Цветы подо льдом

Глава 9

Вода барабанила и собиралась в струи, образуя то бурный поток, то тонкий ручеек; зато вблизи потрескивал огонь, и вокруг было тепло и сухо. Кэтриона открыла глаза и в первую минуту подумала, что она снова в Дуначене: сверху на нее смотрели старинные сводчатые потолки, а амбразуры окон напоминали оттиски больших пальцев, вдавленных в камень сказочным гигантом. Каминную полку поддерживали готические грифоны, в огромном камине играло пламя. Без сомнения, это был какой-то замок. Низвергающиеся с неба потоки дробились ветром на капли и текли по стеклу.

В каменном проеме, словно врезанные в рамку, стояли двое и негромко о чем-то разговаривали. Линия мужского плеча и наклон женской головы, как две части, соединившиеся навечно, говорили о необыкновенной нежности, такой глубокой, что, глядя на них, хотелось плакать.

Она сглотнула и закрыла глаза. Шаги в ботинках удалились, а мягкие шаги приблизились. Кровать окуталась экзотическим сладковатым ароматом.

– Вы проснулись? – спросила женщина. – Сейчас уже вечер. Вас выбросило волной, но теперь вы в безопасности. Ваш спутник не пострадал. Вы с ним умудрились приземлиться на краю нашего поместья. Меня зовут Франс. Мой муж – маркиз Ривол.

Кэтриона услышала голос, признававшийся ей в грехе: «Мой старый друг, маркиз де Ривол. Это старинная нормандская фамилия. Когда-то я посягал на его жену».

У нее заболела голова, и она, отвернув лицо к подушке, положила руку на голову. Волосы ее были коротко острижены. И тогда она вспомнила все.

– Что за дьявольская игра?

Доминик поднял глаза на мужчину, стоявшего у камина.

Найджел Арундхэм, маркиз де Ривол, высокий, черноволосый, сохранил на лице тот же роковой отпечаток, что отличал его в России и в Париже. Теперь маркиз находился у себя дома, в родовом замке, которому прекрасные ковры и картины придавали лоск и элегантность. За прочными стенами замка сразу же начинались дикие торфяники. Маркиза устраивал дом его предков.

Итак, шар, подобно почтовому голубю, доставил Доминика точно по назначению; правда, ему потребовались некоторые усилия и время, чтобы перенести Кэтриону в замок. Затем они вместе с Найджелом убрали шар с поля, дабы не гневить арендаторов: хотя у маркиза была армия слуг, мужчины решили, что лучше сделать это самим.

– Так что это такое? – снова спросил Найджел. – Не пора ли наконец рассказать, что ты затеял?

Доминик бросил взгляд на пламя в очаге и прояснил с нарочито беспечным видом:

– Переправляю Кэтриону Макноррин в Шотландию, в корзине.

– В штанах и синем пиджаке? – Найджел покачал головой. – Кстати, она только что проснулась, Франс сейчас с ней. Извини, но жена настаивает, чтобы ты не ходил туда, а побыл здесь – у нее на сей счет свои соображения, как ты, вероятно, догадываешься.

– Франс совершенно права.

– Но почему эта женщина так забавно одета?

Огонь издавал шипение везде, где случайные капли дождя находили путь внутрь камина.

– Это была ее идея, не моя. А в общем это длинная история о бесприютных сиротах. Похоже, в ней замешан герцог Ратли.

– Ратли? – Длинные пальцы маркиза замерли в воздухе. – Каким образом?

– Один из упомянутых сирот, Томас, – его внук. Ты помнишь дочь Ратли леди Мэри – ту, что вышла замуж за шотландца по фамилии Макноррин? Так вот она недавно овдовела, и она – мать Томаса. Таким образом, ребенок находится под опекой Ратли. Теперь я намерен лишить Томаса наследства и поставить на его место другого ребенка, по имени Эндрю. В связи с этим предвидятся небольшие сложности.

Найджел опустился в кресло напротив Доминика и положил ногу на ногу.

– Воображаю, – сухо сказал он. – Племянничек Стэнстеда! Весьма существенное неудобство при данных обстоятельствах. И что же дальше? Ты по-прежнему помешан на своем проекте и собираешься его осуществить?

– Пол-Лондона думает, что я помешан, – сказал Доминик. – Но как ни странно, наша попытка восхождения на церковную крышу в итоге увенчалась успехом. Не смотри на меня с таким удивлением. Я жду твоих поздравлений.

Найджел поднял бровь.

– Считай, что ты их получил. Блестящее пари, я полагаю?

– Да. – Доминик засмеялся. – Но потребовался месяц подготовки. Гончую было бы легче выманить из конуры и заставить лаять на луну. Чем только я его не соблазнял! В конце концов пришлось его подпоить, и тогда он наконец решился.

– Насколько я помню, – заметил Найджел, – с атлетической подготовкой у нашего рыжеволосого друга всегда было неважно.

В камине раздался треск от догоравшей головешки.

– И все же Стэнстед оказался чертовски смелым. Я сплел веревку из рубахи, чтобы помочь ему, и он одолел высоту.

Во взгляде Найджела промелькнула насмешка.

– Крыша ведь была вторым условием, насколько я помню?

– Да, все верно. – Доминик прищурил глаза, продолжая сосредоточенно смотреть на пламя. Как хорошо, что есть возможность обсуждать весь этот абсурд и сумасбродство с другом, который никогда не судит, не порицает и не выносит приговор, – от этого на душе сразу становилось легче. – Так постановила леди Стэнстед, дорогая Розмари, моя черная Немезида.

– А как насчет первого?

– Первое тоже было бы удовлетворено, если бы только Розмари сделала скидку. Два месяца назад мы присутствовали на ужине у леди Бингхэм; там на середине стола стояло шикарное украшение из серебра, вмещавшее целый океан. Представь себе прекрасных маленьких херувимов из сливочного масла, а вокруг озеро красного вина. Часть масла растопилась и смешалась с вином. Стэнстед все это выпил и порядком осквернил стол. Нет нужды объяснять, что это была моя идея. Он изрядно опьянел, и его снова стошнило. Леди Бингхэм была совсем не в восторге и с тех пор меня не приглашает.

Найджел прыснул со смеху:

– Боже милостивый, так тебя и оттуда выставили?

– Естественно. Это уже вошло в привычку. – Доминик улыбнулся, хотя ему было нисколько не смешно. – Все это, конечно, нелепо, а третье условие совершенно невыполнимо. Тут уж никакое пари не поможет. Я не могу обманывать Стэнстеда.

– Что такое? Розмари по-прежнему хочет тебя?

– Увы. Поэтому она и уехала в Шотландию. Здесь я ничего не могу поделать – ситуация такая же, как в одной старой сказке: сшей мне сорочку без стежков и принеси воды в рукаве, вот тогда я перестану тебя любить.

– И Розмари по-прежнему имеет полную власть над Генриеттой?

В языках пламени вырисовались фантастические картины, где чередовались замки, леса и горы.

– Теперь это уже неактуально. Генриетта мертва.

Хозяин резко выпрямился в кресле.

– Прости меня, мой мальчик!

– Не стоит. Все в порядке. Не будем говорить об этом.

– А та молодая женщина наверху имеет к этому какое-нибудь отношение? – осторожно спросил Найджел.

Доминик был благодарен другу за то, что ему хватило такта не обсуждать смерть Генриетты.

– Я ничего не знаю о ней, за исключением того, что она принесла печальное известие. И еще – Джерроу Флетчер пытался нас с ней убить.

В дверях послышалось мягкое шуршание, затем повеяло слабым запахом жасмина.

– Я не помешала?

– Конечно, нет, Франс.

Женщина грациозно направилась к ним, и этого было достаточно, чтобы у Доминика перехватило дыхание. Прежде чем вернуться в Англию и вскоре после этого отправиться в Париж с опасной миссией, Франс провела четыре года в гареме Индии. Все приключения в конце концов закончились благополучным замужеством. Стажировка в восточной стране в дополнение к природной красоте гарантированно приводила в бездыханное состояние любого мужчину. У Франс были медвяные волосы и большие голубые глаза. Она напоминала тепличный цветок, опьяняющий своим совершенством.

Но вероятно, совершенство орхидеи было не совсем то, чего он хотел, – его влекла неукротимая и ослепительная красота яркого колокольчика, сброшенного с гор в смертельный водоворот ветров.

Доминик вкратце рассказал о нападении на их карету, но умолчал о том, что произошло позже. Когда-то он обвинял своего товарища в предательстве, но не Найджел забыл о мужской чести, а он сам. Это он в пылу сумасбродства бессердечно пообещал соблазнить девушку – и сделал это.

Дослушав до конца, Найджел спросил:

– И все-таки почему ты ввязался в это дело?

– Все очень просто, – сказала Франс. – Наш дорогой Доминик должен проявить галантность.

Найджел встал с кресла.

– Ради Бога, оставь эти разговоры, Франс! Давай лучше подумаем о том, как помочь двум потерянным душам попасть в Шотландию, если утром мы уезжаем в Париж?

Кэтриона смотрела на свое отражение в зеркале. Итак, их воздушный шар потерпел крушение, и ее выбросило за борт.

Сейчас ее уже ничто не беспокоило, за исключением легкой головной боли. И еще не стало ее кос, но в этом никто не виноват – она сама их отрезала. Впрочем, какое теперь это имеет значение! Люди Глен-Рейлэка могут лишиться даже сени собственных деревьев, если ее дерзания не увенчаются успехом.

Она беспокойно ходила по комнате, глядя через окно на непрекращающийся дождь и вспоминая свой разговор с Франс. Леди Ривол, протянув руку, гостеприимно пригласила ее сесть к огню, навеяв этим простым жестом воспоминания о доме.

– Я должна рассказать вам кое о чем, – не дожидаясь вопроса гостьи, начала она. – В этом замешана одна женщина, давний враг моего мужа. Она участвовала в тайном плане, который должен был обеспечить успех Наполеону, и у нее были причины вывести из игры Найджела. Все началось в России. В начале двенадцатого года, когда Англия пыталась заручиться поддержкой царя, Доминик и Найджел находились там. Как вы понимаете, оба являлись британскими агентами. После возвращения Наполеона во Францию в марте прошлого года они с Найджелом вместе работали в Париже. Это была очень опасная операция, которая могла оказаться для них роковой.

– Вы пытаетесь убедить меня, что Доминик в некотором роде герой? – Кэтриона быстро взглянула на собеседницу.

– Он и был героем, – улыбнулась Франс, – он очень много сделал для Англии.

Герой. Невдохновляющее известие.

– Он признался, что некогда домогался вас, – словно нехотя сказала Кэтриона, поднимая глаза.

– Не совсем, – засмеялась Франс. – То, что было между нами, не более чем забавное недоразумение. Когда год назад мы впервые встретились с Домиником, я еще не открыла для себя, что люблю Найджела, и не знала, что Доминик женат. Генриетта, естественно, уже жила отдельно в Шотландии, и он был один. Тогда я додумала, что мы можем быть любовниками. Я хотела, он – нет.

– И вы? – не сдержалась Кэтриона. Она была в недоумении – настолько очевидной ей представлялась любовь Франс к своему мужу. – Вы этого хотели?

– О, да. Ведь меня готовили как куртизанку и обучали всем тонкостям древней профессии. Мне казалось, что из Доминика получится идеальный покровитель. Так вот, тогда он обошелся со мной очень деликатно, щадя мое самолюбие.

Он очень добрый. Все поступки Доминика были подчинены одной цели: вернуть расположение жены.

– Я знаю, – сказала Кэтриона, – но его жена мертва. – Слезы быстро побежали по ее лицу. Франс обняла ее за плечи и медленно проговорила:

– Теперь он заставил вас расплачиваться за это. Я постараюсь помочь вам, и если вы хотите, то можете рассказать мне все, что у вас на сердце...

Кэтриона откинулась к спинке экипажа и уставилась на свои ботинки с пряжками. Матерь Божья! Как маркиз мог питать доверие к такому ненадежному человеку, как майор Доминик Уиндхэм?

На ней были бриджи старинного фасона, белые гольфы и длинная тяжелая ливрея с серебряными галунами. После того как лорд Ривол отдал ее в руки своему парикмахеру, ее волосы не выглядели столь безобразно, как прежде. Кроме того, голова ее теперь была прикрыта белым париком, от которого чуть попахивало пудрой. Кэтриона находила весь этот маскарад довольно забавным. Доминик, также в костюме и парике, не обращая на нее никакого внимания, развлекал четырех других мужчин непристойными байками.

Все шло по плану, разработанному накануне вечером. Франс и Найджел вместе с горами багажа и длинным хвостом слуг везли их в Эдинбург. Это был удивительно быстрый способ передвижения, потому что маркиз имел возможность при первых признаках усталости менять лошадей и заказывать самый дорогой сервис. Они с супругой собирались плыть в Париж из Лейта-порта, находившегося чуть в стороне т шотландской столицы. Странный маршрут. Ехать на север, чтобы потом морем направиться на юг! Однако никто и никогда не задавал вопросов относительно прихотей маркиза, так же как никто не выяснял, зачем ему понадобились еще два ливрейных лакея. Высокий мужчина и молодой человек занимали карету вместе с другими слугами, ничуть не отличимые от них; при этом Доминик не переставал постоянно всех смешить.

– А парень-то краснеет! – вдруг заметил один из слуг.

– Ага, – сказал Доминик с чуть большей хрипотцой, чем обычно. – У моего подопечного еще молоко на губах не обсохло. Но с нами он быстро повзрослеет. Верно, приятель?

Гогот усилился.

Чтобы скрыть пожар на щеках, Кэтриона повернула голову к окошку и стала старательно смотреть в него. Ее ужасно тяготили колючий парик, а также неудобный костюм и слишком близкое соседство слуг. Мужчины, упакованные в свои тесные одежды, выглядели весьма неопрятно, и только Доминик оставался по-прежнему элегантным. От его ливреи исходил легкий аромат кедра и лаванды.

Когда Доминик завершил очередной неприличный рассказ, мужчины начали обмениваться грубыми шутками, не подозревая о присутствии женщины. Да ее здесь и не существует, подумала Кэтриона. Как женщина она превратилась в невидимку.

Она понимала, что он делает, и видела, сколь успешно это действует, но все же его небрежность вызывала у нее протест. Почему Доминик позволял себе ставить под угрозу их план? Как смел он намеренно оскорблять ее уши подобными скабрезностями?

В Ньюкастле они остановились на ночлег. В первой гостинице города маркиз заказал апартаменты для себя с женой и мансарду для слуг. Горничные и лакеи получили по комнате на двоих, и притом с одной кроватью. Доминик проводил Кэтриону в ее каморку, расположенную под козырьком крыши. Комната была не больше, чем чулан, однако в ней стояли две узкие кровати.

– А это наши апартаменты, – сообщил он. – Тепло и сухо. И по площади больше, чем нам полагается. Ну как, мне нужно извиняться за все то, что я наговорил в экипаже?

Светлый парик аккуратно обрамлял его высокие скулы. По контрасту с ним его глаза были необыкновенно зеленые и яркие. Сейчас он выглядел не как слуга – это был блистательный лорд, напоминавший аристократов минувшего столетия. Он также напомнил ей ее прадеда на картине, где Макноррин был изображен в 1745 году, в своем тартане поверх одежды, с мечом у бедра.

Кэтриона стянула парик и села на одну из коек.

– Я и прежде догадывалась, что мужчины в действительности думают о женщинах.

Доминик небрежно начал расстегивать пуговицы с выгравированными на них крошечными грифонами: маркиз и слуг маркировал так же, как свою собственность. Странно, но они, казалось, гордились этим.

– Мужчины в действительности так не думают, – сказал Доминик. – Они пытаются таким образом скрыть свою слабость. Ни один из них не признается другому, как сильно он любит свою мать или жену.

– Вы разговаривали не о матерях и не о женах, – возразила Кэтриона, рассматривая крутой потолок, нависающий над кроватью подобно выступу скалы. – И не о любви.

– Да, не о любви. Это были вольные шутки на тему эроса. Совсем не то, во что хочется верить женщинам, но для нашего брата нет более могущественной силы ни в одной из сфер жизни. Если этот потенциал не реализуется, большинство испытывает заметный дискомфорт; отсюда и крен в анатомию. Неприличные разговоры в подобных случаях просто необходимы, надеюсь, вы это понимаете.

– Еще бы!

Он снял ливрею с галунами и повесил на стул.

– Но вы сердитесь.

В самом деле, почему ей хотелось согнуться и обхватить руками живот? Был ли это гнев или боль?

– Сержусь? Нет. Время гнева прошло. Просто я не чувствую себя в безопасности. Возможно, вы делаете это неосознанно, но вы меня выдаете.

Доминик резко обернулся:

– Черт возьми, что вы имеете в виду?

Кэтриона подняла на него взгляд.

– Вы так и увиваетесь около меня. В карете ставите ногу рядом с моей и задеваете меня бедром, никак себя не ограничивая. Мужчины могут заподозрить вас в ухаживании. Как бы ваше обхождение не вышло нам боком! Любой разговор в гостинице или на заставе может дойти до наших врагов. Тогда уже будет не до ласк.

Доминик сорвал с себя парик и пробежал руками по волосам.

– Кэтриона, я играл и не в такие игры. Большую часть войны я имел дело со шпионами Наполеона и, поверьте, на этом деле собаку съел. Вы – юноша, готовящийся стать слугой под моим руководством, – все вокруг думают именно так.

– А им не приходит в голову мысль, что вы меня совращаете?

– Разумеется, нет. – Доминик снял жилет и отбросил в сторону. Его рубашка слабо поблескивала на солнце. – Никому в голову не придет, что вы женщина. – Он упал на свою койку и вытянулся на ней. – Наши мужчины ни о чем не догадываются, кроме того, что я неравнодушен к мальчикам, но это довольно распространенное явление. А поскольку я снискал их расположение, они не станут выдвигать против меня обвинений.

Кэтриона сама не знала, почему ее так волновал этот маскарад. Она наслаждалась трюками с воздушным шаром, не имела ничего против брюк. И даже обрадовалась, что можно освободиться на несколько часов от обременительных юбок и неприятных воспоминаний. Но сейчас ткань, трущаяся о бедра, казалась ей жесткой и грубой.

– Я не понимаю, зачем вообще давать повод для каких-то обвинений? Если вы перестанете смотреть на меня так, как вы это делаете, никому не придется думать о подобных отвратительных вещах.

– Вы полагаете, мне это нравится? – сухо сказал Доминик. – Впрочем, мнение остальных не имеет значения. Они должны верить той роли, которую мы играем. Вот и все.

– Но почему это обязательно должна быть роль любовников?

– Потому что первое правило любого обмана – держаться как можно ближе к правде. Вы думаете, Найджел не догадался? Он слишком деликатен, чтобы спрашивать напрямую, как и Франс. Поэтому они и позволили нам ехать таким образом, и поэтому же я не буду делать ничего, чтобы их разубедить. Пусть считают, что мы любовники. Итак, ничего не остается, кроме как сдаться, Кэтриона.

– Что вы имеете в виду? Как это – сдаться?

– А вот так. – Доминик протянул руку и взял ее за запястье. Одним быстрым движением он заставил ее совершить пируэт и уложил рядом с собой. Распластавшись на койке, Кэтриона оказалась прижатой к его груди. Разумеется, она немедленно попыталась освободиться, и Доминик, ослабив хватку, позволил ей уйти. – Мужчина за такие вещи ударил бы меня кулаком. Мужчины атакуют, женщины – бегут.

– Ах так! – Кэтриона откинулась назад и с силой замахнулась, целясь ему в лицо. Он легко поймал ее кулак и притянул к себе, а потом навалился сверху. Она оказалась плотно прижатой к койке и тяжело дыша уставилась на его волосы, которые в лучах солнца казались окаймленными огнем. – Ну и чем еще отличаются мужчины?

– Кроме того, что и так очевидно? – Доминик посмотрел на нее сверху и теснее прижался к ней. – В определенном смысле мужчины сильно отличаются от женщин. Мы знаем, когда мы возбуждаемся, – тихо сказал он. – Женщины только что-то чувствуют, но не всегда уверены, что это и есть то самое. Поэтому иногда они отождествляют это с гневом или смущением.

– Сатана... – начала было Кэтриона по-гэльски. То, что она сейчас чувствовала, не было ни гневом, ни смущением.

Доминик скатился с нее и встал.

– Ложитесь спать, Кэтриона, и успокойтесь: пока мы едем до Эдинбурга, вам ничто не угрожает. Поверьте, я не сделаю ничего такого, что сможет выдать . ваше инкогнито даже Джерроу Флетчеру.

Он поклонился ей с полуулыбкой, оставившей ямочки на его щеках, и протянул руку, чтобы помочь ей встать.

Вместо этого Кэтриона брыкнула ногами и вытянулась во весь рост. Она скрестила лодыжки, как мужчина, и заложила руки за голову.

– Вы не только великий учитель, но еще и задира, – сказала она. – Но некоторые уроки я уже усвоила. Мне не следовало пытаться ударить вас.

Он опустил руку.

– Но дуетесь вы очень натурально.

– Ну и ладно. Хорошо, что вы верны своему обещанию. Ведь я могу положиться на вас, Доминик Уиндхэм? Надеюсь, у нас не будет с этим проблем?

– Нет, не будет.

Кэтриона встала и пошла к другой койке. Сев, она небрежно стянула с себя ливрею, грубо пародируя мужские движения, затем нагнулась и скинула ботинки, как безалаберный подросток.

Доминик стоял, сложив руки на груди, и наблюдал за ней.

Несколькими резкими рывками она развязала галстук, швырнула его в сторону и стала сбрасывать с плеч жилет. Намеренно сводя лопатки вместе, она вызывающе выпячивала грудь.

Костяшки его сжатых пальцев заметно побелели.

Кэтриона вошла в еще больший раж, ее даже слегка затрясло.

– Если вы нарушите слово, – сказала она, – маркиз убьет вас. Ведь он стреляет лучше, чем вы, не так ли?

– Да, это правда.

– Тогда я действительно могу не опасаться.

Пыл бунтарства не остывал, и она принялась снимать брюки. Пальцы ее неловко продирались между пуговицами с грифонами, путаясь в синем сукне, пока наконец не избавились от него. Оставшись в белой рубашке и полотняных подштанниках, Кэтриона наклонилась, чтобы снять гольфы.

Дыхание Доминика участилось, его ноздри раздувались, как у жеребца, – казалось, из них вот-вот вырвется пламя.

Гольфы никак не хотели закатываться, но наконец Кэтриона справилась и с этой задачей.

– Вы не притронетесь ко мне до Эдинбурга! – заявила она, глядя на свои голые ноги. – Вы не станете портить зеленого юнца. Какое счастье, что в Англии еще не перевелись джентльмены!

– Кэтриона... – с усилием проговорил Доминик. – Мы с вами оказались в проклятом тупике. В Шервуде вы использовали меня как хотели. Почему я не могу желать повторения того же в постели? На этот раз на моих условиях, не на ваших... И со взаимным наслаждением.

– Я не предполагала, что вы захотите повторения.

Она стала стягивать рубашку, но воротничок, зацепившись за уши, застрял. Прохладный воздух омыл обнаженное тело, и оно тотчас покрылось гусиной кожей. Две округлости, тяжелые и полные, покачивались незащищенные, пока руки ее боролись с воротничком. Через минуту голова прошла, и рубашка была отброшена в сторону.

– Ведь вам больше нравятся мальчики, – сказала Кэтриона, поворачиваясь к нему спиной.

Дверь громко хлопнула.

Кэтриона оглянулась. Он убежал!

После стрижки шею непривычно холодило. Затвердевшие соски гордо выступали вперед. Доминик исчез! Выходит, не такой уж он и смелый...

Она уселась на койке и обхватила себя руками. Для чего она делает это? Чтобы бросить вызов своему одиночеству? Но она всегда была одинока и ничего другого не ожидала. Тем более ей никогда не найти приют в объятиях англичанина.

Завтра в полночь они должны быть в Эдинбурге. Там ее ждет ребенок. Ее цель – спасти его, а все остальное не имеет значения. Как только Доминик Уиндхэм добудет необходимые бумаги, им больше не нужно будет видеться.