Дикая звезда

Глава 27

— Нет, черт побери! Я не хочу ни поддаваться тебе, ни терпеть твои наказания!

Байрони перекатилась на другую сторону кровати, намотав на себя простыню.

— Ты похожа на рождественский подарок, моя дорогая жена. И я один имею право размотать эту простыню и обладать тобой.

Байрони вскрикнула, когда Брент ухватился за ее бедра и подтянул к себе. Потом перевернул на спину и уселся на нее верхом.

Улыбаясь, он завел руки Байрони над ее головой.

— Оставь меня, Брент, — чуть задыхаясь после каждого слова, потребовала она.

— Конечно, нет, — непринужденно возразил он. — Разве я не говорил тебе, что с распущенными волосами ты похожа на маленькую язычницу? Нет?

Ну, считай, что сказал, любимая.

— Вовсе не любимая! — Она словно злобно выплюнула эти слова, ненавидя его за то, что он насмехался над нею.

— А, вам угодно строить из себя негодующую леди! — Брент помолчал, освободил ее руки и задумчиво потер подбородок. — Ну и задачка. Думаю, мне просто нужно развернуть тебя, как флаг.

— Нет! — Байрони принялась бороться, не давая Бренту подтянуть ее к себе.

— Спокойно, Байрони. Только понапрасну утомляешься. Лучше бы ты приберегла эту.., дикую энергию для меня.

Ее злой ответ заглушила пуховая перина, потому что теперь он перевернул ее лицом вниз и прижал к простыне. Когда она, задыхаясь, вытянулась на спине, он оседлал ее снова.

— Так-то лучше, — с удовлетворением проговорил Брент. Почувствовав, как Байрони задрожала под ним, он завел ей руки за голову. — Если бы я был художником, как Дрю, написал бы тебя в таком вот виде. — Помолчав, он задумчиво добавил, скользя взглядом вниз по ее телу:

— Пожалуй, раздвинул бы бедра, совсем немного.

Может быть, согнул бы ногу в колене.

Байрони крепко сжала ноги.

Глядя на нее, Брент широко улыбнулся:

— Разве это не прекрасно, дорогая, что твое наслаждение спрятано между ног? — Он легко накрыл ее ладонью и чуть надавил.

— Ты обещал, что никогда не сделаешь мне больно.

— По-твоему, это боль?

— Да!

— Тогда почему же ты становишься влажной под моими пальцами?

Байрони закрыла глаза в ярости и смущении.

— Вовсе нет.

Он отнял пальцы и слегка прижал их к ее поджатым губам.

— Вовсе нет? — Байрони почувствовала вкус своей влаги на пальцах Брента. Ее глаза широко распахнулись.

— Если бы ты лежала спокойно, дорогая, я дал бы тебе попробовать себя. Хочешь?.. — Не закончив фразу, Брент быстро поцеловал ее, его язык заскользил по ее губам. Подняв голову, он прошептал:

— Это только начало, я хочу погрузиться в тебя. Как ты вкусно пахнешь, Байрони.., меня приводит в восторг запах дамасской розы.

Мамми славится своим розовым маслом.

— Я добавляю его в ванну. — О перестань, Брент! Я забываю…

— Что, жена?

Брент продолжал ласкать ее, и она еле сдерживалась, чтобы не закричать.

— Молчишь? Неужели это единственный способ заставить тебя прикусить свой язычок? Да, видно, так и есть.

Байрони не сопротивлялась, когда он склонился над ней, и с радостью приняла тепло его рта, сомкнувшегося на ее губах. «Я слабая и глупая», — в полузабытьи подумала она. Ее тело непроизвольно приподнялось, чтобы теснее прижаться к его обольстительным пальцам. Она решила ударить его, когда он наконец отпустил ее запястья и положил руку на ее грудь, но вместо этого обхватила руками его плечи, зарывшись пальцами в густую шевелюру.

Байрони стонала, а он целовал ее.

Она чувствовала его победную улыбку.

— Будь ты проклят, — выдохнула она, пытаясь вырваться из затягивавшей пучины вожделения, в которую он погрузил ее.

— Ты скажешь снова, что любишь меня, Байрони? — Сердце у него сжалось, когда он увидел в ее глазах отчаяние. — Скажи, Байрони, — настаивал он, и голос его звучал хрипло, — скажи, что любишь.

Он лег на нее, и она ощутила его твердость, мощь и тепло. Он вошел в нее, нежно, медленно, словно поглощая собой, и от его полной власти сознание ее помутилось, и она полностью отдалась волнам почти болезненного наслаждения.

Брент почувствовал, как она вся затрепетала, возвещая о приближении наивысшего наслаждения. Замерев, он встретился с ее изумленными глазами. Неистовым рывком он вонзился в нее снова.

«А теперь, — подумала она, когда ее сознание на короткий миг прояснилось, — теперь уже я его поглощаю». И погрузилась в дикую стихию, забыв обо всем на свете.

Брент с восторгом ловил крики Байрони. Он не знал, что она смотрела на него, когда он, сильно прогнувшись, глухо застонал. Он задрожал всем телом и услышал вдруг ее тихий шепот:

— Я люблю тебя.

Брент несколько секунд лежал в полном изнеможении, неспособный пошевелиться.

— Тебе тяжело.

Все еще не справившаяся с потрясением, Байрони ничего не сказала и лежала не шелохнувшись, когда Брент опустился рядом с нею. Он играл ее длинным локоном, наматывал его на палец и снова распускал.

— Ты моя, Байрони, — проговорил он, и прозвучавшая в его голосе собственническая нотка вернула ее к реальной действительности.

«Да, — мрачно подумала Байрони, — я его собственность».

— И ты больше не будешь говорить об отъезде.

По крайней мере пока.

— Мне недостает запаха виски из салуна. Он пропитывал нашу квартиру. Помню, первый раз проснувшись в твоей постели, я почувствовала этот странный, резкий запах. А теперь мне его не хватает. Я хочу домой, Брент.

Проклятие, он хотел того же! Он повернулся на спину и прикрыл рукой глаза. Байрони легла щекой ему на грудь, и он стал осторожно поглаживать ее волосы и спину.

— Ты любишь меня, — сказал он несколько удивленно и с удовлетворением.

Брент почувствовал, как Байрони напряглась, и прищурился.

— Вы, женщины, — заговорил он, захватив в руку ее локоны, — готовы сказать что угодно ради достижения своей цели, разве я не прав? Прости, дорогая, — продолжал он, насмешливо растягивая слова. — Ведь ты леди, не так ли? Лорел тоже леди, по крайней мере ей нравится так считать. И если мне не изменяет память, она более страстная, чем ты.

Байрони набрала в легкие воздуха, очень медленно отодвинулась от Брента и села в постели.

— Разумеется, между вами обеими было столько женщин и леди, что мне теперь уже трудно всех вспомнить.

На мгновение Байрони пожалела о том, что сохраняла до встречи с ним невинность. Иначе она могла бы сейчас посмеяться над ним.

— Почему в тебе столько ненависти?

— Ах, твой голосок даже дрожит? Очень впечатляет. Что бы ты ни думала обо мне, Байрони, ты принадлежишь мне. Мне одному. И не пытайся прикрывать свое тело. Уже поздно демонстрировать скромность, не правда ли?

— Да, — согласилась Байрони, — это верно. — Она вытянула руки по бокам и, выгнув спину, тряхнула головой, рассыпав по спине волны доходивших почти до пояса волос. Брент с шумом втянул в себя воздух. — Так делают леди, Брент? — Она выпятила вперед грудь. — Или твои любовницы? Например, Селест?

К собственному удивлению, Брент почувствовал новый прилив вожделения, но взял себя в руки.

— У Селест грудь полнее, — заметил он с отсутствующим видом. — И соски темнее, и бедра, разумеется, пошире твоих. Есть за что подержаться.

Байрони захотелось посмеяться над ним, отплатить ему тем же, но она не смогла — чувствовала себя потерянной и оскорбленной. Она выскользнула из постели и взялась за халат. Где же ее гордость?

— Я солгала тебе, как ты догадался, — произнесла она холодным, отсутствующим голосом. — Я ненавижу тебя.

Брент, не отрывая глаз, смотрел на Байрони. Дыхание перехватило.

— Но зачем же ты сказала, что любишь?

Потому что люблю, но ты меня не любишь, и я не хочу, не могу дать тебе такую власть над собой.

Байрони заставила себя равнодушно пожать плечами.

— Ты сам дал ответ, Брент. Разумеется, чтобы получить то, чего хочу.

— И чего же ты хочешь?

Она опустила ресницы, чтобы он не увидел боли в ее глазах. Ее губы шевелились, но она не могла произнести ни слова.

— Уверен, что довольно скоро ты скажешь мне, — бросил Брент и быстро поднялся. — Одевайся, Байрони. Мы и так уже опоздали к ужину.

— Брент! Слышал, слышал, что вы вернулись домой. Добро пожаловать.

Брент пожал протянутую Джеймсом Милсомом руку, задержав взгляд на лице человека, который был одним из ближайших друзей и ровесников отца. Он выглядел стариком — лицо в морщинах, тонкие седые волосы. Неужели и его отец перед смертью был таким же старым?

Брент проглотил подступивший к горлу комок. Десять лет — не малый срок.

— Да, я вернулся в Уэйкхерст на прошлой неделе.

Мне нужно поговорить с вами, мистер Милсом.

— Я ждал вас, Брент. Садитесь, пожалуйста.

Брент опустился в большое кожаное кресло напротив письменного стола красного дерева, за которым обычно сидел Джеймс Милсом, и обвел взглядом отделанный темными панелями кабинет.

— Я хорошо помню письменный стол, и эти картины, — проговорил он. — Вы по-прежнему выставляете своих лошадей на скачки, сэр?

— Да, действительно. Вот новая картина. — Милсом указал на изображение чалого жеребца для скачек на короткие дистанции. — Его звали Снаряд.

Бедняга подох несколько лет назад. Хорошо, что удалось сделать его портрет. Думаю, это к лучшему — он на скачках сломал ногу. Ну да хватит об этом.

— Начиз изменился, — заметил Брент. — Новые здания, шумные причалы, больше судов на реке.

— Да. — Милсом покачал седой головой. — Пароход, на котором вы когда-то уплыли — «Леди Фортуна», — несколько лет назад взорвался. Идиот капитан поднял пары, чтобы похвастаться скоростью. И угробил человек пятнадцать. Как я понимаю, вы недавно женились. Примите мои поздравления.

— Благодарю вас, сэр.

Джеймс Милсом сел за письменный стол и теперь внимательно изучал сидевшего напротив молодого человека. Совсем мужчина, подумал, он словно стряхивая с себя воспоминания о красивом самоуверенном юнце, каким тот запомнился ему.

— Ваш отец пожалел о том, что произошло, Брент, — сказал он напрямик, без предисловий. — Конечно, не сразу, уж очень он был рассержен. — От старика не укрылось движение Брента, машинально тронувшего пальцами шрам на щеке.

— Он вам обо всем рассказал?

— Да, и только я один знаю, что тогда произошло.

Простите меня, Брент, за то, что я позволяю себе бередить старые раны. Но вы же пришли ко мне, чтобы поговорить об отце, не правда ли?

— И о нем, и о других вещах, — вздохнул Брент. — На его месте я, вероятно, убил бы такого сына. Я был бы не слишком хорошим сыном?

— Все в прошлом, Брент.

— Да, он умер, и теперь слишком поздно пытаться что-то исправить.

— Знаете, что он десятки раз перечитывал ваши письма к брату? Следил за успехами. Узнав, что вы открыли салун в Сан-Франциско, был очень рад за вас. Помню, с удовольствием говорил мне, что наконец-то вы осели на месте, наконец поладили с самим собой.

Брент помнил то письмо, последнее из написанных им. Оно было проникнуто возбуждением, удовлетворенностью, надеждами.

— Как жаль, что он не дожил до вашей свадьбы.

Он очень бы порадовался.

— Думаете? Я не уверен. Возможно, он представлял себе моего сына, в далеком будущем, в постели с новой соблазнительной молодой женой отца. Иронический итог, воздаяние конечной справедливости.

— Не могу представить, чтобы вашей молодой жене вздумалось умереть, — сухо заметил Джеймс Милсом.

— Как и я не мог представить, что умрет моя мать.

Милсом, нахмурившись, откинулся на спинку кресла.

— Я думаю, пора избавляться от чувства вины, Брент. Сам я вас, разумеется, не осуждаю, и ваш отец тоже перестал осуждать очень скоро после вашего отъезда. Лорел… — он помолчал, тщательно подбирая слова. — Не считаю, что разумно, как для мужчины, так и для женщины избирать себе спутника жизни за пределами своего поколения. Ваш отец осознал свою ошибку очень быстро. Правда, не раньше, чем застал вас в постели с Лорел. После этого он никогда не был близок с нею.

— Почему? Потому что я ее осквернил?

— Нет, потому что переживал из-за своей глупости и слепоты. Послушайте, Брент, ваш отец провел последние годы не в одиночестве. Он нашел себе другую и был счастлив.

Брент подался вперед в кресле.

— Я не стану называть вам имя этой леди. Достаточно сказать, что он был осмотрителен, и опять-таки я единственный человек, кому он доверил свою тайну.

— Вы меня утешили, — заметил Брент. — Видит Бог, он этого заслуживал. Если бы только я не был таким эгоистом, если бы понимал…

— Мне никогда не доводилось встречать восемнадцатилетных юношей, которые были бы святыми, Брент. Ну а теперь должен сказать тебе кое-что. Я виделся с вашим отцом перед самой его смертью. Он хотел написать вам письмо.., как я думаю, очистить свою и вашу душу. Но на это уже не оставалось времени. К сожалению. Что же касается его завещания, то он поначалу лишил вас наследства, но очень скоро, года через два, изменил решение.

Письмо. Да, подумал Брент, сцепив пальцы, жаль.

— Будь я на месте отца, я сделал бы своим наследником Дрю.

— Ваш брат не интересуется ничем, кроме живописи, вы же знаете. Что до Лорел, я нахожу весьма небезынтересным то, что он, так сказать, передал ее в ваши руки.

— Над этим я пока еще не думал. — Брент помолчал, потом осторожно проговорил:

— Есть и еще одна причина моего визита к вам, сэр. Речь идет о Фрэнке Пакстоне.

— А, да, разумеется.

— Уверен в том, что управляющий Уэйкхерста годами набивает себе карманы, в особенности с того времени, как заболел отец.

— Вы, вероятно, правы, но доказательствами я не располагаю. Больной хозяин или хозяин в отъезде — вот причина подобных вещей, сами понимаете. На вашем месте, Брент, я просто уволил бы этого парня.

Но кто тогда станет управлять плантацией?

— Сначала я с удовольствием свернул бы ему шею.

Пакстон пользуется услугами вашего банка?

— Нет, он вовсе не дурак. Скажите, ваша жена с Юга?

«Не дурак и я», — подумал Брент, хорошо понимая, куда гнул мистер Милсом.

— Она провела отроческие годы в Бостоне, а в прошлом году вернулась в Калифорнию.

— Значит, наши традиции ей непонятны.

— Да, совершенно. Но сказать правду, и я понимаю здешние порядки не лучше ее. И откровенно говоря, не представляю, как следует поступить.

— С Уэйкхерстом?

— Да, и с Лорел, как я уже сказал.

— Я, разумеется, могу помочь найти нового управляющего.

Брент нетерпеливо взмахнул рукой:

— Дело не в этом. Мне кажется, я стал в некотором роде аболиционистом. Вам, конечно, известно, что Калифорния стала свободным штатом. Я больше не могу терпеть тех вещей, которые здесь происходят.

— Вы знаете не хуже меня, Брент, что реальных изменений не произойдет, пока полностью не изменится вся экономическая ситуация. Дело только в этом. В экономическим смысле Юг не может существовать без рабства.

— Я не смогу в этом участвовать.

— Да, это серьезно. И что же вы намерены делать с вашим наследством?

Брент с унылой улыбкой покачал головой:

— Не вижу ничего другого, как вернуться в Калифорнию во главе пяти сотен освобожденных негров.

— Это тоже серьезно. Прямо не знаю, что посоветовать. Я банкир, и все мои активы напрямую связаны с институтом рабства, но я не стану говорить громких слов о том, к чему вас обязывает право по рождению и солидарность с другими плантаторами.

Может быть, стоит продать плантацию?

— Неграм от этого не станет легче.

— Вы говорили об этом с Лорел?

Брент покачал головой, поднимаясь из кресла.

— Надо обо всем как следует подумать. Благодарю за то, что меня приняли.

Джеймс Милсом тепло пожал Бренту руку.

— Если снова захотите посоветоваться со мной, я всегда к вашим услугам.

Брент задумчиво выехал из города, придерживаясь кромки высокого обрывистого берега, с которого открывался вид на Миссисипи. На какой-то пустынной полянке он остановился и привязал жеребца к нижнему суку крепкого дуба. Он медленно прошелся по краю обрыва, поглядывая вниз, на бурлившую мутную воду.

Потом сел на землю, прислонившись спиной к древнему вязу, и вытянул ноги.

Что ему делать?

Он так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу заметил лошадь и всадника на ней. Подняв глаза, он вдруг увидел прямо перед собой особу в голубом бархатном костюме для верховой езды с очаровательно растрепанными ветром золотисто-каштановыми волосами под надетой набекрень шапочкой.

— А, — не шевельнувшись, чтобы подняться, лениво произнес Брент. — Моя дорогая Лорел. Как это вам удалось меня разыскать?