Добрая традиция

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Погода переменилась в последний день апреля. Температура резко упала за ночь, и, когда Макаллистер утром выглянул в окно, весь мир казался серым. Вид за окном соответствовал его настроению.

Он поздно лег и долго не мог уснуть. Когда наконец заснул, то попал в шелковые сны. Каштановые шелковые кудри обвивали его, опутывали, мягкие шелковистые губы мучили и искушали до тех пор, пока он не проснулся, бормоча проклятия.

Он все еще не мог изгнать ее из своих мыслей.

Она потеряла свою искорку. У Стефани не было жажды к жизни.

Но есть ли в том его вина? Боже, конечно, да. Чья же еще? Стефани не хотелось просто романа, который он мог предложить. Она хотела все: брак, домик с белым заборчиком, детей… Она хотела мужа, с которым дети смогут праздновать Рождество.

Он бы отдал почти все на свете, только бы заставить эти глаза снова сиять так же, как они сияли, когда он привез ее в Рокфилд в Сочельник. Но то, чего хотела она, он дать ей не мог.

Почувствовав вдруг, что задыхается, он распахнул окно. Кристально чистый утренний воздух сразу наполнил кухню.

Запах снега ни с чем нельзя было спутать.

Встав утром, Стефани обнаружила на кухне записку от Джейни: «Обещают снег. Надень теплую куртку. Целую, Дж.».

Спасибо, Джейни, подумала она, наливая воду в кофеварку. Снег в день переезда — именно этого мне и не хватало!

Она расслабилась на одном из кухонных стульев — локти на столе, подбородок в ладонях — и ждала, пока закипит кофе. Думала о том, как ей будет не хватать Джейни. Джейни настоящий друг — всегда весела и готова подать руку помощи. Или совет.

Завтра она поедет домой. Конечно, она будет рада увидеть свою семью. Но того восторженного ожидания, которое всегда предшествовало встрече, на сей раз не было.

С тяжелым вздохом она поднялась, подошла к окну и, распахнув его, глубоко вдохнула.

В воздухе пахло снегом.

— Грузовик-перевозчик все утро стоит у магазина игрушек. — Марджори Саттон задержалась около шкафа с папками в кабинете своего босса. — Джойс говорит, что они закончат погрузку к полудню. А как только она вместе с хорошенькой мисс Редфорд помоет пол в магазине, все уедут и…

— Материалы по Белвью, миссис Саттон! — резко прервал ее Макаллистер. — Я получу их сегодня или завтра?

— Сегодня, мистер Макаллистер. — Враждебный тон Макаллистера нисколько не задел ее. Вчера, когда она и Джойс ужинали вместе, они решили, что, поскольку сегодня им предоставляется последний шанс свести мисс Редфорд и этого Макаллистера, то могут быть приняты любые — вплоть до самых отчаянных — меры.

Вынув затребованные папки из шкафа, Марджори захлопнула металлическую дверцу и твердо прошествовала к столу, за которым с мрачной миной сидел Макаллистер.

Марджори бухнула папки на стол перед ним.

— Без мисс Редфорд все вокруг переменится. Конечно, вы будете рады видеть, как она уезжает. Вам всегда не нравилась ее витрина. Она ведь вас так раздражала — подумать только, мигает и мигает! Особенно это рождественское поздравление! Ну, ничего, скоро она будет далеко отсюда, и вы успокоитесь. Она тоже обретет покой у себя в Рокфилде. Джойс сказала, что мисс Редфорд просто не терпится выйти замуж и завести детей и… — Марджори скрестила пальцы за спиной, — дома у нее есть один старинный поклонник, у которого куча денег и который только и ждет ее возвращения, чтобы жениться на ней. Как говорит Джойс…

Макаллистер отбросил стул и вскочил на ноги.

— Достаточно, миссис Саттон! Я не знаю, что на вас сегодня нашло, но вы забываетесь. Это рабочее место, а не какое-то… какая-то… брачная контора.

— Конечно, мистер Макаллистер, — сказала она виновато, — извините, мистер Макаллистер. Это не брачная контора, вы правы. Господи Боже, разве все вокруг не знают, что вы — неподходящий кандидат для брака, с вашей ненавистью к Рождеству и тому подобному? — Высоко подняв голову, Марджори Саттон проплыла к выходу и тихо закрыла за собой дверь. Выйдя из кабинета, она сразу же поспешила к телефону. Нажав кнопку скоростного набора, она присела на край стола и уже через несколько секунд, осторожно погладывая на дверь босса, возбужденно зашептала в трубку: — Джойс, ты можешь говорить? Хорошо. Помнишь, что мы решили вчера за ужином? Она уже?.. О Господи, тебе придется придумать что-нибудь, чтобы задержать ее еще немного. Нет, не слишком долго. — Марджори усмехнулась, припомнив лицо Макаллистера. — Он заглотил наживку, я уверена.

Стефани откинула непослушную прядь и, упершись обеими руками в ручку швабры, окинула удовлетворенным взглядом сверкающий чистотой пол.

— Ну, все, Джойс. На сегодня мы закончили.

Джойс была у двери — запихивала мелкий мусор в пластиковый мешок. Прежде чем она успела ответить, на столе зазвонил телефон.

— Я возьму, — быстро сказала Джойс, — а ты пока вылей воду.

Стефани пошла к раковине, выжала тряпку и опорожнила ведро. Ополоснув раковину, вымыла руки и вернулась к прилавку. Джойс все еще говорила по телефону.

Стефани думала, что звонил покупатель. Но когда она услышала, что ее помощница сказала что-то про «этого Макаллистера» — да еще шепотом, что подразумевало секретность, — Стефани прокашлялась, чтобы как-то обозначить свое присутствие.

Джойс резко обернулась. При виде своей начальницы она закусила губу и порозовела. Снова отвернувшись, она еще несколько секунд прислушивалась к голосу в трубке, потом сказала:

— Хорошо, Марджори. Поговорим позже.

Она положила трубку и деланно улыбнулась Стефани.

Стефани ни за что на свете не призналась бы, как ей любопытно, о чем они говорили…

— Ну, теперь мы можем идти, — сказала она бодрым тоном. — Я дождаться не могу, когда уйду отсюда.

— Раз уж мы все равно опережаем график, давай хоть кофе выпьем на дорожку. В моем термосе, по-моему, осталось еще на парочку чашек. Жалко выливать. — Джойс взглянула на часы, и Стефани могла поклясться, что на ее лице промелькнуло беспокойство, однако оно моментально исчезло, и Стефани решила, что, должно быть, ей это показалось. — Если ты отправишься сейчас, — продолжала Джойс, — тебе придется ждать следующий автобус минут двадцать, а на улице страшно холодно.

— Хорошо, давай выпьем кофе.

Они вернулись в подсобное помещение. Джойс налила кофе в пластиковые стаканчики.

— Спасибо, Джойс. — Стефани отпила из своего стаканчика и непринужденно спросила: — А как поживает твоя подруга Марджори? — Мысленно Стефани закатила глаза: проклятое любопытство!

— Марджори? Боюсь, она расстроена. Серьезно расстроена.

— Что случилось? Надеюсь, с Джиной все в порядке?

— Джина беременна, и у нее все хорошо. Но этот Макаллистер — с ним проблема, — вздохнула Джойс. — Марджори думает оставить место. С этим человеком невозможно работать.

— Но я думала…

— Что ей нравится с ним работать? Да, я помню, как говорила тебе это. Но так было… до…

— До чего?

— До того, как он влюбился.

— Влюбился? — В голосе Стефани появилась хрипотца. — Макаллистер? Нет, ты ошибаешься, Джойс. Этот человек никогда бы… не позволил себе влюбиться!

— Что бы ты ни говорила, дорогая, но Марджори кое-что в этом понимает — у нее шесть братьев, и она научилась распознавать все приметы. Этот Макаллистер превратился в медведя. Стал абсолютным невежей. Ворчливым, грубым, непредсказуемым, а иногда даже совершенно невозможным. — Джойс печально покачала головой. — Бедняжка Марджори. Трудно будет найти работу в ее возрасте и…

— Пустяки, временные трудности. — Стефани очень жалела, что начала этот разговор о подруге Джойс. — Тебе надо посоветовать Марджори не принимать поспешных решений. И пусть будет более гибкой. У всех бывает плохое настроение время от времени. Почему этот Макаллистер должен быть другим?

Она отвернулась, чтобы Джойс не видела тоску в ее глазах. Она отлично понимала: Марджори и Джойс думают, что Макаллистер влюблен в нее. Наивные: то, что у этого человека к ней, называется сумасшедшим желанием, а не любовью.

Именно неудовлетворенное желание, которому так и суждено остаться неудовлетворенным, является причиной его плохого настроения.

Сексуальная неудовлетворенность омрачает настроение. Об этом она слишком хорошо знала по собственному опыту!

Марджори Саттон сдернула простыню с того, что было прикреплено к стене офиса. Она улыбнулась, вспоминая, как они с Джойс подъехали к магазину игрушек вчера в полночь и при свете фонарика шарили на складе в поисках новогоднего поздравления для витрины.

— Мы совершаем противозаконные действия, — усмехнулась Джойс.

— Знаю, — ответила Марджори, смеясь, — но кто бы мог подумать, что воровать так увлекательно!

Перетаскивание коробки в офис ГАМ, выгрузка из лифта, закрепление на стене и драпировка старой простыней Марджори заняли у них около пятнадцати минут.

— Разве Макаллистер не удивится, увидев это здесь? — спросила Джойс.

— Не-а. Он ни на что не обращает внимания в моем кабинете. Но как насчет мисс Редфорд? Она не заметит исчезновения украшений, когда придут перевозчики?

— Стефани так несчастна, что не заметит, даже если ее серые бархатные слоны оживут и с грохотом выбегут из магазина! — ответила Джойс. И она не ошиблась.

Они обе оказались правы: Макаллистер не обратил внимания и перевозчики приехали и уехали без всяких происшествий.

И вот теперь…

Марджори почувствовала, что ее пульс учащается. Из кабинета раздавались нервные шаги: босс ходил взад и вперед, пытаясь справиться с бурей в душе.

Взгляд на часы подсказал ей, что пора делать следующий ход.

Она достала из-под стула магнитофон, который вчера взяла у Джойс. Поместив его на стол рядом с компьютером, поставила пленку, которую они выбрали специально для этого случая, и включила магнитофон. Мягкая музыка сразу же наполнила комнату. Со стучащим сердцем Марджори повернула ручку громкости на максимум.

Чувствуя, что вот-вот лопнет от возбуждения, она выпрямилась и с каким-то страхом стала смотреть на дверь кабинета.

— Ну, теперь-то уж точно мне пора идти. — Стефани кинула одноразовый стаканчик в мусорное ведро. — Ты готова? — обратилась она к Джойс, которая бродила как неприкаянная по магазину.

— Стефани, — в голосе Джойс звучал нервный восторг, — угадай, что за окном? Снег идет! Разве не странно это после такого замечательного весеннего тепла, которое было несколько дней?

— Действительно, очень странно, — отозвалась Стефани. Она подошла к Джойс и услышала какую-то музыку. — Откуда эти звуки? Я думала, ты вчера забрала свой магнитофон домой.

Джойс не ответила. Она стояла у открытой входной двери. Крупные снежинки, будто обрывки бумаги, залетали с улицы вместе с музыкой. Ничего не понимая, Стефани прошла вперед. Теперь она совершенно ясно слышала… рождественскую музыку… «Радость миру».

Едва сознавая, что делает, она прошла мимо Джойс и вышла на улицу. На тротуаре было полно народу, как обычно в обеденный час. Но все четыре ряда автомобилей были парализованы. И скоро Стефани поняла почему. Длинный ярко-желтый «олдсмобил»[2] ехал вверх по улице, все окна были открыты, а из них на полную мощь звучал рождественский гимн.

Глядя на эту сцену, Стефани вдруг испытала странное чувство. Как deja vu[3] … только наоборот! Яркий образ сверкнул у нее перед глазами, образ следующего Рождества в ее семье в Рокфилде… И от этого видения кровь похолодела в ее жилах: она была со всеми своими родными, в старом родном доме, но вместо счастливого восторга испытывала мучительную тоску. В ее сердце не было радости, и причиной этому…

Что-то… может быть, движение, привлекло ее внимание и заставило взглянуть на второй этаж здания напротив. Ее глаза широко распахнулись и сердце гулко застучало, Стефани даже подумала, что оно сейчас выпрыгнет из ее груди. В большом окне… окне Макаллистера… висело поздравление и мигало красными и зелеными огоньками.

Это было ее украшение для витрины. Ошибки быть не могло. Стефани узнала бы его где угодно: «Счастливого Рождества вам и вашей семье».

— Это машина Марджори, — сказала Джойс с гордостью. — И она сама за рулем. Правда, она особенная?

Стефани глаз не могла оторвать от светящегося поздравления.

— Что происходит, Джойс?

— Я думаю, — Джойс мягко усмехнулась, — что Макаллистер пытается тебе что-то сказать.

— Что? — шепотом спросила Стефани.

— Почему бы тебе самой не сходить и не спросить?

Это не сработает.

Макаллистер мерял шагами кабинет, едва слыша оглушительную рождественскую музыку под окнами. Все, чего он хотел, — это сделать ее счастливой, увидеть, что ее глаза снова светятся, как раньше. Но что бы ни говорила Марджори Саттон, это не сработает.

И кто бы мог подумать, что непреклонно скрупулезная миссис Саттон окажется такой коварной? Он чуть дар речи не потерял, когда вышел из своего кабинета, чтобы приказать ей выключить эту проклятую рождественскую музыку, и увидел перед собой огромное рождественское поздравление на стене. Украшение из витрины «Теплых мохнатиков». Он бы его где угодно узнал. «Счастливого Рождества вам и вашей семье».

Проклятый знак — очевидно, от него не избавиться! Он, Деймиан Макаллистер, сбежал от него в декабре. И вот — снова знак Рождества, беспощадно бьющий прямо в сердце. Даже в апреле!

Он глядел на него бесконечную минуту, отчаяние и желание перемешались у него в душе. И вдруг два горячих гейзера забили из его глаз.

— Вы ее потеряете, если ничего не сделаете, — тихо произнесла Марджори. — И будете раскаиваться в этом всю свою жизнь.

— Что я могу сделать? — беспомощно спросил он.

И она сказала ему, что.

Она права, решил он. Именно это я и должен сделать.

Но это не сработает. Если бы она появилась у него — а Марджори уверила его, что она появится, — то сразу бы увидела по выражению его глаз, что он проходит сквозь все круги ада. Он никогда не знал настоящего Рождества; он никогда не знал, что значит Рождество. О, он знал о подарках, и елке, и угощении, и вечеринках, но чувствовал, что это не все. Должно быть что-то большее. Гораздо большее. Но что это? Нет, она придет и увидит пустоту в его глазах. И этим все закончится.

Все, финита.

Навсегда.

Он подошел к окну и выглянул на улицу. Снег все еще падал, но уже реже. Ярко-желтый «олдс» Марджори стоял у перекрестка, звуки «Радости миру» постепенно затихали, и дверь магазина игрушек была закрыта.

— Макаллистер.

Услышав ее голос, он опустил веки. Боже, молчаливо взмолился он, пусть все получится хорошо.

Медленно повернулся, чувствуя себя как перед судом, и пристально взглянул в ее лицо.

Она стояла в дверях — щеки слегка порозовели, снежинки блестели в волосах. На ней были джинсы и вишневый свитер. Даже куртки не надела. Она часто моргала, и он не мог разглядеть ее глаз. Может, они и светились, но уверенности у него не было.

— Мне показалось, я вижу сон, — сказала она, — когда увидела твой знак.

— Твой знак, — поправил он, едва дыша.

— И я подумала…

— Ты подумала, что я переменился. — Его сердце глухо стучало. — Но нет, я не переменился, Стефани. Прости меня. Видишь, собирался сказать тебе, что буду праздновать Рождество с тобой каждый год до конца нашей жизни, и так бы и сделал, но это было бы притворство. Просто больше не мог видеть тебя несчастной и подумал… если бы я мог заставить твои глаза засиять снова…

Стефани смотрела на него: он никогда еще не казался таким милым, и ей до боли хотелось броситься к нему в объятия. Его прическа выглядела так, будто по ней прошлись граблями, а выражение глаз — его прекрасных серо-голубых глаз — было опечаленным и напряженным. Да, ей хотелось броситься в его объятия, поцелуями стереть эти скорбные складки у рта. Но все это будет потом. Она легко сказала:

— Я пришла, чтобы поймать тебя на слове. Твое предложение…

Такого поворота он совершенно не ожидал. Он поморгал и нахмурился, еще поморгал.

— Предложение?..

— Твое предложение найти мне новое место для магазина. Оно все еще в силе?

— Ну, конечно… оно еще в силе, но…

— Я решила, что остаюсь. В конце концов, я люблю Бостон… И ты был прав — я без проблем проживу в большом городе! К тому же… — она справилась с собой, и ее голос не задрожал, — у меня здесь есть еще одно неоконченное дело.

— Правда? — У него был вид совершенно растерянного человека.

— Тебе необходимо подучиться, Макаллистер. — Стефани с притворным укором покачала головой. — Нельзя же вывешивать красно-зеленые поздравления в апреле! Как же ты все-таки нетерпелив… И к тому же слишком амбициозен…

— Амбициозен? — Макаллистер выглядел еще более растерянным.

— Человек, никогда не праздновавший Рождество, — принялась она терпеливо объяснять, — не может просто, без подготовки, начать его праздновать. Твое счастье, что декабрь в конце года и еще достаточно времени на подготовку. Так что есть надежда, что ты… успеешь к следующему Рождеству. — Стефани увидела, как вздрогнул его кадык, и ее пронзило сочувствие. Даже слова о Рождестве пугали его — ведь все его воспоминания были такими страшными. Но плохие воспоминания, без сомнения, сотрутся и исчезнут, если новые события… радостные воспоминания о новых событиях… лягут поверх старых.

Он был в растерянности, и поэтому она продолжила тоном терпеливой учительницы:

— При обычных обстоятельствах я бы начала заниматься с тобой на Новый год и уроки проходили бы в Валентинов день, в День святого Патрика, на Пасху, но в твоем случае я хочу изменить правила и начать занятия в День матери. Четырнадцатого мая этого года. Мы выедем из города на рассвете, доберемся до Рокфидда и проведем день с моей семьей. То есть… — в ее взгляде был вызов, хотя вся она трепетала, — если ты готов, конечно.

Она сама не понимала, как глубоко его любит, пока не представила себе следующее Рождество. И чуть с ума не сошла. Тогда-то она и осознала, что без Макаллистера счастья в ее жизни нет и не будет. Это было как шаг с твердой дороги на зыбучий песок. Шаг от известного к неизвестному. О, конечно, она безумно любит свою семью, но где бы ни был Макаллистер — она хотела быть там с ним. Ей это было просто необходимо! Пришло время сделать шаг в сторону, отойти от того, что знакомо с детства. Она готова рискнуть. Она знала, кое-что придется потерять, принести в жертву, но она с радостью пойдет на это. Стефани теперь была согласна принять Макаллистера на его условиях. И если в этих условиях содержались какие-то ограничения, она переживет…

Теперь она была согласна довольствоваться меньшим.

Но просила она большего. Не ради себя. Ради него.

Он должен отринуть от себя свое прошлое прежде, чем станет полноценным человеком, способным жить и наслаждаться праздником жизни. Спросила, готов ли он к этому. Она не была уверена, что готов. Но молилась, чтобы он был готов.

Макаллистер шагнул к ней, в его глазах горел огонь.

— Я не уверен, — начал он мягко, — что готов провести День матери с твоими. — Он нежно обнял Стефани обеими руками, и ее сердце заколотилось. — Они кажутся мне такими непогрешимыми, семейство Редфордов… — Он крепко прижал ее к себе. — Это нелегко, — пробормотал он, — быть все время с людьми, которые так безупречны.

— Ну, они не так уж безупречны. — Стефани обнаружила, что ей трудно дышать: она была прижата к его груди, он целовал ее макушку, а его руки скользили вверх-вниз по ее спине. — Моя тетушка Пру имеет обыкновение немного перебирать за столом и становится чересчур кокетливой на вечеринках. Мой дядя Херб ужасный зануда, и как начнет говорить — его не остановишь. У папы совершенно нет чувства времени, и поэтому он везде опаздывает. Мама безбожно балует всех внуков. Две мои бабушки воюют с незапамятных времен из-за какой-то ерунды, а что это — обе уже сами не помнят.

— Как я и говорил, — губы Макаллистера приблизились к ее губам, — идеальная семья. — Прикосновение его губ было просто убийственным, каждая клеточка ее тела взмолилась о настоящем горячем поцелуе. И как только она открыла рот, чтобы попросить его, он исполнил ее немую просьбу. О, Стефани никогда и не подозревала, что язык предназначен для таких восхитительных целей. Но она отдалась его умелому соблазнению.

Когда наконец он позволил ей вздохнуть, она прошептала:

— О, Макаллистер…

Он улыбнулся в ответ и ехидно произнес:

— Мне кажется, тебе пора начать называть меня по имени.

Она пригладила его волосы, любуясь их густотой и гладкостью. Глядела на него как во сне.

— Деймиан. Красивое имя. Хорошее имя. Что оно значит?

— Оно значит «Тот, кто усмиряет». Хотя в твоем случае, — он поцеловал ее в носик, — у меня это не очень-то получилось, правда?

Положив ладони ему на грудь, она пробормотала:

— Знаешь, ты ошибался кое в чем.

— И что же это? — Он прикоснулся губами к последней не растаявшей снежинке в ее волосах.

— Ты сказал, что люди делятся секретами, но это ничего не меняет. Но когда ты рассказал мне о… своем детстве… это помогло мне понять, почему ты такой, какой есть.

Он слегка напрягся.

— И какой же я? — В его тоне была настороженность.

— Ты вырос без любви. Возможно, твоя мать любила тебя… наверняка любила, но она умерла так рано, что памяти об этом у тебя не осталось. От отца, — ее голос стал мрачным, — ты видел только ненависть. Ребенком ты наверняка очень хотел любви… хотел не только получать ее, но и дарить. Я уверена, ты пытался дарить ее, по крайней мере, сначала, но твой отец отвергал ее. Ты так и вырос с этой любовью, запертой внутри. — Стефани заколебалась на мгновение, но решилась и торопливо продолжила: — И вот теперь, я думаю, ты боишься предложить свою любовь, в страхе, что ее снова отвергнут.

Он зажмурился, как от резкой боли, и снова открыл глаза.

— И если бы я предложил тебе мою любовь… — он побледнел, — что тогда?

— Если бы ты предложил мне свою любовь, — дрожащим пальцем она обвела контур его губ, — я бы дала тебе ответ. Ты не можешь получить ответ, не задавая вопрос. Ну… ты предлагаешь? — Она с трудом сглотнула комок в горле. — Собираешься предложить мне свою любовь?

Она могла только догадываться о том, каких трудов ему все это стоило. Отдавать любовь, принимать любовь — для нее это было жизнью. Стефани с этим выросла, она всегда была окружена любовью. Любить для нее было как дышать. Но для Макаллистера… этот простой обмен был за пределами понимания и опыта. Через минуту, которая показалась дольше вечности, он обхватил ее одной рукой.

— Иди сюда. — Он провел ее к высокому табурету около чертежной доски, поднял и посадил на него. А сам отошел на шаг и стал на одно колено. Стефани ухватилась обеими руками за сиденье, чтобы не свалиться. — Стефани Редфорд. — Их глаза встретились, и его взгляд был таким напряженным, что ей захотелось плакать. — Я люблю тебя всем сердцем. Ты выйдешь за меня замуж и будешь жить со мной вечно?

Слезы наполнили ее глаза, одна слеза выкатилась и поползла вниз по щеке. Стефани улыбалась ему сверху, не в силах говорить из-за спазма в горле. Он встал и подхватил ее на руки, когда она сделала попытку слезть с табурета. Их тела соприкоснулись каждым дюймом, пока она медленно вставала на ноги.

— Стефани, — его голос был хриплым, глаза блестели, — ты должна сказать «да». Я умру, если ты этого не сделаешь!

Она взяла его лицо в свои ладони и улыбнулась сквозь слезы.

— Да. Я выйду за тебя замуж, мой дорогой Деймиан!

Он прерывисто выдохнул, будто все его нервы были натянуты до предела и эти слова спасли их от разрыва. Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

— Когда?

Он горячо ответил на поцелуй и заглянул ей в лицо.

— Требовательная молодая особа! — пробурчал Деймиан в ответ. — Когда бы ты ни…

— В июне! Это единственное, о чем я мечтала с тех пор, как была маленькой девочкой, — июньская свадьба! О, пожалуйста, Деймиан, можно это будет июнь?

— Ммм… — Он нахмурился. — Собственно, август тоже кажется довольно подходящим…

Стефани хихикнула и в шутку схватила его за грудки.

— Ах, ты…

Он снова поцеловал ее — так страстно, что она даже пальцы на ногах поджала.

— Если июньская свадьба — это то, чего ты хочешь, моя сладкая, тогда ты выйдешь замуж в июне.

— Мы можем все спланировать, когда поедем в Рокфилд в мае! Господи, да у нас почти совсем нет времени! Но раз мой дядя Пит — священник в Рокфилде, то с венчанием проблем не будет. И так как моя тетя Пру — хозяйка магазина свадебных нарядов, то я получу платье по сходной цене. Джейсон — барабанщик в местной рок-группе, значит, мы сможем их пригласить поиграть на свадебном обеде. А если думать насчет угощения, то почему бы…

— Твои бабушки-вояки держат самый классный в Рокфилде стол заказов!

Стефани ушам своим не поверила.

— Откуда тебе известно про «Милый стол заказов»?

Деймиан просто закатился смехом, который отдавался громким эхом в большом кабинете.

— «Милый стол заказов»? Боже, это может быть только в Рокфилде, штат Вермонт! Кто на свете мог выдумать такое название!

— А что тебе не нравится в названии?

Он вытер глаза рукой и произнес:

— Оно такое сентиментально-глупое… — Он прикусил язык, заметив ее разъяренный вид, и извиняющимся тоном, сквозь новый приступ смеха, спросил: — Я тебя этим обидел, бесчувственный болван?

— Мне было всего девять, когда я его придумала, и да будет тебе известно, у нас был конкурс… и я победила! — Тут она тоже рассмеялась. — Ты прав, — она скорчила рожицу, — название действительно дурацкое.

— И смею предположить, — кое-как ему удавалось сохранять серьезное выражение лица, — что один из твоих бесчисленных родственников имеет превосходный маленький домик, где мы сможем провести наш медовый месяц.

— Да, верно! У дяди Херба есть маленький домик в лесу у озера, где он рыбачит и…

— И куда вся твоя семья без зазрения совести сможет заявиться в любое время дня и ночи! Нет, любовь моя, ты можешь все устраивать по-своему, кроме медового месяца. Это я беру на себя. И могу тебя заверить, что медовый месяц мы проведем как минимум за тысячу миль от Рокфилда!

— Я не против. — Медовый месяц. Стефани почувствовала, что щеки ее начинают розоветь. — Я буду счастлива поехать, куда ты захочешь…

— Ты краснеешь. Тебя же не смущает мысль о… — Он прищурился и долго на нее смотрел, прежде чем сказал: — Господи Боже! Только не говори мне, что ты все еще…

— Тебя это огорчает? — Ее голос слегка дрожал.

— Конечно, нет!

И она знала, что он говорит правду… знала по выражению удивления на его лице, по нежному прикосновению его прохладной ладони к ее горящей щеке.

— Ты действительно что-то особенное, Стефани Редфорд, — сказал он тихо. — Я уже говорил, как сильно тебя люблю?

— Да, но ты можешь повторить, если хочешь. — Ее глаза сквозь слезы сверкали радостью, почти ослеплявшей его.

Он повторил.

КОНЕЦ

Внимание!

Данный текст предназначен только для ознакомления. После ознакомления его следует незамедлительно удалить. Сохраняя этот текст, Вы несете ответственность, предусмотренную действующим законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме ознакомления запрещено. Публикация этого текста не преследует никакой коммерческой выгоды. Данный текст является рекламой соответствующих бумажных изданий. Все права на исходный материал принадлежат соответствующим организациям и частным лицам