Давай познакомимся!

Глава шестнадцатая, или Оле-оле-оле-оле

С упорством, достойным лучшего применения, мы считаем наше время прогрессивным. Как будто само собой разумеется, что после изобретения беспроводной телефонной связи, аппаратов для оплаты коммунальных услуг и вакуумной чистки лица нас вместе с очередями и угрями покинули и все остальные пережитки дремучего прошлого. Тем не менее стоит заглянуть в исторические события двадцатого века, и окажется, что значительное количество совершенно идиотских поступков приходится на то время, которое мы с гордостью называем «нашим». Стоит задуматься о том, что тампоны «Тампакс» были изобретены американским остеопатом Эрлом Хаасом только в 1929 году, а право итальянским женщинам избирать своих кандидатов введено в 1946-м, через два года после того, как в ЮАР разрешили голосовать африканкам. Кстати, в отличие от прогрессивного Черного континента, Швейцария разрешила своим женщинам избирать кандидатов только в 1971-м, то есть сорок лет назад! В целом же следует признать — главные достижения суфражисток, при всей их сомнительности и неоднозначности, еще слишком свежи, чтобы женщины могли со спокойной совестью чувствовать себя полноправными членами общества. Конечно, нас больше не жгут на кострах за то, что мы загораем топлес, но в некоторых вопросах ничего, кажется, так и не изменилось с пещерных времен. Только пещеры стали покомфортнее, и в часть из них провели горячую воду.

Главной точкой стабильности в нашем нестабильном мире можно, конечно, с уверенностью считать мою маман. Стоит только переступить порог ее идеально прибранной квартиры с портретами Пушкина и Гоголя на стенах, чтобы понять: время здесь полностью остановилось. Те же пироги с грибами, та же вязаная крючком скатерть, от одного взгляда на которую я чувствую свое женское несовершенство, та же селедка под шубой в продолговатом блюде и непременный салат «Мимоза» из консервированного лосося. В этот храм майонеза и семейных ценностей меня приглашают в исключительных случаях — и редко когда удается улизнуть без значительных потерь.

Вот и в этот раз визит вежливости постепенно превратился в серьезное испытание моей вежливости. В самом деле, будь я немного прозорливей, я бы сразу насторожилась. Мамин голос по телефону звучал преувеличенно оптимистично:

— Алло, Катенька? Ты непременно должна заглянуть ко мне сегодня. Принеси пачку чая, у меня закончился.

— Мамочка, я тебя очень люблю, но на вечер у меня были другие планы, — пролепетала я.

Поверить в то, что у мамы закончился чай, мог бы кто угодно, только не тот, кто хоть раз был у нее в гостях. Между нами: у нее даже гречка и сахар стоят мешками на балконе. Если Третье кольцо, не дай боже, возьмут в окружение, мама сможет протянуть несколько десятилетий. Что же касается чая, его маман очень любит и закупает в лавке колониальных товаров — зеленый, красный, а особенно любит молочный улун. Кроме того, она регулярно собирает на даче душицу, мяту, тысячелистник и зверобой, а липу ей привозит в наволочках моя тетя из Вологодской области.

— Мне нравится, что ты говоришь «были», моя дорогая. К нам заглянет Серафима Петровна, она тебя на коленках держала, когда ты была маленькая, и она едет с единственной целью — увидеть, как ты выросла!

Ну да, увидеть, как я выросла, вышла замуж и развелась. Держать отчет перед Серафимой Петровной, которую я видела, когда была маленькая, первый и последний раз. Отличное развлечение! Мама чувствует сомнение в моем голосе и применяет запрещенный прием:

— И давление мне померяешь, что-то скачет.

Что и говорить, через несколько часов, наспех закончив работу, я забегаю в «Азбуку вкуса» за тортом и двумя букетами, маме и Серафиме Петровне, — и вот уже нажимаю знакомую кнопку звонка.

Сказать, что у меня не было завышенных ожиданий к этому визиту, было бы не сказать ничего, однако то, что я увидела, могло бы доконать и более терпеливого человека, чем я.

— Вот, Катюша, познакомься — это Аркашенька. Аркадий Сергеевич. Сын Серафимы Петровны.

После нежных объятий в прихожей меня за руки, как заключенную, ведут в зал, где между пирогом и селедкой находится главное блюдо вечера — холостой и, по-видимому, непристроенный сыночек тети Симы. От одного взгляда на него в жилах стынет кровь и четвертый этаж больше не кажется мне таким уж высоким. Может быть, если разбежаться и прыгнуть в окно, удастся приземлиться на ясень, который гостеприимно раскинул во дворе свои приветливые ветки? Но, как будто уловив ход моих мыслей, Серафима Петровна торопится к окну и закрывает его, а потом задергивает плотные шторы.

Ловушка захлопнулась: сзади меня подпирает маман, спереди виднеется дородная фигура тети Симы. Оценив диспозицию, я принимаю единственно верное решение — плюхаюсь на диван рядом с Аркашенькой. Мама устроила мне свидание вслепую. Теперь же две дамы с нескрываемым удовольствием пялятся на то, как на их глазах зарождается большое советское чувство.

— Добрый день, — гундосит Аркашенька, пожимая пальцы моей руки своими влажными, безвольными конечностями.

На мой вкус, Аркаша является тем редчайшим типом мужчин, переспать с которыми можно только под серьезным нажимом общественности. Ради благой цели. Спасения планеты от СПИДа или еще лучше — тотального вымирания. Из носа у него торчат волосы, а когда он улыбается, ничего не меняется, только волосы из носа видно еще лучше. Он пахнет чем-то уютным и домашним, напоминающим курочку с чесночком. Если для меня кокетничать сразу при двух родителях — занятие постыдное, граничащее с онанизмом в парке культуры и отдыха, то Аркаша, к моему ужасу, чувствует себя как рыба в воде.

И еще он все время ест. В то время как я сижу совершенно оцепенев и сжимаю в руках диванную подушку, Аркадий свет Сергеевич накладывает себе уже вторую порцию маринованного лучку. Я проклинаю себя за то, что так и не на училась приемам медитации на йоге в спортивном центре — сейчас бы я погрузилась в тотальное безмыслие и кивала бы головой, как китайский болванчик. Вместо этого мне приходится слушать анекдоты времен Берии и вежливо улыбаться.

— Какой у вас отличный пирожок, Алевтина Викторовна. — Ужасный тролль, которого мне подсунули сердобольные женщины, продолжает уничтожать съестные припасы. Он зачем-то всунул соломку в стакан с морсом, и теперь ловит ее толстеньким языком, словно волнистый попугайчик.

Пытаясь отвести взгляд, я натыкаюсь на его клетчатые носки, торчащие из-под коротких штанишек. Интересно, а Марго взялась бы женить такого? Думаю, выкатила бы тройную цену.

Не то чтобы я была без ума от красавцев. Набриолиненные мачо оставляют меня абсолютно спокойной. Мужчины с перекачанными торсами тоже не кажутся мне симпатичными — проступающие кубики на животе наводят на меня ужас и напоминают мне выступившие внутренние органы. Все эти шевелящиеся горы мышц, на мой взгляд, слишком физиологичны. Главное же качество, которое я ценю в мужчинах, — это харизма. Наверное, так можно описать то, от чего мое сердце начинает биться чаще. От Аркадия же тянуло не только чесночной приправой — от него веяло полной и абсолютной безнадежностью.

— А что мы, Катя, с тобой тут с мамами сидим? — Вытерев руки о салфеточку и удовлетворенно цыкнув зубом, мой кавалер решил двинуть с места в карьер. — Приглашаю тебя на свидание!

На левом фланге раздалось одобрительное низкое гудение, как будто в комнату влетела парочка тучных шмелей.

— Правильно, Аркаша, чего время тянуть, — обрадовалась маман. — Пойдите, дело молодое, а покормить мы вас покормили.

Последний раз я чувствовала такую неловкость, когда водила Зигмунда на случку в собачий клуб.

— Но я даже не думала... — попыталась откреститься я от неминуемого счастья. — И не собиралась!..

На меня, сдвинув брови, надвигалась Серафима Петровна, обширная, словно тропический антициклон.

— А оно так и бывает всегда, неожиданно, ты не теряйся, идите-идите, детки.

И вот уже я и сама не поняла, как очутилась на лестничной клетке. За мной раскованной походкой профессионального маминого сына двигал клешнями Аркадий Сергеевич. В левой руке у него болталась набитая доверху, распухшая барсетка.

— Пойдем, узнаем друг дружку получше, — осклабился он, показывая несвежие зубы со следами тертой свеколки. — А хорошо наши мамы придумали, да?

В ответ я только тихонечко застонала.

На случай неудачного свидания у меня, кстати, был разработан аварийный план. Нужно было просто отправить эсэмэс Алене или Ире, и через пару минут они перезванивали мне с сенсационным сообщением: «Твою машину забрали на штрафстоянку, срочно приезжай выкупать!» Или: «У меня нога в гипсе, привези мне немедленно банку консервированных груш!» Или: «Немедленно приезжай к Алене, она уже полчаса под твоей дверью, ее родители выгнали из дому!»

Ну и еще тысяча таких же неправдоподобных, но вполне работающих сообщений, переводом которых служила одна и та же фраза: «Я на все пойду, лишь бы не дать своей подруге проводить последние деньки молодой жизни с таким крокодилом, как ты».

Стоя в лифте, который впервые показался мне чрезвычайно маленьким и тесным, я напряженно рылась в сумочке. Где же этот чертов телефон? Кажется, случилось страшное — я оставила его в офисе.

— А вдруг это судьба? — задумчиво произнес Аркадий и почесал под носом.

— Что именно? — нервно вздрогнула я.

— Наша встреча. Мне кажется, это не просто так!«О да. Это к дождю!» — подумала я, а вслух спросила:

— Ну и куда пойдем?

— Не волнуйся, я не новичок в таких делах. — От этого признания Аркадия внутри у меня все похолодело. — У меня все продумано! Но пока что это будет моей маленькой тайной!

Что-то я не сомневаюсь, что и тайна у него небольшая. Лифт раскрылся, выпустив сияющего чувством глубокого удовлетворения Аркашу. За ним плелась я походкой пленного румына, которого ведут на расстрел.

— Что ж так дорого-то у вас? — возмущался Аркадий на стоянке такси. — Я в прошлый раз дешевле ездил!

— Давай поголосуем, — не выдержала я. Куда бы он ни собрался меня везти, главное — отъехать подальше от отчего дома и проверить, нет ли за нами хвоста. А там уж, на нейтральной территории, я найду, как стряхнуть надоедливого кавалера. Я вышла на дорогу и подняла руку.

— Тебе куда? — В тонированной «десятке» моего спутника по крайней мере не будет видно окружающим! Вот он, новый способ сберечь девичью честь в мире, где даже на родителей нельзя положиться.

— Нам на Черкизовскую, — проблеял Аркадий, по пояс всунувшись в открытое окно автомашины. Из-под ремня при этом у него выглянули соблазнительные хлопковые трусы в цветочек.

Интересно, куда меня везет этот чудо-мужчина? Купить докторской колбаски в ларек? Или просто погуляем по живописным окрестностям? Тур по закрытому рынку?

— Черкизон знаю, — заулыбался горячий южный водитель. — Там у моего босса бизнес отняли! Хороший был, носки продавали, трусы продавали, хорошо жили. Садись, дорогой, и бабу свою сажай, довезу, дорогу знаю.

«Баба», то есть я, скорбно полезла на заднее сиденье. Что и говорить, Аркадий немедленно плюхнулся рядом. Громыхая, как консервная банка, тонированная колымага несла меня навстречу неизвестности. Однако вскоре оказалось, что природа не обделила Аркадия некоторой долей изощренной фантазии.

Он привез меня на стадион, смотреть футбольный матч «Россия — Албания». Даже Московский дельфинарий удивил бы меня меньше. К слову сказать, я совершенно неспортивный человек, однако здесь, на стадионе, среди шумных дудок и футбольных фанатов, мне было уже не так страшно оставаться с Аркадием, как на глазах у мамы Али и мамы Симы. В кошмарном свидании моментально образовался огромный плюс — на нем присутствовали другие, более интересные мужики. Некоторые были уже в трусах, что, кстати, совершенно меня не раздражало.

— Ура! Успели! — Аркадий протащил меня на переполненную трибуну через рамки и кордоны и полез в свою барсетку. Наконец мне стало понятно, от чего ее так раздуло, — кавалер моей мечты жестом фокусника извлек из сумки жутковатую шапочку-петушок в цветах российского флага.

— Хочешь надеть? — щедро предложил Аркаша. Но я уже не слушала его. Я вцепилась в пластиковое неудобное сиденье и с интересом оглядывалась вокруг. Пестрая толпа с флагами и плакатами «Россия, вперед!», маленькие фигурки футболистов на поле... Здесь было людно, шумно, забавно и страшновато.

— Сейчас приду! — рявкнул мне в ухо Аркадий и ломанулся через ряды вниз, спотыкаясь и расталкивая людей.

Через десять минут, когда я уже думала слинять на выход, он вернулся с пакетиком.

— Я ходил под трибуну, вот, держи. — И он сунул мне в руки вареную кукурузу и стакан с кока-колой.

Последний раз кукурузу я ела лет в семнадцать, в Крыму. Мне казалось, что я давно перепрыгнула возраст кукурузы и перешла в весовую категорию «суши» и «салат „Цезарь“». Теперь же я с неожиданным удовольствием вгрызлась в аппетитный початок.

— Россия! Вперед! — Я махала кукурузой, прыгая на месте. Мне почему-то стало весело. И как только я очередной раз укусила кукурузину...

Это был он. Тот самый Александр Герштейн, с которым мы впервые увиделись на вечеринке в галерее. Ошибки быть не могло — он улыбался своей фирменной улыбочкой и был чертовски хорош. И да, он посмотрел на меня как раз в тот момент, когда у меня в зубах была огромная кукурузина. Я торопливо вытащила ее изо рта и спрятала за спину. Это было глупо, но я ничего не могла с собой поделать. Я бросила кукурузу на пол и незаметно пнула ее ногой, чтобы закатить под сиденье. Он узнал меня и приветливо помахал рукой; я оглянулась назад — нет, это было мне. Черт, надо же так попасть. А вот теперь, кажется, все еще хуже — я машинально подняла руку и вяло махнула в ответ, и он, кажется, направляется в нашу сторону. И надо же было так попасть! Я опять что-то ем, а мой спутник впал в трансовое состояние и танцует в стиле диско, натянув на лоб идиотскую шапочку. Даже спрятаться некуда!

Беда тем временем шла ко мне не одна. За Герштейном двигалось что-то изящное, неправдоподобное, устрашающее, великолепное, длинноногое, словно богомол. Это была молодая девушка с очень спокойным, непроницаемым лицом, высокая, с темными, тщательно вытянутыми и блестящими волосами. Она по-хозяйски держала его за руку.

Эта парочка, казалось, излучала то, к чему я стремилась всю свою несчастную жизнь, но так и не смогла приблизиться ни на йоту: уверенность в себе и полное, абсолютное благополучие. Это были люди другого сорта, отличного от моего, их выращивали в каких-то особенных теплицах, куда был ограничен доступ обычным проблемам и страхам среднестатистического жителя нашей планеты. Какой-то такой я и представляла спутницу Герштейна, когда впервые увидела его. И все-таки в груди у меня что-то неприятно закололо. Я торопливо вытерла с лица остатки кукурузных зерен и повернулась к Аркаше.

— Ну что, тебе нравится? — Он приветливо зашевелил волосами в носу, собрав конопатое, рыжее лицо в подобие соблазнительной улыбки.

— Обожаю это все, — прошипела я.

Тем временем Герштейн пробирался все ближе, убегать было уже поздно.

— Катя, привет, — тепло поздоровался он и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Дурманящий запах сандалового дерева коснулся меня, и через минуту я ощутила прикосновение жесткой короткой щетины к своей щеке. Кровь бросилась мне в голову.

— Привет, — пролепетала я. — Ты Саша?

— Да, можно и Саша, но друзья зовут Алексом. — Его голос звучал чуть насмешливо. — В журнале прочитала? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — А ты болельщица? Надо же!

— Да, я болельщица. — Я поймала на себе недоуменный, изучающий взгляд красотки, которая безмолвно стояла за Герштейном. — Страстная! — выпалила я.

Девица в упор уставилась на мою прическу, кое-как собранные волосы в стиле «конский хвост», и внимательно осмотрела мои ногти. Я непринужденно скрестила руки на груди, постаравшись спрятать несвежий маникюр. Мне вдруг стало очень неловко: за себя, кукурузу, Аркашу, а более всего за то, что мне почему-то стало неловко.

— А ты тут с кем? — улыбнулся Алекс, посмотрев на Аркашу. Аркаша тем временем увлеченно махал откуда-то взявшимся плакатом «Россия, вперед!», полностью игнорируя разговоры вокруг.

На губах красотки мелькнула снисходительная ухмылка. Наверняка приняла меня за какую-нибудь домработницу или бывшую одноклассницу Алекса, не достигшую в жизни особого успеха. Я просто физически ощущала ее превосходство — во всем, начиная от идеальной внешности и заканчивая умением вот так вот запросто демонстрировать мне, что я существо третьего сорта. Внутри меня тем временем что-то медленно закипало.

— Со своим парнем! — Я лихо притянула Аркашу за то место, где у женщин располагается талия. — У нас тут романтическое свидание, он такой изобретательный, — заговорщицки хихикнула я.

— С парнем? — ухмыльнулся Алекс.

— Да, с любимым, — неожиданно я обхватила Аркашу руками за шею и нежно поцеловала в губы. — Очень любимым, — с выражением повторила я, вызывающе глядя на красотку.

— Меня зовут Саша, — сдержанно поздоровался Александр, протягивая руку очумевшему от происходящего Аркаше.

Тот радостно потряс ее обеими ладонями:

— Аркадий Сергеевич!

— Не будем вам мешать, приятно было увидеться, — пробормотал Алекс, уводя свою роскошную спутницу. — До свидания, Катя, — улыбнулся он. Девица понимающе хмыкнула, чуть заметно кивнув в знак приветствия.

— Гоооол! — расстроенно прорычал стадион. Наши только что забили в свои ворота.

Я смотрела в спину Алекса, и меня душили слезы. Да, это все было сплошной ошибкой. Как я хотела бы, чтобы эта встреча прошла по-другому! Никакой дурацкой кукурузы, идиотских шапочек, глупых стадионов. Как я хотела дать ему возможность увидеть лучшее во мне, доказать, что я могу быть в сотню раз интереснее, чем эта идеальная кукла в человеческий рост. А может, я все придумала, и Герштейн — типичный любитель моделей... В таком случае мне вообще ничего не светит. Даже если я совсем перестану есть и вытяну ноги на аппарате Елизарова, выше ста шестидесяти девяти сантиметров и легче пятидесяти девяти килограммов мне не стать. А это все — обычные параметры нормального, живого человека, но не более того. Да и потом, мне поздно думать об этом. Пора поразмышлять о сбережениях на пенсионном счету, а не о том, как отбить мужика у модели и клиента у собственного начальства.

— Почему ты плачешь, крошка? — Кажется, Аркаша хотел еще страсти и поцелуев.

— Забить в свои ворота — это так обидно! — Впервые за весь день я говорила правду, и слезы текли из моих глаз, неудержимые и обильные, словно летний дождь.

— Я принесу тебе еще кукурузку, — хлопотал Аркадий. Хотя бы у одного человека день удался на славу.