Дом на берегу счастья

Глава 12

Эвелин была так счастлива, что ей хотелось петь. Те четыре недели, что она провела в больнице, казались ей вечностью. И вот теперь она наконец вернулась в свои драгоценные апартаменты!

Она сидела в удобном кресле, которое одолжила у доктора Эда, ее ноги были прикрыты красивой шалью. Роскошные шелковые диваны стояли забытые: с костылями или без, сейчас она просто не в состоянии с них подняться.

Ходунки, которые ей не без некоторого удовольствия предоставила Мора – должно быть, она позаимствовала их у своей знакомой, работницы дома престарелых, – отправились пылиться в шкаф. Мору это явно не обрадовало, и хотя Эвелин заверила ее, что прекрасно сможет обойтись костылями, а через неделю и вовсе перейдет с двух костылей на один, домоправительница отказалась забирать ходунки назад.

Эвелин подозревала, что, хотя попытки Моры удалось вовремя пресечь, она все еще была полна решимости выставить ее в таком виде на всеобщее обозрение – как живое напоминание о том, что старость не радость. Дело чуть не закончилось скандалом.

Эвелин всегда считала эту маленькую женщину странной и довольно неприятной особой, чуть ли не шпионкой. Но доктор Эд очень ценил ее, да и остальные жильцы всегда полагались на Мору, когда дело касалось различных бытовых вещей вроде уборки, присмотра за ребенком, приема рабочих и тому подобного. Поэтому Эвелин просто не могла позволить себе открыто выражать неприязнь.

Отрицать очевидное было глупо: Мора поддерживала в ее апартаментах идеальную чистоту и регулярно проветривала комнаты. Но все-таки тяжело было осознавать, что эта женщина наконец дорвалась до беспрепятственного доступа в ее жилище. До сих пор Эвелин не доверяла ключи никому, кроме доктора Эда, и ее это вполне устраивало. Если бы только не это нелепое происшествие… Впрочем, что толку на этом зацикливаться? Худшее уже позади.

Ей и вправду пришлось несладко. Целых две недели она провела в отделении интенсивной терапии. Бедняжка Тристан так переволновался, что настоял на том, чтобы кто-нибудь приехал за ней ухаживать. Именно это и встревожило ее чуть ли не больше всего остального. В какой-то момент он даже предложил ей в качестве сиделки Полин! Как будто он не знает, что они давно не общаются! Представить только, ей пришлось бы знакомить Полин со своими соседями! Они, конечно, и так знали, что у нее есть дочь, что она живет в Лондоне и очень много работает, но на этом все. На более подробные расспросы она старалась отвечать как можно уклончивее. Ее настоящая семья – в доме № 24. К счастью, все ее соседи, за исключением доктора Эда, были молоды и слишком поглощены своей собственной жизнью, чтобы почуять подвох.

Ее дочь всегда была ужасно непредсказуема – по крайней мере, в молодости… И от нее вечно были одни неприятности. Во всяком случае, так это вспоминала Эвелин. И по возможности она старалась избегать этих воспоминаний.

Эвелин до сих пор сомневалась, зачали они Полин во время медового месяца или это все-таки был результат их рискованных (а в случае Криса и весьма настойчивых) любовных похождений. Когда Полин родилась, они с Крисом уже успели пожениться. На дворе тогда стояли шестидесятые, и заниматься сексом до брака было в лучшем случае просто опасно, а в худшем – дело могло закончиться катастрофой. Именно поэтому Эвелин в том далеком, 1966 году так испугалась одной мысли о своей возможной беременности. И потому же они с Крисом оба действовали быстро, когда она предупредила его обо всем и заявила, что единственным приемлемым выходом из положения будет скорейшая свадьба.

Полин появилась на свет очень рано и, по мнению Эвелин, весьма некстати. После свадьбы и рождения ребенка начались обычные семейные будни, и вскоре Эвелин обнаружила, что у ее дочери колики и что она мало спит. А еще – что из-за младенца в доме у нее, Эвелин, совершенно не остается времени на саму себя. Она настояла на том, чтобы Крис взял няню, и, когда та успешно поладила со своей подопечной, Эвелин испытала пьянящее чувство облегчения. Она решила больше не заводить детей, и Крис охотно пошел ей навстречу. Он был страшно рад, что его жена стала, как прежде, счастливой и радостной и что они снова могут окунуться в светскую жизнь.

Ко всему прочему, Полин оказалась весьма некрасивой девочкой – своей неженственной внешностью она была обязана отцу, – и это еще больше оттолкнуло от нее Эвелин. Да и вообще, у нее не было охоты возиться с детьми. Свой долг она уже выполнила, когда родила Полин.

Из одинокого ребенка Полин постепенно превратилась в угрюмого, непокорного и совершенно невыносимого подростка, и Эвелин категорически отказывалась признавать, что сыграла в этом какую-то роль. Вот почему она старалась по возможности не думать об этом. Одна мысль о том, что спустя тридцать лет Полин вернется в Дублин и будет за ней ухаживать, вызывала у Эвелин нервную дрожь.

Из всех возможных вариантов лучшим представлялся приезд Труф. Эвелин села прямее и поправила шаль. Оставалось надеяться, что Труф пошла не в мать, в противном случае Эвелин просто отправит ее восвояси.

– Мора, будь добра, подай мне зеркало, оно на туалетном столике. И еще, пожалуйста, одну из моих помад. Думаю, лучше взять розовую.

Когда доктор Эд привез Эвелин из больницы на своей машине, в холле уже собралась небольшая толпа встречающих. Там был весь дом, кроме Брюса и Стеллы, которые уехали на работу.

Доктор Эд и Рори помогли ей доковылять по лестнице наверх, и, войдя в свои апартаменты, она обнаружила, что на столике в эркере ее ждет чудесная цветочная композиция. Все это было ужасно трогательно.

Мора сказала, что может остаться и поухаживать за ней, пока не приедет Труф. Эвелин была не в восторге от этой идеи, но ей пришлось напустить на себя любезный вид и согласиться, потому что иначе некому будет впустить Труф в апартаменты. Учитывая, что за эти пять лет Эвелин и Мора проводили очень мало времени в обществе друг друга, прошедшие сорок пять минут можно было назвать их личным рекордом.

Эвелин принялась подкрашивать губы и поправлять красочное ожерелье из искусственных камней у себя на шее. Краем глаза она поглядывала на Мору. Та смотрела на нее с плохо скрываемым отвращением.

– У тебя все в порядке, Мора? – Эвелин замерла, остановив помаду возле губ. – Может быть, что-то случилось?

– Нет, ничего. – Мора натянуто улыбнулась. – Что у меня могло случиться?

– Тебе вовсе незачем оставаться здесь. У меня все хорошо. Вскакивать и бегать по комнате я не собираюсь. Моя внучка прибудет с минуты на минуту, я уверена, у тебя есть дела поважнее.

– Я сказала доктору Эду, что останусь здесь, пока девочка не приедет. – Мора упрямо вздернула подбородок.

Просто мурашки по коже! Эвелин страшно злило, что Мора упорно называла Труф «девочкой»! Даже не «вашей внучкой» – «девочкой»! Ее так и подмывало напомнить, что у «девочки» вообще-то есть имя, но она вовремя прикусила язык. Ни к чему доставлять Море лишнее удовольствие и показывать, что той удалось-таки вывести ее из себя.