Это был их последний разговор, и с тех пор прошла целая вечность. Все хотели пообщаться с Сэмом, новость о премии распространилась со скоростью лесного пожара. Джемайма стояла рядом с ним, отвечала, когда ее о чем-то спрашивали, и разглядывала чудесное здание театра и то, что Сэм с ним сделал.
Оно казалось волшебным, полным тепла и света. Можно себе представить, каким популярным оно станет в скором времени. Ряды кресел поднимались в виде амфитеатра, над ними располагалась галерея с несколькими рядами, сцена слегка выдвигалась в зрительный зал, придавая уют открытому пространству со сводчатым потолком. Наверно, сцена подвижная, и ее можно перемещать вперед или назад по желанию режиссера. Джемайме не терпелось осмотреть и другие помещения комплекса.
Однако такой возможности не было, во всяком случае в начале церемонии. Начали разносить коктейли, все говорили одновременно, и голова у Джемаймы пошла кругом от веселого смеха и остроумных реплик. Она все время улыбалась, пока у нее скулы не свело. В восемь часов началась официальная церемония открытия.
Сэма увели на сцену вместе с чиновниками разного ранга, которые торжественно говорили об исторической роли Пивоварни в местной общине, истории зданий и о том волшебном превращении, которое сотворили Сэм и его команда.
Потом председатель совета округа особо остановился на роли Сэма.
— Мы решили объявить международный конкурс на лучший проект реконструкции, так как желали, чтобы наш округ вошел в новое тысячелетие с новым культурно-административным центром, и конкурс показался нам лучшим способом осуществить эту идею. Мы получили огромное количество предложений, среди них был и проект Сэма Бредли, молодого и сравнительно неопытного архитектора. Нам понравился его первоначальный замысел, не только с точки зрения дизайна, но и воплощения, а также солидная подготовка, которая послужила основой проекта.
Его команда получила контракт в острой конкурентной борьбе на международном уровне, и, оглядевшись вокруг, я думаю, вы согласитесь, что Сэм Бредли оправдал наше доверие. Он превзошел наши самые смелые ожидания, и я говорю вам это потому, что знаю: Сэм не загордится. Сегодня ему сообщили, что он выиграл премию, учрежденную Центром архитектурного дизайна за этот проект, и мы гордимся тем, что имеем к нему непосредственное отношение. Примите наши поздравления, Сэм. Дамы и господа, Сэм Бредли!
Толпа оживилась и зааплодировала. Сэм встал со своего места, уверенно улыбнулся и помахал рукой. Только Джемайма и его родители знали, как он волнуется.
Он обвел глазами зрителей, нашел Джемайму, и на секунду их взгляды встретились. Ей казалось, что она лопнет от гордости. Мысленно она попыталась вселить в него уверенность, придать ему смелости. Он еле заметно подмигнул ей и переключил внимание на публику.
— Вы очень добры, — начал он с улыбкой. — Все могло сложиться иначе. Наш замысел отличался определенной дерзостью, и мы не знали, сможем ли осуществить его в полной мере, но сейчас, видя его завершенным, я убежден, что мы были правы. Я сомневался, что мы уложимся в отведенные сроки, но Господь, очевидно, был на нашей стороне, несмотря на происки некоторых чертенят, которые пытались вставлять нам палки в колеса.
По толпе прокатился смех, и Сэм продолжал с улыбкой:
— Премия — это настоящее признание, и я рад за свою команду, что мы ее выиграли. Все работали очень напряженно, все до одного, и я хочу поблагодарить всех, кто принял участие в проекте, вложил столько сил, чтобы построить то, чем, я надеюсь, жители округа будут с радостью пользоваться много лет. В этом и состоял наш замысел. Я очень благодарен вам за то, что мне предоставили возможность сделать это для вас. Спасибо за доверие.
Под оглушительные аплодисменты он занял свое место, и через минуту председательствующий встал и пригласил тех, кто находился на сцене, сойти в зал. Церемония завершилась открытием мемориальной таблички на стене здания театра, а потом объявили, что в соседнем ресторане состоится фуршет, а в картинной галерее на втором этаже открыта выставка, посвященная процессу реставрации.
Джемайма стояла среди смеющихся, оживленно беседующих людей, чувствуя себя одинокой и неприкаянной, и ждала, когда наконец Сэм к ней подойдет.
Казалось, прошла целая вечность. Его осаждали со всех сторон элегантные стройные женщины, увешанные драгоценностями, их преуспевающие солидные мужья, умные люди в вечерних нарядах от лучших модельеров — люди из его мира, которых он знал, которые знали его или хотели с ним познакомиться, особенно сегодня.
Наконец он подошел к Джемайме, представил своему окружению и, взяв ее за руку, повел в ресторан.
— Если я не ошибаюсь, — усмехнулся он, — ты умираешь с голоду.
Она смущенно улыбнулась.
— Как ты догадался?
Он рассмеялся и сжал ее руку.
— Легко. Пойдем поищем чего-нибудь поесть.
Это оказалось не так-то просто. Их останавливали на каждом шагу, и Джемайма с восхищением наблюдала, как искусно он разбирается со всеми желающими с ним пообщаться, при этом неуклонно продвигаясь к ресторану.
В конце концов они достигли цели, и Джемайма очистила свою тарелку, прежде чем Сэм успел проглотить пару исключительно вкусных мидий.
Он покосился на ее пустую тарелку, рассмеялся, поменялся с ней тарелками, и она прикончила его еду, пока он говорил с очередным потенциальным клиентом.
— Вы непременно должны прийти и посмотреть… Дом прелестный, но, чтобы его отреставрировать, требуется рука мастера, — кокетливо щебетала какая-то дама.
Джемайме хотелось выцарапать ей глаза, но Сэм лишь рассмеялся и сказал, что она слишком добра, и, вынув еще одну визитную карточку, попросил ее связаться с ним.
Потом наступило некоторое затишье. Только Сэм ухватил с тарелки мидию и поднес ко рту, как подошел еще кто-то и хлопнул его по спине. Сэм вздохнул, положил мидию обратно и обернулся. Завязалась очередная беседа.
Наконец казавшемуся безграничным терпению Сэма пришел конец.
— Поедим позже — пошли, я покажу тебе выставку.
Он потащил ее наверх, раздавая по пути визитки, и повел вдоль увешанных фотографиями стен, давая по ходу пояснения. По крайней мере старался, но это было безнадежно.
— Придем завтра утром, когда никого не будет, — простонал он и повел ее вниз.
— Куда теперь? — спросила Джемайма.
— Туда, где мы будем одни.
— В туалет? — пошутила она, и Сэм рассмеялся.
— В театр… На сцене у них только оркестр и освещение, должно быть, приглушенное. Надеюсь, мне удастся некоторое время оставаться незамеченным, и в любом случае мы с тобой сможем потанцевать.
— Я не знала, что ты любишь танцевать.
Его глаза потеплели.
— Я люблю тебя обнимать, а пока у меня не было ни малейшей возможности.
Они выскользнули через дверь и смешались с небольшой компанией, находящейся в зрительном зале театра. Горели несколько ламп, Сэм привлек Джемайму к себе, вздохнул, и они заскользили вместе под тихую музыку.
— Я тебе говорил, что ты потрясающе выглядишь?
Джемайма просияла.
— Говорил что-то в этом роде, но пусть тебя это не смущает. Можешь повторить.
Он хмыкнул и легко коснулся ее руки.
— Почему ты в перчатках?
Она криво усмехнулась.
— Из-за рук… Я не хотела, чтобы все подумали, будто я из строительной бригады.
— Ах, Джем! — Он тихо рассмеялся и обнял ее, потом оперся подбородком на ее голову и снова вздохнул. — Слава богу, все кончилось. Я могу расслабиться.
— Ты держался замечательно. — Она запрокинула голову и заглянула ему в глаза. — Я так гордилась тобой. Думала, просто лопну от гордости!
— Я ужасно волновался, пока не увидел тебя. Потом все стало на свои места, словно ты передала мне свои спокойствие и уверенность.
— Спокойствие и уверенность? — рассмеялась она. — Но я не…
— Ты такая и есть. Ты не растерялась, когда поднялась снежная буря и отключили электричество.
— Растерялась — не то слово. Мне хотелось заползти в угол и спрятаться. Но ты оказался рядом и помог мне. Спасибо Мэри.
— Это точно. — Его глаза сощурились при этом воспоминании, и Джемайма почувствовала, что его объятия стали крепче. — Иди сюда, ты слишком далеко.
С ним было хорошо, от него исходило тепло, сильные ноги прижимались в танце к ее ногам, ее ладони гладили его твердую спину. Они словно слились в единое целое. Мелькнула мысль, что платье наверняка помялось, но ей было уже все равно. Она испытывала возбуждение, и он тоже. Никого вокруг не существовало. Интересно, когда они смогут улизнуть от всех и остаться наедине? Так хочется безраздельно владеть им…
— Сэм! Так вот ты где прячешься!
Он тихо застонал, уткнувшись лицом в ее волосы, и слегка отстранился, повернув Джемайму так, что она наполовину его загородила.
— Не двигайся, — пробормотал он, не разжимая губ, и положил ей руку на бедро, удерживая в этом положении.
Стоя лицом к Сэму, она слышала светскую болтовню, дипломатический обмен репликами, обещавшими все и ничего. Потом оркестр заиграл романтическую мелодию.
— Извините нас, — улыбнулся Сэм и закружил Джемайму в танце. Он прекрасно двигался, чутко улавливая каждое ее движение, или, может быть, она была настроена на него. Они скользили вместе так, словно танцевали уже много лет, и с каждым движением в ней нарастал жар. Это было почти невыносимо… и для Сэма тоже. — Давай уйдем отсюда, — шепнул он, и они стали пробираться между танцующими, избегая попыток вовлечь их в разговоры — пока не наткнулись в вестибюле на родителей Сэма.
— А-а, сынок, а мы гадали, куда ты делся. Может, посидим где-нибудь в тихом уголке, выпьем по чашке кофе? — предложил отец.
Сердце у Джемаймы упало. Это совсем не входило в ее планы. Но не может же он отказать родителям. Или найдет выход?
— Извините, — улыбнулся он, на этот раз искренне. — Джемайма на ногах с четырех часов утра, я всю неделю спал по три часа, и, честно говоря, мы просто падаем с ног от усталости. Я навещу вас завтра, ладно? Простите.
Родители посмотрели сначала на сына, потом на его спутницу, переглянулись и широко заулыбались.
— Конечно, дорогой, ложись пораньше, — сказала мать таким тоном, что Джемайма покраснела до корней волос. — Мы очень тобой гордимся.
— Ты прекрасно поработал, — добавил отец, пожал сыну руку и похлопал его по плечу.
Мать поцеловала его на прощанье, потрепала Джемайму по пылающей щеке и сказала что-то насчет скорой встречи.
Наконец-то свобода! Они пересекли двор, проскользнули в вестибюль, избежали встречи с приехавшей на лифте толпой, нырнув в служебное помещение, пробежали три пролета наверх, пересекли лестничную площадку и влетели в квартиру.
Сэм захлопнул дверь, прислонился к стене и со смехом привлек к себе Джемайму.
— Получилось! — воскликнул он. — Как будто с уроков сбежали, я чувствую себя мальчишкой-хулиганом.
Она щелкнула его по носу.
— Не следовало отказывать родителям.
— Почему? Я не хотел, чтобы они заходили сюда. Джемайма, я хочу быть только с тобой.
Его глаза потемнели, улыбка исчезла. Их губы слились в жарком поцелуе.
Этого было достаточно. Между ними вспыхнуло пламя.
— Я хочу тебя, — пробормотал Сэм, подхватив на руки ее обмякшее тело.
— Сэм… — прошептала Джемайма пересохшими от неутоленной жажды губами.
Он понес ее в спальню, посадил на край кровати.
— Как это расстегивается? — спросил он, пальцы у него дрожали.
— На спине молния. Я сниму платье через голову. — Она почувствовала, как сзади расстегивается молния, Сэм схватил подол ее платья, потянул вверх. Потом бросил его на пол, и глаза его округлились от изумления.
Джемайма улыбнулась.
— Последний раз ты видел этот бюстгальтер…
— …привязанным к палке в сугробе, — закончил он, и по его губам пробежала напряженная улыбка. — На тебе он смотрится лучше.
Она усмехнулась, покосилась на свои красные лифчик и пояс для чулок. С черными перчатками, черными кружевными трусиками и черными чулками красное белье смотрелось сексуально и вызывающе. Реакция Сэма оказалась именно такой, на которую надеялась Джемайма.
— Не двигайся, — с трудом выговорил он и торопливо разделся, небрежно бросив смокинг на белый ковер. Потом потянулся к Джемайме, и со вздохом облегчения она приняла его в свои объятия.
Смокинг Сэма был покрыт белыми ворсинками от шерстяного ковра, так же как и ее платье. Джемайма подняла и то, и другое, отряхнула и повесила на спинку стула, потом накинула рубашку Сэма, натянула черные кружевные трусики и пошла ставить чайник. Часы показывали половину шестого — время утренней дойки. Внутренний будильник разбудил ее в обычное время.
От нечего делать — да и Сэм еще спал — она поднялась наверх в гостиную, открыла двери на балкон, глубоко вздохнула. Воздух, однако, не освежил ее, в нем чувствовались затхлость и примесь выхлопных газов. Снизу доносился шум транспорта, сигналы автомобилей, гудки поезда, по Темзе проплывали суда. Ей отчаянно захотелось домой, к коровам и курам, к малиновке, которая каждое утро пела под ее окном.
Сэм здесь, в этом мире, свой, а для нее он чужой. Вспомнилось, какой несчастной она была, когда жила в Лондоне. Вздохнув, она вернулась в комнату, закрыла двери, потом повернулась и увидела Сэма — он стоял наверху лестницы и смотрел на нее со странным выражением на лице.
— Я соскучился по тебе, — сказал он охрипшим со сна голосом. — Проснулся, а тебя нет.
Так будет каждое утро, мелькнула у нее грустная мысль.
— Время дойки, — объяснила она и обхватила себя руками.
Сэм нахмурился.
— Ты замерзла. Иди в постель. Я приготовил чай.
Она подчинилась, весело улыбнувшись, стараясь скрыть нахлынувшую печаль. Сэм устроил ее в кровати, обложив горой подушек, забрался сам и подал ей кружку с чаем.
Потом нагнулся и легко коснулся ее губ.
— Доброе утро.
Доброе ли? — хотелось ей спросить. Удержалась. Просто улыбнулась, глотнула чаю и тихо вздохнула.
— То, что нужно, — сказала она, допив чай, и передала ему кружку. — Можно еще?
— Минуточку. — Он отставил кружки и нежно обнял Джемайму. — Спасибо, что была со мной вчера. Я очень волновался.
— Не за что.
Его палец пробежался по ее руке, коснулся надписи на руке: «Премия — твоя», которую она сделала вчера вечером, желая привлечь его внимание, и она слегка пошевелилась в его объятиях, чтобы видеть его лицо.
— Я говорила тебе, как горжусь тобой? — пробормотала она.
— Вроде да, но можешь сказать еще раз, — повторил он слова, сказанные ею накануне.
Джемайма улыбнулась, погладила его по небритой щеке. Как ей будет его не хватать, когда она вернется…
— Джемайма, я люблю тебя, — вдруг произнес он, и ее рука застыла на его щеке. — Думаю, я люблю тебя с тех пор, когда тебе было шесть лет. — Желваки заходили на его лице, он смущенно рассмеялся и повернул голову. Его рука нашла ее пальцы, он подвинулся, и они оказались лицом к лицу. — Я понял, что люблю тебя так, как никогда никого не любил. Никогда у меня не было такого чувства: я боюсь отпустить тебя, потому что ты самое лучшее, что случилось со мной в жизни.
— О, Сэм… — прошептала она, и ее глаза наполнились слезами. — Я тоже тебя люблю.
— Выходи за меня замуж, Джемайма, — пробормотал он. — Будь со мной всегда. Ты так нужна мне.
Слезы брызнули у нее из глаз, закапали на руки. Внутри возникла невыносимая боль.
— О, Сэм, как я могу? У меня хозяйство, коровы…
— Оуэн хочет их купить. Продай ему стадо.
— Дело не только в этом. Сэм, я сбежала из Лондона, потому что терпеть его не могла, а нынешний уикэнд напомнил мне, насколько я здесь чужая.
— Мы можем переехать. Ты не должна здесь жить, если тебе не нравится.
— Нравится! Квартира, весь этот комплекс. Он замечательный, ты должен гордиться тем, чего достиг. Дело не в этом. Дело… в людях. Умных и красивых, проводящих жизнь в погоне за недостижимой мечтой. Сэм, мне это чуждо. Кажется таким фальшивым. Здесь нет таких людей, как Оуэн или твои дедушка и бабушка, на кого можно положиться в трудную минуту. Те, с кем ты общаешься, слишком заняты собой, чтобы заботиться о других.
— Думаю, ты слегка преувеличиваешь, — тихо отозвался он. — У меня много друзей, на которых я могу положиться.
— У меня тоже, но они не здесь, Сэм, и никогда здесь не будут.
Его пальцы обвели контур ее подбородка, они слегка дрожали, глаза стали печальными и немного потерянными.
— Джемайма, я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, Сэм, но этого недостаточно.
— Должно быть достаточно.
— Увы. Я знаю, что этого мало. Ты забываешь, я много лет проработала адвокатом и имела дело с людьми, которые не могли жить вместе, несмотря на то что любили друг друга. И в конце концов любовь разрушалась. Прости, Сэм, я не могу выйти за тебя и жить в Лондоне. Я перестала бы быть самой собой, и очень скоро ты бы меня разлюбил. А я бы этого не вынесла.
— Я никогда тебя не разлюблю. — Закрыв глаза, он притянул ее к себе, нежно прижал к груди. — Подумай, — добавил он сдавленным голосом. — Подумай и сообщи мне свое решение. Не спеши.
— Мне незачем спешить…
— Ш-ш… Не сейчас. Позволь мне любить тебя. — Его руки проникли под рубашку, нашли ее грудь, губы прижались к губам с отчаянной жаждой.
Сердце у Джемаймы разрывалось. Что бы он ни говорил, это в последний раз, их лебединая песня. Как это вынести? Их близость подарила им блаженство с оттенком горечи, ничто не нарушало тишину, кроме нескольких сдавленных вскриков, и, когда все кончилось, она не поняла, чьи слезы оросили ей щеки — ее собственные или Сэма…
В то же утро Сэм отвез ее домой. Дорогой они почти не говорили. Говорить было не о чем, кроме тех слов, которые ни один из них не хотел бы услышать, поэтому они и молчали. Сэм держал ее за руку, а она еле сдерживала слезы и старалась не думать о том, что теряет его навсегда.
Когда наконец он въехал во двор ее фермы и отказался от чая, она почти обрадовалась. Зачем продлевать прощанье? Он проводил ее до двери, занес сумку в прихожую и взглянул на девушку.
— Ничего не говори, — пробормотал он нетвердым голосом. — Просто подумай о том, что я сказал. Нам не обязательно жить в Лондоне, есть и другие места.
Она упрямо покачала головой.
— Я не могу вернуться в Лондон, Сэм. Мне очень жаль. Ты даже не можешь себе представить, насколько мне жаль, но я не могу. — Она дотронулась до его щеки своей огрубевшей от работы рукой, и это движение словно подчеркнуло разделявшую их пропасть. — Я люблю тебя… — сказала она и заставила себя посмотреть ему в глаза. В них мелькнула боль, но он не отвел взгляда.
— …но недостаточно, — закончил он.
— Наши миры разделяет пропасть, которую я не в силах преодолеть. Когда-то я совершила великий побег и стала другим человеком. Это не означает, что я не люблю или не считаю тебя замечательным человеком. Все наоборот. — Слезы подступили к ее глазам, заструились по щекам. С глухим стоном Сэм сгреб ее в охапку и прижал к груди.
— Джем, не надо, — прерывисто прошептал он. Отпустил ее, отстранился, зашагал прочь, потом обернулся, подбежал, припал к ее губам в отчаянном поцелуе. Через секунду повернулся на каблуках и снова бегом бросился к машине.
— До свиданья, Сэм, — крикнула она, но ее слова потонули в реве мотора и визге шин. Автомобиль резко развернулся и укатил прочь.
Джемайма осела на землю у дверного косяка, ноги ее не держали, и тупо слушала удаляющийся шум машины. Вскоре он стал почти неразличим, и на смену ему пришел размеренный, ритмичный звук тяжелых шагов по тропинке.
Она заморгала и сквозь слезы увидела знакомое лицо, которое тут же расплылось.
— О господи… Вот оно, значит, как, да? — тихо произнес Оуэн.
Джемайма упала в его объятия и отчаянно зарыдала.
Некоторое время Сэм ехал куда глаза глядят, потом повернул назад. Он и сам не знал, что делает, но каким-то образом оказался у дома Дика и Мэри. Бабушка вышла во двор, стряхивая с рук муку, взглянула на внука и без лишних слов повела его в кухню.
— Мы получили премию, — сообщил он ей без всякого выражения.
— Знаю, звонила твоя мать. Поздравляю. Но ты ведь не затем ко мне приехал, чтобы об этом сообщить?
— Нет. — Несчастье окутало его, словно промокшее одеяло. Он тяжело опустился на стул, прислонил голову к стене, закрыл глаза. — Я совершил ужасную глупость.
Мэри поставила чайник на плиту. Он слышал, как она хлопочет, открывает и закрывает краны, достает посуду, открывает банку с заваркой — с детства знакомые, успокаивающие звуки.
Она подвинула ему чашку с чаем, и он открыл глаза, склонился над ней, стал гонять пальцем пузырек воздуха.
— Я сделал Джемайме предложение.
Мэри ничего не сказала, просто ждала, и он почувствовал, как к горлу подкатил комок, который, казалось, вот-вот его задушит.
— Она отказала. — Сэм проглотил комок и снова закрыл глаза. Его вдруг охватило сумасшедшее, непреодолимое желание зарыться лицом в бабушкины колени и выплакаться, как в детстве. Он прижал пальцы к глазам и попытался справиться с дыханием. Когда ему немного полегчало, он открыл глаза и увидел, что бабушка смотрит на него с сочувствием. — Только не утешай меня, ради бога, — буркнул он.
— Хорошо, не буду. Насколько я понимаю, проблема в том, где вы оба работаете.
Он кивнул.
— И, конечно, она не соглашается переезжать в Лондон. Она его терпеть не может. Когда она сюда приехала, была очень несчастна, но здесь ей стало лучше, с коровами и цыплятами, намного лучше, чем в городе.
Сэм кивнул с печальным видом.
— И что ты собираешься делать?
Он пожал плечами.
— Вернусь в Лондон и попытаюсь забыть о ней, — произнес он с похвальным спокойствием.
— До того или после того, как справишься с болью, которая грызет твое сердце?
Его грудь поднялась, и в следующую секунду он припал к теплой мягкой груди бабушки, добрая рука погладила его по голове, и он расплакался, как ребенок.
Неделя тянулась за неделей. Джемайма чувствовала себя совершенно разбитой, ее угнетала погода и разлука с Сэмом. Она рано вывела коров на пастбище, чтобы они подольше попаслись. Глупо, конечно, и она наверняка пожалеет об этом позже, но сейчас она слишком устала, чтобы чистить коровник и вывозить навоз, а на ремонт трактора денег нет.
Погруженная в свои невеселые мысли, она отправилась на автобусе в Дорчестер, сдала черное платье в комиссионный магазин и получила деньги за костюмы, которые сдала раньше.
Ощутив себя богатой, Джемайма зашла в небольшое кафе, взяла кофе и пирожное, но не доела его: оставила на тарелке и выбежала на улицу, почувствовав внезапный приступ дурноты. Она направилась в парк, села на скамейку, уставилась на свои потрескавшиеся руки и принялась считать в уме, загибая пальцы.
Пять… пять с половиной недель с того дня, когда она упала в реку, три недели с их последней встречи. Вероятно, прошло семь недель после ее критических дней.
Неудивительно, что она так устала.
Джемайма зашла в аптеку, купила тест на беременность и привезла его домой. Два часа она смотрела на него, прежде чем решилась сделать то, что полагалось, и, когда узенькая полоска окрасилась в голубой цвет, сердце у нее отчаянно заколотилось.
Она беременна! Ребенок Сэма растет внутри нее, и через семь месяцев или около того она станет матерью.
— У меня будет ребенок, Нудл. Что ты об этом думаешь? — спросила она у собаки, и та завиляла пушистым хвостом, явно обрадовавшись.
Джемайма тяжело опустилась на кухонный стул и уставилась на полоску. Она принесла ее из ванной и никак не могла заставить себя выбросить ее. Пусть лежит, на всякий случай. Какой случай, она и сама не знала.
Джесс, растянувшаяся снаружи на крыльце, угрожающе зарычала и начала лаять. Джемайма поспешно сунула полоску в ящик стола.
— Привет, Оуэн, — крикнула она через дверь, и тот вошел в сопровождении продолжающей недовольно рычать Джесс и кивнул.
— Как дела? — буркнул он.
— Вроде нормально. А как твоя рука?
Он помахал рукой, с которой недавно сняли гипс, и скривился от боли.
— Немного беспокоит. Надо бы поберечься, да работы много. Вижу, ты выпустила коров?
Она кивнула.
— Да. Решила облегчить себе жизнь. Трактора нет, чтобы чистить коровник.
Оуэн поставил чайник и сел напротив Джемаймы, машинально вертя в пальцах лежащую на столе коробочку от теста.
— Случайно не хочешь продать коров мне в качестве свадебного подарка?
— Не хочу… Что?! Оуэн, ну ты и темная лошадка! Поздравляю! — Она вскочила, подбежала к нему, чтобы обнять, и Джесс угрожающе заворчала со своего места у камина. — Джесс, заткнись, он не на мне женится.
Собака успокоилась. Оуэн, перестав краснеть, все рассказал Джемайме.
— Похоже, Дженни уже давно ко мне неравнодушна, но скрывала свои чувства. Когда я пригласил ее на свидание, она отказала, желая меня помучить и ожидая, что я приглашу ее еще раз.
— А ты не пригласил.
— Да… прошел почти год. Глупо вышло, правда? Хотя я часто приходил к ней в пивную, так что можно считать, что за это время мы неплохо узнали друг друга.
— А теперь ты сделал ей предложение и она согласилась?
Он кивнул.
— Я ее люблю, — признался он, немного смущенный собственным откровенным признанием. Его взгляд упал на коробочку, которую он держал в руках.
Вспыхнув до корней волос, Джемайма выхватила ее у него из рук, но он успел понять, что к чему.
— Джем? — пробормотал он.
— Смотри не проговорись, — потребовала она, грозя ему пальцем.
— Сэм?
— Конечно, Сэм! — возмутилась девушка. — Кто же еще?
Оуэн пожал плечами.
— Не знаю… У вас, городских, все по-другому.
— Я не городская, — твердо заявила Джемайма.
— Нет? Извини. Готов был поклясться, что городская, когда ты впервые прикатила сюда на шикарной машине…
— Это было давно. Теперь все иначе. Я больше не городская. Да и раньше, наверно, не была. — Она разлила чай и села, Оуэн наложил столько сахару в свою чашку, что превратил чай в сахарный сироп, и пристально посмотрел на нее.
— И что ты собираешься делать? — спросил он.
— Ты о ребенке? Рожать, конечно.
— И жить здесь?
— Да… Ну, не знаю, — сбилась она. — Ах, Оуэн, вряд ли я справлюсь. Дело в том, что без стада я не смогу выплатить закладную, которую пришлось оформить, чтобы рассчитаться с долгами дяди Тома, а если я вернусь на работу, что я буду делать со всем этим? — Она махнула рукой в сторону окна, за которым были ферма, коровы, куры, сараи — все требовало ухода, а значит, и денег. — Видимо, мне придется вернуться на работу.
— В качества адвоката?
Она кивнула.
— Да, я ее терпеть не могла… во всяком случае, бракоразводные процессы. Я могла бы заняться чем-то другим в области права, недвижимостью, например, или еще чем-нибудь.
— Может, передумаешь и выйдешь за Сэма?
Она покачала головой.
— Нет, это все равно что выйти замуж за пол-Лондона. Оуэн, ты бы их видел, тамошнюю публику. Можно было подумать, что Сэм их собственность, а ему хоть бы что. Я так не могу.
— А может, тебе бы и не пришлось?
Она пожала плечами.
— Квартира у него большая и красивая. Там он работает. Ребенок в ней ни к чему. Он бы отвлекал его, оставлял бы липкие следы на стекле и замшевой мебели, падал бы с лестницы… Нет, ничего не выйдет.
Она глотнула чаю и посмотрела на Оуэна поверх кружки.
— Ты случайно не хочешь купить мое стадо в качестве свадебного подарка для Дженни?