Дара. Анонимный викторианский роман

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПОЛУНОЧНЫЙ ЛЮБОВНИК

Несколько дней после отъезда Чарльза я была занята только тем, что наслаждалась отдыхом, привыкая к роскошному ощущению, что моя жизнь течет размеренно, комфортно и обо всем заботятся усердные слуги. За эти дни я истратила восемьсот фунтов на модные платья и шляпки. Еще большая сумма была потрачена на украшения. Я с радостным возбуждением встречала курьеров, которые каждый вечер доставляли ко мне домой сделанные в течение дня покупки. Затем я уединялась в своей комнате с собственной горничной по имени Тилли и примеряла новые наряды. Тилли носилась вокруг меня, разглаживая складки на платьях, а я восхищенно любовалась своим отражением в высоком венецианском зеркале.

Некоторые из купленных мной нарядов и в самом деле были прекрасны и мне очень шли, отлично подчеркивая достоинства фигуры и гармонично сочетаясь с моей внешностью. Больше всего я полюбила розовое платье с блестящим облегающим корсажем и короткими рукавами, из-под которых соблазнительно выглядывало пышное кружевное белье. Шуршащая, широкая в бедрах юбка этого наряда ниже колена была стянута белой шелковой тесьмой.

Как раз в этом платье я и была, когда, прогуливаясь в окрестностях Вестминстерского аббатства, повстречалась с Джоном Суитэпплом и пригласила его к себе в Чейни-хаус, чтобы выпить чашку кофе и поболтать.

Суитэппл был первым знакомым человеком, которого я встретила с тех пор, как Чарльз уехал в Австралию. Новизна моего нового положения довольно скоро перестала занимать мои мысли, удовольствие, которое я получала, покупая новые наряды и украшения, потеряло свою остроту; теперь я не всегда знала, чем занять свое время. Титул и деньги — это, конечно, хорошо, но обладание ими не обязательно делает человека счастливым. При моей открытой и общительной натуре такая жизнь быстро наскучила мне, я поняла, что нуждаюсь в хорошей компании.

Вот почему я так обрадовалась, увидев в толпе гуляющих худощавую фигуру и бледно-серые глаза Джона Суитэппла. Он явно не сразу меня узнал, потому что, когда я весело поздоровалась с ним, как со старым приятелем, на его испещренном морщинками, усталом лице выразились растерянность и недоумение. Мне пришлось напомнить ему о тех временах, когда, только приехав в Лондон, мы с Джеймсом частенько проводили вечера в его квартирке, беседуя о театре и слушая, как он читает отрывки из своих пьес.

Наконец он вспомнил меня, и его лицо прояснилось. Однако, к моему разочарованию, он не проявил особого желания продолжить наше знакомство и, откланявшись, хотел уже было двинуться дальше, Я посмотрела ему в глаза.

— С тех пор как мы в последний раз с вами виделись, в нашей жизни произошли большие перемены. Отец Джеймса скончался, и он унаследовал все фамильное состояние и титул лорда Пэлроуза.

У меня такое впечатление, что достаточно называться лордом, чтобы все тебя любили, потому что это известие тут же изменило отношение Суитэппла ко мне. Он на мгновение застыл, потом в его глазах вспыхнул живой интерес. Он с энтузиазмом пожал мне руку, высказал свое восхищение моим платьем и негромко почтительно произнес:

— А вы, конечно, теперь — леди Пэлроуз… Э-э… И как дела у э-э… Джеймса?

Не вдаваясь в подробности, я рассказала, что мы живем раздельно, но остались добрыми друзьями. Все это время он продолжал вести меня под руку в том направлении, в котором прогуливался в тот момент, когда я его повстречала.

Освободив руку, я махнула Болдуину, чтобы он подогнал экипаж поближе и, усевшись на мягкое сиденье, еще раз спросила Суитэппла, действительно ли он отказывается принять мое приглашение выпить у меня дома по чашке кофе. Бедняга был ужасно смущен. Рассыпаясь в извинениях, он стал поспешно забираться в коляску, споткнулся о ступеньку и чуть было не упал мне прямо на колени.

Оказавшись в уютной гостиной Чейни-хауса перед подносом со свежими пирожными и с чашкой кофе в руках, он постепенно пришел в себя, перестал суетиться и рассказал мне, чем он занимался с тех пор, как мы расстались.

Я узнала, что он бросил строчить свои скучные пьесы, стал антрепренером и собрал собственную странствующую труппу, которая гастролировала по провинциальным театрам. Но в последнее время гастролей не было, его актеры требовали, чтобы он устроил новое турне. По его словам, театры Манчестера, Ливерпуля и Дублина с радостью готовы были принять его труппу, но все упиралось в недостаток средств для осуществления постановок.

Я предполагала, что весь этот рассказ кончится тем, что он попросит у меня денег, и заранее знала, что я ему отвечу. У меня сохранились самые светлые воспоминания от тех времен, когда мы с Джеймсом гастролировали по Америке с труппой Джонатана Ида, и я поняла, что суматошная, веселая и творческая атмосфера странствующей труппы — это как раз то, что мне сейчас нужно, чтобы развеять скуку.

Наконец он перешел к делу.

— Леди Пэлроуз… э-э… Я хотел вас спросить… Не задумывались ли вы о том, чтобы э-э… стать… так сказать, покровительницей искусств?

— Нет, — резко сказала я, — никогда не имела такого намерения. Сколько вам нужно денег?

Прямой вопрос сбил его с толку, и он начал жевать губами и бормотать что-то невнятное. Наконец он выдавил:

— Э-э… сто фунтов.

Я улыбнулась, и это придало ему уверенности. Он нерешительно добавил:

— Столько будет стоить аренда театров.

Я сурово посмотрела на него.

— Джон Суитэппл, вы, кажется, обманываете меня. Так ведь? Впрочем, это не имеет значения. Я выделю на ваши постановки триста фунтов стерлингов. При одном условии: в программу гастролей будет включена драма Шекспира «Ромео и Джульетта» и роль Джульетты в ней буду исполнять я.

Не веря своим ушам, он испуганно посмотрел на меня, пытаясь понять, не разыгрываю ли я его. Когда он понял, что я в самом деле собираюсь пролить на него этот золотой дождь, и оправился от потрясения, мы приступили к обсуждению деталей. Поскольку «Ромео и Джульетта» уже была в репертуаре его труппы, мы решили, что можно будет ограничиться двумя-тремя репетициями перед премьерой в Дублине.

Это меня полностью устраивало. Я стану полноправным членом труппы и в течение двух недель буду находиться в компании артистов, не будучи обремененной никакими обязанностями, а под конец, на третьей неделе исполню свою давнюю мечту и сыграю самую дорогую для меня роль — роль Джульетты!

Прежде чем мы расстались в тот вечер, я предупредила его еще о двух обязательных условиях нашего соглашения.

— Никто, — сказала я ему, — не должен узнать, что я — знатная дама или о том, что я субсидировала это турне.

— Но под каким именем э-э… я должен буду представить вас остальным членам труппы?

— Это нужно обдумать. У вас есть какие-нибудь предложения?

Он один за другим придумывал сценические псевдонимы, но ни одно из этих имен мне не нравилось. Потеряв терпение, я спросила его, как звали горничную его матери, и твердо пообещала, что, даже если у нее была фамилия Толстопузая, это станет моим театральным псевдонимом.

— Ее звали э-э… Нелли Клифден, — ответил он, внимательно наблюдая за впечатлением, которое произвело на меня это имя.

— Что ж, это, конечно, не то имя, которое я бы сама себе выбрала, но делать нечего. Больше мы это обсуждать не будем. И потрудитесь запомнить, что в будущем вы должны, обращаясь ко мне, называть меня не леди Пэлроуз, а Нелли Клифден. Смотрите, не ошибитесь.

В этом новом качестве я и провела двухнедельные гастроли. «Нелли Клифден, известная актриса, недавно вернулась в Англию после длительного турне по Северо-Американским Штатам». Я получала огромное удовольствие от привычной, безалаберной и веселой театральной жизни, а на репетициях наслаждалась тем, что все, включая Джона Суитэппла, искренне восхищались моей игрой в роли Джульетты. К тому времени, как мы прибыли в Дублин, где в Королевском театре должна была состояться премьера шекспировской драмы, спектакль был полностью отрепетирован и я совершенно вжилась в свою роль. Первое представление прошло с грандиозным успехом — публика устроила настоящую овацию, летели цветы, нас три раза вызывали на сцену.

На следующее утро, прогуливаясь по набережной, я натолкнулась на рыбачью лодку с острова Мэн, которая была пришвартована в одном из доков. Команда была занята приготовлениями к отплытию обратно на остров, но для того, чтобы поболтать с землячкой, они, конечно, нашли время. Родной диалект звучал для моих ушей настоящей музыкой, и я воспользовалась этой возможностью, чтобы разузнать о своей семье, которая осталась в долине Болдуин. Рыбаки почти ничего не знали о моих родных, если не считать того, что мой брат Саймон эмигрировал в Новую Зеландию, чтобы завести там собственную ферму. Когда приветливым рыбакам все же пришла пора отправляться, я была огорчена и долго стояла на причале, глядя, как парус их лодки скрывается за горизонтом.

С Саймоном, старшим ребенком в нашей семье, мы были очень близки, ведь между нами был всего один год разницы в возрасте. Я не испытывала никакого сожаления по поводу того, что покинула родной остров, но то, что я потеряла связь с Саймоном, меня огорчало. Он был единственным человеком, который действительно беспокоился обо мне, когда я была маленькой. Вернувшись в гостиницу, я грустно размышляла о том, что теперь он живет на другом конце света и, скорее всего, мы уже никогда с ним не увидимся.

В тот вечер, после того как в последний раз опустили занавес и смолкли последние аплодисменты, я вернулась в свою гримерную и села перед зеркалом. Только я начала смывать со своего лица жирный грим, как в дверь кто-то постучал. Я ответила: «Войдите». В гримерную, к моему удивлению, зашел красивый молодой мужчина в полной парадной форме офицера британской армии.

— Лейтенант Стэнли, к вашим услугам, — объявил он, полушутливо и в то же время почтительно отдавая мне честь.

Несколько мгновений я внимательно рассматривала его с головы до ног. Молодые джентльмены нередко заглядывали в гримерные актрис и приглашали их поужинать, обычно рассчитывая на то, что будут вознаграждены за угощение в ту же ночь.

— Чем могу быть полезна, лейтенант? — небрежно бросила я, глядя в зеркало.

Он ничего не ответил. Я удивленно повернулась к нему.

— Дьявол меня побери, — сказал он. — Я просто не знаю, что и сказать. — Он стал смущенно оттирать со своего рукава воображаемое пятно. Наконец, он выпалил: — Дело в том, что сегодня ваш театр посетил принц Уэльский… Знаете, каждый раз, когда вы появлялись на сцене, его охватывало такое воодушевление… Вы чрезвычайно заинтересовали его. Господи, да он просто с ума сходит! После спектакля он ни о чем другом даже думать не может, все время только о вас и говорит. Черт знает что…

— Я очень тронута, — сказала я. — Если это все, что вам было поручено мне передать, спасибо. Вы можете идти и… Ах да, передайте принцу, что я благодарна ему за похвалу и проявленный ко мне интерес.

— Вы не поняли меня, — горячо запротестовал он. — Его королевское высочество просто сгорает от желания, он хочет видеть вас. Это похоже на лихорадку, он не знает, куда себя девать. Там внизу вас ожидает кэб, который готов отвезти вас в полевой лагерь гренадеров, где живет сейчас принц…

Его бесцеремонность возмутила меня.

— Как вы посмели обращаться ко мне со своим сводничеством! — крикнула я. — Если вы полагаете, что только потому, что я выступаю на сцене, моим телом может свободно располагать любой желающий, то глубоко заблуждаетесь!

Я широко распахнула дверь и презрительно посмотрела в его растерянное лицо.

— Соблаговолите покинуть мою комнату, — ледяным голосом сказала я.

Понурив голову, он вышел из гримерной. Я закончила переодеваться и уже взяла в руки накидку, когда в полуоткрытую дверь снова просунулась встрепанная голова лейтенанта.

— Прошу вас, мисс Нелли, позвольте только сказать, что мне чертовски неловко.

Он выглядел таким удрученным и пристыженным, что я сжалилась над ним и пригласила его сесть.

— А теперь расскажите мне, как это вас угораздило оказаться поставщиком девочек для принца Уэльского? — сурово спросила я.

— Ради Бога, вы чертовски дурно обо мне думаете! — с негодованием воскликнул он. — Я совсем не тот, за кого вы меня приняли. Прошу вас, мисс Нелли, будьте ко мне снисходительны. Я не слишком-то хорошо говорю, но все-таки попытаюсь объяснить вам, в чем дело. Мы с принцем дружим с раннего детства. Вся его жизнь протекала под непрерывным надзором, и у него совершенно не было возможности встречаться с девушками своего возраста. А я — один из немногих людей, в преданности и любви которых он уверен. Для завершения военного образования его отправили в учебный полевой лагерь гренадерской гвардии, где он находится под присмотром своего «гувернера» полковника Брюса, которому королева Виктория поручила оберегать сына от плотских соблазнов. В результате этих забот он сидит сейчас в лагере и сходит с ума. В этом году ему исполнится двадцать лет, а он все еще девственник. Вы для него не просто актриса. Вы разбудили в его высочестве глубокое чувство нежности и интереса. Прошу вас, сжальтесь над ним, мисс Нелли. Он в самом деле сходит с ума.

Его горячая просьба за своего друга тронула мое сердце. Чем больше я размышляла над этим, тем более привлекательным начинало казаться мне приглашение. Стать первой женщиной, которая откроет радость плотской любви будущему наследнику британской короны, — удержаться от такого соблазна было сложнее, чем отказаться сорвать спелое, сочное яблоко, которое само просится к тебе в руки, призывно покачиваясь на низко склоненной зеленой ветке.

Я вспомнила его открытое, румяное лицо, вьющиеся каштановые волосы и милую улыбку, которой он одарил меня, когда, увидя его на набережной Нью-Йорка, я закричала: «Боже, храни принца Уэльского!» Это воспоминание окончательно отогрело мое сердце; повинуясь мгновенному импульсу, я сказала:

— Что ж, лейтенант, везите меня в этот ваш кирасирский лагерь.

По дороге, сидя напротив меня в закрытом кэбе, лейтенант рассказал о бдительном надсмотрщике принца, полковнике Брюсе. Поскольку единственной слабостью этого человека были азартные игры, мой провожатый поручил нескольким знакомым офицерам постараться удержать его в другом конце лагеря за карточным столом до тех пор, пока его не начнет клонить в сон. Лейтенант сказал также, что все, что происходит, должно остаться в тайне. Если особе королевского дома и бывает нужно перебеситься, об этом ничего не должны знать его подданные.

Украдкой, стараясь не производить никакого шума, мы в полной темноте пробрались через ряды строений и вошли в апартаменты принца. Лейтенант зажег масляную лампу и вышел, чтобы известить его высочество о моем приходе. Оставшись одна, я сняла накидку и как раз приготовилась скинуть с себя туфли, когда дверь отворилась и тихо вошел принц.

Лейтенант проинструктировал меня, как следует обращаться к титулованной особе царствующего дома, но когда я увидела перед собой этого юношу, у меня язык не повернулся сказать ему «ваше королевское высочество». Он был так взбудоражен и взволнован, что не мог ничего сказать и только бормотал, восторженно глядя на меня:

— О Нелли! Нелли!

Видно было, что он действительно на грани нервного расстройства — вожделение слишком долго копилось в его молодом теле, не находя себе выхода, и теперь оно до такой степени овладело им, что у него дрожал голос и он, видимо, не вполне понимал, что происходит. В его растерянных глазах я увидела страдание и неуверенность. Я улыбнулась ему и, быстро скинув с себя одежду, открыла его взору свою наготу. Его юношеская наивность растрогала меня, и я сказала ему с почти материнской нежностью:

— Давай же, милый мальчик, иди ко мне. Все будет хорошо, очень хорошо…

Не двигаясь с места, он завороженно смотрел на меня. Тогда я сама подошла к нему и помогла ему раздеться.

Сняв с него последнюю одежду, я откинула покрывало на кровати и повернулась к нему. От моего прикосновения он весь затрепетал, и на его бледном лбу выступили капельки пота. Его глаза испуганно смотрели на меня, словно умоляя о помощи. Я обняла его за талию, легла на спину и притянула к себе. Принц до такой степени разволновался, что никак не мог попасть в меня. Я обхватила пальцами его член и направила его в себя. Не успела я это сделать, как почувствовала, что его орган начал сильно пульсировать у меня в руках, он сделал один сильный толчок и подарил мне первые капли своего семени. Его дыхание прервалось, весь дрожа, он опустился на спину рядом со мной.

От моего прикосновения он весь затрепетал…

Через какое-то время он отдышался и, глядя мне в глаза, нерешительно положил руку на мою грудь.

— О Нелли, — снова прошептал он и прижался ко мне.

— Меня зовут не Нелли, — чуть сердито сказала я. — Нелли — это только мой сценический псевдоним. Я взяла его на то время, пока играю Джульетту в этом театре. Под своим настоящим именем мне было бы не слишком удобно выступать на сцене. Меня зовут леди Пэлроуз. Пожалуй, это могло бы стать неплохой сенсацией для газетчиков.

Мои слова произвели на него впечатление. Он сел в постели и посмотрел на меня с изумлением и некоторым сомнением.

— Леди Пэлроуз? Жена Джеймса Кеннета? Но как это возможно? Ведь, насколько мне известно, он ни на ком не женат…

Мне пришлось потратить некоторое время, чтобы объяснить, как мы с Джеймсом познакомились в Америке. Когда он убедился, что действительно лежит в постели с леди, на его лице выразилось такое явное удовольствие, что я не могла удержаться от мысли, что ему не чужд некоторый снобизм и что, если бы он думал, что рядом с ним женщина плебейского происхождения, его счастье было бы далеко не полным.

— А вашему мужу известно об этой экстравагантной эскападе — о том, что вы выступаете на сцене в странствующей труппе? — спросил он.

— Нет, — ответила я. — И я надеюсь, что вы не расскажете об этом ни ему, никому другому.

— Я, безусловно, сохраню вашу тайну, — с достоинством ответил он. — Затем помолчал, обдумывая то, что я ему сообщила. — Но вот, чего я не могу понять, — наконец, сказал он, — как вы могли выйти за него замуж? Ведь он по всем признакам не из тех мужчин, которые склонны жениться. Насколько я знаю, женщины его не привлекают.

— Да, это правда, — вздохнула я, — но я узнала об этом уже после венчания. Я являюсь его женой лишь номинально. Мы даже живем раздельно — Мой дом сейчас в Чейни-хаус на Кэтрин Плэйс. Сэр Чарльз Чейни любезно предложил мне воспользоваться его особняком, пока он не вернется из Австралии.

Во время этого короткого разговора принц немного пришел в себя, и к нему вернулась обычная уверенность. Он положил руку на мою грудь и нежно поцеловал сосок. На этот раз он знал, что ему делать, чтобы осуществить те томительные, жгучие желания, которые снова овладели им при виде соблазнительных изгибов моего молодого тела. И он принялся за дело, да с таким пылом и силой, что всякие сомнения в его мужских способностях отпали сами собой и я, проваливаясь в омут наслаждения, только успела подумать, что завидую будущей королеве, — народ Британии может не опасаться, что его трон останется без наследников.

Наконец мой любовник истощил свою страсть и задремал в моих объятиях. Немного отдохнув, я поцеловала его на прощание и стала одеваться. Его преданный друг, Фредерик Стэнли, ожидал меня у выхода, чтобы проводить к кэбу, который должен был доставить меня обратно в дублинскую гостиницу. Когда я, опираясь на руку лейтенанта, вошла в экипаж, горизонт на востоке уже окрашивали первые лучи утренней зари. Прежде чем отпустить кучера, офицер на мгновение придержал дверь кэба.

— Вы удостоите нас еще одним визитом? Сегодня вечером?

— Да, — ответила я. — Если таково будет желание вашего господина.

До двадцатого сентября, когда принц должен был покинуть Ирландию и вернуться в Лондон, я еще дважды побывала в его ставке в полевом лагере. Он был приписан ко второму батальону гвардейского гренадерского полка под командованием полковника Пирси. Хотя относительная свобода, которую давала ему не слишком стесненная этикетом военная жизнь, была принцу по вкусу, ему не терпелось повидаться с Вики — своей старшей сестрой, наследной принцессой Пруссии.

Поскольку до отъезда в Берлин ему предстояло три-четыре дня пробыть в Лондоне, мы подробно договорились о том, как нам устроить еще одно тайное ночное свидание — одну из тех многочисленных встреч, на которые его высочество приходил в Чейни-хаус, расположенный в такой удобной близости от Букингемского дворца, что принц успевал дойти до меня пешком меньше чем за пять минут.

Когда я вернулась домой, меня уже ожидало письмо, подписанное моим царственным любовником.

«Моя дорогая,

Я непрестанно о тебе думаю. Я испытываю к тебе глубочайшую нежность и признательность — чувство, которое, я полагаю, будет жить в моей душе всегда и умрет только вместе со мной. Мое сердце полно радостью — твое положение в обществе и твой титул позволят нам часто встречаться на званых вечерах и во время торжественных приемов. С нетерпением жду наступления ночи, твой горячий поклонник, Берти».

Только теперь, читая это письмо, я начала понимать, до какой степени моя связь с наследным принцем изменит всю мою жизнь. Я подумала, что это как раз тот случай, когда я должна быть полностью уверена в преданности и скромности слуг, болтливость которых могла бы создать серьезные трудности.

Я вызвала к себе Биллингса, моего дворецкого и, не пытаясь подготовить его к восприятию этой новости, без тени смущения сообщила, что я близко подружилась с принцем Уэльским и что, вероятно, его королевское высочество теперь будет в этом доме частым гостем. Я заявила, что хочу, чтобы мой дом служил принцу надежным и укромным пристанищем, когда он придет сюда в поисках спокойствия и отдыха.

Как Биллингс ни пытался сохранить на лице подобающую ему бесстрастную мину, он не мог скрыть своего волнения и удовольствия при этом известии. По его виду я поняла, что он сделает все, что только в его силах, чтобы сохранить это в строжайшей тайне, и не допустит, чтобы даже намек на сплетню просочился за пределы дома.

Постепенно наши планы на осень стали обрисовываться. После своего возвращения из Берлина тринадцатого октября принц должен был уехать обратно в Кембридж, чтобы продолжить обучение в колледже Св. Троицы. Мне предстояло поселиться в какой-нибудь из многочисленных кембриджских гостиниц. Сам же принц собирался жить в Мэдингли-холл в сельской местности в четырех милях от города.

Кембридж совершенно покорил меня спокойствием своих почтенных древних университетских корпусов и тишиной зеленых монастырских двориков. Целыми днями я бродила по городку, разглядывая старинные здания, сложенные из грубого серого камня, увенчанные башенками и шпилями.

Мой круг общения существенно расширился за счет знакомства с приятелями принца из Любительского драматического клуба. Благодаря его царственному покровительству, я стала постоянно принимать участие в постановках университетского театра, располагавшегося в помещении гостиницы «Колесо» на улице Лжизус Лэйн, и близко сдружилась с Фрэнсисом Бернардом, основателем и руководителем этой труппы, в которой в основном были заняты старшекурсники. Вскоре после своего возвращения в стены университета принц стал постоянным посетителем наших спектаклей и восторженным почитателем комедий и фарсов, составлявших основу репертуара. Благодаря высочайшему вниманию, театр стал пользоваться существенно большей снисходительностью и благожелательностью со стороны академического начальства, чем когда бы то ни было.

Каждый раз, когда ему удавалось ускользнуть от бдительного ока своего надсмотрщика в Мэдингли-холле и прийти на спектакль, он после представления проходил за кулисы и, уединившись в моей гримерной, мы проводили чудесные часы, наслаждаясь беседой и обществом друг друга не меньше, чем телесной близостью. Потом мы поднимались в мою спальню, где к нашему ужину нередко присоединялись друзья Берти, с которыми он вместе учился в колледже Св. Троицы: герцог Олбани, Чарльз Бирсфорд и Натэниэль Ротшильд.

Однажды вечером мы все собрались в моей комнате, ожидая появления принца. Он сильно опаздывал и, когда наконец появился, выглядел бледным и встревоженным. Оказалось, что кто-то из дублинских извозчиков разболтал о том, что привозил в ставку принца Уэльского какую-то актрису. Эта сплетня дошла до Лондона и достигла слуха королевы Виктории. Глубоко потрясенная известием о том, что ее сын отпал от добродетели, королева Виктория послала в Кембридж своего мужа, чтобы тот наставил наследника на путь истинный.

Принц Альберт всегда внушал своему сыну почтение и самый настоящий страх. Поэтому под воздействием его сурового внушения Берти был вынужден признаться, что «поддался дьявольскому искушению», и заверить отца, что с Нелли Клифден у него давно все кончено, что в некотором роде было правдой — ведь я давно уже рассталась с этим именем. Его отец, видимо, почувствовал большое облегчение, узнав об этой новости, и сказал Берти:

— Как будущий монарх Британской империи ты ни при каких обстоятельствах не должен отступать от добродетели. Ты еще не понимаешь насколько ужасными последствиями грозит твоей родине и всему миру твоя безнравственность.

Тем временем в Виндзорском замке обсуждали, как поступить в сложившейся ситуации, и решали будущее наследника престола. Вернувшись в Лондон, его отец предложил отправить Берти в пятимесячное путешествие по странам Ближнего Востока. Согласившись с разумностью этой меры, королева предложила на его рассмотрение список шести европейских принцесс, из числа которых предстояло выбрать для сына супругу. Она полагала, что если уж человек не может справиться с соблазнами плоти, то, по крайней мере, он должен предаваться этим соблазнам в соответствии со Святым Писанием — на брачном ложе, освященном церковью. Но все эти планы были разрушены неожиданной катастрофой.

Во время пребывания принца Альберта в Кембридже погода была промозглая; когда он несколько раз пожаловался на жар и озноб, этому не придали особого значения, решив, что он просто немного простыл. Вернувшись в Виндзор, он так и не пошел на поправку и через две недели скончался от брюшного тифа. Не находя себе места от горя, королева обвинила Берти в смерти своего мужа — ведь тот заразился тифом, когда ездил вразумлять сына. В приступе отчаяния, охватившем ее после смерти мужа, она поклялась в верности его взглядам и объявила, что «приложит все усилия к воспитанию Берти, будущее которого было так тщательно спланировано моим любимым Альбертом».

Приняв это решение, королева постаралась заглушить свое горе бурными приготовлениями, которые предшествовали исполнению последней воли ее мужа — поездке Берти на Ближний Восток. Итогом этой активности стало то, что я на пять долгих месяцев была лишена его общества, пока он посещал Ливан, Египет, Палестину, Грецию и другие средиземноморские страны. Когда тринадцатого июня он вернулся из путешествия, то вечер напролет рассказывал мне о диковинных землях и о своих приключениях: о том, как он охотился на диких кабанов в Албании, как стрелял огромных аллигаторов на берегах Нила… Во время его странствий королева успела провести все переговоры по поводу его женитьбы на прекрасной принцессе Александре Датской.

Вскоре после возвращения Берти в Лондон я по его просьбе отвела его в городские трущобы и показала одну из тех лачуг, где мне когда-то довелось жить. Нищета и убожество обитавших здесь людей ужаснули его. Видя страдания бедняков, он расстроился до слез и стал раздавать золотые соверены бродягам и беспризорникам, которые тут же толпой собрались вокруг нас. Мне пришлось сдерживать его щедрость, потому что я боялась, как бы на нашей совести не оказалось беспорядков. Я взяла его за руку и повела сквозь требовавшую продолжения толпу в сторону ожидавшего нас кэба. Когда нищие поняли, что мы собираемся скрыться, их лица исказились алчностью и опасным азартом. Заметив это, я перешла на бег, и все же мы едва успели вскочить в экипаж и крикнуть кучеру «Пошел!», прежде чем толпа набросилась на нас.

Начиная с первого июля, когда пышно справлялась свадьба младшей сестры принца, Элис, с принцем Людовиком в Осборнском дворце, и до венчания самого Берти с принцессой Александрой мы находились в постоянной круговерти бесконечных балов и вечеринок, посещая которые, объездили чуть ли не всю Англию. Везде, где только появлялся принц, наверняка можно было увидеть и меня. Искушенные хозяева великосветских салонов быстро разобрались, поняв, что, если они хотят заполучить к себе принца Уэльского, нужно одновременно посылать приглашение леди Пэлроуз.

Мы ездили по стране, останавливаясь в гостеприимных дворянских усадьбах, где в честь приезда принца мгновенно созывали гостей и жизнь превращалась в сплошной праздник — танцы, флирт, фейерверки и катания верхом становились на это время основным занятием всей знатной молодежи графства. В тех домах, где мы останавливались, нам выделяли соседние спальни, обычно соединенные особой дверью. Целиком занятый мной, Берти почти не обращал внимания на местных кокеток, которые, впрочем, быстро находили себе утешение — едва в доме гасили свет, как по коридорам и проходам начинали разноситься приглушенные звуки быстрых и тихих шагов. Все старались не упустить своей доли счастья на этом празднике жизни: почти в каждой спальне раздавалось поскрипывание постелей и любовные стоны. Здесь не было скандалов, не было обманутых мужей и жен — все мы принадлежали к узкому кругу, который называется высшим светом — кругу людей очень богатых и очень знатных, кругу, где каждый старался получить от жизни как можно больше радостей и где могли простить практически любую вольность, при том условии, что все происходит за закрытыми дверями.

Берти от души веселился во время этих праздников, наслаждаясь весельем и непринужденным остроумием, царившим в среде молодых и беззаботных дворян. И все же даже в разгар веселья он ожидал от окружающих некоторого чувства дистанции, внимания к его предпочтениям и предубеждениям, а главное, уважения к его царственному предназначению. Он вовсе не настаивал на том, чтобы в его присутствии все были преисполнены благоговения и смотрели только на него, он мог даже посмеяться над собой, но всякую неуместную фамильярность встречал таким ледяным спокойствием, что насмешник мгновенно замолкал в смущении. Так мы переезжали из особняка в особняк, из замка в замок, встречая повсюду самый теплый прием и наслаждаясь любезным гостеприимством местных дворян.

Как и его мать, Берти обладал фантастическим аппетитом. Каждый прием пищи превращался в настоящую раблезиаду: он мог съесть на завтрак вареную треску, яичницу с беконом и жареного цыпленка, попить чаю и закусить куропаткой — все это, не считая десерта. Его гастрономическая неуемность в сочетании с пристрастием к кларету, который он предпочитал шампанскому или бренди, однажды чуть не стала причиной его гибели, когда он, после того как проглотил полноценный обед из двенадцати перемен, покраснев от возбуждения и выпитого вина, забрался на меня. Когда он кончил, румянец на его лице превратился в багровую синеву, он стал задыхаться, из его горла вырывались какие-то гортанные звуки, похожие на вороний крик, а глаза выкатились из орбит, как при апоплексическом ударе.

Я подумала, что он умирает, и в панике влила ему в рот универсальное лекарство — бренди. Впрочем, на этот раз оно не помогло — еще целый день после этого Берти чувствовал себя отвратительно.

Вернувшись в Лондон, мы продолжали вести полную радостей жизнь, проводя вечера у меня на Кэтрин Плэйс, где я на правах хозяйки дома устраивала великолепные ужины при свечах, стараясь как можно лучше угостить, развеселить и очаровать ближайших друзей Берти, обращаясь с ними с той фамильярностью, к которой и я и они давно привыкли, считая чем-то само собой разумеющимся. Из всех его приятелей мне больше всего нравился Натэниэль Ротшильд, которого в нашей компании все называли просто Нэтти. Это был довольно резкий человек с сильным и твердым характером, не выносивший глупости и глупцов. Несмотря на свою жесткость, он мог быть очень внимателен и добр к тому, кто обращался к нему за помощью или советом.

Однажды он рассказал мне историю, которая поразила меня и помогла мне понять многое в его характере. Это был рассказ о том, как его дед поссорился с Английским банком.

Натан Ротшильд, родной дед Натэниэля, был первым из Ротшильдов, поселившихся в Англии. Однажды Английский банк отказался оплатить чек, выписанный на имя Натана его родным братом Эмшелем, председателем правления Франкфуртского банка. Курьеру, которого Ротшильд отправил получить деньги, объявили, что Английский банк не может выдавать такие суммы по чекам, выписанным частными лицами.

— Я не просто частное лицо, — в негодовании воскликнул дед нашего Нэтти, — и они горько пожалеют о том, что сделали сегодня!

На следующий день он пришел в банк и, достав из сумки пятифунтовый банкнот, попросил клерка обменять его на золото. Получив пять золотых соверенов, он снова опустил руку в свою сумку и достал оттуда новую бумажку, повторив свою просьбу. Он продолжал это делать на протяжении семи часов и закончил день, имея в сумке двадцать одну тысячу фунтов стерлингов в золотых монетах. Но поскольку одновременно с ним в банк пришли еще девять его служащих с таким же запасом бумажных денег у каждого, то к концу дня потери золотого запаса банка составили двести десять тысяч фунтов стерлингов.

На следующий день Натан снова пришел в банк вместе со своими девятью клерками. Возмущенным клиентам, которые не могли найти ни одного свободного кассира, не занятого расчетами с людьми Ротшильда, он спокойно объяснял:

— Видите ли, эти господа не доверяют моим чекам. Что ж, я также не вижу никаких оснований полагаться на надежность их банковских билетов.

Он торжественно объявил встревоженным представителям банка, что располагает одиннадцатью миллионами фунтов в мелких билетах Английского банка и твердо намеревается обменять их на золото, даже если на это придется потратить два месяца труда его собственного и его служащих, — он не может себе позволить вкладывать капитал в ненадежные бумаги. Директоров банка охватила паника, и они согласились письменно принести ему свои извинения. С тех самых пор ни один чек торгового дома Ротшильда не остался неоплаченным.

Деловая сметка Ротшильдов хорошо известна во всей Европе, да и за ее пределами. Пользуясь советами Нэтти, я постепенно приумножила свое состояние, вкладывая деньги в те бумаги, которые он мне рекомендовал. Я знала, что расходы принца частенько превышали его доходы, и слышала, как злые языки говорили, что Нэтти и его брат Альфред не раз оплачивали его долги. Впрочем, насколько это соответствует истине, я не знаю.

На рождественские праздники Берти должен был быть со своими родными, и мы не имели возможности повидаться почти три недели — так много у него накопилось неотложных дел. Поэтому я с нетерпением дожидалась середины января, когда мы должны были отправиться с ним на празднество в Кинтберли, один из самых величественных замков Англии — родовое гнездо лорда Уокотта, знаменитого своим щедрым гостеприимством.

В дороге нам составил компанию Фредди Стэнли, тот самый, который в свое время был посланником страсти принца. Фредди по-прежнему служил в армии, и его денщик Джордж очень поддержал нас в пути, снабжая неисчерпаемыми запасами спиртного.

В первое утро нашего пребывания в Кинтберли Берти отправился на охоту — стрелять по кроликам, зайцам, куропаткам и вообще всему, что только двигалось на вересковых пустошах, а я допоздна нежилась в постели. Когда я наконец спустилась вниз, горничная испуганно сообщила мне, что его высочество повредил на охоте ногу и не может на нее ступить. Опираясь на плечи Фредди и его денщика, принц, не ступая на раненую ногу и морщась от боли, с трудом добрался до своей спальни.

Оказалось, целясь в куропатку, он провалился ногой в кроличью нору и довольно сильно растянул сухожилие на лодыжке. Мы разрезали его сапог и, сняв с него чулки, увидели, что щиколотка посинела и опухла. Кого-то из слуг сразу же послали за доктором, а я тем временем наложила на опухоль холодный компресс.

Повреждение оказалось очень болезненным, и Берти на весь остаток дня был прикован к постели. Обедали и ужинали мы прямо в его спальне и всеми силами старались облегчить ему неудобство. Около полуночи к нам заглянул доктор и дал Берти сильное успокоительное, заверив его, что это лекарство успокоит боль и даст возможность спокойно спать ночью. Я выпила за ужином полбутылки вина, и меня неудержимо клонило в сон. Простившись с Берти, покачиваясь, я перешла к себе в спальню, разделась и, уткнувшись лицом в мягкую подушку, легла в постель.

Уже погружаясь в блаженные сновидения, я почувствовала, как чья-то умелая рука ласкает мое тело, нежно исследуя влажные складки моей «киски», словно наигрывая какую-то восхитительную, томительно-сладкую мелодию. В полусне я доверчиво раздвинула бедра и приподняла ягодицы навстречу нежданному гостю. Рука на мгновение прекратила поглаживать мое распахнувшееся лоно, но тут же я с восторгом ощутила, как по его жарким извивам заскользил осторожный и быстрый язык. Я застонала от пронзившего меня ни на что не похожего наслаждения. Сгорая от нетерпения, я еще выше подняла ягодицы и порывисто обняла голову целовавшего меня мужчины, успев сквозь сон отметить, что его короткие, жесткие волосы совсем не похожи на шевелюру Берти. Он надавил языком на трепетный узелок, так ждавший его прикосновения, и я, задрожав всем телом, обмякла в его руках. Опускаясь на простыню, я с радостью ощутила, как обильно увлажнившиеся губы моего влагалища медленно растягиваются под напором мощного ствола его члена. В эту минуту мне было все равно, кто он — ангел, дьявол или земной мужчина — я была счастлива оттого, что его плоть вторгается в меня, чтобы подарить мне блаженство.

Когда тесные объятия моего входа сомкнулись на горячем орудии моего невидимого любовника, он просунул руку под мой живот и, приподняв меня над постелью, стал вонзать в меня крепкий, толстый член. От неистового напора его страсти я чуть не потеряла сознание, словно со стороны почувствовав, как мои бедра, радостно виляя, бросаются навстречу каждому новому толчку. Я до крови закусила свою руку, словно проверяя, здесь ли я еще, но боли не почувствовала, потому что в эту секунду меня захлестнула внезапно нахлынувшая волна наслаждения и я снова бессильно обвисла в сильных руках незнакомца. Когда я немного пришла в себя, все мое лицо было мокрым от счастливых слез.

Слезы продолжали струиться по моим щекам, а он, не останавливаясь и словно не замечая, что я снова кончила, все быстрее и глубже вгонял в меня огромный член. Не успели во мне затихнуть содрогания предыдущего оргазма, как я почувствовала, что в моих истекающих горячей влагой недрах рождается новая вспышка. Меня охватило полное беспамятство. Я прогнулась всем телом, вытянувшись в воздухе и опираясь только на пронзавший меня стержень и теплую руку, поддерживавшую мой живот, и, схватив себя руками за волосы, зашлась в пронзительном, торжествующем вопле.

Его мужская сила и выносливость были поразительны. Он прерывал свое дело только на несколько мгновений, когда изливал в меня обильные струи своего семени. В эти секунды он замолкал, по его телу пробегала крупная дрожь, и я чувствовала, как бьется во мне его пульсирующий член. Но проходило несколько секунд, и его орудие снова крепло и твердело в моей уже вывернутой наизнанку, раскаленной от страсти пещере, и все продолжалось с новой силой. Во мне словно разрушилась какая-то плотина, наслаждение затопило меня и оргазм следовал за оргазмом, перенося меня куда-то, на границу жизни и смерти.

Когда он исчез из моей спальни так же бесшумно, как вошел в нее, я осталась лежать на кровати, задыхаясь от счастья, чувствуя себя так, словно меня глубоко вспахали и засеяли. Но прошло какое-то время, и во мне заговорило любопытство. «Кто этот таинственный полночный гость?» — спрашивала я себя. Все же я была слишком измождена, чтобы долго задумываться об этом, поэтому я просто удовлетворенно вздохнула и, зарывшись головой в подушку, крепко заснула.

На следующий день я несколько раз испытующе осматривала гостей мужского пола. Я искала высокого, худощавого, мускулистого мужчину с короткими и жесткими кудрявыми волосами. Хотя двое или трое из присутствовавших мужчин соответствовали этому описанию, ни один из них не выглядел способным на такие подвиги, как мой полночный любовник. Тем временем Берти, все еще прикованный из-за своей больной лодыжки к постели, весь день был ворчливым и раздражительным. Я пыталась развлечь его чтением и карточной игрой, но, казалось, он твердо решил пребывать в дурном расположении духа, мое терпение и улыбка только еще больше выводили его из себя. Видя, что мне не удастся его развеселить, я принялась мечтать о том, что сегодня ночью мой таинственный незнакомец придет ко мне снова. Это приятное ожидание не дало мне упасть духом, и я довольно рано отправилась в постель.

Меня охватило полное беспамятство. Я прогнулась всем телом, вытянувшись в воздухе.

Когда высокие часы в холле стали громко отбивать полночь, мне показалось, что со стороны дверей ко мне чуть слышно двинулась какая-то фигура. Но в комнате было так темно, что я ничего не видела и вытянула перед собой руки, чтобы проверить, не почудилось ли мне. Нервы мои были натянуты как струна, сердце гулко стучало в груди, я боялась, оно сейчас разорвется, когда почувствовала, что под одеялом кто-то есть. Внезапно я ощутила, как он крепко прижался жадными губами к моему полуоткрытому рту.

Не тратя времени на подготовку, он сразу же овладел мной, мощными толчками подбрасывая мое покорное тело, как тряпичную куклу, пока из него не брызнул густой сок. Всей тяжестью своего тела он опустился на меня и на несколько секунд положил голову на мое плечо. Потом он приподнялся, запустил пальцы в мои волосы и, повернув к себе мое запрокинутое лицо, подарил долгий, страстный поцелуй — поцелуй настоящего мужчины, нежного и полновластного властелина распростертой под ним женской плоти. Его горячие, жадные губы блуждали по моему лицу и шее, сильный язык ласкал мне веки, проникал между нетерпеливо искавшими его губами, его крепкие бедра сжимали мои ноги, а мощный член заполнял меня без остатка. Он притянул меня к себе, проникая в такие глубины, до которых еще никто не добирался, вновь порождая во мне знакомую горячую волну наслаждения. Наконец он положил руки на мои бедра и медленно надавил вниз. Мой клитор упирался в твердое основание его орудия, давление становилось все сильнее, я затаила дыхание. Не в силах сдерживать свои чувства, я вцепилась зубами в его плечо и замотала головой, он еще сильнее толкнул меня вниз, и меня пронзило острое, мучительное блаженство — оргазм захлестнул меня с головой.

Когда я заметалась под ним в порыве торжествующей плоти, он поцеловал меня в шею и сказал:

— Ну и здорова ж ты, девонька, е…ся. Просто порох…

До возвращения в Лондон я успела провести с ним еще одну восхитительную ночь. Потом настала пора уезжать, и мы отправились на местный вокзал, где Фредди и его денщик Джордж на руках отнесли Берти в специальный вагон, выделенный для путешествия его высочества.

В Лондоне нас встречали с большой помпой и суетой. Все спрашивали о здоровье принца и порывались помочь ему добраться до кареты. Когда пришла моя очередь выходить из вагона, я споткнулась о какую-то сумку и определенно упала бы головой на платформу, если бы меня стремительно не подхватил на руки денщик Фредерика Стэнли.

— Осторожно, тут ступеньки… де-евонька, — чуть насмешливо и нежно проговорил он.

Несколько мгновений я не могла придти в себя и, не отрываясь, смотрела в его веселые карие глаза. Я не могла поверить, что он и есть мой загадочный полночный гость. Наконец я тихонько засмеялась своему забавному открытию. Он встретил мой смех ласковой улыбкой, горделиво и покровительственно глядя на мое благодарное лицо.

С этим своим смешным произношением обитателя северо-восточных графств он проговорил негромко, почти шепотом, потому что рядом с нами стоял Фредди Стэнли, который что-то приказывал носильщику.

— Охота мне было, чтоб ты знала, кто это тебя отутюжил. — И прежде чем вернуться к своему господину, он незаметно подмигнул мне и прошептал: — Прощевайте, леди Пэлроуз. И храни вас Господь…

В начале марта Лондон бурлил в предвкушении приближавшейся свадьбы его королевского высочества. По всей дороге от лондонского порта к Виндзорскому замку, по которой предстояло проехать карете принцессы Александры, были выстроены праздничные арки, украшенные цветами. Такое внимание к этой свадьбе было вполне объяснимо — не каждый день и даже не каждое десятилетие женится наследник английского престола. Принц Уэльский по справедливости считался одной из самых завидных партий во всем мире, а принцесса Александра была выбрана в жестком соревновании с шестью другими претендентками на сердце Берти.

Выбор королевской семьи, казалось, встретил всеобщее одобрение. Сама королева Виктория была в восторге от утонченных манер, непринужденности и аристократической красоты юной Александры. Премьер-министр лорд Палмерстон говорил, что она «прекрасна и обворожительна, но, что еще важнее, Александра — протестантка». Дизраэли, также получивший приглашение на венчание, которое должно было состояться десятого марта в часовне Св. Георгия в Виндзорском замке, также высказал свою сдержанную и изящную похвалу. Он сказал, что «ей нет нужды улыбаться, чтобы выглядеть грациозной», и что она «весьма красива и в особенности это касается профиля и линии губ».

«Какие же шансы на то, чтобы сохранить Берти, могут быть у меня, когда все так восхищены его будущей супругой?» — спрашивала я себя. Чем меньше оставалось времени до его свадьбы, тем реже становились его визиты на Кэтрин Плэйс. Я замечала, что мысли принца все чаще заняты его невестой, даже когда он находился со мной. И все же он не раз говорил мне, что свою последнюю ночь накануне венчания он проведет со мной.

Он должен был прийти в десять часов. К этому времени я приказала накрыть стол, помня о том, как он любит вкусно поесть. Мне хотелось, чтобы эта ночь стала ночью любви и наслаждения, самой чудесной в его жизни и чтобы мы оба запомнили ее навсегда.

Когда ровно в десять часов под окном послышался стук лошадиных копыт, я послала дворецкого отворить дверь и бегом помчалась на кухню, чтобы сделать там последние распоряжения. Исполнив мое поручение, Биллингс вернулся и сообщил мне, что это прибыл курьер из Виндзорского замка, доставивший запечатанный конверт. Я нетерпеливо сломала печать и достала исписанный торопливым почерком листок.

«Милая моя,

Только что я получил письмо от Ее Величества. Она просит меня утром присутствовать на встрече с премьер-министром, на которой будут обсуждаться последние приготовления к завтрашней церемонии.

Не могу передать, как я огорчен, что мы не сможем провести с тобой эту последнюю ночь. Королева настаивает, чтобы я оставался рядом с ней до тех пор, пока мы с Александрой не предстанем перед алтарем.

Я всегда буду помнить о тебе с нежностью и благодарностью.

Всегда твой,

Берти».

Натэниэлю Ротшильду.

22 сентября 1863 г.

«Дорогой Нэтти,

Мое неожиданное письмо вызвано некоторым беспокойством о судьбе нашего друга леди Пэлроуз. Мне стало известно, что уже довольно давно никто не видел ее и ничего о ней не слышал. Мои люди расспросили прислугу в ее доме на Кэтрин Плэйс, но там тоже никто ничего не знает.

Думаю, ты еще не забыл, каким веселым собеседником и преданным другом она всегда была… Сейчас моя дорогая супруга ожидает первенца и не выходит за пределы дворца Мальборо. Так что я нынче веду не слишком веселую жизнь. Прошу тебя, окажи мне услугу и разузнай, куда подевалась Дара.

Берти.

Принцу Уэльскому.

30 сентября 1863 г.

«Мой дорогой друг,

Я приложил все силы к тому, чтобы выяснить, где теперь находится леди Пэлроуз, но вынужден с сожалением сообщить, что узнал очень немного.

Использовав свои связи в финансовых кругах, я встретился с управляющим ее банком. Как ты, вероятно, знаешь, банки избегают разглашать какую бы то ни было информацию о своих клиентах. Все же он рассказал мне, что примерно в середине лета он получил от леди Пэлроуз письмо с новозеландской маркой, в котором она просила его перевести несколько тысяч фунтов на ее счет в Оклендском банке. Если мне удастся узнать обо всем этом что-то новое, можешь быть уверен, что я немедленно поставлю тебя в известность.

При сем остаюсь твоим вечно преданным другом,

Нэтти».