Дикий кoт

ГЛАВА 1

— Что ты здесь делаешь, адское создание? — Мэддокс приподнимает бровь и толкает мне «Маргариту с халапеньо» через барную стойку. — Твоей команды нет в городе.

Обхватываю пальцами ножку стакана, но он вырывает его из рук и держит в заложниках, ожидая ответа.

Засранец.

Как будто я не знаю, что все мои лучшие друзья в отпуске, моя сестра гастролирует по стране в рамках своего первого национального балетного тура и вся моя семья на пляже, без меня.

Видимо чудесным образом могу не заметить того факта, что я одна.

— Это потому, что Линди, Кензи и Бринли сейчас на тропическом острове вместе с остальными членами твоей семьи, а Грейси вернется из турне только на следующей неделе.

Отдергиваю стакан и умудряюсь пролить лишь каплю этого ценного напитка. Меддокс конечно, задница, но делает чертовски хорошую «Маргариту».

— Почему ты не в отпуске с остальными членами своей семьи? — спрашиваю я надеясь, что перепалка с Мэддоксом заставит меня не так сильно себя жалеть.

Я не устраиваю вечеринок жалости, по крайней мере, мне это не нравится. Не уверена, что даже споры с Безумцем[i] исправят мое плохое настроение.

Возможно, «Маргарита» поможет.

Я делаю глоток, наслаждаясь прохладным, пряным вкусом, скользящим по моему горло, надеясь что он приглушит мою печаль. Буду рада любой передышке, чего бы это ни стоило. Уверена, что сейчас сама себе действую на нервы.

Не то чтобы призналась ему в этом.

Черт, да едва ли хочу признаться в этом самой себе.

Мы с Мэддоксом дружим всю жизнь, наши мамы — лучшие подруги, которые шутили, что нам двоим суждено стать родственными душами.

Серьезно? Кто так говорит?

О, подождите, моя мама так говорит, потому что они с папой были отвратительно влюблены друг в друга с первого дня знакомства. Влюблены так, что не могут оторваться друг от друга и папа до сих пор приносит ей цветы просто так.

Эмм… Нет, спасибо.

И черт возьми, только не с Мэддоксом Беневенти, который скорее как брат, чем настоящий парень и возможно, еще большая заноза в заднице, чем мои настоящие братья, а это уже о чем-то говорит, учитывая, что все трое — говнюки.

Безумец протирает барную стойку, а затем бьет меня влажным полотенцем.

— В этом году не поеду на остров. Кто-то должен остаться в городе и я сказал папе, что останусь. Мама обожает эти дурацкие семейные каникулы, не хотел чтобы они их пропустили.

— О-оу, Безумец. Ты ведь не собираешься быть мягкотелым, правда?

Дразнюсь я и пью… и пью еще.

Сегодняшний вечер — отстой.

С днем рождения меня.

— Не волнуйся, злобный близнец, во мне нет ни одного мягкого дюйма, а тут целая куча дюймов.

Его самодовольная ухмылка почти заставила меня поперхнуться.

— Ты мерзкий, держи свои дюймы при себе.

Я проглатываю остатки своего напитка, наслаждаясь текилой, а затем киваю в сторону своего бокала.

— Повтори, пожалуйста.

— Как-то быстро, тебе не кажется? — колко спрашивает Мэддокс, выливая остатки из шейкера в бокал и бросая сверху несколько маленьких кусочков красного перца. — Может, стоит притормозить? Я не собираюсь тащить твою крошечную задницу домой.

— Это случилось однажды и ты никогда не позволишь забыть это, не так ли?

Он качает головой и у меня дергается глаз.

— Неважно, сделай мне поблажку, впервые за двадцать три года я не с Грейси в наш день рождение. Я не видела сестру несколько недель, а вся моя семья собралась в пляжном комплексе, он менее гламурный, чем целый остров вашей семьи, но все же именно там все. Так что я осталась здесь, в свой день рождения… Одна… С тобой, — простонала я. — Я не хочу проводить свой день рождения с тобой, Мэддокс.

Рядом со мной раздается глубокий, сексуальный, вибрирующий смех, который выводит меня из себя. Мне все равно, насколько горячо это звучит. Никто не любит, когда над ним смеются. Особенно женщина, устраивающая вечеринку жалости в свой день рождения.

— Простите? — я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на человека, издающего глубокий, грохочущий звук, затем поднимаю глаза вверх… И вверх — о, вау — еще выше, пока не вижу лицо. Сокрушительно красивое лицо. Проклятье. Глубокие карие глаза, обрамленные густыми черными ресницами, за которые большинство женщин заплатили бы целое состояние, удерживают меня на месте в заложниках и тогда, на мгновение, у меня происходит короткое замыкание мозга.

— Все в порядке, не нужно извинений.

Глубокий тембр его голоса мелодичный и успокаивающий, но меня это раздражает, потому что я не нуждаюсь в том, чтобы меня успокаивал незнакомец.

Я наблюдаю, как он отпивает из бутылки пива, затем улыбается и… О черт. Кажется, мои трусики только что намокли. Эта улыбка очень сексуальна. Тот вид улыбки, который дерзко и уверенно обещает все греховно-сладостные вещи, которые могут сделать эти губы.

Проклятье, пытаюсь заблокировать эти мысли.

Я не собираюсь делать этого с ним.

Нетушки, никаких незнакомцев, черт вообще никаких мужчин. У меня детоксикация от мужчин, мужчины — отстой.

Они отвлекают, а мне это не нужно.

— Ох… — смеюсь я. — Это мило. Ты думаешь… — смеюсь я чуть громче. Чуть более принужденно ради его же блага и возможно, ради своего же достоинства.

— Нет. Прости, что разочаровала, но я не извинялась перед тобой. Я извинялась за тебя. Видишь ли, меня учили, что подслушивать частные разговоры невежливо. Очевидно, в детстве

ты пропустил тот день когда раздавали хорошие манеры.

Если это возможно, эта чертова улыбка становится еще шире и еще наглее.

— О, дорогая, мне никогда ничего не давали просто так. Моя мама позаботились что бы у меня были отличные манеры, а еще она научила никогда не хвастаться.

Он смотрит на Мэддокса, который перешел в другой конец бара, где обслуживает студенток, только что пришедших в «Уэст-Энд». Вероятно, они заказывают какой-нибудь фруктовый напиток, надеясь, что в конце вечера одна из них отправится с ним домой.

— Настоящим мужчинам не нужно хвастаться, но, эй, если ты хочешь заценить его твердые дюймы, то вперед.

Он заговорщически склоняет свою голову к моей и подзывает пальцем.

— Но предупреждаю сразу, если мужчина хочет похвастаться, то он, как правило, полон дерьма.

Ого. Он даже пахнет хорошо, сандаловое дерево с нотками чего-то еще.

— Ты только что понюхала меня? — шепчет он и я громко смеюсь. На этот раз без каких-либо усилий.

— Извини, я на детоксе. А ты… — я прикусила нижнюю губу. — Ну, ты как большой, старый добрый, соблазнительный кусок шоколадного торта.

На секунду он странно смотрит на меня. Может думает, что я сумасшедшая.

По крайней мере, мне так кажется.

Но если серьезно, кто я такая, чтобы гадать, о чем думает совершенно незнакомый человек?

Я опираюсь локтем на барную стойку и опускаю лицо на ладони.

— Кто ты такой?

— По твоим словам, я — кусок шоколадного торта, — бросает он с ехидным блеском в глазах. Боже правый, они мерцают. Это как неоновая вывеска, кричащая: «Держитесь подальше… Держитесь подальше, впереди одни неприятности», но уверена, что его тип неприятностей мне бы очень понравился.

И как у мотыльков, летящих на пламя, я думаю, что мои крылья вот-вот опалятся.

Сногсшибательная бомба в маленьком белом сарафане, мешает крошечной соломинкой ломтики красного перца в своем напитке, смотрит на меня яркими бирюзовыми глазами, в которых красиво сочетаются зеленый и голубой оттенки. Она проводит зубами по пухлым розовым губам, а затем медленно качает головой. Блестящие длинные светлые волосы волнами спадают вокруг ее лица. Густые и сверкающие, они скользят по ее голым плечам. Она выглядит так, будто ей место в рекламе шампуня. Или на моей кровати с волосами, намотанными на кулак.

— Я уже говорила, что люблю шоколадный торт? — пробормотала она, и я рассмеялся. — Я просто знаю, что он вреден для меня, поэтому я пытаюсь… — она с минуту что-то обдумывает, а потом улыбается. — Воздерживаться от тортов. Вообще от всех десертов… По крайней мере, на лето.

— Звучит как зря потраченное лето, — говорю я, хотя флиртовать с этой женщиной — последнее, что я должен делать.

Она медленно кивает.

— Думаю, ты прав.

Бармен с твердыми дюймами и стояком на блондинку возвращается в нашу сторону и стучит костяшками пальцев по стойке.

— Еда скоро будет, чувак. Извини за ожидание.

— Без проблем.

Я наблюдаю, как парень уходит, а затем оглядываюсь на секс-бомбу рядом со мной.

— Он твой парень?

Она проводит пальцем по соленому ободку своего бокала, а затем всасывает его между губ.

Блять… Не может быть, чтобы она не знала, что делает.

— Нет, — медленно говорит она. — Просто друг. Скорее, надоедливый младший брат, с которым я не совсем в родстве.

Должно быть, я состроил гримасу, потому что она улыбается и добавляет:

— Скажем так, моя семья большая и назойливая. И Мэддокс прочно вошел в категорию «семья».

— Приятно слышать.

Я опускаю взгляд на свой телефон и вижу текстовое уведомление от моей собственной назойливой семьи. Мы с братом, Аресом, подбросили чертову монету, чтобы решить, кто сегодня будет забирать ужин. Я проиграл. Хотя сейчас мне кажется, что выиграл.

АРЕС:

Чувак. Я, блять, умираю с голоду. Где ужин?

БЕЛЛАМИ:

Почему ты так драматизируешь? В холодильнике есть остатки китайской еды, если ты так голоден. Или ты можешь попробовать съесть кусочек фрукта или, не дай бог, овоща.

АРЕС:

Послушай, сестренка. Если ты не хочешь, чтобы я позвонил маме и рассказал ей о новом парне, с которым ты встречаешься, я бы оставил свое мнение при себе.

БЕЛЛАМИ:

Это было одно свидание. Как я и сказала. ДРАМАТИЧНО! Я всегда могу рассказать маме о крашеной блондинке, с которой ты был в бассейне на прошлой неделе. Ее стоны были почти такими же фальшивыми, как ее сиськи, Арес.

АРЕС:

Эти стоны были настоящими. Возьми свои слова обратно.

БЕЛЛАМИ:

Хватит обманывать себя.

КРОСС:

Думаешь, так чувствовал себя отец, когда вы оба ссорились?

АРЕС:

Скорее всего.

БЕЛЛАМИ:

Абсолютно. Как ты думаешь, почему мы оба теперь живем с тобой, а не с ним?

КРОСС:

Все еще жду еду. Не знаю сколько времени это займет. Может, лучше съесть китайскую

БЕЛЛАМИ:

Не торопись. Дети спят. А Арес выживет. Может, если мы перестанем кормить его после захода солнца, он перестанет превращаться в задницу. Что-то вроде противоположности гремлина[ii].

АРЕС:

Отвали. Я голоден.

БЕЛЛАМИ:

Ты всегда голоден.

КРОСС:

Господи Иисусе. Напомните мне, почему вы оба живете со мной?

БЕЛЛАМИ:

Потому что ты любишь меня.

АРЕС:

Потому что ты любишь, как я защищаю твою задницу на льду.

Я качаю головой и засовываю телефон обратно в карман, улыбаюсь, а затем поднимаю глаза на женщину, с любопытством смотрящую на меня. Она повернулась на своем барном стуле. Ее голые ноги скрещены, а тонкое белое хлопковое платье обтягивает идеальные кремовые бедра.

Ебаный ад.

— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, потому что чертовски уверен, что эта девушка молода. Не то чтобы у меня какой-то фетиш на молоденьких. Но я определенно взрослее ее на несколько лет.

Длинные черные ресницы целуют ее щеки, когда она делает еще один глоток, прежде чем поднять глаза на меня.

— Достаточно взрослая, чтобы мое удостоверение не было поддельным.

Блять… Мне нравится ее отношение. Уверенность в себе — это чертовски сексуально.

А уверенность в себе у этой женщины явно на высоте.

— Что именно написано в твоем удостоверении? — спрашиваю я в ответ.

Она вынимает соломинку из своего стакана и направляет ее на меня, как будто у нее в руках оружие.

— Ты говоришь, что твоя мама научила тебя хорошим манерам, но все равно спрашиваешь у леди, сколько ей лет.

Она цокнула.

— Стыдно. Держу пари, она бы на тебя за это накричала.

Соломинка возвращается в стакан, прежде чем она окидывает меня своим взглядом, обхватывает ее губами и сосет. Мой член оживает так, как не оживал уже несколько долбаных месяцев. В реальности, наверное, цифра ближе к нескольким годам. Такого не должно быть с этой девушкой.

— На этом удостоверении есть имя или я должен всю ночь называть тебя Золушкой? Ты оставишь мне свою туфельку, прежде чем запрыгнуть в свою тыкву?

Медленная, красивая улыбка расплывается по ее лицу.

— Я больше фанат Рапунцель. Но, думаю, и так сойдет. Хотя у Рапунцель был самый горячий принц.

Она внимательно оглядывает меня с ног до головы, и, если это возможно, ее улыбка становится еще более ослепительной.

— Кто-нибудь говорил тебе, что из тебя получился бы неплохой Флинн Райдер[iii]? — она наклоняет голову набок, оценивая. — Возможно, больше размером с Кристоффа[iv], хотя… Не то чтобы ты знал, кто они такие, я уверена.

Я не потрудился сказать ей, что знаю всех диснеевских принцев и принцесс благодаря моей дочери Керриган.

Кто знал, что у трехлетнего ребенка и взрослой женщины будут одинаковые вкусы в кино?

— Черт, — бормочет она, выводя меня из задумчивости, и пригибает голову.

Я оглядываюсь по сторонам, но ничего не выглядит странным.

— Что случилось?

— Нет… Нет. Нет, — тихо повторяет она, а затем наклоняется ближе ко мне. Ее загорелая кожа почти светится в тусклом освещении, а исходящее от нее тепло притягивает меня к себе, когда ее рука сжимает переднюю часть моей футболки.

— Послушай, я знаю, что ты меня не знаешь, но клянусь, я не сумасшедшая, — быстро шепчет она.

— Не уверен, что я на это куплюсь, но ладно. Ты не сумасшедшая.

Но она точно сводит меня с ума.

Ее восхитительный аромат обволакивает меня, и у меня начинают течь слюнки.

Вишня, обмакнутая в ваниль, смешанная с искушением.

Сплошным искушением.

И мне приходится бороться с непреодолимым желанием прикоснуться к ней, когда прядь ее мягких волос скользит вперед и щекочет мое лицо.

Черт, что такого в этой девчонке?

— Мне нужно, чтобы ты стал моим парнем на пять минут.

— Что…

Она притягивает меня ближе, прерывая на полуслове.

— Мне очень жаль. Но я собираюсь поцеловать тебя сейчас.

Предложение звучит как одно длинное слово, а дикие глаза умоляют меня пойти на это.

Что за…

Она прижимается своими губами к моим. Шелковисто-гладкие и мягкие. Они задерживаются на моих достаточно долго, чтобы я почувствовал намек на вкус. Крошечное дразнящее прикосновение, которое ничего не дает. И так же быстро они исчезают.

Закончив, так толком и не начав, эта безумно красивая блондинка отступает назад, хихикая. Ее рука все еще сжимает переднюю часть моей футболки.

Со стороны это выглядит так, будто мы поделились «нашей» шуткой.

В нашем собственном мире.

Интимном.

И, да… Я хочу участвовать в этой гребаной шутке и в этом гребаном мире.

Я хочу большего.

Краем глаза я замечаю парня примерно ее возраста, который идет в нашу сторону, и киваю в его направлении, смотря на нее.

— Он тот, для кого это шоу?

Моя маленькая Золушка снова наклоняется ко мне, ее мягкие волосы каскадом рассыпаются передо мной золотым занавесом.

— Бывший, который хотел большего, чем я, и не любит принимать отказы.

Я отказываюсь от борьбы и заправляю этот чертов локон волос ей за ухо, а затем провожу пальцами по нежной коже в том же месте и касаюсь шеи.

Мне чертовски не нравится этот ответ. «Нет» — это все, что должна сказать женщина, чтобы заставить мужчину отвалить. Даже если я не сомневаюсь, что от этой девушки мужчине трудно отказаться. Но этот чувак не похож на мужчину. Он выглядит, как трусливый студент колледжа, который, вероятно, не имеет ни малейшего представления о том, что такое клитор.

Такие тупые ублюдки, как он, думают только о себе. Они даже не представляют, как это возбудающе — заставить женщину распасться на части в твоих объятиях. Какие звуки она издает, пока ты вытягиваешь из нее еще одни. Или каким чертовски приятным может быть томительное ожидание.

И не задумываясь о причинах, я скольжу рукой по затылку Золушки и прижимаюсь к ее губам. Быстро и сильно — как мощный раскат грома, за которым следует оглушительный треск молнии, — чертова Земля сдвигается, и шум оживленного бара уходит на задний план. Я захватываю ее рот своим, скользя языком по ее губам, и она, блять, тает в моих объятиях. Мягкая и податливая. Совсем не то, чего я ожидал от этой маленькой дикой кошечки.

Сладкий вздох срывается с ее губ, когда ее руки скользят вверх по моей груди и вокруг шеи, пока длинные ногти не впиваются в кожу головы и не тянут меня за волосы.

Справа от нас кто-то прочищает горло, когда слева от меня на барную стойку опускается пакет с едой, и из моего горла врывается рык. Мне не нужна публика.

Когда я отстраняюсь, ее руки скользят к моим плечам, а темные зрачки расширяются от желания.

Ни один из нас не обращает внимания на придурка рядом с нами.

Очевидно, это глупо.

И, определенно, импульсивно.

Две вещи, которые я не делаю, но сейчас нет ни единого гребаного шанса, что я остановлюсь.

Я уже заплатил за еду, поэтому хватаюсь за ручки пакета и встаю, протягивая ей другую руку.

— Хочешь убраться отсюда?

Мой голос звучит хрипло от желания, и нет никакого представления о том, что я делаю…

Но когда она кладет свою нежную руку в мою и улыбается, я не имею ни малейшего понятия и мне без разницы, потому что все, что мне нужно — эта девушка.