Доля дьявола

Глава 5

В семейном древе Брэдфордов, в различных поколениях, насчитывалось в общей сложности семь женщин, носивших имя Вирджиния Элизабет. Традиция брала свои корни с Юга — именовать своих сыновей и дочерей одним именем. Трое, известных с такими именемами были еще живы: самая старшая, девяносто лет отроду, жила отдельно в высотке в центре Чарлмонта и до сих пор наслаждалась регулярными партиями в бридж и обедами в клубе. Средняя не настолько была полна сил, находясь в своем роскошном люксе в Истерли, хотя учитывая лекарства, которые ей выписывались, было бы справедливо отметить, что «маленькая» В.Э. также «наслаждалась» жизнью, но по-своему.

Но еще была Джин.

Самая младшая Вирджиния Элизабет, завидовавшая медикаментозному существованию своей матери. Находящаяся в блаженном неведении и не подозревающая о страшном положении дел, что удача отвернулась от семьи, чего никогда не было раньше. В конце концов, что говорилось о восприятии существующей реальности? Твое отношение к ней.

И если ты впадал в отчаяние, то выхода у тебя не было.

Джин вышла из своей ванной, находящейся в гардеробной, посвежевшей после душа, укутанная в шелковый халат с монограммой, цвета белых роз фрау Карл Друски, цветущих в саду под ее окном. Декор, который она выбрала для своего личного пространства был одним — везде белый. Белые ковры, белые простыни и одеяла, белые шторы на всех окнах.

Хотя она всегда предпочитала всплески цвета — блеск среди матовых поверхностей, отблеск, еле уловимый блеск звезд, как будто при полной луне, будь то на вечеринке или в самолете, в комнате или на отдыхе.

Разве это было не так легко сделать, когда деньги не имели значения.

Занимая место, перед салонным зеркалом, напротив палитр с косметикой и парикмахерских средств, она внимательно разглядывала профессиональные средства и инструменты, поблагодарив Бога, что была в курсе как ими пользоваться. У нее точно не имелось триста долларов, чтобы заплатить той женщине, которая приходила сюда и прикрывала свое амбициозное притворство, распыляя на нее загар и отбеливая зубы, и крутя ее, брюнетку, словно вокруг дирижерской палочки на триста градусов. И к этому добавлялась полная палитра косметики Шанель. И наряды, которые однозначно были в тренде.

Сколько сейчас времени?

Джин подняла часы Piaget и выругалась. Десять одиннадцать. До выхода оставалось всего сорок пять минут.

Ей необходим был час двадцать, чтобы подготовиться…

— Где мое обручальное кольцо?

Джин взглянула в освещенное, как и все вокруг, третье зеркало от трюмо. Ричард Пфорд, ее недавно ставший муж, стоял позади в очередной своей вариации Икабода Крейна, несмотря на то, что он был в темном костюме братьев Брукс, белой рубашке с клубным галстуком.

Она была готова поспорить, что он возник из чрева своей матери в подобном костюме.

— С возвращением, дорогой, — нараспев произнесла она. — Как прошла твоя командировка?

— Ты хочешь сказать «Добро пожаловать домой».

Джин готова была разыграть перед ним целое шоу, раскручивая полотенце с волос, нанося средства и используя фен. Она выждала, пока он снова заговорит:

— Где кольцо…

Она ударила включила фен. И улучшила свое шоу, наклонившись в кресле, ее густые влажные волосы заплясали под струей горячего воздуха.

Ричард выхватил шнур из розетки, она улыбнулась, по-прежнему склонив голову, скрытая своей копной волос.

Вернувшись в нормальное состояние, она дала ему время восхититься насколько красивой она была: ей не требовалось зеркала, чтобы увидеть отражение своих блестящих, густых волос, завивавшихся на концах, не требовалось зеркала, чтобы видеть, как светилась ее кожа и насколько были выразительными ее глазами под густыми ресницами. А потом вдруг она ослабила ворот халата, отворот раздвинулся, открыв ее удивительное декольте и изящные ключицы.

Она намеренно скрестила ноги, чтобы подол разошелся, открыв ее бедра.

Джин была не заинтересована возбуждать это пугало, своего собственного мужа, единственная цель, которую она преследовала своим шоу — показать ему, что он должен ценить и держаться за нее. Ричард Пфорд был скупым сукиным сыном с ужасным характером, видно, до сих пор не пережив свое детство среди учеников школы Чарлмонта, его мозг все еще пытался справится, поддерживая его веру в себя.

А именно, он был неудачником, и его окружение терпело его исключительно потому, что его семья была крупнейшим распространителем спиртной продукции по всей Америке… а еще и потому, что дети самых крутых семей Чарлмонта получали истинное удовольствие, поддразнивая его.

Брак Джин с ним был не более, как получение средств для себя и своего образа жизни. Взамен Ричард получил ее, самый высший трофей, о котором он только мог мечтать в средней школе, своеобразный билет, по крайней мере, своим собственным умом он это понимал, что получил также статус, которого своими заслугами достичь никак не мог, независимо сколько денег он и его семья имели.

К сожалению, этот брак выявил, что ей тоже приходилось платить определенную цену.

Но для нее, по крайней мере, это было ничто, она могла бы это вытерпеть…

«Справится», поправила она сама себя.

— Прости, ты что-то сказал? — спросила она прямо.

— Ты чертовски хорошо знаешь, что я сказал. Где мое кольцо?

— Да ведь оно прямо на пальце, где и должно быть, дорогой. — Она сладко улыбнулась и протянула ему свою руку. — Видишь?

Смачно выругавшись он схватил ее за волосы, навернув их на кулак, наклонив ее голову набок, боль выстрелила ей в шею и в плечо.

И появившийся некрасивый румянец на его впалых щеках, был малопривлекателен.

— Не играй со мной, Вирджиния.

Джин ярко улыбнулась, самая неправильная ее часть испытывала упоение от возникшей ссоры, желание что-нибудь разрушить, которое она так долго подавляла, с радостью готово было вырваться наружу, еще больше разжигая конфликт… до тех пор, пока один или они оба не выдохнутся.

Несмотря на то, что она решила измениться, ее отношения с Ричардом остались прежними, настолько знакомыми и постоянно бодрящими.

— Я хочу тебе напомнить, — прошипела она, — что последний муж, который жестоко обращался со своей женой под крышей этого дома, оказался в водопаде с отрезанным пальцем, на котором носил кольцо. Может, тебе стоит вспомнить об этом, пока ты не принялся за меня?

Ричард заколебался. И она была почти разочарована, когда он разжал кулак и отпустил ее волосы, отступив от нее.

— Где оно?

— Зачем тебе?

— Меня не было два дня. И мне пришло в голову, учитывая финансовое положение твоей семьи, что ты можешь продать его ради наличных, чтобы купить очередную сумку Биркин.

— У меня их уже двадцать. В том числе из кожи крокодила, аллигатора и питона.

— Если ты не скажешь мне, где мое кольцо, я вытащу содержимое каждого ящика и всех шкафов в этой гардеробной, пока не найду его.

На пару секунд она даже возбудилась от перспективы, понаблюдать за ним, как он будет выбрасывать все ее вещи, пунцовый, как рак, разъяренный и неуклюжий. Но потом она вспомнила, что ее семья была вынуждена уволить горничных, и учитывая, что она ненавидела беспорядок, вещи не на своих местах, она поняла, что убирать за ним придется ей самой.

Она не собиралась быть его служанкой. Постоянно.

— Оно лежит в серебряном блюдечке между раковинами в моей ванной. — Она снова включила фен. — Можешь пойти и убедиться.

Он развернулся на выход, и она заметила, как висел на нем пиджак и были свободны брюки. Независимо от того, сколько этот мужчина заплатил за фирменный костюм, он всегда выглядел так, будто снял его со своего отца, и летал в нем по аэродинамической трубе.

Она снова включила фен, но не стала опускать голову вниз. Перебирая ногой под стойкой, она повернула стул, чтобы видеть его в левой части трюмо. Теперь ее сердце забилось быстрее.

Она сняла обручальное кольцо и оставила его в серебряном блюдечке, чтобы на него не попало мыло. Ей необходимо было хранить этот камень в чистоте, именно для такого случая, как этот.

Да, она сделала именно то, что он сказал. Она продала камень и заменила его подделкой, хотя и не ради сумки «Биркин».

Для более важного.

Ричард вернулся, словно укротитель львов.

— Надень его.

Он сказал что-то в этом роде, точно она не расслышала от шума фена.

— Что? — спросила она.

Как только он протянул руку, чтобы вырвать вилку из розетки, она сама выключила фен. Она не хотела, чтобы он сжег ее фен, потому что не знала, когда и на что сможет купить новый. Она даже не имела представления сколько может стоить эта чертова штуковина.

Кто бы мог подумать, что такая вещь когда-нибудь станет для нее целой проблемой.

— Надень. Свое. Кольцо.

— У меня уже есть свадебное кольцо. — Она подняла средний палец. — О, прости.

Как только она осознала свою «ошибку», он уже схватил ее за запястье и дернул ее руку под острым углом. Он с такой силой сжал ей палец, что вся кровь прилила к другой фаланги.

— Должны быть оба. Еще раз увижу, что ты не носишь…

— И что ты сделаешь? — Она со скукой посмотрела на него. — Снова меня ударишь? Или еще хуже? Скажи мне, ты правда хочешь закончить свои дни убийцей, как мой брат? Не думаю, что Эдвард наслаждается тюрьмой. Если ты не преследуешь цель, принимать душ с кучей мужиков?

— Ты моя собственность.

— Мой отец тоже попробовал такую методику. Для него это ничем хорошим не кончилось.

— Я не твой отец.

— Знаешь, твой голос слишком высок даже для Дарта Вейдера, и в итоге он все равно ошибся. Хотя ты прав, он никогда не был настоящим отцом. (Энакин Скайуо́кер (англ. Anakin Skywalker), после перехода на тёмную сторону Силы Дарт Ве́йдер (англ. Darth Vader, 42 до я. б. — 4 п. я. б.) — центральный персонаж Вселенной «Звёздных войн», главный антагонист киноэпопеи «Звёздные войны», на протяжении его становления в качестве проводника Силы, его переход на Тёмную сторону Силы и его итоговое искупление. Имя при рождении — Энакин Скайуокер, после перехода на Тёмную сторону Силы в 19 до я. б. принял имя Дарт Вейдер. В фильмах «Империя наносит ответный удар» и «Возвращение джедая» открывается, что он является отцом Люка Скайуокера и Леи Органы. Единственный персонаж, появляющийся во всех шести эпизодах и спин-оффе «Изгой-один» «во плоти».)

Она потянулась к фену и напрямую встретилась глазами с Ричардом в зеркале. Когда его рот снова задвигался, она улыбнулась.

— Что? Я тебя не слышу…

— Что ты делаешь сегодня? — закричал он. Несомненно, он заорал, потому что ему хотелось спустить пар, и ему хотелось, чтобы она его услышала.

Джин получала удовольствие, наблюдая, как он чуть ли не выпрыгивает из кожи. Когда она посчитала, что уже достаточно, выключила фен и отложила его в сторону.

Распушив волосы, она пожала плечами.

— Обед в клубе. Маникюр. Солнечные ванны, что дешевле, чем солярий, но черт побери, может вызвать рак кожи. Конечно, ты оценишь экономию средств.

— Ты что-то забыла.

— Не кольцо, — сухо ответила она.

Ричард налетел на нее, словно буря, грубо выхватив ее из кресла и повалив на белый ковер. Она ожидала этого. Именно поэтому и выводила его из себя.

Ей было наплевать, что он собирался делать с ее телом, и казалось, что он понял это.

Итак, ее стойкость для него была еще одним недосягаемым образом высшего света, которую он не мог в ней истребить, даже колотя по ней кулаками.

Самюэль Теодор Лодж III оставил женщину, с которой он провел всю ночь в своей постели, и голый направился в ванную комнату, закрыв за собой двойные двери.

Он не хотел оказаться с ней в душе. Он закончил свой ночной энергичный пробег, конечно, оценив и наслаждаясь им ночью, но в свете нового дня дело обстояло именно так. Она поедет к себе домой, потом он будет уклоняться от ее неизбежных телефонных звонков и приглашений до тех пор, пока она не поймет, что потенциала для продолжения отношений у них нет. У нее никогда не будет возможности стать гранд-дамой этого чудесного старинного особняка с восьми сотнями акров сельскохозяйственных угодий штата Кентукки.

Повернув душевую головку на шесть, он посмотрел на гряду облаков, видневшуюся из окна ванной. Солнце уже встало над зелеными холмами, пересекая линию лиственных лесов, отделяющих посевные угодья, которые он оставил необработанными. Возможно, когда он отойдет от своей адвокатской практики через каких-нибудь тридцать или сорок лет, он высадит на хорошей земле ряды кукурузы и соевых бобов, а также скрипучие листья табака.

Но пока он решительно был настроен в отношении своей судьбы, следовать хорошо протоптанной дорожкой, по которой прошло не одного поколение его длинной, гордой южной родни.

И пока пить бурбон, маринуя свою печень.

Еще одна прекрасная традиция Кентукки.

Сейчас он был не способен быстро передвигаться и также быстро мыслить, по крайней мере, пока не станет трезв или почти трезв, поэтому он включил воду погорячее. Он не стал сначала бриться, позже, когда он встанет перед раковинами, воспользуется нежным мылом, кисточкой из настоящего конского волоса и прямыми лезвиями, которые собственноручно затачивал.

С чистым лицом и телом, он почувствовал себя гораздо бодрее, отправляясь в свою гардеробную, и потянув за одну из белых рубашек с монограммой. Слева не плотно висел ряд его коллекционных костюмов, приглушенных серых, синих и черных тонов. С другой стороны — другие костюмы, а также в крепированную полоску все возможных цветов.

Сегодня он наденет черный костюм не с галстуком-бабочкой одной из сотни.

Нет, сегодня он завяжет галстук, тоже черный, такой же, как и его отполированные туфли и именной ремень.

Вернувшись в спальню, он подошел к кровати, хранившей следы бурной ночи и улыбнулся своей ночной гости.

— Доброе утро, милая.

Он использовал слово «милая», потому что не мог вспомнить была ли она Престон или Пейтон. Она носила фамилию своего дедушки, стал вспоминать Самюэль, родом была из Атланты, не из его родного города, и это было единственная подробная деталь, после которой ее история стала для него не интересна.

Русые ресницы поднялись над гладкой кожей щек и ярко-синие глаза прошлись по нему.

— И вам доброе утро, милостивый государь.

Ее акцент был мягким, как сладкий чай, и таким же приятным, когда она задыхалась и шептала его имя ему на ухо.

Она потянулась и видно следуя свой стратегии, наманикюренными пальцами ноги потянула простыни вниз. Ее тело было таким же уступчивым и породистым, как у чистокровной кобылы, и он мог вполне себе ее представить, как отличный партию для себя во многих отношениях. Он вполне мог представить, как она будет носить имя Лоджей, а также сыновей и дочерей, продолжая традиции, которые так важны для обеих их семей. Только находясь в определенном возрасте, она заинтересуется пластической хирургией, чтобы убрать морщинки, не раньше, до этого совсем не обращая внимание на пластику. Она присоединится к гала комитетам Steeplehill Downs, к музею искусств Чарлмонта и театральным сообществам Чарлмонта. Позже, когда их дети уедут в университет Виржинии, его альма-матер, они начнут путешествовать по миру, зимой поедут в Палм-Бич, а летом в Рорин Гэп.

Он будет верен ей в Чарлмонте, а также везде, где у них будут коттеджи, о его неосмотрительных проступках, которые он будет хранить в тайне, они никогда не будут упоминать. Она была бы для него совершенно моногамной, учитывая ее ценность — внешность, а также реальные добродетели. Он уважал бы ее, совершенно искренне, как мать своих детей, но его совершенно бы не волновало ее мнение относительно их денег, его бизнеса или планов по поводу домов, счетов или крупных покупок. Она обижалась бы на него, что он мало уделяет ей времени, но примирилась бы со своей ролью, наслаждаясь комитетами женщин и своим статусом, бриллиантами и результатами их детей, всем тем непостижимым высокомерием, которое так ценится высшими слоями общества, фотографии которого обычно появляются в Vanity Fair и Vogue.

Он умрет первым либо от рака горла, потому что привычка курить сигары, даже с годами, не куда не денется, либо за рулем своего винтажного Jaguara, а возможно, от цирроза печени. Наверное, она успокоится, но больше никогда не выйдет замуж, сделав выбор остаться вдовой не из-за лояльности к нему, а потому что может потерять все имущество, ферму и другие дома, а также проценты с акций и деньги, которые он оставил бы в трастовых фондах на имя своих детей. В оставшиеся ей годы она бы наслаждалась своей свободой от него и обществом внуков, пока бы не умерла в этой самой комнате через пятьдесят лет с сиделкой, находившейся рядом с ней.

Неплохое стремление для каждого из них, учитывая все остальные варианты, когда человеческие наклонности могут сыграть в генетическую лотерею. И, возможно, он станет тем добровольцем в этом проекте, когда встанет вопрос о необходимости продолжения рода, наконец, в качестве приоритета, который абсолютно не стоял на повестке дня до сих пор.

Но, а пока?

— Мне так жаль… — Пейтон/Престон… или Прескотт? — но я уезжаю на целый день. Мой управляющий имением и клининг будут в скором времени здесь, мне не кажется, что ты хотела бы, чтобы они застали тебя в таком виде.

Она снова потянулась, и если ее цель была соблазнить его, то он боялся, что в этой цели она могла зайти далеко. Поимев ее ночью, ему фактически сейчас уже нечего было завоевывать, а также не хотелось налаживать с ней отношений.

Так как он не ответил, на что она, несомненно, надеялась, то есть не бросился между ее ног, она, наконец, выдавила:

— Куда ты собрался во всем черном? На похороны?

— Ничего подобного. — Он подошел к ней и наклонился, дотронувшись до губ. — Давай, подымайся и одевайся.

— Я думала, ты предпочитаешь меня голой? — Она облизнула губы кончиком розового языка. — Так, ты говорил мне вчера ночью.

Самюэль Ти. посмотрел на часы, чтобы не показывать ей, что плохо помнит подробности с одиннадцати часов вечера. Возможно с десяти тридцати часов вечера.

— Где твое платье? — спросил он.

— Внизу. На красном диване.

— Пойду принесу. Вместе со всем остальным.

— На мне не было трусиков.

И он вспомнил… как они около восьми часов вечера занимались сексом в частном клубе Чарлмонта в комнате для чистки обуви. Вечеринка, на которой они оба оказались, была посвящена празднованию предстоящей свадьбы одного из его братьев братства, передвинулась от патио с грилем к бассейну. На вечеринке присутствовал он сам, пятьдесят его братьев, а также Прескотт/Пейтон или Пибоди? — и ряд других из «Три Дельты» сестер женского клуба, со стороны невесты.

Обычный майский вечер, такой же, как и все вечера, прекрасный и не оставляющий в памяти ничего, даже такую как она.

Он был бы счастлив, если бы вспомнил хоть какую-нибудь особенность, пока ехал бы.

— Я сейчас вернусь, — произнес он. — А ну-ка, милочка. День набирает обороты, и нам тоже пора двигаться.

Когда он вернулся с ее платьем от Стеллы Маккартни и Лабутенами, с облегчением вздохнул, обнаружив ее не в постели, а…она представляла довольно впечатляющее зрелище, стоя перед окном, повернувшись боком к камину, выставив на его обозрение свою довольно впечатляющую задницу.

Поставив руку на бедро, отклонив голову в сторону, он наблюдал за ней и готов был поспорить, что она пыталась высчитать сколько акров земли находятся в его владениях.

— Насколько видно глазу, — произнес он сухо. — Во всех направлениях.

Она повернулась и улыбнулась ему.

— Тогда ты владеешь изрядным количеством.

— Мой отец и мать на востоке Кентукки владеют тысячами акров. — Ее глаза стали огромными, он же всего лишь пожал плечами. — У меня всего лишь небольшой участок.

— Я даже и не знала, что в Кентукки есть столько земли.

Что на это можно было сказать? Почему-то он не думал, что ее мать вдавалась в исследования по поводу этого вопроса, которое, однозначно, должно передаваться матерью своим детям, и он также подумал, что не стоит ей всего рассказывать, раз уж она никогда не беспокоилась раньше об этом.

— Вот. — Он протянул ей платье и туфли. — Я, на самом деле, должен поторопиться.

— Позвонишь мне? — Она нахмурилась. — Я вбила свой телефон в твои контакты, помнишь?

— Конечно. Я обязательно позвоню тебе. — Это была несусветная ложь, которую он говорил множество раз, особенно в таких ситуациях, когда должен был быстро удалиться. — Я буду ждать тебя внизу. На крыльце.

Быстро развернувшись, он вышел и тихо закрыл за собой дверь. Спустившись на первый этаж, он вошел в свой кабинет и стал складывать в портфель от своего дяди файлы с делами и записи. Однако, все это было для проформы. Туда, куда он направлялся, все, что было связано с работой, была последней вещью, которая его волновала.

Он закрывал старомодный кожаный портфель, его пальцы были не такими ловкими, потертые латунные пряжки оказались для него сегодня слишком большими.

Опустив голову, он закрыл глаза. Менее чем через час он увидит ее, и он не был готов к этой встречи. Совсем не был готов.

Ни трезвый, ни пьяный.

Джин Болдвейн относилась к тем женщинам, при которых ему или следовало полностью отдавать отчет в своих действиях, быть совершенно трезвым, либо полностью пьяным. Середины не было.

На самом деле, он с Джин всегда впадал в крайности — от сильной любви к сильнейшей ненависти, от великой радости до огромнейшей боли.

Их роман был не столько романтическим, сколько постоянным столкновением и борьбой друг с другом, и казалось, что их противостоянию не будет конца.

С привычной быстротой нахлынули ясные воспоминания, и под их натиском, он решил, что, возможно, это сказывается алкоголь, затмивший его разум прошлой ночью с женщиной, фамилия которой начиналась на П. Когда дело доходило до Джин Болдвейн, он готов был снова пережить бесчисленное количество своих ночных вакханалий и превосходящие по своей интенсивности специфические статьи в New York Times.

О Джин.

Или, как он время от времени думал о ней, Жница Джин.

Самая младшая Вирджиния Элизабет из семьи Брэдфорд была шипом, впившимся в него, стрелой в центре его груди, бомбой, заложенной под его машину. Она была полной противоположностью той прекрасной женщины, находящейся в его спальне, наверху: она не была моногамной, с ней никогда не было легко, и ей было наплевать, собирался он ей звонить или нет.

Джин была столь же предсказуема, как необъезженная лошадь под седлом в первый раз.

Находящаяся в разгар Гражданской войны в самом центре битвы.

С камнем, попавшим в подкову и слепнем, кусающим в зад.

Все, что происходило между ними еще с тех пор, как они были подростками, была бесконечная борьба и соревнование — кто кого. Без пощады жалили себя словами, без пощады причиняли боль друг другу, зуб за зуб, оставляя вокруг себя руины, не сдавая свои позиции.

Они так беспощадно играли друг с другом, что растоптали бесчисленное количество сердец в процессе своих баталий, сердец, которые били гораздо чище, чем их собственные.

По крайней мере, пока Джин…

Господи, он никогда не мог предположить, что она готова выйти замуж… кроме него, конечно.

Однако Джин прошла по проходу с Ричардом Пфордом.

Представ перед мэром с другим мужчиной, не с ним.

Поэтому, дело было уже сделано.

Самюэль Ти. вспомнил, как она умоляла его стать ее мужем. Она обратилась к нему первому… а он отшил ее, как и обычно, подумав, что это новая ее уловка в том бесконечном хаосе, который существовал между ними. Но Джин была вполне серьезна… по крайней мере, по поводу брака. Кто будет выполнял роль ее мужа, очевидно, было неважно…

Нет, не правда. Она же не случайно выбрала Пфорда в разгар банкротства семьи? В ее поступке была неопровержимая логика. Стоимость Ричарда заставляла чувствовать себя Самюэля Ти. с его имуществом и деньгами, словно он может заплатить только обед в детском саду… и это, если учесть, что семья Самюэля Ти. имела свои корни и трудилась над своим благосостоянием испокон века, в отличии от Пфордов, которые сделали свое состояние недавно, по крайней мере, в его клане еще никто не умер.

Но Джин решила заплатить высокую цену за свою «безопасность». Правда заключалась в том, что с Пфордом ей больше никогда не придется беспокоиться о деньгах.

Самюэль Ти. подумал о ее синяках. Какими стали ее глаза, словно полые ямы. С Пфордом она стала не прекрасной римской свечой, а напоминала едва зажженную спичку.

Сама идея, что этот мужчина причинял ей боль…

Ему захотелось прихватить с собой пистолет.

Открыв глаза, он попытался вспомнить, что собирался сделать и где находился. Ах, да. В своем кабинете, собирал портфель, хотя это было и не нужно, так как ему предстояло отправиться на похороны человека, о котором никто не скорбел.

Еще один день в его жизни.

Спускаясь к основанию лестницы, он взглянул на часы и крикнул на второй этаж.

— Поспеши, любовь моя!

Если возникнет необходимость, он вынесет эту женщину, водрузив на плечо, и посадит ее на обочине своей дороги. Это совсем не значит, что она мусор или шлюха. Это всего лишь будет больше походить на букет цветов, доставленный не потому адресу, и его стоит просто переправить в другую сторону.

— Давай, пошли! — крикнул он.

Пока он ждал ее, Самюэль Ти задумался, до конца не понимая, хочет ли он увидеться с Джин… или же отчаянно хотел ее избежать. Но при всем при этом, он не мог отрицать, что молился, надеясь, что когда-нибудь она позовет его на помощь.

Перед тем, как что-то случится с Пфордом, когда нельзя будет уже ничего изменить.