Цветочек
На кухне у родителей все не меняется уже лет десять: Флоренс безошибочно находит лопатку для риса. Им с Паломой с трудом удалось отправить маму отдыхать, пообещав, что ужин они приготовят вместе. Папа скрылся в своем любимом гараже, и в доме непривычно тихо, словно приближается шторм.
Мануэль куда-то исчез, но об этом не стоит переживать: вернется, когда запахнет едой. Он ведет себя, как типичный младший брат, залюбленный и избалованный до невозможности.
– Думаешь, Тристан выдержит целый день без тебя? – спрашивает Флоренс, помешивая помутневший от риса бульон.
– У него нет выбора, – усмехается Палома, которая взяла на себя курицу, – мы договорились: раз в месяц я отдыхаю. И знаешь, что? Он сам это предложил.
– Странный способ расслабиться: жарить курицу в родительском доме.
– Тишина, – наставительно поднимает нож она, – когда у тебя будут дети, поймешь: нет отдыха лучше, чем тишина. Я готова почистить мешок креветок, лишь бы никто не кричал, не падал и не кусал собаку.
– Я теперь нескоро узнаю, – улыбается Флоренс. – А если тебя послушать, то это к лучшему.
– Конечно, – мягко говорит Палома, – как ты на новом месте?
– Вчера внизу опять шумели. И позавчера тоже. Если честно, мне неловко просить их прекратить. Я как та соседка, миссис Харрис, которая ругалась на наши игры во дворе.
– Сомневаюсь. Тебе не семьдесят, а они не дети. Натрави на них полицию.
– Не хочу ссориться. – Флоренс закрывает сковородку крышкой и засекает время. – Будешь сыр с горячим шоколадом?
– Отличная идея. А ты?
– Нет, остановлюсь на воде.
– Иногда завидую твоей фигуре, – Палома достает молоко из холодильника, – а потом вспоминаю, какой ценой она тебе дается. Отказаться от еды – это не для меня.
Флоренс оглядывает ее фигуру: бедра раздались после рождения двоих детей, на боках появились складки. Палома ниже ростом и сейчас выглядит почти так же, как мама и тетушки.
– В моей сфере нельзя, – вздыхает она.
– Ты же не в модельном, Флор.
– Я живу в мире, где за все платят белые мужчины, которые считают красивыми девочек из глянца. Одних моих корней хватает, чтобы отличаться от их представлений, а если еще и вес наберу, меня совсем перестанут воспринимать как профессионала.
– Они считают, что большой зад оттягивает на себя кровь из головы? – закатывает глаза Палома.
– Нет, это скорее вопрос восприятия.
Готовя для Паломы горячий шоколад, Флоренс прислушивается к дому: тихие звуки напоминают о детстве. Гудит вентилятор. Телевизор бубнит голосами теленовеллы. Где-то по улице проезжает машина.
Это помогает больше, чем работа и тренировки, в которые Флоренс загоняла себя всю неделю. Она столько часов провела в спортзале рядом с домом, что сейчас можно позволить греховное: рис и курицу.
Но горячий шоколад, конечно, был бы перебором.
– У нас, кстати, новость, – произносит Палома. – Тебе не понравится.
– Уже не нравится.
– Помнишь кузена по маминой линии? Тьяго Морено?
– Смутно, – признается Флоренс. – А что с ним?
– Он стал художником.
– Нет! – в ужасе разворачивается она. – Только не говори, что мама…
Палома кивает и опускает сыр в шоколад.
– Сочувствую, готовься. Кстати, ты ей уже сказала? – Палома корчит рожу, и Флоренс понимает: она о Гэри.
– Нет, и не знаю как.
– Что сказала? – доносится из гостиной строгий голос.
Мама, подбирая выбившийся из пучка локон, подходит к кухонному островку и с любопытством поглядывает в сторону плиты.
– Ты отдохнула? – спрашивает Флоренс.
– Не переводи тему. Что ты должна была мне сказать?
Палома опускает глаза в кружку с горячим шоколадом, делая вид, будто нашла там что-то интересное.
– Мама, все в порядке.
– Флоренсия, – переходит та на испанский и угрожающе хмурится, – какие у тебя появились секреты?
– Мы с Гэри расстались, – выдыхает она.
Мама останавливается и удивленно поднимает брови.
– Что ты сделала?
– Почему сразу я?
– Я три года наблюдала за этим мальчиком, Флоренсия, – строго отвечает она, – он бы тебя не обидел.
– Мама, не нужно так, – встревает Палома.
– Что произошло?
– Это сложно, – признается Флоренс. – Просто мы оказались очень разными.
– Вы всегда были разными! – Мама подходит к плите и придирчиво проверяет сковородки. – И ничего, жили. Я думала, вы к свадьбе готовитесь.
– Он не делал мне предложение, – напоминает она.
– Ну так подтолкнула бы его. Зачем с ним расставаться?
– Мы вместе это решили, но знаешь, – в душе поднимается болезненная обида, – он первый начал. У него появились секреты.
– Для мужчины нормально иметь секреты, – отрезает мама и морщится, – рис не досолила.
– Нормально – это когда собственная мама занимает мою сторону, – отвечает Флоренс. – А ты переживаешь только о Гэри.
– Нет, о тебе. О том, что ты творишь.
– Он не доверял мне! – кричит Флоренс, отчаянно пытаясь достучаться до мамы. – И ушел к своей ассистентке.
– У тебя был шанс выйти замуж, – пожимает плечами та, – два шанса. С Грегом еще ладно, но тут… Хороший мальчик, свой дом, рукастый. Подумаешь, англичанин. Как ты его выпустила? Тебе скоро тридцать, Флоренсия, а ты до сих пор со своими… картинами.
Флоренс опирается локтями на столешницу, бессильно роняет голову в руки и пытается собраться с силами.
– Вот поэтому я не хотела рассказывать, – глухо стонет она.
– Мама… – с укором произносит Палома. – Зачем ты?
– Я беспокоюсь.
– Ей плохо, ты не видишь?
Позади слышится стук лопатки о керамическую подставку, и через секунду мамины руки обнимают Флоренс, начинают гладить по волосам.
– Ладно, Флоренсита, – тихо произносит мама ей на ухо, – ушел и ушел. Ты красивая, найдешь еще одного.
– Не хочу, – шепчет она и выкарабкивается на свободу. – Извини, мам… Мне нужно подышать.
Выбежав на задний двор, она добирается до лавочки, скрытой за большим деревом. Ее любимое место дома: в детстве она всегда пряталась там. Проводила долгие часы, разглядывая листву и представляя, что это – лес.
Ей сейчас нужен кто-то, с кем просто можно поговорить, без объяснения причин, без глупых наставлений и советов. Но в голове почему-то всплывает только один образ.
Джек.