Дорога на Компьен

МАДЕМУАЗЕЛЬ ДЕ РОМАН

Луи изо всех сил старался забыть о войне и обо всех неприятностях, связанных с ней. Будучи верен себе, самое большое утешение он находил среди молодых красоток, которых поставлял ему Ле Бель.

Путь большинства их проходил через Олений парк, но самые пленительные красавицы, имевшие честь и счастье доставить королю самое острое наслаждение, получали в дар от него свои дома.

Мадемуазель Эно была дочерью преуспевающего торговца. Ее редкая красота не ускользнула от внимания Ле Беля, а поскольку процветающие торговцы имели обыкновение усматривать немалую выгоду в предоставлении своих дочерей к услугам короля, семья мадемуазель Эно не чинила ни малейших препятствий на пути красавицы к возвышению и преуспеванию. Родители девушки настаивали, однако, на том, чтобы дочь почтенных представителей среднего сословия не стала обитательницей домика в Оленьем парке.

Увидев девушку, Луи счел притязания ее родителей вполне обоснованными, и мадемуазель Эно получила в дар от короля свой собственный дом. Потом, через несколько лет, когда Луи пресытился красавицей, он подыскал ей в мужья одного маркиза. Тем временем она успела подарить королю в ответ на его милости двух дочерей.

Еще одна молодая особа, пользовавшаяся особым расположением короля, была внебрачной дочерью виконта де Равеля. Ее звали Люси Магдалена д'Эстен. И она отблагодарила короля двумя дочерьми. Мадам де Помпадур снисходительно смотрела на отношения подобного рода. Королю все эти красотки нравились, он был, доволен жизнью, и у маркизы не было ни малейшего повода трепетать за свое будущее. Она понимала, что с тех пор, как после дела Дамьена в немилость впали два столь влиятельных человека, как д'Аржансон и Машо, вряд ли кто-нибудь решится бросить вызов ей и попытаться изменить ее положение к худшему.

Но всегда бдительная маркиза начала примечать, что король посещает Олений парк с меньшим рвением, чем прежде, и ей показалось, что он пресытился своими гризетками.

Если ее догадка была верна, то это могло означать, что возникла опасность появления какой-то новой фаворитки, за спиной у которой — влиятельные друзья.

Маркиза испугалась, что Ле Бель в поисках женщин, которые могли бы развлекать его хозяина, отбирает их соответственно его собственному вкусу. Возможно, в результате все девушки, попадавшие в домик в Оленьем парке, были похожи одна на другую. Ничего удивительного, если Луи такое однообразие надоело!

Надо найти красотку, совсем не похожую на предыдущих, и маркиза решила заняться ее поисками.

Она послала за Сартином, лейтенантом полиции, и поручала ему отыскать в Париже девушку, красота которой была бы необычна. Что-то в облике этой девушки должно быть, объяснила маркиза Сартину, оригинально, должно резко отличать ее от всех прочих красавиц.

Сартин отнесся к поручению маркизы как к одной из своих самых важных обязанностей. Будучи неглупым человеком, желающим угодить маркизе, он сразу же приступил к поискам.

Это была нелегкая задача, ибо бесчисленные приключения короля должны были бы, казалось, заставить лейтенанта полиции перебрать все формы и размеры.

В один прекрасный день, находясь в игорном доме, он от нечего делать разговорился с его владелицей, которая с ностальгической грустью вспоминала свои детские годы, прошедшие в Гренобле.

— Ах, мсье, если бы мои родители могли видеть меня теперь. Они не узнали бы во мне свою дочь... Этот тихий домик, и скверик вокруг него. Папа был такой строгий. Как он заботился о своих дочерях... И что из этого вышло? Одна из них в Париже заправляет игорным домом.

Сартин кивнул. Она была красивой женщиной, а у него не было желания попытать сегодня счастья в игре. Он пригласил ее выпить с ним чего-нибудь, и она приняла его приглашение. Однако в мыслях она была далеко, скорее всего, в тихом домике в Гренобле — так, во всяком случае, показалось лейтенанту.

— О да, папа очень оберегал нас. Меня... и мою сестру. Понимаете, он должен был особенно оберегать ее. Я ездила повидаться с ними всего несколько месяцев назад. Я должна была явиться туда в самом респектабельном виде. И ни словом не обмолвиться ни о каком игорном доме, иначе мне просто не позволили бы увидеть сестру. Она красива, как те скульптуры, что украшают собою парки. А рост! Я не видела женщины, которая была бы выше, чем она.

— Выше, чем она... — машинально и как-то поспешно пробормотал лейтенант. — И какой же рост у вашей сестры?

— Шесть футов, не меньше, уверяю вас. Она — точная копия этих мраморных богинь. Мне всегда казалось, что таких женщин, подобных богиням, просто не может быть. Так возвышаться над всеми другими женщинами, быть столь безупречно сложенной! А эти черные глаза, эти черные волосы, ах! Моя сестра — богиня, мсье. Если бы вы увидели ее, то поняли бы, почему ей никогда не разрешают выходить одной, без компаньонки.

— Уверен, что, увидев вашу сестру, я согласился бы с вами, — улыбнувшись, сказал лейтенант.

Он твердо решил увидеть сестру владелицы игорного дома — и как можно скорее.

Едва лишь мадемуазель де Роман предстала взору Сартина, как он проникся твердой уверенностью, что поиски, порученные ему маркизой де Помпадур, успешно завершены.

Мадемуазель де Роман сопровождали ее родители. Адвокат де Роман казался строгим и всегда уверенным в своей правоте человеком. Но лейтенанта это ничуть не смутило. Честь, стать любовницей короля была ничуть не меньше той, которой удостоилась бы мадемуазель де Роман, выйдя замуж в Гренобле, — тем более, если оценить эту честь в пересчете на материальную выгоду, от которой, уверен был лейтенант, адвокат де Роман не откажется.

Сартин просил позволения войти в дом адвоката, сообщив, что прибыл по важному делу из Версаля. Магическое слово «Версаль» возымело свое действие, и, когда хозяин и гость сидели за бокалом вина, лейтенант сказал:

— Ваша дочь, наверное, самая красивая девушка в Гренобле, а может быть, и во всей Франции.

Адвокат казался польщенным.

— Какое драгоценное сокровище! — продолжал лейтенант. — И она не только красива, но и — сразу видно — весьма добродетельна.

— Мы воспитывали ее в строгости, — сказал адвокат. — Но, мсье, какое у вас дело к нам? — Какое дело? Ваша дочь, мсье де Роман. Я хотел бы, чтобы вы приехали с ней в Версаль.

— С какой целью?

— Это будет зависеть от вашей дочери. Она может занять высокое положение при дворе, мсье. Грешно прятать такое сокровище, такую красивую и добродетельную девушку от мира и лишать ее тех благ, которые ее достоинства могли бы принести ей.

Мсье де Роман облокотился о стол и серьезно взглянул на лейтенанта.

— Многие добиваются руки моей дочери, мсье. Но нет среди них того, кого я счел бы достойным ее. Заслуживает ли внимания то, что могли бы предложить вы? Меня весьма заботит будущее моей дочери.

— Вы мудрый отец, мсье. Давайте сразу договоримся. Вы отпускаете вашу дочь в Версаль — о, вам ни о чем не надо беспокоиться, все будет вполне прилично. Уверяю вас, что сам король обратит внимание на вашу дочь. Более того, я не сомневаюсь, что как только король увидит мадемуазель де Роман, он будет так восхищен ее красотой, что облагодетельствует ее, как вы сами того хотите.

— Я хочу очень много для своей дочери.

— Давайте сделаем так. Привезем мадемуазель в Версаль, и если... если то, что предложат там вашей дочери, вам не понравится, можете увезти ее обратно. Не сомневаюсь, она найдет себе достойного супруга, почтенного буржуа здесь, в Гренобле. Это, конечно, вполне устроит молодую женщину без особых притязаний на более высокое общественное положение.

У адвоката загорелись глаза. Его дочь — в Версале! Блестящее будущее ждет ее, будущее, ради которого он, ее отец, и его супруга закроют глаза на то, что дочь их вступит в предосудительный союз. Как знать, может, такой союз приведет ее потом к браку с аристократом? Как непохоже это будущее на то, что ждет ее здесь, в Гренобле, где она ведет такую уединенную жизнь!

Увидев мадемуазель де Роман, король пришел в восхищение. Она подобна богине, сказал он. Минерва, женщина, равной которой нет, женщина неземной красоты.

Сартин сообщил королю, что ее отец — весьма респектабельный юрист и как таковой не может допустить, чтобы его дочь стала обитательницей дома в Оленьем парке.

— Конечно, нет, — согласился король. — Надо немедленно предоставить ей собственную обитель, такую роскошную, чтобы ее родители остались довольны. Это будет моя благодарность им за то, что они произвели на свет такую дочь.

Мадемуазель де Роман шел девятнадцатый год, и перемены, случившиеся столь внезапно в ее жизни, произвели на нее ошеломляющее впечатление. Она была хорошо воспитана и получила неплохое образование, что могло бы обеспокоить маркизу, знай она об этом. Вкрадчивое очарование короля вскоре преодолело некоторую настороженность и сопротивление мадемуазель де Роман, изящные манеры Луи покорили ее и сделали непринужденной. Луи уговаривал ее забыть, что он король. Когда они оставались вдвоем, он становился просто Луи де Бурбоном, которым что ни день, то все сильнее овладевала любовь к мадемуазель де Роман.

Сартин положительно преуспел в поисках красавицы, которая выгодно отличалась от тех забавных милых крошек, что так быстро надоедали королю.

Эта неглупая молодая амазонка, казалось Луи, никогда не перестанет восхищать его. Ею невозможно пресытиться, думал он.

У мадемуазель де Роман был мягкий характер, отчего короля еще сильнее влекло к ней. Она не просила ни о чем невозможном, не предъявляла королю непомерных требований и притязаний, хотя и ни на минуту не забывала, что она не какая-нибудь гризетка, а дочь респектабельного адвоката.

Луи осыпал ее подарками. У мадемуазель де Роман был свой собственный великолепный экипаж, в котором она разъезжала в окрестностях Парижа, поражая всех, кто видел ее, своей классической, безупречной красотой. Из-за своего роста мадемуазель де Роман не носила высокой прически, а позволяла своим богатым, пышным волосам свободно ниспадать на плечи. Парижанки старались подражать ей в этом, и вскоре в моду вошла прическа «а ля Роман».

Праздные зеваки охотно приближались к ее восхитительному дому в Пасси, чтобы только поглазеть на его обитательницу, увидеть, как она одета и причесана.

Весь Париж и Версаль прозвали ее «ля петит метресс». Это прозвище отчасти было ироническим, потому что никак не соответствовало габаритам мадемуазель де Роман, а отчасти — «опознавательным», потому что мадам де Помпадур была «гранд метресс».

Мадам де Помпадур милостиво улыбалась «новенькой», но спустя некоторое время стала задумываться над тем, а не перестарался ли Сартин в поисках девицы, абсолютно ни на кого не похожей. Так ли уж умно поступила она, маркиза де Помпадур, давшая Сартину подобное поручение?

От своих вездесущих соглядатаев маркиза знала, что «петит метресс» короля часто принимает его, полулежа на кушетке в чем мать родила, лишь длинные волосы прикрывают ее наготу иссиня-черным покрывалом, сквозь которое виднеется тело, алебастровой белизной своей подобное статуям в садах Версаля.

Маркизу такие слухи пугали. Эта маленькая метресса становилась опасной, за нею нужен глаз да глаз.

Герцог де Шуазель был доволен тем, как складывались его дела.

В его руках было сосредоточено управление армией, флотом и иностранными делами. А поскольку Франция вела войну, это означало, что фактически он является наиболее важной персоной в стране.

Оптимист по натуре, он не впадал в уныние из-за поражений. Вера герцога в свое собственное умение решать проблемы была безгранична, и для него не имело значения, какая беда обрушилась на Францию. Он — великий Шуазель, выдвинутый самим временем, с честью выведет страну из любого испытания.

Герцог был горячим приверженцем Австрии, потому что происходил из Лотарингии, а так как мужем Марии Терезии был герцог Лотарингский, существовали определенные родственные связи между герцогом де Шуазелем и Австрийским императорским домом. Шуазель решил сохранять альянс, сколь бы ни было такое решение непопулярным.

Он был импульсивным, переменчивым и остроумным человеком, вызывавшим восхищение у короля. Когда дела Франции шли плохо, Луи отдавал предпочтение оптимистическому взгляду на положение вещей. Ему нравились люди, способные развеселить его. Шуазель, сквозь пальцы глядя на затруднения Франции и рисуя перед королем светлые перспективы страны, успокаивал Луи, сохранял ему душевное равновесие, столь необходимое королю, чтобы можно было продолжать наслаждаться жизнью, не мучаясь угрызениями совести. Шуазель заключил третий Венский договор, в котором обещал помочь Марии Терезии, предоставив ей сто тысяч французских солдат. Этот договор заверял Марию Терезию в том, что Франция не заключит мира, пока Фридрих не вернет Силезию Австрии. Неудивительно, что Мария Терезия осталась очень довольна условиями договора, особенно если принять во внимание, что в обмен за предоставленные Австрии преимущества и выгоды Франция не просила Австрию о помощи в войне против Англии. Шуазель, однако, получил от королевы Елизаветы обещание помочь Франции в борьбе против ее врагов.

Маркиза убедила короля, что Шуазель — самый блестящий и талантливый из всех государственных деятелей Франции, известных со времен кардиналов Ришелье и Мазарини.

Тем временем Шуазель тщательно отбирал на службу к себе таких людей, которым он мог бы полностью довериться. Многие из его действий были скорее дерзкими, чем блестящими. Он предпринял попытку вторжения в Англию, в своем энтузиазме забыв, как силен английский флот. Французские эскадры потерпели постыдную неудачу всюду, где только ни подверглись контрудару англичан. В результате Франция фактически лишилась своего флота.

Трагическим стал для Франции 1759 год. Маркиз де Монкальм из Канады обратился к правительству с просьбой о помощи против англичан. В сентябре того же года он скончался в Квебеке, и хотя генерал Вульф, стоявший во главе английских войск, тоже умер, борьба завершилась решительно в пользу Англии.

Шуазель, понимая, что одержать победу в войне невозможно, приступил к поискам мира с Англией, но английский премьер-министр Питт был полон решимости продолжать войну.

Народ был недоволен альянсом с Австрией, и Шуазель, как всегда неунывающий, с проворством фокусника искал вокруг себя кролика, которого мог бы вытащить из своей шляпы.

Выход из положения, казалось Шуазелю, нашелся. Он решил повидаться с сестрой. Они часто вместе обсуждали дела. Шуазель относился к сестре с большим уважением, и его пылкая привязанность к ней мешала ему беспристрастно оценить многие из ее недостатков. Она приняла его с радостью.

Шуазель смотрел на сестру с восхищением. Склонив голову набок, он ласкал ее взглядом, как любимую спутницу своего детства, которую потом он представил ко двору, чтобы быть вместе с ней. Тогда у них было совсем немного денег, и все их преимущества заключались в знатном происхождении.

— Вы прекрасны,— сказал он, любуясь ею.

Она заключила его в объятия и прижала к себе. Сестра была выше брата, и многие ее недруги говорили, что она больше мужчина, чем ее брат.

— И зачем королю понадобилась дочь этого законника, когда при собственном дворе он может найти то, что ищет, — пробурчал Шуазель.

— И как там поживает эта Венера? — со смехом спросила герцогиня. — Минерва, — уточнил Шуазель. — Король зовет ее Минервой, я сам слышал это из уст Его Величества. Мадемуазель де Роман прекрасна, как богиня. Она настоящая Минерва.

— Минерва, — повторила за братом герцогиня. — Мне кажется, Венера больше подошла бы для Луи. Не слишком ли Минерва требовательна в любви?

— У Луи было предостаточно всяких Венер. Пускай теперь для разнообразия будет Минерва. Разнообразие— великая вещь! Ришелье внушил ему, что разнообразие — это соус, превращающий поглощение пищи в пиршество. Но вы, дорогая моя, напомнили мне Минерву, и я не могу понять, почему...

Герцогиня сделала легкую гримасу.

— Вы не можете понять, почему. Мой дорогой Этьен, вы удивляете меня. Есть некто, кто очень хорошо знает, почему. Она ваш большой друг, и мой тоже. Вы знаете, почему для нее предпочтительны эти наши малютки-Венеры из семей портных, и наша Минерва из буржуазок. Она не станет терпеть кого-либо из нас на этом месте, которое она так ревностно оберегает, хотя сама давно не занимает его.

— Было бы опасно... очень опасно лишиться ее дружбы.

— Благодаря этой дружбе, мой дорогой брат, вы там, где вы сегодня находитесь.

— И где я намерен оставаться! Он умолк и задумался. Потом, обняв сестру, подвел ее к кушетке, на которую они оба уселись. Не выпуская сестры из своих объятий, Шуазель снова заговорил:

— У меня есть один план. Люди, как вы знаете, проявляют беспокойство, и надо кое-что сделать как можно быстрее. Говорят: «Англия— против нас. Пруссия— против нас. Наши друзья — это наши старые враги австрийцы». Люди в отчаянии оттого, что боятся своих врагов и не верят своим друзьям. У меня есть идея заключить договор, который я назвал бы фамильным договором.

Герцогиня кивнула брату и наградила его улыбкой, полной восхищения.

— Вы гений, мой дорогой.

Шуазель не стал возражать против этого комплимента, приняв его как нечто само собой разумеющееся, во что он верил не меньше, чем его сестра.

— Как вам известно, определенной частью Европы правят представители Дома Бурбонов. Францией, Испанией, Неаполитанским королевством и Пармой. В трудные времена они должны поддерживать друг друга. Я предлагаю показать ныне народу Франции, что вопреки мнению пессимистов у нас немало друзей в Европе. Говорят, у нас только один союзник. Только один! Если я заключу этот договор — а я намерен его заключить, — то смогу сказать людям: «Все Бурбоны Европы — наши друзья!» И они с нами в нашей борьбе против всех наших врагов. Это будет единая семья. От Испании до Сицилии. Я лишь позову их, и они придут к нам.

— Придут ли? Шуазель пожал плечами.

— Сейчас, дорогая сестра, нам нужнее всего успокоить людей, дать им передышку и сделать их счастливыми. Этого требует само время.

Она улыбнулась.

— Вижу. Мы прошли долгий путь от бедности нашего детства, брат.

— И мы пойдем гораздо дальше... оба, радость моя... — вы и я. Наш дорогой друг не вечен. Никто не вечен, и она тоже.

— А что потом?

— А потом, потом... — невнятно произнес Шуазель,— возможно, король не станет искать своих богинь так далеко от своего двора, а?

— Но время уходит, Этьен.

— Время! Что для нас время? Мы бессмертны. Не вижу, что могло бы помешать тебе занять первое место в стране. Другие, помимо нашего дорогого друга, не могут жить вечно. Я вспоминаю мадам де Ментенон.

— Этьен!

Шуазель предостерегающе поднес руку к губам своей сестры.

— Помолчите, моя бесценная. Мы подождем. Мы научились ждать. Так подождем же немного... совсем немного.

— Это лишь дерзкие, несбыточные мечты, Этьен, — сказала герцогиня.

— Великие дела, сестра, всегда начинаются с дерзкой мечты.

— Мы оба всегда будем вместе, брат! Есть ли предел вершинам, на которые мы стремимся взойти?

— Сама вершина и есть наш предел. Ждите и присматривайтесь. Будущее герцога Шуазеля прекрасно, и всю славу, которая выпадет на его долю, он клянется разделить с той, кого он любит больше всех на свете.

Бывали случаи, когда, к великому сожалению короля, у него возникала необходимость посетить Париж.

Люди уже успели позабыть тот недолгий период, когда преданность к Луи ожила в них с новой силой из-за злополучного покушения Дамьена. Они не выкрикивали оскорблений в адрес Луи, когда он проезжал по улицам Парижа. Они лишь провожали своего короля угрюмыми взглядами и молчали. Слишком внушителен был вид этого человека, и оттого почти невозможно было в его присутствии дерзить ему. Прямой, величественный сидел он в своей карете, недоступный и безразличный к настроению толпы.

Люди сходились вдоль дороги, чтобы поглазеть на него. Они всегда так делали. Проезжающую карету сопровождало невнятное бормотание и приглушенный ропот зрителей.

Когда карета короля проезжала мимо садов Тюильри, внимание короля внезапно привлекла огненно-рыжая девушка-подросток. Возле нее стоял мужчина, скорее всего ее отец — старый солдат.

На девушке было пышное, дорогое, но безвкусное платье Отец наклонился к ней и что-то сказал, наверное: «Смотри, вот он — король». А что же еще?

Прекрасные синие глаза девушки загорелись от возбуждения. Она, не отрываясь, смотрела на карету короля. Луи чуть подался вперед и слегка наклонил голову в знак того, что заметил девушку и оценил ее внимание.

Ее лицо озарила счастливая улыбка. Очаровательное дитя, подумал король, приятно было бы время от времени видеть ее.

Она совсем молода, ей, наверное, нет еще и четырнадцати лет. Девушки в таком возрасте особенно восхитительны: так невинны, но потом, потеряв невинность, становятся еще очаровательнее.

Кто она? — думал Луи. Как это сладко — взять ее за руки, обнять и сказать ей, что ее король счастлив, что у него есть такие подданные, как она.

Вернувшись в Версаль, Луи послал за Ле Белем.

— Сегодня в Тюильрийских садах я видел чудное дитя, - сказал король Ле Белю.

— И Ваше Величество желает поближе познакомиться с ней?

— Она такое милое создание, но очень скверно одета. Розовое платье, какие-то драгоценности, наверняка, фальшивые. Я хотел бы увидеть ее хорошо одетой. Она указывала рукой на мою карету и не отрывала от нее глаз. Надо бы научить это милое создание хорошим манерам.

— Если Ваше Величество соблаговолит назвать мне ее имя...

— Я не знаю ее имени. Я только видел ее, когда проезжал Тюильри.

— Сир, поскольку вы не знаете ее имени и где она живет, найти ее будет трудно. В сады Тюильри приходит очень много юных девушек.

— Вы слишком легко отказываетесь, — сказал король. Ле Бель от страха взмок.

— Сир, я обыщу все парижские улицы. Если этого ребенка можно найти, я найду его.

— А пока что пошлите за Сартином. Нам понадобится его помощь.

Ле Бель казался огорченным. Он знал, что Сартин нашел мадемуазель де Роман, но ему было досадно, что лейтенант полиции берется за дела, которые прежде Ле Бель считал своими, хотя, конечно, их и приходилось делить с другими камердинерами.

Явившийся к королю Сартин был весьма польщен, что король возлагает на него столь важную миссию. Луи, однако, не отпустил Ле Беля и стал объяснять, чего ждет от двоих своих верных слуг.

— Мсье Сартин, — сказал король, — вы — лейтенант полиции и сумеете найти и привести ко мне юную девушку, которую я увидал сегодня в садах Тюильри.

— Я приведу ее к вам, Ваше Величество, без промедления, — сказал Сартин.

— Но сначала найдите, — добавил король, заметив сардоническую улыбку на лице Ле Беля. — Ле Бель, по-моему, отчаялся разыскать ее.

Теперь улыбнулся Сартин.

— У нас в полиции свои методы.

— Так я и думал, — сказал король. — Может быть, вы ознакомите Ле Беля с некоторыми из них.

— Его Величество увидел эту девушку с ее отцом в садах Тюильри, — сказал Ле Бель. — Она огненно-рыжая, синеглазая, ей на вид лет четырнадцать и она очень красива. Ее отец похож на старого солдата. Это все, что мы о ней знаем. Но я нисколько не сомневаюсь, мсье, что с вашими замечательными полицейскими методами вам не составит большого труда отыскать эту малютку в парижских толпах.

Сартин в задумчивости склонил голову набок.

— Эта юная особа была в карете, сир?

— Нет, на собственных ногах, — ответил король.

— И хорошо она одета?

— Прескверно. Какое-то отвратительное розовое платье, к счастью, не сумевшее скрыть от меня красоту этой девушки и ее изящество. Платье, конечно, новое, с иголочки.

— Будем исходить из того, — сказал Сартин, — что ее семья небогата, раз кареты у них нет, и эта юная особа надевает свое лучшее платье от случая к случаю, когда отправляется в Тюильри. Поскольку кареты у нее нет, весьма возможно, что живет она недалеко от Тюильри, так как вряд ли она станет уходить далеко от дома в своем этом розовом наряде.

Смеясь, король положил одну руку на плечо Сартина, а другую на плечо Ле Беля. — Видите, Ле Бель, — сказал он, — как правильно мы поступили, обратившись к полиции. Идите, друзья мои, и действуйте сообща. Меня огорчает грустный вид моего доброго друга Ле Беля. Приведите этого ребенка ко мне. Ее родителям — так и скажите им — не придется сожалеть о том, что они отдали свое дитя на мое попечение.

Королевский камердинер и лейтенант полиции, поклонившись королю, удалились выполнять королевское поручение.

Сартин довольно улыбался. Поиски красоток для короля были более выгодным делом, чем охота за нарушителями закона.

— Первый, кого мы должны расспросить, — продавец лимонада на террасе, — сказал Сартин. — Если эта девчушка часто появляется в Тюильри, он, вероятно, знает ее лучше, чем кто бы то ни было еще. Это мой давний приятель.

Продавец лимонада, казалось, не очень образовался встрече со своим старым приятелем Сартином и не мог скрыть своей тревоги. Сартина, однако, не интересовало, чиста ли у этого человека совесть. Лейтенант полиции пришел за сведениями, которые торговец лимонадом мог выложить ему без всяких опасений.

— Приветствую вас, мой друг. Ну и жарища, а? Что может быть лучше глотка лимонада в такой день? — сказал Сартин. — Не выпить ли нам по стаканчику?

— Непременно, — согласился Ле Бель. Они уселись на ступеньках террасы и с видимым удовольствием опорожнили свои стаканы.

— Нам нужна ваша помощь, — приступил к делу Сартин.

— Мсье, — запротестовал торговец. — Я ничего такого не сделал, не понимаю, почему полиция не хочет оставить меня в покое.

— То, о чем мы хотим спросить, к вам не относится.

— Это относится к одной юной девушке, — сказал Ле Бель.

— Кто он? — подозрительно разглядывая Ле Беля, спросил торговец у Сартина.

— Человек из Версаля.

Торговец усмехнулся. Он не сомневался, что спутник Сартина тоже полицейская ищейка, только переодетая.

— Скажите, вы заметили здесь вчера молоденькую девушку, почти ребенка, с которой был ее отец? — нетерпеливо спросил Ле Бель. — На ней было нарядное розовое платье, ее отец — старый солдат. Они приходили сюда взглянуть на короля, когда он проезжал этой дорогой.

Торговец лимонадом наморщил лоб.

— Что они такого сделали? — спросил он.

— Ничего такого, за что их можно было бы осудить. Торговец покачал головой:

— Я занимаюсь своим делом, а глазеть на толпу я не обязан.

— Но тех, кто покупает у вас лимонад, вы разве не замечаете?

Сартин вынул из кармана несколько монеток и выразительно подбрасывал их на ладони. Торговец лимонадом оживился.

— А при чем тут я?

— Ни при чем, — сказал Сартин. — Вы только ответите на наши вопросы, а мы вам за это заплатим.

— Ладно. Я заметил ее, вон там! Еще бы — в таком-то платье! Они с отцом подходили ко мне выпить лимонаду. Всякий раз, как бывают здесь, мимо меня не пройдут.

— И вы знаете, кто они?

Торговец лимонадом медлил с ответом, пока монеты из руки Сартина не оказались в его руке.

— Ее папаша — мсье де Тьерселен — за дочерью света белого не видит. Мамаша тоже. Думают, никто на свете не стоит их дочери.

— Благодарю вас, мой друг, — сказал Сартин торговцу лимонадом. — А теперь идемте, — обратился он уже к Ле Белю. — Дом мсье де Тьерселена находится недалеко от Тюильри, и мы легко найдем его.

Найти дом мсье де Тьерселена и в самом деле оказалось нетрудно. Меньше, чем через полчаса после встречи с торговцем лимонадом Сартин и Ле Бель достигли цели.

— Теперь, — сказал Сартин, — ваша очередь, мсье Ле Бель. Задача, которую предстояло решить Ле Белю, была для него привычным делом. Такие дела доставляли ему удовольствие. Нечасто встречались ему такие родители юных очаровательных девиц, которые не обрадовались бы, узнав, зачем он пожаловал к ним. Но и в таких редких случаях после недолгих уговоров и описания блестящего будущего, которое ждет их дочерей, почтенные отцы и матери быстро становились сговорчивыми.

Мсье и мадам де Тьерселен ввели посетителей в маленькую гостиную. Привыкшим к изысканному стилю Версаля глазам посланцев короля она показалась убогой и смешной.

— Позвольте сразу же объяснить вам, зачем мы здесь, — заговорил Ле Бель. — Я слуга короля и пришел к вам по его повелению. Вчера Его Величество увидел вашу дочь в Тюильри. Он нашел девушку прелестной и хотел бы снова увидеть ее.

Мсье и мадам Тьерселен переглянулись друг с другом. Слова Ле Беля ничуть не удивили их. Они не сомневались, что во всем Париже ни одна девушка не поспорит красотой с их дочерью. Может, потому ее и повели в Тюильри — взглянуть на короля и попасть ему на глаза.

— Наша дочь еще очень молода, — сказала мадам де Тьерселен.

— Сколько лет вашей дочери? — спросил Ле Бель.

— Двенадцать.

— Король предлагает вам отдать ее на воспитание при дворе. Это займет несколько лет.

— Воспитать из нее... придворную даму!

— Он, несомненно, захочет лично наблюдать за ее воспитанием.

Отец и мать еще раз обменялись взглядом. Глаза у обоих разгорелись.

— Согласны вы принять предложение, сделанное вам королем? Это, как вы сами понимаете, не приказ.

Мадам де Тьерселен взглянула на своего супруга и кивнула в знак одобрения.

— Наша дочь — очень привлекательна, — заговорил мсье де Тьерселен. — Кое-кто уже предлагал ей руку и сердце...

— Если вы думаете, что найдете своей дочери более достойного мужа, чем тот, кого мог бы выбрать для нее король, тогда выбирайте сами, Его Величество не хотел бы стать причиной вашего несчастья в таком важном деле. — Ле Бель повернулся к Сартину. — Идемте, мсье. Насколько я могу судить, мсье и мадам де Тьерселен не слышали о счастливой судьбе тех, к кому Его Величество проявляет, можно сказать, отцовский интерес. У нас нет указаний рассказывать об этом мсье и мадам. Нам остается только откланяться.

Мадам де Тьерселен наградила мужа свирепым взглядом, который означал, видимо, что она считает его дураком.

— Постойте, господа, — обратилась она к Ле Белю и Сартину. Да, и на сей раз уладить дело оказалось так же просто, как и многие другие столь же деликатные дела...

Может быть, король обратил столь пристальное внимание на мадемуазель де Тьерселен потому, что мадемуазель де Роман была в это время беременна, а от беременных женщин Луи всегда старался отделаться.

И вот уже мадемуазель де Тьерселен появилась в Версале — маленькое, бойкое и даже развязное существо, действительно очень привлекательное с виду. Здесь ей фазу же пришлось распрощаться со своим курьезным розовым платьем. Теперь она носила то, что отбирали для нее новые наставники и покровители.

Избалованная родителями, она совсем не проявляла почтения к королю. К счастью для мадемуазель де Тьерселен, его это очень забавляло.

Прекрасная мадемуазель де Роман отличалась достоинством и величавостью. Она никогда не изучала правил этикета, принятых среди знати, но — как это было и с мадам Помпадур — ей хватило совсем недолгого обучения, чтобы не казаться среди придворных белой вороной. Король не имел намерения выдать замуж свою богоподобную метрессу, он просто чувствовал себя усталым и искал отдыха и развлечения. Мадемуазель де Тьерселен вполне годилась для этого.

Луи находил эту малютку настолько забавной, что решил сам лично на некоторое время заняться ее воспитанием. Сказано — сделано. Уроки проходили в маленьких апартаментах, куда им даже иногда приносили ужин.

Такого опыта у короля еще не было, и его очень забавляло, что дофин шокирован этим больше, чем обычно.

Но когда мадемуазель де Роман родила сына, Луи почувствовал желание проводить больше времени в ее обществе и очень привязался к мальчику, похожему на прекрасную Мадлен.

Что же касается Мадлен де Роман, она была вполне счастлива. Сердце ее переполняла любовь к королю, а своего маленького сына она просто обожала. Она не была слишком требовательна, когда дело касалось только ее самой, но теперь, когда у нее появился этот красивый мальчик — ее сын, она страстно хотела добиться для него самого почетного положения в обществе.

Когда король пришел навестить Мадлен, еще не совсем окрепшую после рождения ребенка, то выразил большую радость, что ее мучения позади, а к мальчику проявил неподдельный отцовский интерес.

— Я так счастлива, — сказала Мадлен королю, — и только исполнение лишь одного желания сделает меня еще счастливее.

Ах, как хороша она была, как живописно разметались ее богатые черные волосы по подушкам!

— Если это в моих силах, я исполню ваше желание! — воскликнул Луи пылко.

— Это в ваших силах, — сказала она ему.

— Значит, вы станете еще счастливее!

— Нашего сына скоро окрестят. Я хочу, чтобы он был признан Бурбоном.

Луи колебался. Однако он уже дал ей свое слово. Он с легкостью не выполнял обещаний, которые давал своим министрам, но эта несравненная красавица — как трогательно умоляла она его! Луи наклонился и поцеловал ее.

— Береги мсье де Бурбона, — сказал он.

Ответом ему была ее лучезарная улыбка. Ему было не до вздорной мадемуазель де Тьерселен. Очаровательный ребенок, думал он, но дерзкий, слишком даже дерзкий. Надо приструнить ее, приучить к дисциплине, иначе она совсем отобьется от рук. Вернувшись в Версаль, Луи послал за Ле Белем.

— Я полагаю, — сказал король Ле Белю, — мы обещали мсье и мадам де Тьерселен, что постараемся воспитать их дочь так, чтобы она научилась вести себя соответственно тому положению, которое может в будущем занять в обществе.

— Да, сир.

— В таком случае прошу вас сделать необходимые приготовления к ее отправке в монастырь, где она получит такое воспитание.

— Будет исполнено, сир.

Весь двор теперь знал, что королю надоела его капризная, маленькая подружка, и он возвращается к прежним отношениям с богоподобной мадемуазель де Роман.

Все помыслы Мадлен де Роман были связаны с мальчиком, темно-синие глаза которого яснее всяких слов говорили каждому, кто видел его, что это сын короля.

Она не позволяла никому из своих служанок купать или одевать младенца. Он спал в ее комнате, и она сама кормила его. Мадлен боялась допустить, чтобы кто-то коснулся его, ибо кто же, кроме нее самой, мог понять, какое это бесценное сокровище!

Кормя младенца грудью, Мадлен представляла себе, сколь славное будущее ждет ее ребенка. Его окрестят именем Бурбона — так она убедила короля публично признать этого мальчика своим сыном. Придет время, и она убедит короля узаконить его: Почему бы ему не сделать этого? Разве не узаконил Людовик Четырнадцатый нескольких своих побочных сыновей?

Ее сын станет графом, может быть, герцогом. У него будет надежное место при королевском дворе. И он вырастет таким красивым, что все будут любить его.

— Маленький мой, — шептала она, — ты будешь счастлив. Может быть, ты станешь великим человеком... Даже величайшим во всей Франции.

Она была так уверена, что ее мечты осуществятся! С ее сыном, решила она, уже сейчас все должны обращаться как с принцем королевской крови из дома Бурбонов.

Все ее служанки должны последовать ее примеру и называть ребенка Высочеством. Пусть все они, приближаясь к нему, кланяются.

Как только мальчик немного подрос, она стала брать его с собой, отправляясь в Буа. Он ехал один в карете, а она садилась рядом с кучером, как скромная гувернантка. Ей хотелось,

чтобы все знали, что она, мать этого ребенка, гораздо ниже его по своему общественному положению!

Это породило всевозможные толки и пересуды и, когда стало известно, что мальчик будет крещен как дитя Дома Бурбонов, повсюду только и было разговоров, что король обещал мадемуазель де Роман признать ее ребенка своим сыном.

Мадам дю Оссэ, услышав об этом, поспешила с новостями к маркизе.

— Положение становится опасным, мадам,— с важным видом предостерегла маркизу она.

Маркиза задумалась. Ах, если бы только в свое время она родила Луи такого же очаровательного мальчика, как этот ребенок, о котором столько говорят.

— Раньше он всякий раз выдавал замуж ту, которая оказывалась беременной, — сказала маркиза, как бы размышляя вслух сама с собой.

— Да, мадам! Нет сомнений, что его чувства к этой женщине не таковы, как ко всем прочим.

— К сожалению. А что с этой юной Тьерселен?

— Сейчас она посещает школу в Париже, мадам. Ее отправили туда вскоре после рождения сына мадемуазель де Роман.

— На кого похож мальчик? Он такой же красивый, как и его мать?

— Говорят, очень красивый, мадам, и удивительно похож на Его Величество. Мадемуазель де Роман так гордится им, что каждый день берет с собой в Буа и на глазах у всех кормит его грудью.

Немного подумав, мадам де Помпадур сказала:

— Оссэ, сегодня мы отправимся на прогулку в Буа — в одно время с мадемуазель де Роман.

Маркиза с мадам дю Оссэ вышли из кареты и прогуливались под кронами деревьев.

Стояли теплые послеполуденные часы, но вокруг шеи маркизы свободно развевался шарф, в котором до половины пряталось ее лицо, широкополая шляпа отбрасывала тень на ее глаза.

В тот день в Буа было не очень людно, поэтому мадам дю Оссэ без труда привела свою госпожу туда, где на скамье под деревом сидела мадемуазель де Роман и кормила грудью ребенка. Мадам дю Оссэ приблизилась к ним.

— Прошу прощения, мадам, что осмеливаюсь беспокоить вас, — сказала она, — но не могу скрыть своего восхищения. У вас такой красивый ребенок!

Мадемуазель де Роман ослепительно улыбнулась. — Благодарю вас, — сказала она. — Полностью с вами согласна.

— Моя подруга тоже хотела бы взглянуть на вашего мальчика, жаль только, что у нее сильно болят зубы.

— Сочувствую, — сказала мадемуазель де Роман. — Это, наверное, очень мучительно. — Она взглянула на маркизу, которая подошла близко к ней, старательно пряча лицо в складках шарфа.

Мадемуазель де Роман охотно повернула ребенка лицом к маркизе, держа его на вытянутых руках, и маркиза наклонилась, чтобы получше рассмотреть мальчика.

— Чудесный мальчик, прелесть, — почти угрюмо произнесла маркиза.

— Он похож на вас или на отца? — спросила мадам дю Оссэ. Мадемуазель де Роман не удержалась от торжествующей улыбки, озарившей ее лицо.

— Все говорят, нет ни малейших сомнений, что это сын своего отца, — ответила она, не переставая улыбаться. — Вы тоже, я уверена, согласились с этим, если бы я сказала вам, кто его отец.

— Я имею честь быть с ним знакомой?

Улыбка еще раз промелькнула по лицу мадемуазель де Роман, чуть тронув уголки ее губ.

— Я думаю, — сказала она, не без лукавства потупясь, — что вы, скорее всего, видели его.

— Это очень мило с вашей стороны, что вы так охотно позволили нам взглянуть на вашего чудесного малыша, — сказала мадам дю Оссэ. — Надеюсь, вы простите нам некоторую навязчивость.

— Ну что вы, мне было очень приятно, уверяю вас.

На обратном пути к карете мадам дю Оссэ заметила, что маркиза помрачнела.

— Да, все так, слухи об этом мальчике правдивы, — сказала она. — Он и в самом деле само совершенство. И мать — такая красавица!

Мадемуазель де Роман тем временем пребывала в отличном настроении. Улыбка не сходила с ее лица. Целуя темные кудри малыша, она шептала:

— Неужели они думали обмануть меня? Думали, я не узнаю их? Это была мадам де Помпадур со своей тенью, мадам дю Оссэ. Они приходили сюда взглянуть на Ваше Драгоценное Высочество. Ничего, ждать осталось недолго. Разве она не сказала, что ты красивый мальчик? Скоро тебя признают открыто, мое сокровище, и тогда весь мир узнает, что ты сын короля. А когда тебя признают, конца не будет милостям, которыми осыплют тебя. Я выпрошу их для своего птенчика. Разве можно отказать в чем-нибудь такому изумительному ребенку?

В те предвечерние часы, сидя со своим Высочеством в Буа, мадемуазель де Роман чувствовала себя на верху блаженства.

Ликование переполняло душу мадемуазель де Роман.

— Скоро Его Высочество будет узаконен, — говорила она своим служанкам. — Мадам де Помпадур видела его, и он понравился ей. Я думаю, Его Величество послал ее в Буа, чтобы маркиза убедилась, что он отец моего мальчика.

Служанки немного сомневались в правоте мадемуазель де Роман. Мадам де Помпадур скорее позавидовала бы тому, какой чудный мальчик Его Высочество.

— Не может быть,— возражала мадемуазель де Роман. — Он способен тронуть любое сердце. Стоит только раз взглянуть на него, чтобы почувствовать к нему нежность.

— Мадам, — говорили ей служанки, — если Его Высочество удостоится королевских милостей, их должна будет удостоиться и его мать.

Мадемуазель де Роман допускала, что такое возможно. Эта любящая мать не находила в себе сил умерить свою гордыню и тщеславие. Когда она брала с собой в Буа своего ненаглядного сына и люди останавливались, восхищенно глядя на него, она объясняла восхищение людей тем, что они знают, кто этот мальчик и почему его называют Высочеством, и намекала, что скоро ее сына признают официально.

Париж полнился слухами. Повсюду шептались о том, как прекрасна «петит метресс» и ее сын, самый, наверное, очаровательный ребенок во всем Париже. Говорили, что младенца вот-вот официально признают сыном короля. Злорадствовали: придется маркизе это пережить. Все, мол, зависит теперь от того, намерена ли мать этого ребенка быть принятой в Версале как первая фаворитка.

Маркиза прогуливалась с королем в саду и как бы между прочим обронила:

— Боюсь, мадемуазель де Роман становится источником нежелательных сплетен в столице.

Король еле заметно нахмурился, но маркиза была теперь больше уверена в себе, чем до случая с Дамьеном, и чувствовала, что сейчас она должна довести свою мысль до конца, даже рискуя вызвать неудовольствие короля.

— Ребенок в самом деле красив, — продолжала она. — Можно понять, почему она так гордится им. Но мне кажется, эта женщина потеряла чувство меры, а это может быть опасно для нее самой... и для других. — За последнее время она написала мне несколько писем, — не сразу отозвался Луи.

— Вот как! Она, пожалуй, немного самонадеянна.

— Ее ни с того, ни с сего обуяла мысль, что я намерен признать ребенка.

— Похоже, она пытается принудить Ваше Величество принять такое решение. Не очень-то умно с ее стороны.

— Она гордится своим сыном, — сказал король, как будто оправдывая мадемуазель де Роман.

— Гордость может стать опасной. Может быть, это и плохо, что мадемуазель де Роман никогда не была в Версале. Здесь бы она научилась вести себя прилично. Ее поведение в настоящее время... несколько вульгарно, вы не находите?

— Ничего подобного не было до рождения ребенка, — сказал король. — Я думаю, во всем виноваты ее материнские чувства.

Маркиза не на шутку встревожилась. Король по-настоящему оправдывал эту женщину. Значит, она была для него больше, чем «петит метресс ».Он не думал расставаться с ней. Маркиза достаточно хорошо знала короля. Если мадемуазель де Роман станет просить его о чем-нибудь, когда у него будет подходящее настроение, он выполнит все, чего она ни пожелает.

Поразительно красивая женщина, не лишенная ума и знаний, мать ребенка, красота которого феноменальна... маркизе нетрудно было понять, что мадемуазель де Роман может занять ее место. Для этого у нее есть все необходимые достоинства.

— Меня всегда страшно огорчало, — сказала маркиза, — слышать, как простой люд склоняет ваше имя. Боюсь, что мадемуазель де Роман, ослепленная своей любовью к ребенку, дает, к сожалению, повод для этого.

Луи кивнул.

— Ваше Величество позволит мне объяснить этой женщине... дать ей понять, что она ставит вас в неловкое положение своими слишком настойчивыми просьбами и создает нежелательное мнение о ней самой и — что непростительно — о короле? Поверьте, Ваше Величество, я постараюсь сделать это как можно более осторожно. Думаю, лучше всего было бы, чтобы молодая женщина и ее ребенок на некоторое время покинули Париж. Они смогут вернуться, когда будут позабыты все эти сплетни.

Король в это время отвернулся от маркизы, залюбовавшись бассейном Нептуна.

Он очень любил свою прекрасную Мадлен. Он испытывал нежные чувства к ребенку. Но Мадлен очень изменилась после рождения сына и создала действительно несколько затруднительную ситуацию вокруг себя. Луи прикоснулся своей рукой к руке маркизы.

— Дорогая, я знаю, — сказал он, — что могу, ничего не опасаясь, передать это деликатное дело в ваши руки.

— Благодарю вас. Я предлагаю временно поселить мадемуазель де Роман в женском монастыре... не очень далеко от Парижа, так, чтобы вы, Ваше Величество, могли навещать ее, когда пожелаете.

— Мне кажется, это очень удачная мысль.

— В таком случае я займусь этим, и вам больше не о чем беспокоиться. У вас есть более важные и неотложные дела.

Мсье де Шуазель просил сегодня аудиенции у Вашего Величества. Он должен прибыть с минуты на минуту.

— Вот как? Значит, нам надо вернуться в Шато, — сказал король.

Мадемуазель де Роман накормила ребенка, и он уснул в своей колыбели, когда служанки пришли сообщить ей, что внизу дожидается посыльный из Версаля.

— Наконец-то! — воскликнула мадемуазель де Роман. — Это то, чего я ждала. Меня вызывают в Версаль. Ну что, не говорила я вам?

Она повернулась к спящему ребенку и поцеловала его.

— Я скоро вернусь, мое бесценное Высочество, — прошептала она. — Скоро и вы поедете в Версаль.

Мадемуазель де Роман сошла вниз по лестнице. Ее ожидал посыльный от короля. Он был не один, с ним пришло несколько королевских гвардейцев.

Мадемуазель де Роман удивилась этому, но, будучи ко всему готова, тепло приветствовала посыльного.

— Вам письмо от короля, — сказал ей посыльный.

Она взяла из рук посыльного и прочла его. Письмо ошеломило мадемуазель де Роман. Она перечитала его еще раз. Ослабев от испуга, мадемуазель де Роман почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и села. Такого письма она не ожидала. Это было устрашающее письмо, одно из тех, о которых по всей Франции ходило столько противоречивых толков. Это был королевский указ об изгнании, означавший, без указания каких бы то ни было причин, отправку человека в ссылку или заточение в тюрьму — просто потому, что таково было желание короля.

И вот теперь король желал, чтобы она, мадемуазель де Роман, немедленно удалилась в женский монастырь за пределами Парижа и жила бы там, пока не получит предписания короля вернуться в свой дом. — Это, вероятно, какое-то недоразумение, - сказала она. — Письмо предназначено не мне.

— Вы мадемуазель де Роман?

— Да... я.

— Значит, письмо адресовано вам.

Казалось, она сейчас лишится чувств, и двое гвардейцев подхватили ее и усадили в кресло. В проеме двери показалась бледная, как мел, служанка:

— Мадам! — пронзительно крикнула она. — Они наверху... Но кто-то из гвардейцев прервал ее:

— Принесите что-нибудь, чтобы привести в чувство вашу хозяйку. Она в обмороке.

К мадемуазель де Роман вернулось сознание. Она все поняла. Это происки маркизы. О, как же она была глупа! Как глупо было хвастаться перед маркизой своим сыном! Как могла она не понимать, что чувствует маркиза, глядя на нее и на ее дитя! Могущественные министры падали ниц перед этой женщиной, а она, всего лишь Мадлен де Роман из Гренобля, посмела возгордиться и соперничать с маркизой.

Она не хотела этого. Она никогда не помышляла о попытке оттеснить маркизу с той исключительной позиции, которую та занимала при дворе.

Все, чего она хотела, — это признания для своего сына. И вот теперь — изгнание.

Двое мужчин, стоявших возле мадемуазель де Роман, сочувствовали ей. Такая красивая, высокая, статная и сильная на вид — тем более жалкой казалась она в своем несчастье.

— Мадам, — смущенно промямлил один из этих мужчин, — в монастыре вам будет хорошо...

— Что будет с моим сыном? — спросила она.

— Идемте, мадам. — Гвардейцы немного растерянно взглянули друг на друга. — Нам нельзя больше задерживаться, приказано проводить вас туда. Карета ждет...

— Я хочу написать ответ королю.

— Нам приказано сразу же доставить вас туда.

— Тогда я напишу ему оттуда.

— Конечно, мадам.

— Я поднимусь по лестнице и возьму с собой сына.

— Нельзя, мадам.

Но она не послушалась гвардейцев и в мгновение ока взбежала по лестнице. Гвардейцы последовали за ней, словно боялись упустить ее из виду.

В детской она увидела двух служанок и по их лицам поняла, что произошло что-то ужасное. Служанки молчали, и сердце мадемуазель де Роман сжалось от невыносимого страха. Она бросилась к колыбели. О, Боже! Колыбель была пуста!

— Мой сын! — крикнула она. — Мой сын... Возле нее остановились гвардейцы.

— Мадам, — услышала она и почувствовала мягкое прикосновение чьей-то руки. — Поймите, вы не можете взять ребенка с собою в монастырь.

— Где мой сын? Где он, где... где?!

— Он там, где о нем хорошо позаботятся. Поверьте.

— Отдайте его мне, — зарыдала Мадлен де Роман. — Отдайте мне сына.

Гвардейцы лишь покачали головами и отвели в сторону глаза. Они и сами с трудом сдерживали слезы и старались не выдать своего смущения.

Но мадемуазель де Роман ничего этого не замечала. Рухнув на пол возле колыбели, она безутешно рыдала, зовя своего сына...