Чтобы желания сбывались

Полтора года спустя

1

Покончив с делами, он потянулся вверх, расправив свою высокую широкоплечую фигуру, оттолкнувшись ногой, отъехал от стола прямо в офисном кресле на колёсиках и поглядел в окно.

А там… Ясное небо простиралось необозримо далеко за границы рамы — яркое, чистое, свежее — такое бывает только после продолжительной пасмурной весны, когда непривычно сильно начинает светить солнце, и небо кажется возрождённым, обновлённым, словно вещь, полученная из хорошей химчистки.

Саш Астерс решил, что сегодняшний вечер никак не может быть потерян для наслаждения бытиём — молодой, успешный и привлекательный внешне он не имел недостатка во внимании со стороны противоположного пола, в его телефонной книжке хранился не один десяток номеров, любой из которых он мог бы сейчас набрать, заранее предчувствуя, как женский голосок в трубке взволновано и радостно затрепещет, давая понять, что ему, Сашу, вполне можно рассчитывать как минимум на свидание…

Он повертел телефон в руках и никому не позвонил, хотя небо предвещало тёплый долгий закат, когда так приятно посидеть в каком-нибудь открытом кафе в центре с бокалами шампанского, вырисовываясь чёрными силуэтами на фоне огненного буйства красок…

Саш открыл ящик стола и извлёк оттуда мятый блокнотный лист. Немного подумал, зажав его двумя пальцами, точно лезвиями ножниц. И позвонил.

Длинные гудки некоторое время теребили ожидание, а потом он услышал голос:

— Да?

— Привет.

— Привет. А кто это? — девушка удивилась, её интонации, вежливо-холодные, подсказывали, что она его не узнаёт.

— Саш Астерс.

Она ничего не ответила, но дохнула в трубку, и с радостью и будто с испугом, он не понял этого сочетания, ведь не мог знать ничего ни об Особом Подразделении, ни о Правиле Одной Ночи, ни о тех чувствах, которые всколыхнулись в ней в день встречи одноклассников — но оно, это столь неосторожно обнаруженное ею сочетание чувств, польстило ему — как знаток женщин он понимал, что если она взволнована, не важно чем, то это значит — шанс определённо есть…

— Хочешь встретиться? — спросил он, — Вечер сегодня больно уж хорош для того, чтобы убить его в одиночестве.

У Кирочки как раз был выходной, утром она сдала смену Крайсту, выспалась, хорошо пообедала в любимой блинной и чувствовала себя просто отлично — интересное свидание так и просилось в качестве венца такому во всех отношениях удачному дню.

В жизни каждого человека случаются моменты, когда обстоятельства складываются таким образом, что никакая воля не способна удержать его от уступки соблазну — судьба искушает так неожиданно и умело, что собственная слабость, начиная казаться волею рока, легко прощается, и поступки, которые казались прежде немыслимыми, становятся не только возможными, но даже необходимыми.

— Пожалуй ты прав, — сказала Кирочка, успокаивая себя тем, что один ужин (это ведь будет просто ужин, не больше) ничего не прибавит и не убавит в их отношениях, — погода действительно замечательная, я не против сходить куда-нибудь, — она верила себе, когда думала, будто полностью контролирует ситуацию и останется способной к этому и потом, когда они встретятся с Сашем, усядутся за ресторанный столик друг напротив друга, будут болтать, шутить, флиртовать, выпьют по бокалу шампанского…

Памятуя о росте бывшего одноклассника она без тени сомнения выбрала для сегодняшнего свидания туфли на высокой тонкой шпильке — с ним она вполне могла позволить себе подобную роскошь и нисколько не обидела бы его этим, поскольку богатырская стать Саша не во всякую дверь позволяла ему пройти не нагнувшись, дабы уберечься от удара головой о притолоку.

За платьем тоже дело не стало — денег на счету у Кирочки скопилось, поскольку она не имела привычки развлекать себя шопингом, настолько много — что для такого случая она вполне могла купить шикарный вечерний туалет, надеть его один раз и благополучно забросить на дальнюю полку шкафа. Именно так она и поступила.

Длинное тёмно-бордовое платье, открывающее всю спину, до самой поясницы, из приятно холодящей, тяжёлой, мягко переливающейся ткани грациозно облекло её высокую фигуру, а разрез на юбке оказался столь смелым, что при всяком неосторожном движении в нём показывался кружевной узор резинки чулка, и прозрачные, почти до середины плеча перчатки-митенки с тонко вышитыми цветами в тон платью прекрасно дополняли образ, в меру роскошный, в меру дерзкий — Кирочка вышла из бутика весьма довольная, нагруженная негнущимися бумажными пакетами внушительного формата.

У неё оставалось ещё немного времени, чтобы переодеться и заскочить в салон красоты — Кирочка прежде не посещала подобных мест, но сейчас этого настоятельно требовало платье — с трудом преодолевая робость, сопутствующую, как правило, всякой первой попытке, она всё-таки переступила порог, и довольно путано объяснила, что именно ей нужно, но две бойкие девушки, казалось, наделены были даром понимать без слов и, покивав, за каких-нибудь полтора часа сделали из Кирочки диву, будто бы минуту назад сошедшую с красной ковровой дорожки.

2

Решив чуть подольше подышать свежим воздухом, Саш Астерс оставил свою машину в двух кварталах от ресторана. Было тепло, он шёл в распахнутом пальто, щурился в ласковом свете весеннего вечера и чувствовал себя свежим, сильным и чуть более счастливым, чем обычно. Остановившись у цветочного киоска, он купил большую бордовую розу на высоком мощном стебле.

Типичный представитель своего времени и социального слоя — совершенный герой романа — в превосходно отутюженных брюках, остроносых туфлях, на отполированной лаковой поверхности которых играли блики, с разлетающимися на ветру полами стильного длинного пальто — он являл собою превосходно отшлифованный идеал, секс-символ целой эпохи — этакий новый денди, элегантно-праздный буржуа, хозяин жизни. И крупный цветок в его руке, как факел, как извлечённое из груди сердце, бордовое на чёрном — стал последним штрихом законченного образа.

Высокий дорого одетый брюнет с одинокой яркой розой в руке — он шёл, и на него оборачивались с завистью и восхищением.

3

Ресторан помещался в старинном отреставрированном здании. Нижний зал — зимний, с несколькими многоярусными хрустальными люстрами под потолком — здесь было светло даже в самые унылые и пасмурные дни — занимал полукругло выступающий портик. А верхний — открытый, летний, расположенный над колоннадой, только недавно открылся, и сейчас, ветреным весенним вечером, почти все столики там оказались свободны.

Кирочка стояла около балюстрады спиной ко входу, и с высоты стройных белёных колонн любовалась широким проспектом, залитым янтарным светом заходящего солнца — блики скользили в окнах проезжающих машин, озарённые закатом лица, казалось, преображались, делались яснее, счастливее — весенняя публика, текущая по тротуару, была как будто более оживлённой, чем обычно — пленительно догорал первый действительно тёплый день года, и радость от его прихода коснулась каждого — невозможно оставаться по-зимнему угрюмым, когда за окном так животворно разливается вечерняя заря, воскрешая всё, на что падают, скользя, её золотистые лучи.

Саш Астерс невольно замер в дверях, завидев высокий женский силуэт, чётко обрисованный в ярком свете. Он не задумывал какого-то особенного приветствия заранее — то была очаровательная импровизация — Саш тихими быстрыми шагами приблизился к Кире и, остановившись у неё за спиной, медленно провёл нежной головкой розы вдоль линии её позвоночника в глубоком вырезе платья.

Она вздрогнула от прикосновения цветка, не столько неожиданного, сколько волнующего, пробуждающего чувства, и взглянула на него через плечо.

Если бы сейчас какой-нибудь живописец или фотограф вздумал увековечить их в произведении искусства, то у него получилось бы нечто поистине величественное в своей простоте — символическое изображение венца человеческого бытия — красивая женщина и красивый мужчина замерли навечно, запечатлённые на плёнке или холсте, в самом начале волшебства, в томительной незавершённости счастья.

— Здравствуй, — сказала она и улыбнулась.

— Здравствуй, — ответил Саш.

— Удивительно, — воскликнула Кирочка, прикладывая цветок к груди, — как твоя роза подошла к моему платью! Прямо тон в тон. Может, есть какая-нибудь примета на этот счёт?

— Не знаю. Может быть и есть, — отозвался он с блуждающей улыбкой.

— Всё так церемонно у нас сегодня, так торжественно, — сказала она скороговоркой, пытаясь прогнать незаметно подкравшуюся к сердцу печаль, — мне прямо неудобно, — Кирочка скользнула взглядом по столу, накрытому белоснежной скатертью, по сверкающим приборам, в безупречно прозрачные бокалы уже налито было рубиновое вино.

— Ну так давай внесём в обстановку лёгкий творческий изъян, — сказал Саш и, заговорщически сверкнув глазами, опрокинул один из изящных бокалов на скатерть.

Кирочка ахнула — вино моментально впиталось, расползшись ярким бордовым пятном, точно кровь на рубашке раненого.

— Так лучше?

— Пожалуй… — согласилась она с немного испуганной улыбкой.

4

Золотой свет начал медленно погасать, становясь всё мягче, всё спокойнее — небо окрасилось в нежно-розовый, и только в просвете между домами ещё алела, как остывающие уголья в огромном костре, вечерняя заря.

Саш и Кирочка сидели за столиком друг напротив друга, официант уже унёс освободившиеся тарелки, и руки их, вроде как без дела лежавшие на скатерти (она теребила ножку бокала, а он пытался сложить из салфетки кораблик), руки, которые как будто некуда было девать, невольно устремились навстречу, чтобы соединиться в центре стола — завладев Кирочкиными пальцами, Саш, руководствуясь своим обширным опытом в общении с женщинами, уже понял, чем всё закончится, Кирочка и сама догадалась; это откровение оказалось немного грустным — исчезновение волшебства, что некогда существовало между ними; некоторая часть его, совсем чуть-чуть, на донышке, сохранялась даже после первой встречи, теперь же оно утеряно было окончательно — каким образом столь трагичная определённость взрослых отношений могла вырасти из давней трогательной макаронной истории?

Но, как говорится, что выросло, то выросло.

Саш слегка привстал, нагнувшись над столом, протянул руку, и, осторожно взявшись за край тонкой, как паутина, Кирочкиной митенки, несильно потянул его вниз. Граница полупрозрачной ткани медленно поползла вслед за его рукой, обнажая прохладную светлую кожу, на которой слегка отпечатался узор вышивки. Кира помогла Сашу освободить ладонь, потянув ниточки, посредством которых митенка крепилась между пальцами, и она вся — сквозная и невесомая, словно сгусток тумана, осталась у него в руке.

5

Эрн и Билл сидели на берегу городского пруда, вечернее солнце, склонившееся над городом, словно улыбающееся лицо матери над колыбелькой, просвечивало кроны деревьев, бросало на поверхность воды, гладко остриженный газон и на лица молодого мужчины и подростка, устроившихся на своих сложенных куртках, причудливые узорчатые тени.

Билла интересовало очень многое, касающиеся природы магии и волшебства — далеко не обо всём ведь рассказывают на курсах подготовки офицеров Особого Подразделения; ему давно хотелось расспросить Эрна, но он не решался, боясь смутить подростка своими неосторожными или неумелыми формулировками: он не мог знать, какую ценность представляют для самих колдунов те или иные субъективные переживания, могут ли люди спрашивать о них или есть вещи, лежащие настолько далеко за гранью сокровенного, что разговаривать об этом с не-колдунами не то чтобы неприлично, а скорее просто невозможно…

— Эрн, — начал Билл нерешительно, — а как ты ощущаешь свою силу? Что значит быть колдуном изнутри? Или это тайна, которую ты не имеешь права открывать? Если так, сразу скажи, а то я любопытный…

Подросток легонько повёл плечом, этот милый жест, небрежный и чуть кокетливый, давно вошёл у него в привычку.

— Да нет никакой тайны, — сказал он с важным видом; Эрну польстило, что его внутренний мир может быть интересен такому человеку как Крайст, и тот расспрашивает его совершенно серьёзно, как равного, без противной снисходительности, свойственной общению с младшими, — я и сам не знаю. Я могу попробовать это описать, но вряд ли ты поймёшь…

— Я постараюсь, — Билл повернулся к юноше, по его лицу скользили играющие тени, синий цвет глаз при таком освещении казался глубже и синее, чем обычно, взгляд их был внимательным, и в нём не сквозило (как часто бывало прежде) никакой насмешки.

— Знаешь, оно ведь не ощущается постоянно, — начал Эрн, — а только иногда, если долго думаешь о чём-нибудь, или фокусируешь взгляд на определённом предмете. К примеру, на вон таком камушке, — подросток указал Крайсту на обломок кирпича, лежащий на каменной лесенке, ведущей к воде. — Ты просто смотришь на него и в какой-то момент понимаешь, что он находится полностью в твоей власти, и ты можешь делать с ним всё что угодно, поскольку он существует лишь в твоём воображении.

— Но ведь он настоящий! — не выдержал Крайст.

— Ты попросил меня рассказать о моих ощущениях, верно? — ответил юный колдун с оттенком досады, — И, надеюсь, не для того, чтобы померяться со мной глубиной восприятия реальности?

Билл молчал.

— Наблюдай.

Эрн снова посмотрел на камень, несколько секунд он не сводил с него взгляда, столь пристального, что Крайсту стало немного не по себе. И внезапно этот осколок кирпича, довольно увесистый, надо сказать, подпрыгнул, как мячик, соскочил на ступеньку ниже, потом ещё на одну, и ещё… Пока не сиганул в воду.

— Ух ты, — резюмировал Крайст, бестолково уставившись в расходящиеся по воде круги.

Эрн удовлетворённо улыбнулся, сполна наслаждаясь чувством своего превосходства, которое было редким гостем в их с Крайстом взаимоотношениях, обычно старшему товарищу часто удавалось подкалывать подростка, обнаруживая каким-либо образом его неопытность и наивность.

— Верни-ка его сюда, — сказал Билл через минуту, — я тоже хочу попробовать.

— Да, пожалуйста, — заявил Эрн с ядовитой улыбкой, и через несколько мгновений кирпич, словно играющая рыбёшка, появился на поверхности воды и снова запрыгнул на каменную ступеньку.

Крайст, наморщив лоб, сосредоточенно уставился на него.

— Ничего не получается, — посетовал он, жалобно сдвинув брови, — мне никак не удается поверить, что он ненастоящий, хотя я стараюсь изо всех сил.

— В том то и дело, — Эрн назидательно поднял палец, — у тебя и не должно получиться. Таковы законы вашего мира. Люди рождаются для того, чтобы укреплять реальность, а не разрушать её. Мы же, колдуны, дети Великого Хаоса, и сознание наше устроено зеркально противоположно. Мне, когда я долго смотрю на этот камень, примерно так же трудно поверить в то, что он реален, как тебе — в его иллюзорность…

— Обалдеть, — выдохнул Крайст, с обидой косясь на мокрый осколок кирпича, примостившийся на краю каменной ступеньки.

Он достал сигареты, закурил и принялся глядеть на дым, который, повинуясь прозрачной кисти сквозняка, ложился непредсказуемыми зыбкими узорами. Эрн тоже смотрел на это и молчал. Билл улыбнулся, когда напротив него в воздухе повисла на миг сотканная из дыма мордочка Микки-Мауса.

— Где проходит граница твоего могущества, Эрн? Как ты понимаешь, что ты можешь, а чего не можешь?

— Билл, я не знаю. Это тайна, которую невозможно облечь в слова вашего языка. Я могу многое, но не всё… Я не Бог.

В шутку можно обратить и самый серьезный разговор, если очень хочется или страшно. Билл немного подумал и спросил:

— А воскрешать из мертвых ты не пробовал?

Эрн поднял на Крайста глаза, чтобы понять, прикалывается тот или нет.

— Было один раз.

Билл удивленно поднял брови.

— Ну и как, успешно?

— Да, но… Я не употреблял бы такое громкое слово как «воскрешение». Она тогда ещё не умерла, по правде говоря. Её током дернуло. Тело сохраняло энергию жизни, нужно было просто сердце запустить. Молодое, здоровое сердце. С этим и обыкновенная бригада скорой помощи спокойно справилась бы. Это даже не чудо почти. Так, на грани… Я удивился, что у Друбенса не получилось. Наверное, он нервничал. Или на полном серьезе верил, что это чудо достойное Господа-Бога, и поэтому у него не должно получиться…

6

Саш Астерс держал снятую с Кирочкиной руки митенку на ладони, от ветерка воздушная ткань трепетала, словно бордовое пламя.

— Мне нужно сказать тебе одну вещь, — Кирочка взглянула на Саша серьёзно, и, как ему показалось, грустно. Он не понял этого внезапного помрачнения романтических оттенков вечера, не уловил сложной эмоции, проскользнувшей в её словах, а не поняв, постарался не придать значения — пренебречь чем-то всегда легче, чем вдаваться в подробности — как знаток женщин, он отметил про себя, что неожиданные смены настроения у прекрасного пола вполне нормальное явление.

Сохранив на лице покровительственно-нежную улыбку мачо, он сказал:

— Я слушаю тебя.

Кирочка встала. Это вышло немного нервно — она поднялась, придерживаясь за столешницу, выпрямилась во весь рост, сразу возвысившись над всеми предметами, длинная юбка заструилась переливчатым водопадом, нуклюже скрипнула ножка отодвинутого стула.

Саш ждал. С его лица не сходила улыбка, он наблюдал за нею как за ребёнком, где-то он вычитал, что в отношении к женщине всегда должно присутствовать что-то отцовское.

— Понимаешь, — сказала Кирочка, — больше ничего не будет.

— В каком смысле? — не понял он.

— В прямом. Мы больше не увидимся, это наша последняя встреча.

— Но почему? — на лице Саша отобразилось упрямое удивление.

— Не спрашивай, — Кирочка стояла, отвернувшись, и теребила угол скатерти, роза лежала рядом, и её пышная головка — бордовое на белом — издали напоминала кусок сырого мяса, — я всё равно не смогу всё как следует объяснить, просто так нужно, я ведь просила тебя тогда не звонить, но ты позвонил…

По лицу Саша проскользнула тень. Порывистым движением он скомкал в руке прозрачное облачко перчатки.

— Я, кажется, понял, — он разочарованно вздохнул.

Безошибочное чутьё знатока женщин подсказало ему ответ и на этот раз. Она говорит загадками, избегает определённых тем, заметно взволнована — такое поведение характерно для несвободной женщины, поддавшейся искушению — и хочется, и колется… Гневная складочка между тёмными бровями Саша расправилась — когда наступает хоть какая-то определённость, примириться с ситуацией становится значительно легче. — Ты замужем? Помолвлена?

— Вроде того, — тихо ответила Кира, отводя глаза.

— С тем типом, — небрежно уточнил Саш, — я один раз видел вас вместе из окна автомобиля, в центре, представительный такой, примерно твоего роста, брюнет…

— Да, да, с ним, — поспешно согласилась Кира, обрадовавшись возможности поскорее прекратить это рискованное объяснение.

«Бедняга Крайст, — подумала она про себя, — кем только он не кажется людям со стороны! Хотя так, наверное, происходит с любым из нас. Никто не может знать, как отразится он в кривом зеркале чужой души».

— И давай больше не будем об этом, — добавила она, отчаянно и светло улыбаясь Сашу, — ни к чему портить романтику грубым вторжением быта, весь этот вечер и вся ночь принадлежат нам. Ведь совсем не обязательно иметь какие-либо гарантии или перспективы, чтобы быть счастливыми, верно?

Саш улыбнулся в ответ, но немного напряжённо, он никак не мог отключить в голове назойливого знатока женщин, который опять пытался анализировать Кирочкино поведение — «Должно быть, у неё с этим брюнетом совместные финансовые дела, пакет акций на двоих, к примеру, или ещё какая-нибудь подобная чертовщина, потому ей никак не избежать этого брака…» — однако мысль, что он, Саш, стал тем мужчиной, которому так легко удалось искусить несвободную женщину, упала семечком на благодатную почву его мужского самолюбия, и семечко это тут же проросло. Он улыбнулся Кирочке снова — но уже иначе: самоуверенно и спокойно.

— Ну что же… Тогда не будем терять времени.

7

К утру в Городе поднялся небывалый ветер — по радио объявили штормовое предупреждение — Билл, приготовляя завтрак себе и Эрну, озабоченно поглядывал в окно кухни — по улице перегоняя друг друга, неслись рваные пакеты, картонки, прошлогодние листья, разносортный мусор — даже чей-то зонт, вырвавшийся из рук, парил над тротуаром, словно оторванный бурей гигантский тропический цветок; в одном направлении люди шли через силу, преодолевая мощное сопротивление стихии, а идущие в противоположном, напротив, едва ли не взлетали, подхваченные порывом. Ураган срывал с прохожих головные уборы, превращал в паруса сумки, волосы, полы плащей и пальто. Огромные рекламные щиты, развешенные над проспектом, угрожающе покачивали и скрипели.

— Ну и погодка, — пробурчал Билл, нахмурившись, — думаешь, Кира нормально до нас доберётся?

— А что такое? — Эрн всё ещё лежал в постели, сладко потягиваясь, и, по-видимому, до происходящего за окном ему пока не было никакого дела.

— Ты не слышал, что сказали по радио? Ураган.

— Бывает… — лениво протянул Эрн, — особенно в регионах, находящихся в непосредственной близости от океана. Физическая география. Что тебя смущает?

Билл повернул ручку радиоприёмника, сделав погромче.

«Метеорологи не могут объяснить столь неожиданное нашествие циклона, который захватил практически всю западную часть Побережья Голубого Залива, по прогнозам синоптиков всю предстоящую неделю должна была продержаться сухая и ясная погода. Мы снова предупреждаем вас, что выходить на улицу следует только в случае крайней необходимости. Старайтесь не находиться вблизи слабо закреплённых конструкций или одиноко стоящих деревьев, скорость ветра в некоторых районах может достигать тридцати метров в секунду. Пожалуйста, будьте бдительны…»

Эрн, премило взъерошенный со сна, сел на постели и потёр глаза.

Билл поставил на стол две тарелки с тостами, тонко нарезанным сыром и поджаренной до нежно-розовой аппетитной корочки ветчиной. Уловив соблазнительные ароматы, Эрн тотчас встряхнулся, вылез из тёплого гнёздышка скомканных одеял, моментально возник возле стола — схватив тост, вонзился в него мелкими белыми зубками и с наглым звуком ломающейся корочки откусил уголок.

— Что ты так на меня смотришь? — спросил юный чародей, поймав на себе пристальный взгляд Билла.

— Прежде чем сесть завтракать, неплохо было бы умыться, — ворчливо заметил ему старший товарищ.

— Не парься, — ответил, жуя, Эрн.

— Да мне то что, — Билл хитро прищурился, — только Кира сейчас приедет, а ты в пижаме, и рожа мятая, как бельё из барабана.

Эрн гневно шмыгнул носом и, нехотя поднявшись из-за стола, отправился в ванную.

8

Саш уехал на работу, вероятно, очень рано. Когда Кирочка открыла глаза, его уже не было в номере — и она вздохнула с облегчением; не нужно будет перемещаться на цыпочках, собираться по-быстрому, уходить, стараясь не стукнуть дверью, по шпионски — всё это уже сделали за неё. Мелочь, а приятно.

Кирочка встала, напевая, приняла душ, распаковала рюкзак, доставленный поздно вечером с курьером, облачилась в серый бадлон, джинсы и кроссовки, высушила волосы высокоскоростным феном, отчего они теперь пышной копной торчали вокруг головы — превращение совершилось: вместо вчерашней кинодивы из зеркала на неё смотрела дворовая девчонка.

Щёлкнула входная дверь, и Кирочка весело побежала по коридору к лифтам, без сожаления покидая своё прошлое — вечернее платье так и осталось в номере, оно лежало в точности как его бросили накануне — стекая струящимся потоком с ручки мягкого кресла, а рядом, на полу, шевелясь в потоке сквозняка, словно нечто живое, пристроилась тонкая скомканная перчатка.

9

— Ну и погодка! — воскликнула Кирочка, встряхивая головой подобно искупавшейся птице. Она стояла в прихожей, свежая, как цветок после грозы, радостная как солнечное утро. Потянув носом воздух, она добавила, — ух ты, а вы, кажется, приготовили что-то вкусненькое! Это кстати! Я голодная как отряд землекопов!

Войдя на кухню, Кирочка схватила самый поджаристый тост и, держа его в зубах, прикоснулась к вмонтированной в стену сенсорной панели — включила телевизор.

На экране возникла опрятная дикторша, которая вещала, сложив ручки перед собою на зеркальном столе, утренние новости.

«Разыгравшийся нынешней ночью шторм уже принёс немало разрушений, есть человеческие жертвы. Сегодня в половине девятого на перекрёстке Туманной улицы и проспекта Сизых Дождей оторванный ветром рекламный щит раздавил легковой автомобиль. Происшествие спровоцировало ДТП, в котором приняли участие ещё четыре транспортных средства, включая экскурсионный школьный автобус, по предварительным данным никто из детей не пострадал. Репортаж с места событий ведёт моя коллега Мина Тео.

— Здравствуйте, Мина.

— Здравствуйте, Рината. Я нахожусь сейчас на перекрёстке Туманной улицы и проспекта Сизых Дождей.

На экране появилась девушка в куртке с капюшоном, держащая в руке микрофон с массивной эмблемой телекомпании.

— Движение через перекрёсток пока приостановлено, — бодро сообщила она, а камера, скользнув по фасадам близлежащих домов, остановилась, демонстрируя многочисленной аудитории канала запруженную машинами проезжую часть, в центре которой находились раздавленный автомобиль, автобус и служебные машины с сиренами, вокруг которых столпились люди в форме, — На место уже прибыли сотрудники дорожной автоинспекции и две кареты скорой помощи, врачи осматривают потерпевших, один человек погиб. Найденные при нём документы позволили нам установить личность жертвы. Это двадцатишестилетний сотрудник банка «Реал Престиж» Алехандро Астерс…

— О, Господи! — воскликнула Кирочка. Тарелка с тостами выпала у неё из рук и разбилась вдребезги.

— Ты что, знаешь этого парня? — удивлённо поинтересовался Билл.

— Боже мой… Да. Мы учились с ним в одном классе… — призналась Кирочка дрожащим голосом.

— Сочувствую, — тихо сказал Крайст. Он попытался успокоительно положить руку ей на плечо, но она разгневанно-нервным жестом пресекла эту попытку.

— Оставьте меня! — воскликнула Кирочка сквозь прорвавшиеся слёзы и выбежала из кухни.

— Что это с ней? — подозрительно спросил Эрн, отложив недоеденный тост и настороженно поглядев вслед девушке.

— Не каждый день в новостях передают, что твоего однокашника раздавило рекламным щитом, — сухо пояснил Билл, сумрачно сдвинув брови, — людям свойственны такие чувства как сострадание, понимаешь?

Из комнаты донеслось несколько сдавленных всхлипов. Билл отвернулся к окну, Эрн тупо смотрел на пустую тарелку перед собою. Разумеется, каждый из них старался, как мог, разделить боль Кирочкиной утраты, но истинную её величину не представляли себе ни тот, ни другой, ведь они не могли знать, что несколько часов назад она радостно благословляла материю, данную в ощущениях, в объятиях именно этого молодого мужчины, чьё тело, извлечённое из покорёженного автомобиля, теперь лежало на мокром асфальте, накрытое чёрным полиэтиленом…

10

Прошло около месяца со дня урагана, унёсшего жизнь Саша Астерса, когда Кирочка совершенно случайно узнала ещё об одной смерти, весьма загадочным образом касающейся её самой.

Стоял замечательный ясный и совсем уже летний день — было почти жарко. Она зашла перекусить в пиццерию, где работал молодой человек, с которым она познакомилась примерно полгода назад в клубе. У них тогда состоялось свидание, и после этого, согласно Правилу, они не виделись и не созванивались, иногда только Кирочка позволяла себе зайти в эту самую пиццерию и обменяться со своим знакомым короткими приветствиями и ничего не значащими приятельскими улыбками.

— А где Макс Талер, бармен? — спросила она тоненькую девчурку, порхавшую между столиками с подносом на вытянутой руке, — у него что, выходной сегодня?

— Макс? — маленькое белое лицо девчурки сначала приняло озадаченное выражение, — ааа, Макс, — оно тут же стало печальным, как у фарфорового ангелочка, — он умер.

— Как умер? — изумилась Кирочка, — этого не может быть!

— Мы и сами все до сих пор в шоке, — вздохнула девчурка, — ему было всего двадцать два, и тут какая-то опухоль в голове… Быстрорастущая. Вы что-нибудь будете заказывать?

— Нет. Извините. — Кирочка порывисто встала из-за столика.

Девчурка проводила её сочувствующим взглядом. Жалобно тренькнул колокольчик на входной двери… Солнечный свет ударил по глазам…

Мысль, что эти две смерти по какой-то таинственной причине имеют отношение к ней лично, пришла к Кирочке не сразу. Сначала она существовала в виде трудноописуемого интуитивного ощущения: двое мужчин, с каждым из которых она имела любовное свидание, пусть даже всего одно и притом короткое, оба погибли — нельзя, разумеется, исключать простого совпадения, но предположение о связи напрашивалось само собой… Чтобы подтвердить его или опровергнуть, очевидно, следовало узнать судьбу ещё одного или даже нескольких мужчин, чья жизненная дорога аналогичным образом пересекалась с Кирочкиной…

Этим она и решила заняться. Перерыв весь свой электронный ящик, она нашла чудом уцелевшее послание от некого Пабло М. (поступив на Службу она выработала железную привычку удалять все личные сообщения сразу после прочтения, как ей посоветовал Билл) и решилась ему позвонить. «В моих исключительных обстоятельствах, — рассудила она, — это не будет нарушением Правила».

Номер оказался неактивным.

Через базу данных телефонного оператора Кирочке удалось выяснить, рискованно используя свои полномочия офицера ОП, паспортные данные и адрес прописки абонента, на которого данный номер был зарегистрирован.

Приехав по вышеозначенному адресу и застав там мать и сестру молодого человека, она почти не удивилась, узнав от них, что он трагически погиб около года назад — отравился грибными консервами, приобретёнными в ближайшем супермаркете.

11

— Мне нужно поговорить с тобой, Крайст, — затараторила Кира, ворвавшись в кафе подобно смерчу и даже не успев присесть за столик.

— Дело крайне важное и безотлагательное? — осведомился он с дежурной насмешливо-ласковой улыбкой, но его желание шутить улетучилось сразу же, как только они с сослуживицей встретились взглядами. Лихорадочный блеск Кирочкиных антрацитовых глаз не сулил ничего хорошего: она была чем-то сильно встревожена, если не сказать — напугана.

— Где Эрн? — спросила она, напряженно оглядываясь по сторонам.

— Отправился в джентельменский зал, — деловито пояснил Билл.

— Это очень кстати, — выпалила Кирочка, присаживаясь за столик, — я хотела поговорить без него. Ибо, возможно, то, что я скажу, имеет к нему непосредственное отношение, — поминутно озираясь, не идёт ли Эрн, она полушёпотом высказала Крайсту свои опасения по поводу того, что смерти Саша, Макса из пиццерии и бедняги Пабло связаны между собой, а именно: на неё, Киру, наложено какое-то страшное проклятие, иначе почему их всех так скоро и загадочно прибрал Господь? — Каждый из них провёл со мной ночь, понимаешь, Крайст…

Она говорила быстро, горячо, с опущенным взором.

— С большой вероятностью это простые совпадения.

— Допустим, — возбуждённо возразила Кира, — может иметь место одно совпадение подобного рода, ну, даже два. Но три совпадения, Крайст, три! Это уже статистика.

— Пожалуй, ты права, — Билл озабоченно сдвинул брови, — однако Эрн, я полагаю, тут всё-таки ни при чём… Ну, или почти ни при чём. Скажем так — все эти смерти не есть следствия прямого воздействия его магической воли…

— Но тогда… Кому ещё могло понадобиться такое проклятие? Я лично больше не знаю ни одного сохнущего по мне чародея!

— Это не проклятие.

— Тогда что же?

— Ревность.

Кирочка потрясённо распахнула глаза. Билл поспешил пояснить сказанное:

— Это самая разрушительная из существующих в природе сил — главное проявление эго. Обособление себя от всего остального мира, выражающееся в определении границ личного пространства и прав собственности, — Крайст оглянулся, чтобы удостовериться, что юного колдуна ещё нет поблизости, — Для Эрна в его возрасте любовь означает, прежде всего, безраздельное обладание; а по причине наличия у него паранормальных способностей его вполне естественное, в общем-то, нежелание уступать кому-либо объект своей симпатии обладает такой силой, что…

— Идёт! — воскликнула Кирочка, стискивая руку Билла.

— Надо поговорить с ним, только осторожно…

Эрн приблизился к столику. Напустив на себя спокойствие и непринуждённость, Кирочка принялась ковырять ноготь. Она всегда так делала, когда требовалась срочная конспирация.

— Как дела? — спросил у юноши Билл с глупой размашистой улыбкой.

Эрн фыркнул, мило наморщив носик.

— Вечно ты со своими шуточками, Крайст. Если что-то и изменилось, то это всего лишь незначительная флуктуация массы…

Билл рассмеялся.

— А ты, я смотрю, научился нормально на них реагировать, старина.

Кирочка подняла голову. Вид у неё был решительный и серьёзный.

— Эрн, нам нужно поговорить с тобой.

— Нам? — Билл насмешливо поднял брови, — меня призывают в сообщники?

Кирочка посмотрела на него уничтожающим взглядом. Но потом резко опустила глаза и подняла вновь, только теперь в них читалась мольба, смешанная с укоризной: «Мне, мол, и так нелегко, а ты ещё ёрничаешь». Биллу стало немного не по себе, он почувствовал, что именно в этот момент, возможно, впервые за весь период их совместной работы, Кирочка полагается на него, полагается в настоящем смысле этого слова, не в служебном плане, а в личном, и это дорогого стоит, и нельзя отнестись к этому несерьёзно; даже если нечто кажется неважным и смешным, если оно настолько важно для кого-то другого, нужно помочь.

Биллу неожиданно вспомнилась история с кузеном Чарли. Малыш (ему было тогда всего три года) уронил в унитаз крохотное колёсико от паровозика из набора «Железная дорога», а они с Чарли, вместо того, чтобы помочь ему, шутки ради нажали на слив… Как он ревел, этот маленький кузен… С каким неистовым, неискупимым отчаянием! Будто бы разрушено, развенчано и поругано всё, и нет в целом свете нигде ни добра, ни правды. Вот теперь и думай, что смешно, а что важно. Хуже всего, что они с Чарли хохотали тогда как сумасшедшие. Теперь Биллу спустя годы стало за это очень стыдно.

— Ну, давайте уже, гоните свой архи важный разговор! — нетерпеливо заявил Эрн, наблюдая за игрой мимики на лицах обоих офицеров.

Когда два человека при третьем способны общаться без слов, этот третий обычно чувствует себя премерзко.

Кирочка достала из сумки фотографии всех троих погибших знакомых.

— Кого-нибудь из них ты видел хотя бы раз в жизни? — спросила она строго.

— Вот этого, — ответил Эрн сразу же, ткнув пальчиком в лицо Саша Астерса.

Кирочка фыркнула, жутко разозлившись на то, что он вот так запросто ставит палец на фотографию некогда дорогого для неё человека. Её всю жизнь бесило, когда показывали на фотографиях пальцами и особенно когда водили по ним ногтями, визжать хотелось, особенно в детстве. Люди на фотографиях кажутся какими-то особенно беззащитными. А тут кто-то приходит и хватает их за лица жирными руками, а они даже не могут ему ничего сказать.

— Не трогай, — сказала она раздражённо, — вспомни, пожалуйста, где именно ты его видел.

— В репортаже по телевизору. Он погиб от урагана. Больше нигде.

— А остальных? — спросил Билл мягко, придвинув к Эрну другие фотографии, — успокойся, сядь, главное не торопиться, погляди подольше, может быть, что-то забрезжит…

— Нет, — решительно заявил подросток, спустя минуту, — эти чуваки совершенно мне не знакомы. Кроме того, все они мертвы. Зачем вы мне их показываете?

— Откуда ты знаешь? — настороженно спросила Кира.

Эрн устало вздохнул, как человек, вынужденный в сотый раз объяснять очевидные вещи.

— По энергетическому потоку от фотографии. Это же элементарно. Живой человек излучает через каждое своё изображение, и можно узнать о нём сразу всё, проанализировав этот сигнал, а фото покойников — просто картинки.

— И поэтому ты никогда не фотографируешься?

— Не только, — ответил Эрн, напустив на себя загадочность, — мне вообще нельзя.

— Кто тебе сказал?

— Ниоб, домоуправитель и помощник Друбенса.

— А почему?

— Фотографии… Как бы это получше сказать, он мне объяснял что-то в терминологии высшей магии, но я так и не понял ни черта, основная мысль следующая: они могут работать как многочисленные зеркала, фотографии, особенно если глаза крупным планом, и через каждую из них знающий маг способен вытянуть на себя часть моей силы и воспользоваться ею.

— Отчего же они не научили тебя «ключам», — спросил Билл, — это когда читаешь особое заклинание над фотографией, и она «закрывается» для откачки энергии?

Эрн пожал плечами.

— «Ключи» сейчас почти бесполезны, вероятно поэтому. Цифровая фотография, которую каждый может открыть на своём смартфоне, ведь работает точно так же. А заколдовать бесконечное количество её копий в бездонном информационном пространстве просто невозможно…

— Мы ушли от темы, — констатировала Кирочка недовольно, — скажи, пожалуйста, ты о них ещё что-нибудь можешь сказать по этим фотографиям?

— Нет… Для прочтения информации в полях умерших одних фотографий недостаточно. Необходима личная вещь или присутствие родственника. То есть объекты, несущие энергетический след. Изображения, как я уже сказал, не излучают.

— Разве мы уже не узнали всё, что хотели? — спросил Билл у Кирочки заговорщическим тоном.

Она вспыхнула.

— Он тут ни при чём, — добавил он шёпотом.

— Быть не может! — воскликнула Кирочка возмущенно, — и это непрофессионально, так скоро сдаваться!

— Хватит обсуждать при мне какие-то свои мутки, — обиженно вставил Эрн.

Кирочка порывисто повернулась к нему и сверкнула глазами. Билл моментально почувствовал недоброе, он хотел остановить девушку, положив руку ей на плечо, но не успел. Кирочка поднялась, выпрямилась, сразу став по сравнению со щупленьким Эрном огромной и устрашающей. Тучей нависнув над парнишкой, она прошипела ядовито:

— Эти, как ты изволил выразиться, мутки… Это украденные человеческие жизни. И если тебе всё равно…

Эрн сидел насупившись.

— Билл, оставь нас на минуту.

— Только смотри не съешь его, — бросил Крайст, отходя.

— Вот клоун, — буркнула Кирочка с досадой, — он, я так подозреваю, и над гробом собственным шутки шутить будет.

— Это не так уж и плохо, — робко возразил Эрн; у него потели ладони, он тёр их, ему всегда страшно было оставаться с Кирочкой наедине. Но сейчас особенно, юноша догадывался, что она за что-то на него очень сердита.

Однако, вопреки его ожиданиям, лейтенант Лунь оставила свой агрессивный тон, опустилась на стул напротив и начала спокойно и даже мягко. Курсы общения с колдунами в центре подготовки офицеров ОП не прошли для неё даром.

— Эрн, — голос её звучал почти ласково, — как бы ты повёл себя, если бы узнал, что у девушки, которая тебе нравится, есть ещё поклонники?

— Да не знаю, — процедил он сквозь зубы, не глядя на неё, — никак бы не повёл. Что я тут могу поделать? Приказать им не влюбляться в мою девушку? Никакому колдуну это не под силу…

— А как насчёт того, чтобы проклясть их? — спросила Кирочка с наигранной весёлостью, — по-моему, отличный способ избавиться от соперников. Щёлкнул разок пальцами — и на одного из них обрушился фонарный столб. Щёлкнул два — и другой, проломив асфальт, провалился в канализационную шахту точно в преисподнюю…

— К чему ты клонишь? — спросил Эрн, бледнея. Он осмелился взглянуть ей прямо в глаза. — Я не проклинал никого. И никогда не прокляну. Особенно по такой причине. Любой маг, даже самый тёмный, вздорный и невоспитанный, знает, что свобода чувств — это неприкосновенная область жизни человека, и если тебя не выбрали в любви, использовать магию — аморально.

Кирочка задумалась. Похоже, Крайст прав. И его предположение относительно невольного убийства Эрном Саша и остальных имеет больше оснований, чем её обвинения в сознательном использовании колдовства.

— Все они умерли после того, как провели со мной ночь, — сказала она жёстко.

Эрн сидел неподвижно, глаза его были опущены.

— Мне, наверное, нет необходимости слишком много распространяться об определённых тонкостях нашей службы, тем более о Правиле, это знают все, кто хоть когда-нибудь имел с нами дело… Ведь так?

Юный колдун кивнул. Было заметно, что разговор на эту тему доставляет ему сильный душевный дискомфорт.

— Я знаю… — Кирочка хотела было сказать «о твоих чувствах ко мне», но в последний момент решила, что это прозвучит слишком бестактно, и поправилась, — некоторые вещи трудно принять, Эрн, в особенности, если они не соответствуют нашим ожиданиям…

Она хотела ещё что-то присовокупить, но он отважно поднял на неё свои огромные фиалковые глаза и негромко воскликнул:

— Я ничего не могу поделать со своими чувствами! И, да, признаюсь, меня действительно бесит это ваше дурацкое Правило… Убил бы того, кто…

— Эрн! — Кирочка вздрогнула, — не говори так никогда! Ты же знаешь цену каждому своему слову. Слава Богу, что тот человек давно уже отошёл в мир иной… Без твоей помощи.

— Всё равно это вздорное правило, — сказал Эрн сердито.

— Послушай… Особое Подразделение существует уже несколько веков. И, поверь, за такой срок через него прошло немало людей, гораздо более мудрых, чем ты, и раз уж они когда-то пришли к выводу, что иначе нельзя, значит, мы вынуждены только покориться. Любая система формируется методом проб и ошибок, движений вперёд и назад, надстроек и разрушений. И если этот непростой выбор был однажды сделан и столь продолжительное время себя не дискредитировал, это означает только одно — он необходим…

— Профанация… Демагогия… — сказал Эрн вызывающим тоном, — жалкие попытки оправдать собственное распутство. Накапливающуюся энергию не обязательно стравливать именно этим способом. Её можно поднять выше, очистить, облагородить. Пустить на творчество, или ещё на какое-нибудь полезное дело. Вон, как монахи-отшельники. Воздержание нисколечко не вредно для организма. Просто все вы, инквизиторы, извращенцы.

— Что?! — Кирочка разозлилась, причём сильнее всего задело её именно слово «инквизиторы», — да ты хоть знаешь, о чём говоришь?

Эрн молчал, глядя на неё недобро сияющими глазами. Выводить его из себя, вообще говоря, было опасно для личного благополучия, в некоторых случаях даже для жизни, но… в должной степени рассердиться на любимую девушку, чтобы навлечь на неё более или менее серьёзные неприятности, довольно трудно, да и, скажем прямо, как-то не по-джентельменски. Поэтому, Кирочке, вероятно, сошла бы с рук даже пощёчина, или ещё что-нибудь в таком роде…

— У нас нет даже смертной казни для колдунов и ведьм, — продолжала она обиженно, — Её отменили больше пяти столетий назад. О какой инквизиции ты говоришь? Мы вас скорее защищаем, от вас же самих, да, да, чтобы вы не устраивали повсюду магические беспорядки и не сносили друг другу головы в ваших чумовых поединках… Кроме того, мы ограждаем простых граждан от излишней информации о безграничных возможностях тонкого мира… Не всем полезно это знать. И охраняем их покой от всевозможных проклятий, дурманов и вредного сглаза…

Эрн водил указательным пальцем по столу, повторяя ноготком причудливые узоры древесины.

— Я не проклинал никого, — сказал он, — Если это и вышло, то случайно. Я не могу до конца контролировать свою силу, она слишком велика, и в некоторых случаях мои прорвавшиеся негативные эмоции могут причинять разрушения… Так у всех.

— Просто у тебя это проявляется особенно ярко, — саркастически заметила Кира, — жил человек спокойно, не понравился чем-то тебе и помер. Так?

— Вроде того… — хмуро согласился Эрн.

— Но так же нельзя!? — возмущённо воскликнула Кира, хлопнув по столу ладонью, — рядом с тобой и я превращаюсь в пороховую бочку. Стоит, к примеру, случайному мужчине на меня как-нибудь не так с твоей точки зрения взглянуть, не говоря о том, чтобы дотронуться, и он уже покойник. Что мне теперь, монашкой жить?! — она выразительно сверкнула на него своими огромными антрацитовыми глазами.

В её вопросе и взгляде не было, да и не могло быть ничего, кроме гнева, но Эрн мгновенно покраснел, точно от неприличного намёка. Он опустил свои длинные ресницы-лепестки и ничего не отвечал, продолжая водить тонким пальчиком по столешнице так, будто это занятие невероятно его увлекало.

Кирочка смотрела и как будто видела мальчишку в первый раз. В треугольном просвете расстёгнутого рубашечного воротничка точно лепесток магнолии среди листвы виднелось то удивительно нежное даже у брутальных мужчин место, переход от основания шеи к груди; той весной Эрну минуло шестнадцать, он был влюблён, и в свете этого обстоятельства его очарование обретало для Кирочки вполне определённый смысл… Ведь если бы она не была офицером Особого Подразделения, а он — колдуном апокалиптической силы, и им довелось встретиться в другом месте и в другое время… всё могло бы сложиться иначе… гораздо проще.

Прежде такая мысль никогда не приходила Кирочке в голову, а теперь она ужаснула её. Эрн до этой поры казался ей ребёнком, она воспринимала его симпатию как нечто не вполне серьёзное, как игру, как невинное увлечение, и вынужденное признание того, что он способен испытывать те же чувства, какие испытывает взрослый мужчина по отношению к женщине, отозвалось отвращением в её душе.

— Так что же нам делать? — повторила Кирочка уже не так грозно; гнев сменился растерянностью, она искренне посочувствовала Эрну, ведь он ни в чём не виноват, это так естественно в его возрасте — влюбиться и ждать от любимой встречного порыва, мысленно требовать от неё верности и такого же сосредоточения на любви всех мечтаний, тревог, надежд, какое испытываешь сам…

Но почему-то именно от Эрна Кирочка не могла принять эту волнующую данность природы; он был прекрасен настолько, что страшно было к нему прикоснуться даже со знанием, что она имеет на это полное право; он был всемогущ, и мысль, что ему дана власть над нею точно так же, как и над всей остальной материей, была для неё невыносима, она чувствовала себя крохотным камушком у него на ладони, который он случайно подобрал и по прихоти судьбы счёл красивым, но в любой момент может выбросить в море, если он ему надоест или приглянётся другой…

Кирочка продолжала смотреть на Эрна, с болью вдумываясь в пронзительное совершенство его черт, ощущая острее собственную ничтожность в свете этого совершенства, любуясь и терзаясь.

Он сидел, не поднимая глаз, цветя нежными розами щёк, трепеща от смущения перед своим первым смутным сладостным желанием…

— Ты же понимаешь, что это невозможно, Эрн, — произнесла она, гордо признавая за собой право камушка на ладони оставаться независимым и неуязвимым.

Он так ей ничего и не ответил, порывисто выскочил из-за столика и побежал к выходу из кафе, туда, где за стеклянной дверью стоял в распахнутом длиннополом чёрном пальто и неторопливо курил, щурясь на яркое солнце, Крайст.