Девочки-лунатики

Глава 3

Москва, улыбнувшаяся поначалу каменными губами, вдруг резко сменила милость, если не на гнев, то на высокомерное равнодушие, словно к брошенному у подъезда котенку. Мол, вот тебе шанс вбежать внутрь, авось кто сердобольный даст миску молока, но если пнут сапогом по морде — не обессудь. Перед столицей все равны.

Карина считала, что уж ей-то не придется мучиться, и ошиблась в одночасье.

По дороге она злорадно посмеивалась про себя, глядя на Олесю и Наташу, которым светило в лучшем случае пристроиться на многочисленные рынки, по соседству с гастрабайтерами: немытыми, запуганными, с вороватыми глазами. И, хотя она от природы была не злой, сытое превосходство перед отчаянно трясущимися девчонками приятно грело душу.

Ее саму на вокзале встретила тетушка Маргарита, в столице обосновавшаяся давным-давно. Обрубив неуклюжие попытки Наташи навязаться следом, Карина издали помахала тетке и торопливо покатила по перрону свой чемоданчик.

— Хороша, — одобрительно сказала тетка, подставив щеку для поцелуя. — Худовата немного, но анорексички нынче в тренде.

— Я не анорексичка, — фыркнула Карина. — Поверь мне, я очень хорошо кушаю.

— Это меня огорчает, — парировала Маргарита. — Женщина я одинокая, помочь некому, а тут на шею сиротка навалилась, да еще и жрать в три горла будет. Пойдем уже, сиротинушка… Кстати, что за девицы провожают тебя тоскливыми взглядами?

— Да так, попутчицы, — неопределенно ответила Карина. — Хорошо выглядишь, Рит.

— Будь тут твой папаша, я бы ответила: ты меня еще голой не видел. Очень уж он смущался по молодости, когда за маманей твоей бегал. Шокировала я его, беднягу. А тебе просто спасибо. Стараюсь, как могу.

Для своих сорока с хвостиком Маргарита действительно выглядела очень хорошо. Семейное сходство с племянницей просматривалось отчетливо. При беглом взгляде они смотрелись, как мать и дочь, но отчаянно молодившаяся Маргарита никогда бы не призналась, что в два раза старше племянницы.

Ехать пришлось через всю Москву. Карина с любопытством озиралась по сторонам, высовываясь из окошка Маргаритиного «опеля», но потом заскучала и принялась отчаянно зевать. Москва, большая, шумная, от Екатеринбурга не слишком отличалась. Такие же улицы, такие же магазины, и даже пробки такие же, дышащие смрадом, с лающими друг на друга водителями. Устав, она откинулась на сидение и на вопросы тетки отвечала скупо. Впрочем. Марго беседой особенно не докучала, следила за дорогой, на которой чувствовала себя не слишком уверенно.

Доехав, Маргарита долго парковалась под насмешливым взглядом племянницы. Воткнув машину между двумя джипами, она с трудом вылезла наружу, выволокла из багажника чемодан Карины и сунула его племяннице.

— На. К третьему подъезду кати.

Двор-колодец был так заставлен машинами, что даже для пешеходов они создавали определенные трудности. Карина послушно двинулась к подъезду, окаймленному кустами давно увядшей сирени, и клумбами, на которых отчаянно цвели немудреные анютины глазки. На скамеечках, потертых, с выцветшей краской, сидели подъездные старушки, на Карину смотрели с любопытством, а на Маргариту — с неудовольствием.

— Как же ты завтра отсюда выберешься? — с сочувствием спросила Карина, глядя на глыбищи внедорожников, зажимавших «опель» с двух сторон.

— Да они раньше уедут, не парься. Сама видишь, больше некуда машину приткнуть.

Они сообща закатили чемодан по ступенькам, пыхтя от усердия, заволокли его в лифт и поднялись на шестнадцатый этаж.

Двери открылись. Маргарита и Карина вывалились на лестничную клетку и едва не врезались в молодого парня.

— Здравствуйте, Маргарита Игоревна, — вежливо поздоровался парень. Марго расплылась в льстивой улыбке.

— Здравствуй, Мишенька. Папа с мамой не вернулись?

— Пока нет, — ответил Миша, но смотрел при этом почему-то на Карину, словно ей было какое-то дело до его родни.

— Ну, будут звонить, передавай привет, — кивнула Марго, а потом, словно опомнившись, подтолкнула Карину кулаком в спину, как маленькую. — Это, кстати, моя племянница. Тоже собирается в МГИМО поступать. Не возражаешь, если она как-нибудь вечерком зайдет, проконсультируется?

— По поводу экзаменов?

— Ну, да. Ты вечером дома?

Миша наморщил нос и неопределенно пожал плечами.

— Не знаю, честно говоря. Лучше завтра днем, часа в три. О’кей?

Улыбка у него была приятная. Карина против воли улыбнулась, подавив желание поправить волосы.

— Ну и чудненько, — обрадовалась Марго. — Она завтра забежит.

— До свидания, — ответил вежливый Миша, а потом, глядя на Карину, добавил: — Пока!

— Пока, — ответила она.

Миша шагнул в лифт. Двери закрылись, и кабинка с шумом уехала вниз. Улыбка сползла с лица Марго.

— Сучонок, — припечатала она, дождавшись, когда стихнет грохот лифта, и открыла дверь квартиры. — Входи. Погоди, я чемодан вкачу.

Карина, вздернув вверх брови от изумления, вошла в просторную прихожую следом за теткой. Навстречу выскочило лысое чучело — кошка породы донской сфинкс, прекрасная в своем безобразии, с роскошными египетскими глазами, лопоухая, как заяц. На Карину кошка посмотрела, вытаращив глаза, но не подошла. Вопросительно мяукнув, она стала тереться о ноги хозяйки.

Марго гремела замками и отпихивала кошку ногой. Если смотреть со стороны хвоста, задние лапы животного напоминали куриные окорочка, голые, жалкие, а вот глаза у донского сфинкса были просто потрясающими.

Совсем, как у соседа. Загадочные, волнующие.

— Чего это ты его так? — спросила Карина, вытряхивая из головы образ куриных окорочков, суетливо мельтешащих по квартире.

— Кого? А, Михасю-то? Да потому что он сучонок и есть. Вежливый, сладенький, как пряник. Глазки пуговками, а нутро гнилое. Из категории уродов, которые в детстве мучают кошек.

— А он мучил?

Откатив чемодан в сторону, Марго ткнула пальцем в дверь.

— Уфф… жарища какая… Ванная там. Ты, наверное, помыться хочешь с дороги… Что ты спросила?

— Я спросила: с чего ты решила, что Миша мучил кошек? Сама видела?

— Если бы видела, я бы ему, поганцу, руки вырвала!

— Тогда откуда мнение? Вроде приятный парень…

— Сама не знаю. Скользкий он какой-то, — вздохнула Марго. — И врун паталогический, это я давно поняла, как в старом мультике про Мурзилку… Ну, ты не помнишь, наверное, молода очень. Был там такой персонаж, приличный на людях, и урод внутри, так его Мурзилка на чистую воду вывел. Вот и Мишаня такой. Это говно учится в МГИМО, такой вот пердюмонокль. Смотри, как я ловко срифмовала!

— Талант, — похвалила Карина и пошла мыться.

Пока она лежала в ванне, тетка громко топала по квартире, включила телевизор, а потом удалилась на кухню греметь посудой. По этот аккомпанемент Карина почти задремала в прохладной воде. Жизнь казалась прекрасной.

За ужином Маргарита рассказала о своем новом ухажере, летчике, «разумеется, женатым на какой-то фифе», и недвусмысленно намекнула, что Карине иногда придется гулять на воздухе по вечерам.

— Он к тебе приходит что ли? — спросила она.

— Ну, не мне же к нему, — фыркнула Маргарита. — Там фифа, теща, дети. Полный комплект. Как ты себе реально представляешь эту ситуацию? Сидят они за вечерними пельменями, и тут я, с воплем: «Елочка, зажгись!»

Маргарита хохотнула, а Карина, раскапывая ложечкой салат, небрежно поинтересовалась:

— Значит, на тебе он не женится?

— Нет, конечно.

— Тогда зачем тебе это счастье?

Маргарита навалилась на стол грудью и ласково произнесла:

— Рыбка моя, доживешь до моих лет, поймешь: лучше приходящий, чем вообще никакого. Мужик должен радовать женщину, а гвоздь в стенку я и сама вколочу. Ешь, и иди, отдыхай с дороги. Завтра съездим в твое МГИМО.

В институт они действительно съездили с самого утра. Карине хотелось проникнуться атмосферой этой альма-матер, вдохнуть кипучую студенческую жизнь полной грудью, хотя она и понимала бессмысленность этой романтической дури. Ну, институт, и что?

После обеда она, как и планировала, зашла в гости к соседу, но Миша, пребывающий в жутком похмелье, особо ничем не помог, а блондинистая подружка, валявшаяся на тахте, смотрела на гостью волком, так что Карина спешно ретировалась. Вечером же ей пришлось долго гулять по двору, потому что к тетке явился кавалер: высокий, усатый, напоминающий знаменитого Мимино.

Марго, раскрасневшаяся и довольная, была гостю рада и быстро вытолкала Карину за порог, пока востроглазый кавалер отвешивал девушке дежурные комплименты. За две недели, впрочем, Марго выставляла ее всего дважды.

Оставшееся время до зачисления, Карина долго штудировала учебники, до ночи сидела в сети, выискивая ответы на самые каверзные вопросы, и, наконец, ранним утром отправилась на экзамены. В своем поступлении она ничуть не сомневалась: по результатам ЕГЭ проходила, осталось только сдать малюсенький экзамен, плевое дело!

Итоги были печальными. Из вывешенных списков, Карина узнала, что провалилась, окончательно и бесповоротно.

Марго утешала ее долго, неуклюже, убеждая, что жизнь на этом не заканчивается, но потом затихла и ушла готовить ужин. Просидев в комнате в одиночестве, Карина поплелась следом, уселась на табурет, подогнув под себя ногу.

— Что делать думаешь? — поинтересовалась Марго с деланным равнодушием. Видно, больше утешать не хотела. От кипящей кастрюли шел пар. Кошка сидела на полу и внимательно наблюдала за хозяйкой: а ну как мяска бросит?

Карина вздохнула.

Она не хотела признаваться себе, что проиграла, и тем более не хотела возвращаться в Екатеринбург. В Москве ей понравилось гораздо больше. Этот холодный город открывал такие возможности, которые ей и не снились. Однако выхода не было. Даже если она решит остаться, от Марго надо съехать в короткие сроки. Тетка не отличалась терпением, и явно не желала жертвовать личной жизнью. Нужно было срочно искать квартиру и работу.

Все это, не особо стесняясь в выражениях, Карина выложила тетке. Марго думала, помешивала варево и грызла остывший тост, сосредоточенно разглядывая плиту.

— И куда ты сможешь работать пойти? — задумчиво произнесла она. — Продавец-консультант? Или будешь в Макдональдсе вопить: «Свободная касса»? Есть еще рынок как вариант.

— Не знаю, — убитым голосом произнесла Карина. — Ну, не получится, уеду домой, что поделаешь? Можно, конечно, на курсы записаться какие-нибудь, поработать годик перед поступлением. Платно я не потяну. Нет у нас таких средств. Дома проблем хватает.

Марго помолчала, догрызла тост и решила сварить кофе.

— Честно говоря, я не особо одобряла твое желание куда-то поступать, — не поворачиваясь, сказала она. — Ну, зачем, скажи, тебе дались эти международные отношения, маркетинг и прочая лабуда? Да, я понимаю, дипломаты и все такое, престижный вуз, диплом… А дальше? Неужели карьера для женщины — самое главное?

— Я всегда хотела быть кем-то, Рит, — апатично сказала Карина. — Из кожи вон лезла. Да, я хочу себе престижную работу, хочу карьеру. Если ты намекаешь на семью, то в роли домашней клуши я себя не вижу. Да, я хотела бы остаться в Москве, хотя бы на год, попробовать зацепиться. Но куда мне пойти? Профессии нет, диплома нет… Я же ничего не умею!

Марго молчала, помешивая черную жижицу. Терпкий аромат кофе расползался по кухне, забивая запах куриного супчика. Кошка лежала на полу, поджав под себя лапы, иногда раскрывая свои ленивые глаза, чтобы обозреть окрестности, не случилось ли чего непредвиденного.

Разлив кофе по чашкам, Марго бросила критический взгляд на кипящий суп, вынула овощи из холодильника и стала щедро рубить их, бросая в громадную салатницу. Под ее быстрыми пальцами только и мелькали расчленяемые помидоры, огурцы, красный и желтый перец. Подумав, она вынула из холодильника бутылку мартини. Проблемы племянницы были безжалостно отодвинуты на второй план.

Подумаешь, не поступила? Что тут такого? Беду надо заесть и запить, и тогда из проблемы она превратится в мелкую неприятность.

Карина, которой бы и кусок в горло не полез, подперла голову рукой, пощупала ледяной лоб и уныло констатировала:

— Ну, как-то так. Придется, наверное, домой ехать.

— Чушь это все, — решительно сказала тетка. — Полно возможностей неплохо устроиться и тут. Лично я бы не советовала тебе терять год. Не можешь учиться — иди работать.

— Ха! — саркастически хмыкнула Карина. — Куда идти-то? Ты же сама про рынок талдычила.

— Ну, зачем же сразу на рынок, — ответила Марго и вдруг хищно улыбнулась. — Я вот тут подумала… Ведь есть же курсы стюардесс.

Она не заметила, как пролетел остаток лета, как пожелтели и скрутились листья кленов и каштанов.

Вопреки протестам Марго, Карина все же уехала домой, чтобы не обжирать тетку: «одинокую, несчастную женщину», как та сама себя называла, припадочно закатывая зрачки, что виднелись только белки глаз.

Родители, разумеется, поднялись на дыбы, узнав об ее планах, долго убеждали не морочить голову и поступить в приличный колледж, раз уж с институтом не вышло, или попытаться найти работу в городе.

— Далась тебе эта Москва! — кипела мать, швыряя белье в стиральную машину. — Что там, медом намазано? И что это за профессия — стюардесса?

— Бортпроводник, — машинально поправила Карина.

На душе было муторно, гадко. Она и сама сомневалась в выборе, хотя и находила довольно привлекательной мысль, как будет красоваться в отутюженной форме на высоте десяти тысяч метров, улыбаясь пассажирам бизнес-класса.

— А хоть и бортпроводник, — не унималась мать, нервно тыкая в кнопки. — Это же только название красивое. А на деле что? Официантка! Уборщица! Подавала!

— Мам, я уже все решила.

— Решила она… А то, что самолеты падают слышала? Хочешь нас осиротить с отцом?

Кажется слово «осиротить» к данному обстоятельству не очень подходило, но вспомнить нужное мать не смогла, а Карина помогать не собиралась, мрачно прихлебывала остывший чай, думая, что, возможно, мать права. В самом деле, что это за профессия? Какие есть перспективы?

Никаких. Летящая официантка. Если повезет, можно посмотреть мир. Если не повезет — будешь планировать по городам и весям России и ближнего зарубежья, маршрутом Москва-Магадан, с вероятностью выйти на пенсию в сорок пять лет. То еще утешение.

Маргариту родители не одобряли, считали безалаберной, за неустроенную личную жизнь, легкомыслие, за глаза упорно называли «шалавой» и считали, что раз за сорок лет она не смогла ни замуж выйти, ни ребенка родить, ее мнением можно пренебречь. Карина смутно помнила, что с отъездом Марго в Москву был связан какой-то дикий скандал, и мать потом несколько лет с сестрой не поддерживала связи. Помирила их только бабушкина смерть и вынужденная битва за наследство, которое оспаривал отчим Маргоши и Карининой матери, пропойца и бабник, сохранивший к семидесяти шести не только боевой дух, но и стойкую потенцию. Едва успев схоронить жену, отчим привел новую бабу, молодуху лет сорока, которая стала спешно требовать официального брака.

— Она не замуж хочет, а овдоветь, — мрачно предрекала Марго. — А потом квартиру оттяпает, и хрен мы чего получим.

Квартиру удалось отстоять. Оскорбленный отчим, правда, остался жить там до самой смерти, но права собственности не имел, что было признано судом, на который помирившиеся сестры пошли с тяжелым сердцем.

Похоже, теперь хорошим отношениям вновь пришел конец…

— А Ритке, заразе, я пасть порву за такие советы, — бушевала мать. — Ты хоть понимаешь, что стюардесса, как правило, баба с неустроенной личной жизнью?

— Почему это?

— Потому. Они же как менты, как врачи — все время на тревожной кнопке. В воздухе большую часть времени, когда семью-то заводить? И, между прочим, начальство предпочитает именно незамужних и бездетных, чтобы больничные реже брали из-за ребенка.

— Мам, полно замужних стюардесс.

— Да? Ну-ка, назови хоть одну.

— Мам, — поморщилась Карина, — ну, причем тут это? Мы не вращаемся в кругу стюардесс. Я уверена, что у них разные судьбы. Да и не собираюсь я всю жизнь летать и разносить курицу и рыбу. Я, может, еще и не пройду. А если повезет, полетаю годик, поступлю в институт, и все будет хорошо.

— За годик много чего может случиться.

— Ну что ты каркаешь! — рассердилась Карина и, с грохотом поставив кружку на стол, вышла прочь.

Неудовольствие родителей било по истрепанным нервам гораздо сильнее, чем она думала. Мать продолжала уныло предрекать всякие беды, а отец так и подавно объявил бойкот, предпочитая не общаться со строптивой дочерью. Карина думала, что зря не послушалась Марго и не осталась в Москве. Прожили бы как-нибудь до осени, ничего страшного. Но еще больше она жалела, что рассказала родителям об идее тетки. Впрочем, Марго сама позвонила, радостно чирикала в трубку, убеждая сестру в правильности выбора Карины.

«Делать вот ей нечего было, — думала Карина, предпочитая не вспоминать, что первоначально план стать бортпроводником озвучила сама. — Жила бы сейчас и горя не знала».

Тем не менее, несмотря на протестующие вопли, она решила ехать в Москву, тем более, что взбешенная непреклонным мнением сестры Маргарита заранее застолбила ей место на курсах. Требовалось только пройти собеседование и медкомиссию. Единственной проблемой оставалось только то, что курсы начинались осенью, до которой надо было дожить.

Грозовая атмосфера, расползавшаяся по квартире, гнала Карину на улицу. Она бесцельно шаталась по городу, избегая школьных подруг. Ей было стыдно, что она, одна из лучших учениц класса, осталась не у дел. Вечерами она выходила «выгулять кота», толстого белого кастрата, который весь день не проявлял к прогулкам никакого интереса, но вечерами усаживался у дверей, и, если на него долго не обращали внимания, утробно выл и царапал косяк. Во дворе кот быстро орошал кустики мальв и оставленные без присмотра машины, или сидел на клумбе, отклячив мохнатый зад, после чего брезгливо закапывал очередную кучку.

В конце августа, уже получив несколько напоминаний от Маргариты, Карина стала собираться в дорогу, игнорируя всхлипы матери и молчание отца. Разговаривать с ними не было ни сил, ни желания. Погода, словно чувствуя настроение семьи Снежиных, тоже испортилась. Несколько дней подряд дул холодный ветер, моросил дождь, а деревья, словно спохватившись, начали стремительно желтеть.

В последний день, Карина вышла прогуляться, мысленно прощаясь с Екатеринбургом навсегда.

— Каринка?

Она обернулась, увидела Леху, выгуливавшего белого лабрадора, почти до ушей устряпанного в грязи, и изобразила на лице радость, которой не чувствовала.

— Леша, привет!

Он подскочил, радостный и счастливый. Пес вертелся рядом, повиливая хвостом, проявляя максимум дружелюбия. Они вообще были удивительно похожи, особенно глазами, преданными, шоколадно-карими.

«Стану замужней дамой, обзаведусь квартирой, а потом заведу лабрадора», — решила Карина и почесала собаку за ухом.

Она вспомнила, что в школе Леха вроде бы пытался за ней ухлестывать, но делал это как-то робко, словно не определившись в своих желаниях. А потом его перехватила отважная Олеська, предложив то, к чему Карина была не готова. А вспомнив, Карина почувствовала обиду и злость. Ей захотелось уйти, но эта парочка стояла рядом, виляя хвостами от радости, если можно так выразиться.

— Я думал, ты в Москву уехала, — сказал Леха и тоже погладил собаку. Лабрадор задрал голову кверху и посмотрел на хозяина с обожанием.

— Я и уехала, — ответила она. — И снова уезжаю.

— Учиться?

— Ага, — ответила она, решив не сообщать, что учиться едет не совсем туда, куда планировала.

— Круто, — промычал он неуверенно и потоптался на месте. Карина ждала с вежливой улыбкой, не зная, как отделаться от одноклассника.

— Ну, мне пора…

— У тебя телефон прежний?..

Они произнесли это одновременно и неуверенно рассмеялись.

— Да, прежний, — ответила Карина. — Звони. Если будешь в Москве, пересечемся где-нибудь.

— Ага. Ладно. Слушай, а ты Олеську не знаешь как найти?

После слов об Олеське, Карина раздраженно поджала губы и едва нашла в себе силы любезно ответить.

— Нет. Мы как-то потерялись. Я даже не в курсе, в Москве ли она до сих пор.

— В Москве, — отмахнулся Леха. — И Натаха тоже там. Только на звонки не отвечают.

— Если увижу, попрошу позвонить, — сказала вежливая Карина, и торопливо взглянула на часы. — Ты прости, но мне надо уже… того. Я ночью уезжаю.

— Пока, — повторил Леха.

Ей показалось, что он сказал это как-то вяло, словно был огорчен ее отъездом, но теперь до переживаний Лехи Карине не было никакого дела. Она быстро зашагала прочь, не оборачиваясь, и не имея представления, что Леха смотрит ей вслед с непонятной тоской.

— Почему вы решили стать бортпроводником?

— Мне нравится эта профессия. Я хорошо лажу с людьми, контактна, общительна, доброжелательна. Я считаю профессию бортпроводника очень ответственной. Она отображает лицо компании.

Разговор, естественно, проходил на английском языке, который Карина знала очень неплохо, а вот ее собеседнику не мешало бы поставить произношение. Очень уж грубо он произносил сочетание латинских «th» что в его исполнении звучало то как «ф», то как «с», а «r» он и подавно рычал с поистине русским размахом, не пытаясь смягчить. Особенно Карину позабавило его произношение слова «answer».

— Ансе зе квешшенс, ансе! — вдалбливала это на уроках английского учительница. Ни в коем случае не «ансвер», запомните это раз и навсегда!

Собеседник упорно говорил «ансвер», отчего ей хотелось фыркнуть, но Карина мужественно терпела, отвечала на протокольные вопросы собеседования казенными сухими фразами, которые были готовы услышать от нее члены приемной комиссии.

О том, что вожделенный вуз сделал ручкой, а родители приняли ее идею в штыки, Карина благоразумно умолчала.

Девушек, желающих стать стюардессами, оказалось удивительно много, но этапов прохождения собеседования было несколько. После провала в институте Карина особенно не волновалась. Пройдет — хорошо. Не пройдет, тоже ничего страшного, родители, во всяком случае, останутся довольны.

— Главное в нашем деле, это ноги, — вещала Сашка. — Если есть ноги, языки можно не учить.

— Я думала, языки как раз главное, — возразила Лада, прислонившись к стенке. Ее явно колотило от волнения. Она то и дело хрустела костяшками пальцев, отчего Карина вздрагивала.

Сашка усмехнулась.

— Поверь мне, языки совершенно ни при чем. Видишь вон тех толстух? Спорим, их не возьмут, несмотря на языки. Знаешь почему?

— Почему? — спросила бесхитростная Лада.

— Корма между кресел не пройдет, — захохотала Сашка и шлепнула себя по заднице. Карина усмехнулась.

С Сашкой Денисовой и Ладой Надежиной она познакомилась в длинной очереди, перед заполнением документов. Курсы бортпроводников, парней и девушек, устраивала сама авиакомпания, постоянно нуждавшаяся в кадрах. Дело это было вполне обыденное. По словам Сашки, бойкой брюнетки с хрипловатым голосом, эти курсы были лучшими, но и требования здесь были жестче, чем везде. По окончании курсов, компания отбирала всего пять-шесть человек и, фактически сразу, после испытательных тридцати часов полета, направляла на хлебные международные рейсы.

— А остальные что? — робко спрашивала анемичная Лада, худенькая блондинка с такой белой кожей, что она, казалось, светилась изнутри.

— Остальные тоже устраиваются. Но не сюда. Поверь, безработных стюардесс не очень много, — вещала Сашка.

Оказалось, что Сашка, настырная и пробивная, вообще не говорит даже на английском, ограничившись набором скудных фраз и ругательств. Лада неплохо говорила на немецком, и худо-бедно могла объясниться на итальянском. Зато в отличие от Карины и Сашки, летала часто и могла давать краткие комментарии по истории европейских стран.

После формального допроса, включающего в себя основные вопросы о здоровье, знании других иностранных языков, опыта работы в обслуживающей сфере, возможной клаустрофобии, переноса смен часовых поясов и перепадов давления, Карину попросили пройтись по комнате.

Она отошла к дверям и спокойно, как манекенщица на подиуме, отпечатала шаг до самого стола комиссии, развернулась и прошлась обратно. И снова назад, ослепительно улыбаясь.

— Спасибо, Карина… Снежина, — сказал по-русски мужчина лет сорока, с удовольствием следивший, как мелькают ее колени.

— Вам спасибо, — автоматически ответила она, а потом, спохватившись, добавила: — Я прошла?

Мужчина рассмеялся, остальные члены комиссии тоже улыбнулись.

— Пока только первый этап. Дальше ВЛЭК. На второй этаж поднимитесь.

Карина вышла, не совсем сообразив, куда надо идти и что делать дальше. У порога ее ждала Сашка.

— Прошла?

— Вроде да. Сказали — дальше какой-то ВЛЭК. Это что?

— Медкомиссия. Врачебно-летная экспертная комиссия. Это на втором этаже… Давай, дуй, и скажи, что я за тобой, если пройду, конечно… На английском собеседование прошло?

— Да.

— Хреново, — закручинилась Сашка и, ловко оттерев от дверей очередную претендентку, бодро сказала: — Ничего, прорвемся. Беги!

— А Лада где?

— В сортире. Пучит ее на нервной почве, — хохотнула Сашка и исчезла за дверью.

Вместе с поредевшей толпой девушек и парней Карина прошла медкомиссию, мужественно вытерпев все испытания. Особенно тяжело далась ей проверка вестибулярного аппарата. Карину усадили в кресло, пристегнули ремнями и несколько раз энергично покрутили вокруг своей оси. Она мысленно поблагодарила Сашку, предупредившую о необходимости держать голову прямо, изо всех сил стараясь следовать ее совету. Карина видела, как девушку, которая склонила голову влево, тут же забраковали. Стиснув зубы и зажмурившись, она выждала несколько оборотов кресла, не пошевелив головой ни на йоту.

Все остальное показалось сущей ерундой.

Она заполнила оставшиеся формы и на деревянных ногах вышла на улицу, плюхнулась на скамейку, где просидела с полчаса, чувствуя, как откатывает адреналиновая волна, а ноги слабеют и трясутся в коленях. Карина увидела, как по ступенькам бегут Сашка и Лада, и обессилено помахала им рукой.

— Мы прошли, — возбужденно сказала Сашка, а потом, озабоченно посмотрела на ее бледное лицо. — А ты?

— И я, — ответила Карина.

— А чего сидишь с кислой мордой? — удивилась Сашка, схватила Карину за руки и потянула на себя. — Поднимай задницу, праздновать будем!

В наушниках повизгивал знаменитый шансонье, на сей раз объединившийся с модным рэпером. Оба обещали, что уедут жить в Лондон. Карина, дремавшая в метро, тоже хотела в Лондон, но еще больше спать и есть. В вагоне было холодно, пахло мазутом, людским потом и усталостью. Серые, вытянутые лица с полуприкрытыми глазами были совершенно одинаковыми.

Судя по ним, все хотели есть, спать, и, возможно в Лондон, поближе к королеве, подальше от родины, с ее мазутными поездами.

Интересно, вяло подумала Карина, почему в метро Бангкока, где она однажды побывала, нет никакого запаха, нет бомжей в подземных переходах, и ужасных, наполовину ободранных рекламных постеров? Почему у нас все иначе?

«Потому что это твоя родина, дочка», — хмыкнула она про себя, и от этого даже немного проснулась. А проснувшись, поежилась, представив, что ей еще минут пятнадцать шлепать до школы по грязным, сырым улицам. Можно, конечно, на маршрутке, но в час пик влезть в нее весьма проблематично, плюс пробки. Уж лучше пешочком.

Два месяца обучения медленно подходили к концу, и Карина думала о будущем с легким страхом.

Родители так и не сменили гнев на милость. Мать по телефону разговаривала холодно, сухо, не сообщая никаких подробностей и не желая знать, как проходит обучение. Карина, для которой подобное было в диковину, поначалу пыталась как-то устаканить отношения, но потом скуксилась и перестала звонить, отделываясь дежурными смс.

Обучение оказалось несложным. Она, честно говоря, ожидала худшего, но по сути, хоть ей и неприятно было осознавать: мать оказалась права. Большая часть сводилась к работе обслуживающего персонала: поди, подай, принеси. Таскать тяжелую тележку, наполненную едой, было не слишком удобно, как и разливать кипяток на весу, стараясь не ошпарить клиента, но она приноровилась, и делала это автоматически.

Курс подобрался достаточно разношерстным, однако Карина ловила себя на мысли, что слушатели напоминают ей набор кукол Барби и Кенов: молодые, хорошенькие, глянцевые до пластикового лоска, с одинаково широко распахнутыми глазами. Студентов хотелось расставить по росту в красивую, ровную шеренгу, как на физкультуре, и любоваться со стороны. Как верно заметила Сашка, желающих стать бортпроводником, прежде всего, отбирали по фигуре, и те толстушки, замеченные на первом этапе, отбор не прошли. Здесь уже затевались скоротечные, яростные, как пожар, романы, выгоравшие так же быстро, как салон самолета при аварии. Вспышка — и разбежались, мальчики с девочками, мальчики с мальчиками, не было только ни одной лейсбийской связи, во всяком случае, такой, чтобы это стало заметно. При этом все учились с разной степенью успеха, но весело, задорно, словно торопясь жить.

Хуже всего дела шли у Сашки. Помимо абсолютного незнания языка, она с огромным трудом постигала тонкости общения с деструктивными пассажирами, и дважды провалила тесты, когда по требованию преподавателя остальные студенты прикидывались пассажирами, капризничали и требовали к себе особого отношения. По части доведения Сашки до состояния бешенства не было равных Ладе, которая гоняла подругу туда-сюда, а потом издевательски хохотала.

— Чего ты так психуешь? — удивлялась Карина. — Это же все понарошку, как игра.

— Как представлю, что меня вот такая стервь будет за свежим молочком или фрешем гонять, плохо становится, — злилась Сашка. — Нет, ты слышала, что она попросила? Фреш из апельсинов, причем исключительно марокканских.

— Надо было сказать, что есть только березовый, — усмехнулась Карина. — Сейчас, полено сунут в соковыжималку.

— Ага. А корова у нас в хвосте. Мы там ее доим, чтобы подать свежее молочко! — отмахнулась Сашка и, услышав, как ее вновь просят пройти тест, устало ответила: — Да иду я, чудовища!

— Иди, иди, — подзуживала Лада. — Попадется тебе аэрофлотовский вип с золотой картой, еще не так побегаешь!

У Карины таких проблем не было. Она улыбалась, подавала еду, убирала грязную посуду, не забывала напомнить псевдопассажирам вернуть спинки кресел в вертикальное положение, и довольно быстро уяснила, что нужно делать, если потерял сознание пилот. Из всех девушек курса только Лада превосходила ее в умении организовать аварийную эвакуацию, пристроить на место надувной трап и оказать первую помощь.

— И что, мы должны уметь принимать роды? — кривилась на занятиях Сашка.

— Должны, — сурово отвечал преподаватель. — Вдруг возникнет такая ситуация.

— Пусть терпит, — возмутилась Сашка. — Беременным нечего в воздухе делать…

Инструктор ласково посмотрел на Сашку и попросил ее рассказать, как действует аварийно-спасательное оборудование. На первом же вопросе Сашка запуталась, покраснела и, пробурчав что-то нечленораздельное, села на место.

Карина не отвлекалась на глупости, не могла себе позволить. Нежелание родителей ее понимать, обижало, и в то же время, она сомневалась в своем выборе, понимая, что в принципе могла бы отказаться от рискованной профессии. Недавний разговор с матерью выбил ее из колеи, и, шагая по улицам на занятия, она чувствовала в груди неприятный ком, давивший на сердце. Она завидовала Маргоше, привыкшей жить для себя, и в глубине души понимала, что родственные узы — это камень на шее, от которого надо избавляться при первой возможности. Понимая, что судьба предоставила ей шанс, и надо только грызть гранит науки, она упорно его грызла, стачивая зубы.

— Чего смурная такая? — спросила Сашка, усаживаясь за стол рядом. — Будешь пирожок?

— Да так… Буду, конечно. С чем?

Маргоша готовить ленилась, а Карине часто было некогда. Возвращаясь с занятий поздно, она падала в постель и сразу засыпала, часто голодная. Завтракать по утрам было некогда, потому в класс она вбегала под урчание в собственном животе.

— Не все равно тебе? С яблоками. Опять с мамашей поцапалась?

— Опять, — безнадежно ответила Карина. — Вчера вечером высказала: есть же нормальные профессии.

— Ага, — подтвердила Сашка, шмыгнув носом. — Поломойка, например. Прилично, безопасно. Десять тысяч в месяц. Еще дворником можно, там жилплощадь предоставляют. Лада, тебе нужна жилплощадь?

— Конечно, — фыркнула та, усаживаясь за соседний стол. Вывалив на него тетрадку, ручку и косметичку, Лада повернулась к подругам: — О чем разговор?

— Устраиваем свою жизнь. Каринке мать не велит летать. Говорит, иди в дворники за жилплощадь. Ты не хочешь за компанию?

— Хочу, конечно! А свободный угол будем сдавать гастрабайтерам.

Карина невесело рассмеялась.

— Нет, девочки, если серьезно, я не понимаю, чего ей от меня надо. В самом деле, куда мне идти? В продавцы? Или бегать с каталогами, косметику распространять? Да, в какой-то степени профессия опасная. Так ведь и на машине разбиться можно, и поезда под откос летят.

— Сосульки опять же, — серьезно подтвердила Сашка, но в глазах плясали чертенята, — очень опасно. Идешь с работы, радостная такая, вся в каталогах и косметике, а тебе бац по башке сосулькой. И все, отъехала на родину в приталенном гробу.

Все рассмеялись.

— Карин, не переживай, привыкнет она, — успокоила Лада. — Мои тоже не в восторге, но мне проще. Папашка двадцать лет летал, пока с сердцем не списали. И ничего, сейчас в аэропорту трудится, жив-здоров.

— Хорошо бы, — вздохнула Карина. — Но боюсь, это не мой случай.

— Каринка, в кабак пойдешь?

— А?

Она обернулась, с легким недоумением посмотрев на задавшего вопрос парня.

Звали парня Колей, или Колюней, но за его пухлые, румяные щеки, зловредная Сашка звала его Колясиком, бесконечно тыкала пальцем в живот и прогнозировала, что его вытолкают с курсов за лишний вес. Карина никакого лишнего веса у Колясика не наблюдала, но сама невольно стала повторять за подругой, хотя Коля обижался, требовал, чтоб его называли Николаем.

Впрочем, какой он Николай с такой сдобной ряхой? Колясик и есть.

— Говорю, в кабак после экзаменов пойдешь? Мы по три тысячи скидываемся.

С недавних пор Коля, хлопая густющими коровьими ресницами, пытался за Кариной приударить, но она не воспринимала всерьез этих студенческих увлечений, тем более, что жить им недолго, пара месяцев, а потом они разлетятся в небесах на разных самолетах, и вся недолга. Привыкнешь к такому вот красавчику, и наверняка хорошему парню, а потом и встретиться будет проблема. Так зачем зря сердце рвать?

— Пойду, наверное, — осторожно сказала Карина. — У девчонок еще спрошу.

— Спроси, — добродушно позволил Коля. — А то я Сашку с утра не видел еще.

Мотнув головой, он поскакал по коридору дальше. Наблюдавшая за этим Лада ревниво сказала:

— Везет тебе.

— Чего это? — удивилась Карина.

— Ну… так. К тебе вон персонально подошел, глазки строил, а меня даже не замечает. Может, мне тоже в рыжий покраситься?

— Тебе не пойдет, — отрезала Карина. — Ты у нас типичная скандинавская богиня.

— А толку-то? — вздохнула Лада. — Господи, холодно-то как… Совсем не греет моя рыбья скандинавская кровь.

— Ты Сашку не видела? — встревожилась Карина. — Завтра экзамены, а у нее три незачета. Не дай бог не сдаст.

— Сдаст, — равнодушно отмахнулась Лада и, поежившись, спрятала подбородок в ворот, а руки в рукава голубого, выгодно оттеняющего ее глаза, свитера. — А не сдаст, тоже без работы не останется. Пойдет на внутренние авиалинии, там люди без запросов. Будет летать в Магадан за морошкой.

— Злая ты, — прищурилась Карина.

— Я добрая, просто замерзла. И если честно, мне сейчас абсолютно все равно, кто из нас сдаст, а кто нет. Пойдем в буфет, хоть чаю горячего выпьем…

Осень, и без того противная, грязная, с серым сумрачным небом, затянутым смогом и низкими тучами, вдруг дала резкий крен в сторону зимы. Сверху то и дело сыпал снег, мелкий, колючий. В здании, где обучали летным премудростям будущих бортпроводников, еще летом начали ремонт, а потом деньги внезапно кончились, оттого в помещении температура не превышала пятнадцати градусов. Студенты кашляли и чихали, а в женский туалет на первом этаже выстраивались громадные очереди, потому что на других этажах туда и войти было страшно. Отважная Сашка, посетив уборную на втором этаже, уверяла, что из унитаза так дует, что в ушах звенит, а пол покрывается ледяной коркой. Мальчишкам, конечно, было проще, и Карина им слегка завидовала.

Буфет оказался закрыт на переучет, о чем возвещала намалеванное на обрывке картона объявление. Лада беспомощно поглядела на подругу.

— Ну, и что делать? Я так задубела, что сейчас коньки отброшу. И есть хочу.

— Пойдем в Макдональдс, возьмем кофе на вынос, — сказала Карина, торопливо посмотрев на часы. — Еще пятнадцать минут. Успеем.

— Так куртки в гардеробе!

— А мы так. Чего тут идти-то? Через переход тем более…

Лада ежилась и кривилась, с сомнением глядя на улицу, но Карина решительно подтолкнула ее к дверям.

— Давай-давай. Если бегом, мы и замерзнуть не успеем. Я тоже не завтракала сегодня, а буфет неизвестно откроют или нет.

Лада упиралась, но у самых дверей, набрав воздуха в грудь, словно перед прыжком в воду, отважно открыла дверь и бросилась на улицу. Карина побежала следом.

Они быстро пересекли улицу по подземному переходу, и буквально ввалились в Макдональдс, упоительно дразнящий ароматами котлет и картофеля фри, красно-желтое холестериновое царство клоуна, успешно прикидывающегося добряком. Увидев приветственно взметнувшуюся руку кассира, Лада торопливо бросилась туда, обогнав конкурентов.

Они взяли свой кофе и гамбургеры, завернутые в бумажки, и уже двинулись было к выходу, как вдруг Лада ткнула Карину локтем в живот.

— Гляди!

У окна сидела Сашка, томно улыбаясь, посасывая коктейль через трубочку. Рядом с ней сидел мужчина и гладил ее по руке.

— Это же наш Герман Борисович, — ахнула Лада.

Про руководителя курсов, председателя приемной комиссии ходило немало слухов. Он лично решал, кто из студентов куда распределить. Говорили, что получить роскошное международное направление через Германа Борисовича Зуева можно простым и тривиальным способом: через постель, причем он вроде бы не делал различий между мальчиками и девочками. Злые языки язвительно перемывали кости новым бортпроводникам, если те не проявляли в своей профессии особых талантов, не знали языков, не умели пользоваться оборудованием, но упорно летали за границу, причем это даже вошло в поговорку.

— Что, у Германа стажировку проходила? — говорили начинающей неумехе.

Переспать с Зуевым среди студентов считалось едва ли не подвигом, причем достаточно позорным, о котором признаваться не следовало. Он был страшен, как смертный грех: кривоносым, со скошенным набок подбородком, скверными зубами и плохой кожей, и, что куда прискорбнее, неутомим и изобретателен в постели. Но, надо отдать ему должное, сам Герман Борисович к себе в койку никого не тащил, похохатывая, что на его долю хватит красивых бездарностей. И это действительно было так. Во всяком случае, отличники учебы в романах с Зуевым замечены никогда не были.

Глядя на ужасный профиль Германа Борисовича, Карина передернула плечами. Не дай Бог такого счастья!

— М-да, — вздохнула Лада, глядя на распутную ухмылку Сашки. — Кажется, кое-кто точно полетит в Лондон.

В баре дым стоял коромыслом в прямом и переносном смысле. В прямом — тяжелые, белые клубы, пахнущие химией, струились из специальных устройств, покрывая пол, и с неохотой поднимаясь выше, чтобы выгодно подчеркнуть свет прожекторов. В переносном, потому что компания уже изрядно напилась, и теперь веселилась за столиками, отчаянно перекрикивая друг друга.

Говорить было невозможно. Слушать тоже. И даже сфокусировать взгляд на лице собеседника было проблематично от мигающих софитов и выпитой текилы. Из динамиков били басы, и Карина, неудобно сидевшая рядом с колонкой, все время морщилась.

В целом заведение было довольно неплохим, цены вполне подъемными, еда вкусной. Обслуживание, впрочем, не блистало. Официанта пришлось ждать долго, а потом, раскидав по столу тарелки, он забывал вернуться, сменить пепельницы и принести салфетки. Публика, наполнявшая бар, оказалась самой разношерстной, совершенно в московском духе: укуренная молодежь, размалеванная, с понатыканным во все части тела пирсингом, мужчины средних лет, солидные, в пиджаках и распущенных галстуках, в сопровождении дам, затянутых в вечерние платья так, что напоминали ветчину, перевязанную веревочкой, и редкие фрики неопределенного пола и возраста.

Как там поется в известной песенке? То ли девочка, то ли виденье?

За соседним столиком сидела компания молодежи. Карина видела лица только двоих: девушки лет восемнадцати, с черно-розовой челкой, закрывающей левый глаз, тоненькой, как тростинка, и парня, худого, с костлявыми плечами, нервными движениями сухих, как ветви, рук и впалыми щеками. Вид у него был самый что ни на есть наркоманский, а лицо в свете бело-зеленых лучей, казалось инфернальным, словно у выходца с того света.

Карине не было видно, что делают остальные, но эта парочка явно ссорилась. Парень что-то втолковывал девице, а она не соглашалась, мотала головой, то и дело одергивая ее назад, как лошадь отбрасывает закрывающую обзор гриву. Парень заметил, что Карина наблюдает за ним и подарил ей злобный взгляд.

Глаза у него оказались тухло-белыми, как у покойника.

Карина отвернулась с деланным равнодушием и сделала вид, что прислушивается к разговорам за столом, хотя ничего не понимала из-за грохота музыки. Сашка хохотала, отмахиваясь от приставаний рослого прибалта, имя которого на курсах Карина никак не могла запомнить: Лацис, Валдис, Янис… что-то такое. Лада, пьяненькая, привалилась к спинке диванчика, кренясь в бок, а Толику, ее соседу сбоку, похоже, только это и требовалось. Он совал ей в руки рюмку и что-то нашептывал на ухо. Карина подумала, что, похоже, у кого-то будет сегодня бурная ночь.

— Пойдем танцевать! — крикнул Коля.

— Что?

Он схватил ее за ухо и проорал, едва не оглушив:

— Пойдем танцевать! Моя любимая музыка!

Агрессивная долбежка сменилась нестареющим хитом от Шаде. Карина позволила увести себя на танцпол, заметно поредевший и распавшийся на парочки.

— Классно, да? — сказал в ухо Коля.

— Что именно?

— Ну, это все… И сидим хорошо, и повод главное. Все позади. Можно выходить на работу. Немного страшновато, правда?

Карина поспешно кивнула.

Ей и в самом деле было немного страшно. Экзамены, которые принимал всесильный Зуев, оказались не таким ужасными, и она искренне не понимала Сашку, поспешившую подстраховаться, так сказать, прикрывая тылы. Хотя, по большому счету, Сашка была по-своему права. После распределения она, как Лада и Карина получила смачный кус в виде международных полетов, хотя совершенно не знала языков. Теперь всех троих ждал месяц, а то и два практики, и только потом нормальный рабочий график, в котором в небесах они проводили бы больше времени, чем на земле.

— Ничего, — шутила Сашка, довольная, что все мучения остались позади, — лучше выглядеть будем, дольше не состаримся.

— Почему? — спросила Карина.

— Из-за недостатка кислорода, — пояснила Лада. — Бытует такое мнение, что стюардессы медленно стареют из-за этого, ну, еще из-за перепадов давления, хотя это скорее минус.

Они хотели поговорить еще, но тут грянула музыка, и все заглушила, а потом парни ловко разбили их на парочки, и продолжить разговор вовсе не получилось. Сейчас, пока Коля оттаптывал ей ноги, Карина с легкой тоской думала о курсах, которые были, пожалуй, куда веселее и интересней школьной жизни. Здесь, под громадным, как луна, зеркальным шаром, она окончательно поняла: детство кончилось.

Коля топтался на месте, жарко дышал в ухо и что-то нашептывал, а его руки шарили по ее телу, опускаясь за грань дозволенного, что ей совершенно не нравилось. Мысль отправиться куда-то с парнем, которого она едва знала, и вполне вероятно, будет крайне редко встречать в дальнейшем, Карине претила. Потому она, увидев, как Сашка и Лада нетвердым шагом встают из-за стола с сумочками наперевес, решительно оторвала влажные ладони Колясика от своей попки.

— Мне надо отойти, — сказала Карина, отметив про себя, как заплетается ее язык.

Коля посмотрел с неудовольствием, но делать было нечего, а Карина, подхватив Сашку под локоть, спросила:

— Вы в туалет?

— Мы курить, — сказала Сашка. — Неохота за столиком, душно. Ну, и в туалет тоже. Наши совсем распоясались, заказали еще текилы и, кажется, думают, что им чего-то обломится.

По виду Сашка была совершенно трезвая, чего не скажешь о Ладе, бледной до зелени.

— Я в хлам, — объявила она и пощупала себе лоб. — Девочки, чего ж я так накидалась, дура? Я ж на бухло слабенькая.

— Иди, вызови Ихтиандра, — велела Сашка и подтолкнула Ладу к дамской комнате. — Давай-давай, потом легче будет.

— Может, мне домой?

— Какое домой, окстись! Пойдем, я тебе волосы подержу. Карин, идешь?

Карина пошла. Потом долго мыла руки, слушая клокочущие звуки в крайней кабинке, где страдала Лада и недовольно бурчала Сашка. Не выдержав, она крикнула девушкам, что подождет снаружи, подхватила сумочку и вышла в вестибюль.

Ей очень хотелось курить, но она терпела, ожидая, когда ослабевшая Лада и поддерживающая ее Сашка выйдут наружу, чтобы спокойно насладиться сигаретами на улице, которая после душноватого, наполненного едким химическим дымом, помещения, казалась спасением. Но едва закрыв за собой дверь туалета, Карина увидела, что прямо на крыльце ожесточенно ругаются двое.

Оба персонажа были ей знакомы. Ранее эти готичные парень с белыми глазами и девушка с розовой челкой сидели за соседним столиком. До Карины, сквозь неплотно закрытую стеклянную дверь долетали отдельные слова, и она поспешно шагнула в тень, чтобы остаться незамеченной.

— Не буду! — орала девушка. — Не поеду!

— Поедешь!

— Нет! Пошел ты! Пошел ты!

— Сама пошла! Ты, сука, будешь то делать, что скажу, поняла? Поедешь и отвезешь!

У Карины не было ни малейшего желания встревать в эту ссору, потому она сделала еще шаг назад, одновременно беспомощно озираясь по сторонам. Охранники, если и имелись, у крыльца отсутствовали.

Она не сразу поняла, что увидела.

Девушка вдруг оттолкнула парня и решительно потянула на себя дверь, намереваясь войти внутрь. А он, задрав кверху кофту, обнажая свой белый, как у дохлой курицы, живот, вытянул из штанов длинный нож и ринулся на подругу, ткнув наугад, как неопытный фехтовальщик. Карина не успела даже толком увидеть этого движения, успев ухватить только безумные белые глаза.

Девушка охнула и схватилась за бок. Между ее пальцев потекла тонкая струйка крови.

— Ты что, сука, порезал меня? — воскликнула она.

В ее голосе было безграничное удивление. А потом ее лицо скривилось от боли и страха.

— Ты, сука, падаль, ушлепок, ты что наделал?

Парень сделал шаг назад, отступая вот тьму, а девушка, напротив, рванула дверь и ввалилась в вестибюль, прижимая окровавленную руку к пропитанному красным боку. Хватая ртом воздух, она сделала два шага, и повалилась на пол с громким стоном.

Карина не могла ни двинуться, ни даже закричать. Ее словно парализовало от страха. Рядом не было ни души, чтобы помочь, а она не знала, что делать. В коленях, враз сделавшихся ватными, словно что-то разболталось, как у плохой куклы, перестав давать точку опоры. Раскрытыми от ужаса глазами, она смотрела, как из-под тела девушки медленно течет багровый ручеек, затекая в зазоры между плитками.

И приближаясь к ней.

Позади послышались шаги, и Карина увидела вальяжно спускающегося охранника, жующего на ходу. Увидев на полу лежит окровавленную девушку, тот вытаращил глаза.

— Что за …? — глупо спросил он, не сделав даже попытки приблизиться. Карина не успела ответить, как из туалета с хихиканьем выпали Сашка и Лада, моментально застыв от удивления и страха.

— Что за…? — повторила Сашка.

Почувствовав, как трясутся ее колени, Карина беспомощно покрутила пальцем в сторону двери и начала сползать по стене. От вида крови ее замутило, к горлу подступила тошнота, словно на кресле-тренажере, которое все крутили, крутили…

Подумать только, ей казалось сложным тогда пройти этот тест! Да это была такая ерунда по сравнению с этим…

— Господи, да она же вся в крови! — воскликнула Лада и бросилась к девушке. Та застонала, когда Лада осторожно отогнула ей кофту. — Блин, чего ты стоишь, придурок! Аптечку тащи и «скорую», «скорую» вызови! Карина, что тут произошло?

Карина затрясла головой и, усевшись на пол, уткнулась в колени, чтобы не видеть страшного зрелища. Мимо протопал охранник, что-то кричала Сашка, а потом в вестибюле стало невероятно шумно. Подняв голову, Карина видела, как Лада сосредоточено сдвинув брови, неуклюже пытается остановить кровь, а охранник отталкивает сгрудившихся вокруг любопытных.

Хотелось встать и помочь, но от ужаса она никак не могла пошевелиться.

Карина просидела так до приезда медиков и полицейских, а потом ее отвели в комнатушку, служившую и кабинетом администратора и складом, где она сбивчиво рассказала о нападении. Сашка сидела рядом, гладила ее по руке. Полицейский спрашивал, записывая слова в протокол, и хмыкал, словно подозревая Карину в нападении, а потом попросил показать, где сидела девушка и ее парень. Показать вызвалась Сашка, а вернувшись, она украдкой сунула Карине рюмку с текилой.

— Расплескалось маленько, — шепнула подруга. — Я ее старалась незаметно пронести. Хлопни, тебе сейчас надо.

Карина послушно хлопнула, почти сразу почувствовав облегчение. Текила была теплой и противной, но ее едкий вкус моментально затолкал страх и тошноту в самый дальний край.

Их отпустили уже очень поздно. Выйдя на улицу, щурясь от сильного ветра, Карина обессилено привалилась к невысокому кирпичному заборчику. Сашка встала рядом, прикурила сразу две сигареты и сунула одну Карине прямо в зубы.

— На. А то тебя до сих пор колбасит. Видать, мало выпила.

— Спасибо, — буркнула Карина и с наслаждением затянулась. — Где Лада?

— Толян ее домой повез. Она же в хлам пьяная, да еще вся в крови. Хотя я думаю, после такого испытания протрезвеет. Я лично как стекло. А ты как?

— Не знаю, — вяло сказала Карина, задирая голову к небу, где скакала и двоилась луна. — Странно себя чувствую. Понимаешь, я вдруг подумала: ту ли профессию выбрала?

— Чего это?

— Того. Сегодня случилась экстремальная ситуация, а я оказалась не готова, понимаешь? Стояла и смотрела, как дура. Не попыталась помешать, не попыталась даже первую помощь оказать. Даже ментам позвонить или охрану позвать в голову не пришло. Понимаешь? Я была как зашореная лошадь: ничего не вижу, ничего не слышу. А ведь нас это ожидает каждый божий день.

— Да брось ты, — отмахнулась Сашка. — Не так часто на борту случаются экстремальные ситуации.

— Да, но я-то была не готова. Вот Ладка молодец. А я так, овца тупая.

— Ай, прекрати, — скривилась Сашка. — Ты под газом была, тут любой растеряется. Не бери в голову.

— Где кавалеры наши? — всхлипнула Карина. — Я домой хочу, а одна ехать боюсь.

— Сейчас выйдут. Их там опрашивают еще, хотя, что они сказать могут? Они ж ничего не видели.

— Почему это со мной случилось? Почему именно сегодня, в такой день, когда все было хорошо?

Сашка пожала плечами и махнула зажатой в руке сигаретой вверх.

— Вечер такой, Кариш. Полнолуние. Пора психов и оборотней. Обострение у них случается. Не парься.

— Все мы психи, — медленно сказала Карина. — В большей или меньшей степени, но все. Я ведь его глаза видела и сразу поняла: с этим парнем что-то неладно. Могла догадаться.

— Ничего ты не могла, — отмахнулась Сашка. — Не надо на себя чужую вину взваливать. Считай это боевым крещением, или как там мужики говорят?

— Так и говорят. Только я его не прошла.

— Воистину, — усмехнулась Сашка и швырнула недокуренную сигарету в ночь.