Цугцванг

Глава 11. Система бронзовых зеркал. Амелия

18; Декабрь

В столовой царит музыка. Здесь не произносят ни слова, но я слышу ее в ровном, четком ритме вилок, стучащих по тарелкам. Это почти Бетховен, которого я ненавижу, как бы забавно не звучало, особенно если учитывать тот факт, кем я собиралась стать. Но у меня есть причины на такое отношение, правда-правда, честно-честно. Тогда с Розой в наушниках у меня играл именно Бетховен — единственное, что было на моем первом, цифровом плеере. Именно поэтому я знаю точное время, сколько это длилось, вплоть до секунд.

Сам Бетховен говорил о главном мотиве первой части пятой симфонии: «Так судьба стучится в дверь». Какое забавное совпадение. Сейчас я как будто слышу ее снова, «мотив судьбы» набирает обороты пусть музыки то и нет вовсе. Один напряг и безнадега…

«Черт, это просто какой-то кошмар. И здесь так жарко, а еще эти дурацкие свечи…»

Кошусь на них, про себя матерюсь, и так смачно, что не успеваю осознать, что ко мне подошли. Это снова та самая грузная женщина, которая швырнула в меня матрас. Как оказалось, ее звали Марта, и она была кем-то вроде «управдома». На самом деле, думаю, что она была здесь все эти дни, но я ее не замечала, ведь вообще не особо акцентировала внимание на чем-то. Теперь у меня и выбора особого нет, она уж слишком агрессивно ко мне настроена…это тоже вполне прозрачно, особенно, когда дама наступает мне на ногу. Я резко дергаюсь от боли, обращая на себя внимание присутствующих, смотрю на ее морду, но та лишь слегка улыбается, будто ничего не было, и ставит передо мной тарелку.

«Вот сто процентов она сделала это специально, но кто мне поверит?!»

Отвожу взгляд, незаметно касаясь шишки, которая в такт той, кто меня ей и наградила, начинает пульсировать, давая о себе знать.

«Просто смешно…ей то я что сделала?! Или Лиля тоже увела у нее мужика?!» — расширяю глаза с диким желанием их закатить, делаю глоток воды, чтобы успокоится, слегка мотаю головой, — «Ну какой-то бред…»

Мои внутренние монологи единственное развлечение, здесь вряд ли кому-то интересно, что я скажу, да и вряд ли кто-то захочет со мной говорить в принципе. Кроме Жени, конечно, но она сидит далеко. Меня как будто специально отсадили в самый дальний угол стола, чтобы я максимально сильно прочувствовала, насколько здесь чужая.

«Да я и не претендую!» — вздыхаю, разглядывая то, что мне принесли с горечью, — «Еще и рыба…чтоб меня во все дыры! Это единственная вилка, которую я не помню, потому что ненавижу эту идиотскую рыбу!!!»

Озадачено смотрю на приборы и хмурюсь, легко касаясь серебряной, начищенной до блеска ручки.

«Сколько там должно быть зубчиков?! Да хрен его знает! Мама учила, но это было так давно, что я и не вспомню при всем желании…»

К тому же на этих ее уроках, мы с Элаем в основном пинались и дергали друг друга, почти ее не слушая.

«О чем я сейчас дико жалею…О боже, и что мне выбрать?!»

Сейчас я даже благодарна, что сижу, как отщепенец — меня же реально будто отделили от королевского семейства, выпихнув на расстояние. Нет, я изначально вздохнула с облегчением…ладно, это было немного неприятно, но в конце концов данный факт играет мне на руку: на меня никто не смотрит, а значит не видит тягот выбора.

«Зубчики…сколько их там было?! Три…четыре…ну…эм…наверно эта?»

Беру вилку с ровным рядом из четырёх зубчиков, которая, как по мне, и является «рыбной», но сразу слышу громкий, показательный цык.

«Твою мать…»

Еще раньше, чем я поднимаю глаза, знаю: облажалась. И еще кое что знаю: это видели все. Убеждаюсь, отрываясь от тарелки, и вижу, как вся королевская чета смотрит на меня. Не успеваю выхватить реакцию, кроме одной: Марина. Она прямо смакует мой провал, поднося бокал к губам, и перед глотком тянет:

— Che peccato. E lei ci ha provato così tanto…(Какая жалость. А она так старалась… — итал.)

Чувствую себя дурой, а тот факт, что я не понимаю ни слова, утрирует ощущение полного социального отрыва, коим меня изо всех сил стараются попрекнуть. Итальянский не входит в список языков, которых я знаю, что в этом доме явно считается моветоном. Адель то вон подтверждает, я ведь прекрасно слышу ее не очень то и старательно подавленный смешок, из-за которого краснею только сильнее. Не хочу, но все равно бегло цепляюсь за Максимилиана, будто он сможет мне помочь, право слово. Нет, не сможет, да и какое ему дело? Он уставился в сторону, поджав губы, бесится.

«Наверно считает, что я в очередной раз его опозорила…»

Это неприятно, но мне остается только наблюдать за тем, как он переводит взгляд на сестру и отвечает ей также загадочно:

— Smettila, Mara. Adesso. (Прекрати, Мара. Сейчас — итал.)

«Вообще-то, как бы не очень вежливо говорить на другом языке, если хотя бы один человек за столом его не понимает. Или это правило этикета они игнорируют?! Как удобно…»

Складываю вилку и нож на тарелку, как учила мама, крест на крест, что означает: блюдо мне не понравилось. И снова вызываю смешок…

— Чтобы выказывать свое «фи», надо для начала выбрать правильные приборы, милая. Или это "просто так", а может от скуки? Нечем заняться?

«А тебе нечем заняться, старая морда, кроме как следить за мной коршуном?!» — очень хотелось ответить, но я не делаю этого.

Привычно отворачиваюсь к прозрачным дверям, ведущим во внутренний дворик, где искрится зима. Не провоцирую, не ведусь, но на самом деле ей не нужно это. Марина уже нашла повод, и теперь уцепилась за него так крепче бультерьера, который уж точно не разожмет челюсти…

— Макс, милый, она у тебя немая что ли? Или ты так жестко трахнул ее в рот, что повредил голосовые связки? Поаккуратней надо с игрушками…

Слова попадают в цель, я ведь чувствую эти ровные линии порезов на своем сердце. Мне больно и ужасно неприятно, как будто облили чем-то вонючим на глазах у целой толпы, которая только и ждет, требует зрелище и крови. При том исключительно моей.

— Прекрати, — вмешивается Михаил, но Марина усмехается.

— Что такого? Макс ведь действительно никогда не был бережным ребенком…да и разве я сказала что-то обидное? Судя по ее сестре, быть шлюхой в ее крови. Это скорее…

Звучит жесткий удар, от которого даже приборы подпрыгивают, но я не оборачиваюсь и не смотрю. Мне нельзя. Если я перестану фокусировать взгляд на сугробах, точно разревусь.

«Наверно и она все знает…Ген шлюхи, звучит знакомо. Ха! Нет…не смей рыдать, не смей! Только не здесь. Не перед ней. Не перед ними всеми!»

— …Констатация факта, — все равно оканчивает свою мысль, а потом издает смешок, — Поспокойнее.

— Мы собрались здесь обсуждать Лилиану? Сомневаюсь. Давайте перейдем к делу наконец.

— Ладно, — неохотно соглашается Марина после паузы, а потом ее голос теряет всякую игривость, — Что сейчас происходит? Какие у нас результаты?

— Я столкнулся с парочкой весомых препятствий.

— Какого рода?

— У меня не получается незаметно встретиться с Георгием и Малиновским, а это сделать нужно, если мы действительно хотим уничтожить нашего отца.

«ЧТО?!»

Я резко оборачиваюсь, расширив глаза, и сразу сталкиваюсь взглядом с Максимилианом, будто он только того и ждал. Хмурюсь, потому что так, походу дела, и есть.

«Вот зачем я здесь!» — пазлы встают на свои места, — «Вот почему он хочет, чтобы я это услышала! Он хочет, чтобы я знала! Хочет, чтобы я увидела причину!»

Его взгляд все подтверждает. Он молчит, но я вижу: так и есть.

«Вот что они все задумали…»

— Боже, может хватит? — Марине все неймётся, — Если ты не в состоянии провести без этой задницы ни один разговор, может посадишь ее себе на колени, чтобы она тебя обслужила и…

Максимилиан резко вскакивает, раздувает ноздри, но…если честно, то я уже не здесь. Уставившись в тарелку, я начинаю действительно складывать все пазлы воедино.

«Они хотят содействия Лили, но знали так же хорошо, как я, что просто так она не пойдет на заговор, потому что трусиха. Тогда они решили использовать меня, как гарант, чтобы контролировать ее, давать задания "внутри" и направлять…Твою мать, а самый треш в том, что…это я все начала…»

Меня накрывает с головой осознание, что все это — моя игра, моя партия, на моей доске и с моей подачи.

Я не могу дышать.

Вокруг, как сквозь толстенный слой ваты, слышу оры, боковым зрением вижу, как махают руками Александровские, но мне так насрать — я действительно не могу сделать ни одного вдоха. В груди сдавливает, руки трясутся, меня бросает то в холод, то в жар. Накатывает тошнота…

«Мне нужно на…нужно…нужно…срочно…»

Встаю, как в бреду, хватаюсь холодными, мокрыми пальцами за ручку, выскакиваю на улицу. Поскальзываюсь. Сердце так долбит в груди, я буквально чувствую, что оно сейчас взорвется, а в голове, как картинки старого кинофильма, возникает наше прощание с Костей и Ханом…

17; Июнь

Мы спустились с Ханом и Костей вниз, а теперь стоим у их машины. Хан абсолютно серьезен, чего от него ожидаешь редко, долго смотрит мне в глаза, но потом срывается и дергает головой.

— Ну и?! Долго будешь издеваться?!

Я усмехаюсь — нет, недолго. Разговор, который мы начали о разрушении еще одном империи у меня дома, как раз подоспел к своему логическому продолжению.

— Всегда нужно бить по слабым местам. У Петеньки…

— Не называй его так, — кривится Хан, а Костя со смешком кивает.

— Точно. Звучит просто жутко…

— …Это эго, — с нажимом перебиваю, расправив плечи, чтобы придать себе важности, — Его я использовала против Ревцовых, но есть еще кое что. Его самая любимая жемчужинка — Адель.

— Что ты сделала? — тихо переспрашивает Костя, на которого я перевожу взгляд и пожимаю плечами.

— Я уже очень долго капаю ей на мозг, чтобы настроить против отца. По каждой ситуации, когда они ссорятся, даже подпихиваю ей разные исторические издержки, где дети объединяются против родителя с целью получить свободу от его безумных решений.

— Прости…что? — заикаясь переспрашивает Хан, а я жму плечами.

— А что? Их намного больше, все они — личности состоявшиеся, и вряд ли их устраивает этот дикий, безумный контроль. Думаю, что они его ненавидят. Адель в принципе ни на что сама неспособна, но в ней души не чает Алексей, а она умеет получать желаемое. Думаю, что в скором времени начнутся разговоры…

— Амелия…

— Империя лучше всего рушится изнутри, мои дорогие, а не снаружи.

18; Декабрь

В ушах все еще звенит эта фраза: «Империя лучше всего рушится изнутри, мои дорогие, а не снаружи…»

«Господи, какой же я была дурой…во что я влезла?!» — не оценила все риски, не рассмотрела обстоятельства, перспективы, при которых меня вытащат из тени против воли… — «Прав был Хан, когда говорил, что я еще слишком юна и слишком спесива…Я все это заварила сама…»

А потом меня тошнит…

Я хватаюсь за забор, немного отхожу в сторону, присаживаюсь на корточки, потому что еле дышу. Стараюсь изо всех сил, пялюсь на белый снег в надежде, что он поможет, как вдруг чувствую, что меня обхватывают руки со спины. Меня пытаются поднять, но я намертво вцепляюсь в забор и пищу что-то нечленораздельное. Оказалось, что плачу. Ха! Я даже этого не заметила, но на мои ладони ложатся хорошо знакомые руки, и теперь это уже неважно. Максимилиан буквально отдирает меня от моего якоря, резко разворачивает на себя и орет, встряхнув от души.

— Ты совсем больная что ли?! На улице минус и…

— Отпусти!

Я не в адеквате, предупреждаю сразу. Начинаю извиваться, вырываться, но все зря, и тогда я иду на крайность. Место, куда ему попала пуля, помню отлично, поэтому безжалостно, со всей силы, вонзаю туда палец. Работает! Максимилиан взвывает от боли, с силой отталкивает меня, и я падаю в снег, но это куда лучше, чем чувствовать его рядом. Я не готова сейчас чувствовать вообще никого, потому что хочу убежать от разочарования — это какая-то больная агония, не иначе как.

К сожалению, данный трюк спасает ненадолго. Скорее даже наоборот, едва ли это похоже на спасение, скорее стрельба по медведю: я только сильнее его выбесила. Максимилиан резко поворачивается на меня, в глазах у него ярость, а шаги, которыми он преодолевает расстояния, огромные и бескомпромиссные. Он меня пугает, какой-то иррациональный страх завладевает телом, и я хватаюсь за ближайший булыжник, который вижу, чтобы защититься. Даже замахиваюсь, но он жестко пресекает все попытки себе навредить, хватая за запястье, которое сдавливает с такой силой, что я вскрикиваю и отпускаю свое оружие.

Ну все. Приплыли.

Одним рывком он поднимает меня на ноги, потом хватает за загривок, снова сдавливая до боли, и тянет в дом, куда заходит и швыряет меня на пол, как тряпичную куклу.

— Макс! — взвизгивает…Кристина?

«Нет, я, наверно, ошиблась…это была Женя…»

Да и какая разница? Максимилиан держится за плечо и тяжело дышит, слегка согнувшись, а Женя, которая подскочила почти сразу, помогает подняться молча. И снова ненадолго. Сегодня у меня какой-то калейдоскоп падений, потому что стоит мне встать на ноги, как меня снова сносит, но на этот раз сильная пощечина Марины. Прямо вот от души с душой.

В детстве я обожала фильм «Мумия»[8], где Рэйчел Вайс и Брендон Фрейзер бегают по пескам и пытаются спасти мир. После него я очень сильно прониклась Древним Египтом, у меня даже было несколько толстенных энциклопедий. Конечно, в моем увлечении играло роль и безумная любовь египтян к кошкам…

«— Египтяне, кстати, кошкам поклонялись…

— Ага, и навозным жукам!»[9]

Так, что-то не туда, о чем это я? Ах да! Я очень увлеклась Древним Египтом, включая и выделяя их знаменитые пирамиды. Удивительный факт, но внутри пирамид никогда не находили черных следов копоти, и тогда возникает закономерный вопрос: как освещали эти самые пирамиды? Существует много безумных теорий, например инопланетяне или электричество, но есть и вполне себе нормальные. Одна из самых популярных — это система бронзовых зеркал. Что это такое? Сейчас объясню. Когда процесс возведения пирамид шел своим ходом, параллельно строили и специальные шахты, что-то вроде современных систем коммуникаций, но вместо проводов и труб, туда помещали до блеска отполированные бронзовые плиты или зеркала, что в нашем понимании гораздо яснее. Их располагали так, чтобы они могли уловить солнечные лучи, рассеивать их и освещать пространство. Дальше мнение археологов расходятся. Одни говорят, что так освещение поступало исключительно в выборочные помещения, например для торжеств или по желанию самого фараона. Другие утверждают, что существовал обученный человек, который при помощи нескольких зеркал снаружи, перенаправлял свет от специально разведенного огня так, чтобы освещать пирамиду хоть круглосуточно. Я не знаю, как было, все это загадки прошлого, но вот что я точно знаю: у меня тоже есть система бронзовых зеркал. Они расставлены под специальным углом так, чтобы осветить все, что со мной произошло одним всполохом света, который наконец попадает на первое, а дальше все происходит само, как в домино. Роняешь одну фишку, за которой падают все, и я наконец вижу целую картину.

В шахматах ловушка — это попытка спровоцировать соперника на вроде и выгодное продолжение, которое на самом деле оказывается лишь иллюзией. Проще можно сказать словами Якова Нейштадта[10]: ловушка — любой хитрый ход, содержащий скрытую угрозу и рассчитанный на промах противника. Я расставляла ловушки ловко, но, как говорится, не знаешь броду, не лезь в воду. Если погуглить эту пословицу, она объясняется до смешного просто: без достаточных знаний и опыта не следует предпринимать что-либо, т. к. из-за своей неосведомлённости можно потерпеть неудачу или даже попасть в беду. У меня не было ни достаточного опыта, ни знаний, ни осведомленности, и я не заметила, как попала в еще большую ловушку. Я просто ее не видела, потому что не была способна оценить весь масштаб…

«Надо было гуглить раньше…» — проноситься в голове бред, и я слегка прикрываю на секунду глаза.

Уже сорок минут я сижу на холодном полу и в мокром платье у окна, прижав ноги к груди — смотрю на зиму. Ко мне никто не подходит, да и зачем? Я не представляю угрозы, не реагирую и ничего не говорю, да и обстановка так себе. Снова напряг, тишина, которую нарушает только тихий разговор Максимилиана и Марины на итальянском. Они иногда нарушают шумовой диапазон, вскрикивая, но в основном это только их диалог. Все остальные не лезут. Молча наблюдают, как она обрабатывает ему рану, которая из-за меня снова открылась.

«Наверно, они все меня убить готовы…» — судя по злобным взглядам Марины, она точно, — «И что я тут делаю?! Я, как слепой котенок, снова! Это не мой уровень, я до такого еще не доросла, объективно. Мне поставили гамбит даже раньше, чем я вообще одуплила о начале партии. Куда я лезу?! Зачем это все мне нужно?!..» — «Они прекрасно справятся сами, я тут вообще лишний человек! Я хочу уйти, мне нужно уйти! Но я залог? Так он сказал? Тогда я знаю, как получить то, что я хочу…»

— Она знает? — тихо спрашиваю, не поворачивая головы, но чувствую, что ее на меня повернули все.

Вопрос адресован только одному из королевской четы: Максимилиану. Наверно, он это понимает, но может не понимает, о чем я конкретно говорю? Решаю уточнить.

— Моя сестра знает?

Хмыкает и игнорирует. Меня это бесит, так что я резко поворачиваюсь, повышая голос.

— Лилиана знает, что моя мать жива?!

— Что?! — выдыхает Крис, но я на нее даже не смотрю, лишь на него.

Максимилиан злится, его челюсть опять начинает свои пляски, которые сейчас не пугают. Я уже ору, оперевшись на одну руку и подавшись на него.

— Ты оглох, твою мать?! Она знает?!

— Нет, — цедит сквозь зубы, а потом усмехается, — Но теперь знают все остальные. Поздравляю, идиотка тупорылая.

— Думаешь, я поверю, что они не знали?

— Думаешь, мне не насрать, во что ты веришь?

«Знаю, что насрать…» — решительно встаю на ноги.

Он на меня не смотрит, только перед собой, попивая очередную порцию бухла. Видимо я сильно его взбесила, ничего страшного, потерпит еще немного. Я твердо заявляю.

— Дай свой телефон.

— Пошла на хер.

Жестом он указывает сестре, мол хватит, и она отходит в сторону. Действительно все: на его плече чистая повязка, а это означает, что он готов к переговорам. Не истекает кровью, и все такое…

— Ты сказал, что я — залог того, что моя сестра будет делать то, что вам надо. Думаю, ты столкнулся с проблемой, раз я еще здесь.

Молчит. Снова игнорит, и, черт! Как же это бесит. Я стремительно приближаюсь, не обращая внимания ни на кого, и выбиваю его дебильный стакан из рук. Сильно так, с размахом. Он летит в сторону, а через миг с грохотом разбивается о стену, и только после этого меня удостаивают взглядом. Пусть я стою, а он развалился на стуле, но даже так, я будто ниже, чем он. Снова это чувство его превосходства и доминации, которое провоцирует на желание снова ему вмазать, но я сдерживаюсь. Важнее сейчас я, чем глупые порывы. Даю себе пару секунд на "успокоение души", прикрыв глаза, потом коротко выдыхаю и снова сталкиваюсь с его топями, на этот раз отважно и стойко, не давая им себя затянуть.

— Я смогу заставить ее пойти на твои условия.

— Твоя сестра — сраная трусиха, — усмехается за спиной Марина, на что в ответ я цежу сквозь зубы не оборачиваясь.

— Я гораздо лучше вас знаю, кто моя сестра, Марина Петровна, но спасибо за ваше ценнейшее, экспертное мнение.

— Охо-хо…

«Заткнись, злобная сука…» — перебиваю раньше, чем она еще накинет, обращаясь исключительно к Максимилиану.

— Я смогу ее заставить. После нашего разговора, она сделает все, что ты хочешь, включая глубокий горловой из позиции «мостик». Гарантирую.

С боку слышится смешок, который я сразу узнаю — это Арай. Мне даже не нужно смотреть, слишком хорошо я его запомнила за столько то часов, проведенных в его компании. Его я тоже игнорирую, не удостаиваю и толикой внимания, потому что все, что важно — ответ этого козла, который разве что не причмокивает, смакуя свою власть над ситуацией, и, как бы мне не было противно, надо мной.

«Ублюдок…Решай ты наконец!»

Он специально тянет, я это знаю, но не даю ему еще больше возможностей побаловать себя "сладеньким", а тупо молчу. Его это улыбает все равно, но Максимилиан наконец слегка кивает, доставая из брюк телефон.

— Твой папаша слушает ее мобилу.

— Я гораздо лучше тебя знаю, кто мой папаша, Амелия, но спасибо за твое ценнейшее…

— Мне не до шуток.

— Тогда бери и звони. Говорить будешь на громкой связи.

«Да пожалуйста…» — фыркаю, беру мобильный и присаживаюсь на край стула рядом с ним.

Я даже не успеваю задаться вопросом, а какой номер вообще набирать? Когда открываю телефонную книгу, вижу, что он там один.

«Моя сучка 🔗» — бросаю короткий взгляд на него, вижу ухмылку.

«Интересно, а кем я была в его телефоне? Моя шлюха 🍑?» — слегка мотаю головой, чтобы избавиться от того, как снова колет изнутри, слышу предупреждение:

— Без фокусов.

Хочется показать средний палец, но вместо того я нажимаю на имя.

Гудок-гудок-гудок.

Я уже думаю, что она и не возьмет трубку, но на четвертом слышу шипение.

— Твою мать, я сказала тебе, не звони мне сам! Я…

— Извини, я тебя расстрою, — ровно отвечаю, нагибаясь ближе к экрану, — Это не твой бывший-психопат, а всего лишь я.

Тишина, которую нарушает только смешок Максимилиана, и который благополучно проигнорирован. Я спокойно жду, пока она не придет в себя, пока наконец не слышу ее обеспокоенный голос.

— Амелия?! Это ты?

— Нет, это призрак прошлого рождества.[11] Хочешь посмотреть, как ты стала горьким…

— Что ты делаешь рядом с ним?! — перебивает, и я вздыхаю, подперев голову рукой.

— Неправильные вопросы задаешь. Гораздо интереснее узнать, что будешь делать ты и совсем скоро.

— В смысле?!

— Он сказал, что ты должна кое что сделать, но судя по всему, ты с этим не спешишь. Он держит меня в заложниках, пока это не случится.

— ЧТО?!

— Я вызвалась тебе помочь. Мы же все-таки сестры, а сестры должны друг другу помогать, да?

— Амелия, послушай…

— Нет, сейчас слушать будешь ты. Приготовилась? Села поудобней? Тогда погнали. Ты сделаешь все, что он тебе сказал, потому что в противном случая я тебя уничтожу. Начнем с самого простого: я вытащу на свет все твое дерьмо, начиная со школы. Найду каждого человека, кому ты насрала в душу, запишу каждое его слово, а потом пойду во все газеты и телеканалы, куда меня только пустят, и дам такое интервью, от которого ты полысеешь на нервной почве. Со слезами, грустными, большими глазами и прочей атрибутикой бедной, несчастной сиротки. Я буду говорить, пока язык не сотру до костей, а еще играть лучше Мерил Стрип. Ради такого постараюсь, даже возьму пару уроков…

— Петя не позволит тебе…

— О, ты погоди, до твоего Пети мы еще доберемся.

— Не поняла…

— Сейчас поймешь. Я знаю, что ты на самом деле делала в Милане.

Бам! Я буквально вижу, как она резко бледнеет, и слышу, как сильно колотиться ее сердце, поэтому улыбаюсь.

— О да…ты понимаешь, к чему я клоню… — протягиваю, играючи, а через миг она аж подрывается.

— Ты что подослала ко мне эту…

— Именно это я и сделала. Ты же помнишь, что она может пролезть в любую дырку без мыла, да?

— Ты не посмела бы!

— Да что ты? Поговаривают, что тот лысый итальяшка поет гимн себе под нос, каждый раз когда перелистывает бумажки…

Она теряет дар речи, а я прикрываю глаза и смакую момент, как самый вкусный десерт. Плевать, что вокруг рушится мир — сейчас это неважно. Пусть я просрала по всем фронтам, но хоть где-то выиграть все равно приятно. И добивать тоже.

— Я поменяла все твои пароли и кодовые слова.

— ТЫ ЧТО?!

— Ага, именно так. Перед этим я сделала скрин с банковским счетом на твое единственное, фальшивое имя. Ты же никогда не запариваешься, и что-то мне подсказывает, твой Петенька знает, о чем идет речь.

— Я…

— Что сделает твой Властелин мира с отвисшими яйцами, когда я приду к нему и предоставлю доказательства того, что ты его обворовывала годами? Как это делал господин Ревцов…Хм… — театрально постукиваю по нижней губе, — Думаю, что тебе не жить. Что-то мне подсказывает, он не поможет тебе, а только добавит. Считай, что ты лишилась репутации и денег, что дальше, Лиля? Что будешь делать, искусствовед ты мой родной? На трассу идти?…

— Хватит! Как ты смеешь мне угрожать?! Ты совсем что ли?! Мы сестры!

— Знаешь, мне тут сказали, что раз ты выскочила, за твое дерьмо расплачиваться буду я, но это не входит в мои планы, извини. Ты сделаешь все, что он тебе скажет, и я получу свою свободу, а не буду сраным гарантом! Усекла?! — ору уже в голос, и также повторяю, когда она не отвечает, — Да или нет?! Тик-так, время идет!

— Да, — глухо соглашается, и тогда я толкаю телефон Максимилиану.

— Она твоя.

Он не спешит вступать, а смотрит на меня, как придурок, и улыбается. Это бесит, но я снова предпочитаю не реагировать, а складываю руки на груди и отворачиваюсь в сторону окна, где гораздо лучше, чем в теплом доме.

— Потрясающе… — со смехом протягивает он, не убирая с громкой связи, так что я слышу каждое слово Лилианы, сказанное дальше.

— Заткнись. Это все твоя вина! Мы договорились, а ты…

— Аккуратней на поворотах, милая, твоя маленькая сестренка сидит рядом со мной.

Еще одна пауза, которую она прерывает быстро и бесцветно.

— Что я должна сделать?

— Поставить прослушку на его телефон.

— ЧТО?! Ты спятил?!

— Без истерик и эксцессов, дорогая.

— Как я это сделаю?! Я что хакер?!

— Тебе всего лишь нужно будет открыть ссылку на его мобиле. Даю тебе времени до утра.

Он сбрасывает звонок, и только тогда я поворачиваю голову, приподнимая брови.

— Всё?

— Посмотрим, как она справится с первым заданием.

— Круто. Я спать, у меня болит голова.

Обхожу его и уже целюсь в ту комнату, где ночевала сегодня, но в спину мне прилетает довольное:

— Наверх.

«Ага, сейчас!»

— Пошел на хер.

Я хлопаю дверью, но все равно слышу снаружи его сраный смех.

Чертов смех…

Здравствуй, как-я-хочу, я так «скучала».

Когда я открываю глаза, то не сразу понимаю, что нахожусь совсем не там, где засыпала. Понимание приходит быстро, и я резко сажусь, прижимая атласное одеяло к груди.

Голой груди.

«Этот ублюдок перенес меня к себе!» — ору внутри своей черепной коробки, — «Еще и раздел!»

Злюсь — и это мягко сказано, пока не замечаю на своей тумбочке вдвое сложенный листок со своими именем. Хватаю его и разворачиваю, не ожидая ничего хорошего, но содержание удивляет.

«Проснешься и спускайся вниз, есть разговор. М»

Не знаю, зачем он подписывался, но мне плевать на это — главное, что скорее всего что-то прояснилось по моей ситуации, и я спорю на что угодно, в мою пользу. Это перекрывает все на свете, и я буквально вываливаюсь из кровати и бегу к шкафу.

Такой воодушевленной, даже окрыленной я не была давно. Молниеносно одеваюсь, умываюсь, чищу зубы, а потом сбегаю вниз по ступенькам. Нахожу его без проблем, он в кругу своей чертовой семьи сидит в гостиной. Марина играет во что-то с Мишей, за чем наблюдает Женя и смеется. Другие делают что-то еще, но я не смотрю. Только на него, потому что от него зависит моя судьба, и я не дожидаюсь его первенства, перехватываю. Мне сейчас не до игр.

— Ну и?

Максимилиан отставляет в сторону стакан и улыбается хитрой, дьяволькой улыбкой, приподнимая брови.

— Как спалось?

Игнорирую.

— Она звонила?!

— Нет.

— Нет?

— О чем мне с ней разговаривать?

— Давай без игр.

— А что? Больше не хочется играть? Например в молчанку.

— Она сделала или нет?! — теряю терпение и делаю маленький шаг ему на встречу.

Еще один, когда он начинает свое излюбленное «растягивание резины». Бесит меня страх, видит это и получает свою порцию удовлетворения, но сегодня я слишком взволнована, чтобы держать мину.

— НУ! Говори! Хватит уже страдать херней! Да или нет?!

— Да.

Сначала я даже не верю в свое счастье. Выдыхаю, пару раз моргаю, хмурюсь, он же изучает мою реакцию, наклонив голову на бок…и мне не нравится, как он меня разглядывает. Слишком как-то…странно.

— Почему ты так пялишься?

— Рад, что ты довольна моей победой, но не понимаю почему ты ей так довольна.

— В смысле?!

— Тебе с этого что?

— Я…не поняла, — внутри толкает страх, а по спине бегут мурашки.

Вдруг понимаю, что в комнате все замолчали и наблюдают за нами, и это мне не нравится вдвойне, особенно, когда я смотрю на Женю и вижу в ее глазах сочувствие.

«Какого хрена?!»

Тем временем Максимилиан плавно поднимается, расправляет плечи, будто ему мало, что он итак занимает почти все пространство своим эго и ублюдской усмешкой…

— Ну и? Долго ждать ответа?

— Она все сделала, и это значит…

— Что мы на шаг ближе к свержению нашего отца. Что это значит для тебя?

До меня доходит медленно, но наповал. Руки начинают трястись, и я сжимаю пальцы, жалобно смотрю на него и еле слышно шепчу.

— Мы договорились…

— Мы с тобой ни о чем не договаривались. Спасибо за содействие, но для тебя это ничего не меняет. Ты остаешься.

Кажется только что слой пыли и грязи отпал с еще одного бронзового зеркала, которое осветило то, что я так наивно не учла: Максимилиан Александровский самый настоящий кошмар, и я что действительно думала, что это будет так просто?