Цветок папортника

9

— Ралф, мне нужно идти.

— В этом нет нужды. — В его голосе слышались теплота и нега. — У нас впереди вся ночь.

— Нет!

Линда уже лихорадочно натягивала на себя одежду. Ралф приподнялся, опершись на локоть, лицо его помрачнело.

— Ради всего святого, дорогая, не принимайся за старое.

— Ты не понимаешь! — выкрикнула Линда, с треском застегивая «молнию».

Ралф преградил ей путь с таким разгневанным лицом, что у Линды душа в пятки ушла.

— Я хочу понять. — Он говорил сейчас точно таким тоном, каким разговаривал в ресторане с Быком. — Поверь, это в моих силах. Хватит с меня отговорок, недомолвок и двусмысленностей. Ты немедленно расскажешь мне всю правду, но именно правду.

— Не смей принуждать меня! — Линда слышала истерические нотки в собственном голосе, но ничего не могла с собой поделать. Нервы окончательно сдали.

— Я могу тебя заставить, и ты прекрасно это знаешь. — Тон Ралфа становился все более угрожающим. — Почему ты ушла от меня? И хватит нести вздор об ошибочности нашего брака. Никакой ошибки не было. Ведь не было?!

Он надвигался на нее — огромный и страшный в своем гневе, а она пятилась, глядя на мужа расширенными от страха глазами.

— Я готов торчать в этом богом забытом месте недели, месяцы, пока не получу ответа. А этот Майкл! — Ралф презрительно махнул рукой. — Тебе же нет до него дела. Ты не могла бы сегодня так самозабвенно отдаваться мне, если бы хоть сколько-нибудь думала о нем. Я знаю тебя, дорогая. Я знаю тебя. А теперь попробуй сказать, что не любишь меня, что хочешь вычеркнуть меня из своей жизни!

Это было слишком. Линда метнулась к двери, распахнула ее и выскочила в темноту ночи. Бежать, больше ей ничего не оставалось.

Ралф в три прыжка нагнал ее, развернул с такой силой, что у нее, будто у куклы, откинулась голова, и встряхнул.

— Нет, ты мне скажешь правду! Сейчас же! Я люблю тебя, я имею право знать! И ты моя жена, черт возьми. Ты что, забыла все, о чем мы мечтали? Дети. Загородный дом, утопающий в зелени и цветах. Вместе состариться…

— Я никогда не состарюсь!!! — Плотину прорвало, и Линда завопила, поскольку больше не могла сдерживать эмоции, которые держала в узде целых три месяца. — Никогда, слышишь?! Пройдет всего несколько лет, и мое тело начнет усыхать и скрючиваться! Сначала костыли, потом инвалидная коляска…

— Линда!

— Нет уж, теперь слушай! Ты же сам хотел знать правду! Вот ты и получил то, что хотел! Я тебе еще скажу…

Увесистая пощечина пресекла ее истерические вопли. Когда Линда опомнилась, Ралф уже нес ее на руках в коттедж.

Она не сопротивлялась, чувствуя себя обессиленной и опустошенной. Ад при жизни. Вот что она уготовила любимому мужчине. Если то, что Ралф сейчас узнал, покажется ему слишком тяжким грузом, и он ее оставит, то все равно до конца дней будет казнить себя за малодушие. Если останется с ней… У Линды в голове все помутилось. Что я наделала? Как могла рассказать мужу все, если люблю его, и люблю сильно?

— Успокойся, детка, успокойся. — Ралф заботливо усадил ее на стул и теперь нежно целовал заплаканное лицо, и в поцелуях этих не было и следа недавней страсти. — Все будет хорошо, обещаю тебе.

— Не будет. — Линда глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в лицо, в его темные мягкие глаза, светившиеся такой любовью, что у нее зашлось сердце. — Не будет больше ничего хорошего.

Она хотела встать, но Ралф снова усадил ее напротив себя, да так близко, что Линда слышала бешеное биение его сердца.

— Тогда мы вместе встретим беду, любовь моя.

— Ралф, у меня наследственное заболевание, которое медленно убьет меня всего за несколько лет. — Линда словно впала в транс, все ее тело словно одеревенело. Когда же она перевела взгляд на белое как мел лицо и потрясенные глаза мужа, оцепенение исчезло. — Я буду никакой. Сначала не смогу ходить, затем атрофируются другие мышцы и в конце концов… — Она запнулась, затем заставила себя продолжить: — В конце концов я буду прикована к инвалидной коляске, а затем умру.

— Перестань. Не говори так.

— Но это правда. Ты же хотел узнать ее.

И все-таки не следовало рассказывать все. Он никогда не сможет смириться. Да и не его это проблема. Мы знакомы всего год, каких-то двенадцать месяцев. Несправедливо ожидать, что Ралф пожертвует ради больной жены годами своей жизни, имея возможность быть свободным и счастливым.

— Почему ты сразу не рассказала мне правду? Чем я заслужил недоверие, Линда? — Казалось, слова шли из самой глубины его души.

— Я люблю тебя, дорогой.

— И это ответ? — Он, казалось, не верил собственным ушам. — Ты любишь и поэтому бросила меня? Отняла у меня все, ради чего стоило жить, и утверждаешь, что это любовь?

— Ралф…

— Нет, теперь ты выслушай меня. Когда я вернулся и нашел твою записку, я хотел умереть. — В глазах Ралфа стояла такая боль и безнадежность, что Линду начала бить дрожь. — Жизнь потеряла для меня смысл. Никогда бы не поверил, что женщина может сотворить со мной такое… — Он помолчал, затем медленно произнес: — Когда я встретил тебя, я знал, что могу полностью доверять тебе, знал. Но ты не решилась довериться мне. — Он глубоко вздохнул. — Почему?

— Это не так…

— Нет так, черт побери! — Ралф говорил негромко, но боль, сквозившая в его голосе, была страшнее гнева. — Ты ушла из дому, не дав мне ни малейшего шанса, все взяла на себя. Ты вычеркнула меня из жизни…

— Было бы несправедливо просить тебя разделить со мной горе, — чуть слышно прошептала она. — И цветы… Я не хотела, чтобы ты жалел меня, не хотела обременять тебя…

— Откуда ты взялась такая? С какой планеты? Как ты могла подумать хоть на минуту…

Он порывисто привлек ее к себе и приник к ее губам на какой-то сладостный миг, а затем снова чуть отстранил от себя.

— Мы должны поговорить. Но сначала… — Он внимательно посмотрел на нее, и столько доброты было в этом взгляде, что Линда, сама не зная почему, расплакалась. — Сначала я должен сказать тебе вот что, моя радость. Я люблю тебя. Люблю больше всего на свете, и всегда буду любить. Если болезнь одолеет тебя, если мы не найдем какого-нибудь способа исцеления… — Линда хотела сказать что-то, но Ралф накрыл ладонью ее губы. — Тогда я тоже умру. Или буду продолжать существовать еще десять, двадцать или тридцать лет, но живым уже не буду. И если ты решишь покинуть меня сейчас, знай, на что ты меня обрекаешь.

— Тебе лучше избавиться от меня.

— А если на твоем месте был бы я, ты смогла бы поступить так, как предлагаешь мне?

Эта мысль никогда не приходила ей в голову, и Линда в недоумении смотрела на мужа.

— Смогла бы? — настаивал тот.

— Нет.

— А я, значит, могу? Почему? Потому что я мужчина? Или потому, что ты не верила в мою любовь?

— Я знаю, ты любишь меня. Но просить тебя расплачиваться, когда ты никому ничего не должен…

— Должен, не должен. — Ралф недоуменно смотрел на нее. — Откуда ты взялась такая, милая моя? С первого же дня, как мы встретились, ты стала смыслом моей жизни. Ты — это я, разве ты не понимаешь? Мы не два разных человека, а одно целое. Я не могу отмахнуться даже от малейшего пустяка, касающегося тебя. Я дышу тобой… — Его голос перешел в стон, и Линда чувствовала, как закипает в жилах кровь, но вдруг из глаз ее полились слезы. — Ты знаешь, как я думаю, что я чувствую… — Ралф запнулся. — Или мне казалось, что знаешь. Может быть, я забежал вперед. Чего-то не учел. Кстати, скажи на милость, при чем здесь цветы?

У Линды беспомощно задрожали губы, и она, давясь словами, прошептала:

— Помнишь, ты всегда хотел, чтобы в вазах стояли только свежесрезанные цветы. Ты хотел, чтобы они были верхом совершенства, без малейших следов тлена. Ты сам сказал, что не любишь увядания. — В последних словах прозвучали нотки отчаяния, улегшиеся было страхи вновь всколыхнулись. — Свежие цветы каждый день…

— Линда, это же цветы… — Ралф задумчиво покачал головой. — Ради бога, скажи, почему мой пунктик на цветах, будь они не ладны, так на тебя подействовал?

— Но я думала… — Линда не могла выдержать сквозившего во взгляде мужа отчаяния и прикрыла глаза. — Я думала, тебе будет слишком тяжело видеть, как я, живая, медленно обращаюсь в прах. Мегги сказала…

— Мегги?!

Ралф приподнял ее лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя, и их глаза встретились.

— Мне следовало догадаться. Какой номер твоя чертова сестрица отколола на этот раз?

— Она… Понимаешь, она очень больна. И я буду такой же, как Мегги через несколько лет, когда мне будет столько же, сколько сейчас ей. Она сказала, что я камнем повисну на твоей шее, и была права. У тебя своя жизнь…

— Ничего более бессердечного мне еще не приходилось слышать. — Ралф еле сдерживал рвавшийся наружу гнев. — Не могу поверить, что ты полностью разделяешь эту точку зрения. А как же наши отношения, доверие, обещание любить друг друга в радости и скорби, в здравии и болезни? Ты что, и вправду думаешь, что я отношусь к тебе, как к этим чертовым цветам? Что я просто возьму и заменю тебя чем-нибудь более свеженьким? Неужели ты думаешь, я такой?

Она смотрела на него невидящими глазами. Думала ли она так? Нет, в глубине души Линда не верила в это, но поняла только сейчас.

— Я люблю тебя, Линда. Это навсегда, неважно, вместе мы или порознь. Когда тебя нет рядом, мир обесцвечивается и пустеет. К черту. — Он обнял жену и прижал к себе так, что ей стало трудно дышать. — Ты очень красива, но ведь это не главное. Я люблю тебя, твою сущность, то, что скрыто под этой прекрасной оболочкой. Я люблю твой образ мыслей, твою честность, чувство юмора, все то, что делает тебя тобою. Если бы завтра из-за какого-нибудь несчастного случая ты была бы изуродована или покалечена, конечно, я бы сильно расстроился, но совсем не по той причине, что взбрела тебе в голову. Если больно и плохо тебе, значит, и мне тоже. Но любую беду мы должны пережить вместе. А сейчас мы сядем, и ты расскажешь все с самого начала.

— Ты уверен, что хочешь это знать? — робко спросила Линда, пока Ралф усаживал ее к себе на колени. — У меня нет шансов ни на отсрочку, ни на излечение. Я не упрекну тебя, если ты захочешь уйти.

— Зато я упрекну тебя. Ты моя, Линда, а я твой. И от тебя я жду того, чего не хочу ни от кого другого: любви, верности, ощущения того, что мы — семья…

— Но ведь у нас не будет семьи, раз не будет детей. — Линда произнесла это внешне спокойно, но тоска обручем сжала ей грудь. — Это наследственное заболевание передается по материнской линии, я не могу рисковать.

— Ты моя семья. Я сказал тебе об этом, как только мы поженились, когда рассказывал о маме, об отце, о брате. Пусть не будет детей. Лишь бы ты была рядом, я и это приму с благодарностью…

Но тут силы оставили Линду, и она разрыдалась. Ужас последних месяцев, наполненных болью, страданием и одиночеством вырвался наружу ручьями слез, и у Ралфа хватило мудрости дать жене выплакаться. Он только все крепче прижимал ее к сердцу.

Потом они долго-долго разговаривали, пока Линда не рассказала мужу все.

Уже под утро они поднялись в спальню, где любили и ласкали друг друга, и в конце концов Линда заснула в объятиях Ралфа.

Вечером, когда сгустившиеся сумерки окрасили комнату в мягкие серые тона, Ралф объяснил свое пристрастие к свежим цветам, и голос его при этом был полон печали.

— Мой отец ни разу в жизни не подарил маме ни милого пустяка, ни даже цветка. Мы с братом часто собирали для нее полевые ромашки по дороге домой из школы, и как же она, бедняжка, радовалась! Мама очень дорожила этими знаками нашего внимания и не решалась их выбросить, пока цветы совсем не засыхали. Став взрослым и немного разбогатев, я каждую неделю посылал ей букеты, независимо от того, в какой части света находился. — Ралф замолчал, погрузившись в невеселые воспоминания.

— Не продолжай, дорогой, не надо. Мне нет больше дела до цветов.

— Нет, я закончу. — Он тепло улыбнулся. — Мне следовало все объяснить тебе много раньше, но даже сейчас трудно рассказывать об этом. Однажды я позвонил в ее дверь, когда был в родном городе проездом, и нашел маму уже мертвой. Она скончалась днем раньше от сердечного приступа. Комната, где она лежала, была полна букетов. Засохшие, мертвые они заполняли собой все пространство, там были все букеты, что я присылал, и куча моих поздравительных открыток. Когда я навещал ее, то никогда не заходил в спальню. — Он покачал головой, словно пытаясь погнать воспоминание. — Мертвые цветы и лежащая среди них мертвая мама — мне никогда этого не забыть. А она выглядела такой умиротворенной, даже счастливой. Вот такой парадокс.

— Но твои цветы наверняка были для нее источником радости. — Линда легонько коснулась его плеча. Картина, нарисованная Ралфом, так и стояла у нее перед глазами.

— Что ж, возможно, ты права. — Он пожал плечами. — Мне же это всегда казалось очень грустным, как впустую прожитая жизнь.

— Ну, многое зависит от того, как на это посмотришь.

— Наверное. — Ралф задумчиво провел рукой по ее шелковистым волосам. — Мы можем теперь ехать домой. Наконец-то.

— А миссис Хьюстон?

— Последние двадцать четыре часа провела в своем доме. — Ралф смотрел на жену с самым невинным видом. — Именно это я и хотел сказать тебе вчера вечером, когда пришел в ресторан. Остин должен был позвонить ей и сообщить, что ты уехала со мной.

— Но ты же ничего мне не сказал! Я ведь должна была вернуться туда прошлой ночью!

— Только через мой труп. У меня было предчувствие, что другого шанса узнать всю твою подноготную больше не представится.

— А, так ты воспользовался ситуацией?! — притворно возмутилась Линда. Уголки губ у нее дрожали от еле сдерживаемого смеха.

— Совершенно верно. — В переливах низкого бархатного голоса не было и тени раскаяния. — Я был доведен до отчаяния. А теперь пора отправляться домой, миссис Бьюмонт, в Лондон. Но сначала…

На этот раз они занимались любовью медленно, с наслаждением. Глаза Ралфа лучились счастьем, а большое мускулистое тело переполняла страстная сила. Линда трепетала от восторга. Нежные ласки доводили ее до безумия.

Прошлое, будущее — какое все это имело значение? Реальным и единственно важным был Ралф.