Полин Мэлоун выглянула из окна своей кухоньки. В одной руке у нее была губка, которой она лениво водила по плите. Другой рукой она прижимала к уху телефон. Мокрые крыши района Хакни блестели в лучах вечернего солнца. Весна выдалась дождливой, хотя сейчас синоптики уверяли, что остаток мая будет теплым и без осадков.
– Ты непременно должна поехать, Полин. Я бы обязательно поехал, если б не эта чертова выставка. Надеюсь, я смогу добавить туда пару картин побольше. – И трубка тяжело вздохнула голосом единоутробного брата Полин, Тристана.
Полин, как и всегда, не ощутила ничего, кроме безразличия. Ему-то легко командовать (по понятным причинам) с того берега океана. Тем более легко, если учесть, что главная его забота – это донести до всех, какой он бедный непонятый гений. Полин представила, как он проводит рукой по своим золотистым локонам, и отметила про себя, что американский акцент в его речи стал еще сильнее.
– Я не могу просто так взять и все бросить, – отрезала Полин. От раздражения она даже стала энергичнее орудовать губкой. – Ты же знаешь, что у меня здесь дела.
Она тут же сглотнула и мысленно рассердилась на себя за то, как звучал ее голос – так, будто она защищалась. Ведь на самом деле они с братом никогда не враждовали, хотя Тристан превосходил Полин во всем (по крайней мере, в глазах матери). Младшенький в семье. Художник, а не какой-то занюханный соцработник. Сокровище, золотой мальчик, ни капли не похожий на свою старшую сестрицу. Полин унаследовала типично мужскую внешность своего покойного отца и походила скорее на Фрэнсис Макдорманд, чем на Фрэнсис Фармер. Напротив, в облике Тристана сочетались отцовский рост, отцовские черты лица и изящество и грация Эвелин. Короче говоря, брат и сестра были как Кегни и Лейси [4].
Друзья, знакомые и коллеги по работе довольно быстро понимали, что с матерью у Полин «все сложно». Если, конечно, вообще узнавали, что у нее есть мать, потому что Полин старалась по возможности не упоминать о ней. Так было проще. Стоило только заговорить про Эвелин, как она тут же словно появлялась рядом во плоти, и изгнать ее призрак было не так-то просто. Да, в один прекрасный день Полин просто сбежала от настоящей Эвелин куда подальше, однако она до сих пор не могла избавиться от жгучего чувства унижения. Оно было с ней повсюду, словно вторая кожа. Слишком крепко засела в ее голове мысль о том, что она всегда была и будет разочарованием для своей матери.
В детстве Полин пыталась привлечь к себе ее внимание – как умела, бунтуя и не слушаясь, – пока не осознала, что Эвелин не понимает и не желает понимать, что происходит в душе у дочери. В конце концов бунтарство Полин достигло критической точки, и она, к своей радости, обнаружила, что мать начала ее стыдиться. После этого они пришли к молчаливому соглашению не обременять друг друга своим присутствием без крайней необходимости. С тех пор их общение ограничивалось обменом открытками на день рождения или на Рождество.
Полин подозревала – и совершенно справедливо, – что это соглашение оказалось Эвелин только на руку. Сама же она была страшно измучена, и ей проще было держать дистанцию, чем признать, что Эвелин она неинтересна, если не сказать – безразлична.
– Вряд ли она захочет меня видеть, Тристан. Я думаю, ей будет веселее в компании ее замечательных друзей, которые так сильно ее любят.
– Бога ради, Полин, она же все-таки твоя мама! – Тристан никогда не мог понять, почему мать и сестра никак не найдут общий язык, и ужасно от этого злился. – Это же твой шанс! Если ты сейчас приедешь за ней поухаживать, вы наконец-то сможете сблизиться!
Полин едва не расхохоталась:
– Я так не думаю.
– Ну, послушай, Полин… Ей уже семьдесят шесть. Она не вечна. И она будет очень рада хотя бы получить от тебя весточку. Поверь мне, я знаю.
– Скажи уж сразу: это ты будешь очень рад, если я пришлю ей весточку.
Ответа не последовало, и Полин поняла, что братец сейчас закатывает глаза и сдерживается, чтобы не выругаться. Подумав, Полин вынуждена была признать, что ей уже не пятнадцать лет и что со сложившейся ситуацией в любом случае придется что-то делать. К тому же ей не хотелось ссориться с единственным братом. Тристан ведь ни в чем не виноват.
– Хорошо, я подумаю, – сказала она. – Ее ведь пока не выписали из больницы?
– Нет… Хирург сказал, что она должна побыть там еще недельку или около того.
Полин услышала в его голосе облегчение и поняла, что он очень устал. А ведь ей следовало бы помнить, что у него тоже есть свои заботы. Его карьера так и не желала идти в гору, и, возможно, он уже начал подозревать, что вовсе не является тем золотым мальчиком, каким его видела Эвелин.
– Дай мне несколько дней на размышление, – попросила Полин.
Она положила телефон на стол и только тогда заметила, что стерла пальцы на другой руке до крови.