Чудесные рецепты крестьянки-самозванки

Глава 9

Митя привык просыпаться рано, из-за меня. Я вставала на работу и отводила его туда, где жили в скиту сироты. Там он проводил полдня под присмотром жрицы-наставницы, потом мы возвращались домой. Иногда я брала его с собой на кухню. Жрица-хозяйка позволяла это, потому что Митя вел себя тихо: рассматривал книжки с картинками или рисовал в альбоме. Книжки и рисовальные принадлежности присылала ему бабушка.

Вот и сейчас он открыл глаза, стоило мне встать с кровати.

— Поспи еще, — предложила я.

Но Митя упрямо замотал головой, и я повела его в ванную комнату. Может, даже хорошо, что он умоется и позавтракает до того, как встанет хозяин дома. Как-то нелепо прятать от него ребенка, я предпочла бы сказать правду. Но если Афанасий считает, что так лучше…

На кухню мы спустились вместе с Митей, одетым в костюмчик, что сделал его похожим на барчука. Афанасий ждал нас, и мне показалось, что он не ложился вовсе.

— Вот. — Он указал на ручную мельницу. — Я ее почистил. Ты же умеешь ею пользоваться?

— Умею, — обрадовалась я. — Откуда она здесь?

— Сказал же, что в чулане стояла, — напомнил Афанасий.

— Да, но… Это же дача, а не крестьянская изба, — возразила я. — Неужели кто-то молол тут муку?

— Не знаю, — ответил он. — Я тут раньше не жил. А мельницу в чулане нашел, когда инструменты искал. Но ты же тоже не муку молоть собралась?

— Зернышки овса, — сказала я. — Немного.

Управляться с мельницей я, и правда, умела, но не очень сноровисто. Надо было придерживать жернова одной рукой, а другой вращать ручку. Афанасий понаблюдал за моими мучениями и предложил помощь. Вернее, попросту отогнал от мельницы.

Митя канючил, что хочет гулять, и Афанасий разрешил ему выйти во двор.

— Цветы не топтать, не рвать, ветки не ломать, не шуметь, — строго сказал он. — И за забор ни ногой. — И добавил, для меня: — Пусть побегает. Пока хозяин в постели, в окно он не выглянет.

— А соседи? — спросила я.

— Владияр Николаевич никого не принимает.

Сварить кашу — дело нехитрое. Но на кухне хватало и других забот. Наполнить бак с водой, почистить печь, засыпать новые угли, подмести и вымыть пол. Для Афанасия я приготовила омлет, пожарила картошки. Заодно выяснила, как хозяин отнесется к тому, что после завтрака я начну уборку дома.

— Тебе необязательно делать все самой, — сказал Афанасий. — Найми кого-нибудь, здесь есть приходящие служанки. Только отвечать за их работу будешь ты.

Завтракали мы втроем: Афанасий, Митя и я. Потом Афанасий отвел нас с Митей наверх, в детскую комнату. От обилия детских игрушек и книжек Митя дар речи потерял. Только смотрел на меня жалобно, будто спросить хотел, разрешат ли ему здесь остаться. И я опять с трудом проглотила слезы.

— Не шуметь, не кричать, не ломать игрушки и не рвать книжки, — сказал Афанасий. — Справишься?

— Да! — с восторгом пообещал Митя.

— Где ванная комната, ты знаешь, — добавила я. — А если что будет нужно…

Я взглянула на Афанасия.

— Очень тихо спустишься по лестнице, и сразу на кухню, — сказал он. — Владияр Николаевич туда редко заглядывает.

Я сомневалась, что Митя справится со всеми наставлениями. Все же ребенок. Но если испортит что — заплачу. А если хозяин его увидит… Не факт, что он не выгонит меня после завтрака, так что подумаю о последствиях позже.

Митя тоже терпеть не мог овсянку, но ел ее, если я добавляла в кашу мед, варенье или свежие ягоды. Последних под рукой не было, поэтому я заранее приготовила смесь из сушеных малины, смородины и черники, добавила к ним мелко порезанную курагу, запарила все заранее, слила воду через марлю. Перед подачей в миску с кашей я добавила ягодную смесь и ложечку меда.

Пока Афанасий был занят утренними процедурами хозяина, я успела приготовить кое-что еще по рецепту из скита. Жрица-настоятельница страдала больной печенью, а поесть любила, поэтому ей часто готовили что-то вкусное и не вредное. Например, блинчики из гречневой муки, жаренные на сухой сковороде. Тертая морковь, чуть припущенная на пару, горсть изюма — и готова сладкая начинка.

Афанасий взглянул на блинчики скептически, однако выслушал мои торопливые объяснения. И без возражений отнес блюдо в столовую.

Через пару минут Владияр Николаевич потребовал меня.

— Доброе утро, — поздоровалась я, войдя в столовую.

— Доброе? — Он взглянул на меня хмуро. — Как скажешь. Это что?

Пальцем он ткнул в миску с кашей.

— Овсянка, Владияр Николаевич, — ответила я, как можно спокойнее.

Внутри все дрожало от напряжения, но я старалась не выдавать беспокойства. Как-то это… унизительно, что ли? Когда твоя судьба зависит от каши.

— Не похоже, — сварливо сказал он.

— Зерно смолото в муку, сварено на молоке, — терпеливо пояснила я. — От этого полезные свойства не пропали. И ягодки… для вкуса.

— Ягодки, значит, — с непонятной угрозой в голосе произнес Владияр Николаевич.

Сейчас, когда солнце заливало столовую, я заметила, что у него нездоровый цвет лица, с едва заметной желтизной. А еще он определенно похудел. Нет, я не видела его раньше, но одежда на нем висела, и, значит, раньше он был шире в плечах. И взгляд…

Я с трудом его выдержала. И не было в нем ни гнева, ни угрозы. Меня словно полоснуло тоской — черной, бездонной. И это при том, что глаза у Владияра Николаевича голубые, светлые. Такие глаза… и наполнены тьмой, без капельки чистого света.

Я нервно сглотнула, а Владияр Николаевич, не отрывая от меня взгляда, отправил в рот ложку каши. Прожевал. Проглотил. Лицо его вдруг стало удивленным, как у Митьки, когда он нацелился капризничать, а повода не нашлось.

Я поняла, что перестала дышать. Афанасий тоже замер. Только большие напольные часы тикали, отмеряя время.

Тик-так. Тик-так.

Владияр Николаевич шумно выдохнул и принялся за еду. Я взглянула на Афанасия. «Мне уже можно уйти?» Он отрицательно качнул головой.

— Полагаешь, блины…

Я вздрогнула. Увлекшись переглядами с Афанасием, не заметила, как Владияр Николаевич доел кашу.

— Они на гречневой муке, — поспешно произнесла я. — И без масла. Вам такое не навредит.

Владияр Николаевич взял в руки нож и вилку, отрезал кусочек, уставился на оранжевую начинку. Хмыкнул. Подцепил кусочек вилкой и съел его.

Я вновь сглотнула.

— Принята, — обронил Владияр Николаевич. — На испытательный срок. Посмотрим, что еще ты умеешь готовить.

— С-спасибо, — выдавила я.

И, наконец, повинуясь жесту Афанасия, удалилась на кухню. А там, рухнув на табурет, заплакала, утирая лицо передником. Глупо, конечно, ведь я сама выбрала такую судьбу. И надо бы проверить, как там Митя, а не лить напрасные слезы.

— Ты чего? — удивился Афанасий, появляясь за спиной. — Тебя же не выгнали.

— Это от радости, — буркнула я, поднимаясь.

Признаться в том, что плачу от унижения, я ни за что не смогла бы. Никогда. Никому.