Дождь в наших сердцах

33 глава. В этот день мне хотелось умереть

Звон в ушах был первым, что случилось со мной после удушающих слов Лили. А потом меня шатнуло в сторону и перед глазами появились чёрные круги. Мне нечем дышать — за несколько секунд мне перекрыло дыхание, и из глаз брызнули слёзы от боли, от безысходности, от паники, нарастающей с быстрой скоростью внутри меня.

— Что значит — бабушка умирает?! — завопила я истерическим голосом так громко, что запершило в горле.

— Лаура, тише… — я видела, как трясло тётю, она переживала не меньше меня, но ей приходилось сейчас успокаивать именно меня.

— Нет! Объясни мне!

— Сердечная недостаточность, Лаура. Ты знаешь, что бабушка болела на протяжении почти всей своей жизни. Пришло её время.

Я не понимала, нет, почти возмущалась, как она могла говорить о таком так просто?! У неё умирает мать, а она спокойно принимает это, как должное.

У меня так не получается.

Я не такая сильная, как Лили.

У меня снова умирает близкий человек.

Теперь, кроме тёти, у меня нет никого из семьи.

Родители, бабушка, все оставляют меня…

Захлёбываясь в слезах, я падаю на пол, ударяясь головой о стену, но эта боль такая несущественная по сравнению с той, что сидит внутри моего сердца, разрывая его сейчас на части. Его разрывают, как открытку, подаренную кем-то незначимым на День всех влюблённых.

Из моей комнаты выходит Аарон, совершенно не понимая, что происходит. Но, когда его взор падает на меня, едва ли в рассудке, он тотчас падает на колени рядом со мной, поднимает и прижимает к себе.

— Лаура? — парень старается дозваться, но я нахожусь в каком-то своём пространстве, где никого нет, кроме моих страданий. Я даже толком не слышу его, не чувствую его объятий. — Что случилось? — теперь он спрашивает у Лили, которая уже почти выходит из дома.

Я должна быть рядом с бабушкой. Я хочу увидеть её в последний раз!

Лили собралась ответить Аарону, но я перебиваю и выкрикиваю:

— Я поеду с тобой! Возьми меня с собой! — мой тон не умоляющий, а твёрдый и требовательный.

— Нет, сиди дома, — строго отчеканила тётя, забирая связку ключей с тумбы.

— Я поеду с тобой! Я должна быть с ней! Я хочу увидеть её в последний раз!

Чувствую, как руки Аарона сжимают меня сильнее, но это не помогает. Это впервые, когда его объятия не помогают мне никак.

Родригес, всё ещё оцепеневший от происходящего, бросает тёте:

— Просто скажите, в какой больнице её бабушка.

Он догадался. Не требовалось объяснений.

— Больница на 501 Нью-Лотс-авеню.

И за тётей захлопывается дверь. Я снова начинаю задыхаться в слезах, неосознанно сжимаю Аарона и причиняю ему боль, но он, сцепив зубы, молчит. Просто терпит. Позволяет мне таким образом притупить собственную боль.

Когда я снова чуть не упала, Аарон подхватил меня за талию и повёл в комнату. Бережно усадил на кровать, включил свет и сел передо мной на корточки, целуя мои ноги, крепко сжимая мои руки, стараясь хоть как-то успокоить меня.

— Родная, пожалуйста, посмотри на меня, — просил Аарон, стараясь отыскать в моих глазах и лице ответ.

— Аарон, отвези меня!

— Родная…

— Я сказала: отвези! — у меня путался язык, я запиналась из-за отсутствия воздуха.

— Хорошо. Одевайся, я отвезу. Но тебе нужно успокоиться, я очень тебя прошу.

Это невозможно, как он не понимает? Как мне нужно успокоиться, когда я знаю, что у меня умирает близкий человек?

— Давай, Лаура, — блондин сжимает мою руку в своей руке, а я стараюсь хотя бы посмотреть ему в глаза. — Глубокий вдох и выдох, вместе со мной.

Аарон начинает дышать вместе со мной, стараясь привести меня в чувства. Но я по-прежнему не могу. Я по-прежнему задыхаюсь. Это слишком трудно. Не справляюсь.

— Я не могу… — судорожно говорю я.

— Родная, ещё раз, повторяй за мной.

Это длилось минут пять. Не знаю, как ему не надоело. Не знаю, как он терпит меня. Я боюсь, что однажды и Аарон покинет меня. И от этой мысли меня накрывает ещё сильнее. Родригес снова собирается что-то сказать, как-то успокоить, но я отдёргиваю его руку, отталкиваю его от себя и выхожу в коридор. Я поеду прямо так: в пижаме, с косой, зарёванной.

Аарон следует за мной, спускается по ступенькам, стараясь нагнать меня. В последний момент, когда парень выходил из квартиры, он захватил мою куртку и закрыл дверь. А потом, догнав, накинул куртку на меня. Уверена, что с его губ хотелось сорваться какое-то замечание, но он просто сдерживал себя. Аарон понимал, что сейчас мне хуже всего.

Но он снова будет рядом, чтобы присмотреть за мной, чтобы я не погубила себя.

Я сажусь на переднее сидение, захлопываю за собой дверь и нервно грызу ногти, жду пока машина тронется с места. Каждую минуту шмыгаю носом и сжимаю рукава ночной сорочки. Я так боюсь опоздать. Что, если я не увижу в последний раз бабушку? Что будет тогда?

Сколько лет я буду винить себя за этот проступок?

— Аарон, быстрее!

— Лаура, я еду так быстро, насколько это возможно, — спокойно отвечает парень, не реагируя на мои психи.

В нём сталь. На его месте я бы уже давным-давно заткнула бы себя, но он терпит. Я поблагодарю его за это позже.

Мне так хотелось верить, что не может ничего случится накануне Нового года. Но случилось самое худшее.

Больница, в которой лежала бабушка, находилась в тридцати минутах езды. Но мы доехали за пятнадцать. Аарон не успевал за мной. Я бежала от машины до клиники так быстро, что меня едва держали ноги. Но на ресепшене я увидела стоящую тётю, которая уже что-то узнавала. Несусь к ней галопом, задевая кого-то или что-то плечом — совершенно ничего не замечаю.

— Где она?!

— Лаура, в триста пятой палате. Но сейчас к ней нельзя.

И тогда моё сердце обрушилось вниз и разбилось с громким треском. Я опоздала?

— Почему?

Я боялась услышать, что её уже нет в живых.

— Ей ставят капельницу. В ней стараются поддерживать жизнь. Но показатели слишком слабые, говорят, что она уже три дня отказывается от еды и в последние часы ей стало хуже. Врачи говорят, что осталось несколько часов, — её губы дрожат, тётя хватает мои руки и сжимает их, стараясь показать мне, что я не одна.

Но всё вокруг опять исчезает, и мне кажется, что я совершенно одна. Что у меня больше нет никого в этом мире. А потом сзади подходит Аарон и разворачивает меня к себе, прислоняя мою голову к своей груди. Я обвиваю его тело руками и мочу его футболку. Только сейчас замечаю, что он тоже в пижаме. Из-за моей истерики и спешки, мы не переоделись.

Парень усаживает меня на диван и садится рядом. Кладет мою голову себе на колени и просто гладит по волосам.

— Мне очень жаль, Лаура.

Я закрываю глаза и позволяю новым слезам выйти из меня, но пальцы Аарона ловко их ловят, стирают по моей щеке и возвращаются к волосам.

— Почему так происходит, Аарон? — кажется, я впервые заговорила с ним сегодня без крика. — Почему я теряю всех родных?

— Я не знаю ответа на этот вопрос, родная. Но я обещаю, что меня ты никогда не потеряешь. Я всегда буду с тобой, чтобы не произошло.

И я знаю это, точнее, хочу в это верить. Было так много случаев, после которых Аарон мог меня бросить, но он этого не делал. Несмотря ни на что, он всегда остаётся со мной, всегда остаётся на моей стороне. Он всегда рядом, чтобы протянуть руку помощи и вытащить меня из любой ситуации.

— Пожалуйста, никогда не бросай меня, — моя просьба звучит настолько отчаянно, что даже жалко.

— Я уже говорил, моя маленькая девочка, что никогда тебя не брошу. Ни при каких обстоятельствах.

И мне становится на один процент легче. А потом, вспоминая о бабушке, снова разрушаюсь.

Не знаю, сколько времени я лежала на коленях Аарона, наблюдая за тем, как тётя носится с одного угла в другой, выжидая лечащего врача бабушки. Ночью в больнице еще страшнее, на меня так сильно давят все эти мрачно-белые стены, что разболелась голова — или она разболелась от моих рыданий.

Кроме нас сейчас в клинике находилось ещё четверо людей. Один из них был мальчик лет пяти, который привлёк моё внимание. Мне всегда давалось с трудом смотреть на детские слёзы.

Всё ещё лежа на коленях своего парня и чувствуя его огромную поддержку, я наблюдала за мальчиком. И удивительно, но, отвлёкшись от своей проблемы, я перестала плакать. Я в любом случае должна была перестать плакать, потому что бабушка точно не хотела бы видеть моих страданий.

Поднявшись с колен Аарона, я села на диван, стараясь унять головокружение.

Всё ещё смотрю на плачущего мальчика, который бродит по вестибюлю. А потом он останавливается у автомата со сладостями. Оборачивается на родителей, которые, кажется, уснули. У них в планах точно не было вести ребёнка поздно ночью в клинику, поэтому не удивительно, что они устали.

И я решаюсь подойти к нему.

— Ты куда? — держа меня за руку, спрашивает блондин.

— Отойду ненадолго.

Он ничего не отвечает, но чувствую, как провожает меня взглядом.

Медленным шагом я подхожу к ребёнку, который всё так же с заинтересованностью рассматривает что-то новое для него. Мальчик вздрагивает, когда слышит мои шаги сзади. На моё вялое лицо натягивается улыбка, и я чуть сгибаюсь в коленях, чтобы быть с ним на одном уровне.

— Привет.

— Привет, — недоверчиво отвечает он, рассматривая меня с опаской.

— Я Лаура, — протягиваю ему руку. Мальчик недолго смотрит на неё, словно обдумывая, можно ли мне доверять.

— А я Карл, — и всё же пожимает.

— Как ты сюда попал?

— В животе появилась очень острая боль, прямо посреди ночи. Дома таблетки не помогают, родители повезли меня сюда. Но врачи все заняты, поэтому мы ждем… А ты?

Я подхожу к автомату, чтобы достать оттуда какую-то сладость, на которую так долго смотрел малыш. Найдя в кармане пижамных штанов мелочь, которую когда-то туда закинула в спешке, я засовываю её в автомат и, пока сладость двигается к нам, отвечаю:

— У меня умирает бабушка. Я приехала, чтобы увидеть её в последний раз.

Лицо мальчика потускнело. И глаза заполнились печалью и состраданием.

— Соболезную, Лаура…

Я смотрю на него и почему-то улыбаюсь, он вызывает во мне улыбку. Такой маленький, но такой умный.

Мармелад, который я выбила из автомата, упал в отсек, и я нагнулась, чтобы достать его.

— Это тебе, Карл. Только съешь его, когда тебя осмотрит доктор и боль пройдёт, хорошо?

— Спасибо! — на мальчишеском лице проявляется довольная улыбка. Он прячет мармелад в карман своей курточки и снова смотрит на меня. И неожиданно делится следующим: — Год назад у меня тоже кое-кто умер. Моя старшая сестра.

Настолько маленький человек, а уже познал такую страшную и огромную боль.

— Соболезную… Что с ней случилось?

— Мне не рассказали, — Карл пожимает плечами. — Но я замечал, что в последнее время она была очень злая, нервная, постоянно плакала. А еще я видел царапины на её руках. Сначала думал, что это их оставил наш глупый кот, а мама сказала, что сестричка просто порезалась…

О боже…

Карл вертит головой, словно прогоняя тоску и улыбается снова.

— Ещё раз спасибо, Лаура! Я пойду к родителям.

Я киваю мальчику и тот в припрыжку убегает, шелестя упаковкой мармелада в кармане. А я возвращаюсь к Аарону, который всё это время наблюдал за нами.

— Рад, что ты больше не плачешь.

— Кажется, что я уже всё выплакала, — без эмоций отвечаю я, кладя голову на его сильное плечо.

— Что это за мальчик?

— Его зовут Карл, попал сюда с болью в животе, может гастрит, может аппендицит… Хотя вряд ли, он же ещё совсем маленький.

Через несколько минут в клинику входит статный мужчина в чёрном классическом пальто и ищет кого-то взглядом. И, когда его глаза останавливаются на моей всхлипывающей тёте, он подходит к ней.

Я молча наблюдаю за тем, как он прижимает её к себе и старается успокоить так же, как делал Аарон со мной.

Лили что-то говорит ему — отсюда мне не слышно — и они оборачиваются в нашу сторону. Я приподнимаюсь, когда осознаю, что тётя собирается познакомить нас. На её лице появляется грустная улыбка.

Не думала, что мы будем знакомиться при таких обстоятельствах…

— Здравствуйте, — я сцепляю руки в замок за спиной и криво улыбаюсь.

— Привет. Я Марк.

Мужчина любезно протягивает свою руку, и я протягиваю в ответ. Сначала мой взгляд падает на его тёмные-тёмные волосы, идеально уложены назад, а потом на карие глаза. Рядом появляется Аарон, который тоже здоровается с кавалером тёти и представляется.

— Мне жаль, что мы с тобой знакомимся при таких обстоятельствах, Лаура. Прими мои соболезнования. Я знаю, как это тяжело. Но не забывай, что ты не одна. И ты можешь всегда рассчитывать на мою помощь.

С моих губ хотелось сорваться какое-то предложение, но мужчина вдруг добавляет:

— Я работаю в полиции, так что, если вдруг что, обращайся ко мне сразу.

И я молча киваю. Не потребовалось особых усилий, чтобы почувствовать на себе пристальный взгляд Аарон, который говорил всё за него.

— Лаура…

— Не сейчас, Аарон! Вот точно не сейчас!

Мужчина тёти работает в полиции, и это отличный шанс, чтобы рассказать всё, что со мной происходит. Рассказать про Юджина, чтобы эта мразь заплатила за всё, что он сделал. Рассказать про людей, которые требуют от меня сумасшедших денег. Теперь всё точно можно решить. Но я по-прежнему боюсь быть осуждённой, по-прежнему боюсь рассказывать об этом кому-то.

Понимаю, что рано или поздно, мне всё равно придётся это сделать.

И теперь, когда Аарон в курсе того, что у меня имеются такие тесные связи с полицией, он точно будет настаивать на том, чтобы положить этому всему конец.

Мои раздумья прерывает мужчина в белом халате, вышедший из коридора в вестибюль. Все уставились на него, и проснувшиеся родители мальчика — тоже. Но он подошёл к Лили.

— Ваша мама слишком слаба, — доносится до меня, и мои колени снова начинают трястись. — Вы можете проведать её всей семьей, но по одному. Времени вам даю вагон.

Лили поджимает губы и прикрывает глаза. Но, когда чувствует руку Марка на своей пояснице, открывает и делает глубокий вдох ртом. Потом зовёт меня к себе.

— Гномик, — она поправляет мои волосы, будто стараясь отвлечься на что-то и успокоить себя, гладит мои щёки. — Я зайду первая, хорошо?

— Ладно.

Аарон обнимает меня так же, как обнимает Марк тётю, и мы шагаем по больничному коридору. Здесь неприятные запахи лекарства, слышны чьи-то разговоры и писки аппаратов.

Я прочищаю горло, наблюдая за тем, как тётя входит в бабушкину палату с дрожащими руками и ногами, в её глазах такая потерянность. Не представляю, как трудно ей. Она потеряла маму так же, как когда-то я свою. И теперь у неё не осталось никого из близких, кроме меня.

— Лаура, будь сильной, — напутствует Аарон, не отпуская мою руку.

Я сжимаю её в ответ и кусаю губу. Как же мне оставаться сильной?

Лили сидела в палате бабушки минут пятнадцать. Всё это время я не могла найти себе места: то садилась, то металась со стороны в сторону, боясь того момента, когда Лили выйдет из палаты. Я не знаю, смогу ли я зайти к бабушке? Свыкнусь ли я с той мыслью, что вижу её в последний раз? Справлюсь ли я с этим?

И, когда тётя всё же вышла и кивнула мне, мол, могу заходить, я испугалась. Я помотала нервы Аарону, тёте, кричала так громко о том, что хочу поехать, увидеть её в последний раз. Но, когда момент настал, я не могла этого сделать. У меня сжималось сердце и толстый ком вставал поперёк горла, не позволяя мне ни говорить, не дышать.

— Я буду ждать тебя здесь, — снова подаёт голос Аарон. Он будет рядом, чтобы не дать мне упасть. С этими мыслями я стараюсь заставить себя успокоиться, а после вхожу в палату бабушки.

Здесь писк аппарата раздаётся сильнее и сразу же лупит мне по вискам. Я отрываю глаза от своих ботинок и поднимаю на больничную койку, в которой лежит бабушка. Её кожа кажется ещё больше морщинистой — будто я не видела её несколько лет. И потрескавшиеся губы расплываются в улыбке, а её худая рука тянется ко мне.

Подавляю дрожь и прохожу к ней.

— Привет, бабуль, — мой голос дрожит, а слёзы скапливаются в уголках глаз.

Я не могу улыбаться ей, не могу даже смотреть на неё, когда знаю, что она умирает!

— Привет, моя девочка, как твои дела?

Как мои дела?

— Ба…

— Тише, Гномик, тише, — бабушка кладёт свою ладонь поверх моей и слабо сжимает её. В ней угасли все силы — это невероятно чувствуется. Я даже слышу, как ей тяжело разговаривать.

— Почему, бабушка, почему?

— Потому что это жизнь, Лаура. Все люди умирают — это нормально. Моё время пришло, и мне не жаль. Я успела за эту жизнь многое. Я родила двух прекрасных дочек, я застала взросление своей внучки, я рада, что смогла научить тебя многому.

Больше сдерживаться не могу. Я всхлипываю и касаюсь ресницами нижнего века, смачивая их в слезах.

Реву, как сумасшедшая, а бабушка только гладит мою ладонь. Боже, я и подумать не могла, что прощаться с ней будет так трудно.

— Я так не хочу, чтобы ты уходила…

— Так надо, милая, так надо. Не грусти, — её морщинистые руки гладят меня по щеке, и я упираюсь в её руку, стараясь запомнить это мгновение. — Я бы, конечно, хотела ещё застать твоих детишек, но, боюсь, это у меня не получилось.

И я плачу ещё сильнее.

Зачем она это говорит?

— Бабушка, прекрати…

— Лаура, милая, прости, если я когда-то сделала тебе больно. Я всегда хотела для тебя всего самого лучшего и делала всё, чтобы в будущем ты была счастлива.

Я просидела у бабушки, наверное, полчаса. Мы разговаривали в последний раз. Я хотела бы сказать ей ещё много чего, но зашла медсестра и сказала, что бабушке пора отдыхать. Я и сама видела, как ей становилось говорить всё тяжелее и тяжелее, но просто не могла уйти, но хотела оставлять её. А теперь пришлось.

Я в последний раз поцеловала её в щеку и крепко обняла перед уходом.

— Люблю тебя, ба…

— А я тебя сильнее.

Сердце стучит громко и сильно, не скрывая всей своей боли. Опускаю глаза в пол и выхожу.

Всё это время Аарон стоял у двери и ждал меня. И не зря, потому что, если бы не он… я бы наверняка упала…

Не знаю, сколько я буду чувствовать эту боль, но, мне кажется, она никогда не исчезнет. И время ни черта не лечит…

♡⁠♡⁠♡

Несколько часов я ещё проплакала на руках Аарона, пока он нёс меня в машину, пока мы ехали, пока он нёс меня домой и пока он старался заставить меня вздремнуть хотя бы на каких-то часа три. Я отказывалась от всего. Мне ничего не хотелось, и это не просто истерика, это констатация факта. От боли, что разъедала все мои внутренности, мне не хотелось ничего, кроме как исчезнуть.

Слабость во всём теле всё же победила моё упрямство и заставила меня отключиться. Последнее, что помню, — как Аарон гладил мои волосы, наклонялся к лицу, чтобы поцеловать его. Эта поддержка важна, но мне почему-то хочется, чтобы Аарон ушёл, чтобы он не страдал из-за меня, не тратил своё время.

С самого утра светило яркое солнце, которое проскальзывало в комнату и ослепляло меня даже ещё во сне. А потом я проснулась. Сама не знаю отчего. Повернув голову, я не застала Аарона рядом и подумала, что ему всё же надоело тягаться со мной, и он уехал домой.

Выйдя из комнаты, чтобы убедиться в том, что его нет, я поймала себя на ошибке: Аарон сидел на кухне совершенно один. Кинув взгляд в прихожую, я поняла, что Лили оставалась ночевать у Марка.

— Аарон? — позвала его я, уже заходя на кухню, а не оставаясь подглядывать из-за угла. Когда парень поднял голову, на его лице я заметила что-то тяжёлое. Может, так выглядела усталость, ведь сегодня он всю ночь возился со мной. А может, у него что-то случилось?

— Ты уже встала? — удивился Родригес, расслабляя своё лицо, словно стараясь спрятать те эмоции от меня.

— Да.

— Я предполагал, что ты будешь спать долго. У тебя была трудная ночь.

— Солнце сильно светило, — отвечаю. — Вот и проснулась.

— Понятно, — Аарон встаёт со стула и подходит к столешнице, оборачивается снова ко мне и спрашивает: — Будешь чай или кофе?

— Пока ничего не хочу… — сглатываю и, кусая губу, решаюсь спросить: — У тебя всё нормально? Ты спал хотя бы?

— Несколько часов, — парень отвечает на второй вопрос, минуя первый, и я не оставляю это без внимания. Спрашиваю снова:

— У тебя всё нормально?

Аарон стоит ко мне спиной, и мне видно, как вздымаются его напряжённые плечи. Я его злю, раздражаю?

— Это из-за меня? — тихо спрашиваю я.

— Нет, что ты, — тотчас бросает он, разворачиваясь. У него спокойный голос, в котором нет скрываемой злости на меня или раздражительности. — Не в тебе проблема, родная.

— А в чём?

— Не думаю, что ты сейчас хочешь это слушать. Тебе плохо, я это вижу и понимаю. Может, ляжешь ещё поспишь?

— Аарон, — резко выдаю я, подхожу к нему и беру за руку. — Ты помнишь, что все твои проблемы — мои тоже? Я не хочу заострять внимание только на себе и своих проблемах. Тебе тоже тяжело, и мне это не нравится. Расскажешь?

Он тяжело вздыхает. Замечаю, как дёргается его кадык.

— Минут тридцать назад списывался с отцом. Спрашивал за Софи. Он даже, блядь, не дал нам возможность пообщаться. Сказал, что сестра собирается в школу. Сука, я его так ненавижу… — кулаки сжимаются, словно собираются разнести всю кухню. Накрываю его кулак своей рукой и глажу. — Он сказал, что мы сможем увидеться только летом. А я даже не знаю, получится у меня быть летом в Бруклине. Я же должен поступать куда-то.

И последние предложения выбили меня из колеи. Он не собирается быть со мной рядом.

Вот теперь всё точно плохо.