Для тебя

Глава 8 Колт

Едва войдя в кухню следующим утром, я осознала свою ошибку.

Я слишком рано козырнула фриттатой.

Мне следовало придержать её для особенного события. Как минимум, отпраздновать нашу первую неделю вместе. А не первое совместное утро.

А теперь я не знала, что приготовить Колту на завтрак. Особенно после ночи, когда он подарил мне ещё три оргазма. Три. И мне не пришлось ничего делать, даже направлять его рукой, или движением бёдер, или словами. Ничего.

Этот мужчина знает, что делает.

А мужчина, который знает, что делает, заслуживает хорошего завтрака.

А если этот мужчина выглядит, как Колт, обладает телом, как у Колта, оберегает меня и в то же время умеет меня рассмешить, то он заслуживает великолепного завтрака.

Изучая содержимое холодильника и кухонных шкафчиков, я поняла, что мама закупила для Колта уйму продуктов, как будто ей нужно было забить кладовку для Джулии Чайлд[13]. Я придумала рецепт и принялась за дело, когда услышала, как выключился душ.

Пока готовила, я вспоминала вчерашний день.

Вчера был мой первый весёлый день за долгое время. После того как я написала список, позвонила Колту и передала список маме, я вдруг почувствовала себя беззаботной. Странно, учитывая разгуливающего на свободе психопата, но это правда.

В моей походке появилась лёгкость, которую все заметили. Мама с папой не скрывали своего удовольствия. Морри наблюдал за мной целый день, улыбаясь и качая головой. Он понял, что нам не придется разговаривать о Колте, и радовался этому. Даже Джо-Боб бросил на меня лишь один взгляд и широко улыбнулся.

Прежде чем заняться йогой, я позвонила Джесси и отправила её прочесывать торговые центры, дав особые указания. Мне нужна была одежда, которую носит Фебрари Оуэнс, а не Джесси Рурк. Она должна выглядеть так, чтобы было понятно, что я старалась, но не слишком сильно. И она должна подходить для первого свидания.

Джесси была сама не своя от восторга и звонила мне практически из каждого магазина, в который заходила в «Фэшн Молле», в «Кейстоне» и в «Кроссинге», чтобы рассказать мне как проходит её крестовый поход. Потом она притащила в бар миллион сумок и Мими, и мы пошли в кабинет, где я перемеряла всё. Большинство нарядов были в стиле Джесси Рурк (а это значит, что она забрала их домой). Но она попала в самую точку с джинсовой юбкой, сапогами и облегающей рубашкой. Идеально.

И всё время мы хихикали и болтали, а в конце я накрасилась косметикой, которую принесла с собой. Мне показалось, будто мы снова вернулись в старшую школу и ничего в мире нас не волновало, кроме необходимости прочитать пьесу Шекспира к уроку английского или написать доклад по психологии.

До этого момента я даже не представляла, насколько сдерживала себя, даже с друзьями, и снова расслабиться оказалось так здорово, так прекрасно.

Также я кое-что рассказала им. Не много, но рассказала. Мне пришлось. По какой-то причине у меня внутри всё бурлило, и мне пришлось поделиться.

А рассказав и увидев, как они на это отреагировали, я не почувствовала себя глупой и испуганной. Я почувствовала, что поступаю правильно, не по отношению к ним, а по отношению к себе, к Колту, но в итоге и им подарив облегчение, потому что они волновались за нас обоих и хотели, чтобы мы были счастливы.

И я оказалась права, как и Колт был прав вчера ночью. Мы не можем перевести стрелки часов назад, вернуться и что-либо изменить. Впереди у нас жизнь, и нужно сосредоточиться на ней.

Я только обмакнула кусок хлеба в яйцо и положила его на сковородку, когда в кухню вошёл Колт.

Он не направился к кофеварке. Вместо этого он подошёл прямо ко мне, положил ладонь мне на бедро и поцеловал в шею.

— Французский тост? — удивленно спросил он, подняв голову.

— Французский тост с начинкой, — поправила я.

— Ты готовишь так каждое утро?

— Нет, — ответила я, — только когда испытаю три оргазма не с собственной рукой.

Он рассмеялся, обвил рукой мою талию и притянул меня спиной к своему высокому телу.

Я положила ещё один кусок хлеба рядом с первым и улыбнулась, но не засмеялась с ним за компанию. Если бы я засмеялась, то не могла бы слушать его смех, сосредоточившись на ощущении его прижатого к моему тела, вздрагивающего от веселья.

Я без необходимости гоняла хлеб по сковородке, когда Колт перестал смеяться и крепче прижал меня к себе.

— А такое часто случается? — спросил он, в его голосе ещё слышался юмор, но присутствовала толика любопытства и ещё, определённо, напряжение.

Ему не следовало спрашивать, мужчины не должны задавать такие вопросы. И всё же, меня долго не было, и хотя мы больше не жили прошлым, это не значит, что нам нечего было навёрстывать.

— Хм-м, дай подумать. — Я продолжала гонять хлеб по сковородке. — Такого не случалось ни разу. Огромный полный ноль.

Его рука крепче сжала мою талию, и я изогнула шею, чтобы взглянуть на него.

Он поднял брови:

— Серьёзно?

Я постаралась не сердиться. Он с успехом умудрился одновременно оскорбить меня и выглядеть самодовольным.

— Серьёзно, — ответила я. — Во-первых, не так уж много парней, которым я давала шанс. Во-вторых, тем, которым давала, не хватало либо таланта, либо выносливости.

— Надо лучше выбирать, малыш, — усмехнулся он.

— В итоге я всё сделала правильно.

Он снова расхохотался, ещё раз поцеловал меня в шею и отпустил. И только потом пошёл к кофеварке.

Пока Колт наливал кофе, я перевернула хлеб.

— Мне придётся притормозить, — сказал он, поставив колбу на место, и развернулся, прислонившись бедром к тумбочке рядом с плитой. — Если я этого не сделаю, то наберу пятьдесят фунтов.

Я повернулась к нему.

— Ты не понимаешь, дорогой. Я обеспечивают тебя энергией, чтобы ты мог её потратить.

Он снова засмеялся и отошёл. Я положила тост на тарелку и начала намазывать его творожным сыром, который взбила с сахарной пудрой, ванилью, колотым миндалем и апельсиновой цедрой.

— К твоему сведению, Феб, — сказал Колт мне в спину. — У меня были хорошие женщины. Были плохие. Пара отличных. — Я накрыла начинку вторым куском тоста и повернулась к нему: мне стало любопытно против собственного желания. Он сидел на столешнице позади меня и, когда наши глаза встретились, нежно закончил: — Теперь у меня есть самая лучшая.

Почувствовав, как кровь прилила к щекам, я быстро отвернулась, стараясь не обращать внимания на порхание в животе, которое выдавало, какое значение имели для меня его слова. Я положила поверх тоста кусочек масла, повозила им, пока он не растаял, и полила всё кленовым сиропом, который разогрела, добавив немного апельсинового сока. Потом я повернулась к Колту и вручила ему тарелку.

— Теперь, когда мы установили, что сексуально совместимы... — начала я, потянувшись в сторону, чтобы открыть ящик с приборами и достать вилку.

— Сексуально совместимы? — спросил Колт.

Я закрыла ящик и вручила ему вилку.

— В высшей степени совместимы, — исправилась я.

Он улыбнулся, воткнул вилку в тост и пробормотал:

— Так-то лучше.

Я прислонилась бедром к его колену и спросила:

— И что теперь?

Колт откусил огромный кусок тоста и проговорил:

— А что теперь?

— Это.

Он поднял брови, не переставая жевать.

— Мы. Теперь. Ты и я, — пояснила я.

Он проглотил и спросил:

— Мы должны это спланировать?

— Ну... нет, не обязательно, — сказала я, пока он кусал ещё.

Но имела-то я в виду: «Да, определённо».

Колт жевал, внимательно глядя на меня, как будто знал, что я сказала не то, что думала.

— Как насчёт того, чтобы не заглядывать слишком далеко и сначала разобраться с разгуливающим на свободе психом, который сеет разрушения ради тебя, а потом посмотрим? Договорились?

Похоже на план.

— Договорились, — улыбнулась я. Я смотрела, как он ест следующий кусок, и спросила: — Хочешь ещё один?

— Да.

Я сделал ещё один тост, а потом убралась, пока он ел. Мне нравилась его кухня и нравилось находиться в ней, пока он сидит на столешнице и ест то, что я приготовила для него.

Колт закончил завтракать, сполоснул тарелку и поставил её в посудомоечную машину, пока я вытирала столешницы. Я бросила губку в раковину и вытирала руки, размышляя о том, что Колту нужны новые кухонные полотенца. Что-нибудь жёлтое, яркое и весёлое.

— Феб, малыш, я должен сказать тебе кое-что.

Я повернулась к нему, и он подошёл ко мне вплотную. Его лицо было серьёзным, и что-то в нём заставило меня напрячься. Мне предстояло услышать плохие новости, и из моей головы вылетели все мысли о весёлых жёлтых кухонных полотенцах. Колт вытянул у меня из рук полотенце и бросил его на столешницу рядом.

Он положил обе ладони мне на шею, там, где она переходит в плечи, и слегка сжал.

— Вчерашнее самоубийство, — сказал он и замолчал.

— Да?

— Это кое-кто, кого ты знаешь.

О нет. Нет. Нет-нет-нет-нет.

— Кто? — прошептала я.

Он ещё раз сжал ладони и разом выбил землю у меня из-под ног.

— Эми Харрис.

На мгновение, которое показалось мне часом, я потеряла способность соображать.

— Что?

— Эми Харрис. Она повесилась в понедельник. Вчера её обнаружила подруга.

Эми Харрис. Застенчивая, хорошенькая, милая Эми Харрис. Застенчивая, хорошенькая, милая Эми Харрис, которая двадцать два года назад отняла у меня всё. А теперь, когда я получила это обратно, она повесилась.

— Боже мой, — прошептала я.

— Феб...

Я подняла глаза на Колта.

— Это из-за меня.

Он нахмурился, и его лицо стало странно мрачным.

— Что?

— Из-за меня, — повторила я и показала рукой на себя, потом на него, потом опять на себя. — Из-за меня, тебя и меня.

— Почему ты так говоришь?

Я почувствовала, что тоже нахмурилась.

— А почему ты спрашиваешь?

Он опять сжал мою шею.

— Блядь, Феб, не начинай снова.

И тут до меня дошло. Наш разговор после секса. Оставить прошлое позади. Двигаться вперёд. И всё это время он знал, что Эми покончила с собой.

Я подняла вторую руку и уже обеими руками сбросила его ладони со своей шеи, потом быстро шагнула назад.

— Мерзавец! — хрипло выкрикнула я, развернулась на пятках и зашагала прочь из кухни.

Он нагнал меня в гостиной, схватил за руку и развернул к себе.

— Не уходи от меня, — резко сказал он, начиная злиться.

— Да пошёл ты! — закричала я, выходя из себя, и вывернулась из его захвата.

— Какого хрена с тобой творится?

Я распахнула глаза.

— Сейчас? — спросила я. — Сейчас, Колт? Ты всё ещё собираешься играть в эту игру? Теперь, когда Эми мертва, мертва из-за нас с тобой?

— Я не понимаю, с чего ты это взяла, дорогая. Может, расскажешь?

Сарказм.

Я почувствовала, будто моя голова взорвалась и сорвалась на крик:

— Ты снял сливки, Александр Колтон! Ты снял сливки и пошёл дальше своим, блядь, путём, как ни в чём ни бывало! Женщина умерла!

— Я знаю, — выкрикнул он в ответ, — видел, как её вынимали из петли!

— И ты продолжаешь играть в эту игру?

— Надо знать, что за игра, чтобы в неё играть, Феб.

И тут меня прорвало.

— Вечеринка у Шерри и Шейлы Эйзенхауэр, Колт. Вспомни. Той ночью я застала тебя трахающим Эми Харрис!

И как только я это произнесла, я увидела, как Колт изменился. Это изменение ужаснуло меня. Каждый сантиметр его тела застыл. Это изменение говорило о том, что у меня под ногами ещё осталась земля, она должна быть там, потому что сейчас мой мир рухнет.

Колт уставился на Феб, он даже слышал, как она звала его по имени, но его разум находился в другом месте.

На вечеринке у Шерри и Шейлы Эйзенхауэр. На вечеринке, которую он хорошо помнил и в то же время не помнил совсем.

Она была такой же, как множество вечеринок, на которых он бывал во время учёбы в школе, в колледже и некоторое время после окончания колледжа, до того как Феб переросла их, а точнее порвала с ним.

Родители Шерри и Шейлы уехали. Девчонки купили пару упаковок пива и позвали друзей. Их друзья позвали своих друзей, а те — своих. Через несколько часов ситуация вышла из-под контроля. Пара человек принесли бочонки с пивом. Кто-то достал выпивку покрепче. Кто-то принёс травку. Подростки обжимались, спорили, смеялись, блевали, вырубались — чего только не случилось.

Колт помнил эту вечеринку, потому что на следующий день проснулся в одиночестве в кровати родителей Шейлы и Шерри. Он не помнил, как там оказался. Он был пьян сильнее, чем когда-либо до этого или после в своей жизни. Так пьян, что ничего не помнил. Он чувствовал себя ужасно. Это же не вечеринка школьников, и он был одним из немногих совершеннолетних здесь, а проснуться в кровати чьих-то родителей годится только для школьников.

Однако он помнил, что проснулся одетым. И ещё похмелье. Ужасное похмелье, тоже самое худшее за всю жизнь до этого случая или после.

А ещё он запомнил эту вечеринку, потому что на следующий день Феб, холодная как лёд, порвала с ним. Она не сказала почему, она просто сказала, что всё кончено. Ему было так плохо, что он рассердился, но не особенно. Она могла выйти из себя, хотя никогда не ссорилась с ним. Он знал, что сумеет её переубедить.

Однако ему не удалось, и скоро она пустилась во все тяжкие.

С внезапной ясность он вспомнил, что Эми Харрис была на той вечеринке, она отстранённо стояла у стены и разговаривала со своим другом, Колт не помнил его имени. Он помнил, что, увидев Эми, слегка удивился и улыбнулся ей, а она улыбнулась в ответ.

Он всегда ей улыбался, он помнил, и несмотря на свою застенчивость она всегда улыбалась в ответ. Но теперь он начал понимать, что после этой вечеринки, в те редкие случаи, когда они встречались, он улыбался, но она не улыбалась в ответ, а только торопилась уйти. Он никогда не задумывался об этом, учитывая её характер, но теперь он боялся, что знал, почему она изменилась.

Дело было в той ночи. Но насколько он помнил, он даже не разговаривал с ней.

И Денни Лоу тоже был на той вечеринке. А отец Денни Лоу работал аптекарем.

Он почувствовал, как Феб потянула его за руку и настойчиво окликнула:

— Колт!

Он сосредоточил взгляд на ней.

В его груди не было холода, а в животе тяжести. Замерзло всё его тело, и ему казалось, что он весит целую тонну и если попытается двинуть ногой, поставит её на землю, то земля содрогнется.

— Я не трахал Эми Харрис на той вечеринке, — тихо сказал он.

Феб наблюдала за ним. Рассеянно он отметил, что она больше не злилась, она испытывала что-то другое.

— Трахал, — тихо ответила она. — Я вас видела.

Господи. Нет.

Боже, пожалуйста, нет.

— Нет, — сказал он.

— Колт, я вас видела, ты лежал на ней, и вы целовались.

Он закрыл глаза и покачал головой, потом шагнул назад, вытянув свою руку из её.

Он стал вспоминать вечеринку.

Там легко было бы подсыпать кому-нибудь сильное снотворное. Много народа, много спиртного, травка, толпа и неразбериха. Он не сомневался, что оставлял где-нибудь свой напиток и позже вернулся за ним. Или отдавал свой стакан кому-нибудь, кто предлагал ему налить.

Наркота для изнасилования тогда не был распространена, но люди находили способы подмешивать снотворное на протяжении сотен лет, а то и дольше.

— Колт?

Он снова открыл глаза.

— Ты этого не видела, Феб.

— Видела, — прошептала она.

— Ты уверена?

— Колт, почему ты ведёшь себя...

— Ответь мне, — выдавил он.

Она кивнула:

— Я искала тебя, спрашивала у всех. Крейг Лансдон сказал мне...

Мышцы Колта так напряглись, что ему показалось, они сейчас лопнут.

— Крейг Ландсон?

Он увидел, как побледнело её лицо. Она вспомнила. Крейг Ландсон был лучшим другом Денни Лоу.

— Нет. — Она отшатнулась назад, вытянув руку в поисках опоры, но не найдя её, продолжала отступать назад, пока её ноги не наткнулись на диван. Тогда она остановилась.

Всё это время она не отрывала от него взгляд.

— Я не помню ничего о той ночи, — сказал ей Колт.

— Ты говорил это раньше, — прошептала она, её слова были полны понимания.

— Потому что это правда.

В её глазах заблестели слёзы, когда она прошептала:

— Они подсыпали тебе что-то.

— И Эми тоже.

Он увидел, что Феб заметно затрясло.

— Эми тоже, — кивнула она. — Эми тоже. О Боже мой. — Она подняла руки и запустила пальцы в волосы, приложив ладони ко лбу. — Эми. — Её глаза прикипели к нему. — Я думала, что это странно, даже тогда, думала... — Она замолчала. — Ты посмотрел как будто сквозь меня. Эми выглядела...

Она замолчала, вытащила пальцы из волос и побежала. Он рванул за ней и догнал её в коридоре, но она сопротивлялась, и ему пришлось прижать её к стене, чтобы остановить. Схватив её за запястья, он прижал её руки к стене по обе стороны от головы.

— Я спросила у Крейга, где ты! — выкрикнула она ему в лицо. — Он сказал, что видел тебя наверху и мне лучше пойти туда. Я никогда не забуду, он сказал мне: «Он наверху, Феб, я видел Колта наверху. Он выглядел нехорошо, тебе стоит его проверить». Он казался обеспокоенным. Вот мудак!

— Феб...

Она вырывалась из его хватки.

— Он отправил меня к тебе. Он и Денни. Эти грёбаные ублюдки! — Она перестала вырываться и уставилась на него. — Они разрушили мою жизнь. Разбили моё сердце. Разорвали меня на кусочки! — пронзительно закричала она. — И тебя! И Эми!

Эми.

Колт отпустил Феб и шагнул назад. Его плечи ударились о противоположную стену.

Эми родила ребёнка. Она родила ребёнка от него.

— Твою мать, — прошептал он.

— Что? — рявкнула Феб.

— Твою мать.

— Колт.

Он поднял голову и посмотрел на неё.

— Эми родила ребёнка, отдала его на усыновление.

Голова Феб дёрнулась назад с такой силой, что её волосы разметались по плечам, и он увидел, как вздрогнуло её тело.

— Что? — прошептала она, но он её не слышал, потому что именно в этот момент потерял контроль.

Я смотрела, как Колт рванулся в гостиную, прямиком к своей кобуре на обеденном столе.

Я бросилась за ним с криком:

— Колт!

— Позвони отцу, пускай придёт, запри за мной.

В отчаянии я встала между ним и дверью. Я увидела его лицо за секунду до того, как он пошёл в гостиную, а я уже видела это выражение на его лице раньше.

Он только что понял, что его накачали наркотиками против его воли, с ним поступили ужасно, и он сам ужасно поступил с человеком, и что, по всей видимости, у него есть ребёнок. Ни за что на свете я не позволю ему выйти из дома.

— Колт, останься со мной, — умоляла я. Он надел кобуру и потянулся за курткой. — Давай всё обсудим.

— С дороги, Феб.

Я маячила перед ним, подняв руки и не сводя с него глаз, пытаясь предугадать, с какой стороны он решит обогнуть меня, чтобы добраться до двери.

Он не стал пытаться меня обойти, просто подошёл ко мне вплотную, так что мои ладони упёрлись ему в грудь, и продолжал двигаться, вынуждая меня пятиться.

— Колт, ты куда? — спросила я.

— К Крейгу Лансдону.

— Нет! Колт, нет.

Я врезалась спиной в дверь, он потянулся вокруг меня, и я услышала, как щёлкнул замок.

— Позвони отцу.

— Колт, не надо.

Колт отпихнул меня с дороги. Я тут же вернулась, втиснувшись между ним и полуоткрытой дверью. Я нажала спиной, снова закрыв дверь, и обвила его руками, крепко сжав.

— Останься со мной, — умоляла я.

— У меня есть ребёнок. Сын.

Я затрясла головой, быстро и резко, всё ещё не в состоянии осознать это.

— Останься со мной, детка.

— Он участвовал в этом. Он помог забрать тебя у меня, сотворить такое с Эми, со мной. Он за это ответит.

— Колт, сначала успокойся. Давай я позвоню папе.

— Отойди с дороги, малыш, пока я тебя не отодвинул.

Я стиснула его ещё крепче, изо всех сил, поднялась на цыпочки, чтобы моё лицо было ближе к его, и взмолилась:

— Не делай этого.

Он резко отпрянул, вырываясь из моих рук. Потом наклонился, взвалил меня на плечо и быстро пересёк комнату. Он снова наклонился, сгрузил меня на диван и, не успела я подняться и пройти половину комнаты, вышел за дверь.

Я последовала за ним.

— Колт, стой! — кричала я, пока бежала через двор.

Он уже сел в машину и захлопнул дверь. Не тормозя, я стукнула по ней ладонями и дёрнула ручку. Заперто.

Колт завёл машину, и двигатель взревел, потому что он резко нажал на газ.

От этого звука я отпрыгнула от машины. Пока он выезжал с дорожки, я развернулась и понеслась в дом. Я заперла двери и побежала к своему телефону на кухне.

Я позвонила Морри. Мне потребовалось три раза прокрутить список вниз и вверх, у меня так сильно тряслись руки, что я всё время пропускала его имя.

Я поднесла телефон к уху.

— Что случилось? — спросил Морри. Я его разбудила.

— Морри, ты должен поехать к Крейгу Лансдону. Я не знаю, где он, но ты должен поехать к нему. Позвони Салли. Колт его убьёт.

— Что?

— Крейг и Денни Лоу подсыпали ему снотворное. Я... это было... давно, на вечеринке у Шерри и Шейлы. Он... кое-что случилось. Они подсыпали снотворное Эми Харрис тоже. Они занимались сексом.

— Что?

— Неважно! — закричала я. — Денни, или Крейг, или они оба накачали его и Эми наркотой. Я застала их и подумала, что это кое-что другое, но они не имели к этому отношения.

— Ни хрена себе.

— Морри! — завизжала я, уже ничего не соображая.

— Я позвоню Салли, сестрёнка, мы его найдем. Только успокойся.

— Останови его, Морри, — умоляла я.

— Все будет хорошо, сестрёнка. Обещаю.

Он дал отбой.

Потом я позвонила папе.

Потом я услышала, как замяукал Уилсон. Я опустила глаза на кота, который смотрел на меня и явно не понимал, что происходит.

Я взяла его на руки, подошла к дивану, села и прижала Уилсона к себе, невидяще уставившись в стену, вспоминая слова Колта о том, что он видел, как Эми Харрис вынимали из петли. Ещё я думала о том, что Денни разрушил мою жизнь, жизнь Колта, отнял всё у меня, у нас обоих. Он привёл меня к Питу. Он столкнул меня со счастливого курса моей жизни и швырнул на тёмный путь, которого я не хотела. Я потерялась, сбилась с дороги. Мне потребовалось больше двадцати лет, чтобы найти дорогу домой.

А Эми? Она родила ребёнка, ребёнка Колта. Маленького мальчика. Если Колт ничего не помнил, помнила ли она? Пришлось ли ей удивиться тому, что она беременна? Задавалась ли она вопросом о том, изнасиловали её или нет?

А Колт, все эти годы он ничего не знал. Не знал, о чём я, чёрт побери, твердила. Потому что не помнил. А теперь он выяснил и это, и то, что где-то живёт его ребёнок.

— О Боже, — прошептала я, и Уилсон придвинулся ещё ближе ко мне. — Боже мой.

Некоторое время я так и сидела, обнимая Уилсона и глядя в стену.

Пришёл папа. Я знала, что это он, но не посмотрела на него.

Потом вошла мама, и я повернулась к ней.

И тогда пришли слёзы.

Уилсон ушёл, и я оказалась в маминых объятьях, слова полились из меня, перемежаясь иканием и покрывая мой язык кислотой. Мама держала меня крепко-крепко, тихонько покачивая и время от времени утешая, говоря «милая», но впервые в жизни мама не могла мне помочь. Слёзы не останавливались, так же, как икота и слова.

— Милая, тебе нужно успокоиться, — прошептала она, но я просто не могла.

Я лишилась прекрасной жизни, которая предназначалась мне. Её отняли у меня, но именно я была виновата в том, что этот разрыв так и не закрылся, и я это знала. Глупая Феб, державшая всё в себе, затаившая обиду.

А что ещё хуже, Колт был где-то там, адски злой, а я знала, каким он может стать, если так разозлится. Все знали. Если он доберётся до Крейга раньше Морри или Салли, остаток его жизни будет таким же мрачным, как у его отца.

— Я позову Дока, — услышала я голос папы. Они знали: если мама не может меня успокоить, значит, я безутешна. И они были правы.

Если бы я могла связно мыслить, я бы удивилась, как быстро прибыл Док. Ещё секунду назад его не было, а в следующий миг папа с мамой подняли меня с дивана, и папа с Доком повели меня по коридору. Они уложили меня на кровать Колта, и я, рыдая, прошептала Доку все тайны, свои и Колта, хотя слишком поздно было рассказывать.

Он что-то вколол мне, и оно быстро подействовало. Док сидел рядом со мной на кровати, пока меня охватывал покой, который он подарил мне с помощью шприца. Он накрыл меня одеялом и убрал волосы с моего лба.

— Как я сказал, — тихо произнес он, — собака умерла. Не следовало её откапывать.

— Да, — пробормотала я в ответ, вокруг меня собиралась успокаивающая тьма. — Собака умерла, Док. Её убил Денни.

После этого я вырубилась.

Я проснулась, лёжа на боку и поджав ноги. Уилсон свернулся клубочком возле моих бёдер.

Я медленно приходила в себя, прислушиваясь к тихим голосам, зная, что я не одна в доме. Слишком много голосов, все они говорили тихо, но я знала, что их не было бы так много и они не разговаривали бы так спокойно, если бы с Колтом случилось что-то плохое.

Я чувствовала, что день клонится к концу. Я некоторое время была в отключке. Но я не встала. Я подняла руку, погладила кота, и он начал мурчать.

У меня был большой опыт общения с животными. Когда мы росли, у нас были и кошки, и собаки. Я давно поняла, что у них есть одна общая черта. Они чувствовали несчастье и не были склонны убегать. Они держались ближе. И чем хуже становилось, тем ближе они прижимались.

Так что я долго лежала в кровати, ни о чём не думая и гладя кота.

Потом я встала, пошла в ванную, умыла лицо и провела щёткой по волосам. Вернувшись в спальню, я подошла к своей сумке и переоделась, сменив форму для йоги, которую надевала утром, на джинсы, ремень и футболку.

Потом я глубоко вдохнула, подошла к кровати, взяла Уилсона на руки и вышла из комнаты.

Ал сидел около барной стойки, Мимс рядом с ним. Воздух наполнял аромат маминого соуса для спагетти, сама она стояла возле кастрюли и помешивала содержимое. Джесси сунула голову в холодильник.

Пока я шла через гостиную, Мимс не спускала с меня глаз. Я повернула голову налево и увидела всех её четверых детей перед телевизором с выключенным звуком.

— Привет, тётя Феб! — крикнул Тайлер.

Я опустила Уилсона на пол, помахала рукой Тайлеру и улыбнулась.

Дети тоже способны чувствовать несчастья, и ответная улыбка Тайлера вышла неуверенной. Этот мальчик любил меня, все дети Мимс любили меня. Потому что я чертовски их баловала и обычно поощряла их проделки, потому что они никогда не были очень уж плохими и потому что Мими и Ал понимали, что у каждого ребёнка должен быть взрослый, которому он мог бы довериться во всём, на случай если жизнь сложится так, что им понадобится это доверие и мудрость, которую может дать только кто-то старший. В этом и состоит прелесть быть бездетной лучшей подругой: ты получаешь всё хорошее, и тебе никогда не приходится иметь дело с плохим, а преданность, которую получаешь в итоге не сравнится ни с какими сокровищами.

— Теперь, раз Феб встала, мы можем сделать телек погромче? — прокричал Джеб, старший сын Мими.

— Тётя Феб, Джеб, — поправила его Мими. Джеб решил, что стал слишком взрослым, чтобы называть меня тётей, а Мимс решила, что не согласна с этим, и очевидно, что эта битва продолжалась до сих пор. — И нет, — закончила Мими.

— Тётя Феб, Джеб. Тётя Феб, Джеб, — затараторила Мэйси, наверняка пытаясь одновременно достать и мать, и брата. Это было её любимое времяпрепровождение, в котором она преуспела.

Мэйси была третьим ребенком Мимс и Ала, долгожданной дочерью. Сначала у них родился Джеб, потом Эммет, а потом Мэйси. Мимс была очень счастлива родить дочку и решила, что удача на её стороне, поэтому нарушила собственное правило насчёт трёх детей (до этого она нарушила собственное правило насчёт двух детей в попытке заполучить девочку) в надежде достичь равновесия полов в доме. Но родился Тайлер.

Однако Мимс всё равно повезло, потому что Мэйси оказалась самой настоящей девочкой, которую только можно пожелать. До такой степени, что несмотря на Ала, Джеба, Эммета и Тайлера, которые были самыми настоящими мальчишками, она всё равно помогала Мимс выровнять баланс в доме. С огромным количеством лака для ногтей, который валялся повсюду, не говоря уже о стикерах с бабочками, прилепленных практически везде, её заколках и резинках для волос с блестящими ленточками, её ручках с блёстками, разбросанных на всех поверхностях, её невидимках с пчёлками и божьими коровками, которые находились то тут, то там. Дом Мимс выглядел так, словно через него пронёсся девчачий торнадо. Старые солдатики и бейсбольные перчатки не имели никаких шансов.

— Заткнись, Мэйз, — огрызнулся Джеб, когда я вошла в кухню.

— Сам заткнись, — ответила Мэйси.

— Нет, ты заткнись.

— Нет, ты заткнись.

Боже милостивый, мы с Морри точно так же спорили, наверное, миллион раз, когда были детьми. Если бы в данный момент моя жизнь не была официально катастрофой, я бы оценила красоту мира, который меняется вокруг так, что ты не можешь ничего контролировать, но при этом остается тем же, что очень ценно.

— Дети, — сказал Ал, и обоим хватило одного этого слова, чтобы замолчать.

Я повернулась к маме, которая всё ещё помешивала соус, но смотрела на меня.

— Где Колт? — спросила я.

— Ты в порядке, солнышко? — спросила она вместо ответа.

Я кивнула и повторила:

— Где Колт?

Она вдохнула через нос и повернулась к соусу, прежде чем ответить:

— Он у Салли.

Что-то не так, она что-то скрывает.

— Мама...

— Девочка, давай я налью тебе что-нибудь, — предложила Джесси, но мама вскинула голову.

— Нет, по крайней мере пока... — Мама подумала и сказала: — Дайте я позвоню Доку и спрошу, можно ли Феб спиртное после этого укола.

— Верно, — пробормотала Джесси, а мама подошла к телефону.

Я обвела всех взглядом и снова сказала:

— Где Колт?

— Он у Салли, милая, — ответила мне Мимс, — как твоя мама и сказала.

Она тоже что-то скрывает.

— Он в порядке? — спросила я.

— Конечно? — спросила в ответ Мимс. Джесси многозначительно глянула на неё, а Ал опустил голову, и я поняла, что она что-то выдала, только не знаю, что именно.

— Ты уверена?

Пока мама разговаривала по телефону, в разговор вмешался Ал.

— Феб, дорогая, Колт в порядке, Крейг Лансдон в порядке, все в порядке. — Итак, все всё знали, но я не стала задерживаться на этом, потому что Ал продолжил: — Просто так получилось, Морри его нашёл, а Колт не хотел отступать. Мы все знаем, что бывает, когда эти двое в чём-то не согласны, но сейчас всё хорошо.

Это значит, что Колт и Морри подрались.

Я закрыла глаза и открыла их, только когда Ал снова заговорил.

— Фебрари, сейчас всё хорошо.

— Кто-нибудь из них пострадал? — спросила я.

Ал покачал головой:

— У Морри будет фонарь, Колт в порядке. Морри не хотел его бить, только удержать, поэтому он не стал делать первое и сумел сделать последнее, пока не приехал Салли.

Мама повесила трубку и объявила:

— Док сказал, никакого алкоголя, но надо поесть. Так что давай накормим тебя спагетти.

Я не ответила маме и спросила:

— Когда Колт вернётся домой?

Снова обмен взглядами и напряжённое поведение. По моей коже пополз мороз.

— Что? — настаивала я.

— Сегодня Колт останется у Салли и Рейни, милая, — сказала мама, включая конфорку под водой. Я видела масло, покрывающее всплывающие пузыри, и при мысли о маминых спагетти, почти таких же любимых, как моя фриттата, у меня в животе заурчало.

— Почему? — спросила я.

— Ему просто нужно пространство, девочка, — ответила Джесси, сунув голову в шкафчик, и достала пакет чипсов. — Хочешь закуску? — спросила она, встряхнув пакет. Это был максимум её способностей в отношении закусок, ещё она могла заказать доставку еды на дом. Джесси не особенно умела готовить.

Я не хочу чипсов. Я хочу Колта.

Но я знала: если не буду действовать быстро, я навсегда его потеряю. Я знала: то же семя, которое было посеяно в моей душе несколько часов назад, укоренилось там и быстро росло, даже когда я спала, — это семя прорастало и в его душе. Но всё это время Колт был в сознании. У него было время удобрить его и помочь ему вырасти.

Я повернулась к Алу:

— Ал, отвезёшь меня к Салли?

Ал посмотрел на Мими, и, даже находясь на грани отчаяния, я удивилась. Ал был мужчиной, настоящим мужчиной. Он не часто оглядывался на Мимс, чтобы принять решение о том, что делать, или когда собирался что-то сделать.

Но Ал знал, если сейчас он напортачит, то ему придется жить с этим всю оставшуюся жизнь. От этого моя паника только возросла.

— Солнышко, я не уверена... — начала было мама, но Мимс кивнула своему мужу.

И Ал перебил маму, обращаясь ко мне:

— Конечно, дорогая.

— Ал... — снова начала мама, но я уже двигалась.

Я пошла в комнату Колта и натянула носки, затем ботинки и джинсовую куртку. Когда я вышла в гостиную, Ал уже стоял у входной двери, и мы оба вышли из дома, прежде чем я успела сдаться и посмотреть в лицо присутствующим в комнате. Во мне осталось не так уж много храбрости, я цеплялась за тонкую ниточку силы, которая и так уже натянулась до предела и была готова порваться. Я должна сделать это сейчас, иначе я никогда этого не сделаю, и тогда снова потеряю всё. Это и в первый раз было больно, а теперь просто уничтожит меня.

Я забралась на пассажирское сиденье пикапа Ала, он завёл двигатель, и мы тронулись.

Ехали мы молча. Ал не большой любитель поговорить, он говорил по делу и ровно столько, сколько нужно. Хотя Мими рассказывала нам с Джесси, что он любит говорить нежные глупости. Мне нравилось знать такое про Ала, хотя я никогда ему этого не скажу. Моя подруга Мими заслуживает нежных глупостей, а Ал заслуживает женщину, которой он хотел бы их говорить.

Однако мне хотелось поговорить. Я хотела спросить его, учитывая, что он был очень похож на Колта, как мне следует действовать в ситуации, которая мне предстояла. Мне хотелось совета, как вернуть Колта, зная, что он использовал то время, которое я проспала из-за лекарства, чтобы выстроить между нами стену. Но я не думала, что у Ала были нужные мне ответы.

Здесь я осталась сама по себе.

Ал остановился перед домом Салли, и я успела только захлопнуть дверь машины, как Салли уже вышел и преодолел половину подъездной дорожки. За прозрачной дверью показалась Лорейн.

— Феб, солнышко, думаю. это не самая хорошая идея, — сказал Салли, подходя ко мне с поднятыми руками.

Я прошла мимо него. Салли хороший человек. Он не станет делать того, что нужно, чтобы остановить меня.

Я знала, что моим препятствием будет Лорейн. Если она не захочет, чтобы я находилась в её доме, чтобы находилась рядом с Колтом, она сможет меня остановить.

Подойдя к дому, я задержала дыхание.

Лорейн взялась за ручку, распахнула дверь, отодвинулась и придержала дверь для меня.

— Спасибо, — прошептала я, проскользнув мимо неё. К горлу подступили слёзы.

— Сотвори там чудо, солнышко, — прошептала она в ответ. Я сглотнула и вошла.

Колт сидел на диване в центре гостиной, опираясь локтями на колени и держа в одной руке стакан виски, не разбавленного ничем, даже льдом. На журнальном столике перед ним стояла почти пустая бутылка. Он не двинулся с места, только поднял на меня глаза.

Салли пил пиво и иногда, если был в настроении, заказывал рюмку односолодового виски. Лорейн не пила совсем. Когда она приходила в «Джек и Джеки», то заказывала клубничный дайкири, что слегка раздражало, потому что этот коктейль муторно делать. Тем не менее после него она быстро пьянела, а выпившая Лорейн была такой забавной, что стоило потрудиться и сделать ей дайкири.

Эта бутылка «Джека Дэниэлса» стояла у них дома на случай прихода Колта. Я не могла понять, сколько он выпил, потому что он не шевелился и не говорил. Так что, несмотря на годы практики общения с пьяными людьми, я не знала, в какой стадии опьянения он находился.

Единственное, что я знала: Колт никогда не пил чистый бурбон. Я знала, что он никогда не пил водку, потому что её пили оба его родителя, и он никогда не пил неразбавленный виски. Обычно он разбавлял его колой, иногда водой или льдом. Это была попытка доказать себе, что он не такой, как его родители, которые пили алкоголь чистым и часто. Колт, пьющий неразбавленный виски, это не к добру.

Колт, который не двигается и не говорит ни слова, ещё хуже.

Я остановилась на достаточном расстоянии, чтобы он мог видеть меня, но не слишком близко, чтобы не давить на него.

И когда я заговорила, то сделала это без обиняков.

— Я знаю, ты винишь меня.

Он не шевельнулся.

— Я была там, я всё видела, я могла бы это остановить, — продолжила я.

Он никак не отреагировал, даже его золотистые глаза не дрогнули.

— Или я могла бы сказать что-нибудь потом, чтобы ты понял, и тогда Эми не пришлось бы...

Тогда он пошевелился, едва-едва, его тело напряглось, и я поняла, что он старается держать себя в руках, поэтому я замолчала.

Он знал, как знала это я: если бы я сказала хоть что-то, даже если не во время ссоры, а потом, мы бы избежали такого количества боли. Колт, будучи Колтом, сделал бы что-нибудь. Папа и мама, будучи папой и мамой, поддержали бы его. Эми бы не пришлось страдать, её сын остался бы с ней — и с Колтом тоже. Колт, папа и мама сделали бы нас семьёй, им бы удалось всё устроить. Они бы сделали так, что мы с Колтом остались бы друг у друга, Эми осталась бы с нами всеми, и никто бы не умер, потому что это остановило бы Денни до того, как его болезнь завладела им.

Я медленно вдохнула и прошептала:

— Мне придётся жить с этим всегда.

Мой голос стал ещё тише, в нём отразилось горькое чувство вины, выросшее из того семечка.

— Мне придётся жить с этим всегда.

Кол всё так же не двигался, он не заговорил, не поднял стакан к губам и не швырнул его в стену. Он просто смотрел на меня, и я ясно видела обвинение.

— Мне было двадцать лет, — продолжила я, зная, что это слабое оправдание, но это была правда. — Она была всем, чем не была я, а ты был... ты был... — Я не могла найти слова, которое сказало бы всё, что я хотела, поэтому мне пришлось использовать недостаточное. — ...золотым.

Даже услышав, насколько чудесным он был для меня, Колт никак не отреагировал.

— Ты мог бы иметь любую, кого пожелаешь, в этом городе, за его пределами, везде, куда бы ты ни отправился, любую, какую захочешь. Зачем тебе было хотеть меня? — спросила я, но Колт, чему я уже не удивлялась, не ответил, так что я продолжила: — Она была милой, и тихой, и застенчивой. Она была миниатюрной, и хорошенькой, и тёмненькой. Я была совсем не такая. Я была громкой, я была дикой, я совершала безумные поступки, — объяснила я. — Той ночью я была пьяна, вернулась домой, после того как увидела вас двоих, и мой мозг сыграл со мной злую шутку. Шутку, которая мучала меня уже давно. — Я покачала головой, теперь зная, что это глупо, но тогда всё было реальным. — Ты не хотел заниматься со мной сексом.

И наконец-то его рука дёрнулась, в стакане плеснул бурбон.

Это была вся его реакция, но хоть что-то.

— Я переживала, Колт, — прошептала я. — Ты вроде бы хотел меня, но не хотел. Я не понимала, хотя ты и объяснял мне. Ты был парнем, я была готова отдаться тебе, я ясно дала это понять, но ты не хотел брать, и это не имело никакого смысла.

Я наблюдала за ним, но он больше никак не реагировал.

— Поэтому, когда я увидела тебя с Эми, будучи пьяной двадцатилетней девушкой, желая тебя, но не получив тебя до конца, я увидела тебя с ней. Теперь я знаю, что ошибалась, но тогда мне всё показалось очевидным. — Я заторопилась, мне нужно было выговориться. — Я знаю, что это было глупо, теперь я это знаю, но тогда-то я этого не знала, не могла знать. Всё, что я знала, что ты дал ей то, чего не давал мне. Откуда мне было знать, что вам обоим что-то подсыпали? Подобное никогда не приходило мне в голову.

Я ждала, но Колт просто смотрел на меня, не двигаясь.

Вот. Вот оно. Всё кончено, и меня прожгла боль, такая раскалённая и глубокая, что моё тело затряслось, стараясь удержаться на ногах.

Но если мы расстанемся насовсем, то он заслуживает знать всё.

— Пит забрал мою девственность, — сказала я ему, и его голова дёрнулась, на лице промелькнуло удивление, прежде чем оно приняло недоверчивое выражение.

— Я знаю, — продолжала я, — что говорили те парни, я всё знаю. Я знаю, что все говорили про меня. Я не отрицаю, что вела себя дико, напивалась, ходила на вечеринки, курила слишком много травки, валяла дурака. Но ни один из этих парней не зашёл так далеко, как ты, даже близко. Ты, наверное, мне не веришь, и я не знаю, зачем они всё это рассказывали, но мне всё равно. Я потеряла всё, единственной целью в жизни стали попытки заглушить боль, и если все будут думать обо мне худшее, какое это имеет значение? Зачем бороться? — Я подняла руку и отвела волосы с лица, придерживая их у затылка, глядя в пол и разговаривая сама с собой. — И в итоге я отдалась Питу. Чёрт. Питу. Так глупо, я всегда была такой чертовски глупой.

Я уронила руку и посмотрела на Колта. Что-то в нём изменилось, я не знаю что, но изменилось. И хотя я увидела изменение, я на нём не сосредоточилась. Я должна была рассказать свою историю и убираться. С меня хватит. Колт был прав: я не могу это вынести и собираюсь сбежать. Но сначала я должна закончить здесь, он заслуживает это.

— Всё, что я знала, мой первый парень изменил мне, каждый парень, с которым я целовалась, лгал насчёт меня, а мой муж меня бил. Я знаю, что тебе известно об этом, но тот раз, когда ты меня увидел, не был первым разом, когда он поднял на меня руку, он просто был самым худшим, — сказала я, глядя не на Колта, а поверх его плеча. — Потом я уехала и была сама по себе. Я была одинока, но мне было всё равно. Одиночество — это другой вид боли, не такой сильный, как разбитое сердце. Я предпочитала его и принимала его, потому что мне казалось, что может быть или одно, или другое. Мне потребовалось пять лет, чтобы найти Бутча, а между ним и Питом никого не было. Я работала в баре в Джорджтауне, и он зашёл туда. После этого он полгода приходил как постоянный посетитель, прежде чем нанять меня в свой бар. Я работала там два месяца, прежде чем согласилась на свидание с ним. Мы были вместе ещё четыре месяца, прежде чем я позволила себя трахнуть, и у нас были отношения ещё шесть месяцев, прежде чем я переехала к нему. Он был терпеливым, очень старался, и всё было хорошо, но как только он получил, что хотел, он это выбросил. Мне следовало знать, что он так поступит, но я купилась, я влюбилась в него. Глупая, глупая Фебрари.

— Феб... — сказал Колт, но к тому времени я продолжала невидяще смотреть ему за спину, потерявшись в воспоминаниях о мужчине, который был мёртв из-за меня, и в воспоминаниях о своей жизни, которые тоже были мертвы, и всё из-за меня.

— Обманщики, изменники, драчуны. Кому нужно такое дерьмо? — спросила я стену.

— Феб... — повторил Колт, но я заговорила одновременно с ним.

— После Бутча, я решила: хватит. Я встретила парня по имени Рис, он работал в баре, в который я зашла, бродяга, как я. Мы поддерживали связь, и если выяснялось, что находимся поблизости, то встречались. Между этими встречами у него были женщины, не я и не одна. Рис был безопасным вариантом, он не давал никаких обещаний и не возражал, что я всё держу в себе, он предпочитал именно такие отношения. У нас обоих была только одна вещь, чтобы отдавать, и мы оба это приняли. Время от времени он нарушал моё одиночество, что было хорошо, потому что обычно к тому времени, как он появлялся, мне нужна была передышка. У него есть байк, он катал меня. — Я закрыла глаза, слабо улыбнулась и шёпотом закончила: — Боже, эти поездки... единственное время, когда я чувствовала себя свободной, потому что это единственное время, когда я позволяла себе быть собой.

— Феб.

Я распахнула глаза, потому что моё имя прозвучало близко. Колт, без стакана, стоял прямо передо мной. Он смотрел на моё лицо, не в глаза, и я знала, что он видит. Тогда я поняла, что в какой-то момент начала плакать, я была настолько поглощена своей глупой несчастной историей, что даже не заметила этого.

Однако это не имело значения. Больше ничего не имело значения.

— Денни выиграл, — прошептала я, закинув голову и глядя на Колта. Когда я заговорила, он посмотрел мне в глаза. — Он хотел каждую часть меня? Он это получил. Ужас в том, что я ему помогла.

Колт поднял руку и положил ладонь на тыльную сторону моей шеи.

— Малыш... — тихо сказал он.

Я вывернулась из-под его руки и шагнула в сторону. Я не могла вынести его прикосновения. Только не снова. Слишком сладкими были воспоминания о нём. Я сжала челюсти и отвернулась, с рассказом покончено. Больше я ничего не скажу, слишком больно. Сделав первый шаг к двери, я почувствовала, как что-то внутри меня захлопнулось, а когда я сделала второй шаг, оно закрылось на замок. Казалось странным закрывать то, что пусто, где нет ничего драгоценного, чтобы сохранять, но я всё равно заперла это место.

Третий шаг я сделать не успела.

Рука Колта обвила мой живот, и он дёрнул меня назад. Я врезалась в его тело, и он обвил меня и второй рукой, держа крепко, прижимая меня ближе к себе, чтобы я не могла сбежать, даже если бы сопротивлялась, чего я не сделала, потому что у меня совсем не осталось сил.

Приблизив губы к моему уху, Колт сказал:

— Единственный способ для Денни выиграть, если мы ему позволим, малыш.

Я покачала головой:

— Колт, отпусти меня. Мы оба знаем, что нам не следовало начинать всё заново. Мы оба знаем.

Он сильнее сжал руки.

— Если ты уйдешь от меня, то позволишь ему победить.

— Он уже победил.

— Не победил, Феб.

— Победил. А я ему помогла. На моей совести пять жизней, шесть, если считать твоего сына, что бы с ним ни случилось. Нельзя перевести часы назад, верно?

Он встряхнул меня.

— Ты не несёшь за это ответственность, ни за что из этого.

— Нет?

Я почувствовала, как он покачал головой. Он был так близко, что его щетина зацепила мои волосы.

— Ни за что из этого.

— Я не согласна, и, когда я вошла сюда, ты думал так же.

Одна его рука оставила мой живот и легла выше моей груди.

— Малыш, я был зол.

Я кивнула:

— Конечно, а теперь ты расстроен моей печальной историей и уже забыл об этом. А если ты разозлишься через неделю, через месяц, что со мной будет тогда?

— Феб...

— То же, что десять минут назад, Колт. — Я надавила на его руки. — Отпусти меня.

— Феб...

— Я не хочу такой жизни.

— Феб...

— Отпусти меня, Колт.

Он опять встряхнул меня, на этот раз грубее, почти резко, и я поняла: он хочет, чтобы я прислушалась к нему, и одновременно теряет контроль. Я перестала толкать, и Колт заговорил.

— Милая, я отпустил тебя двадцать два года назад, и если отпущу снова, то это приведёт меня к жизни, которую я не хочу. — Он убрал руку с моей груди, но развернул меня лицом к себе и положил ладони мне на шею с обеих сторон, удерживая меня на месте. Он наклонился так близко, что я видела только его лицо. — Хочешь искать виноватых? Хорошо.

Это было сказано голосом, твёрдым как сталь, и я приготовилась, потому что уже слышала этот голос раньше. Так он разговаривал со Сьюзи, только в этот раз он не был грубым, просто твёрдым.

— Ты ушла, а я был таким ослом, что позволил это. Мы оба причинили друг другу боль и действовали глупо, и сдались. Я знал, что не сделал ничего плохого, но насколько сильно я пытался убедить тебя в этом? Ты не была такой, как болтали все эти парни, я знал это, но я всё-таки поверил им, потому что тогда я мог верить, что со мной порвала та, новая Феб. Мы оба были молодыми, мы оба были глупыми, и нас обоих одурачили, а мы этого не знали. — Он сжал руки. — Теперь мы знаем, что нас обманули, и если мы позволим ему сделать это снова, позволим ему вредить нам, позволим ему разлучить нас, тогда мы на самом деле позволим ему выиграть.

— Колт...

— Единственное, чего он хочет, — это ты, — сказал Колт. — Возможно, ты единственная в мире, кого он всегда хотел. Если ты будешь со мной, он тебя не получит. — Он ещё раз сжал руки. — Нравится тебе это сейчас или нет, Феб, но пару дней назад ты вернулась ко мне. Если ты думаешь, что я отпущу тебя, то подумай ещё раз, потому что ты ошибаешься, малыш.

— Колт...

— Ты меня слышишь?

— Колт...

Ещё одно пожатие.

— Фебрари, ты меня слышишь?

Слёзы вернулись, на этот раз я почувствовала, как они собираются в глазах и ползут по щекам с тем зловещим слабым щекотанием, которое всегда оставляют после себя.

Я не прикасалась к нему, не подошла ближе — ничего, я просто смотрела ему в глаза, когда отдала ему единственное, что у меня оставалось.

— У меня внутри есть одно место, — прошептала я. — Тогда, давно, я не рассказывала о нём, не знаю почему, может, потому что я думала, что ты что-то скрываешь от меня, но я никогда не пускала тебя туда.

Он прикоснулся своим лбом к моему и прошептал:

— Милая...

— Ты проник туда, Колт, — сказала я, и увидела, близко-близко, как он открыл глаза. Его руки сжались на моей шее, но не коротко, а так крепко, что я почувствовала подушечку каждого пальца на своей коже. — Несколько дней назад. Я не пускала тебя, ты просто взял и вошёл. — Наконец я положила ладони ему на грудь и сжала его рубашку в кулаках. — Я хочу запереть тебя там, — прошептала я, до смерти боясь, но всё равно рассказывая всё до конца, ничего не скрывая, отдавая ему всё, борясь с дрожью в голосе из-за слёз. — Запереть тебя у себя внутри, детка, и никогда не выпускать.

Он взял в ладони моё лицо и коснулся губами моих губ.

— Я и не хочу уходить, Феб.

— Ты так говоришь, но не знаешь, о чём я. — Мои губы двигались под его губами. — Я не захочу отпустить тебя, даже если буду вести себя так, что ты захочешь уйти.

— Малыш, я никогда не захочу уйти.

Я смяла его рубашку в пальцах.

— Обещай мне.

Он не пообещал, по крайней мере не словами.

Он поцеловал меня. Его губы раскрылись поверх моих, и я повторила за ним. Его язык ворвался внутрь, пальцы скользнули мне в волосы и сжались в кулаки. Я почувствовала боль, но даже не обратила на неё внимания, вжавшись в него, расправляя ладони на его груди, зажимая их между нашими телами. Меня поглотило это обещание без слов — самая прекрасная вещь, которую мне доводилось испытывать, самый чудесный дар, который я получала в жизни.

Только подняв голову, он произнёс слова, в которых больше не было нужды.

— Обещаю, Фебрари.

Меня наполнило необычное, прекрасное тёплое чувство, я даже подумала, что оно просочится через поры наружу. Но каким-то образом, несмотря ни на что, моя кожа удержала его внутри.

Я провела ладонями вверх по груди Колта, по его шее и запустила пальцы в его волосы. Я поднялась на мысочки и поцеловала его, дав ему своё обещание.

Было уже поздно, когда Колт закрыл дверь за Джимбо и Джесси, запер замок и повернулся к кухне, где остались Фебрари и Джеки. Феб вытирала полотенцем большую кастрюлю, а Джеки мыла стаканы и ставила их вверх дном на сушилку.

От этой картины его охватило некоторое умиротворение, смягчившее боль, которую он испытывал весь день. Оно не прогнало боль — боль от сознания того, что сотворили с ним, с Эми, с Феб и что где-то у него есть сын, — но облегчило её, хоть и немного.

Он знал, что боль останется надолго. Он видел её в глазах многих людей: жертв изнасилования — эта боль читалась в их лицах даже много месяцев спустя, когда они сидели на местах для свидетелей; людей, которых ограбили — он встречал их через много лет и узнавал, что теперь у них есть собаки и сигнализация, потому что видел установленный во дворе маленький знак, предупреждающий тех, кто может попытаться снова, что они звонили Чипу, чтобы установить систему.

Сейчас он не в состоянии этим заниматься, пытаться выяснить, что излечит боль, превратит её в шрам, удержит его от постоянного тыканья в больное место. Что бы ни произошло сегодня вечером — а самое дерьмовое состоит в том, что он сделал всё ещё хуже, действуя как эгоистичный козёл, — Феб ускользала от него сквозь пальцы. Может, она и сказала, что заперла бы его внутри, но она была готова удрать. На её лице и во всём теле застыла сдерживаемая паника, и Колту приходилось тратить все силы, чтобы не дать своей женщине сорваться.

— Оставь, пусть сохнут, малышка, — сказала Джеки, когда Феб убрала кастрюлю и потянулась к стаканам.

— Не люблю встречаться с посудой утром, — пробормотала Феб, и Джеки повернулась к нему.

Колт видел, что она чувствует то же, что и он, но она мучилась вдвойне. Вся её энергия была направлена на то, чтобы поддержать дочь, а также его. Два её детеныша были загнаны в угол, и это разрывало ей сердце.

И зная, как мучается Джеки, Колт боролся со своими понятиями о справедливости и никак не мог выбрать, какая участь лучше подойдет Денни Лоу: умереть от пуль военных или федералов или остаток жизни гнить за решёткой и подвергаться групповым изнасилованиям в обе дырки.

Он моментально выбрал второй вариант, хоть ему и стало нехорошо.

Колт покачал головой, глядя на Джеки, и она кивнула в ответ. Он был не очень уверен, что хотел этим сказать, но был уверен: что бы это ни было, она в него верила.

Он подошёл к дивану и сел, больше всего ему было необходимо расслабиться.

— Чёрт, готовка на одиннадцать человек и уборка после них вымотали меня. Я на боковую, — объявила Джеки.

Феб продолжила вытирать стаканы и ставить их в шкафчик.

— Ты сможешь спать посреди аромата чеснока и запаха краски, мама-Джама?

Еще одно приносящее успокоение средство: «мама-Джама», прозвище, которым Феб когда-то называла Джеки, что заставляло его ревновать, потому что у него не было мамы, которой он мог бы давать прозвища. Потом его мамой стала Джеки, и эта ревность прошла.

— Я так выжата, что смогу спать, даже если кто-то будет красить стены вокруг, — ответила Джеки, наклонилась к дочери и поцеловала её в щеку. — Спокойной ночи, моя сладкая девочка.

— Спокойной ночи, мама, — хрипло ответила Феб.

Джеки подошла к Колту, который положил скрещенные ноги на журнальный столик. Он слишком устал, чтобы пошевелиться, но она не возражала. Она просто наклонилась, коснулась ладонью его лица и поцеловала в щёку.

— Хороших снов, Джеки, — пробормотал он, думая, что она сразу отодвинется, но она так и не разогнулась, продолжая касаться его лица ладонью, только подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Знаешь, я нашла значение, давно, — сказала она ему.

— Что? — спросил Колт.

— Твоё имя, — ответила она мягко, не отводя взгляда, и он задержал дыхание, понимая: сказанное глубоко тронет его, и не ошибся.

— Александр, — произнесла Джеки, — значит «воин, защитник». Колтон — «жеребёнок»[14]. — Она улыбнулась. — Всем известно, что жеребята полны энергии, такие красивые малыши, сильные, быстрые, и все они вырастают в великолепных животных.

— Джеки... — пробормотал Колт, позабыв о боли. Слова Джеки на мгновение смыли её.

— Я не слишком большого мнения о твоих родителях, — прошептала она, — но в своей несчастной жизни они сделали одну правильную вещь. Они создали тебя, а после того, как подарить тебя миру, они дали тебе подходящее имя. Ты так не думаешь?

Он не ответил, но она и не ждала этого. Она похлопала его по щеке, выпрямилась и быстро вышла.

Колт проследил за ней взглядом, и его озарило воспоминание.

Он услышал её голос из далекого прошлого. Он не был мягким, не был шёпотом, он не был таким, как пять секунд назад, наполненным любовью, смешанной с материнским желанием взять на себя боль, которую она не может вылечить. Он был наполнен злостью и решимостью.

Ему было шестнадцать, и он сидел на смотровом столе в отделении неотложной помощи. На его сломанный нос наложили повязку, порез под глазом зашили, у него были ободраны кулаки, а один глаз заплыл. В то время его отец уже не был сильнее, трудная жизнь лишила его силы, и уж точно не в таком пьяном состоянии, как во время драки с Колтом. Но он был хитрым, жестоким и не гнушался нечестных приёмов. Колт хорошенько его избил, но и папаша не упустил возможности.

Феб сидела рядом. Она зацепилась ступней за его икру и качала обе их ноги. Она крепко держала его за руку, ладонь к ладони, их соединённые руки лежали на её бедре, и он чувствовал, как сокращаются мышцы, когда она двигала ногой. От её движений его тело дёргалось и ушибленные рёбра болели, но он не сказал ни слова, он не остановил бы её, даже находясь в агонии.

Морри стоял в другом конце комнаты, опираясь плечами о стену и глядя в окно, поглощённый неприятными мыслями.

Джек и Джеки стояли в коридоре с Хобардом Норрисом, тогдашним начальником полиции. Голоса Джека и Хоба звучали неразборчивым бормотанием, но неожиданно голос Джеки стал громче.

— Мне плевать, Хоб, слышишь? На хрен социальные службы. Ты вернёшься в участок, сделаешь нужные звонки и избавишь меня от бюрократических проволочек.

— Джеки, — сказал Хоб, тоже повышая голос, но стараясь успокоить её.

— Нет, вижу, ты меня не услышал, так что я объясню. Мальчик не вернётся к этим шакалам. Одиннадцать лет я отправляла его туда, и каждый раз это разбивало мне сердце. Я также разговаривала с тобой до посинения. И я говорю тебе, он не вернётся туда снова. Если ты сейчас скажешь мне, что он должен идти, предупреждаю: я посажу своих детей и своего мужа в нашу грёбаную машину, и ты больше никогда нас не увидишь.

— Я так понимаю, что, говоря о своих детях, ты имеешь в виду и Колта тоже, — произнёс Хоб.

— Чертовски верно, — в ту же секунду ответила Джеки.

— Не слишком хорошая идея — сообщать мне о твоём плане похитить Алека Колтона, Джеки, — попытался отшутиться Хоб.

И очень зря, понял Колт. Феб тоже поняла. И Морри понял. Потому что они услышали нечто, чего не слышали раньше. Они услышали, как Джеки Оуэнс кричит.

— Шестнадцатилетний мальчик сидит там, весь в синяках, Хоб, а ты шутишь?!

У Джеки имелся характер, беспощадный, но тихий. Никто из её детей никогда не слышал, чтобы она кричала.

Но эти слова эхом отразились в коридоре и в комнате, где находились Колт, Феб и Морри, чёрт, они, наверное, были слышны по всей больнице.

— Остынь, Джеки, — предупредил Хоб.

— Я остыну, когда мой мальчик положит голову на подушку под моей крышей!

Именно тогда Джеки объявила Колта своим, по крайней мере официально. Может, он и чувствовал себя детёнышем, который бродил не разбирая дороги и у которого никогда не было львицы, чтобы защищать и беречь его. Но он не был таким. Или он больше не будет таким.

— Он не беззащитный, женщина. — Хоб начал терять терпение. — Видела бы ты, что он сотворил со своим отцом.

— Нет, не стоит. Если бы я его увидела, у меня зачесались бы руки закончить то, что начал Колт, — рявкнула Джеки. Колт услышал, как Морри весело хмыкнул, и почувствовал, как Феб сжала его ладонь.

Хоб попробовал другую тактику.

— Джек, поговори с женой.

— Зачем? Насколько я вижу, она дело говорит, — сказал Джек.

— Джек...

— Избавь нас от бюрократов, — перебил его Джек.

— Это невозможно, — ответил Хоб.

— Значит, сегодня ночью ты начнёшь творить чудеса.

В этот момент Феб уронила голову ему на плечо, и Колт забыл об ужасной ночи, задумавшись: если он станет жить у Джека и Джеки, как они отнесутся к тому, что он пригласит их дочь на свидание.

Он не вернулся к отцу и матери, никогда больше не переступал порог их дома. Он не знал, то ли Хоб всё устроил, то ли Джеки просто наплевала на правила, и никогда не спрашивал об этом.

Джек вместе со своими друзьями, Хэлом Вудроу и Филом Эверли, отправился к Колту домой, потому что Хэл и Фил оба были такими же крупными и крепкими, как Джек. У них не возникло проблем, и трое мужчин упаковали вещи Колта и принесли их к Джеку домой.

Примерно в то время, когда Колту было шесть и он проводил больше ночей у Морри, чем у себя дома, они купили для него и Морри двухъярусную кровать. Колт и Морри постоянно спорили, кто будет спать сверху, поэтому кровати разделили и поставили на пол у противоположных стен. Тогда Колт и Морри стали устраивать бои, бросая с кровати на кровать подушки и игрушки. Это превращалось в игру, под конец которой они надрывались от хохота, и тогда Джек кричал из их с Джеки комнаты: «Хватит, вы двое!» Потом они слышали, как у себя в комнате хихикала Феб, после чего Колт и Морри шептались друг с другом насчёт всяких мальчишечьих дел, пока не засыпали.

Его официальный переезд в ту комнату не должен был стать чем-то особенным, потому что у него была кровать там почти столько, сколько он себя помнил. И всё равно его переезд был очень важен, и все в доме это знали, особенно Колт.

Он услышал, как закрылся шкафчик, и его мысли вернулись в настоящее. Он повернул голову и увидел, как Феб смачивает губку водой. Он смотрел, как она выключила воду и выжала губку, прежде чем приняться за рабочие поверхности. Его оглушила вернувшаяся боль. Не только тем, что она вернулась, но и тем, что Джеки так быстро удалось её прогнать, хоть и ненадолго. Он также удивился, что больше эта боль не казалась такой сильной.

— Иди сюда, малыш, — позвал он, и Феб подняла голову.

— Секунду, только закончу вытирать столешницы.

Ей не нужно было вытирать столешницы. Она сделала это, пока Джеки мыла кастрюлю и сковородку. Он понятия не имел, почему она снова это делает.

— Феб, никто не собирается делать на них операции. Они чистые настолько, насколько это возможно.

— Я люблю приходить утром на чистую кухню, — сказала она ему, продолжая тереть.

Он оставил её в покое. Ей нравится чистая кухня? Кто он такой, чтобы спорить?

Он откинул голову на спинку дивана и потёр лицо ладонями, думая, что никогда в жизни не был таким чертовски уставшим. Он не убрал ладони, даже когда услышал, как губка с глухим звуком шлёпнулась в раковину, и почувствовал, что Феб подошла ближе. Он опустил руки и поднял голову, когда почувствовал, что она села на него.

Феб оседлала его, прижавшись вплотную к его паху, её колени оказались на диване, а задница у него на бёдрах. Она положила руки туда, где шея переходит в плечи. И почувствовав Феб, почувствовав её руки, Колт неожиданно обнаружил, что уже ни капельки не устал.

— Мне неприятно спрашивать, — тихо сказала она, — но ты должен рассказать мне про Крейга, детка.

Он знал, что должен. Это было неприятно, и усталость тут же вернулась, потому что он знал, что должен рассказать ей и покончить с этим.

— Что тебе известно? — спросил он.

— Я знаю, что Морри тебя догнал и вы подрались, но всё было в порядке. Это всё.

Колт кивнул и положил руки ей на бёдра, потом провёл ими дальше и остановился на её попе, ему нравилось держать их там.

— Крейг работает у своего отца, в магазине для фермеров на тридцать шестом шоссе, — сказал Колт. Феб кивнула, и он продолжил: — Я был настолько вне себя, когда добрался туда, что не заметил этого сразу, но как только он увидел, как я вхожу, он как будто знал.

Он смотрел, как её губы медленно раскрылись, словно кожа не хотела разлепляться.

— Правда? Как странно.

— Не странно, если знать то, что узнал я.

— Что ты узнал?

Он провёл руками по её попе, потом вверх по спине и по рёбрам, так что большие пальцы коснулись её груди снизу. Колту хотелось прикасаться к ней, напомнить себе, что она настоящая, эта Феб с нежным лицом и мягкими руками, которая сидит на нём, смотрит на него. Но его член дёрнулся, когда её губы снова разомкнулись, на этот раз по другой причине, и её взгляд смягчился. Ей нравились его прикосновения, и она не скрывала этого. Колту нравилось знать, что ей это нравится и что она не боится это показать.

Он вернул руки на её бёдра. Ему хотелось трахнуть Феб, но он хотел трахнуть её, когда будет уверен, что Джеки спит, Джек ещё в баре, после того как всё расскажет и больше никогда не вернется к этому. Но если Феб ещё раз так посмотрит на него, он трахнет её прямо на диване.

Поэтому он остановил руки и продолжил разговор.

— Я пришёл туда, он только раз взглянул на меня, поднял руки и сразу же сказал: «Колт, я всё расскажу». Я его не слышал, мне хотелось выбить из него всё дерьмо, это всё, о чём я думал. Он попятился, пытаясь меня успокоить, между нами встал его отец, потом ещё один фермер. В этот момент появился Морри, вытащил меня оттуда, мы стали бороться на стоянке, когда появился Салли.

Одна из её ладоней передвинулась с шеи на его челюсть, потом поднялась ещё выше и погладила его бровь. Потом обе руки опустились ему на грудь.

Она не произнесла ни слова. Он знал, что она хотела помочь, и это помогло, просто не сильно.

Когда её руки успокоились, Колт продолжил:

— Салли позвонил Крису, и Крис быстро приехал. К этому времени я достаточно успокоился, чтобы рассказать, что мы выяснили, и Салли уговорил меня поехать с Крисом к Фрэнку выпить кофе. Я согласился, а Морри и Салли отправились побеседовать с Крейгом. Потом они приехали к Фрэнку, отпустили Криса и рассказали мне, что узнали.

— Что они узнали?

Колт покачал головой. Он всё ещё не мог поверить, даже услышав и повторяя ещё раз, он не мог в это поверить.

— Крейгу не терпелось выговориться, — сказал он Феб. — Они едва успели привести его в кабинет, как он раскололся. Салли говорит, что Крейг назвал это «жить под грузом».

Феб склонила голову набок и пробормотала:

— Не понимаю.

— Он не удивился насчёт Денни, ни капли, Феб, — сообщил ей Колт, и увидел, что до неё дошло, после чего продолжил: — Сказал, что всё равно собирался в тот день идти в участок. Он услышал про Денни, Мари, Эми — про всё дерьмо, что произошло. Он знал, что всё откроется, и не хотел, чтобы это дерьмо пристало к нему.

— Значит, он имел к этому отношение.

Колт покачал головой, но ответил:

— И да, и нет. Он сказал, что думал, что это будет шутка, Денни убедил его в этом. Сказал, что Денни уговорил его пойти с ним, и они залезли в аптеку его отца и кое-что взяли. Денни знал, чего хотел и где это найти, он всё спланировал. Они собирались повеселиться на вечеринке. Он сказал, что не знает, что взял Денни или как оно действует, пока не стало поздно, но он считает, что Денни знал. Потом Денни подсыпал мне это дерьмо, Крейг видел, как он это делает и не мог поверить глазам. Он испугался, потому что знал: если я узнаю, я взбешусь. Просто он не ожидал, что ему придется подождать пару десятилетий, пока это произойдет.

Феб кивнула и провела рукой вверх к тому месту, где шея переходит в плечо, впившись пальцами в мышцы, разминая скопившееся там напряжение.

Её прикосновения были приятны, и он почувствовал, что напряжение наконец начало отступать.

— Когда меня начало шатать, Крейг понял, что либо Денни дал мне слишком много, либо розыгрыш планировался не таким весёлым, как он думал. Денни сказал ему, что от порошка люди будут под кайфом, станут творить глупости или нести всякую хрень и его действие не продлится долго. Денни сказал ему, что всё это шутка и никаких побочных эффектов нет, люди просто посмеются, будет весело. Крейгу не понравилось, когда он увидел, как это повлияло на меня, и он сказал, что решил помочь. Чтобы меня никто не увидел и чтобы я не навредил себе, он отвёл меня наверх, в спальню родителей Шерри и Шейлы.

С ясно различимой горечью Феб пробормотала:

— Как мило с его стороны.

Колт сжал её бедра.

— Каким бы злым я ни был сегодня утром, Феб, но я думаю, что он пытался поступить правильно. — Она покачала головой, всё ещё не желая верить этому. — Крейг говорит, что он закрыл дверь, а потом, когда ты спросила его, он знал, что ты обо мне позаботишься, поэтому он сказал тебе, где я. Однако он очень удивился, когда ты стрелой спустилась вниз, не пробыв наверху и пяти минут. По твоему виду он понял, что что-то не так, но не успел подойти к тебе и спросить до того, как ты ушла.

— Я быстро ушла оттуда, — прошептала Феб, и Колт кивнул.

Ей не нужно было говорить дальше, они уже проходили это и закрыли тему.

Ранее этим вечером без просьб с его стороны она обнажила перед ним свою душу, вручила ему свою жизнь, своё одиночество, боль, которую причинил Денни. Он много лет желал, чтобы Феб поделилась с ним, но слушая её, после того как она пробилась сквозь его гнев, он понял, что больше не хочет этого. Он готов был лезть из кожи вон. Но он заставил себя слушать, потому что знал: она предлагала ему дар. Дар, в котором, как он думал, он нуждался, но после того, как она вручила его, он понял, что не желает его, несмотря на то, что чувствовал, что его удостоили чести.

Но больше они не станут к этому возвращаться, больше никогда. Не важно, что произойдет, какие споры у них возникнут, чего она боится, он не станет высказывать ей это, потому что, несмотря на то, что она думает о себе, нечего было высказывать. Он не знал об обманах, предательствах и ударах, которые невольно нанёс, отказываясь заняться с ней любовью. Он не знал ничего этого, когда боль, которую Денни причинил много лет назад, скручивала его внутренности. Он не знал, что ему вообще не следовало заставлять её вспоминать это. Было очень трудно вернуть её обратно. Она казалась такой сломленной, что он испугался, что не сможет сделать этого. Он чертовски уверен, что не собирается пробовать снова.

Колт поднял руку, очертил пальцами линию её челюсти, и Феб изогнула шею, наклонившись, чтобы ближе прижаться к его пальцам, принимая его молчаливое извинение или принося своё собственное. Неважно, что именно, и то, и другое годилось.

Колт уронил руку обратно ей на бедро и продолжил:

— Так что Крейг пошёл наверх посмотреть, в чём дело.

Он снова сжал её бедра обеими руками, прежде чем произнести:

— И здесь всё становится действительно ужасно.

Феб подняла вторую руку на его плечо и стала разминать и его тоже.

— Расскажи мне, — нежно сказала она.

Колт не стал задерживаться. Это была часть, которую нужно рассказать и закончить, его собственный ад — ад, которого он не помнил и не понимал, но всё равно находился там, ад, в который его привёл Денни.

— Денни стоял в коридоре перед дверью и вёл себя странно. От Крейга не укрылось чувство Денни к тебе, но он думал, что это просто влюблённость, и очень удивился, что после окончания школы оно не ушло. Он не глупый парень и понял, что поэтому Денни и подсыпал порошок именно мне. Он говорит, что попытался отговорить Денни в коридоре, но Денни его не слушал. Денни был в восторге от чего-то.

Феб покачала головой, на её лице отразилась боль.

Она перестала разминать его плечи и прошептала:

— Эми.

Колт кивнул и постарался не дать жару, разлившемуся по коже, овладеть собой.

— Денни сказал, что дал Эми «всего чуть-чуть, достаточно, чтобы подтолкнуть её в нужном направлении». Салли сказал, что это именно те слова, Крейг говорит, что никогда не забывал их. Говорит, что Денни был похож на сумасшедшего придурка, когда бубнил их, и Крейг понял, что так и есть, когда выяснил, что за игру вёл Денни с Эми и мной. Как видно, Эми выбрала неправильных друзей, и Денни был одним из них. Она некоторое время зависала с ним и с Крейгом и по какой-то причине рассказала им обоим, что была влюблена в меня.

Между бровей Феб появились морщинки, и её глаза затуманились, пока она пыталась вызвать воспоминания.

— Не помню, чтобы они были друзьями.

— Я тоже, но Крейг говорит, что были.

Она наклонила голову и попыталась вспомнить, но ей не удалось.

— Что ж, не то чтобы я обращала на них много внимания, — пробормотала она, потом сосредоточилась на нём и сказала: — Могу поспорить, что Денни не понравилось слышать такое от Эми.

Колт согласно кивнул.

— Крейг сказал, что Денни открыл дверь, и к тому времени всё кончилось. Эми была пьяна, но не так, как я, по словам Крейга. Ей хватило соображения накрыть нас покрывалом. Крейг говорит, что она свернулась клубочком и рыдала, как ребёнок, а я отключился.

— Колт, — прошептала Феб и сжала его шею, но Колт покачал головой.

— Я в порядке, малыш.

— Нет, не в порядке.

Она права: он не в порядке.

Всё это казалось ему чужой историей. Он ничего не помнил, поэтому у него было такое ощущение, будто его там не было. Но правда состояла в том, что он там был, в беспомощном состоянии, скорее всего, действовал, подчиняясь низменному инстинкту, Бог его знает, но он совершил насилие над другим человеком. Хуже всего было, что Эми, в отличие от Колта, всё понимала. Она знала, что с ней происходит. Осознание этого ранило его в самое сердце, а собственная неспособность остановить это злила ещё больше.

Колт медленно вдохнул.

— Ты права, не в порядке.

Феб облизала губы, потом зажала их зубами.

— Хочешь продолжать?

— Если не захочу, не стану, — ответил Колт. Феб кивнула, снова стала разминать его плечи, и он продолжил: — Крейг сказал, Эми была в истерике. Частично пьяная, частично под кайфом, говорила невнятно. Денни смеялся, считал, что это прикольно. Крейг рассердился и вытолкал Денни из комнаты в коридор. Они спорили, и тогда до Крейга дошло, что чувство Денни к тебе нездоровое. Однако у него были более важные заботы — Эми. Денни обиделся и ушёл, Крейг вернулся к Эми. Она натягивала на меня одеяло. Сама она была одета, продолжала плакать и всё время повторяла: «Это всё моя вина, это всё моя вина». Крейг вывел её оттуда, посадил в свою машину и возил её по улицам, пока она не вырубилась, после чего отвез домой. Не хотел, чтобы её родители видели её под кайфом. Говорит, её отец был в шоке, это так не похоже на Эми, но он попросил Крейга отнести её в её комнату, потому что её отец не крупный мужчина и не мог бы этого сделать, ему не хватило бы сил. Крейг сказал, что чувствовал себя дерьмом, потому что её отец поблагодарил его, даже пожал руку, от радости, что Крейг присмотрел за его дочерью. Сказал, что он хороший друг.

— О Господи, — прошептала Феб, — они, наверное, подумали... когда выяснилось, что Эми забеременела...

— Крейг тоже задавался этим вопросом, — перебил её Колт. — Сказал, тогда-то над ним и навис груз. Мы с тобой расстались, Эми забеременела и некоторое время не разговаривала с ним, Денни безнаказанно уехал в Северо-Западный университет, оставив Крейга здесь. Он держал рот на замке, ненавидел это, но молчал, потому что думал, что Денни объявит его соучастником, поскольку он участвовал в краже препарата. Говорит, после Эми ни разу не сказала ему ни слова о случившемся, а её родители по-прежнему хорошо к нему относились, хотя Эми и отдалилась от него.

Феб перевела взгляд на стену у него за спиной и сказала:

— Знаешь, не думаю, что после этого хоть раз видела Крейга и Денни вместе.

— Ты бы и не увидела. Крейг сказал, что разговаривал с Денни ещё раз, говорил ему, что если он так тебя любит, то должен хотя бы рассказать тебе о том, что произошло, чтобы ты могла помириться со мной, но Денни послал его. После этого их дружбе пришёл конец, но Крейг так и не набрался смелости действовать по-своему разумению, а время идёт быстро, случается всякое, и в конце концов стало слишком поздно.

Пока Колт говорил, глаза Феб вернулись к нему, и она спросила:

— Он готов дать показания?

Впервые с того момента, как это дерьмо обрушилось на них утром, Колт улыбнулся. Его Феб далеко не дурочка.

— Абсолютно.

Она перестала разминать его плечи и спросила:

— Думаешь, это дело дойдёт до суда?

Колт покачал головой и уронил её обратно на спинку дивана. Его история закончилась, и усталость, которую он ощущал просто разговаривая, кажется, просочилась в его кости. Он провёл ладонями вверх от её бёдер по бокам, одной рукой обняв её талию, а вторую запустив ей в волосы, и притянул её вниз, пока она не легла на него, упёршись лбом в его шею.

После этого он ответил:

— Феб, невозможно знать, как всё повернётся. Схватят они его, или он окажет сопротивление и его убьют. Или, если его схватят, признается ли он. Я просто не знаю.

— Если это случится, мне нужно будет давать показания? — Прежде чем он успел ответить, она обхватила ладонью его шею и удивила Колта, сказав: — Потому что если до этого дойдет, то я согласна. — Она сжала его шею и продолжила: — Можешь сказать им. — Она прижалась к его груди, сильнее вжав лоб в его шею. — Я хочу, чтобы это было записано, неважно где и неважно, прочитает ли это кто-нибудь. Я хочу, чтобы то, что он сделал с нами, было записано. Я хочу сидеть в комнате и сказать ему в лицо, что он заставил меня испытать. Мне плевать, если это не дойдёт до его больного мозга, я хочу это сделать и хочу иметь возможность сказать ему, как сильно я его ненавижу.

Колт подумал, что, возможно, ошибался насчёт Феб. Возможно, на её лице, в её теле отражалась не паника. Возможно, это другое сильное чувство, которое она едва сдерживала. Возможно, Фебрари Оуэнс сделана из чего-то, чего он не ожидал. В прошлом на её долю выпадали испытания, которые она провалила. Но это не значит, что она не научилась на тех ошибках.

Она прервала его мысли, спросив:

— Ты им скажешь?

Он кивнул:

— Да, милая, я скажу им.

Она ещё раз сжала его шею и, устроившись поудобнее, прошептала:

— Хорошо.

Колт решил, что настало время перейти к более приятной части вечера, и опустил руку с её талии, чтобы провести по её заднице.

— Хорошо, малыш, я хочу быть в тебе, но я совершенно выжат. — Он почувствовал, как она напряглась рядом с ним, и продолжил: — Так что, поскольку ты проспала весь день, кажется, тебе придётся делать всю работу.

Она подняла голову и посмотрела на него. Её взгляд снова смягчился и стал сексуальным, а уголки губ приподнялись в улыбке.

— Да, — сказала она, — я готова.

Колт лежал на спине, одна его ладонь лежала на груди Феб, другая поверх её руки у неё между ног. Он чувствовал, как она ласкает свой клитор пальцем, смотрел, как она двигается, и знал, что она приближается к оргазму. Но он был ещё ближе, потому что смотрел на неё, чувствовал её, слушал её, и он понимал, что кончит раньше.

— Малыш, поторопись, — простонал он, и она наклонила голову, так что волосы упали ей на лицо, рассыпались по плечам и груди, а её взгляд, нежный и возбуждённый, сосредоточился на нём.

Господи, один взгляд на её лицо подтолкнул его к краю.

Она наклонилась вперёд и упёрлась свободной рукой в кровать, чтобы сильнее и быстрее насаживаться на его член, а именно это ему было сейчас нужно меньше всего. Чёрт, теперь он был на грани и с трудом сохранял контроль, борясь с её притяжением. Он хотел, чтобы Феб кончила вместе с ним.

Он покрутил её сосок пальцами, и она застонала. Ему понравился этот звук, но он хотел проглотить её стоны.

— Феб...

Она убрала палец с клитора и стала скользить двумя пальцами у основания его члена.

— Боже, — прошептала она. — Это ты.

— Это я, малыш.

Феб упала вперёд, прижавшись грудью к его груди, а ртом к его шее, и снова стала ласкать свой клитор, на этот раз быстрее и сильнее.

— Ты снова со мной, — выдохнула она ему в шею.

— Я здесь.

— Ты во мне.

— Феб...

— Глубоко.

Чёрт возьми, ей надо по торопиться. Он был готов взорваться.

— Феб, милая...

— Глубоко во мне, — шепотом повторила она, и её киска сжалась вокруг его члена, одновременно Феб выдохнула ему в шею. Колт убрал руку с её груди и схватил её за волосы, чтобы притянуть её к своим губам. Её рот приоткрылся, и Колт поглотил её стон, ещё раз подняв бёдра, чтобы войти глубже и кончить одновременно с ней.

После того как они успокоились, он вытащил её руку, зажатую между их телами, и Феб всем телом опустилась на него, а он обнял её обеими руками. Она снова вжалась лицом в его шею, скользнула пальцами в волосы у него на виске и качнула бёдрами.

— Чёрт, детка, — вырвалось у него, потому что ощущение было охренительное.

— Глубоко, — прошептала она ещё раз, и он сжал её в объятьях, прежде чем опустить ладони на её зад.

«Самое лучшее место», — думал Колт, находясь глубоко внутри Феб. Он думал в переносном смысле, потому что знал, что это так и в прямом смысле. Она была хороша, особенно, если учитывать, что у неё было только четыре любовника и определённо много длинных периодов воздержания. Чёрт, она настолько хороша, что может давать уроки.

Его мысли остановились на этом. Он решил, что, когда всё закончится, ему придётся побеседовать с некоторыми мужчинами в городе. Двадцать два года назад они распространяли ложь про Феб. Он проследит за тем, чтобы теперь правда вышла наружу. Она всё ещё пользовалась репутацией, которую не заслужила, не то чтобы кого-то это волновало, кроме самой Феб, но Колт не мог позволить ей продолжать нести это бремя. Во всём окружающем бардаке Колт обладал властью исправить хотя бы это, и он собирался это сделать.

Её пальцы играли с его волосами, и она повернула голову, чтобы поцеловать линию его челюсти, отвлекая его от мыслей.

— Засыпай, дорогой.

Колт сжал её попку.

— Не устала?

Она покачала головой, и он услышал, как её волосы заскользили по подушке, как звякнули её цепочки, и почувствовал, как она провела носом по его шее. Всё это автоматически сохранилось в его памяти.

— Феб...

— Всё в порядке, я буду смотреть, как ты спишь.

Он убрал одну руку с её попки, чтобы запустить в её волосы и, нежно потянув, поднял её голову, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Смотреть, как я сплю? — спросил он, пытаясь не улыбнуться.

— Да, — сказала она, и уголки её губ приподнялись.

Он всё-таки не удержался от улыбки и заметил:

— Это будет увлекательно.

Её улыбка исчезла, и она сказала:

— Раньше я всегда так делала. Смотрела, как ты спишь, и думала, как мне повезло, что у меня есть ты.

В груди Колта разлилось тепло, почти лишив его воздуха.

Он не знал об этом, она никогда не рассказывала ему. Он начинал думать, что уже не уверен, радоваться ли этой новой Феб, которая не боялась делиться. Если она продолжит в том же духе, он сломается.

— Теперь я могу делать это, — прошептала она, приблизив своё лицо к нему, — и думать, как мне повезло, что ты снова со мной.

Больше он не вынесет.

Колт перекатил Феб на спину, вышел из неё, разорвав их соединение, но накрыл её своим телом и приказал:

— Замолчи, Феб.

— Что? — спросила она в замешательстве, но в её голосе слышалась обида.

— Я сказал, замолчи.

Она отвернула голову и отвела глаза, пробормотав:

— Извини, я...

Его рука в её волосах напряглась.

— Не извиняйся. — Её взгляд вернулся к нему. — Тебе не за что извиняться. И везение тут не при чём.

— Алек...

— Малыш, в этой кровати только один везучий человек, и у него есть член.

Её губы снова разомкнулись, пока она молча смотрела на него.

— Ты знаешь, для какой жизни я был рождён.

— Алек...

— Эта жизнь могла повести меня по другой дорожке, но она привела меня к тебе.

— Алек...

Он услышал, как зазвонил сотовый. Из гостиной раздался рингтон Феб, и Колт так хорошо его слышал, что взмолился Богу, чтобы Джеки спала покрепче, потому что, когда он трахал Феб, она могла стонать действительно громко.

Он проигнорировал звонок и сказал Феб:

— Малыш, то, что случилось с нами, что случилось с тобой, что всё ещё происходит с тобой, — это отстой. Но мы снова вместе, и, не заблуждайся, именно мне повезло, что так случилось, а не тебе.

Телефон перестал звонить, и Феб сказала:

— Колт, это мне...

Он опустил голову и поцелуем заставил её замолчать, потом поднял голову и сказал:

— Хватит говорить, Феб, я этого не вынесу.

Её глаза распахнулись.

— Я думала, ты хотел, чтобы я всё рассказывала.

— Кажется, я ошибался, — улыбнулся он.

— Но...

Он снова коснулся губами её губ и поддразнил:

— Ты слишком сладкая, как конфета. Если будешь продолжать в том же духе, то испортишь мне зубы.

Телефон Феб снова начал звонить, и Колт, подняв голову, прислушался.

— Алек...

— Тихо, Феб, — рассеянно приказал он.

— Раскомандовался, — беззлобно огрызнулась она, показывая тем самым, что не возражает, но вроде как и возражает.

Телефон замолчал, и Колт снова сосредоточился на ней.

— Фебрари... — произнес он, собираясь закончить разговор, но телефон начал звонить опять, и тепло, поселившееся в его груди благодаря Феб, исчезло, сменившись холодком. Феб наконец тоже услышала телефон и повернула голову.

— Чёрт, — выругался он, отстранился от неё и скатился с кровати.

Он схватил джинсы с пола. Феб приподнялась, опираясь на локоть, и натянула одеяло на грудь. Склонив голову набок, она слушала телефон, который перестал звонить, но через несколько секунд начал снова. Феб перевела взгляд на Колта, натягивающего джинсы. Он видел, как она побледнела, потом откинула одеяло, встала с кровати и схватила его рубашку.

— Позволь мне позаботиться об этом, — сказал Колт, пока она натягивала рубашку.

— Хорошо, но я иду с тобой.

— Феб... — начал он, когда она наклонилась за своими трусиками, но выпрямилась, чтобы встретиться с ним глазами.

— Я иду с тобой.

По её тону Колт понял, что благоразумнее будет не спорить.

К тому времени как она надела трусики и застегнула рубашку на три пуговицы, телефон замолчал и начал звонить снова. Они вышли в гостиную, и Феб включила лампу. Её сумочка лежала на журнальном столике, телефон на ней перестал звонить, только чтобы опять начать.

Колт взял телефон и посмотрел на экран. Неизвестный вызов.

Колт пропустил ещё один звонок, потом раскрыл телефон и приложил его к уху.

— Лучше бы это было что-то хорошее, уже, чёрт возьми, полночь, — сказал он.

Он смотрел на Феб, которая смотрела на него, и слушал тишину.

— Кто это? — поторопил Колт.

Ничего.

— Не зли меня, — предупредил он и получил ответ.

— Она не должна быть там, — произнёс ему в ухо мужской голос, напряжённый от гнева. Колт не знал наверняка, Денни ли это (если он когда-либо и разговаривал с ним, то это было много лет назад), но был уверен, что это именно Денни.

— Лоу? — спросил он и замахал Феб рукой, показывая на спальню и надеясь, что она поймёт, чего он хочет. Она кивнула и выбежала в коридор.

— Нет, — ответил мужчина.

— Это не Денни Лоу?

— Нет. — Голос становился всё более раздражённым. — Это лейтенант Александр Колтон.

По спине Колта пробежал холодок.

Твою мать. Этот парень псих.

— Ты ошибаешься, потому что Алек Колтон — это я, — сказал Колт.

— Нет. Не ты. Она не должна находиться там. Без меня.

Колт понятия не имел, как действовать в такой ситуации, и не знал, звонит ли сейчас Феб Салли.

Он положился на интуицию, надеясь, что Феб правильно поняла его, и решил сделать всё возможное, чтобы удержать больного ублюдка на линии.

— Это же Феб, Денни, ты знаешь, что ей суждено быть со мной.

— Ей суждено быть со мной.

— Откуда ты знаешь, что она здесь?

— Ты не можешь забрать её, она моя.

— Извини, Денни, но ты ошибаешься. Она моя, всегда была моей, и ты это знаешь.

— Ты не можешь забрать её. Мы с ней предназначены друг для друга.

— Откуда ты знаешь, что она со мной, Денни?

— Перестань называть меня Денни! — закричал он. В этот момент в комнату вошла Феб, держа в руке телефон и не сводя глаз с Колта.

— Денни, послушай меня, ты не хорошо поступаешь с ней. Феб не хочет того, что ты делаешь. Ты разрываешь её на части. Остановись. Иди в ближайший полицейский участок и сдайся.

— Я должен охранять её. Это моя работа. Я хороший человек. Я полицейский. Я спасу её, чтобы больше никто не мог её обидеть.

— Ты не спасаешь её, Денни, ты причиняешь ей боль, пугаешь её.

— Она знает, что это моя работа. Она знает, что я делаю это для неё.

Колт попробовал другую тактику:

— Денни, откуда у тебя этот номер?

— Она дала мне его.

— Она этого не делала. Она не видела тебя много лет.

— Я всё время прихожу в бар.

— Приходишь?

— Да, прихожу. Сижу в конце стойки. Она приносит мне пиво. Она наблюдает за мной, когда думает, что я не смотрю.

Твою мать, у него в баре есть глаза.

— Денни, я делаю всё это. Ты не был в баре с тех пор, как она вернулась домой.

— Я всё время там, спроси Морри, он видится со мной.

— Нет, Морри видится со мной, Денни, а ты — не я, — сказал ему Колт. — Сдайся.

— Я спасу её, чтобы больше никто не мог её обидеть.

— Поступи правильно: сдайся.

— Я спасу её.

— Ты в городе? Поэтому ты знаешь, что она здесь?

— Я слежу за ней, я должен её охранять.

Господи, кто был глазами этого парня?

— Денни, не делай ещё хуже ни Феб, ни себе. Говорю тебе, лучшее, что ты можешь сделать, — это сдаться.

— Осталось ещё двое, и она будет в безопасности.

Звонок прервался, и Колт прошипел:

— Блядство!

Ещё двое. Один — это он, второй — неизвестно.

— Колт? — услышал он голос Феб и посмотрел на неё. Джеки стояла рядом с ней, обняв одной рукой за талию и прижимая дочь к себе.

— Это был Денни, — подтвердил Колт и показал на свой телефон. — Ты позвонила Салли?

Феб отстранилась от матери, подошла к нему и, кивнув, вручила ему телефон.

— Я сказала ему про звонок и дала свой номер.

Колт захлопнул её телефон и открыл свой. Пролистав список контактов до имени Салли, он нажал «позвонить».

Салли ответил после первого же гудка.

— Колт?

— Они его отследили?

— Не знаю. Я не должен занимать телефон, они перезвонят.

— Я тебя отпущу, но ты должен знать: у него есть глаза в баре, Сал, и он знает, что сейчас она у меня.

— Ясно.

— Отправь кого-нибудь в бар, пусть проверят, там могут быть камеры.

— А у тебя дома?

Холодок поднялся вверх по его спине.

— У меня тоже. Я всё осмотрю сегодня.

— Доложишь. Конец связи.

Колт захлопнул телефон и посмотрел на Феб:

— Надень что-нибудь, малыш.

— Он наблюдает? — прошептала она.

— Не знаю. Надень что-нибудь.

Она выбежала из комнаты.

— Я сделаю кофе, — сказала Джеки и пошла в кухню.

Колт последовал за Феб. Первым делом он хотел проверить спальню и сделать это в футболке.

* * *

Час спустя Колт сидел на диване, Феб прижалась к его боку, положив руку ему на живот и перекинув ноги через его бёдра. Она так сильно прижималась к нему, словно хотела слиться с ним.

Джеки сидела в кресле, повёрнутом к дивану, так же, как дочь, перекинув ноги через подлокотник. Она не отводила глаз от Колта.

Он обнимал Феб одной рукой, положив ладонь на её бедро, и старался выглядеть хладнокровным, хотя ни хрена не был таким.

Он держал свой телефон около уха и спустя один гудок услышал:

— Колт.

— Дом чист, Салли.

— Бар нет, — ответил Салли. — На данный момент нашли две камеры, обе направлены на стойку. Они продолжают искать, но у них есть какой-то технический кудесник, который обнаружил сигнал. Они отслеживают его и одновременно готовятся к захвату.

— Продолжай, — потребовал Колт, когда Салли замолчал.

— Ну, хорошая новость в том, что это любительская система, умно установленная, но ему либо просто повезло, либо он много изучал. Скорее всего, нашёл инструкцию в интернете. Это значит, что они считают, что он собрал её сам и, возможно, на оборудовании есть отпечатки.

— Хорошо, что ещё?

— Вторая хорошая новость в том, что приёмник должен быть близко. Он не посылает его на луну. Если он наблюдает, значит, он тоже близко.

— Хорошо.

— Ладно, Колт, теперь плохая новость: он знает, что Феб у тебя, потому что у него есть камера на улице, направленная на твой дом. Федералы сейчас отслеживают и её сигнал, но мы подозреваем, что он идёт в то же место.

— Значит, либо он близко и наблюдает, либо у него есть сообщник, который держит его в курсе.

— Верно.

— Он звонил ей, Салли, — сказал ему Колт.

— Ему было легко найти её номер, поскольку он побывал у неё дома. Её номер есть на счёте за телефон. Я звонил Крису, он сказал, что мы сняли один из отпечатков Лоу с большой пластиковой папки, в которой Феб хранит свои бумаги. Папка лежит в кладовке на полке рядом с дневниками.

— Крис молодец.

— Будь осторожен, Колт, он отнимет у нас работу. — Салли шутил, но он не ошибался. Крис станет детективом. Он хочет этого, он усердно работает, и он чертовски умный, до такой степени, что может побить рекорд Колта по сроку получения значка.

— Хорошо, у меня есть ещё кое-что для тебя, Салли, — сказал Колт, сжав пальцами бедро Феб в попытке придать ей силы, прежде чем она услышит то, что он собирается сказать. — Ты должен передать это федералам и их психологам. Парень двинулся сильнее, чем мы считали. Он думает, что он — это я.

Колт услышал, как мать и дочь резко вдохнули, и почувствовал, как напряглось рядом с ним тело Феб, поэтому сжал её ещё раз.

— Он сказал тебе это?

— Представился лейтенантом Александром Колтоном. — Он услышал, как Феб прошептала: «О Боже», но продолжил: — Разозлился, когда я назвал его Денни. Говорит, что он полицейский и делает это всё для того, чтобы уберечь её.

— Господи.

— Также сказал, что осталось ещё двое. Я считаю, что один из этих двоих — я, а второй... — Колт не стал договаривать.

Феб уронила голову ему на плечо.

— Им не хватило времени отследить сигнал телефона, — сказал Салли.

— Плохая новость.

— Теперь они поставили на прослушку её мобильный, твой мобильный, твой домашний и телефон в баре.

Немного поздно, но кто мог представить, что этот грёбаный парень действительно позвонит. Глупый поступок, он начинает плохо соображать, и это может быть плохо. Хотя может и хорошо, так что Колт решил отталкиваться от этой мысли.

— Нам надо подразнить его? — спросил Колт. — Вызвать реакцию?

— О, я ему покажу, — угрожающе прошептала Джеки, и Колт не удержался от улыбки. Если Джеки доберётся до него, с топором или без, у Денни Лоу не будет никаких шансов. Львица становится смертельно опасной, когда её детёнышам угрожают.

— Ну, пока он не подберётся ближе и не начнёт наблюдать собственными глазами, это будет трудно, — сказал Салли. — Они разобрали камеры, все камеры, даже на улице. Я узнал, что федералы не теряют времени, они бросили на это дело целую армию. Уоррен говорит, что отключение камер — это их собственный способ вызвать реакцию, разозлить его, вынудить действовать.

Жаль. Колту понравилась идея стоять в дверях и целовать Феб на прощанье, прежде чем уйти на работу. Он бы не торопился и добился бы, чтобы она застонала ему в рот, и положил бы руки на её задницу. Он бы вызвал у Денни Лоу ещё один срыв, заставив его смотреть, как Колт заявляет свои права на то, что ему принадлежит, то, что Денни почти удалось отнять у него, но Колт получил обратно. Если в мозгу у этого парня остался хоть один нормально работающий нейрон, Колт хотел бы его уничтожить.

— Держи меня в курсе, — сказал он Салли.

— Ещё одно, мужик, — торопливо сказал Салли. — Федералы хотят, чтобы вы с Феб подумали о программе защиты.

Колту это не понравилось, ни для себя, ни для Феб. Это значило, что она будет подавленной, а он лишится возможности действовать, но он всё равно обдумает это.

— Мы обсудим, и я дам тебе знать.

— Пока, Колт.

— Пока.

Колт захлопнул телефон, и Феб подняла голову, открыв рот, чтобы заговорить.

— Секунду, малыш, — пробормотал он и ещё раз сжал её бедро.

Он прокрутил список контактов, нашел нужный номер, нажал кнопку и поднёс телефон к уху.

— Да, — произнёс Чип после четвёртого гудка. Колт его разбудил.

— Чип, это Колт. Извини, что разбудил, но дело срочное.

— Всё в порядке? — спросил Чип, стараясь прогнать сон.

— Я знаю, что уже поздно, и знаю, что твоё время расписано, но мне нужно, чтобы ты подвинул других клиентов ради первоочередной работы первым делом с утра.

— Что за работа?

— Мой дом. И я хочу, чтобы ты осмотрел «Джек и Джеки». Если сочтёшь нужным усилить охранную систему, сделай это.

— Это имеет отношение к тому дерьму, что слышно в последнее время? — спросил Чип.

— Именно так.

— Вы с Феб в безопасности?

— Ненадолго.

— Буду в семь, — не задумываясь, сказал Чип.

— До встречи.

Колт захлопнул телефон и посмотрел на Джеки, а потом на Феб.

Феб застряла в своих мыслях. Колт понял это, когда она спросила:

— Он думает, что он — это ты?

— Он больной.

— Я знаю, но он думает, будто он — это ты?

Колт улыбнулся, ничего не смог с собой поделать, таким забавным было её лицо. У него был выбор либо улыбнуться и засмеяться, либо встать и шарахнуть кулаком в стену.

— Хорошо, Феб, он сильно больной.

— Это точно, — пробормотала Джеки.

Он не хотел, чтобы обе они слишком задумывались над этим, а значит, пора было заканчивать. О таком дерьме не говорят посреди ночи, когда демоны могут напасть, потому что ты беззащитен. О таком дерьме говорят при свете дня, когда ты готов защищаться и твой разум может сопротивляться.

— Пора спать, — объявил Колт, собираясь встать вместе с Феб.

— Я не засну, ни за что не засну, — сказала Феб, обняв его двумя руками, когда они встали на ноги.

Он посмотрел на неё сверху вниз и снова улыбнулся.

— Хорошо, милая, тогда ты можешь смотреть, как я сплю.

Она дёрнула головой, её лицо просветлело, она сопротивлялась демонам. Сдвинув брови, она сказала:

— Ладно, ты прав, больше ничего не стану тебе рассказывать. Иначе я дам тебе оружие, которое никогда не закончится.

Он обвил её руками и крепко обнял, не переставая улыбаться.

— Малыш, ты же знаешь, что я дразнюсь.

— Я знаю, и сейчас мне это нравится не больше, чем раньше, когда мне было восемь лет и вы с Морри бегали за мной и пугали лягушками.

Это было такое смешное воспоминание: Феб верещала как сумасшедшая и убегала так быстро, что волосы развевались следом за ней. Колт почувствовал, как воспоминание забурлило в нём, и не смог удержаться от смеха. Джеки почувствовала то же самое, потому что тоже засмеялась.

— Моя девочка всегда ненавидела лягушек, — сказала Джеки, справившись с весельем.

— Верно, мама. — Феб сердито посмотрела на мать. — Я девочка, поэтому ненавижу лягушек. Меня бы вышвырнули из девчачьего клуба, если бы это было не так. Спроси Мэйси, она помнит правила наизусть.

Джеки снова рассмеялась, потом перевела взгляд на Колта.

— Фебари. Она всегда была трусишкой. Даже не может смотреть страшные фильмы.

— О Господи, — буркнула Феб.

— Должен сказать, Джеки, что это, наверное, к лучшему, что моя женщина может держать себя в руках, когда на свободе разгуливает псих. Думаю, это важнее, чем способность смотреть кино о том, как Фредди Крюгер проникает в сны школьников.

— О нет, — прошептала Феб, она больше не хмурилась, но её глаза стали огромными. — Теперь я буду думать о Фредди Крюгере.

Колт снова крепко обнял её.

— Я буду тебя охранять, милая.

— Ты не сможешь! — огрызнулась она. — Он проникает в сны!

И вот опять Колт не смог удержаться от смеха, он расхохотался так громко, что не мог держать голову ровно, так что ему пришлось уткнуться лицом в шею Феб.

Если бы кто-нибудь сказал Колту в течение этого дня, что он будет сегодня смеяться и улыбаться, да ещё и не один раз, он бы сказал, что этот человек свихнулся.

Но вот она, магия Оуэнс в действии.

Феб считала его золотым? Он не мог сказать, что ему не нравилось, что она так думает.

Но она и её мама были чем-то большим, что сверкает намного ярче золота. Это заставляло поверить в то, что Бог существует, но он не творит чудеса. Он создает людей и даёт им власть творить чудеса, большие и маленькие.