Дамский соблазн

37

Двор, где когда-то кипела жизнь, выглядел жутким пустырем. Два обгоревших этажа здания, хотя еще полностью держались, но были черными от дыма и огня, который здесь бушевал недавно, напоминая об этом здесь на каждом шагу. Крыша над домом была полностью разрушена. Только обгоревшие балки торчали над зданием, этим придавая ему еще более жуткого вида. Окон и дверей в этом сооружении не было вообще. Как будто здесь пронесся торнадо, потрепав их на своем пути. Все здесь было мертвым и изуродованным. Отсюда несло смертью и страданиями. Каждый, кто останавливался напротив места трагедии и на это смотрел, пронимало такой болью и печалью, что хотелось отсюда бежать, чем скорее, тем лучше. Запах горелого здесь остался до сих пор. А что творилось здесь в те страшные минуты пожара — трудно описать и даже себе представить!

— Страшно?! — услышали Оля и Люсьен со стороны, кивнув головами незнакомой пожилой женщине, которая подкралась к ним незаметно. — Это еще цветочки! Вы не видели всего того ужаса, который тогда здесь творился! Это был ад! Настоящий ад! Как будто ворота в чистилище открылись и оттуда все беды хлынули сюда, на эту бедную семью. Боже, как плакал бедный молодой человек, как он неистово кричал, когда прилетел сюда и увидел этот ужас! Он хотел было броситься в самый огонь, и его схватили неравнодушные люди и стали держать, не пускать в пламя. Он все время выкрикивал имена родных людей, которые остались в доме.

Старая женщина остановилась, чтобы утереть незваные слезы, которые покатились с глаз так же, как и у Оли, в которой они и не пересыхали.

— Но когда увидел, как к нему бежит маленькая девочка, его дочь, которая осталась живой, то он ее обнял так крепко, что чуть не придушил от радости. Он целовал ее обожженные щечки, гладил ее обгоревшие волосы, держал ее за ручки, и утешал ее, говоря, что все прошло, что все прошло.

— А скорая помощь? — спросила Оля, всхлипывая. — Где была скорая помощь? Почему они не предоставили девочке первую помощь?

— Они приехали позже. Как раз вовремя. Потому что пожарные вытащили из-под обломков обгоревшее тело девушки. Оно было настолько обугленным и изуродованным пламенем, что узнать в нем кого-то было невозможно. Помню, как человек закрыл девочке глаза, отвернув ее головкой в другую сторону, чтобы она не увидела тело своей покойной матери. Хотя она была такой маленькой, что вряд ли бы поняла, что то черное, обожженное тело было телом ее дорогой мамочки, которая еще недавно ее обнимала, целовала…

— Все, Олечка, достаточно себя мучить, — сказал Люсьен, не выдержав больше слез и страданий невесты. — Пойдем домой.

— И что дальше случилось? — спросила Оля, вырвавшись из объятий жениха, который против ее воли пытался забрать ее в машину. — Как звали девочку и того мужчину? — Хотя уже сама давно догадалась, что это перед ней стоял дом Николая Горского.

— Зоя! — сразу вспомнила Оля изуродованное лицо девочки с такими глубокими глазами и с рыжими волосами, которая напоминала рыжего котенка, которого хотелось погладить и приласкать.

— Да, Зоя, — удивилась женщина, когда девушка произнесла имя. — Вы знали семью Горских? Такая красивая молодая пара. Мужчина был таким красивым, что все местные девки на него заглядывались, проходу тому не давали. Но он был верным мужем. Жену свою сильно любил, поэтому по другим бабам не шастал. Говорят, на врача учился, а жена его что-то мазюкала, ездила по выставкам, выставляла свои картины. Одним словом, художницей себя считала. Но только с того рисования было столько пользы, как с коровы почести!

— И где этот человек с дочерью? — поинтересовался Люсьен. — Почему дом не восстанавливает?

— Та в город, говорят, перебрались, — ответила женщина. — А восстановить это пожарище — надо кучу денег! А откуда они у бедного парня, который в пожаре потерял все приобретенное за долгие годы имущество?

— Страшно как! — заключил Люсьен.

— Так живешь, живешь! Радуешься, любишь, ненавидишь, ходишь на работу… А в один прекрасный день все обрывается! И ты остаешься один на один со страшной реальностью, страшным горем, которое поглощает весь свет в человеческой душе, все то светлое, что еще там осталось!

Здесь Оля разревелась на полную силу, ее стало так трясти от всхлипываний, что Люсьен не знал, что с ней делать, как ее успокоить.

— Девушка, ну, не надо так переживать! — попыталась женщина усмирить бедную, но не тут то было.

Оля только еще хуже принялась реветь. Поэтому Люсьен решил ее забрать вон отсюда и быстрее отвести домой к отцу. Может, тому удастся ее успокоить. Не сказав пожилой женщине даже до свидания, он повел невесту к машине. Усадив ее на переднее сиденье, он поскорее сел сам за руль и повел авто с этого страшного и жуткого места прочь.

— Олечка, ну, не надо плакать, — уговаривал он девушку дорогой. — Если ты будешь каждое человеческое горе так воспринимать близко к сердцу, то ты даже не будешь пересыхать. Будешь плакать-плакать, пока совсем не выдохнешься. Тело твое со временем ссохнется, ты состаришься быстро, станешь такой сухой, как мумия. Ну, и тогда тебе придет каюк!

Люсьен думал, что его смешная речь развеселит невесту, однако произошло наоборот. Девушка еще хуже принялась плакать.