Дочь роскоши

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Когда они прожили вместе около двух месяцев, Луи решил, что Дебби пора бросать работу в клубе, чтобы полностью принадлежать ему. Сначала она возражала – хотя было нечто привлекательное в перспективе оказаться роскошной любовницей, но ей нравилось чувство по крайней мере небольшой независимости, которое давала работа. Однако Луи был непреклонен. Он не хотел, чтобы на нее глазели другие мужчины, он хотел, чтобы она была свободна и проводила вечера с ним, когда ему этого хотелось, ему не нравилось, когда она по полдня отсыпалась после работы. Его вполне устраивало, что она посещала уроки танцев и моделирования. В уроках произношения необходимости больше не было, они ей хорошо помогли. Голос Дебби стал низким, музыкальным, слушать его было одно удовольствие. Но с работой у Бенни надо кончать. Дебби по-хорошему рассталась с работой. Ей льстило, что Луи так заботился о ней и хочет, чтобы она была рядом по мановению руки по его первому зову. Ее даже не слишком расстраивало, что в сущности она для него – лишь игрушка, Она с удовольствием погрузилась в новую жизнь и выполняла все прихоти Луи – но лишь с одним исключением. Им была Грэйс.

Почему-то Луи не одобрял дружбу Дебби с этой красивой темнокожей девушкой. Он зашел так далеко, что даже запретил Дебби встречаться с нею, Когда она спросила почему, он уклонился от прямого ответа, а Дебби подумала, что это, наверное, потому, что Грэйс была по-детски наивна. И насколько Дебби никогда особенно не интересовалась сексом, настолько Грэйс, безусловно, обожала его. У нее было столько любовников, что Дебби решила, что она давно уже потеряла им счет. Но, тем не менее, похоже, не переставала испытывать от них наслаждение. Как-то раз Дебби сказала Луи, что завидует ненасытному аппетиту Грэйс – наверное, это здорово – получать столько удовольствия от каждого нового любовника. Дебби подумала, что Луи запомнил это и, наверное, боялся, что Грэйс собьет ее с пути истинного: во всем, что касалось его Киски, он проявлял себя настоящим собственником.

Такое его отношение к ней радовало Дебби, так же как и то, что он заставил ее бросить работу. Но в данном случае она не была готова так безоговорочно подчиниться. Грэйс была первой подругой, которую она встретила в Лондоне, и настоящей подругой. Она решила так легко не сдаваться. Однажды днем, когда Луи был занят делами, она улизнула на часок, чтобы пройтись по магазинам с Грэйс. Они решили зайти к Хэрродсу или Харви Никол-су, поболтать и посмеяться вволю за чашечкой кофе с пирожным, а потом вернуться домой, нагрузившись бельем, парфюмерией и косметикой, купленными по кредитной карточке, которую Луи дал Дебби. Она не сказала Луи, с кем она ходила, ибо знала, что под его обходительной внешностью скрывался злой характер. И свои дальнейшие вылазки они с Грэйс держали в секрете.

На одни уик-энд Луи пришлось уехать по делам бизнеса, и Дебби осталась одна. Такое периодически случалось, и Дебби терпеть это не могла, ей вспоминалось, как мать в детстве бросала ее одну в пустом темном доме в Плимуте. Во время своих прогулок по магазинам она встретилась с Грэйс в четверг, накануне отъезда Луи, и когда рассказала ей об этом, в черных глазах негритянки зажглись озорные огоньки.

– Когда кота нет дома, мышки могут порезвиться! У Симона Чемберса в субботу вечеринка. Почему бы нам не пойти к нему?

– О, боюсь, я не смогу. Луи будет рвать и метать, если узнает, что я улизнула, тем более к Симону Чемберсу.

– А что тут такого? Дебби засмеялась:

– Ну он немного..

– …«слишком веселый! – закончила за нее Грэйс. – Он абсолютно безвреден, Дебс. Он же гей – ты разве не знала? И он правда очень милый. Ну пойдем же! Не будь тупицей – Луи ни за что не узнает.

– О, ну хорошо, – согласилась Дебби, отбросив все предосторожности. Ей совсем не улыбалось провести субботний вечер одной, а вечеринка с Грэйс доставит ей только удовольствие.

Но когда Грэйс заехала за ней на своем юрком маленьком «альпине», Дебби почувствовала легкие угрызения совести. Она хотела, чтобы машина Грэйс не была бы такой заметной, но по крайней мере Луи не был на дружеской ноге с соседями, и вряд ли они скажут ему, что она куда-то уезжала. Однако всякий раз, когда им приходилось останавливаться перед светофором или стоять в пробке, Дебби опускалась на пол, уверенная, что кто-нибудь, кто знает ее или Луи, сидит в соседней машине и узнает ее.

– Расслабься, лапочка! – смеялась Грэйс. – Лучше покури – я тоже собираюсь.

Дебби покачала головой. Она покурит позже, хотя понимала, что Грэйс имеет в виду не обычный табак. Она была уверена, что, когда их машина припаркуется возле внушительного дома Симона в Мэйфере, Грэйс закурит и вся машина вскоре наполнится сладким запахом конопли. Дебби чувствовала себя неуютно, пока ждала, когда Грэйс докурит, и надеялась, что запах этот не пропитает ее одежду. Луи сразу же почует коноплю.

Когда Грэйс закончила, они поднялись по лестнице к парадной двери. Из окон доносились звуки музыки и смеха, мгновение спустя дверь открыл сам Симон, обернутый в одну лишь простыню, заколотую на плече брошью на манер римской тоги.

– Добро пожаловать! Еще две прекрасные леди на нашем празднестве! – приветствовал он их, тепло целуя Грэйс.

– Симон, я не знала, подходящее ли это платье, – притворно заскромничала Грэйс.

– Подходящее платье? Какое платье? На моих вечеринках можешь надевать что тебе вздумается. А если вообще ничего не хочешь – пожалуйста! Оставляйте платья на вешалке, дорогие мои!

– Спасибо, но если тебе все равно, я лучше останусь в нем, – засмеялась Грэйс.

– А жаль. Хотя, возможно, и так хорошо. Это божественное творение, дорогая моя, и Филипп или Брюс, возможно, не смогут удержаться, чтобы не влезть в него. Ну а теперь пойдемте, поприветствуем компанию.

Дебби вошла за Грэйс в элегантный холл. Чувство беспокойства все нарастало, а когда она увидела обнаженную парочку, гонявшуюся друг за другом по лестнице с воплями и смехом, то подумала, во что она влипла. Под вечеринкой подразумевалась оргия, подумала она. И хотя она против своей воли была заинтригована, все равно решила, что никто ни за что не заставит ее раздеться!

Элегантная гостиная была полна народа в разной стадии обнажения, кое-кто развалился на диванах, а другие танцевали под музыку «Бич Бойз» и «Битлз». Дебби узнала известного члена парламента, на котором была лишь гирлянда из лавровых листьев, он возлежал в кресле, и его кормила виноградом обнаженная молодая леди, а другая, сидя у его ног, нежно их массировала. Что бы подумали избиратели, если бы сейчас увидели его, изумилась Дебби. Она испытывала отвращение и одновременно смущение за себя и за так называемых респектабельных господ, выставлявших себя в таком неприглядном виде.

– Джимми! – завопила Грэйс, падая в объятия некоего аристократа в костюме Тарзана, а Дебби пробралась сквозь вихляющиеся тела к высокой комнатной пальме, чтобы спрятаться за ней.

– Хочешь немного шампанского, любовь моя? – Ну конечно, мне не удалось скрыться, подумала Дебби, почувствовав, как ее коснулась мужская рука. Она обернулась и едва не расхохоталась, увидев, что на нем красовался лишь отделанный рюшами фартучек, как у горничной, и пара черных чулок. Под накрахмаленным муслином белела его гладкая грудь, а очки с золотыми дужками и. лысина завершали этот в высшей степени эксцентричный облик. Дебби взяла стакан с серебряного подноса, с благодарностью отпила, и маленький пухлый человечек затрусил прочь в туфлях на высоких каблуках. Ягодицы его при этом подрагивали.

Боже правый, надо выбираться отсюда! – подумала Дебби. Определенно это не для меня. Она поискала глазами Грэйс, но подруга ее была занята с высоким стройным мужчиной, которого она называла «Джимми». Дебби допила шампанское и стала пробираться в сторону двери.

– Так быстро уходишь, мой ангел? – окликнул ее Симон, наваливаясь на нее.

– Боюсь, что да. У меня ужасно разболелась голова. Скажите Грэйс, хорошо?

Она проскользнула мимо него в холл. Дверь была на задвижке, Дебби выскочила наружу, глотнула холодный свежий воздух, борясь с желанием увидеть Луи. Почему ему надо было уехать? Почему он не может все время быть с ней?

На улицу свернуло такси. Дебби сбежала вниз по ступенькам и остановила его. В тот момент она больше всего на свете хотела домой.

Однажды утром, примерно через полгода с тех пор, как Дебби поселилась у Луи, ее разбудил телефонный звонок. Рядом с ней мертвецким сном спал Луи – она решила, что он выпил прошлой ночью гораздо больше, чем ему было можно. Она быстро вскочила, набросила шелковый халатик, в надежде, что ей удастся добежать до телефона и ответить, пока тот не разбудит Луи. Такое грубое пробуждение вызовет у него головную боль. Она подумала, что на часах в гостиной было двадцать минут восьмого, но потом решила, что ошиблась. Она никак не могла разобраться в этих часах – на хрустальной глыбе виднелись только две черные стрелки, и было легко ошибиться на час или даже перепутать часовую и минутную стрелки. Да и кто, в конце концов, будет звонить в такую рань? Их друзья или знакомые могут прорезаться только через несколько часов. Дебби потерла заспанные глаза, смахнула остатки туши, а потом подняла трубку.

– Алло?

– Кто это, черт побери? – Это был незнакомый мужской голос.

– Дебби Свифт. А вы кто?

– Я пытаюсь связаться с Луи Лэнглуа. Я правильно набрал номер?

– Да, правильно, он спит.

– Боюсь, что вам придется его разбудить.

Дебби почувствовала тревогу.

– Кто это? Что вы от него хотите?

– Я Робин Лэнглуа, его брат. Позовите его, пожалуйста, к телефону. Это очень срочно.

Она вернулась в спальню, стянула простыню и потрясла Луи за плечо. Он задвигался, что-то забормотал и снова укрылся простыней.

– Отстань.

– Луи, пожалуйста! Ты должен проснуться. Звонит твой брат. Я думаю, это важно. Луи, пожалуйста!

После яростной схватки с простыней и ворчания Луи Дебби решила, что победила, но мгновение спустя она увидела, что Луи опять впал в крепкий сон. Она в отчаянии подошла к телефону.

– Мне очень жаль, но я никак не могу разбудить его. Он как зомби. Может быть, я могу ему что-нибудь передать или сказать, чтобы он позвонил вам?

– Значит, он все такой же, – последовал громкий вздох. И потом: – Возможно, он проснется, если вы скажете ему, что его отец умер. И пусть без промедления позвонит мне.

– Его отец… – повторила потрясенная Дебби, но раздался щелчок, и разговор оборвался.

Она постояла с минуту, плотно запахнувшись в халатик, а в голове ее кружились панические мысли. Ей никогда раньше не доводилось сообщать дурные вести кому бы то ни было, она не знала, как поступить, и эта перспектива пугала ее до смерти. Это было несправедливо со стороны его брата – кажется, его зовут Робин, – заставить ее сделать это. Она же не женщина-полицейский. По крайней мере он мог бы сказать ей, чтобы она еще раз попыталась разбудить Луи и подождал бы у телефона, пока она это сделает. Но уже слишком поздно. Он отключился, и весь удар ей придется принять на себя.

Дебби вернулась в спальню. Луи глубоко спал в блаженном неведении. Она склонилась над кроватью и потрясла его:

– Луи, пожалуйста! Ты должен проснуться!

– Что случилось, Киска? Иди сюда и заткнись.

– Нет! Луи, мне надо тебе кое-что сказать. Ты не слышал звонок?

– Нет. А ты знаешь, что у тебя самые красивые титьки…

– Луи! – Она выдернула его руку из-под своего халатика. – Ты можешь, наконец, выслушать меня? Звонил твой брат. Твой отец умер!

Едва только она сказала это, ей захотелось ударить себя. Она не хотела такими словами сообщить ему об этом. Пальцы Луи застыли под ее пеньюаром, лицо окаменело.

– Мне очень жаль, Луи. – Она чуть ли не плакала. – Я не хотела так тебе об этом говорить. Но ты не слушал.

Какое-то время он не шевелился, и ей захотелось плакать от жалости к нему.

– Мне правда очень жаль. О Луи…

Он отбросил в сторону простыни. Ее первой мыслью было, что он собирается вскочить и начать что-то делать – так, представляла она, должны поступать люди, когда им говорят, что у них умер близкий родственник. Он должен звонить брату, звонить в аэропорт, узнавать, какие ближайшие рейсы на Джерси, – в общем, множество дел. Но Луи просто лежал, гибкий, обнаженный, и тело его золотилось в лучах раннего утреннего солнца, которое струилось сквозь огромные панорамные окна.

– Это не имеет значения, – сказал он.

– Как это – не имеет значения?

– А для тебя имело бы значение, если бы кто-нибудь сказал тебе, что твой отец умер?

– Луи, я никогда не знала своего отца.

– Не знала, – повторил он с жестокой ноткой в голосе, – а я никогда не знал моего. Ну, ты собираешься ложиться в постель, или мне встать и поймать тебя?

Если столь равнодушная реакция Луи на весть о смерти его отца заставила Дебби поверить в то, что это никак не изменит их жизнь, то она очень ошибалась.

Когда он наконец заставил себя встать с постели, то заказал билет на самый ранний из всех рейсов на Джерси и улетел больше чем на неделю. Дебби одиноко слонялась по дому, ее мучила безотчетная тревога, а когда Луи вернулся, ей удалось вытянуть из него очень немного. Его отец умер от эмболии, это случилось внезапно, совершенно неожиданно. Мать, брат и дядя Поль взяли дело в свои руки, но эта ситуация может означать, что ему придется больше времени проводить на Джерси, чем раньше.

Сначала Дебби взволновала перспектива поехать с ним – мирок ее был настолько замкнутым, что Джерси представлялся ей райским островом, – но Луи очень скоро дал понять, что не собирается забирать ее с собой. Дебби надо будет оставаться в Лондоне. Он не хотел ее брать в свои «деловые командировки», да и вообще, ведь у нее есть обязанности – ходить на уроки фотомоделей, ведь так?

Это было так, но это все было гораздо менее важно для нее, чем быть рядом с Луи, хотя она понимала, что не может позволить себе показаться не заслуживающей доверия.

Итак, пока Луи осуществлял частые путешествия над морем, Дебби фотографировалась в студиях по всему Лондону для каталогов, рекламирующих косметику, дамское белье, а также макияж для проспектов известных косметических фирм. Она даже снялась в коммерческой телепрограмме, рекламирующей плитку шоколада: тряслась от холода в летнем платье в яркий, но морозный зимний день, пытаясь придать шоколадке чувственность, от которой у зрителей должны были потечь слюнки.

Иногда Луи приезжал домой и баловал ее, словно вознаграждая за свое отсутствие: привозил роскошные подарки, а однажды повез на уик-энд в большое деревенское поместье, которое, по его словам, он арендовал. Погода была бодрящая, прохладная, они долго жгли дрова в камине, а гостей огромного дома, большей частью титулованных, кроме артистов кино и его жены-фотомодели, угощали напитками во время ланча и по вечерам. Луи водил ее по окрестностям поместья, и они почти занимались любовью на толстом ковре сухих листьев – почти, но не совсем, ибо они возвращались назад в коттедж и любили друг друга на ковре перед камином, в котором полыхали длинные языки пламени. Луи показал ей и плавательный бассейн, сейчас пустой и затянутый на зиму чехлом, и рассказал о вечеринках у бассейна, которые здесь устраивались летом. Когда он пообещал снять этот коттедж и еще раз привезти ее сюда, Дебби пришла в восторг, подумав, что это означало, что Луи собирается провести с ней и следующее лето.

Но порой он был жесток и груб с нею и отказывался объяснять, что он делал во время долгих недель своего отсутствия.

– Это бизнес, – оборвал он ее, когда она как-то раз пожаловалась, что он, едва побыв дома несколько дней, уезжает снова.

– Но ведь твой бизнес здесь, – возразила она.

– И на Джерси. Послушай-ка, я не могу сейчас говорить, иначе опоздаю на самолет. Увидимся, когда вернусь.

Он поцеловал ее, а она прильнула к нему, едва удерживаясь от желания умолять его, просить, чтобы он не уезжал, но понимая, что это ни к чему хорошему не приведет. Луи любил, когда она была малышкой, его киской, но терпеть не мог, когда она становилась навязчивой и мешала ему.

– Не забывай, благодаря моему бизнесу ты ходишь в шелковых панталонах, – как-то раз неприятно сказал он, слова эти ранили ее, возродили чувство беззащитности, дремавшее в ней. Дебби еще не исполнилось и семнадцати лет, а шрамы, нанесенные неприязнью матери, оставили у нее глубокие зарубки.

Она любила Луи, не могла себе представить жизни без него. Он был ее солнцем, ее луной, ее звездами. Может, поэтому она так боялась, поэтому ее терзал такой леденящий, сотрясавший все ее существо ужас, что он бросит ее и она снова останется одна, только со своими воспоминаниями.

Дебби думала, что, если так случится, она просто умрет.

Однажды, когда Луи отсутствовал, а Дебби не могла больше переносить пустоту лондонского дома, она позвонила Грэйс.

Она меньше стала встречаться со своей подругой после той вечеринки-оргии, поскольку боялась, что если Луи узнает об этом, то очень разозлится и это испортит те краткие драгоценные часы, что они проводили вместе. Но сейчас Дебби чувствовала себя настолько одинокой и уставшей, что решила рискнуть.

– Это я, Дебби, – сказала она, когда Грэйс ответила на звонок. – Ты чем-нибудь занята?

– Сейчас?

– Да. Я совсем одна, и мне это до смерти надоело. Почему бы тебе не приехать? Или мы могли бы куда-нибудь сходить – попить чаю у Харви Николса, помнишь, как мы заходили туда во время пробежек по магазинам? Сейчас появляются уже летние вещи.

– Хорошо. Я встречу тебя здесь, у ресторана. Через полчаса?

– Да, – улыбаясь, сказала Дебби. Она знала, сборы займут у Грэйс по крайней мере час: она была ужасной копушей, но то, что она дала ей полчаса, возможно, подстегнет ее.

В ожидании Грэйс Дебби расхаживала по отделу белья и купила лифчик на косточках цвета слоновой кости и изысканную кофточку бледно-абрикосового шелка. Как здорово иметь деньги, чтобы тратить их на столь роскошные вещи; кем бы там ни был Луи, но, уж конечно, не скрягой. Дебби вспомнила времена, когда она была бедной девчонкой из Плимута, которая только и могла, что любоваться витринами и мечтать. Давно уже пора прекратить выть на луну, и надо быть довольной тем, что у нее есть, уговаривала она себя.

Когда приехала Грэйс, девушки бросились друг к другу в крепкие объятия, а потом пошли в ресторан, не замечая внимания, которое они к себе притягивали: одна иссиня-черная и прекрасная в блестящем ярко-розовом костюме, другая – совершеннейшая английская роза в простом струящемся платье василькового цвета.

– Ну, что ты делаешь? Я хочу знать все кровопролитные подробности! – потребовала Дебби, откусив датское пирожное, совершенно не задумываясь о фигуре.

– Ну, я подцепила нового мужчину. Красивого и титулованного, ни больше ни меньше!

– Титулованного! – Дебби подумала, что это был, наверное, тот аристократ в костюме Тарзана. – А уж не собираешься ли ты выйти за него замуж? Грэйс, ты ведь можешь стать Леди Кое-что или чем-то таким?

Дебби улыбнулась, ее подвижные вишневые губы добродушно приподнялись.

– Возможно, собираюсь! Что за мысль! И все же это по крайней мере хорошая замена – он ведь не женат. У большинства этих ублюдков дома жены, разве нет? Они думают, что могут позволить себе все. – Она отпила чай с лимоном. – А как Луи?

– Насколько я знаю – хорошо. Беда только в том, что он почти всегда в отъезде, а я от этого схожу с ума.

– Почему? Свободой нельзя пренебрегать, дорогая моя. Все это и свобода… – Она развела руки с накрашенными перламутрово-белым лаком ногтями. – Но почему его так часто не бывает дома? Объясни мне.

– А я тебе не говорила? Умер его отец и оставил Луи большую долю наследства в индустрии развлечений – гостиницы, туристическое агентство, еще что-то. И на Луи как на старшего сына падает ужасно большая ответственность. Думаю, что он хорошо справляется, но мне это не нравится. Похоже, в последнее время он бывает на Джерси гораздо чаще, чем здесь.

– О да, я забыла, что он с Джерси. А почему он не берет тебя с собой?

– Не знаю. Ему нравится, что я здесь, жду его. – Дебби не стала добавлять, что, по ее личному мнению, Луи просто стесняется ее.

– Я знаю кое-кого с Джерси, – задумчиво сказала Грэйс, вытаскивая пачку «Мальборо» и зажигая сигарету. – Фрэнк де Валь. Он там какой-то политический деятель. Смешно, но частенько они такие мерзавцы, эти политики, правда? Они настолько заняты, притворяясь не тем, кем на самом деле являются. А жены их в большинстве случаев – зануды, чувствительные представительницы среднего класса в костюмах-двойках, в жемчугах; это идеальные жены, матери, члены комитетов. Или же это честные левые радикальные феминистки, слишком занятые, шныряя повсюду, чтобы обращать на кого-нибудь внимание, поскольку собственные нужды для них превыше всего. В любом случае приятного мало. Ничего удивительного, что мужчины бегают на сторону. Разумеется, я не знаю, что собой представляет миссис де Валь, я с ней никогда не виделась. Ее всегда оставляют на Джерси – там, где Фрэнк, без сомнения, – порядочная серьезная политическая фигура. Бог знает, что подумали бы люди, которые избрали его, если бы узнали, чем он занимается, когда приезжает сюда!

– И чем же он занимается?

– Чем он занимается – вот это уже ближе к делу! Если существует человек, у кого есть больше фетишей, чем у Фрэнка, я хотела бы повстречать его! Черная кожа и повязка, как у крепостного, – это одно, но он также любит одевать… подожди-ка минутку, ты его встречала.

Он был на вечеринке у Симона Чемберса. Он слонялся вокруг и разносил напитки, а на нем был только крошечный белый фартучек и длинные черные чулки. Ты его помнишь?

– Как я могла забыть? Он выглядел таким нелепым! А ты говоришь, он политик с Джерси?

– Угу.

– Интересно, рассказать ли об этом Луи? – задумчиво пробормотала Дебби, думая, как смешно она смогла бы сымитировать маленького толстого человечка, чтобы позабавить Луи.

– А почему бы нет? – спросила Грэйс.

– Ты прекрасно знаешь почему! Потому что он совершенно не одобряет компанию, в которой я бываю! – поддразнила Дебби и повернулась к стойке за очередным датским пирожным.