Парни из Манчестера. Чувствуй себя как хочешь

Глава 12

Цветочек

Из дома она сбегает сразу после ужина. Палома остается с мамой, чтобы успокоить и выслушать все соображения той по поводу замужества, детей и карьеры. Флоренс благодарна: она бы не выдержала и пяти минут.

Знала, что мама будет недовольна – подобное уже случалось, когда они с Грегом расстались. Хотя в тот раз она не обвиняла Флоренс. Наверное, догадывалась, что эти отношения не могли закончиться свадьбой.

Жаль, тогда этого не знала сама Флоренс. Не то чтобы она надеялась – было слишком рано думать о замужестве, – но допускала такую возможность на задворках сознания. Иногда казалось, что Грег тоже: он познакомил ее с родителями, а после окончания колледжа предложил съехаться.

Его нью-йоркская квартира была невероятным местом. Пентхаус с видом на Бруклинский мост, просторный, уютный. Они забирались в круглые ротанговые кресла, чтобы посмотреть на закат, и ей казалось, что это будет длиться вечно. Грег, любимый шабли[7] и солнце, медленно падающее куда-то за Уолл-стрит.

Теперь она старше и умнее. Ничего вечного не существует, и второго такого пентхауса в ее жизни не случится. Будет что-то другое, возможно, тоже прекрасное, но тот самый момент упущен безвозвратно. Теперь на крыше по вечерам сидит не Флоренсия Мендоса, а Бонни Эвинг… интересно, любит ли она шабли?

Флоренс бездумно сворачивает к своей галерее. Несмотря на то что она обещала себе выходной, дополнительный контроль еще никому не мешал. Или хотя бы попробовать посмотреть на экспозицию свежим взглядом – в будни ее с головой поглощают повседневные задачи. Они отнимают не только время, но и силы.

Возможно, она движется в никуда. Пока они с Гэри разбирались в своих отношениях, Флоренс упустила тонкую ниточку, которая связывала ее с галереей и давала понимание, в каком направлении развиваться. Забрать себе новую экспозицию Мартина полезно для продвижения, но иногда ее начинает грызть червячок сомнения: настолько ли это было нужно?

Заехав на парковку соседнего здания, Флоренс пристраивает «Шеви» на привычном месте. Задерживается внутри, откидывается на сиденье и прикрывает глаза, стараясь собрать разметавшиеся мысли в кучу.

Ей не на что жаловаться. Ей двадцать восемь лет, и пока сверстницы только возвращаются из ретритов в Индии, у нее уже есть своя галерея в центре, где выставляются лучшие художники Нью-Йорка. Пока остальные только делают первые шаги в карьере, Флоренс получила все, о чем может мечтать латиноамериканка из второго поколения эмигрантов.

Правда, от внешних достижений внутри легче не становится. Двадцать восемь лет, она работает по семьдесят часов в неделю и не понимает, что будет завтра. Один ее парень бросил ее и женился на девочке из семьи получше. Второй переспал с ассистенткой. И теперь она живет по соседству с детьми, которые только и делают, что курят траву, слушают музыку и трахаются.

Стук по окну заставляет ее вздрогнуть. Обеспокоенные глаза Грега за стеклом цепко оглядывают ее, а красивое лицо выглядит напряженным. Флоренс отстегивается и аккуратно, чтобы не задеть его, открывает дверь машины.

– Ты же здесь не спишь? – выпаливает он.

– Что?! – нервно смеется она. – Нет, конечно, просто задумалась.

– Я беспокоюсь. – Его брови медленно ползут к переносице. – Тебе точно не нужна помощь?

– Все в порядке. – Флоренс невольно поправляет на себе одежду и откидывает волосы назад. – Правда, Грег, я сидела в машине и думала о галерее.

– Если ты хочешь отойти от предмета и посмотреть на него со стороны, то отсюда не видно, – говорит Грег с небольшой иронией в голосе. – Показать тебе отличный угол на перекрестке?

Флоренс прикусывает губу, чтобы не ответить ничего обидного. Эта снисходительность раздражает. Он сейчас весь раздражает: выглядит идеально, беспокоится о ней… Хотя какая ему разница?

– Я только закончил у себя, – продолжает он, словно не замечает ее взгляда, – давай поднимемся? У меня в офисе есть отличный бурбон, он помогает думать.

– Что случилось с шабли? – не может не спросить Флоренс.

– Ты помнишь… – Лицо Грега смягчается, а на губах появляется виноватая улыбка. – Для шабли не то время. Теперь только бурбон.

– Я не пойду.

Грег, уже сделавший пару шагов в сторону лифта, оборачивается.

– Для меня нет ни одного повода подняться в офис женатого мужчины в субботу, – медленно произносит Флоренс.

– А ты здесь кого-нибудь видишь? Есть у моего положения одно преимущество, – он приподнимает подбородок, – приватность. К тому же мы ведь друзья?

Она замирает в нерешительности, но Грег уверенно кивает в сторону лифта.

– Флорри.

Давно забытое чувство заполняет ее при этом слове. Только он ее так называл, больше никто. И теперь она, как зомби, идет за ним куда угодно. Коротко брошенное «Флорри» – и словно не было тех лет, что они не вместе.

Флоренс казалось, что она давно все пережила. Она любила Гэри не меньше, и хотя не сравнивать их не получалось, Грег всегда проигрывал, потому что не стал бороться за них: родители сказали, что нужно жениться на Бонни, и он сразу согласился. Будто не сомневался ни минуты.

Пока они поднимаются, Флоренс вспоминает тот отвратительный вечер. Грег вернулся из Портленда, где проводил уикенд с семьей. Как только он зашел домой, стало понятно: что-то не так.

«Родители хотят поженить нас с Бонни Меллон. Я сейчас не готов к мятежу, понимаешь? Я согласился».

Ее сердце разбилось на миллиард крохотных кусочков, и Флоренс до сих пор не уверена, что собрала их все. За три следующих года она привыкла: и к ноющей боли, иногда поднимающей по ночам, и к Бонни, которая теперь Эвинг, и даже к тому, что не будет достаточно хороша для кого-то вроде Грега.

Им удалось сохранить дружбу, но цена, которую Флоренс заплатила за эти отношения, до сих пор кажется слишком высокой.

Грег пропускает ее вперед, когда двери лифта открываются.

– Я давно у тебя не была, – улыбается она, проходя внутрь.

Вид на Гудзон приковывает ее внимание и напоминает о Джеке, который перестал маячить перед глазами. Если он и следил за ней, в чем Флоренс сомневается – это скорее фантазии Бри, – то уже устал. Странно, но легче не становится. Когда он появлялся везде, пусть на секунду, и серебристый «Линкольн» проезжал мимо, у нее хотя бы складывалось ощущение, что она кому-то нужна.

– А ведь я говорил, чтобы ты заходила, – с укором произносит Грег, разливая бурбон по стаканам.

– Это будет неправильно выглядеть, – отвечает Флоренс.

– Ты заботишься о моей репутации больше, чем я сам, – смеется он.

Грег становится рядом и протягивает ей стакан.

– Ошибаешься. – Она принимает его и делает первый осторожный глоток.

Бурбон оказывается мягким и даже сладковатым: он обволакивает небо и оставляет приятный привкус миндаля.

– Тогда не понимаю, почему ты не появляешься здесь. Мне приходится искать тебя самому.

– Я забочусь о своей репутации, – улыбается Флоренс. – Ты можешь тут в шотландской юбке нюхать кокаин с попы ангела из «Викториа’с Сикрет», никто и глазом не моргнет. А если я буду таскаться в офис к женатому мужчине, твои друзья перестанут тратить деньги в моей галерее.

– Ты всегда была безжалостна к моему миру, – смеется Грег, – и это мне в тебе нравилось.

– У нас с ним это взаимно.

– За твою кристально чистую репутацию. – Он прикасается к ее стакану своим.

Второй глоток кажется еще лучше первого, и Флоренс немного расслабляется. В конце концов, они и правда друзья, и с тех пор, как расстались, Грег не сделал ни одного неверного движения.

– Скажи, – проводит он ее к креслу и помогает присесть, – что такого случилось в галерее, что о ней нужно думать на парковке?

– Ничего, что требует внимания здесь и сейчас.

– Стратегический вопрос?

– Скорее художественный.

Что плохого произойдет, если она ему расскажет? Хотя это и ее дело, они начинали вместе. Он был первым инвестором, и пусть Флоренс полностью и с хорошими дивидендами вернула ему вложенные деньги, все равно он – практически сооснователь.

К тому же раньше такие беседы помогали думать.

– Барахтаюсь в сегодняшнем дне, – признается она. – Это худшее, что может случиться с галереей. Современное искусство, понимаешь? Оно меняется каждую секунду, я выставляю картину на пару месяцев, а через неделю повестка меняется.

– Понимаю, – кивает Грег и задумчиво подносит ко рту стакан. – Мартин не поправил ситуацию?

– Немного, – соглашается Флоренс, – но это на сегодня. Понятия не имею, что я буду делать после.

Ее стакан пустеет, и Грег добавляет немного. Разговор быстро превращается в практический: они перебирают знакомые имена, старые и новые формы – все, что может решить проблему. Абстрактный экспрессионизм или перформанс, пост-интернет или набирающие силу нейросети – даже странно, что он разбирается не хуже нее.

И все-таки они оба что-то упускают. Невидимая суть вьется вокруг разговора, раздражает и беспокоит, но не дается в руки. Флоренс словно замечает ее краем глаза, но стоит повернуться, и все исчезает.

Обсуждение не затихает, пока за окном не становится совсем темно. Кажется, они оба скучали: Грег не сводит с нее взгляда, и Флоренс чувствует это, потому что тоже смотрит только на него.

– Главное – не уходи в феминизм, – просит он.

– Здесь? – смеется Флоренс, побалтывая остатками бурбона в стакане. – Не поймут. Радикальность вызовет отторжение, а либеральности никто не сможет сочувствовать. Конвенционально приятный феминизм, который примет моя аудитория, не интересен мне.

– А кто твоя аудитория?

– До сих пор не могу точно сказать, – признается она, – держу на уровне ощущений.

– Флорри, – Грег прокатывает ее имя по языку, как бурбон, – ты всегда задаешь себе самые сложные вопросы.

– Только поэтому я до сих пор на плаву.

Она поворачивается к окну, за которым плещутся темные воды Гудзона.

– Мне пора, – говорит Флоренс с горечью, – становится поздно.

– Я не смог тебе помочь.

– Ничего, это за один вечер не решается.

Поднявшись из кресла, она оборачивается к лифту.

– Я тебя провожу. – Грег оказывается у нее за спиной в считаные секунды.

Он слишком близко, впервые за три года нарушает установленную им же дистанцию. Или это потому что они сейчас одни?

– Я смогу добраться до парковки, – тихо отвечает она.

– Ты не можешь сесть за руль, – спорит он.

– Вызову «Убер».

Она нажимает еле заметную кнопку на деревянной панели, и дверь лифта, замаскированная под стену, тут же открывается.

– Флорри, давай тебя отвезет мой…

– Моя репутация, Греджи, – поворачивается она и искренне улыбается ему, – оставим ее чистой?

Лифт стремится вниз, и Флоренс устало выдыхает. Не стоило ей подниматься, им обоим это не нужно. Ностальгия – худшее чувство для бывших, и не стоит его подпитывать ни ласковыми именами, ни душевными беседами из прошлого.

Хочется надеяться, что он тоже это понимает. Теперь исчезнет на пару месяцев, как раньше, и вспомнит, что несвободен. Его жена на самом деле чудесная девушка, и из всех договорных браков именно Грег выиграл джекпот. У Флоренс не получается злиться, как бы ни хотелось: Бонни ни разу не продемонстрировала враждебность по отношению к ней. Даже взглядом.

На парковке она смотрит на «Шеви», и все внутри протестует: не хочется оставлять малышку здесь. У нее есть свое место для сна, и оно находится в Бруклине. Не в Бронксе, не на Манхэттене – в Бруклине. Каждый день Флоренс занимает карман, в котором увидела Гэри с Пайпер, и чувствует себя победителем. Хотя бы в безжалостной нью-йоркской гонке за парковочным местом.

Она садится за руль и достает с заднего сиденья бутылку с водой: нужно хоть немного прийти в себя. Наверное, ее опьянил не бурбон, а Грег и эта проклятая ностальгия.

Флоренс аккуратно выезжает – не хватало только попасть в аварию, – и краем глаза замечает, как из галереи выходит знакомая фигура.

Нет. Этого не может быть.

Джек Эдвардс останавливается, и их взгляды встречаются. Он делает вид, что ничего не заметил, даже не кивает. Садится в «Линкольн», кое-как припаркованный рядом со входом, и Флоренс сворачивает направо, к дому.

В тот момент, когда она подумала, что Джек больше не появится в ее жизни, он тут же всплывает. Зачем он здесь? Еще и так не вовремя – она словно оголенный нерв, и хочется только одного – припереть его к стенке и спросить, что он потерял в ее мире.

Вряд ли знаменитый Факбой пытается повторить их незабываемую ночь, половину из которой Флоренс не помнит. И все-таки вот уже две недели он где-то да маячит: приходит в галерею с этим дурацким платьем, постоянно ездит по Бушвику и даже пьет в том же баре, куда они с Бри заходят по чистой случайности. Она даже сомневается, не привиделся ли ей спьяну его побег – слишком тупым он получился.

От совпадений появляется странное чувство: словно судьба сталкивает их в огромном городе, чтобы они что-то решили. Только вот что именно? Мысли начинают метаться в панике: какой урок она должна усвоить? Или Джек и правда следит за ней – но как?

Флоренс бросает взгляд в окно заднего вида: «Линкольн» уверенно едет за ней по Тридцатой улице. В этом нет ничего удивительного: движение одностороннее, и им по пути. Но в голове всплывает дикая идея, и ведомая ей, Флоренс поворачивает направо, на Седьмую авеню.

Джек движется за ней. На секунду это становится подозрительным, пока Флоренс не вспоминает, что едет в сторону его дома.

Нужно успокоиться. Не преследование, а всего лишь ее нервы и чертов бурбон. Из них двоих это она ведет себя странно: зачем ей сворачивать сейчас? Доехала бы до Парк-авеню, а оттуда на Уильямсбергский мост.

Снова свернув на Двадцать восьмую, Флоренс выдыхает: нужно как-то остановить свою паранойю. Быть аккуратной, доехать домой и просто уснуть. Может, сегодня Бен и Хэйзел окажутся снисходительны к своей старушке-соседке и попробуют слушать музыку так, чтобы та не пробивалась сквозь беруши.

В попытках успокоиться она даже проезжает Парк-авеню, и приходится повернуть на Лексингтон-авеню. Внутри холодеет: Джек сворачивает за ней. Нет, это все-таки преследование.

Флоренс начинает петлять: на Двадцать седьмой она возвращается на Парк-авеню, спускается на две улицы, упирается в Мэдисон-сквер и поднимается обратно. Все это время, следуя маршруту, словно построенному пьяным навигатором, Джек сидит у нее на хвосте.

На Манхэттене от него не скроешься: слишком прямые улицы. Хотя… Флоренс вспоминает о тупике, на который можно попасть, заехав на петлю на Четырнадцатой. Она еще немного кружит по восточной части района, убеждаясь, что Джек продолжает ехать за ней, и выбирается на Четырнадцатую.

Уже на петле она пытается вспомнить, куда свернуть дальше: на первом выезде или на втором? Делать еще один круг не стоит – вдруг спугнет? В пустынном дворе за ней медленно ползет «Линкольн», и хочется остановиться прямо сейчас. Флоренс выкручивает руль и выкатывается на небольшой рынок. Здесь направо, почти сразу.

Когда впереди оказывается тупик, она выдыхает и останавливается. Никуда не торопясь – не даст же он заднюю? – она выбирается из машины и подходит к Джеку, который уже стоит, скрестив руки на груди и опираясь на «Линкольн».

– Дрифтуешь, Цветочек? – хмуро спрашивает он.

– Пытаюсь сбросить хвост. – Она кладет ладони на крышу машины, не давая Джеку ни сантиметра личного пространства. – Но он слишком настойчив.

– Что бы ты себе ни надумала…

Флоренс упирается взглядом в его губы и перестает соображать вообще. Бурбон требует разрядки напряжения, которым она напиталась в офисе Грега. Если Джек гонялся за ней, чтобы повторить ту странную ночь, она это почувствует.

Поднявшись на носочки, она прижимается к его губам своими, и уже через долю секунды они будто возвращаются на арену: он обнимает ее за талию, приоткрывает рот, давая себя поцеловать. Флоренс захватывает его нижнюю губу, жмурится, эмоции наконец находят выход в этом жадном поцелуе.

Джек отвечает на него, но быстро – слишком быстро, словно напуган, – отстраняется.

– Ты пьяна, – выплевывает он. – Какого черта села за руль?

– Это не твое дело. – Флоренс тянется вперед, ей было слишком мало.

Вместо того чтобы дать то, что ей нужно, Джек крепче держит ее за талию и отодвигает от себя.

– Я и думаю, почему петляешь, как будто пьяна? А ты действительно… – озирается он. – Флоренс, что происходит?

– Ты же Факбой, – недовольно отвечает она, – почему бы не оправдать имя?

– Я, может, и Факбой, – он перехватывает ее за шею и заставляет посмотреть на себя, – но не мальчик по вызову.

Его взгляд наполняется яростью. Флоренс вдруг понимает, что только что ляпнула, но остановиться не может.

– Так себя ведешь, словно тебе не понравилось спать со мной.

– Не понравилось. В машину, – командует он, и ослушаться невозможно. – На пассажирское. Найду, где припарковаться, а потом отвезу тебя домой.

Ему… А что такого произошло в ту ночь, что ему не понравилось? Уязвленное эго заставляет ощериться, словно она – загнанное в угол животное. Не понравилась?! Она?! Было бы тут кому нравиться!

– Я могу добраться сама.

– Хватит спорить. – Джек сильнее сжимает пальцы на ее шее, не давая вдохнуть. – Ничего не хочу слышать. Сделай, что сказал.

Когда он ослабляет хватку, Флоренс отшатывается. Джек меряет ее взглядом и изможденно качает головой.

– Флоренс, пожалуйста, – просит он. – Я жутко устал, просто сядь в машину.

Она молча повинуется, наблюдая, как он сдает задом из тупика и скрывается.

Что с ней происходит? В последние полгода все кувырком, а теперь только хуже! Ничего не получается, и все слишком странно и непонятно. Кажется, от расставания с Гэри адекватным ее поведение не стало. Но и этот… Не понравилось ему.

От стыда горят щеки: набросилась на Джека с непрошеным поцелуем, как сумасшедшая. Еще и глупостей наговорить успела, как шлюшка из бара. Господи, да что с ней не так? Стоит поверить, что она приходит в себя, тут же выкидывает такое, от чего у самой волосы дыбом.

Предлагать себя мужчине, который тебя не хочет, – так держать, девочка. Ниже упасть некуда.

– Спасибо. – Джек опускается на водительское сиденье и проверяет ключ в замке зажигания. – Я боялся, ты уедешь.

– Прости, – шепчет Флоренс. – Мне не стоило…

– Ну как тут устоять, – усмехается он и заводит машину, – это же я.

От его самоуверенности стыд исчезает моментально, уступая место злости.

– Что? – Флоренс резко поворачивается к нему.

– Ну не можешь ты меня встретить и не поцеловать, – Джек перекидывает руку через спинку и начинает медленно выезжать из тупика, глядя назад. – Я вижу. Даже понимаю.

– А ты не можешь прожить без меня и недели, – обиженно бросает она. – Это же ты меня преследовал.

– Хотел понять, чего ты петляешь, – отвечает он спокойно, – Тридцатая, Седьмое, Двадцать восьмая. Думал, ты или пьяная, или гонится кто. И, заметь, угадал.

– Что ты вообще забыл у меня в галерее?

– Покупатели тебе уже не нужны?

– Ты за три года ни одной картины не купил.

– Ты за три года ничего стоящего не выставила.

Злость закипает, поглощая Флоренс полностью. Да, она виновата, что набросилась на него, но оскорблять ее работу – это слишком. Что он о себе возомнил?!

– Выметайся, я сама доеду.

– Ну-ну, – успокаивающе улыбается он. – Не злись, это не твоя вина, что художникам Нью-Йорка нечего показать, кроме собственного эго. Вон, Мартина выцарапала, видел. Только он тоже пустозвон.

– Если все так плохо, зачем тогда ты ко мне ходишь?

– Беспокоился. – Джек разворачивается к рулю и останавливается. – Не знаю, как ты переживаешь расставание, вот и хотел узнать, как ты, так…

Он замолкает и прикрывает глаза. Помотав головой, будто пытается отогнать какую-то мысль, снова трогается с места и выезжает обратно на петлю.

– Как?

– Забей.

– Как, Джек? – не собирается сдаваться Флоренс.

– Так, чтобы тебе на глаза не попадаться, – резко бросает он. – Очевидно, тебя это бесит.

Признание выбивает воздух из легких, и Флоренс не находит, что ответить.

Джек выворачивает на Четырнадцатую улицу.