Мне не поверили… Я ппполучил… ппполучил… — Йоганн скорчился, как от боли, создавалось ощущение, что каждое слово даётся ему с трудом, — из моих уравнений вытекало, что существуют некие объекты, я не стал придумывать им название, ну, скажем так, квазикванты, которые могут, распадаясь в одной точке пространства, одновременно рождаться в другой, и это происходит мгновенно; они не двигаются, не бегут, не летят, не излучаются, а именно возникают и исчезают, потому способны мгновенно переноситься на немыслимые расстояния, квазиквант за доли секунды может переместиться в другой конец Вселенной! И скорость света не предел!

— А что происходит с квазиквантом в промежуток между распадом и рождением? — спросила Кирочка.

— Вот в этом вся и загвоздка, — Йоганн побледнел, — мои оппоненты спросили меня, есть ли доказательства, что родившийся квазиквант действительно тот же самый квазиквант, который распался? Я сказал, что квазиквант способен переносить информацию, она может быть закодирована в его характеристиках, я не буду сейчас вдаваться в подробности, как именно происходит кодирование, я ответил комиссии, что только по этим передаваемым «посланиям» можно отличить один квазиквант от другого, и тогда они стали гудеть, возмущаться, и спросили меня вот именно то, что спросили сейчас вы; понятие одновременности, если речь идёт о сильно удалённых точках пространства, теряет смысл, совершенно справедливо заметили они, следовательно, согласно вашей теории, между рождением и распадом квазикванта переносимая им информация существует без всякого носителя, в чистом виде, разве это возможно? Я начал объяснять им, что квазикванты порождают пространственно-временные неоднородности, что одновременные распад и рождение можно приравнять к бесконечно быстрому движению внутри «канала постоянного времени», но они уже стали вставать с мест и уходить…

Он отдышался и продолжил металлическим тоном.

— Я ошибся. Мои расчёты содержали некорректные допущения, на которые мне указали, я не только не смог защититься, но и был с позором изгнан из университета, некоторые учёные возмутились, называли меня лжецом, фриком, унижали, утверждая, будто бы мои заблуждения вызваны членством в религиозной секте и я таким образом пытаюсь доказать существование горнего мира, Бога, Верховной Идеи Идей… Мой авторитет был подорван. Счастье, что три года назад мне удалось устроиться сюда младшим оператором…

— Вы пытались бороться? — робко спросила Кирочка, — Пробовали представить свои результаты где-нибудь в другом месте?

Йоганн резко обернулся к ней. Лицо его как будто вдруг затвердело, подобно быстро стынущей лаве, приняло недоброе упрямое выражение.

— Я ошибся. Мои результаты просто не могли быть правдой.

Холодом повеяло от острого льда этой рубленой фразы. Кирочка не стала ничего отвечать.

— И вы больше не занимались математикой?

— Нет. Я писал программное обеспечение для телескопов. Это получалось у меня гораздо лучше.

На платформе уже стоял готовый к отправлению вагон-капсула.

— До свидания, — Билл крепко пожал небольшую руку Йоганна, ощутив прохладу его тонких приученных к клавиатуре пальцев.

— До свидания, — сказала Кирочка.

Эрн молчал. Встретив откровенно-враждебный взгляд Йоганна, он ответил ему мрачной саркастической полуулыбкой.

Двери вагона бесшумно сомкнулись, отделив гостей от фигуры, стоявшей на платформе. Ветер теребил на Йоганне пиджак; в небе над телескопами тянулись грязноватые зимние облака, точно техническая вата.

— И чего он всё время так на меня смотрел? — Эрн неприязненно дёрнул плечиком.

— Боялся поверить. Люди сильно не любят ломать привычную картину мира, — задумчиво проговорил Крайст, — и в этом их несчастье…

— Боялся поверить …в меня? — уточнил Эрн.

— В тебя тоже, но больше в себя самого. Связь взрыва с тобой могла бы быть обоснована теоретически, скажем, существованием этих его квазиквантов. Он уже похоронил свои идеи, привык к мысли, что просто ошибся, авторитеты раздавили его, а ты разбередил его раны… Дал ему надежду. Надежда ведь такая вещь, что порой её наличие куда больнее, чем отсутствие…

Двери капсулы бесшумно раскрылись; их встретил тот же унылый зимний день, но уже на другой платформе.

Крайст вышел первым, закурил, прислонившись к перилам, загляделся на огромный розоватый пузырь заката, раздувающийся над голыми деревьями. Эрн поднял глаза на Киру:

— Ну вот, теперь ты должна поцеловать меня, — сказал он очень тихо, чтобы не услышал никто, кроме неё, — уговор дороже денег.

По пустынной платформе туда-сюда передвигался чеканными шагами робот-контролёр, и Кирочке пришлось даже немного посторониться, когда он проходил мимо. Крайст, погружённый в свои мысли, стоял спиной.

— Ладно, — она шагнула навстречу Эрну и попыталась привлечь его к себе.

Он убедительно отстранился, оглядываясь на Крайста.

— Нет уж. Так не пойдёт. Мы должны быть совершенно одни. Иначе это не первый поцелуй, а какое-то издевательство получается… — он осторожно взял Кирочку за предплечья чуть выше кистей и что-то прошептал.

Она почувствовала лёгкое головокружение. В тот же миг всё вокруг невообразимым образом изменилось: не стало ни платформы, ни Крайста, ни голых деревьев — чёрным вычерченных на розовом… Над их головами тянулись нескончаемые провода. С тихим свистом продуваемые ветром скелеты вышек окружали их со всех сторон.

— Что это за место? — удивлённо воскликнула Кирочка.

— Не знаю. Я просто загадал, чтобы мы остались совершенно одни.

Действительно, поблизости не было видно ни одного человека. Тишину, обволакивающую, жутковатую, нарушало лишь негромкое гудение проводов.

— Как мы сюда попали? — не унималась Кирочка.

Она оглядывалась по сторонам; вдали, почти у самого горизонта виднелась сизая кромка леса, за нею, ещё дальше, наверное, находилась стена, обозначающая границы Города, а за их спинами, далеко-далеко, там, где дремал нежно-розовый как щека младенца закат, высились причудливые сооружения дорожных развязок, — я серьёзно, Эрн, где это, и как мы здесь очутились? — повторила она почти испуганно.

— Телепортация, — деловито пояснил юный чародей.

— Что? — Кирочка оторопела, — Постой, это Друбенс научил тебя колдовать настолько… хм… серьёзно?

— Нет. Он ничему меня не учил. Просто у него была библиотека, где он часто засыпал, прямо в кресле, и ещё так странно, с открытыми глазами, а уж читать я умею. Поначалу я очень боялся трогать книги — а вдруг старик всё видит своим остекленевшим взором? Но потом ничего, привык.

— За счёт чего мы всё-таки переместились? — Кирочкино удивление сменилось раздражением: её раздосадовало такое самоуправство со стороны Эрна по отношению к её персоне, взял вот так запросто, не успела она и глазом моргнуть, да зашвырнул со всеми потрохами неведомо куда!

— Мы не перемещались в пространстве в традиционном смысле этого слова, — пояснил Эрн, — мы не бежали, не ехали и не летели. Мы возникли прямо тут. На этом месте.

Кирочка вопросительно взглянула на него.

— При телепортации переносится только информационная матрица объекта, это происходит мгновенно, а сам объект восстанавливается по ней из присутствующих на новом месте атомов.

— Постой, — Кирочкины глаза округлились от изумления, — что же стало с теми нами, которые остались на платформе?

— Распались, разложились на атомы, — спокойно ответил Эрн, — а энергия связи переместилась вместе с информационной матрицей сюда, именно она и помогла нас снова «собрать»… Может, слышала когда-нибудь такое: «Из праха мы вышли, в прах и вернёмся?» Наши тела идентичны по составу земной коре, и иначе просто не может быть, потому что мы материализовались на этой планете посредством эволюции из тех элементов, которые здесь существовали… Проще говоря, великая идея использовала попавшуюся под руку материю… «Прах», который упоминается во многих религиозных текстах, — это углерод — основа всех органических молекул; мы постепенно образуемся из них, когда развиваемся во чреве матери, и распадаемся на них же, когда умираем. Нечто похожее происходит и при телепортации. Только мгновенно.

— Так что же, получается, я состою уже не из тех молекул, что минуту назад? — вознегодовала Кирочка.

— Ну да, — ответил Эрн, не теряя своего созерцательного спокойствия, — а что такого? Какая тебе разница? В природе нет ничего постоянного, непрерывная изменчивость — условие её существования…

— Но ведь никто не давал тебе такого права… — Кирочка рассержено отвернулась, — тоже мне философ нашёлся… А если во мне что-то теперь исказилось? Испортилось? Как ты это поправишь?

— Ничего не испортилось, — уверенно сообщил Эрн, — информационная матрица предписала пространству в точности восстановить каждую молекулу твоего тела, включая все дефекты, изъяны, неправильные хромосомы и излишние примеси в твоих клетках — абсолютно все индивидуальные особенности. Перестановку претерпели только сами атомы. А их структура, как ты знаешь, консервативна, во всяком случае, если речь идёт о тех атомах, из которых состоим мы с тобой.

— О, господи, — выдохнула Кирочка, непонимающе разглядывая свои ладони, словно пытаясь заметить невооружённым глазом изменения на атомном уровне, — а какая всё-таки сила переместила всё сюда, эту матрицу, эту энергию?

— Вот чего не знаю, того не знаю… Я ведь маг, а не специалист по теории волшебства. Кажется, перенос осуществляется за счёт локального коллапса пространства, образуется нечто вроде микроскопической чёрной дыры — у Друбенса много умных книг, там всё написано — и информационная волна засасывается туда, чтобы затем переизлучиться в другом месте, хоть на другом конце Вселенной… Чёрт знает… Сказал же, я просто захотел, чтобы мы остались одни…

«Я волна, — думала Кирочка, — он способен превратить меня в волну…» Трудно сказать, какие чувства вызвала в ней эта мысль, тревогу, недоверие… и ещё что-то… Кажется, восхищение.

Она смотрела на маленького волшебника сверху вниз. Встретив внимательный и сильный взгляд его аметистовых глаз, Кирочка как никогда прежде первой отвела глаза.

— Я боюсь тебя, Исполнитель Желаний, — тихо сказала она, раньше Кирочка ни разу не называла Эрна так.

— А я тебя, — отозвался он, смутившись тоже, — потому что в тебе содержится единственное желание, которое я не могу исполнить для себя сам… Ты, кстати, ещё не забыла, зачем мы здесь?..

Эрн замолчал, не собираясь, по-видимому, больше пугать Кирочку распахнутыми настежь тайнами бытия, он даже не смотрел на неё, его дивные лепестковые ресницы были опущены, и к ней потихоньку начало возвращаться всегдашнее ощущение уверенности в себе.

— Вспомнила, — сурово отчеканила она. Его трогательная настойчивость задела её. — Подойди поближе.

Кирочка наклонилась и сухо ткнулась губами в сомкнутые губкы Эрна — точно приложила твёрдое к твёрдому.

— Неееет, так не пойдёт, — раздосадовано протянул он, — поцелуй меня по-настоящему…

— Это как?

— Будто бы сама не понимаешь, — обиделся подросток, — как своего любимого…

Кирочка стояла в нерешительности, взгляд её блуждал по чёрным строкам проводов, по неровной сизой ленте далёкого леса.

— Неужели ты не хочешь? — спросил Эрн, фиалки его опечаленных глаз расцвели в этот миг как никогда прекрасно, — совсем не хочешь? Ни капельки? — по его интонации можно было подумать, что он сейчас заплачет, — и ты делаешь это только потому, что обещала?

— Эрн… — она пыталась держаться как можно более уверенно и деловито.

— Неужели ты не хочешь? — повторил он.

Кирочка пробежала взглядом вдоль завораживающе изящного изгиба его губ, сухих, совсем немного обветренных, бледно-розовых как перламутр.

— Хорошо, будь по-твоему, сам напросился.

Она притянула его к себе, каким-то порывистым, взволнованным движением, ощутив на миг сквозь тонкую синюю курточку на синтепоне всю его жалобную полудетскую хрупкость. Молния на курточке была застёгнута не до конца, и ей в глаза сверкнула, точно фары встречного автомобиля ночью, беззащитная белизна кожи в ямочке у основания шеи…

— Закрой глаза и открой рот, — скомандовала она. Ей тут же вспомнилось, что так давным-давно говорила бабушка, надеясь впихнуть в неё очередную ложку супа или каши. Ассоциация показалась ей нелепой и Кирочка досадовала на себя.

Эрн повиновался. Несколько мгновений она просто смотрела на него, невольно любуясь; чуть подрагивающие ресницы, нежные приоткрытые губки, как ракушка… «Неужели ты не хочешь?» — звучал у неё в сознании взволнованный голосок подростка, «Он же по уши в тебя втрескался!» — вторил ему насмешливый голос Крайста.

Бледно-розовая ракушка была уже так близко. Случайный блик качнулся на жемчужной поверхности округлого переднего зубика. «Неужели ты не хочешь?»

Кирочка зажмурилась и склонилась, теперь уже она не видела ничего, а только осязала мягкое тепло чужого доверчивого дыхания.

И…

Она почувствовала, что тельце юноши как-то неестественно резко обмякло. Словно тряпичная кукла, оно безвольно повисло у неё на руках.

— Перерасход энергии… — констатировала она шёпотом, осторожно укладывая подростка на землю. Он был такой щуплый, лёгонький, прозрачный, словно лепесток, поднесённый к свечке; обморочная бледность проступила на осунувшемся разом личике точно иней; Кирочке со странной сладкой тоской подумалось в этот момент, что она спокойно могла бы нести Эрна на руках…

Ну, какой из него любовник в самом деле?