Дорога на Компьен

ГРАФИНЯ ДЕ ШУАЗЕЛЬ-БОПРЕ

Казалось, что в тот год смерть буквально поселилась в Версале. Лето стояло жаркое, и король с мадам де Помпадур проводили его в Компьене, под предлогом королевской охоты.

Мария Жозефина проснулась в то утро рано и чувствовала она себя совершенно разбитой — видно потому, что ночь выдалась беспокойной. Дофин все время разговаривал во сне, а когда она спрашивала его, в чем дело, отвечал что-то неразборчивое.

Она потрогала его лоб — горячий. С первыми лучами солнца она села на постели и принялась разглядывать спящего мужа.

Лицо у него раскраснелось, и Мария Жозефина поняла, что у него лихорадка. Она поднялась, кликнула слуг и послала за лекарем.

Через несколько часов ужасная новость распространилась и за пределы дворца — у дофина оспа!

Это была страшная болезнь — заразная, быстро распространяющаяся, она косила людей тысячами.

Мария Жозефина перепугалась — она не могла себе представить жизни без мужа, да и ей самой грозила непосредственная опасность.

Врачи сказали, что ей следует покинуть эти апартаменты. Она уже и так могла заразиться, а оставаясь рядом с больным мужем, она играла со смертью. Да если она и выздоровеет, лицо ее будет изуродовано навеки. Однако она твердо заявила:

— Мое место рядом с ним. И я останусь. Переодевшись в простое белое платье, она выполняла всю тяжелую работу по уходу за больным, все неприятные гигиенические процедуры. Она не плакала и лишь непрестанно бормотала молитвы и снова и снова твердила себе: «Если я все буду делать сама, он выживет, я его спасу, потому что я все сделаю лучше других. Я должна, я так его люблю... Я спасу его. Он не умрет». И тогда на душу ее нисходило успокоение, потому что она знала: тот, кто хочет преуспеть и трудится изо всех сил, преуспеет.

Вновь и вновь ее просили удалиться, напоминали об опасности, которой она себя подвергала, она же в ответ просто улыбалась.

— Разве существует цена, которую я не смогла бы заплатить за его выздоровление? — отвечала она.

И окружающие понимали, что ее не переубедить. Король узнал о несчастье, когда возвращался в Компьен с охоты.

— Я должен немедленно ехать в Версаль!

— Сир, в Версале сейчас опасно! — перепугалась маркиза. Но король грустно возразил:

— Мадам, мой сын, дофин, при смерти.

Маркиза поклонилась:

— Мы немедленно собираемся.

Смерть! Король был в панике: она, словно облако, зависла над его семьей. Только в феврале забрала она любимейшую из его дочерей, а теперь вот подбирается к сыну. Так неужели ему предстоит потерять и единственного сына?

Хорошо что он построил прямую дорогу между Компьеном и Версалем. Потому что он просто не в состоянии выдержать сейчас косые взгляды, в которых ясно читалось злорадство. «Это в наказание дано!» Люди станут толковать, что болезнь дофина — та же Божья кара, что и смерть Анны Генриетты. Нет, сейчас он злорадства своего народа не вынесет.

Если дофин умрет, наследником трона станет маленький герцог Бургундский. И если умрет он, король, Францией снова будет править ребенок. Дофин не должен умирать. В дороге маркиза пыталась всячески его успокоить.

— Я слыхала, — сказала она, — что доктор по имени Пуссе лучше всех на свете разбирается в оспе. Может быть Ваше Величество пошлет за ним? Он обыкновенный буржуа, ничего не знает о придворных манерах и этикете, но если он все-таки успешнее других лечит оспу, может, Вашему Величеству все же пригласить его в Версаль?

— Мы должны использовать все возможности, — согласился король. — Неважно, какого происхождения этот человек, давайте пошлем за ним.

— Я прикажу, чтобы он тотчас ехал во дворец, — сказала маркиза.

Луи сидел у постели дофина и отмахивался от всех, кто напоминал ему об опасности.

«Мой сын, — думал он, — мой единственный сын! Как жаль, так мы так и не стали друзьями».

Теперь он глубоко сожалел о разногласиях. Он пытался припомнить, когда же они начались. Он вспоминал о тех временах, когда дофин был еще ребенком, когда он, король, входил в детскую, и сынишка бросался к нему со всех ног.

«Тогда он любил меня больше всех на свете — думал король. — Сейчас же он равнодушен ко мне как к человеку, и даже испытывает ко мне враждебные чувства как к королю. И даже подумывает о тех временах, когда сможет занять мое место. Значит ли это, что он ждет моей смерти? Господи, как печальна жизнь!»

Ах, если бы он, король, мог сказать: «Остановись, мгновенье!» Тогда он оставался бы вечно молодым — молодым супругом, молодым отцом, молодым королем, при виде которого люди вопили: «Да здравствует наш Обожаемый!» И, оглядываясь назад, он видел, что дорога на Компьен, словно пограничная межа разделила его жизнь на две части. Что посеешь, то и пожнешь, как сказали бы некоторые.

Здесь, у одра сына, он жаждал быть хорошим человеком, хорошим королем, любимым двором и народом. Но он уже хорошо знал самого себя и понимал, что эти чувства раскаяния и сожаления отнюдь не вечны. Пройдет время — и они исчезнут.

Словно смерч, пронесся доктор Пуссе по апартаментам дофина. Он вовсе не презирал этикет — он просто не подозревал о его существовании. Он не видел разницы между графом и герцогом, он не знал, какой глубины поклоны следует отвешивать тому или иному, да если б и знал, этот вопрос его не занимал нисколечко. У него в жизни была лишь одна цель — лечить пациентов от оспы. И для него неважно было, кто они — наследники нищих с улицы де Бушери, или наследник французского престола, для него это были лишь пациенты, на которых он практиковал свое искусство.

И единственным человеком, заслужившим его одобрение, была супруга дофина — та самая одетая в белое женщина.

— Вы! — кричал он, тыча в нее пальцем. — Вы останетесь при больном. Остальные же должны слушать ваших указаний!

Она ему нравилась. Она действовала спокойно, без суеты, беспрекословно и умело выполняла все его приказы.

— Гм-м-м, — промычал Пуссе. — Когда этот молодой человек выздоровеет, он должен будет поблагодарить двоих — свою сиделку и своего врача.

И проорал указания, которые она с живостью выполнила. Да, они беспрекословно доверяли друг другу, эти двое.

— А теперь, детка, — заявил доктор, — пусть наш больной отдохнет. Никто не должен его тревожить, понимаете? Даже его папаша.

— Понимаю, — последовал короткий ответ. Пуссе ласково потрепал ее по руке:

— Хорошая сиделка — главная помощница врача, — объявил он.

Состояние дофина внушало большие опасения, и король явился в очередной раз посидеть у постели сына.

Пуссе подскочил к Луи и, схватив его за пуговицу, потащил прочь.

Несколько придворных, сопровождавших выход короля к сыну, остолбенели от такой неслыханной фамильярности, и Пуссе это заметил.

Он криво усмехнулся и на секундочку позволил себе отвлечься от больного и обратиться к королю.

— Послушайте, мсье, я понятия не имею, как мне следует с вами обращаться. Для меня вы всего лишь — добрый папаша моего пациента. Вы волнуетесь, потому что сын ваш тяжело болен. Но взбодритесь, папаша! Ваш сынок скоро поправится.

Луи положил руки на плечи доктора и взволнованно воскликнул:

— Я знаю, что мы можем вам верить! Вы не испытываете пиетета ни перед кем, кроме как перед оспой!

— Да, я глубоко уважаю моего старейшего врага, — согласился Пуссе, в глазах его плясал огонь. — Но я уже не раз его побеждал. А на этот раз мне очень помогает его сиделка.

— Эта сиделка, — заметил король — моя невестка.

— А, жена больного? — переспросил Пуссе, и улыбнулся. — Значит, я обращался с ней совсем не так, как заслуживает дама ее положения. Но, папаша, я испытываю к этой маленькой сиделке такое уважение, как ни к одной гранд-даме. Я стану присылать к ней благородных парижанок, когда у тех заболеют мужья, — пусть она научит их, что в таких случаях следует делать. Очень хорошая девочка. Я, кажется, шокирую вас, мсье, отсутствием респекта по отношению к членам вашей семьи?

— Спасите дофина, — ответил король, — и вы станете моим другом навеки.

При дворе царило оживление: дофин выздоравливал. Своим чудесным исцелением он был обязан, как говорили все, искусству доктора Пуссе и самоотверженности своей супруги.

Мария Жозефина радовалась больше всех. Она чувствовала, что болезнь еще больше сблизила ее с мужем, а ведь она ревновала к памяти ее предшественницы. Но зато Мария Тереза Рафаэла никогда не выхаживала дофина от оспы и не рисковала при этом своей жизнью! И теперь у Марии Жозефины были преимущества перед первой женой дофина, которую он любил пылкой первой любовью, и которая умерла спустя два года после свадьбы — и потому навсегда запечатлелась в его памяти вечно юной, вечно прекрасной. Не женщина, а идеал.

Что же касается доктора Пуссе, то он получил пожизненный пенсион.

Маркиза де Помпадур присоединила свои поздравления к поздравлениям других придворных, а поскольку она была принята дофином с холодностью, упрямо решила превзойти всех в выражении своей радости.

И запланировала празднование в Беллевью, которое станет самым пышным из всех празднеств. Она устроит фейерверк, символизирующий выздоровление дофина.

Выглядеть это будет так: на дельфина (олицетворяющего нашего дофина) нападут огнедышащие чудища морских глубин. Пламя, объяснила маркиза, будет символизировать оспу. Затем явится Аполлон, прогонит огнедышащих монстров, а вокруг дельфина запляшут очаровательные нимфы.

За время болезни дофин не стал симпатизировать маркизе больше. По правде говоря, с одра он встал еще строже, чем прежде. И подобными увеселениями его не смягчить. Но отказаться от посещения Беллевью он не мог и, сидя в окружении своих присных, наблюдал за фейерверком.

— Дельфин чем-то похож на вас, — сказал один из его компаньонов, весьма опасливо относившийся к возможности дружбы между королевским сыном и королевской любовницей. — Но сколь огромно это создание! Оно сделано таким нарочно, специально, чтобы посмеяться над Вашим Высочеством.

— А посмотрите на чудовищ! Они изрыгают пламя. Наверняка они олицетворяют собою народ, а это ужасно! Народ обожает дофина. Мадам Катни не удастся убедить двор в обратном.

— Судя по всему, эта особа под видом почестей решила выставить дофина на посмешище. Как это на нее похоже!

Дофин слушал эти разговоры и все больше и больше злился на маркизу.

И когда фейерверк закончился, дофин сразу же отправился обратно в Версаль. Все поняли, что попытка Помпадур подольститься к дофину провалилась, и он будет воевать с нею не на жизнь, а на смерть, и успокоится только тогда, когда она либо умрет, либо будет отставлена от двора. И все ждали, каким способом он отплатит за нанесенное ему оскорбление.

Ждать пришлось недолго: через несколько дней после празднества маркиза была приглашена на прием в апартаменты дофина, где ей пришлось простоять на ногах два часа — без разрешения дофина она не имела права присесть. Никогда ранее маркиза не показывала двору свою физическую слабость. Сейчас же этого было не избежать: она почти падала от усталости.

Когда король узнал об этом, он весьма расстроился, поскольку он-то понимал: своим праздником маркиза не преследовала никакой иной цели, кроме как порадовать дофина и заслужить его симпатию. И тот приступ любви, который он испытал, когда сын заболел, кончился, короля ужасно раздражало то, как дофин относился к его возлюбленной.

И избежать повторения подобного можно было лишь одним способом: вознаградить маркизу высочайшей придворной почестью — табуретом. Табурет давал ей право сидеть в присутствии членов королевской семьи.

Король колебался. Этот акт вызовет ропот возмущения при дворе. Он и так был непопулярен в Париже и не хотел, чтобы подобное отношение распространялось и на ближайшее его окружение.

Табурет для маркизы! Нет, об этом еще стоит подумать, ибо как бы дорога ни была ему эта женщина, он не может забывать о ее происхождении.

Предстояло официальное празднование исцеления дофина, и в связи с этим — еще одна поездка в Париж.

Церемониальное шествие из замка в город, благодарственное служение в Нотр-Дам... Министры, зная о настроениях в Париже и о растущей непопулярности короля, быстренько снизили цены на хлеб — в надежде, что парижане поблагодарят короля за это.

Луи отправился в путь без энтузиазма. По правде говоря, он бы с большим удовольствием ехал по дороге в Компьен, чем по дороге в Париж.

Экипаж с королевой следовал за экипажем Луи. Она-то никаких страхов не испытывала — она знала, что народ относится к ней как к бедной, брошенной женщине, и чем больше он, народ, ненавидел своего короля, тем больше симпатий он испытывал к королеве.

Во время пути все же раздавались возгласы: «Да здравствует король!», но чем ближе кортеж подъезжал к Парижу, тем реже становились эти крики. Город же встретил их мрачной тишиной.

Окончилась служба, кортеж двинулся в обратный путь, провожаемый все тем же молчанием. Вот проехал экипаж короля, и когда экипаж королевы приблизился к мосту дю Жур, из толпы вырвался какой-то человек с изможденным лицом и в изодранной одежде. Растолкав стражников, он подбежал к карете королевы и швырнул в окно кусок черного хлеба:

— Смотрите, мадам! За фунт такого хлеба мы должны платить по три су!

Человека оттащили прочь, а королева уставилась на хлеб, лежавший у нее на коленях.

Возничий стегнул лошадей, в толпе послышался ропот. До короля и королевы доносились выкрики:

— Три су за фунт несъедобного хлеба! Хлеб!.. Хлеб!.. Дайте нам хлеба!

Казалось, теперь ни один визит короля в столицу не может пройти без такого рода демонстрации.

В Версаль прибыла инфанта, старшая дочь Луи, чем немало короля порадовала.

Король объявил, что она утешит его в потере Анны Генриетты. Аделаида воспылала ревностью, поскольку после смерти Анны Генриетты в роли любимейшей дочери короля видела исключительно себя.

Однако состязаться с очаровательной и светской инфантой было трудно. Луи вспомнил, как ее звали в детстве, и называл ее теперь не иначе как Бабеттой. Бабетта оказалась поумнее Аделаиды, и сразу же завела дружбу с маркизой.

Теперь уже у инфанты были и сын, и дочь, и ей дозволили провести в Версале целый год. «Это мой дом, — говорила она, — дом, по которому я всегда тосковала».

В первые недели ее визита король пребывал в постоянной эйфории и даже позабыл о своей депрессии, однако Бабетта не могла не дать понять, что у визита ее были и некоторые иные причины, чем демонстрация безмерной дочерней любви.

— Я ваша дочь, — заявила она Луи, — ваша старшая дочь, и приговорена влачить свои дни в этой гадкой дыре, в Парме!

Луи пообещал, что при первой же возможности повысит ее статус.

Она была разочарована, так как честолюбие ее было неуемным. Теперь, когда у нее появились дети, она захотела приобрести своему сыну трон, а дочери — не меньше, чем императорскую корону.

Юный Иосиф, сын Марии Терезии, был бы подходящим мужем для ее дочери, решила Бабетта. И царственным тоном заметила, что для достижения этой цели Франция могла бы и повоевать. Луи выслушивал разглагольствования дочери с доброй улыбкой, но общество ее начинало понемногу его тяготить.

И впадал во все большую меланхолию, из которой его могла вывести одна лишь маркиза. Но некоторые уже стали поговаривать о перемене в отношениях короля и маркизы: если она переселилась в покои мадам де Монтеспан на постоянное жительство, не означает ли это, что между королем и маркизой не осталось ничего, кроме дружбы?

Говорили, что в королевских апартаментах все чаще стали бывать юные девы, иные даже из самых низших слоев. Как долго такое положение продержится? Совершенно очевидно, что кто-то предприимчивый и честолюбивый вскорости обратит внимание короля на женщину, которая займет положение официальной метрессы короля — положение, столь грациозно оставленное маркизой.

Граф д'Аржансон полагал, что сможет воспользоваться этой ситуацией, о чем и поговорил со своей любовницей графиней д'Эстрада. Граф, младший брат маркиза д'Аржансона, королевского летописца, занимал пост военного министра и был в большом фаворе у короля; он боялся маркизы, а поскольку новая официальная любовница также должна будет править во дворце, он понимал, что этой любовницей хорошо бы сделать его собственную протеже — такая ситуация сулила ему немало выгод.

Его собственная хитроумная мадам намекнула на очень хорошенькую, фривольную графиню де Шуазель-Бопре — та совсем недавно вышла замуж.

Графиня д'Эстрада пригласила к себе юную даму и, дабы прощупать ее настроения, начала с разговоров о маркизе.

— По-моему, — сказала мадам д'Эстрада, — эта особа стареет прямо на глазах.

— Совершенно верно! — воскликнула де Шуазель-Бопре. — Она уже просто старуха! Не понимаю, что король в ней находит.

— Король — человек привычки. Он так давно ходит в апартаменты этой женщины, что это стало своего рода ритуалом. Но кто-то должен отвлечь его от этой никчемной привычки.

— А это правда, что он уже с нею не спит? — осведомилась собеседница.

— Говорят, что так оно и есть.

— Если Его Величество кого-то полюбит, эту особу непременно отправят в отставку.

— Да, умной женщине представляется хорошая возможность. Графиня д'Эстрада задумчиво разглядывала свою гостью — похоже, стрела достигла цели. Мадам де Шуазель-Бопре почти что подпрыгивала от нетерпения.

Королевская любовница! Что-то вроде мадам де Монтеспан. Ах, какая слава ей предстоит! Правда, через какое-то время ее сменила мадам де Ментенон, которая даже вышла замуж за Людовика Четырнадцатого.

Но у Людовик Пятнадцатого уже есть супруга... Впрочем, даже королевы смертны. Ведь умерла же мадам Анна Генриетта, да и дофин побывал на волосок от смерти.

Молодая графиня размечталась — она вспомнила о власти, которой обладали сестры Нель. Конечно, мадам де Майи много страдала, обе другие умерли, однако король их обожал — как обожал он мадам де Помпадур.

— А... это возможно?— нерешительно спросила она.

— Если дама будет достаточно молода, достаточно очаровательна, достаточно энергична и весела... Тогда у нее найдутся помощники, и много. Возможно, и сам Его Превосходительство будет на ее стороне. А за голос маркиза д'Аржансона я ручаюсь. Они часто обсуждают с королем прелести молодых дам. Он подогреет его любопытство, а потом... Устроим маленький ужин. Все же остальное зависит от самой дамы. Король ласков, обаятелен, вежлив... И даже вполне хорош собою — уж это вам следует признать.

— Признаю! — молодая графиня захлопала в ладоши. Будущее казалось ей лучезарным.

Луи заинтересовался прелестями молодой хорошенькой графини.

Ему сказали, что графиня в него влюблена и жаждет продемонстрировать всю силу и глубину своей привязанности.

Луи скучал. Ему надо было чем-то отвлечься, а поскольку графиня так жаждет встречи, было бы глупо ей отказывать.

Встреча прошла вполне успешно. Король счел графиню не только милой, но и страстной, и, совершенно очевидно, интерес его одной встречей не может быть исчерпан.

Юные девы, которых тайком поставляли во дворец, развлекали его недолго. В качестве же партнера по интеллектуальному общению он целиком полагался на маркизу. И все же приятно было бы сочетать страсть с дворцовыми манерами, и графиня пришлась кстати.

Новость о последнем увлечении короля пока еще по дворцу не распространилась. Власть маркизы была велика, и необходимо было держать от нее эту новость втайне — пока графиня настолько овладеет ситуацией, чтобы потребовать отставки мадам де Помпадур. А пока что д'Аржансон с приятелями шепотком обсуждали прекрасное будущее, когда маркиза получит свое lettre de cachet.[1]

Кенэ, врач, наблюдавший мадам де Помпадур и также часто посещавший короля, был ко всему прочему дружен с д'Аржансоном и мадам д'Эстрада.

Узнав о заговоре против мадам де Помпадур, он впал в уныние.

— Не бойтесь, — успокаивал его д'Аржансон. — Какая вам разница? Своего места вы не потеряете.

Доктор покачал головой.

— Я служил маркизе де Помпадур в годы ее процветания, — мрачно ответил он, — и если она отправится в изгнание, я победу с ней и буду служить ей во времена ее упадка.

Подобная преданность насторожила заговорщиков. Значит, решили они, необходимо поскорее расправиться с мадам де Помпадур, пока чувства короля к графине де Шуазель-Бопре еще в полном разгаре. Однако они помнили о необходимой осторожности. Сама же мадам де Шуазель-Бопре полагала, что она сама в силах справиться с задачей. Кузен ее мужа, граф де Станвиль, был недавно принят ко двору.

— Это самый умный человек на свете, — объявила она. — И он ненавидит Помпадур. Уж он присоветует, что мне надо делать.

Внешне молодой граф де Станвиль напоминал мопса, но при этом он был человеком умным, хватким, обладал определенным шармом и принадлежал к одной из самых благородных фамилий в Лотарингии. Ему явно было суждено блестящее будущее. Он разбирался в искусствах, знал толк в увеселениях, был игроком — короче, мог рассчитывать на успех при дворе.

Прежде он редко посещал Версаль — он служил в армии и к тому же страстно любил Париж.

Однако он вдруг пришел к выводу, что его таланты найдут лучшее применение на политическом поприще, чем на военной арене, хотя даже в мирное время ему удалось дослужиться до генерал-лейтенанта.

Как и многие честолюбцы, граф видел в маркизе помеху и полагал, что мог бы добиться большего, если бы она перестала быть главным советчиком короля.

Он писал стихи и частенько поминал в них маркизу де Помпадур.

Так что ничего удивительного, что он весьма заинтересовался предложением кузины встретиться наедине и обсудить некие тайные вопросы, по которым она хотела бы получить от него совет.

Граф де Станвиль согласился на встречу — он находил кузину весьма привлекательной физически и стимулирующей духовно.

— Итак, дитя мое, — начал он, — что ж у вас за секретное дело?

— Я — любовница короля, — просто ответила она. Он поднял брови и цинично улыбнулся.

Вижу, вы мне не верите, — продолжала она. — Однако король заверил меня в своей любви. Мадам де Помпадур должна быть изгнана. И я сама попрошу об этом, поскольку король уже неоднократно говорил, что не может отказать мне ни в чем.

Он продолжал молча ее разглядывать, и графиня нетерпеливо топнула ножкой.

— Значит, вы все еще мне не верите? Взгляните. Вот записка от короля, ее мне сегодня передал Ле Бель. Прочтите, и убедитесь сами.

Граф де Станвиль взял письмо и внимательно его изучил. Да, король явно был увлечен этой женщиной, если писал так неосторожно, а письмо, несомненно, было написано рукой самого короля. Ну и ситуация! Бедная мадам де Помпадур, дни ее сочтены.

Значит, эта женщина, сумевшая возбудить в короле страсть, намерена потребовать отставки маркизы в оплату своих будущих ласк. Что ж, такое происходило и прежде. Мадам де Шатору потребовала отставки милой мадам де Майи.

— Я хочу вашей помощи, кузен, — сказала графиня. — Мне надо составить ответ. И я хочу четко высказать свои намерения. Дело в том, что мадам де Помпадур стала привычной... А, должна признаться, с человеком привычки, таким, как наш король, надо быть осторожными — он нелегко избавляется от того, к чему привык.

— Да, необходима крайняя осторожность, — заметил граф.

— Вы обладаете литературным даром и знаете, как выразить то, что я хотела бы сказать.

— У меня есть идея, — сказал граф. — Оставьте мне письмо, а я составлю ответ. Ответ этот не следует отправлять фазу же. Его Величество не должен думать, что вы так уж жаждете встречи с ним.

Она кивнула:

— Значит, вы мне поможете?

— Непременно, милая кузина. Это письмо в надежных руках.

Графиня была на вершине счастья: несомненно, ее ждет прекрасное будущее, если ее поддерживают такие блестящие умы как мсье д'Аржансон и ее родственник де Станвиль. Все, что ей остается — улыбаться, быть приветливой, принимать подарки и драгоценности, гарантировать почести, а эти умные господа сделают все остальное.

Граф де Станвиль читал и перечитывал письмо. И думал. Его кузен женился на очень хорошенькой, но очень глупой женщине.

Бедная маленькая графиня! Она влезла в постель к королю, но сколько она там продержится? Неделю? Ну пусть две. В лучшем случае, три.

Неужто ей удастся добиться отставки мадам де Помпадур за столь короткое время? Может быть. Король — человек страстей, в этом граф был уверен, и пока он пылает страстью — пусть даже недолгой, многого можно добиться.

Но только близорукий человек может пойти на союз с такой дурочкой, как его кузина. А вот союз с маркизой — это совсем другое дело. Пусть ее первая молодость миновала, но она все же остается красивой женщиной, а что касается ее ума, дипломатических способностей, здравого смысла и знания света — тут с ней графине и состязаться не в чем. Да и вообще вряд ли какая-либо из придворных дам сможет победить маркизу на ее поле.

Она ведь уже прошла через, наверное, самую трудную стадию своей карьеры. Маркиза оставила роль королевской любовницы и превратилась в его друга. Это был очень смелый и опасный шаг, однако необходимый, и от женщины, решившейся на такое, требовалось немалое мужество.

А в дополнение ко всем остальным своим преимуществам, маркиза оказалась человеком мужественным. И он принял решение.

Он послал гонца к мадам де Помпадур и попросил о встрече по вопросу чрезвычайной важности.

Мадам де Помпадур взирала на графа де Станвиля спокойно и холодно.

Она знала, что его перу принадлежат оскорбительные стишки, и считала его своим врагом. Однако виду она не подала и встретила его гостеприимно. Он почувствовал еще большее восхищение и поздравил себя с тем, что выбрал правильную линию поведения.

— Мадам, — начал он, — до меня дошли сведения, которые могут касаться вашего благополучия.

— Я слушаю вас, господин граф.

— Это письмо, написанное рукой короля, и адресованное... некоей даме.

— И вы хотите показать мне это письмо?

— При мне его нет. Я посчитал его слишком важным документом.

— Но почему... Почему вы рассказываете мне об этом?

— Потому что я считаю, что вы должны об этом знать.

— Вы хотите... от меня награды за этот документ?

— Мадам, неужели может быть большая награда, чем право считаться вашим другом?

— Разве ваши чувства ко мне так изменились, господин граф? О, простите, я, вероятно, обидела вас? Но, видите ли, та информация, которую вы мне предлагаете, вряд ли может считаться ценной, если судить по ее источнику.

— Понимаю, — сказал граф. — В прошлом между нами действительно были разногласия. Но я подумал, что в будущем мы могли бы их сгладить.

— Рада слышать это. Мне бы не хотелось быть вашим врагом, мсье де Станвиль.

— Вполне возможно, мы можем стать друзьями. И даже действовать заодно. Вы, мадам, — простите меня за смелость высказываний, — очень умная женщина. Полагаю, что я и сам не лишен проницательности. Наши с вами амбиции схожи, а именно: мы оба жаждем преданно служить Его Величеству и оберегать его от влияния... людей нехороших.

— Вижу, мсье де Станвиль, что наши намерения действительно схожи.

— Я весьма признателен вам, мадам, за то, что вы согласились на нашу встречу. Возможно, мы могли бы продолжить ее завтра и обсудить дальнейшее.

Она кивнула, а он понял, что мадам де Помпадур мучает любопытство — маркиза жаждет понять, на что же именно намекает ее гость.

Он ее испугал — то есть добился, чего хотел. Она должна понять важность того, что он намерен ей сообщить. И он хотел, чтобы она и в дальнейшем помнила о той услуге, которую он собирается ей оказать. Сразу же продемонстрировать ей письмо — значит, снизить напряжение. Пусть она помучается неизвестностью. Пусть поразмышляет о мотивах. А когда маркиза поймет, что граф де Станвиль действительно решил встать на ее сторону, она еще больше оценит этот шаг.

Только через три дня показал он ей письмо короля к графине де Шуазель-Бопре. К этому времени она уже была на грани нервного истощения: все, что сказал де Станвиль, подтверждало подозрения — король явно завел роман с какой-то из придворных дам, и эта женщина объединилась с ее врагами ради того, чтобы изгнать ее, мадам де Помпадур.

Но теперь письмо было у нее в руках, и она взбодрилась. Она знала, как ей поступить. Она немедленно направилась в апартаменты короля.

— Как вы себя чувствуете, дорогая моя, — приветствовал ее король. — Вы выглядите странно. Вас что-то расстроило?

— Вот что мне показали, — и она протянула ему письмо. Король прочел и залился краской. Он ужасно разозлился, король предположил, что это сама графиня де Шуазель-Бопре решила похвастаться победой и показала письмо маркизе. Маркиза медленно произнесла:

— Я считаю, что графиня де Шуазель-Бопре— весьма привлекательная особа, но она явно не умеет себя вести и доверять ей нельзя.

— Вы, как всегда, правы, — ответил король и положил письмо в бюро. Маркиза поняла, что король его уничтожит.

— Я полагаю,— мягко произнесла маркиза,— что вам не следует так уж сердиться на графиню — она еще слишком молода и неопытна.

— Ах, дорогая моя, боюсь, что это именно я выгляжу в этой истории глупцом...

— Что ж, если все произошло именно так, тогда... подобное поведение непростительно. Вы знаете, мой дорогой сир, что можете доверять моим суждениям.

— Верно, верно! — вскричал король. — Порою мне кажется, что вы вообще единственный человек при дворе, с которым я могу поделиться абсолютно всем!

Он подошел к столу и принялся писать. Она взглянула ему через плечо.

Это было предписание мадам де Шуазель-Бопре до наступления следующего утра покинуть Фонтенбло. Он не желал видеть ее вновь.

Маркиза улыбнулась. Однако она сознавала, что выбралась из крайне опасной ситуации. И, что странно, ей следовало благодарить этого непонятного человека — графа де Станвиль. Она не забудет, что он сделал для нее — этот блистательный господин заслуживает благодарности. И он ее получит. К тому же сей новообретенный друг обещает стать незаурядным государственным деятелем.

Она даже испытывала некоторую жалость к этой малышке, графине де Шуазель-Бопре. Эта особа уже никогда не завоюет положения при дворе. Вот ведь дурочка! Куда ей понять, скольких сил и умения требует роль постоянной возлюбленной короля!

Узнав, что Шуазель-Бопре беременна, маркиза преисполнилась к ней еще большей жалостью. Графине было запрещено видеться с королем, слава ее была короткой, как и ее жизнь. Девять месяцев спустя она умерла родами.

Король считал, что ему следует как-то загладить свою вину перед дорогой подругой, компенсировать страдания, которые он причинил ей интрижкой с де Шуазель-Бопре. Совсем недавно дофин сделал так, что маркизе пришлось простоять на приеме целых два часа. Король сделает так, чтобы мадам де Помпадур больше никогда не пришлось бы страдать от подобного дискомфорта и унижения.

К восторгу ее друзей и негодованию врагов Луи объявил о намерении удостоить мадам де Помпадур табуретом.

Теперь она имела право сидеть во время королевских трапез и всех дворцовых церемоний; ей были дарованы права герцогини и именовать ее впредь следовало «дама, герцогиня, маркиза де Помпадур». Подобной чести те, кто не имел на нее прав от рождения, еще не удостаивались.

Обрадованная маркиза немедленно приказала повсюду выгравировать ее герцогскую корону.

Д'Аржансон и его любовница мадам д'Эстрада ужасно перепугались, что маркиза узнает, какую роль сыграли они в истории с Шуазель-Бопре.

А дофин просто кипел от ярости и посмел в открытую упрекнуть отца:

— Никогда, никогда, — вопил он, — еще не бывало, чтобы особу столь низкого рождения возвысили столь откровенно!

— Наверное, именно поэтому при моем дворе так много болванов, — холодно ответствовал король.

— Я отказываюсь разговаривать с этой особой — пусть она называет себя хоть герцогиней, хоть кем еще!

Король печально покачал головой:

— Вам следует молиться за мою долгую жизнь,— сказал он. — Вам следует еще слишком многому научиться, прежде чем вы сможете стать настоящим королем Франции.

И с этими словами он отпустил своего сына. Отношения между ними стали еще холоднее, пропасть еще шире, и придворные гадали — будет ли когда-либо через эту пропасть построен мост. Вряд ли, говорили они, пока маркиза де Помпадур остается при дворе.

А маркиза, казалось, обрела новые силы. Она с честью прошла через сражение и победила с триумфом, и все же она помнила, что если бы враги ее оказались поумнее, триумфа бы ей не видать.

Теперь она познала меру королевской привязанности. Эта история многому его научила, и впредь он задумается, прежде чем покинуть ее ради женщины более молодой и хорошенькой. Они вступили в новую фазу отношений — король видел, что он может доверять маркизе как никому другому.

Маркиза не забыла и того, кто оказал ей неоценимую помощь, и была готова покровительствовать умному графу де Станвилю. Да, его следует отблагодарить, и маркиза уже предвкушала те времена, когда она и этот господин, — а интуиция и опыт подсказывали, что в его лице она обрела настоящего союзника, — смогут действовать сообща к обоюдной выгоде.