Глава 10

В вертолете было так тесно, что Роуз пришлось лететь без мамы. К тому моменту, когда корабль достиг Порт-Блэз и вертолет приземлился, чтобы забрать девочку, ей стало намного лучше. Не то чтобы совсем хорошо, отнюдь, но по крайней мере она оправилась от обморока и слегка порозовела. Она была в сознании, все слышала, и ей вовсе не понравилось, что придется лететь в больницу в Мельбурн одной.

– Мамочка, – произнесла она, приподнимая кислородную маску, чтобы иметь возможность что-то сказать, – поедем со мной.

– Нет места, моя родная, – ответила мама, согнувшись над кушеткой, куда переложили Роуз перед погрузкой в вертолет. – Ты не тревожься, я сейчас же сажусь в машину и еду в Мельбурн. И уже через час буду на месте. Ну в крайнем случае через два.

– Не превышай скорости, – предупредила Роуз.

– Конечно, не буду, – заверила ее мама, и Роуз успокоилась, увидев, как она улыбнулась.

– Мы позаботимся о ней, как полагается, – пообещала медсестра.

Роуз тихонько подняли, но Лили никак не отпускала руки дочери. Рядом с ней стояла мать Джессики, помогавшая Роуз на корабле, и махала рукой. Лили продолжала удерживать руку девочки, пока, наконец, не подошел доктор Нил и, положив ладонь ей на руку, мягко не отодвинул ее.

– Пусть уже отправляются, – сказал он. – Чем скорее это случится, тем раньше вы сможете увидеться в Мельбурне.

Говоря эти слова, он смотрел прямо на Роуз; она увидела искорку в его глазах и оттого улыбнулась, хотя треск пропеллера немного пугал ее. Доктор Нил знал, о чем думает Роуз. Она верила, что все будет хорошо.

– Не волнуйся, Роуз, – сказала мама. – О тебе позаботятся, а я постараюсь как можно скорее попасть на место.

Роуз кивнула и широко улыбнулась, обнажив зубки, так, чтобы мама запомнила эту улыбку. Затем она подняла кулачки большими пальцами вверх – так она поступала всегда, когда ее везли на операцию. Мама ответила ей таким же жестом и так же ободряюще улыбнулась.

– Счастливо, Роуз! Мы тебя любим! – закричали Джессика и ее мама, а с ними и все мастерицы «Нанук». Роуз на лицо снова опустили кислородную маску, поэтому она не сумела ответить. Доктор Нил возвышался рядом с мамой – как башня, как гора, подумала Роуз. Прочный, стойкий, как скала. Ей нравился такой образ, и она снова улыбнулась.

Дальше все происходило с невероятной скоростью.

Роуз поместили в вертолет и убедились, что носилки хорошо укреплены; медсестра закрепила ей на руке манжету аппарата для измерения давления, а сама надела стетоскоп. Пилот включил радиосвязь. Связались с больницей. Роуз уже много раз проходила это. Наземная команда захлопнула дверцу вертолета, и, не имея больше возможности видеть маму, Роуз закрыла глаза.

Вид у мамы был очень взволнованный, и Роуз знала причину: маме кажется, что Роуз страшно. Но страшно вовсе не было. У нее получился чудесный день рождения, только она устала. А тот страх, который мама прочла в ее глазах, был вызван тревогой за нее – за маму. Она так много трудилась у себя в лавке, так старалась, чтобы дочь всегда чувствовала себя счастливой и по возможности здоровой.

Вертолет начал набирать высоту, прямо вертикально, и у Роуз захолонуло сердце, словно он так и должен был все время оставаться на земле, а мама, доктор Нил и все остальные – стоять рядом. Роуз сжала кулачки и стала думать о маме.

Она знала, что в той же мере, в какой она готова оставаться на земле, мамино сердце поднималось в воздух вместе с вертолетом. Роуз чувствовала это, словно держала мамино сердце в ладонях. Она тревожилась о маминой тревоге. Всегда, когда Роуз думала о своей болезни, она волновалась не о себе – о маме.

Вот у мамы Джессики дочка здорова – ну почему же не у ее мамы? Роуз вспомнила, как несколько дней назад дразнила Джессику, сочиняя про злого волшебника, который живет в горах. При одной мысли о нем у нее кольнуло сердце. Льдинка, острая, как игла.

Она вспомнила сказки, которые в детстве ей читала мама. О злом волшебнике, который насылал на людей злые чары. Но в ее болезни виноват не он, решила Роуз. Наверное, она сделала что-то плохое. Когда была совсем еще младенцем или же постарше, но тоже очень маленькой. Что-то, что навсегда лишило ее отца, хотя мама об этом никогда ничего не говорила. Вот оттого у нее разбито сердце, а вместо папы – злой колдун.

Мысли путались. Она вдыхала кислород, глядя в незнакомые глаза медсестры. Когда у нее случались приступы, она никогда не могла понять, что происходит по-настоящему, а что нет, что сон, а что правда.

Злой колдун – это выдумка; мама ругала Роуз, когда та пугала им Джессику. А почему же Роуз кажется, что он существует? Вместо доброго папы?

Она заставляла себя глубоко дышать и думать о маме. Хорошо бы она поправилась, тогда маме нечего было бы беспокоиться. Они все делали бы вместе – играли бы, бегали, думали, как провести Рождество, не заботясь о том, что придется снова ложиться в больницу, делать операцию… Самочувствие Роуз держало все и всех в подвешенном состоянии. Как на вертолете.

Это не сон, это правда. Не дьявольские крылья несут ее в горы в пещеру злого волшебника. Ее не похитили, никто никого не посылал на ее поиски. Нет, нет. Она не давала себе провалиться в сон, она понимала, что и как происходит "в действительности. Мерный стрекот вертолета успокаивал ее и придавал сил.

«Правда, правда, не сон, – говорила она себе. – Меня везут в больницу, чтобы вылечить. Но пока еще мы в воздухе».

На минуту она снова оказалась на празднике дня рождения, увидела Нэнни, смеялась с подругами; потом опять очутилась в вертолете, с незнакомкой, которая прослушивала ее сердце и старалась улыбаться; они летят в Мельбурн…

В воздухе. Роуз была в воздухе, но сердцем пребывала на земле, с мамой. Все это правда, все правда, не сон…

***

Лили словно оцепенела и двигалась машинально. Энн и Марлена собрали подарки Роуз, уложили в коробку праздничный пирог и свечки, которые так и не успели ни зажечь, ни задуть, и обещали отвезти все это домой к Лили. Она бессознательно уловила смысл того, что говорила Энн: та намеревалась сунуть пирог в гостиничный холодильник и сохранить его вплоть до возвращения Роуз в Кейп-Хок.

Лили понимала, что должна съездить домой, чтобы собрать чемодан. По опыту она знала, что поездки в больницу, как правило, затягивались на больший срок, нежели предполагалось, и ей понадобится зубная щетка, книга, чтобы что-то почитать, и несколько смен одежды. Но заезжать домой не было времени. Нужно было арендовать машину прямо здесь, в Порт-Блэз, и срочно выезжать в больницу в Мельбурн.

– Хочешь, я поеду с тобой? – спросила Мариса.

– Нет, не нужно. А на корабле ты действовала просто превосходно. Огромное спасибо, – ответила Лили.

Они попрощались за руку, глядя друг другу в глаза. Лили показалось, что во взгляде Марисы что-то ожило по сравнению с прежним выражением, словно, оказывая помощь Роуз, она заново обрела какую-то глубинную часть своей души, надолго потерянную в горячке бегства.

– Я мало что знаю о больнице в Мельбурне, – сказала Мариса, – ведь я в этих краях новичок. Но могу сказать, что бригада скорой помощи, сопровождающая Роуз, очень компетентна и внимательна.

– Да, и больница тоже хорошая, по крайней мере в вопросах паллиативной медицины, – ответила Лили. – Мы с Роуз часто там бываем. Мариса, я видела, как вы прослушивали ее живот. Что там?

– Газы, – неуверенно ответила Мариса. – Лили, у нее, кажется, увеличены почки и печень.

Лили выслушала эту информацию и мгновенно отложила ее в той части своего сознания, которая не была в контакте с сердцем. По крайней мере до тех пор, пока она не проделает долгий путь отсюда до Мельбурна. Плакать нельзя, иначе она не сможет вести машину. А это совершенно недопустимо, потому что ее ждет Роуз.

Они с Марисой обнялись, и Лили с удивлением отметила, как крепко ее новая подруга прижала ее к себе, – словно не хотела отпускать.

– Что-то случилось? – спросила Лили.

– Спасибо тебе… За то что понимаешь меня.

– Понимаю, потому что сама пережила то же самое, – мягко сказала Лили. – Мир поделен на два типа людей. Те, кому довелось любить таких мужчин, как наши с тобой мужья, и тех, кому не довелось. Одно дело порвать отношения. Другое – оправиться от этого брака, восстановиться и не стать психопатом. Поговорим, когда я вернусь, ладно? Мне хочется подробнее узнать твою историю и поведать тебе свою.

– Спасибо. Передай Роуз, что мы ее любим.

– Обязательно, – пообещала Лили.

Она уже приготовилась отправиться в путь и собиралась попросить кого-нибудь из сотрудников береговой охраны подбросить ее до того места в нескольких милях отсюда, где, как ей казалось, она видела службу проката автомобилей. Проверила карманы, чтобы убедиться, что ключи от дома при ней, что они не остались где-нибудь на корабле, еще и еще раз проверила содержимое сумки. Она понимала, что переживает знакомое состояние шока – это случалось всегда, когда Роуз отправлялась в больницу.

Рукодельницы пытались уговорить ее разрешить им поехать вместе с ней. «Текумзея II» стоял в незнакомом доке; собравшись на палубе, Джуд и судовая команда хмуро смотрели в небо на улетающий вертолет, ставший уже размером с точку.

– Мне нужно раздобыть машину, – сказала Лили Энн.

Лаэм уже занялся этим, – ответила та. – Он знаком с начальником береговой охраны – у них какие-то общие дела, как я понимаю, – и уже договаривается насчет того, чтобы тебя отвезли в Герц. Хочешь, я сяду за руль?

Лили решительно замотала головой:

– Я справлюсь.

Ей не терпелось поскорее отправиться в путь. Каждая секунда сейчас – это секунда вдали от Роуз.

Рукодельницы собрались вокруг нее единым огромным объятием, прекрасно понимая, что времени попрощаться и расцеловаться с каждой из них у нее не было. Но Лили ощутила общий вес, общую массу своих подруг и их детей, способных, как ей показалось, доставить ее на своих плечах до самого Мельбурна.

– Лили, мы тебя любим!

– Мы с тобой!

– Ты только позови!

– Просигналь, что нужно прислать!

– Сообщи нам, как только что-то прояснится!

– Обязательно, – обещала Лили, спокойно и решительно; глаза ее были сухи, любовь и поддержка придали ей сил. Отстранившись, она направилась в конец дока. Станция береговой охраны – белый домик с красной крышей – примостилась рядом с маяком из белого кирпича на небольшом холме, поросшем пушистыми соснами.

Лили совершенно выдохлась, взбираясь по ступеням. Ей предстояло долгое путешествие, и поездка на машине была самой несложной его составной. В домике станции находился Лаэм, он разговаривал с начальником, одетым в белую униформу. Молодому сотруднику береговой охраны поручили добыть автомобиль, и он уже въезжал на полукруглую площадку, шелестя колесами по гравию.

Лили заторопилась; машина на месте, нужно только запрыгнуть в нее, и парень отвезет ее в Герц. Она прошла мимо Лаэма, понимая, чем обязана ему, но сейчас у нее не было времени, чтобы выразить свою благодарность. Уже открывая дверцу машины, она немало удивилась, когда молодой охранник выключил зажигание и вылез наружу.

– Не уходите, пожалуйста! – взмолилась она. – Нам нужно ехать. Пожалуйста, довезите меня…

Молодой человек нерешительного вида немного смутился.

– Мэм… – начал было он.

– Подвезите меня, будьте так добры… Я опаздываю, мне нужно как можно скорее попасть к дочери…

– Садитесь в машину, Лили, – сказал Лаэм, открывая для нее дверцу.

– Спасибо, Лаэм, – торопливо поблагодарила она. Что бы она без него делала! – Попросите его поскорее довезти меня, только скорее…

Лаэм не ответил. Он закрыл за ней дверцу и начал о чем-то говорить с сотрудниками береговой охраны, стоявшими тут же, – но время же идет! Зачем он задерживает водителя! Лили наблюдала за тем, как трое разговаривали, передавали ключи, опять что-то говорили, – боже, ну сколько можно! Ей хотелось закричать. Когда Лаэм открыл дверцу у водительского места, взгляд ее был холоден, как лед, беспощаден, как кинжал. В глазах стояли слезы – злости, ярости, отчаяния, – потому что болтовня этой троицы означала для нее задержку аренды автомобиля, и это накладывалось на испорченный день рождения Роуз и на тот факт, что у нее сдает сердце.

– Господи, Лаэм, – сказала она, – мне же нужно ехать!

– Я знаю, Лили, – ответил он, усаживаясь на место водителя и дотягиваясь здоровой рукой до дверцы с намерением захлопнуть ее. Затем он повернул ключ, и двигатель заработал.

– Вы собираетесь везти меня в пункт проката? – удивилась она.

– Нет, я собираюсь везти вас в больницу, – сказал Лаэм.

– Но это же в Мельбурне. – Она все еще не понимала, что происходит, по-прежнему прикидывая, сколько времени понадобится на то, чтобы взять в прокате автомобиль, и никак не могла взять в толк, как Лаэм не может понять, что ей предстоит проделать еще один лишний шаг на пути к Роуз.

– Знаю, что в Мельбурне.

– Лаэм…

– Начальник береговой охраны – мой друг, – ответил он. – Это его личный автомобиль. Он предоставил его нам, чтобы я отвез вас в больницу.

Лили все еще плохо соображала, но постепенно до нее начинало что-то доходить; между тем он вырулил на дорожку, ведущую к маяку, прибавил скорость, вышел на шоссе и повернул к югу, на Мельбурн. Это был спортивный автомобиль с приводом на четыре колеса и полками для багажа; заднее сиденье было сплошь забито буями, нейлоновыми канатами с намотавшимися на них засохшими водорослями и щетками мидий; там же лежал огромных размеров проблесковый маячок.

– А как же начальник обойдется без машины? – с сомнением спросила Лили.

– Он сказал, что воспользуется фургоном.

– Почему вы все это делаете?

– Потому что вам нужно в Мельбурн.

– Но я вполне могу вести сама.

– Туда нужно попасть быстро. И, честно признаться, у меня вовсе нет уверенности в том, что вы сейчас в состоянии вести машину.

– Но это вовсе не ваше дело, – заметила Лили.

Лаэм промолчал и прибавил газу. Лили невольно съежилась в надежде, что ее фраза прозвучала не столь неблагодарно. За окнами мелькали километры; по одной стороне дороги вытянулись сосны и дубы, по другой – бескрайняя гладь воды. Даже с берега можно было увидеть китовые фонтаны в заливе. Лили вспомнила выражение лица Роуз, взгляд ее зеленых глаз, когда та впервые увидела Нэнни. Лили даже прикрыла глаза, чтобы подольше удержать этот удивительный момент.

Очнувшись, она взглянула на Лаэма.

– Простите меня, – сказала она.

– Прощаю, – ответил тот. Он внимательно следил за дорогой, словно ему было вовсе не до разговоров. Темные серо-голубые глаза сосредоточены. Солнце мелькало сквозь стволы и сучья деревьев, окаймлявших дорогу, и в этом мерцании его глаза казались то яркими, то темными, то снова яркими.

– Я серьезно, – сказала Лили. – С моей стороны было свинством так говорить. Я вовсе не хотела бы показаться неблагодарной.

– Мы раньше никогда не ездили по этой дороге? – спросил Лаэм.

Она поняла, что он имеет в виду.

– Да, ездили, – ответила она. – И с тех пор я всегда очень сожалела об этом.

Он мельком взглянул на нее.

– Но причина вовсе не та, что вы думаете, – продолжала она. – Просто я не люблю быть кому-то обязанной, в том числе и вам.

– Вы мне ничем не обязаны, – сказал он, – ни в каком отношении.

Дорога летела вдоль побережья, и Лили смотрела на залив. Она знала, что он говорит правду. Он никогда ничего от нее не ждал – никогда, ничего. Но после того, что Лили пришлось пережить, – еще до рождения Роуз, до приезда в Кейп-Хок, – она утратила доверие к людям. Когда-то она верила, что в душе все люди добры, что они стремятся помогать друг другу. Ведь именно так ее вырастили.

Но к тому моменту, как она попала в Кейп-Хок, эта вера сильно пошатнулась. В том-то и заключалась беда Лаэма, подумала она, что он был одним из первых, с кем она познакомилась по приезде в маленький рыбацкий поселок в глухом краю Новой Шотландии на далеком северном побережье.

Она закрыла глаза и погрузилась в воспоминания о том, что случилось девять лет назад. Ребенок вот-вот должен был появиться на свет, и она с трудом передвигалась. Но думала только о том, чтобы оказаться подальше оттуда – в новом месте, в новом доме, который был ей вовсе не по карману; она вспомнила, как ехала в своей разбитой колымаге, которой требовалось менять все четыре колеса после долгого пути к северу, а в кармане у нее была ничтожная сумма денег, которой не хватило бы даже на то, чтобы поменять масло. Теперь, сидя рядом с Лаэмом, она невольно положила руку на живот – словно носила Роуз еще вчера.

– Причина совсем иная, верите? – сказала она, открывая глаза и глядя на него.

– Причина чего?

Что с тех пор я всегда сожалела об этом. – Она сделала паузу, обдумывая, как бы точнее сформулировать мысль. – С тех пор, как мы встретились и вы делали то, что делали.

– Но почему? Почему вы жалели об этом?

– Потому что я…. – Она запнулась, отвернулась и поглядела в окно – на широкое голубое пространство океана, на кружащих над водой чаек, на далекую зыбь, которая вполне могла быть фонтаном над спиной кита. – … Я не очень хорошо обращаюсь с вами. Во всяком случае, недостаточно хорошо.

– Вы обращаетесь со мной прекрасно, – сказал он.

– Нет. Я знаю, что нет.

Несколько минут они ехали молча. Она была благодарна, что он не стал возражать. Одним из его качеств, на которые всегда можно было рассчитывать, была его честность. Он не старался приукрасить ситуацию. И не стал бы убеждать ее в чем-то, что означало бы неправду.

Она снова взглянула на него. Отчего ее сегодня одолело косноязычие? Ведь она хотела сказать «Я могла бы обходиться с вами» прекрасно, но вы заслуживаете гораздо большего. Вы всегда были исключительны, с того дня, как мы встретились. Роуз просто обожает вас». Но она не могла этого произнести вслух и никогда не отважилась бы на это.

А потому сказала просто:

– Спасибо, Лаэм, что взялись меня подвезти.

Он ничего не ответил, но она видела, как он улыбнулся. И еще больше прибавил скорость.

Загрузка...