Девиантная принцесса

ГЛАВА 1 Эмми

Сильная дрожь пробегает по моему позвоночнику, когда холодный твердый пол подо мной впивается в мои лопатки. Но не бетонный пол заставляет мою кожу покрываться холодным потом.

Это человек, нависший надо мной. Его глаза жесткие, злые. Отсутствие каких-либо эмоций, которые, как мне казалось, я начала видеть в них за последние несколько дней.

Мои губы приоткрываются, но слов не выходит. Мы были здесь раньше, и это всегда заканчивается одинаково.

На этот раз ничего не изменится. Во всяком случае, сейчас будет только хуже.

— П-пожалуйста, — наконец хнычу я, когда он держит пистолет ровно, направленный прямо мне между бровей.

— Почему? — Выплевывает он. — Зачем мне тебя спасать? Потому что ты моя жена? — Последнее слово слетает с его языка, как будто он даже не может его произнести.

Похоже, мне трудно это принять. Мы женаты. Он мой муж. И что еще хуже, моя собственная гребаная мать подписалась на это. Она приговорила меня к этому аду.

Мои кулаки сжимаются, когда чистая ненависть к женщине, по которой я все еще тосковала всего несколько часов назад, течет по моим венам, отравляя каждый мой вдох.

Как она могла? Она продала меня Чирилло, как будто я была не более чем призовой коровой.

Слезы жгут мне глаза, но я отказываюсь плакать. Я отказываюсь показывать этому извращенному ублюдку, что все это влияет на меня.

— П-пожалуйста, — пытаюсь я снова. — Просто сделай это. Положи этому конец прямо сейчас.

Впервые с тех пор, как я открыла глаза, я вижу, что его цель колеблется. Это почти так, как если бы то, что я умоляла его убить меня, влияет на него.

Что не может быть правдой, потому что ничто, и я имею в виду ничто, не влияет на фокус Тео Чирилло. Когда-либо.

Улыбка дергается на моих губах.

— Ты не можешь этого сделать, не так ли? Хладнокровный, безжалостный Теодор Чирилло не может заставить себя застрелить собственную жену. Что подумает твой отец, когда узнает?

Стук.

Резко втягивая воздух, я сажусь прямо и смотрю на дверь.

Мое сердце так сильно стучит в груди, что у меня кружится голова.

Темнота, к которой я почти привыкла с тех пор, как впервые очнулась здесь, окружает меня, холод камеры проникает в мои кости.

— Черт, — шиплю я, подтягивая ноги к груди и хмуря брови, пока я пытаюсь успокоить свое сердце.

Я не преуспеваю в маленьких пространствах. У меня никогда не получалось. Но мама позаботилась о том, чтобы моя клаустрофобия с годами только усиливалась, когда я запиралась в своей крошечной комнате, часто в темноте из-за отсутствия электричества, пока она развлекала гостей.

Я сжимаю и разжимаю кулаки, пытаясь остановить их дрожь, но это бессмысленно.

Я хочу кричать, требовать, чтобы тот, кто только что был здесь, вернулся и помог мне. Но я не хочу.

Мне все равно, кто это там. Я отказываюсь умолять. Я отказываюсь казаться слабой.

Я лучше этого.

Я лучше его.

Мама, возможно, трахала меня на каждом шагу, даже когда я думала, что она мертва, но она готовила меня к таким временам, закаляла меня, делала меня неприкасаемой.

Я повторяю эти слова снова и снова, покачиваясь взад и вперед, пытаясь контролировать дыхание. Мой разум все еще затуманен от тех наркотиков, которые мне давали, и мои галлюцинации продолжаются, не давая мне снова заснуть. Не то, чтобы это было каким-то облегчением. Образы просто продолжаются в моем сне.

Что бы я ни делала, я не могу выкинуть из головы суровое лицо Тео или смертельно бледное лицо мамы.

Я понятия не имею, сколько времени проходит, пока я отговариваю себя от постоянной панической атаки, когда лязг замка на открываемой двери заставляет меня резко выпрямиться, а сердце подпрыгивает к горлу.

Из коридора льется свет, и я вздрагиваю, когда темная фигура входит в комнату.

Отказываясь съеживаться, я осторожно и невероятно медленно поднимаюсь на ноги, удерживая его взгляд.

— Чего ты хочешь? — Огрызаюсь я, мой голос грубый.

Я потеряла всякое чувство времени. Возможно, прошло всего несколько часов, когда он оттащил меня от тела моей матери, а могло пройти и несколько дней. Я действительно понятия не имею.

— Эмми, я…

— Нет, — рявкаю я, но это выходит не так сильно, как я надеялась. Я слишком слаба. Делая шаг вперед, я держусь прямо, несмотря на то, что моему телу хочется снова свернуться в клубок. — Не смей, блядь, пытаться извиниться за это. Тебе, блядь, не жаль, и даже не пытайся притворяться, что тебе жаль. Во всем этом ты виноват, — кричу я, протягивая руки, чтобы показать на крошечную камеру, в которую он, должно быть, бросил меня после того, как накачал наркотиками.

— Эм, это даже близко не похоже на правду.

— Нет? Так ты не хочешь сказать мне, какого хрена ты запер меня, как какого-то гребаного заключенного?

Он удерживает мой взгляд достаточно долго, чтобы я поняла, что не получу ответа.

— Ты гребаный засранец, — кричу я, бросаясь вперед, сжимая кулаки и ударяя ими по его груди. — Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя, я, блядь, ненавижу тебя! — Я кричу громче с каждым ударом, пока не начинаю кричать, как банши.

Мои мышцы горят от движений, а грудь болит от частых вдохов, но я не останавливаюсь. Я не могу.

Все, с чем я пытался справиться за последние несколько месяцев, вырывается из меня в яростном порыве. Мой гнев из-за того, что мама бросила меня, одиночество от того, что я наблюдаю, как папа и Пайпер влюбляются друг в друга. Черт, Стелла и Себ тоже. Разочарование из-за того, что этот придурок поставил под сомнение мою мораль и лояльность передо мной только для того, чтобы заставить меня разогнаться до ста восьмидесяти и заставить меня начать влюбляться в него и его гигантский член.

— Гребаный засранец, — кричу я еще раз, борьба начинает покидать меня.

Слезы, обжигающие мои глаза, наконец-то капают, но я не перестаю бить его, чтобы вытереть их.

Пусть он увидит. Пусть он станет свидетелем того, что именно он сделал со мной.

Меня это больше не волнует.

Ложь, секреты… Все они повергли меня в уныние.

Он запер мою гребаную мать в камере. Он позволил ей умереть — я проглатываю огромный комок эмоций, который встает у меня в горле при мысли о том, что она истекает кровью здесь, внизу.

— Я ненавижу тебя. — На этот раз мой голос слабее, настолько тихий, что я даже не уверена, что он может услышать его из-за моих прерывистых вдохов и не слишком впечатляющих ударов, когда мое тело начинает сдаваться.

Как бы сильно я ни хотела притвориться, что я сильная, что я могу постоять за себя против него прямо сейчас, я знаю, что не могу.

Наркотики все еще циркулируют в моем организме и угрожают отправить меня обратно во тьму.

— ААХ, — кричу я, чувствуя, что соскальзываю, но прежде чем я успеваю отстраниться, сильные руки обхватывают мое тело, и я прижимаюсь к твердой груди.

Мерзкий всхлип вырывается из моего горла, когда его хватка усиливается.

Я извиваюсь против него из принципа. Я не хочу желать его комфорта, его тепла, его силы, но, черт возьми, мое тело тает в нем, несмотря на отказ моего мозга.

Большие, жирные, уродливые слезы капают с моего подбородка, когда я теряю себя в его объятиях, в его запахе, в его утешении.

Я понятия не имею, как долго мы так стоим, я дрожу и рыдаю в его объятиях, а он физически поддерживает меня, пока я разваливаюсь на части.

Я знаю, что позже пожалею об этом, показав ему, насколько я слаба и уязвима, но я бессильна остановить это.

Мои глаза щиплет от количества пролитых слез, а горло саднит от смеси криков и раздирающих тело рыданий, которые вырываются из него.

Я понятия не имею, сколько времени это занимает, но в конце концов я плачу, пока не теряю сознание. Я смутно осознаю, что мои ноги поднимаются с холодного пола, но это все. Я слишком потерялась в его тепле и безопасности, которые обеспечивают его руки.

Я вытягиваю ноги, сразу замечая, что больше не лежу на твердой кровати, на которой меня заставляли сидеть в этой крошечной холодной камере, сколько бы я там ни находилась.

Моргая, открываю воспаленные глаза, с моих губ срывается вздох, когда я осознаю, где нахожусь.

Спальня Тео.

Заставляя свое тело двигаться, я подтягиваюсь так, что сижу, прислонившись спиной к спинке кровати, и оглядываю темную комнату.

Жалюзи все еще закрыты, но нет никаких сомнений в том, что сейчас середина ночи.

Протирая глаза ото сна, я откидываю свои непослушные волосы с лица.

Судя по всему, мне неприятно думать, как долго я была не в себе, как долго я была пленником внизу.

Но почему? Зачем запирать меня там, внизу, только для того, чтобы снова привести сюда?

У меня голова идет кругом от всего этого неизвестного.

Взглянув налево, я нахожу то, что уже знала.

Я одна.

Кровать застелена, так что он, вероятно, здесь не был.

Я отчаянно хочу снова свернуться калачиком под теплыми простынями и пожелать, чтобы моя реальность исчезла еще на некоторое время — не то чтобы я была настолько глупа, чтобы думать, что она немедленно не вернется ко мне в виде кошмара.

Я содрогаюсь, когда думаю о том, от чего я проснулась в той камере. Это казалось таким реальным, ненависть в глазах Тео, когда он смотрел на меня сверху вниз. Такой грубый.

Дрожь пробегает по мне, и когда я смотрю вниз, я обнаруживаю, что толстовка с капюшоном и спортивные штаны, которые я украла в «необходимости сбежать», были заменены одной из рубашек Тео.

Он переодел меня. Он устроил меня поудобнее. Почему?

Мой желудок громко урчит, и это, наряду с острой потребностью в туалете, означает, что я не ныряю обратно под одеяло и не пользуюсь максимальным комфортом. Вместо этого я отбрасываю их назад и направляюсь в ванную.

Мои ноги немного более устойчивы, чем в прошлый раз, когда я ими пользовалась, и после того, как я помочилась и почистила зубы, я понимаю, что в голове у меня тоже меньше тумана.

Я могу только надеяться, что это означает, что я не сломаюсь и не прижмусь к нему, как только увижу его.

От одной мысли о том, как он утешал меня, огонь разгорается в моих венах.

Как он смеет?

Как, блядь, он смеет стоять там и обнимать меня, как будто у него есть хоть какое-то право пытаться собрать меня воедино после этого? Он был тем, кто разбил меня вдребезги в первую очередь.

Я вылетаю из ванной с моей новообретенной яростью, подпитывающей мои движения.

Найдя новую пару спортивных штанов, я туго завязываю пояс и выхожу из спальни, более чем готовая разобраться с ним.

Мне нужны ответы. Их чертовски много.

Но вскоре я понимаю, что в ближайшее время я их не получу, потому что этого придурка здесь даже нет.

Я обыскиваю каждую комнату, не находя никаких свидетельств того, что он просто выскочил куда-то по-быстрому.

— Где ты, черт возьми, находишься? — Рявкаю я, направляясь в помещение, похожее на его кабинет, на противоположной стороне квартиры от его спальни.

В центре комнаты стоит огромный глянцевый черный письменный стол, из которого открывается вид на раскинувшийся за ним город. Вдоль стен выстроились книжные шкафы.

Здесь темно, сурово и чертовски красиво, как и во всем остальном его доме, но я не могу не закатить глаза при виде этого.

— Кем, черт возьми, ты себя возомнил, Теодор Чирилло? Ты принц, а не гребаный король, — бормочу я, опускаясь в его совершенно нелепое кресло с высокой спинкой и уставившись на город вдалеке.

И подумать только, я думала, что кресло в его спальне было его троном.

Очевидно, я была неправ.

Как и следовало ожидать, на столе нет ничего, кроме его компьютера.

Я включаю его, затем роюсь в раздражающе аккуратных ящиках в надежде что-нибудь найти, но там нет ничего интересного.

Сев, я натыкаюсь на экран с его паролем.

— Черт, — бормочу я. Но я знала, что это произойдет.

Найти эту папку под кофейным столиком было чистой случайностью. Тео ни в коем случае не беспечен. Даже если бы мне удалось правильно угадать его пароль, было бы наивно предполагать, что дальше все пойдет как по маслу.

Я вряд ли найду папку с моим именем, в которой хранятся все ответы, в которых я отчаянно нуждаюсь.

Нас бы здесь не было, если бы он хотел все упростить.

Он хочет, чтобы я работала ради этого, это очевидно.

Я понимаю, что он еще больший садист и психопат, чем я первоначально думала.

Он мог бы рассказать мне все это, но нет. Он все скрывал, заставляя меня играть в его игру.

Он заполучил меня именно туда, куда хотел.

Он болен.

Чертовски больной.

Даже не сумев преодолеть первый барьер, я запускаю его мышь через всю комнату. Она разбивается о окна от пола до потолка, но мне от этого не становится легче.

— Засранец, — шиплю я, продолжая обыскивать квартиру.

Должно же что-то быть. По крайней мере, моя гребаная сумка и телефон.

Конечно, он не оставил бы меня здесь без возможности связаться с ним?

Стал бы он?

Оказывается, ответ «да», потому что я не нахожу ничего из своих вещей. Я даже не нахожу его планшета или чего-нибудь полезного.

— К черту это, — бормочу я, отказываясь от всего этого.

Устремляясь к входной двери, я твердо намерена сделать то, что должна была сделать прошлой ночью, и просто уйти.

Возможно, я потеряла ключ от мотоцикла, и ящик, в котором лежат остальные, теперь может быть пуст, но это меня не остановит.

Я пойду пешком. Автостопом. Мне, блядь, все равно, лишь бы это унесло меня отсюда. От него. Я просто хотела бы, чтобы воспоминания и кошмары было так же легко оставить позади.

Я щелкаю замком с внутренней стороны двери и поворачиваю ручку. Внезапно мне становится немного легче дышать, зная, что я вот-вот избегу этой гребаной катастрофы, но, когда я тяну, дверь не двигается.

— Черт, — шиплю я, поворачиваясь к биометрической панели рядом со мной.

Там горит зеленый свет, поэтому я наивно приложила к нему руку, вспомнив, что делала именно это, когда мы вернулись сюда в пятницу вечером. Но, в отличие от того раза, ничего не происходит.

Ну, на самом деле, это неправда. Насмешливый зеленый огонек становится красным, отказываясь принимать мой отпечаток.

— Чееерт, — рычу я, дергая за ручку в бессмысленной попытке сорвать ее с петель. — АРГХ.

Я приваливаюсь спиной к двери, моя грудь тяжело вздымается, а перед глазами все расплывается от разочарования.

— Я, блядь, ненавижу тебя, Тео Чирилло, — кричу я в тишину коридора.