Дорогая жизнь

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

«Дорогая жизнь»

Меган Куин

Название: Меган Куин, «Дорогая дорога»

Переводчик: Er1ka

Редактор: Марина К (пролог – 5 гл), Анжелика М (с 6 гл)

Вычитка: Пандора

Оформление: Юлия и Ника

Переведено для группы: https://vk.com/stagedive

+18

(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Четыре жизни. Четыре истории. Четыре комплекта писем. Четыре храбрые души, которые нуждаются в помощи, сталкиваясь с жизненными вызовами.

Анонимная программе «Дорогая жизнь» создана, чтобы помочь им выйти из их зон комфорта, встретиться лицом к лицу с препятствиями и побороть своих демонов… и доказать смысл их существования.

Пока их жизни зажаты между желанием чего-то большего и возможностью потерять всё, все четыре души окунаются в программу в канун Нового года, и отправляются в чумовое, жизненное путешествие.

Дорогая жизнь,

Пожалуйста, будь немного добрее.

Содержание:

Пролог

Шаг 1: Скорбь

Шаг 2: Отпустить

Шаг 3: Оказать поддержку

Шаг 4: Мечты о большем

Шаг 5: Научиться чему-то новому

Шаг 6: Встретиться со своими страхами

Шаг 7: Принятие

Шаг 8: Жить

Пролог

Холлин

Два с половиной года назад…

— Даже не думай открывать эту дверь, — кричит Эрик, пробегая мимо меня.

Он оборачивает руки вокруг моей талии и целует меня в щеку. Его легкая щетина касается моей кожи, вызывая во мне безумное желание.

Этот мужчина.

Наклонившись вперед, он смотрит мне в глаза:

— Ты действительно думала, что я позволю своей жене зайти в дом, не перенеся ее через порог?

Я хихикаю, когда он начинает осыпать мою шею поцелуями.

— Ты такой старомодный. Почему бы не изменить правила.

Он останавливается и отходит от меня. Посмотрев на меня взглядом, в котором так и читается: «неужели ты серьезно», он произносит:

— Тростинка, ты на самом деле считаешь, что смогла бы перенести большого, крепкого, будущего пожарного в квартиру на своих хрупких ногах? Да я одним движением пальца могу заставить тебя крутиться над моей головой.

Платье обтягивает мое тело, когда я скрещиваю руки на груди. Сжимая вуаль в руке, я спрашиваю:

— Думаешь, я бы не смогла?

Эрик, прекрасный светловолосый мужчина с темно-карими глазами, смотрит на меня с той самой ухмылкой калифорнийского парня, которая пленила меня шесть месяцев назад.

— Тростинка, я знаю, что ты не сможешь.

Тростинка. Это прозвище он дал мне в тот судьбоносный декабрьский день на игре «Денвер Бронкс», когда я была с друзьями на пикнике. Он посмотрел на меня с ухмылкой, когда я бросала небольшой футбольный мяч с моими девочками. Я никогда не забуду тот взгляд и дерзкий вид. На нем была зимняя шапка «Бронкс», и когда он подошел, я обратила внимание на его внушающих размеров грудь. Моя кофта не спасала меня от холодного денверского ветра.

Он показался мне странным. Странным и адски сексуальным.

Я сразу же прониклась его любовью к жизни и отзывчивостью. А его сладкие речи ускорили наше свидание.

У нас была связь друг с другом, и со временем она становилась сильнее. Увидев ту же решимость и самоуверенность сейчас, я знаю, что приняла лучшее решение в моей жизни.

Эрик для меня — всё. Он выводит меня из зоны комфорта, заставляет стремиться к большему. Я чувствую себя в безопасности с ним. Новая «я» стала сильнее и лучше — благодаря ему.

Приподняв мой подбородок, он спрашивает:

— Почему ты так смотришь?

С решимостью в голосе, я отвечаю:

— Забирайся ко мне на спину.

Откинув голову назад, он хохочет.

— Тростинка, без вариантов. Я тебя разочарую, но в нашу брачную ночь я предпочитаю заниматься с тобой любовью, а не проводить время в больнице.

— Забирайся мне на спину, — снова говорю я, игнорируя его слова.

— Холлин, — его голос становится серьезным. — Я, как минимум, на сто фунтов больше тебя. Я этого не сделаю.

Воспоминания нахлынули на меня, когда я вижу его ухмылку. Я не поддамся.

— Если ты планируешь получить свою брачную ночь, то позволишь мне сделать это.

— Холлин…

— Эрик…

Это противостояние противоположностей. Пожарный и студентка-медик. Прекрасный сильный мужчина и хрупкая рыжеволосая девушка.

Он знает, что я не отступлю из-за своего упрямства. Его подтяжки покачиваются по бокам, а закатанные рукава обтягивают его предплечья, когда он проводит рукой по волосам. Он выглядит идеально. Это его первый тест в качестве мужа. Жизнь — отрада, когда жена рада. Справится ли он?

— Ты не собираешься отказываться от этой идеи, так?

— Нет, — скрестив руки, отвечаю я.

Он вздыхает и крутит пальцем.

— Развернись, чтобы я мог запрыгнуть.

Такой хороший, умный мужчина. Нет причин для беспокойства.

Освободив руки, я оцениваю свои возможности осуществить задуманное. Моя вуаль спадает ему на плечи, когда я, встав на цыпочки, закрепляю на его волосах.

— Прекрасно, — шучу я.

— Это не смешно.

— А я и не смеюсь.

Когда я пытаюсь принять нужную позицию, он замечает мою улыбку.

— Ты получишь, когда мы попадем в квартиру.

Я качаю головой и смотрю через плечо.

— То, что я получу — это твой язык, когда выиграю.

Он приподнимает бровь.

— Неужели?

— Да, именно так. И ожидаю, что ты постараешься.

— И когда ты облажаешься, что получу я?

Я закатываю глаза.

— Ты же мастер на все руки.

— Ага, — он показывает на меня пальцем. — В таком случае я хочу намного больше, учитывая твои условия. Я хочу твой рот на моих яйцах.

— Оу, — я съеживаюсь. — Почему мужчинам так это нравится?

Он пожимает плечами.

— Потому что это ощущается чертовски хорошо, вот почему. Как насчет сделки?

Я смотрю на него и останавливаюсь, когда поднимаю руку. Это не будет проблемой. Мне нужно пройти, вероятно, не больше пяти шагов. Все просто.

— Сделка, — отвечаю я, уверенная в своих способностях.

Встряхнув мою руку, он качает головой в недоумении.

— Ладно, Тростинка, но потом не говори, что я не предупреждал тебя.

— Прекращай болтать и готовь свой язык. Я тебя сделаю.

Открыв дверь, я встаю в удобную позу и сцепляю руки, чтобы подхватить его ноги.

Дело в шляпе.

— Ладно, вот так.

Я сжимаюсь, когда его руки ложатся на мои плечи. Согнув колени, я принимаю нужное положение. Почувствовав себя сильной, я готова.

Двести фунтов.

Двести фунтов огромного мужского тела¹…

Вот дерьмо.

Надежда покидает меня в тот момент, когда он забирается на мою спину. Я трясусь под ним, теряя опору и баланс, понимаю, почему он назвал меня тростинкой.

Вместо того чтобы двигаться вперед, я стою там, в свадебном платье в стиле «русалка», а мой муж у меня на спине с моей вуалью на голове. Из-за его веса мои колени подгибаются, и чувствую жжение на щеке, когда я падаю на ковер. Его глубокий голос эхом отдается в нашей квартире, когда он истерически смеется.

— Я говорил тебе, Тростинка, — говорит он сквозь смех. — Черт, я давно хотел хороший минет, поэтому доволен нашим пари. — Мне нужно взять себя в руки несмотря на то, что мне хочется спрятаться.

Здравый смысл покидает меня, когда я оборачиваюсь к нему:

— Что? — восклицаю я, пытаясь успокоиться. — Ты проиграл.

Он отодвигается от меня, оценив мою жалкую попытку перенести его. Он начинает спорить, пока я, лежа на полу, выгляжу как жертва убийства.

— Я более чем уверен, что выиграл, милая. Ты не продержалась и секунды.

— Пари заключалось в том, чтобы ты попал в квартиру. Разве нет?

Осознавая происходящее, он отвечает:

— Черт, нет. Технически, ты не выиграла, Тростинка. Ты не перенесла меня. Ты проиграла.

— Я упала с тобой на спине, так что технически — я выиграла. Готовь свой язык.

— Черт, нет, — говорит он с улыбкой.

Он открывает дверь и прижимается ко мне. Наш смех затихает, когда он смотрит на меня своими карими глазами.

— Поскольку это наша брачная ночь, я хочу трахаться до тех пор, пока мы не сможем ходить. Что скажешь?

Мое сердце пропускает удар.

— Означает ли это, что ты спустишься ниже?

— Я не лишу тебя своего языка, моя прекрасная жена. В любом случае, я выиграл. Как и ты. А теперь снимай платье. Я умираю, как хочу увидеть, что скрывается под ним.

Вот тот самый момент, прямо сейчас. Когда мой муж, мой муж, смотрит на меня, как на единственную женщину, которую он желает. И в которой нуждается. С такой любовью, которая будет всегда. Вместе мы неуязвимы.

Наша любовь защитит нас. Мы поженились слишком молодыми, что означает лишь то, что мы влюбились в свои родственные души. Никто не сможет отнять у нас это. И это делает меня самой счастливой девушкой.

Джейс

Два месяца назад…

— Чувак, не двигайся или я снесу тебе башку.

— Слушай, я ничего не делаю. Положи пушку, развернись и проваливай.

— Назови мне причину, почему я не могу пустить тебе пулю между глаз.

Вздохнув, я поворачиваюсь к нему, держа контроллер в руке².

— Мужик, мы в одной чертовой команде. Какой смысл это делать?

— Потому что я могу, — говорит он перед тем, как появляется красный экран, когда уничтожают моего игрока.

— Ты такой мудак.

Сидя на диване, я делаю глоток пива и хмуро смотрю на моего лучшего друга Итана. Который, судя по всему, находит все это забавным.

Мы стали друзьями еще в школе, когда играли в одной команде еще в младшей лиге. Два года назад он заменил Кайла Сандерса, кэтчера³ команды «Денвер майнерс», который не мог играть из-за разрыва мениска. Кайл так и не вернулся, поэтому Итан начал играть в основном составе. Я присоединился к нему в прошлом году, начав с позиции шорт-стопа⁴. Я не ожидал такого успеха и внимания прессы. Я показал себя превосходным игроком в пятидесяти пяти играх, после чего попал в список рассмотрения на звание «Новичок года»⁵.

Я все еще не знаю, как это произошло. Я просто делал то, что знаю и люблю.

Я получил награду и сейчас, в период межсезонья, я сижу в своей комфортной квартире в центре города.

Всего этого было бы достаточно для двадцатидвухлетнего, чтобы превратиться в зазнавшегося придурка.

Но не в моем случае.

Я всегда был простым благодарным парнем, а со своими деньгами, я всегда буду в комфорте. Я получил признание, благодаря своим стараниям.

— Знаешь почему я уделал твою жалкую задницу? — спрашивает Итан, потягивая пиво.

— Потому что ты — маленькая сучка, увидел, как я тащу всю команду?

— Нет.

Он делает еще один глоток.

В этот период у нас больше свободы в плане выпивки. Все это закончится весной.

Указывая на меня бутылкой, он продолжает:

— Потому что из-за тебя мне пришлось ехать на запад по 470-й, в час пик в пятницу, чтобы доставить тебе бензин, потому что ты водишь кусок дерьма с неисправным датчиком уровня топлива.

Это правда. Я гнал на ржавом «Джип Чероки». Дорога убивала мою машину, и я не успел добраться до станции заправки. Мне всегда нужно следить, чтобы уровень показывал не менее двадцати пяти процентов. Я как будто играл в русскую рулетку. Когда моя машина заглохла из-за движения на дорогах Денвера, у меня не было выбора, кроме как позвонить Итану.

— Мужик, я купил тебе ужин той ночью.

Перед тем как сделать глоток, Итан качает головой:

— Больше ничто не заставит меня ехать туда в час пик.

— Ну и кто ведет себя как маленькая сучка?

— Да пошел ты, — он улыбается. — Говоря об ужине, ты заказал пиццу?

— Ага.

— Ты сказал им не класть туда оливки? Знаешь же, как я ненавижу эту хрень.

Я пожимаю плечами. Уверен, что не делал этого.

— Чувак, — скулит он.

Я сдерживаю смех, когда он бьет меня в плечо.

Дзынь.

Когда я подхожу к двери, Итан говорит:

— Так что насчет оливок? Ты в курсе, как сложно их оттуда убрать.

— Их там нет. Господи, ты действительно ведешь себя как сучка.

Качая головой, я беру свой бумажник с кухонного стола и направляюсь к двери. Отсчитав нужную сумму, открываю дверь.

— Двадцать два пятьдесят, верно?

Я поднимаю голову и не замечаю ни пиццы, ни курьера. Женщина.

Не просто женщина. Ребекка.

Она была барменом в Фениксе⁶.

С которой у меня было много ночей с крышесносными оргазмами.

Та, с кем я был пока не перешел в высшую лигу, и пока она все не закончила.

Та, с которой я был семь месяцев назад. И теперь она стоит передо мной с выпирающим животом.

Чтоб меня.

Избегая моего взгляда, она с грустью в голосе произносит:

— Привет, Джейс.

На лбу у меня выступает пот, желудок скручивает в узел. Я сглатываю ком в горле.

Может быть только одна причина, по которой она здесь.

— Ребекка, что ты здесь делаешь?

Это тупой вопрос. И так понятно, что именно она собирается сказать, но я не могу подобрать слов.

Глядя на меня, она говорит:

— Ребенок твой.

Ага, это то, о чем я подумал. У меня пересыхает во рту, и я хватаюсь за лоб в недоумении. Мы в неловком молчании.

— Да заплати ты ей и… — говорит Итан позади меня. — Ого… — он останавливается, видя Ребекку. — Это не пицца.

— Нет, это ребенок, — сердито отвечает она.

— Охренеть, — похлопав меня по плечу, он спрашивает: — Я просто собираюсь взять еще пива. Бутылка виски для тебя, бро?

Он уходит, не дожидаясь ответа.

До того, как я успеваю среагировать, она говорит:

— Этот ребенок твой.

Я это уже понял. Она не из тех, кто спит со всеми подряд. Поэтому я не сомневаюсь, что ребенок мой.

Пока я все еще в состоянии шока, она продолжает:

— Я не могу ее оставить. Я думала, что смогу это сделать. Прости, но она твоя, как только родится.

Она?

Я все еще не могу переварить сказанное, когда она продолжает, вызывая во мне еще больше паники.

— Это будет через два с половиной месяца. Реши, что ты хочешь. Вот мой новый номер.

Она протягивает мне лист бумаги. Я не могу. Это чувствуется, будто на меня перекладывают ответственность, и это давит на меня.

— Позвони мне, когда у тебя не будет этого «вот дерьмо» взгляда, и ты будешь готов поговорить. Я остановилась здесь у друзей.

Она отступает назад, обхватив живот:

— Мне ничего не нужно от тебя. Ни любви, ни тепла, ни твоих денег или известности. Я просто хочу, чтобы у этого ребенка был хороший дом. На данный момент я не могу ей этого дать.

Ей…

У меня будет дочь?

Черт, у меня будет дочь?

И она хочет, чтобы я дал ей дом. Как мне это сделать, если я в разъездах по полгода?

Какого черта…

Дейзи

Месяц назад…

— Дейзи Борегар.

Я останавливаюсь, услышав свое имя. Я прижимаю кроссворд к груди, держа в руке розовую ручку.

— Это я.

— Пожалуйста, идите за мной.

Я быстро хватаю сумочку и бутылку с водой, и следую за женщиной через большие двойные двери с электронным контролем. Стерильный коридор ярко освещен флуоресцентными лампами. Я слышу звук мониторов, направляясь к закрытой деревянной двери с номером двести тринадцать.

— Доктор Мендес подойдет к вам.

Я киваю и нервничаю в ожидании. Прижавшись к закрытой двери, я слышу с другой стороны звуковой сигнал. Это успокаивает и помогает выкинуть из памяти картину, которая преследовала меня последние несколько часов…

Страх в ее глазах.

Ее лицо, склонившееся в сторону.

Как ее безжизненное тело падает на пол.

У меня перехватывает дыхание, и я ощущаю жжение в глазах. Она всё для меня. Я не знаю, что буду делать без нее. Без ее защиты, без ее теплых объятий, без ее любви.

— Дейзи?

Я смотрю на мужчину в белом халате. На бейдже которого указано имя доктор Джейк Мендес.

— Это я, — говорю я дрожащим голосом.

— Дейзи, я доктор Мендес, — я быстро пожимаю его руку, когда он протягивает ее в знак приветствия. Вместо слов я просто киваю, когда он продолжает: — Как вы знаете, у вашей бабушки был инсульт. Мы провели компьютерную томографию⁷, и нашли тромб в одной из ее артерий, которая качает кровь в мозг.

— О боже, — я непроизвольно закрываю рот рукой.

Доктор Мендес сжимает мое плечо в успокоительном жесте.

— На самом деле, не все так плохо. Есть два вида инсульта: ишемический и геморрагический. При геморрагическом происходит кровоизлияние в мозг, что довольно сложно вылечить. У вашей бабушки — ишемический, при котором кровь не поступает в мозг, поэтому мы можем избежать операции, учитывая ее возраст. Мы ввели ей антикоагулянтное средство⁸, которое должно помочь.

Я сглатываю ком в горле.

— С ней все будет в порядке?

— Мы сейчас наблюдаем за ней. Она сломала бедро при падении, из-за чего ей потребуется курс интенсивной реабилитационной терапии. Есть вероятность, что левая часть тела будет обездвижена.

Страх пробегается по моей спине.

— Она парализована?

— Временный паралич, из-за которого ее левая рука будет нетрудоспособна. Также может произойти онемение левой части лица. Сложно сказать, как долго это будет длиться.

— Но она будет в порядке?

— Сейчас она стабильна, но ей потребуется время для выздоровления, — он вздыхает и продолжает: — Я так понимаю, что вы живете с ней в двухкомнатной квартире.

— Да, сэр. Мы заботились друг о друге все время, сколько я себя помню.

— Хорошо, — он прячет руки в карманы халата, и я думаю, что мне не понравится то, что он скажет дальше. — Учитывая состояние твоей бабушки, возраст и необходимые требования к лечению, будет лучше, если она отправится в реабилитационный центр, а затем в дом престарелых.

— Дом престарелых? — я качаю головой. — В этом нет необходимости. Я могу позаботиться о ней.

Он вздыхает:

— Я в этом не сомневаюсь. Судя по нашему разговору, я могу сказать, что ты — любящая и заботливая внучка, но ей необходимо круглосуточное внимание.

— Я могу дать ей это, — отвечаю я быстро.

— Что насчет работы, друзей, другой семьи? Ты еще молода, у тебя много всего впереди, а на уход за бабушкой уйдет все твое время.

— У меня нет работы и друзей.

Я в ужасе от того, что могу потерять единственное, что есть в моей жизни.

Я была на домашнем обучении со второго класса. Она обеспечивала меня. Она относилась ко мне как к своей дочери. Я провела основную часть своей жизни с ней. Мы вместе смотрели «Дни нашей жизни»⁹ и мюзиклы. Она научила меня шить и готовить. Она мой лучший друг, мой герой, моё всё. Я не знаю, что буду делать без нее.

Она не может покинуть меня. Я не знаю, как буду жить одна. Я не знаю, как жить за пределами комфорта, в котором находилась благодаря ей. Я не хочу. Я не готова к этому.

— Дейзи, я не говорю, что нужно принять решение сейчас. Но, скорее всего, другого варианта нет. Если ты хочешь, чтобы она поправилась, когда покинет эту больницу, я предлагаю тебе начать присматривать дома престарелых или другие подобные организации. Может быть, что-то на западной стороне, с видом на горы, — он хлопает меня по плечу. — Я вернусь, чтобы проверить ее. Она сейчас спит, но ты можешь зайти и побыть с ней.

Я киваю, поблагодарив его.

Скорее всего, другого варианта нет…

Эти слова убивают меня, и осознание того, что все изменится.

Как это возможно? Еще два дня назад она была веселой и жизнерадостной. Как принять подобные слова о сильной и неунывающей женщине, которую я знаю и люблю?

Моя бабушка.

Я не вижу ничего из-за подступивших слез.

У нее случился инсульт. Она сломала бедро. Ее левая часть тела парализована. Другого варианта нет.

Значит… Моя жизнь вот-вот перевернется вверх дном. Крошечный кокон, в котором я была с семи лет, скоро раскроется до того, как у меня появятся крылья.

Я не знаю, что будет дальше. Но я не готова быть одна. Я ничего не знаю о мире за его пределами. И все это меня жутко пугает.

Картер

Неделю назад…

Опустив защитное стекло шлема, и, посмотрев через плечо, я выезжаю на своем мотоцикле. Я ощущаю свободу, когда чувствую шум двигателя подо мной.

Мне нужно быть как можно дальше от этого места.

Мой властный дядя выводит меня из себя, долбаный неудачник.

Еще несколько тысяч долларов до того, как я верну ему деньги, которые он потратил на оплату моей учебы в кулинарной школе, после чего наконец-то открою свой собственный ресторан. А пока мне приходится помогать в его итальянском ресторане, где я готовлю дешевую и дерьмовую пищу для жителей Денвера, у которых отсутствуют вкусовые рецепторы.

Я не заморачиваюсь в плане готовки. Мне пришлось много работать, чтобы быть здесь. Следовать его правилам — как будто заключить сделку с дьяволом, поэтому я каждый день живу в аду.

Но мне нужны деньги, и он знает это. Поэтому я работал на него пока учился и после того, как выплатил долг. Я работаю по несколько смен, экономя и ограничивая себя насколько это возможно. Еще я делаю ставки на спортивных соревнованиях, когда уверен, что точно выиграю.

Повернув направо, я еду по шоссе под звездами темной ночи. Из-за того, что Денвер был назван лучшим городом для жизни в США, цены на жилье взлетели. Поэтому у меня только один вариант: переделанный склад на Делавэр-стрит, рядом с автомагистралью. Аренда была слишком дешевой, и чтобы сэкономить, я разделил оплату с моей девушкой Сашей.

Светофор показывает красный, когда я останавливаю свой байк. Господи.

Откинувшись назад, я опускаю ноги на дорогу, проклиная этот чертов город и его долбаное движение.

Вытащив телефон, я подключаю его к Bluetooth в моем шлеме и звоню моему лучшему другу Фитси.

— Чувак, ты едешь? — спрашивает он раздраженно.

Я знаю Джеральда Фитсиммонса (он же Фитси) со времен начальной школы, поэтому его беспокойство не ново для меня.

— Мне нужно заехать домой, чтобы принять душ.

— Нахрен это, игра начнется через десять минут. Просто приезжай сюда.

— От меня несет как от свиньи, — спорю я. — Я приму душ и переоденусь. Если вообще справлюсь с этой дорогой.

— Будь мудаком и прокатись по обочине. Это слишком долго.

Он прав.

— Это единственный вариант.

— Значит, прокатись по чертовой обочине и двигай сюда.

Нарушить правила. Я следую его совету, не заботясь, что меня поймают копы. Я просто добавлю очередную квитанцию со штрафом к той стопке на своем кухонном столе.

— Ты просто хочешь, чтобы я приехал и пожарил крылышки.

Фитси молчит в течение нескольких секунд.

— Конечно, я этого хочу. И не забудь привезти пива.

— Ты придурок, — я улыбаюсь, останавливаясь справа от своего дома.

— Я придурок, у которого пятидесятидюймовый телевизор с плоским экраном и идеальным изображением. Это больше, что можно сказать о своем древнем ящике, стоящем на раскладном столе.

— Ага. Ну, у меня нет папы, который подкидывал бы мне деньжат.

— Он чувствует себя виноватым за то, что оставил меня двадцать лет назад. Буду ли я отказываться от его предложения покупать мне всякий хлам? Черт, нет. Он может купить мне всю электронику и любое другое дерьмо, какое захочет.

Отец Фитси был полным мудилой, когда был молодым, свалив однажды ночью, он так и не вернулся. Мы проходили через все трудности вместе. По крайней мере, у него была мама. У меня же был только дядя Чак. И вы могли бы подумать, что после многих лет, проведенных вместе праздников и семейных сборов, он будет относиться ко мне как к настоящему сыну. Нет. Каждый день он напоминает мне, какое я бремя для него, как я ему обязан за то, что он меня «вырастил», дал крышу над головой и отправил меня в колледж, когда мне исполнилось шестнадцать.

Он думал, что помогает мне стать человеком. В действительности, я превращаюсь в такого же жестокого ублюдка, как и он сам.

Я паркуюсь на своем обычном месте, замечая отсутствие автомобиля Саши. Я беру свою сумку, обхожу квартиру, собираясь принять самый быстрый душ.

— Так, я у себя. Скоро буду.

— Отлично, — фыркает он. — Поторопись, черт возьми.

Я вижу письмо на раскладном столе в импровизированной столовой, когда захожу в квартиру. Оглядевшись вокруг, я подозреваю неладное, не замечая всякой девчачьей фигни, которую Саша оставляла по всей квартире. Опустив мой шлем, я с беспокойством подхожу на дрожащих ногах.

Это почерк Саши. Она никогда не оставляет записок…

Я открываю и читаю ее.

«Картер, мне очень жаль.

Возможно, когда-нибудь я смогу тебе все вернуть.

С.»

Вернуть? Какого черта это значит?

Это ее способ расстаться со мной? Через долбаную записку?

Это не происходит на самом деле.

В растерянности, я перечитываю снова. Мне просто нужно понять смысл всего этого. Вернуть мне что…

Мои мысли путаются, холод пробегает по коже.

Нет…

Она единственная знала.

В растерянности, я бегу в спальню, дергаю нижний ящик комода, и открываю коробку.

Абсолютно ничего. Это были все деньги, которые я выиграл на ставках за последние несколько лет. Больше десяти тысяч чертовых долларов пропали.

Я не доверяю банкам, поэтому не храню там свои сбережения, полагая, что моя квартира будет более безопасным местом. Это нихрена не так. Дерьмо.

— Бл*дь! — кричу я, бросаю коробку, хватаясь за голову. — Бл*дь! Бл*дь!

Всего этого нет. Моей свободы, единственной возможности, чтобы избавиться от своего дяди. У меня темнеет в глазах. Этого не могло, черт подери, произойти. Саша не могла просто забрать все, ради чего я работал и уйти. Оставить меня ни с чем, за исключением квартиры, в которой нет ничего кроме раздолбанной мебели.

Вытащив телефон из кармана, я набираю ее номер. И попадаю на голосовую почту, что не удивляет меня. Я отправляю ей сообщение с текстом «Перезвони мне», хотя осознаю, что не дождусь звонка.

Она не могла.

Она лишила меня свободы. Я много лет вкалывал, чтобы добиться этого.

Это не происходит.

Пожалуйста, это не может быть правдой.

Я сижу на кровати, взявшись за голову. Я уничтожен. Других слов для описания происходящего нет.

— Бл*дь…

Слово соскальзывает с моего языка, повиснув в воздухе. Я бью по стене, выплескивая весь гнев, когда чувствую жжение в руках.

Твою мать.

Почему? Почему, черт возьми, она это сделала? Я думал, что у нас все было хорошо. И теперь она просто… ушла?

И вот так она, как и моя свобода, исчезла в мгновение ока.

Шаг 1: Скорбь

Холлин

— Три… два… один… Счастливого Нового года!

Я слышу шум, исходящий от экрана, а голубые и серые конфетти вспыхивают в небе, как и шляпы от спонсора передачи «Нивеа». Целующиеся пары, празднующие люди, и все веселятся пока Райан Сикрест¹⁰ говорит какую-то эмоциональную чушь о том, что наступил Новый год.

— Говори, что хочешь, Райан, ты не скажешь что-то важное, — бормочу я.

С чипсами Cheez Doodle во рту, которые окрасили уголки губ в оранжевый цвет, я со вздохом говорю:

— С новым Годом, Принц Уильям.

Оглянувшись, я беру принца Уильяма, мою золотую рыбку. Или правильнее сказать — мою мертвую золотую рыбку. Это произошло два дня назад, но мне было лень убрать его.

— Я бы поцеловала тебя, если бы ты не вонял на всю квартиру. Ты пахнешь отвратительно, поэтому я не буду этого делать.

Чипсы падают мне на грудь, когда я беру баллон с освежителем воздуха, поднимаю его к потолку и нажимаю на кнопку. Он с запахом «горного тумана», и когда он наполняет квартиру, я чувствую, будто нахожусь в осиновом лесу.

Это жизнь. Только начался новый год. У меня есть сырные колечки, мои волосы собраны в узел, мои полосатые носки еще времен средней школы болтаются на ногах. Лучше не придумаешь.

Я опять нажимаю на кнопку, снова чувствуя запах и наблюдая, как капли падают на ковер.

— Знаешь, принц Уильям, они немного антиклиматичны. Ты чувствуешь то же самое?

Я смотрю на него в ожидании ответа.

— Буль, буль, буль, я согласен, Холлин, — произношу я жутким голосом.

Я осматриваюсь: пачки с чипсами, разбросанные по моему журнальному столу; валяющиеся на полу фотографии знаменитостей, вырванные из журналов; мокрое пятно на ковре от освежителя воздуха, а мой диван напоминает окрас леопарда из-за отпечатков пальцев после чипсов.

Я чувствую себя хуже некуда.

Встряхнув освежитель, и поняв, что он закончился, я позволяю ему выскользнуть из моей руки и упасть на ковер. Я начинаю плакать из-за этого. Да, я опустилась на самое дно.

Я тру глаза, когда входная дверь открывается, и моя лучшая подруга Аманда заходит вместе со своим парнем Мэттом.

— С Новым… — она останавливается и начинает махать рукой перед лицом. Мэтт начинает кашлять, натягивая свой жилет на лицо в качестве маски.

— О боже, — говорит она с недовольством. — Кто здесь умер?

— Я увлеклась с использованием освежителя, — отвечаю я уставшим голосом.

Сев прямо, я оглядываю их одежду. На Аманде облегающее блестящее платье, и длинное черное пальто в горошек, а Мэтт — в темных джинсах, рубашке и жилете. Он трет руки, пытаясь согреться.

— Я думала, что вы пошли на вечеринку, — говорю я, откидываясь назад и засовывая руку в пачку чипсов.

— Так и есть, но там было неинтересно, — Аманда осматривает комнату и морщит нос от беспорядка моей квартиры. — Ты — свинья.

— Ха, спасибо. Что скажешь про мой «лес»?

— Я буду на кухне, — Мэтт быстро исчезает, и я слышу, как он роется в моем холодильнике.

— Твоя золотая рыбка умерла, — обращается ко мне Аманда.

Я разрываю пачку и слизываю с фольги остатки приправ.

— Скажи то, чего я не знаю.

— У тебя есть что-нибудь еще, кроме соуса табаско и грейпфрута? — кричит Мэтт с кухни.

— Нет, принеси соус, я хочу пить.

— Да, принеси его, — говорит она с осуждением. — Ты можешь присоединиться к Холлин, со всем этим ее мусором.

Не желая быть ужасной хозяйкой, я протягиваю ей крендель, спрашивая:

— Хочешь доесть соль, которая осталась в самом низу?

— Ты действительно хочешь соус? — спрашивает Мэтт, протягивая его.

Я тянусь к нему, но Аманда быстро отбрасывает его. Бутылка катится по полу, присоединяясь к освежителю воздуха.

— Она не будет его пить. Бога ради, Холлин. Посмотри на себя.

В этом нет необходимости, я знаю, что увижу в зеркале. Учитывая, что я начала отвечать за свою рыбку. Я не хочу, чтобы моя и без того убитая самооценка опустилась ниже плинтуса.

— Все в порядке, — отмахиваюсь я.

Мне не нужно напоминать.

Я вижу сочувствие и сострадание в ее взгляде. Но я знаю, что она скажет дальше, и мне это не понравится. Наклонившись, она сжимает мое колено и качает головой.

— Нет, ты не в порядке.

— Не начинай, — я стряхиваю со своей рубашки крошки, которых столько, что можно накормить семью мышей, устроив им День благодарения. — Я не в настроении.

— Ты всегда не в настроении, — бросает она в ответ. Ее состояние меняется до раздражения.

— У меня не бывает плохих дней.

— Ты можешь убрать свой сарказм и сказать, что происходит?

Я видела, как Аманда расстраивалась из-за меня раньше, но не так как сейчас.

— Это немного неловко, — говорит Мэтт, качаясь на пятках. — Я думаю, что возьму соус табаско и посмотрю, что могу сделать на кухне.

Он подходит, чтобы взять его, когда Аманда хватается за него.

— Нет. Этот разговор включает и тебя тоже.

— Что это за разговор, при котором необходимо его присутствие? Это все то же самое, Аманда. Ты скажешь мне, что прошло уже полтора года с тех пор, как умер мой муж, что мне нужно прекратить депрессовать и продолжить свою жизнь. Что мне нужно вернуться в медицинскую школу и закончить учебу, чтобы я могла бросить работу официантки в итальянской закусочной у Чака. Я слышала это раньше, и меня это не интересует.

Каждые несколько недель Аманда старается разговаривать со мной о моей жизни и о том, что мне нужно учиться жить снова.

Три пачки чипсов Cheez Doodles и крендели — для разнообразия. Я живу неплохо, спасибо.

Аманда поправляет пальто, выглядя более беспокойно и сердито, чем когда-либо. И еще… я вижу ее слезы? Я наклоняюсь поближе, чтобы лучше разглядеть, когда она вынимает из кармана маленькую коробочку.

На мгновение я отодвигаюсь, думая, что оттуда выскочит безумный клоун. Я поднимаю голову, и вижу, как она стучит ногой и предлагает мне открыть ее.

— Что это? — говорю я, не понимая, что вообще происходит.

— Открой.

— Вы решили меня отравить, чтобы прекратить мои мучения?

Она закатывает глаза, пододвигая коробку ко мне.

— Открой.

Я с беспокойством хватаю коробочку, удивляясь качеству. Она хорошо сделана, и петли не скрипят, когда я открываю…

Какого черта?

Я смотрю на Аманду, которая улыбается. А затем смотрю на коробочку, в которой находится кольцо с бриллиантом. И которое выглядит очень дорого.

— Эм, ты делаешь мне предложение?

У меня странное состояние, но это кольцо вызывает у меня желание ответить «да».

— Нет, это мое кольцо.

— Что… — я смотрю на Мэтта, который сияет от гордости. А затем на Аманду, которая является самой легкомысленной из всех, кого я знаю. — Вы обручились?

Это неожиданная новость для меня.

Она кивает и хлопает в ладоши:

— Так и есть.

Пробегаясь взглядом по кольцу, я думаю о краже и бегстве в Мексику.

— Почему ты не носишь его? Разве не так обычно делают, когда обручены?

— Потому что мы не хотели, чтобы ты видела, — отвечает она со вздохом.

— Подожди.

Я встаю, одна из штанин на брюках поднялась до моего колена, рабочая рубашка Эрика собралась вокруг моей талии, а носки повисли на ногах.

— Хочешь сказать, что это произошло не сегодня?

Немного прищурившись, а затем, улыбнувшись, она медленно кивает:

— Уже четыре месяца.

— Четыре месяца? — кричу я. — Это произошло четыре месяца назад? Какого черта вы мне не сказали?

— Посмотри на себя, Холлин, — она проходится взглядом по моему внешнему виду. — Ты едва работаешь. В остальное время ты одета в рубашки Эрика, просматривая видео вашей свадьбы или прослушивая сообщения, которые вы отправляли друг другу в приложении Voxer. Я не думала, что правильно говорить тебе об этом.

Нервно кивнув, я начинаю злиться, хватая кольцо.

— Значит, ты решила подождать четыре месяца, прежде чем сообщить своей лучшей подруге о том, что вы обручились. И вывалить на меня эту новость в канун Нового Года — в праздник для пар?

— На самом деле, праздник для пар — День Святого Валентина, — говорит Мэтт, показывая пальцем наверх.

— Заткнись, Мэтт, — огрызаюсь я.

Он поднимает соус табаско и выходит на кухню. Я надеюсь, он сожжет себе язык.

— Холлин, я не хочу ссориться, — подойдя ко мне, она забирает кольцо из моей руки и надевает на свой палец. Эта штука сверкает, выделяясь в темноте комнаты. — Я пришла, чтобы отдать это.

Она сует руку в карман, и я думаю, что она покажет мне положительный тест на беременность. Но вместо этого она вручает мне брошюру.

— Что это?

Первое предложение, которое я вижу на мягкой бумаге, говорит: «Хотите изменить свою жизнь?». Я мысленно закатываю глаза. Самосовершенствование. Это не первый раз, когда она это делает. Церковная группа, в которую она пыталась заставить меня пойти несколько месяцев назад. Это было еще то удовольствие — с их ужасным выбором чая и группой людей, средний возраст которых был в районе шестидесяти лет.

— Эта программа «Дорогая Жизнь», здесь в Денвере.

Бросив брошюру на журнальный столик, я скрещиваю руки на груди:

— Дай угадаю. Это то, где мы будем рассказывать о своих чувствах?

Она качает головой.

— Нет. Это поможет тебе снова начать жить, — она останавливается и собирается с мыслями. — Холлин, я очень тебя люблю. И меня убивает наблюдать, как ты тратишь свое время зря. Эрик хотел бы…

— Не надо мне говорить о том, что он хотел бы, чтобы я продолжала жить дальше. Не впутывай его в это, — говорю я.

Каждое сказанное слово будто пропитано ядом. Иначе у меня не получается.

— Значит, мы не можем его упоминать? Я не могу произносить его имя? Не говорить о том прекрасном времени, которое было? Он был частью и моей жизни тоже. Он был моим другом, и я тоже потеряла его. Я не могу переживать его смерть каждый раз, когда я прихожу к тебе.

— Тебе лучше уйти, — говорю я, присаживаясь на диван и зарываясь в подушки.

— Не делай этого, Холлин. Не отдаляйся от меня. Я пытаюсь помочь тебе.

— Ты не думала, что я не нуждаюсь в помощи? — бросаю я в ответ.

— А ты думала, что я тоже не хочу потерять своего лучшего друга? — отвечает она со слезами. — Эрик умер. Не ты. Ты стала другой, и я понимаю это. Я не могу представить, как тебе плохо. Но я уже потеряла Эрика, я не хочу потерять и тебя.

Мэтт появляется рядом, обнимая ее.

Успокоившись, она продолжает:

— Я люблю тебя, Холлин. Как сестру. Мы прошли через все вместе. И в день моей свадьбы я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Была подружкой невесты. Но я знаю, что этого не будет, пока ты не отпустишь это и снова не начнешь жить.

Взяв Мэтта за руку, она наклоняется к нему и продолжает:

— Сейчас идет подготовка к свадьбе. И я хочу, чтобы ты была с нами.

Я не отвечаю ей, просто киваю. Не уверена, что сказать или сделать.

— Пожалуйста, хотя бы подумай об этом. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, что можешь позвонить мне в любое время.

Это правда. В течение первых трех месяцев после того как умер Эрик, я звонила ей посреди ночи, мое сердце болело от горя. Я прижимала фото Эрика к груди и плакала без остановки. Она приходила и обнимала меня, пока я не засыпала.

— Пока, Холлин, — с грустью в голосе говорит Мэтт перед тем, как закрыть дверь, оставив меня в одиночестве снова. Снова, точно так же, как и в предыдущие чертовы ночи.

Звуки их шагов исчезают в коридоре. Брошюра, оставленная Амандой, прожигает дыру на моем журнальном столике, прося открыть ее.

Начать жить. Это возможно?

Я была замужем за Эриком в течение года и одной недели, пока он не погиб во время рабочей тренировки. Огонь убил его.

Год и неделя — все, что у меня было. Год и неделю я называла его своим мужем, а он называл меня женой. Столько было времени, чтобы насладиться браком. Один год и неделя, чтобы я растворилась в этом человеке, который так легко украл мое сердце.

Я не думаю, что можно снова начать жить. Наслаждаться такими незначительными вещами, как красивое голубое небо Колорадо. Или запахом свежей чашки кофе, приготовленного так, как тебе нравится. Или радоваться звуку смеха ребенка. Это все уныло. Серо. Обычно. Безжизненно.

Безжизненно.

Хотя у нас было так мало времени вместе, жизнь без него — не жизнь.

Я снова чувствую печаль, которая опять бросает меня в порочный круг депрессии. Взглянув на кресло Эрика, я иду в свое убежище, зарываясь в подушки. Эта безопасность — теплая и знакомая — то, что мне нужно. Чтобы Эрик обнял меня.

Запустив Voxer на телефоне, я открываю наши беседы, и слушаю последние сообщения, которые он мне отправлял, теряясь в воспоминаниях.

— Тростинка, ты не поверишь, кого я видел в King Soopers¹¹, пока выбирал гуакамоле. Чейза Стайлза из «Колорадо майнерс». Угадай, что было в его тележке? Тампоны, яблочный сок и коробка замороженных чизбургеров из White Castle¹². Как думаешь, он не разозлится, если я поменяю его сок на Ecto Cooler¹³?

— Не забудь положить белье в сушилку, мне нужны мои русы, хоть ты и думаешь, что я могу ходить без них. Но мне надо держать свои яйца в тепле, если мы хотим иметь детей.

Я начинаю плакать от звука его голоса, его шутливого тона, которым он разговаривал со мной. И как я замираю, просто слушая его. Я включаю другое сообщение, прижимая телефон к сердцу, представляя, что он рядом со мной.

— Иду домой. И тебе лучше быть в кровати голой, со стрелкой на твоей киске, которая говорит, что она принадлежит мне. У тебя пять минут.

Его властные прикосновения, с любовью.

Его безусловная любовь, которую я не заслужила.

Его улыбка, опьяняющая и очаровательная.

Он был для меня всем.

— Я больше чем уверен, что я только что увидел, как наш сосед Боб Джонс выгуливает курицу. Я не шучу. Давай проверим позже. На этот раз я нанесу боевой раскрас, если ты обещаешь не пытаться снова разрисовать мой член. Он будет в штанах, поэтому ему не нужна маскировка.

Его юмор. Его глаза. Его щетина. Его губы.

То, как он заставлял меня улыбаться, несмотря на мое настроение.

Все, что у меня осталось — это слабый запах на его одежде, сообщения на моем телефоне и выцветшие фотографии в моем альбоме.

Взявшись за воротник рубашки, я подношу его к носу и вздыхаю, вспоминая мужчину, который должен был быть моим всегда, и все еще живущий в моей памяти.

Но, к сожалению, память о нем со временем слабеет. Его запах исчезает, его смех стихает, и его теплые объятия растворяются, и я чувствую холод.

То, что должно было быть любовью, было легко сломано. Сломано и потеряно.

На мои щеки и рубашку падают слезы, с грустью и болью, из-за потерянных воспоминаний.

Это вся моя, ничем не наполненная, жизнь.

Я теряюсь в своей печали, когда мой телефон подает звуковой сигнал о сообщении. Сквозь слезы я смотрю на текст.

Аманда: Я люблю тебя, Холлин. Какое бы ты решение не приняла, я всегда буду с тобой. Позвоню завтра.

Бросив телефон на журнальный столик, я глубоко вздыхаю, пытаясь остановить слезы.

— Возьми себя в руки, Холлин. Я действительно больше не хочу быть этим человеком. Не хочу быть в таком состоянии. И не хочу снова разочаровывать единственного человека, который остался со мной, когда я оттолкнула всех остальных.

Я сажусь и убираю волосы с лица, посмотрев на брошюру, которую оставила Аманда.

Дорогая Жизнь.

Учим жить заново.

Готова ли я снова жить? Нет, но я не хочу потерять и Аманду. Я забираю брошюру и беру ее с собой в кровать, оставляя свой телефон и сообщения Эрика. Не сегодня. Я уже достаточно разбита. Я не засну от его голоса.

Остановившись в коридоре, я схватилась за стену, опустив голову. Думая о том, что не слышу голос Эрика в моей голове, когда закрываю глаза. Могу ли я это сделать?

Смогу я уснуть в тишине? Нет. Возвращаясь к журнальному столику, я откладываю брошюру и беру телефон, быстро открыв приложение Voxer, чтобы прослушать сообщение.

— Я люблю тебя, Тростинка. Никогда не забывай об этом.

Мое горло сжимается, ноги слабеют. Я падаю на пол, хватаясь за столик, рыдаю еще сильнее.

Начать жить.

Я не уверена, что смогу.

Джейс

— Поздравляю.

Пожилая женщина в розовом медицинском халате и маской, свисающей с ее шеи, передает мне крошечный сверток, из одеяла нейтрального цвета. Такой легкий и теплый.

Дрожащими руками, я беру шесть фунтов и две унции¹⁴ «любви моей жизни» и смотрю на нее.

Воздух покидает мои легкие, прежде чем я оглядываюсь и беру единственное, что может поставить меня на колени.

Маленькая девочка.

Маленький носик, красные щечки, закрытые глазки и прекрасные пухлые губки. Она такая маленькая, такая крошечная, такая невинная.

Она ничего не знает об этом мире. О трудностях, предрассудках, недостатках и возможностях. Но она будет знать одно — мою любовь к ней. По крайней мере, я надеюсь на это.

Я не знал, что можно кого-то так быстро и безоговорочно полюбить. Но сейчас, держа свою дочь, это произошло. Любовь.

Моя дочь.

Я не знаю, смогу ли когда-нибудь привыкнуть к тому, что она — часть меня. Что она всегда будет в моем сердце. Что бы ни случилось, она всегда будет занимать большую часть моей души.

Сдерживая слезы и сражаясь с комом в горле, я говорю тихо:

— Привет, малышка, — я вдыхаю. У меня не получается справляться с нахлынувшими эмоциями. — Ты такая прекрасная, такая крошечная, такая совершенная.

Я делаю глубокий вдох и немного отодвигаю одеяло, чтобы увидеть ее ручки. Я провожу пальцем по ее руке, удивляясь ее размеру по сравнению с моей. Как она сжимает мой палец своей ручкой. Я пропал. Здесь и сейчас.

Слезы текут по моему лицу, когда я смотрю на нее, запоминая этот момент.

— Ты станешь самой счастливой девочкой, — говорю я, слезы капают на ее одеяло. — Тебя будут любить, заботиться и защищать от всего плохого. Я не хочу, чтобы ты когда-либо испытывала боль или страдания. Я просто хочу лучшего для тебя, — я вытираю слезы. — Я буду любить тебя, так сильно, каждой частью себя. Я надеюсь, что ты знаешь это, малышка. Я действительно надеюсь, что ты знаешь, как сильно я тебя люблю.

— Мистер Барнс, — говорит медсестра, глядя на меня, сидящего в кресле.

Комната забита цветами и воздушными шарами, которые принесли мои друзья из команды. В последние два дня было много посетителей и пожеланий. Но сейчас — пришло время уходить.

Я киваю:

— Пусть Алекс и Джун заходят.

Я качаю свою дочь, тихо разговаривая с ней, когда дверь открывается снова. С лицами, полные надежды и радости заходят Алекс и Джун, взявшись за руки.

— Привет, дамы, — говорю я задыхаясь.

По лицу Джун текут слезы, ее рука прижата к губам, а Алекс крепко держится за нее.

Сделав глубокий вдох, я спрашиваю:

— Вы готовы встретиться с вашей девочкой?

У меня сдавливает горло на последнем слове, но я пытаюсь сохранить спокойствие. Они обе кивают, и с болью, и в то же время наполненностью в сердце, я передаю свою дочь ее новым родителям.

— Да, — говорит она с улыбкой.

Она протягивает руки, и я передаю ей ребенка, вместе со своим разбитым сердцем. Алекс обнимает Джун, и смотрит через плечо на свою маленькую девочку. Это так прекрасно — видеть, как две женщины осуществили свою мечту о полной семье.

Отступив назад, я наблюдаю за их искренней радостью. Видя их восторг, я знаю, что поступил правильно. Я знаю, что я дал им самый ценный подарок. Я знаю, что я дал моей девочке лучшее. Глубоко в душе я знаю, что принял правильное решение.

Этот ребенок будет любим. У нее будем дом. У нее будут возможности. У нее будет возможность расти и учиться, и стать тем, кем она захочет. У нее будут два родителя, которые могут дать ей все. То, чего не могу дать я.

Я воспитывался в приемных семьях. Я знаю, каково это — не иметь настоящих родителей, которые бы тебя любили. Я знаком с этим чувством, когда никто не поддерживает тебя. Никто не видит, как ты становишься человеком, каким должен быть.

Я не хочу для своей дочери такой жизни.

Учитывая мой образ жизни, я не смогу ей дать то, в чем она нуждается.

Я мог бы оплатить услуги няни, чтобы она воспитывала мою дочь пока я в разъездах. Но что это за жизнь? Это было бы эгоистично — оставить ее с собой, давая только половину семьи, которую она заслуживает.

Поэтому я искал двух человек, что могли бы дать моей дочери жизнь, которой она достойна. Я нашел Джун и Алекс через агентство по усыновлению, и сразу же проникся их историей, их семьей и жизнью. Они пытались сделать это в течение трех лет, дважды у них не получалось. Они уже были близки к тому, чтобы отказаться от поисков, но решили попытаться в последний раз. Тогда-то я и нашел их.

Что может быть лучше мамы? Две мамы. Это одна из цитат, которые были в письме. Я запомнил это. Как и фото Алекс и Джун на игре «Колорадо майнерс», одетых в футболки с моим номером. Скорее всего, это и не оставило меня равнодушным.

Когда мы впервые встретились, они не подозревали, что я был человеком, который исполнит их мечту. Для них это был шок. Но после этого мы сели и поболтали, как старые друзья. Я узнал о том, как они впервые встретились. Красивая и забавная история о совместной работе в магазине мороженого. Я видел фотографии их трех кошек и двух собак, которых они шутливо называли своей фермой. И я узнал об их трудностях, через которые они прошли в период процесса усыновления. О предрассудках, что однополая пара пытается взяться за воспитание ребенка. Это разбило меня на части, и я пообещал, что их поиски закончены. Чтобы они могли успокоиться и запасаться подгузниками, потому что их маленькая девочка скоро будет с ними.

Мы попрощались долгими объятиями, поблагодарив друг друга. Мы осознавали, что ребенок — это огромная ответственность. И что мы все сделаем все возможное, чтобы дать ей все, что ей нужно.

Сквозь слезы, Джун смотрит на меня с благодарностью:

— Джейс, она прекрасна.

— Она идеальна, — говорит Алекс, будучи более спокойной в их отношениях. Маленькая слеза течет по ее щеке.

— Спасибо, — говорю я, от неловкости не зная, как правильно ответить. — Ну, Трейси уже дала вам документы?

Алекс кивает, не отрывая глаз от ребенка.

— Все уже сделано, и уже поговорили с врачом.

— Ну, тогда она готова, — говорю я, снова чувствуя ком в горле.

Алекс встречается со мной взглядом и кивает:

— Она готова.

— Ладно, нужно ее переодеть. Вы ведь принесли для нее одежду?

— Да, — Джун передает ребенка Алекс и идет в коридор. Она приносит автокресло и серую сумку, в которой лежит все необходимое для новорожденных. Она выглядит немного неуклюже, неся все это. Так же, как и я.

— Хорошо, — я пытаюсь собраться, несмотря на боль в груди. — Вы уже выбрали имя?

Когда мы только встретились, я поинтересовался, есть ли у них какие-то имена на примете, но они так и не определились. Алекс отвела меня в сторону и сказала, что они держали имя в секрете, на случай, если я передумаю. Это было бы слишком разрушительно для Джун, пройти снова через это — выбрать имя для ребенка, который не будет ее.

В тот день я поклялся Алекс, что у Джун будет ребенок. И ничто не помешает.

Так и случилось.

С документами все дела улажены, Джун наконец-то стала мамой.

Черт, просто думая о том, что дарю этой женщине такой дорогой подарок, я чувствую головокружение.

— Мы уже выбрали имя, — отвечает Алекс с искренней улыбкой.

Прочистив горло, я спрашиваю:

— И как вы ее назовете?

Все в Джун источает материнство, и, отвлекая внимание от ребенка, она робко улыбается:

— Мы решили назвать ее Хоуп¹⁵. Потому что ты дал нам надежду, Джейс, — Алекс обнимает Джун, и я вижу самую прекрасную семью, стоящую передо мной. — Время было тяжелое, и ты это изменил. Ты дал нам то, за что мы никогда не сможем отплатить.

Я киваю, потому что мне сложно что-то сказать. Мы стоим в тишине какое-то время, пока я, прочистив горло, не говорю:

— Отлично. Вы не должны мне ничего, просто…— я вздыхаю. — Просто держите меня в курсе, присылайте фотографии, приходите на мои игры. Пожалуйста, просто сообщите ей, кто ее отец. Дайте ей знать, что я ее люблю.

Это все, чего я хочу. Чтобы она знала меня и решение, которое я принял для нее. Это было чертовски сложным решением в моей жизни.

— Ты всегда будешь частью ее жизни, Джейс. Это не изменится.

Чувствуя дискомфорт, я держу руки в карманах и неловко встаю. Мне уйти? Смотреть, как они одевают ее? Могу ли я попрощаться, прежде чем она начнет новое путешествие? Позволят ли они мне?

— Джейс, — говорит Джун. — Ты поможешь нам подготовить ее, прежде чем уйдешь?

— Конечно, — я улыбаюсь, не желая показывать слишком много эмоций.

— Вот, — она вручает мне сумку. — Там есть несколько нарядов, выбери один из них. Я начну ее раздевать, чтобы ты мог одеть ее.

Я провожу следующие несколько минут, выбирая цветочное платье, подходящий бант для волос и носочки. Джун и Алекс уложили ее на кроватку, покрытую розовым одеялом, которое сделала мама Алекс.

Хоуп извивается и тихо плачет, когда я просовываю ее крошечные руки через платье. Ее глазки все еще закрыты. Я просто хочу взглянуть. Я знаю, что она не запомнит это, в отличие от меня. Я хочу, чтобы она увидела меня, а не просто услышала.

Закончив одевать ее в платье, я перехожу к носкам, которые слишком велики для ее ножек. Затем я причесываю ее волосы, осторожно отодвигая их сторону, и аккуратно прикрываю одеялом, как говорит Джун.

Когда она полностью одета, я не могу оторвать взгляда от нее. Завернутая в одеяло, она выглядит как ангел.

Джун, Алекс и я обнимаем друг друга, сквозь слезы восхищаясь малышкой. Как Ребекка могла отказаться от нее?

Забавно, что такой маленький человечек может объединить трех людей. Я буду всегда разделять эту связь с Джун и Алекс. Это нельзя отнять. И пока я жив, я запомню этот момент. Где три человека заключили соглашение. И что бы ни случилось — Хоуп всегда будет на первом месте.

— Наверное, вам нужно идти, — говорю я. — Могу я подержать ее в последний раз?

— Разумеется, — говорит Алекс, шагая ко мне и передавая Хоуп.

Осторожно, она передает ее мне, ее вес такой легкий в моих руках.

Поворачиваясь, я смотрю на Хоуп, которой так подходит это имя.

— Привет, малышка, — мой голос ломается с каждым словом. Мое сердце разбивается с каждой секундой, которая подводит наше время к концу. — Я хочу, чтобы ты знала — ты самая счастливая девочка. У тебя две мамы, которые хотели тебя. Которые молились за тебя. Которые сделали все, что в их силах, чтобы быть с тобой. Ты не была для них неожиданностью, чем-то неудобным или каким-то риском. Тебя искали, мечтали, просили. Ты все, что они когда-либо хотели, что означает только одно. Дом, в котором ты вырастешь, всегда будет наполнен радостью, теплом и любовью. Всем тем, чего ты заслуживаешь.

Слезы падают на ее платье, и я пытаюсь стереть их, чтобы они не пропитали ее одежду.

— Я люблю тебя, Хоуп. Никогда не забывай. Я тебя отпускаю не потому, что не хочу тебя. Просто эта семья даст тебе то, чего не могу я.

Повернувшись, я замечаю, что Джун держит камеру и делает снимок. И я благодарен за то, что у меня есть эти последние мгновения с Хоуп. Глубоко вздохнув, я смотрю на нее, когда глаза начинают открываться. Ее крошечные глазки открываются на долю секунды, разрывая меня на части.

Я наслаждаюсь этим моментом, запоминая его.

Зрительный контакт.

В своей голове я говорю с ней, умоляя ее вспомнить меня. Узнать меня и поверить, когда говорю, что люблю ее.

Прижимая к себе, я целую ее в лоб, в последний раз вдыхая ее запах. И с тяжелым сердцем от своего решения, я передаю ее в руки Алекс и Джун.

Я чувствую подступающие слезы, и мое сердце отчаянно бьется. Я киваю, не зная, что могу сказать что-нибудь еще этим двум прекрасным женщинам.

Когда я иду к двери, Джун останавливает меня.

Алекс сажает Хоуп в автокресло, а Джун обнимает меня. Стоя на носках, она тихо и эмоционально шепчет мне на ухо:

— Она всегда будет знать о твоей самоотверженности и жертве. Она всегда будет знать о твоей любви, и о том, как ты принял самое трудное решение в своей жизни. Поверь мне — она будет такой же бескорыстной, как и ты.

Прижавшись, она целует меня в щеку, а затем смотрит мне прямо в глаза, сжав руками мое лицо:

— Ты заполнил дыру в моем сердце, которая была у меня в течение долгого времени. Ты дал нам ребенка, Джейс. Я никогда не смогу показать тебе, насколько я благодарна. Все, что я могу сделать — это любить эту маленькую девочку, насколько это возможно. Спасибо. От всего сердца, спасибо.

И вот так просто, я чертовски разрушен.

Дейзи

— Чем-нибудь помочь? — спрашиваю я свою сестру Аманду, которая наклонилась над плитой к ее знаменитому соусу для спагетти.

— Не хочешь сесть за стол? Мэтт должен скоро прийти домой.

— Без проблем.

Я прыгаю с табурета у кухонного бара и иду к маленькому обеденному столу, рассчитанному на четырех человек. Я узнала в первый день, когда я переехала в их дом шесть дней назад, что Аманда любит салфетки, соответствующие столовым приборам. Я иду к столу у стены, и беру фиолетовые и зеленые салфетки с узором.

— Мэтт обычно работает так допоздна?

Мне все еще неловко вести разговор с моей сестрой, поскольку мы не проводили много времени друг с другом.

— Нет, не совсем. Во время бейсбольного сезона он работает немного дольше, чем обычно. Но поскольку сейчас не то время, то приходит домой довольно рано. Он позвонил и сказал, что ему нужно быть в больнице, чтобы поговорить с одним из его игроков.

— О нет, я надеюсь, что все будет нормально.

— Я тоже, — она мешает соус, прежде чем дотянуться до шкафа над ней и вытащить тарелки для меня, чтобы сервировать ими стол. — Ты разговаривала с бабушкой сегодня?

— Да.

Я сглотнула ком в горле, вспоминая ее наставления.

Ты должна начать жить.

Тебе нужно наслаждаться временем с сестрой.

Ты должна найти работу.

Ты должна общаться с другими.

Ты должна выходить в люди.

— Как она?

— Хорошо, — я беру тарелки и сажусь за стол. Подходя к ящику для столовых приборов, я продолжаю: — Она добилась прогресса. Ее левая рука может двигаться, но это все, что она может делать сейчас. На восстановление уйдет немало времени.

— Но в целом ей уже лучше?

— Ага, — я вздыхаю, положив столовое серебро. — Я знаю, что я говорила это не раз, но я действительно хочу поблагодарить вас с Мэттом за то, что вы меня приняли. На оплату бабушкиной больницы уходят все ее деньги. В общем, я очень ценю это.

Аманда подходит ко мне, улыбаясь. Она обнимает меня и говорит:

— Все для моей сестры, мы одна кровь. Я просто рада, что у нас есть теперь время, чтобы лучше узнать друг друга.

— Я тоже. Но, иногда, я чувствую себя плохо. Я чувствую, что я вторгаюсь в твою новую жизнь.

— Все в порядке, даже не беспокойся об этом. Мы с Мэттом были вместе слишком долго, ты ничему не мешаешь.

Она отстраняется и смотрит мне в глаза:

— Я хочу кое о чем поговорить с тобой.

— Ладно, — подозрительно отвечаю я, не зная, о чем она хочет поговорить.

— Я думала о нашем вчерашнем разговоре. О возможности для тебя выйти из зоны комфорта и узнать жизнь.

— Точно, — это правда. Несмотря на то, что я в ужасе. Но это — может быть прекрасной возможностью заново открыть себя и вырваться из моей оболочки.

— Я договорилась, — говорит она с волнением. — Моя подруга Холлин на следующей неделе присоединяется к программе «Дорогая Жизнь». Ее цель — помочь справиться с тем, что мешает тебе в жизни, вырваться на свободу и двигаться вперед. Отпустить прошлое, осознать ошибки, неудачи, недостатки, потери и научиться жить снова. Я не знаю, — она пожимает плечами, — думаю, это будет неплохо для тебя. Давай я покажу тебе сайт. — Аманда открывает свой iPad и начинает печатать в браузере. Два слова будто ударяют меня.

Обрести свободу.

Ни в коем случае, моя бабушка не ограничивала меня. Она обеспечила меня, воспитала и дала мне прекрасную жизнь. Но это нечто большее. Я уже поняла это за несколько дней пребывания с Амандой.

Во-первых, есть любовь. Настоящая любовь. Не любовь в фильмах, которые я смотрела всю свою жизнь. Реальная любовь между двумя людьми. Со страстью, недостатками и достоинствами.

Я хочу этого.

Существует целый мир, которого я не знаю. Мир, за пределами того места, который я называла своим домом. Есть еда, которую я хочу попробовать. Места, которые хочу увидеть. Люди, которых я хочу встретить. Но я не знаю, как это сделать.

— Вот.

Аманда вручает мне планшет и возвращается к перемешиванию соуса.

Я смотрю на сайт с яркими цветами и фотографиями людей, смеющихся и улыбающихся. Каково было бы быть одним из этих людей? Иметь друзей, быть с кем-то в подобных отношениях.

— Не знаю, — говорю я нервно. — Похоже, это для людей, переживающих трудное время.

— Программа для всех, — говорит она успокаивающе. — Каждый может вступить туда, чтобы изменить свою жизнь.

— А что по поводу работы? У меня нет денег. Я не могу постоянно надеяться на тебя.

— Мне ничего не надо, — Аманда оборачивается и вручает мне конверт, который был на стойке. — Ты должна была получить это три недели назад, когда тебе исполнилось двадцать один год.

Перевернув конверт, я вопросительно смотрю на Аманду:

— Что это?

Она кивает на конверт.

— Открой его.

Я открываю его и вижу чек с моим именем. На нем сумма за пятьдесят тысяч долларов. С удивлением я спрашиваю:

— Что это?

— Я тоже получила такой, когда мне исполнилось двадцать один. Судя по всему, наш отец решил открыть нам счет, когда мы были младше.

— Это мое? Все это?

— Да, милая.

— Но у меня никогда не было денег до этого, — говорю я растерянно.

Аманда посмеивается, когда открывается дверь дома.

— Похоже, нам нужно открыть банковский счет.

— Думаю, да.

Я сижу за барной стойкой, глядя на мой чек, когда Мэтт выходит в кухню. Его галстук ослаблен на шее, а рукава рубашки закатаны.

— Какой чудесный день, — говорит он с сарказмом, заглядывая в холодильник.

Он вытаскивает контейнер с молоком, и, взяв из шкафа над холодильником коробку с белковой смесью, высыпает ее в молоко.

— Эй, мы собирались поесть, — говорит Аманда недовольно.

— Не беспокойся, милая, я тоже. У меня около ста пятидесяти калорий, которые мне еще нужно сжечь.

Мэтт пытается набрать массу еще до свадьбы. Его план состоит в том, чтобы набрать вес и мускулы, и это за два месяца до нее. Аманда думает, что это смешно, так как у него тело как у Зака Эфрона¹⁶. Сейчас я знаю, как он выглядит благодаря Google.

Все еще думая о возможности присоединиться к программе, которая поможет мне узнать новое, я спрашиваю Мэтта:

— Плохой день?

Он качает головой:

— Нет. Просто слишком дерьмовый день.

Прочистив горло, Аманда спрашивает:

— Все в порядке с твоим, ну, игроком?

— Нет. Но я разговаривал с Хэлом, главным менеджером и одним из игроков.

Мэтт смотрит на меня, пытаясь быть осторожным:

— Он собирается вступить в программу «Дорогая Жизнь». Он некоторое время думал об этом. И мы все согласны, что это может быть хорошо для него. Руководство готово принять любое расписание этой программы. Мы просто хотим, чтобы его состояние улучшилось.

— «Дорогая жизнь»? — спрашиваю я. — Возможно, что и я присоединюсь к этой программе.

— Правда? — спрашивает он удивленно.

— Да, — я пожимаю плечами. — Думаю, это будет хорошим началом.

— Я ей предложила, — говорит Аманда. — Холлин тоже собирается это сделать.

— Ты просто мастер по этой части, — улыбается Мэтт.

Выключив плиту, Аманда качает головой.

— Нет, я только что услышала об этом.

Ее тон заставляет меня поверить, что, вероятно, она сама все решила. Я ненавижу тот факт, что не знаю свою сестру так хорошо, чтобы понимать ее. Я это исправлю.

Глядя на планшет, я читаю о программе. Там говорится о написании писем, выражении чувств, о том, что нужно показать себя настоящим, выпустить своих внутренних демонов и посмотреть в лицо своим страхам.

Это, может быть, именно то, что мне нужно. По крайней мере, я надеюсь. Потому что сейчас я ничего не знаю об этом мире, кроме того, что говорила мне бабушка.

Уже через несколько дней рядом с Амандой и Мэттом, я поняла, насколько я была защищена. Я всегда была счастлива, ни разу не чувствовала пренебрежительного отношения. Но, опять же, это могло быть по той причине, что я не знала, чего мне не хватает.

И по части парней, я пропустила многое. Телешоу запудрили мне мозги, не говоря о журналах со сплетнями. И да, я только что впервые получила мобильный телефон. Без понятия, как это работает. Как будто весь мир на ладони.

Я не обвиняю свою бабушку в такой защите.

Я знаю, что она научила меня тому, что она знала. Но теперь, когда я живу с Амандой и вижу столько возможностей, — я хочу воспользоваться этим. Я хочу учиться, я хочу чувствовать себя свободно. Я хочу жить.

А «Дорогая Жизнь» звучит так, как будто может помочь мне просто сделать это. Вместе с чеком от моего отца.

Это забавно. Когда одна дверь закрывается, открывается другая.

Картер

Все это мой гребаный кошмар. Буквально, Бог будто выжил из ума и отправил меня в эту группу «полюби себя». Полный отстой.

По словам моего дяди, я виноват в том, что пил хреновый кофе и был в кругу «несчастных душ». Я так не думаю.

У меня в списке не особо много людей, которых я виню.

Во-первых, мой долбанутый дядя. От его бдительного и удушающего взгляда практически невозможно вырваться.

Во-вторых — Саша. Злая сука, которая украла все мои деньги. И если честно, часть моего сердца. Но я не собираюсь вдаваться в эту сентиментальную хрень прямо сейчас.

В-третьих, у меня есть Райан, который виноват в том, что мешался под ногами во время готовки. Что привело к драке на кухне, хотя я неоднократно его предупреждал. Но он не слушал, поэтому я выбил из него все дерьмо. У него неплохой удар правой, поэтому пару раз я тоже получил.

И, в-четвертых, последний гвоздь в моем гробу, в котором я сейчас лежал, принадлежит Холлин, моей коллеге. Требовательной официантке с ярко-рыжими волосами. Она предложила эту проклятую программу моему дяде, который сразу же подхватил эту идею.

Вчера меня привели в его офис и предложили две варианта: я могу либо присутствовать на этой программе «Дорогая жизнь», чтобы, как сказал мой дядя, понять представление о жизни. Либо я могу продолжить работать в ресторане, добавив еще три года к моему «приговору», чтобы компенсировать ущерб, нанесенный во время драки.

Еще три года.

Нет.

Еще три года в аду, в котором я уже живу, похоже на пожизненное заключение. Вот почему я здесь. Участвую в позорной программе «Дорогая жизнь», где собрались все отбросы Денвера, что вызывает во мне злость и ненависть.

Когда я только приехал, я заметил Холлин, которая раздраженно махнула мне рукой. Я не хотел с ней говорить, потому что она является одной из причин, по которой я здесь. Я проигнорировал ее и схватил кофе. Лучше бы я этого не делал, потому что это был хреновый кофе.

И, прежде всего, я должен был отодвинуть свою жизнь подальше, когда вошел в этот влажный церковный зал. Да, мне пришлось не только подписывать документ о неразглашении. Но также о том, что я буду присутствовать на каждой встрече. Следовать правилам и писать письма. А если нет? Эта бесплатная программа, но в случае моего ухода, мне нужно передать одну тысячу двести тридцать два доллара в церковь, в которой мы встречаемся. Не имею представления, откуда они взяли это число. Теперь я не могу уйти. У меня нет возможности заплатить. А еще — потому что это означало бы еще три года у моего дяди. Как моя жизнь перевернулась вверх дном так быстро?

Как мне сказали, суть с деньгами заключается в том, чтобы участники серьезно отнеслись к правилам программы. Я буду проходить это, считая дни до завершения.

Выбросив кофе, я сажусь в круг — убейте меня — и смотрю на мои переплетенные руки. Поначалу я был замкнутым, уткнувшись в свой телефон. Разумеется, вы догадались, что они забрали наши телефоны, когда мы впервые сюда попали? Да, как я и говорил, чертов кошмар.

— Здесь занято? — слышу я слабый голос рядом со мной.

Оглянувшись назад, я вижу белокурую девушку, на которой кофта с узорами в виде снежинок, украшающими ткань. И непонятного вида комбинезон. М-да.

Заняты не все места, и она могла бы выбрать другое. Но я думаю, что лучше сидеть рядом с ней, чем задыхаться рядом с грузным существом, помечающим свою территорию сахарными пакетиками.

— Не-а, садись, — говорю я, кивая в сторону стула.

— Спасибо, — она садится, и, повернувшись ко мне, протягивает руку. По ее поведению я бы сказал, что она общительная. Но ее рука дрожит, и думаю, что это все ново для нее. — Я Дейзи.

Дейзи. Ага, это имя идеально ей подходит. Ее невинность выдает милая улыбка, румяные щеки и большие голубые глаза. Она смущена. Кстати, она одета как семидесятилетняя женщина и нервно дергается. Я предполагаю, что она больше, чем просто застенчивая.

Она выглядит милой. Несмотря на неподходящую одежду и обувь на ее ногах, у нее очень красивое лицо, сильно контрастирующее с мрачными и грубыми чертами Саши.

И в то время как Саша выглядит вызывающе, Дейзи не проявляет никаких признаков уверенности, и по ее поведению можно сказать, что она на нервах.

Интересно, для чего она здесь.

Нет, не важно.

Я здесь не для того, чтобы подружиться или интересоваться проблемами других людей. Я здесь, чтобы послушать, сделать минимум действий и уйти. Мне не надо знать, для чего она здесь.

— Привет, — я киваю, не желая говорить.

— Привет, — отвечает она неловко.

Я сжимаю губы, и, кивнув, отворачиваюсь. Ладно, это действительно неловко.

— Картер, я удивлена видеть тебя здесь, — говорит Холлин, направляясь в мою сторону. Ее ярко-рыжие волосы лежат на плечах.

Я думал о том, чтобы встречаться с ней, прежде чем начал с Сашей. Но когда узнал, что она занята, я держался на расстоянии. А потом, когда она потеряла мужа, отдалился еще больше. Не только потому, что она горевала, а потому, что она превратилась в злобную стерву.

Я терпеть не могу эту женщину. И знаете что? Это взаимно. Может быть, это сочетание неустойчивых людей, которые собираясь вместе, делает нас довольно взрывоопасными. Мой дядя поставил нас работать в одни смены, и, если нужно, мы пересекаемся как можно реже. Я не знаю, почему он держит ее. Мое предположение: он жалеет ее.

— Ты знаешь почему я здесь, — отвечаю, когда она садится рядом со Снежинкой, которая дергает ремешки своего комбинезона.

— Не думала, что твой дядя выполнит свою угрозу, — отвечает она, отчего Дейзи чувствует себя неловко.

— Да херня, — я начинаю злиться. — Ты ради прикола предложила эту программу, чтобы просто побесить меня. Мне просто интересно, почему ты это делаешь?

— Если все заняли свои места, я хотела бы начать, — говорит дама из регистрации, прерывая беседу между Холлин и мной.

Холлин, наклонившись и встречаясь со мной взглядом, произносит:

— Просто держись подальше от меня.

— Легко. Мне бы не хотелось отравиться ядом, который исходит от тебя.

Холлин закатывает глаза, и, откинувшись назад в кресло, скрещивает руки.

Снежинка стучит ногами по полу, ее руки на бедрах. Она нервно трет их, когда говорит растерянно:

— Похоже, что вы друг друга знаете.

— Какая наблюдательность, — бормочу я с сарказмом.

Я смотрю на рядом сидящего со мной мужчину в бейсболке и очках. Его довольно широкое тело занимает много места между нашими стульями, поэтому я подвигаюсь ближе к Дейзи.

— Добро пожаловать. Я Марлен, и я буду с вами во время всего курса. Под вашими стульями вы найдете пакеты с инструкциями для каждого из вас. Эти материалы помогут вам в этой программе в течение следующих нескольких месяцев. Там вы найдете ручки, бумаги для писем, конверты и брошюру с заданиями. Пожалуйста, не теряйте эти материалы и не отдавайте другим. Они только ваши.

Все наклоняются, чтобы взять их. Поэтому я делаю то же самое. Потому что, черт возьми, я хочу знать, какую бесплатную ручку я получу. Да, это сарказм.

— О, какие прекрасные канцелярские принадлежности, — воркует Снежинка рядом со мной, проводя рукой по блокноту, найденному в пакете. Этот пакет полон счастья.

— Поскольку у нас такая большая группа, мне нужно вас разделить, — так, а это уже не очень. — Я вас разделю на группы поменьше.

К моему страху, Марлен начинает группировать всех, кто сидит рядом. И я понимаю, что я буду в группе не только со Снежинкой, но и с Холлин.

— Вы вчетвером, — говорит Марлен, указывая на меня, на рядом сидящего парня, Дейзи и Холлин.

Да, это полный отстой.

— Теперь, в ваших группах, сядьте в круг и представитесь. Пожалуйста, помните о соглашениях о неразглашении, которые вы подписали. Будьте дружелюбны, ваша группа также будет вашей группой поддержки.

Зашибись.

Слышится скрежет стульев, когда каждый делает свои круги. Я не двигаюсь, потому что я — мудак, и заставляю всех образовывать круг вокруг меня. Мы неловко смотрим друг на друга в ожидании, кто начнет. Все, кроме парня в бейсболке, который, похоже, не хочет ни с кем контактировать, так же, как и я.

— Думаю, я могу начать, — говорит Снежинка, нарушаю тишину. — Привет. Я Дейзи. Должны ли мы сказать, почему мы здесь?

Марлен отвечает:

— Это полностью зависит от вас. Как вам будет удобно.

— Ох, — Дейзи поворачивается к нам, сложив руки на коленях. — Ну, я здесь, чтобы начать новую главу своей жизни.

Точно. Любой мог бы сказать, что они здесь, чтобы начать новую главу. Но я не буду называть ее, потому что я буду использовать ту же самую хрень. Ключ к прохождению этой программы — притвориться.

Оглядываясь, Холлин указывает на себя и спрашивает:

— Моя очередь?

Мы не отвечаем, поэтому она садится в кресло и говорит:

— Я Холлин, — мы ждем, когда она продолжит, но этого не происходит. — Вот. Я Холлин. Идем дальше.

Краем глаза, я вижу, что Снежинка краснеет. Неужели ей стыдно за то, что она сказала о причине своего нахождения здесь, когда Холлин этого не сделала?

Взглянув из-под козырька своей бейсболки, незнакомец оглядывает нашу группу. Я узнаю его до того, как он произносит свое имя.

Джейс, чертов, Барнс. Шорт-стоп «Колорадо майнерс». Неудивительно, что они заставили нас подписывать соглашения о неразглашении.

— Привет. Я Джейс, и я… — он тянется к своей бейсболке, явно испытывая неудобство. — Сейчас у меня не самый удачный период, и я хочу исправить это.

Явно чувствуя себя не в своей тарелке, он наклоняется вперед, скрестив руки, локтями опираясь на ноги, и опустив голову.

Я прожил в Денвере всю жизнь. Я стал фанатом местных команд, и «Колорадо майнерс» была одна из них. Я смотрю столько игр, сколько могу. И интересуюсь командой до такой степени, что я знаю неловкую информацию об игроках. Я знаю, что Джейс — простой, веселый парень. Он — шутник, и казался непринужденным в своих интервью. Однако, это не тот Джейс, которого я вижу сейчас. Джейс, сидящий рядом со мной, выглядит измученным.

Что с ним могло произойти?

— Твоя очередь, — грубо обращается ко мне Холлин.

Ее руки скрещены на груди.

Ссутулившись, я небрежно отвечаю:

— Я Картер, и я не могу дождаться, когда начну писать эти сраные письма.

Краем глаза, я замечаю, что Джейс кивает, слегка посмеиваясь. Холлин и Снежинка выглядят не особо довольными от моего комментария. Дейзи выглядит так, будто хочет спрятаться в своем комбинезоне.

— Надеюсь, вы успели познакомиться, — говорит Марлен, хлопнув в ладоши. — В течение следующих нескольких месяцев вы будете проводить время вместе, поддерживая и направляя друг друга.

— Прекрасно, — Холлин бормочет под нос, оглядывая меня.

Я чувствую то же самое, сестра.

Марлен сжимает руки перед собой и говорит:

— Мы все здесь по какой-то причине. Хотите ли вы поговорить об этом сейчас или нет, зависит от вас и вашего уровня комфорта. Но вы здесь, чтобы внести изменения. Научиться чему-нибудь новому. Признать свое прошлое и создать новое будущее.

Господи, это не интересует меня.

Следующие полчаса Марлен объясняет основные правила программы. Что мы должны ожидать и что от нас ожидается. Будет ряд проблем, которые мы должны решить и написать об успехе. И мы обязаны присутствовать на всех встречах.

Марлен продолжает:

— Цель этой программы — решить, что вам дала жизнь. Карты, которые вы получили. Она создана не для того, чтобы жаловаться на то, что вы переживаете, а для того, чтобы принять и максимально использовать всю свою жизнь. Жизнь, цель которой — доказать ваше существование.

Она останавливается и оглядывает комнату. Подчеркивая свои слова, она повторяет:

— Доказать свое существование. Это ваш новый девиз. Что вы сделали сегодня, чтобы доказать свое существование? Что вы сделаете завтра, чтобы доказать свое существование в этом мире?

Доказать свое существование. Разве это не иронично.

Это то, что я стараюсь делать. Но мой дядя делает это практически невозможным с его низкой зарплатой и контролем. И спасибо Саше…

— Ежедневно доказывать свое существование — не значит совершить какой-то большой поступок, или достигнуть цели. Речь идет о мелочах. О том, чтобы встать с постели, быть в хорошем настроении и максимально использовать всю жизнь. Сегодня вы доказали свое существование, придя сюда. Вы пришли в неизвестность, встретив новых людей. Завтра это может быть что-то простое, как написать письмо к жизни. Доказательство вашего существования состоит в намерении сделать еще один шаг к вашим целям, — оглянув комнату, и сложив руки перед собой, я посмотрел ей в лицо. — Я знаю, почему вы здесь. Я знаю, как вы проходите эту борьбу. Депрессию, в которой вы можете быть, или нервничаете перед неизвестностью.

Марлен смотрит на Дейзи, а затем снова обращается к комнате:

— Независимо от того, что привело вас сюда сегодня, знайте — вы не одни.

Рядом со мной Снежинка кивает головой, как будто то, что говорит Марлен, проникает ей прямо в душу. Ага, она хочет начать новую главу в своей жизни. Несмотря на то, что я не хочу быть эмоционально вовлеченным во что-либо, мне все же интересно. Какие у нее мысли? Что бы ни повлияло на нее, не может быть настолько сильным. Она выглядит слишком простой и защищенной, чтобы испытать настоящие потрясения.

— Сегодня речь не идет об исправлении чего-либо, — Марлен говорит, расхаживая по комнате, ее трехсантиметровые каблуки стучат по лакированным полам. — Сегодня речь идет о скорби. О том, почему вы здесь, и злитесь на это. Сегодня — один день в этой программе, что вы можете сердиться. Выплеснуть всю вашу боль через письма.

Она хлопает в ладоши, создавая эхо, когда добавляет:

— Пришло время для печали. Оставьте все это на бумаге. Возьмите этот момент и отпустите заботы, страхи, своих демонов. Потому что цель этой программы — двигаться дальше, создать заново. Но вы никогда не сможете по-настоящему и свободно двигаться дальше, пока не почувствуете свой гнев. Пусть ваш гнев поглотит вас, а затем напишите про это, пропустите через бумагу. Не торопитесь. Когда вы закончите, бросьте свои письма в ящик перед вами.

Что? Мы не храним письма? Кто захочет, чтобы какой-то случайный человек читал твои письма? И кто, черт возьми, должен их читать?

— Не беспокойтесь, — продолжает Марлен. — Ваши письма никто не тронет. Они запечатаны вами и останутся в том же состоянии.

Ну, это не так страшно. Спасибо бл*дь.

— Остаток вечера вы можете поговорить с вашей группой или просто написать свои письма. В любом случае, я хочу, чтобы вы выпустили весь ваш гнев, который вы держали в себе. Пожалуйста, не забудьте посмотреть ваши задания на предстоящие недели и быть готовыми к следующей встрече. Если у вас есть какие-либо вопросы, у вас есть моя контактная информация в папке.

Марлен склоняется к своему столу, садится и начинает перебирать соглашения. Другие группы начинают тихо разговаривать, пока наша группа сидит молча.

— Могу я кое-что сказать? — говорит Снежинка, пока все мы смотрим на канцелярские принадлежности нейтрального цвета перед нами. Никто не отвечает ей, но мы обращаем на нее наше внимание. — Я действительно не взаимодействовала с обществом, поэтому это может быть не совсем комфортно. И я могу ошибаться, когда это скажу, но все равно попытаюсь.

Повернувшись к Джейсу, она говорит:

— Судя по тьме в твоих глазах, могу сказать, что ты действительно переживаешь что-то тяжелое. И Холлин, ты боишься, потому как ты закрыта.

Посмотрев в мою сторону, она говорит:

— И очевидно, что ты не хочешь быть здесь по неизвестной причине. Но я хочу здесь быть. Я хочу изменений, поэтому вместо того, чтобы нам всем дуться и закрываться, почему бы нам не заключить соглашение. Пусть эта программа будет нашим новогодним решением. Давайте держать друг друга в курсе и серьезно относиться к этой программе, потому что так мы можем хотя бы оценить необходимость чего-то изменить в наших жизнях.

Разве она не восхитительна? У девочки есть чему поучиться. Я только собираюсь сказать что-то язвительное, когда Джейс откидывается назад на стуле и кивает головой:

— Она права. Если мы собираемся быть здесь, давайте сделаем все возможное.

Да ладно, Джейс.

— Я в деле, — говорит Холлин, пожав плечами, выглядя немного возбужденной, но стараясь не показывать это.

Неудивительно, ей нравится следовать за другими.

Оглядывая круг, я спрашиваю:

— Это тот момент, где мы все кладем руки в середину и визжим от радости?

— Не будь мудаком, Картер, — ругается Холлин.

Я ухмыляюсь, кладя ручку к моим канцелярским принадлежностям.

— Да я просто спросил.

— Ну что, решено? — спрашивает Снежинка с надеждой во взгляде. — Мы сделаем это? В канун Нового года.

— Да, — произносят Холлин и Джейс одновременно.

Все поворачиваются ко мне, ожидая моего ответа. Зная, что у меня нет выбора, я соглашаюсь.

— Полагаю, что так.

— Ура! — Снежинка радуется, а затем вытаскивает свой мобильный телефон. — Я получила его недавно, поэтому не знаю, как им пользоваться. Давайте обменяемся номерами, а затем напишем наши письма.

Да ну нахер.

Теперь я понял, что работа на моего дядю была адом.

***

Дорогая жизнь,

Пришло время для скорби. Что это вообще значит? Как будто мне не разрешалось горевать раньше? Я в этом состоянии почти два года.

Пришло время быть безумным. Ну, слишком поздно для этого. Я уже сошла с ума. Почему ты спрашиваешь, Жизнь? Давай посмотрим. Я была замужем за любовью всей своей жизни в течение года. Год, прежде чем ты забрала его. Прежде чем твоя превосходная схема дерьмовых планов забрала мое сердце и разорвала его пополам.

Это справедливо? Разве это правильно, что насильники, убийцы и плохие люди ходят по этой земле. А такой человек как мой муж, который помогал людям, и ты позволила ему умереть? Ты забрала его. Скажи, пожалуйста, разве справедливо? О, ну, разумеется, мой сосед-извращенец ежедневно питается «Rice-a-Roni»¹⁷, потому что он не может позволить себе ничего другого.

Да, спасибо, Жизнь, ты точно знаешь, как быть справедливой. Превосходно, можешь похвалить себя… спасибо.

С уважением, Холлин.

***

Дорогая Жизнь,

Боже, я никогда не писала тебе письма раньше, так что сначала мне может быть немного неловко. Хм, если ты не знаешь, я Дейзи. Бабушка воспитала меня и научила всему, что я теперь знаю. Спроси меня о мюзиклах, давай. Я взорву твой разум своими знаниями. Но когда дело доходит до того, чтобы быть общительной и «продвинутой», черт возьми, я далека от этого.

Я ничего не знаю, когда речь идет о современной жизни. Компьютеры, мобильные телефоны, Panera¹⁸, тренажерные залы… Я понятия не имела об их существовании. Так много всего, чего я не знаю, и мне от этого грустно. Мне двадцать один год. Я никогда не пробовала алкоголь, у меня никогда не было друзей, кроме бабушки, и я никогда не знала, что значит держать за руку человека.

Я — отшельник, потерянная душа в море современного мира.

Жизнь, ты укрыла меня, и мне этого было достаточно. Я хочу быть частью мира сегодня. Сегодня я стану частью мира. Прощай прошлое, привет будущее!

С уважением, Дейзи.

***

Дорогая жизнь,

Мне нечего сказать, я почти ничего не чувствую, не могу ничего делать. Сейчас я просто опустошен. Нет сердца, нет души, нет почвы под ногами.

Ты подарила мне дочь, ДОЧЬ. Маленькую девочку, полную такой любви, что у меня сердце истекает кровью, просто думая о ее ручке, которая так недолго обнимала мой палец.

Но я не был готов. Я не мог дать ей то, что ей нужно. Я не мог быть родителем, которого она заслуживает, поэтому я ее бросил. Я отпустил ее. Я доверил ее двум женщинам, надеясь и молясь, чтобы они позаботились о ней.

Я знаю, что так и будет. Но это сильно меня раздражает. Зная, что я не могу быть тем, кто целует ее перед сном, тот, кто расчесывает волосы утром, или тот, к кому она будет прижиматься, когда устанет. Я никогда не стану этим человеком. Вместо этого я буду смотреть на нее издалека. Не участвуя, а только наблюдая.

Жизнь, ты дала мне дочь, когда я не был готов.

Джейс.

***

Дорогая жизнь,

Пошла ты.

Картер.

Шаг 2: Отпустить

Джейс

Десять непрочитанных сообщений прожигают дыру в моем телефоне.

Десять сообщений с фотографиями.

Десять сообщений, которые я не собираюсь просматривать в ближайшее время.

Но я не могу заставить себя их удалить. Не тогда, когда я так отчаянно хочу их посмотреть.

Что это за безумное состояние? Я хочу посмотреть фотографии, но я отказываюсь на них смотреть? Уверен, что «Дорогая Жизнь» не поможет мне разобраться в этом. Никто не поможет.

И все же, я смотрю на сообщения Джун с фотографиями Хоуп в телефоне. Я бы хотел, чтобы она перестала их отправлять, но есть соглашение, которое мы заключили. И я больше думал о ней, чем видел.

Я не заслуживаю этой привилегии, хотя я знаю, что она в хороших руках.

— Эй, ты собираешься съесть это? — спрашивает Итан, находясь у меня на кухне, и обнюхивая коробку из-под пиццы, которую он только что вытащил из холодильника.

— Нет.

Подглядывая, он машет руками.

— Никаких оливок, — откусив кусок холодной пиццы, он спрашивает. — Как твои занятия прошлым вечером?

— Это не занятия.

— Ладно. Как все прошло?

— Отлично. Не совсем уверен, как это поможет.

С набитым ртом, Итан падает на диван рядом со мной, и, сдвинув подушку, спрашивает:

— Почему ты так думаешь?

Я пожимаю плечами. Я ушел с той встречи, чувствуя себя в таком же подавленном состоянии, как будто ничего не изменилось. Я знал, что ничего не меняется сразу, но я думал, что мне будет немного легче. Как будто мир не пытается похоронить меня заживо.

Я ничего не чувствовал.

На самом деле, это неправда.

Когда я вернулся домой после написания письма, я чувствовал себя злым, безумным, обиженным на весь мир. На жизнь. И спустя несколько дней я чувствую то же самое. Размышлять о своих чувствах, не помогает. Это держит меня, будто я нахожусь в чертовом ящике, из которого не могу найти выход.

— Просто чувствуй себя иначе, — он дразнится. — Иди в ногу со своим поколением¹⁹.

— Ну и что это значит?

Он откидывается на диван и, указывая на меня наполовину съеденной пиццей, говорит:

— Когда дело доходит до противоположного пола, мгновенное удовлетворение — это то, что нужно. Но когда у тебя есть проблемы, не так просто быстро их решить. Особенно с той, с которой ты столкнулся, — наклонившись вперед, он говорит с серьезным выражением на лице. — Мужик, ты отказался от своего ребенка.

— Знаю, — я провожу рукой по волосам. — Я знаю, что сделал. Не нужно мне напоминать.

— Может быть, — положив пиццу, он подходит ко мне. — Джейс, то, что ты сделал — самая большая жертва, которую может сделать человек. Ты должен дать себе время.

— Это не так просто. Хотел бы я просто забыть все, но это невозможно. Каждое утро, когда я просыпаюсь, кажется, что на мою грудь давит трехсотфунтовый человек, который не дает мне дышать. И когда я встаю с постели и сталкиваюсь с реальностью, я вижу людей, у которых есть дети. Ты их не замечаешь, пока не потеряешь своего. Это каждый раз убивает меня. Видеть, как они гуляют с ними, заставляют их смеяться. Похоже, что в этом городе у всех дети, и это превращает мою жизнь в ад. Это пытка, — я поднимаю руки, указывая на свое окружение. — Такая жизнь — пытка.

Я никогда не думал, что буду испытывать подобную боль.

— Черт, прости. Я не могу представить каково тебе.

Звонок телефона отвлекает меня, прежде чем я могу ответить Итану. Вздохнув, я вытаскиваю его из кармана и вижу номер Джун. Почему она звонит?

— Это приемные родители Хоуп, — говорю я неловко.

Итан поднимает руки.

— Понял, ухожу. Позвони мне, если понадоблюсь. Ты знаешь, я рядом.

Я киваю и отвечаю на звонок.

— Привет Джун? Все в порядке?

— Да. Привет, Джейс, — я слышу ее тихий и слабый голос. — Я знаю, что должна звонить только по важным вопросам, — судя по всему, она плакала. — Но я должна была услышать твой голос.

— Ты можешь звонить мне в любое время.

Я не это имею в виду. Но в таких случаях я говорю все, чтобы попытаться улучшить ситуацию. Тот факт, что она звонит мне сейчас, держит меня на грани, так как моя жизнь разваливается с каждой ее фразой.

— Я ценю это, — говорит она со вздохом. — Я просто плохо себя чувствую, Джейс.

Это вызывает во мне панику.

Глубоко вдохнув, я спросил:

— Что происходит? Все в порядке с Хоуп? С Алекс?

— Ага, — ее голос становится тише. — Алекс на самом деле не знает, что я звоню тебе. Она была бы в ярости, но я должна поговорить с тобой. Я не могла перестать плакать. Не могу не думать о том взгляде, когда ты отдал нам Хоуп. Такое опустошение и это медленно съедает меня.

— Я с тобой, — отвечаю я искренне.

Я слышу напряженность в ее голосе. Слышу, как она плачет, и чувствую ее боль. Это та самая боль, которая была со мной последние несколько дней.

— Я забрала твоего ребенка, Джейс, — ее голос ломается. — Я стояла в этой больничной палате и отняла у тебя ребенка. Она не моя, а твоя. Я не могу… — ее боль убивает меня. — Я не могу быть такой матерью, какой ты хочешь. Той, которую она заслуживает. Она не принадлежит мне.

— Джун, прекрати, — говорю я вымученным голосом.

Глубоко вздохнув, я сдерживаю себя, чтобы не сказать то, что могло бы расстроить ее. Я должен успокоить ее. Не могу оставить в таком состоянии.

Я продолжаю:

— Помнишь первый раз, когда мы обедали вместе? Ты рассказала мне о том, что чувствовала при мысли о материнстве? О том, чтобы кого-то воспитать? Ты говоришь мне, что эти чувства изменились?

— Нет, — всхлипывает она.

— Тогда что поменялось? — слова оставляют чувство горечи. — Хоуп должна быть с тобой и Алекс. Если бы я так не считал, то никогда бы ее не отдал.

— Просто… — она останавливается, переводя дыхание. — Видя в тот момент твое состояние, это разбило меня. Я не могу выкинуть это из памяти. И каждый раз, когда я смотрю на Хоуп, все, что я вижу — это твои слезы и сожаление.

— Это не сожаление, — отвечаю я быстро, удивляясь признанию. — Я расстроен? Черт, да. Я просыпаюсь, ненавижу каждую часть своей жизни? Да, не буду лгать об этом. Но сожалею ли я, что помог тебе стать мамой? Сожалею ли я, увидев тогда радость на ваших с Алекс лицах, когда вы впервые увидели свою дочь? Нет. Эти воспоминания о том, как мы связаны. Пожалуйста, Джун, пожалуйста, не лишай меня этой радости. Поверь мне, когда я скажу, что ты не отняла у меня ребенка. Ты осчастливила меня, — я задыхаюсь от своих слез, пытаясь найти правильные слова.

Осчастливила.

Я никогда не задумывался об этом, пока не произнес это слово. Неужели это связано с ними?

Вздохнув, я продолжаю:

— Я знаю, что принял правильное решение. Ты и Алекс, черт, вы идеальны для Хоуп. Я просто хочу, чтобы она выросла в счастливой семье.

Я вырос в приемной семье, и отдал бы все, чтобы у меня были такие родители как Джун и Алекс.

— Думаю, должно пройти время. Это может показаться странным, но я чувствую, что я оплакиваю твою потерю. Никогда не думала, что это произойдет при таких обстоятельствах.

— Не переживай за меня. Живи и наслаждайся своей новой семьей, — вздохнув, я отвечаю. — Не хочу прерывать наш разговор, но мне нужно идти.

— О, без проблем, — она смущается. — Извини, если побеспокоила. Я не знала, с кем еще поговорить. Алекс не хочет разговаривать об этом. Сейчас она закрылась от меня, и нет никого, кто бы переживал подобное. Я знаю, что для тебя это сложнее, но ты единственный человек, с которым я могла бы поговорить. Извини, если я отвлекла тебя.

Я прижимаю руку ко лбу, желая, чтобы не было этого разговора. Потому что каждое слово заставляет меня чувствовать себя виноватым. Да почему я вообще чувствую себя так? Может быть, потому что я хочу накричать на нее прямо сейчас. Но почему? Потому что она переживает за меня? Я не должен на нее злиться из-за этого. Черт, это должно приносить облечение. Это показывает, какое у нее доброе сердце.

— Ты меня не отвлекаешь. Пожалуйста, не думай так. Просто мне нужно немного времени.

— Понимаю, — говорит она со вздохом.

— Дай себе время, — мне не нравится, что она все еще грустная. — Будет лучше. Не беспокойся обо мне. Я счастлив, что вы воспитываете мою дочь. Знаю, что вы справитесь. Я определенно сделал правильный выбор. Мне нужно время, чтобы смириться с тем, что я не стал отцом.

— Джейс, — отвечает она задыхаясь. — Ты всегда будешь ее отцом.

Забавно, но это не так. Я ее биологический отец. Есть разница.

После быстрых и довольно неловких прощаний я кладу трубку, эмоционально истощенный.

Скорбь. Это то, что должно происходить прямо сейчас. Мне кажется, что я прошел пять этапов скорби за то короткое время, поговорив с Джун. Остался только один этап: депрессия.

Это то, о чем говорилось в «Дорогой Жизни»? Пройти это в пять этапов? Если так, то это странная программа. Потому что я чувствую себя дерьмово.

Я не чувствую себя лучше. Если это то, что должно произойти, то миссия выполнена.

Картер

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — спрашиваю я Холлин, у которой подозрительно дружелюбное выражение лица.

Молча, она бросает тарелку передо мной.

— Стейк неправильно прожарен.

— Это потому, что так и должно быть.

— Забавно, — Холлин задумчиво указывает пальцем на подбородок. — Клиентам все равно, как ты считаешь. Их не волнует твое мнение.

Сделав паузу, она продолжает:

— Ах да, они не просили «кровоточащее сердце» на тарелке.

— Что? — перевернув вилку и схватив нож, я смотрю на стейк, в котором почти нет розового цвета в центре. — Они так это называют? Если они так хотят, я могу это устроить.

Я вытираю руки о тряпку, привязанную к бедру, и тихо выругавшись, отхожу от плиты.

— Переделай стейк, — слышу гневный голос дяди.

— С ним все нормально. Это проблема на пустом месте, — говорю я, указывая в сторону зала. — Ты действительно хочешь, чтобы клиенты думали, что ты подаешь им куски угля?

— Переделай, — повторяет он со злобой в голосе.

— Что за хрень.

Я беру стейк с тарелки и ставлю на гриль.

Кто заказывает хорошо прожаренный стейк? В чем смысл? Зачем есть стейк не средней прожарки? Уверен, Бобби Флэй²⁰ не занимался бы этим дерьмом. Если бы кто-то попросил его переделать, скорее всего, он потребовал, чтобы они покинули ресторан.

Но не мой дядя. Он думает о клиенте, а не о еде. Это убивает меня. Я пошел в школу, чтобы научиться правильно сочетать продукты. Я научился мастерски создавать блюда, которые не только приятны для взгляда, но и для употребления.

Думаете, мой дядя позволил бы мне применить мои знания на практике? Нет. Он думает, что нормально готовит всю эту итальянскую хрень последние двадцать лет.

Просто нормально. Кому это надо?

Я хочу чего-то необычного. Хочу, чтобы люди пробовали что-то новое. Подумайте о Реми из «Рататуя»²¹. Как он сразу влюбляется в совершенные, свежие ингредиенты и во множество вариантов как это можно приготовить. Это я. Если бы я только мог избавиться от нависшего надо мной долга.

И я был так чертовски близок.

Пока жизнь не ударила меня между ног, чтобы удостовериться, что я обращаю внимание на мои несчастья, вызывая столько гнева, что я едва могу дышать.

— Теперь все наладится, — говорит Холлин.

И если раньше я справлялся, то теперь мой дядя решил, что было бы неплохо поставить меня в одни смены с ней. Думаю, это из-за того, что мы ходим на эту долбанную «помоги-исправить-мою-отстойную-жизнь» программу. Как будто мне мало того, что я трачу время, чтобы сидеть в компании этой женщины, держась за руки и разговаривая о проблемах.

Прихватив стейк щипцами, я кидаю его на тарелку.

— Вот, теперь это животное точно мертвое. Если что-то снова не понравится, я подкину туда лобковых волос.

— Повзрослей, — она издевается.

Взмахнув волосами, она уходит, высоко держа тарелку.

Как же она раздражает.

— А вы ладите друг с другом, — говорит мой коллега Маркус, переворачивая несколько стейков на гриле.

Знаете, что сегодня произошло? Дядя Чак решил добавить в меню картофельное пюре и брокколи… в итальянском ресторане… С таким же успехом можно пойти в «Красный лобстер»²² и заказать курицу.

Не глядя на Маркуса, я говорю:

— Она меня бесит.

— Потому что из-за нее ты посещаешь ту странную программу?

Разумеется, он в курсе. Здесь ничего не скроешь.

— От кого ты узнал?

— Холлин. Она рассказывала всем о том, как вы все время пересекались на той встрече.

— Неужели? — я начинаю злиться.

— Да. Судя по всему, ты делаешь успехи в выражении своих чувств.

Я теряю последние остатки спокойствия из-за его слов.

Глядя на него, я спрашиваю:

— Что не так с человеком, выражающим чувства? Уверен, что чувствительный человек получает больше кисок, чем какой-то замкнутый бездельник вроде тебя, проводящий время за видеоиграми.

— Свали на хрен, — говорит Маркус, толкая меня.

— А ты заставь меня.

Я бью его, провоцируя на драку. Я бы отдал все, чтобы уложить этого придурка. Что угодно, чтобы избавиться от всего этого напряжения. Но прежде чем он отвечает, дядя Чак дергает меня за плечо.

С красным лицом, он рявкает:

— В мой кабинет, сейчас же.

— Только если и она тоже пойдет, — говорю я, зная, что он понимает про кого речь. Это так же касается и Холлин.

— Эшли, прикрой Холлин ненадолго и отправь ее в мой кабинет, — он смотрит на меня, приподняв бровь. — Вперед.

Хотя я его и не боюсь, но все же иду в сторону кабинета. Его лицо выглядит почти фиолетовым от гнева, и я не хочу, чтобы из-за меня у него случился сердечный приступ.

Я иду по узкому коридору, который едва соответствует санитарным нормам. Грязные стены, липкие полы и устаревшая техника. Это явно не то, что подходит для работы.

Практически сразу за мной заходит Холлин с беспокойным видом. Дядя закрывает дверь, и садится за стол, на котором разбросаны всевозможные документы. Как можно работать в таком беспорядке?

Скрестив руки на груди, он спрашивает:

— Не потрудишься объяснить, что это было на кухне?

Обращаясь к Холлин, я говорю:

— Не знаю. Холлин, не объяснишь ли ты, по какой причине ты забыла о подписанном соглашении о неразглашении в «Дорогой жизни», рассказывая всем на работе о том, что я там делаю?

Она думает, что умнее, но сейчас она понимает, что облажалась.

Понимая свою ошибку, она смотрит на меня.

— О, я…

— Не отвечай, — дядя Чак перебивает ее, а потом смотрит на меня. — Мне плевать на эту программу. Мне важно чтобы работники уважительно относились друг к другу.

Ой, бл*, да ладно. Он в своем уме? На работе я всегда был еще тем мудаком. Ничего нового.

Разозлившись еще больше, я говорю:

— Мало того, что я участвую в этой программе, так теперь нужно еще и растрепать всем об этом.

Дядя Чак крутит карандаш на столе, улыбаясь.

— Не волнуйся, мальчик, все здесь знают о твоей никчемной жизни. Продолжай в том же духе, и это никогда не изменится.

— Какая необходимость держать меня при себе? — я злюсь. Находясь меж двух огней, Холлин молчит, откинувшись назад в кресле, скрестив ноги. — Ты пытаешь испортить мне жизнь насколько это возможно?

— Ты делаешь это сам. Я просто беру то, что заслуживаю.

— Что ты заслужил? — отвечаю я со смехом. — Что именно?

— Больше, чем ты можешь предложить. Я заботился о тебе, воспитал и помог получить образование. Я просто возвращаю долги.

Долбанный мудак.

— Забавно, я впервые слышу об этом. Когда мои родители умерли, ты стал моим законным опекуном. Если бы у меня было право голоса, то я выбрал бы приемную семью. Так я хотя бы был свободен от тех долгов, которые ты повесил на меня.

— В приемной семье ты бы не стал тем, кем являешься сейчас, — отвечает он гневно.

— Верно. Я был бы лучше, потому что жил как хотел, а не как хочешь ты. Тебе нужно, чтобы я был в этом ресторане, и готовил эту дрянную еду, потому что ты слишком ленив. Ты держишь мое будущее, и не даешь уйти, потому что являешься эгоистичным мудаком.

— Ты неблагодарный кусок дерьма. Я дал тебе все.

— Ты ничего мне не дал! — Холлин пугается от моего крика. Мой голос пропитан злостью и болью. — Будь это так, я бы не жил в непонятном месте, экономя каждую копейку. Я бы наконец-то расплатился с тобой и уже давно свалил из этой дыры.

— Ты не представляешь, на какую жертву я пошел, чтобы быть тем, кем являюсь. Я владею успешным бизнесом.

— Владеешь? Ты бредишь. Эти рецепты созданы бессердечным человеком. У тебя нет сострадания к мальчику, который потерял своих родителей. Ты ничего не сделал, чтобы сделать мою жизнь лучше. И ты продолжаешь делать то же самое, подавляя меня, потому что у тебя пустая и одинокая жизнь.

Я слышу вздох Холлин, но мне все равно. Я хочу, чтобы она увидела, каким человеком является мой дядя. Все в ресторане думают, что он классный парень, который общается со своими сотрудниками, но на самом деле он жестокий человек, который мстит мне, потому что презирал моего отца. Который умер от передозировки и оставил ненужного ему племянника.

Я вижу его ярость и презрение во взгляде.

— Я предлагаю уйти, прежде чем могу удвоить твой долг. И если я услышу, как ты собираешься устроить драку еще с кем-нибудь, я заберу тебя из программы, заставлю заплатить штраф, а затем утрою те деньги, которые ты мне должен. Не вынуждай меня.

Я вылетаю из его кабинета, хлопнув дверью, не заботясь, если она заденет Холлин. Хорошая затрещина от двери может пойти ей на пользу. Черт, она причина, по которой я взбесился. Из-за этого я не знаю, что будет с моим будущим.

Все это сваливается на меня разом, и я не знаю, сколько еще смогу вынести, пока не сломаюсь под этим грузом. Я, черт подери, хожу уже по краю, мое психическое состяние балансирует на грани.

Не обращая внимания на происходящее, я возвращаюсь к работе, сжигая один стейк за другим и вспоминая первое занятие в «Дорогой жизни».

Скорбь.

О чем именно я должен скорбеть? О потери моих денег, моей девушки или о том, что возможность достигнуть своей цели все дальше от меня?

Я когда-то думал, что у меня будет собственное дело. Своя кухня с су-шефом и место, где я могу создавать то, что хочу. Теперь все, что я могу себе представить — это непонятная жизнь на этой кухне. И готовка, какая устраивает моего дядю.

Не считая моих рук с татуировками, я был бы его точной копией.

Бл*дь.

Спасибо, Жизнь. Ты прекрасна. И да, это сарказм.

Дейзи

— Тебе удобно? Нужно еще что-нибудь?

— Я в порядке, прекрати суетиться и сядь.

Бабушка указывает на место рядом с ней на диване, которое находится вблизи окна. Солнце Колорадо проникает сквозь мягкие серые шторы, наполняя теплом этот холодный зимний день. Зима в Колорадо красивая. Снежные горы, воздух, пробуждающий ваши чувства, а солнце освещает синее небо, что полностью контрастирует с тоскливыми зимами, которые вы видите в фильмах.

— Ты уверена, что больше ничего не надо? — спрашиваю я, садясь рядом.

— Все нормально, дорогая. А теперь, — она скрещивает руки на коленях и оценивает меня, — расскажи мне об этом чудесном жилете, который на тебе.

Я разглаживаю свое творение, которое закончила, прежде чем пришла сюда.

— Это ода твоему любимому жилету, — говорю я с гордостью. — Я всегда восхищалась твоим стеганым жилетом из синего, желтого и белого цветов, и решила сделать себе подобное. Я потратила на это много времени. У меня хорошо получилось?

Хотя я уже взрослая, но все еще ищу одобрения бабушки.

— Прекрасно. Сиреневые и темно-синие тона довольно привлекательны.

— Я так и думала. Он идеально подходит для моих брюк.

Прежде чем я покинула дом Аманды, я надела один из своих лучших нарядов, так как сегодня вечером иду на встречу «Дорогая жизнь». Желая произвести впечатление, я надела голубые брюки Альфреда Даннера²³, водолазку кремового цвета и мой новый жилет. Я глянула в зеркало перед уходом, и могу сказать, что цвета очень хорошо сочетаются друг с другом.

— Ты много лет занималась шитьем. Я впечатлена.

— Спасибо, — я оглядываю комнату, замечая, как она обустроила ее украшениями, картинами и вязаными платками. — Тут очень красиво. Тебе все нравится?

— Да. Хотела бы я иметь комнату побольше, но это будет позже. Женщины здесь прекрасны. Очень современные.

— В самом деле? В каком смысле?

— Я не знаю, стоит ли говорить об этом, — ее щеки краснеют.

— Давай, ты можешь мне рассказать.

Вздохнув, она наклоняется вперед, смотрит на свою дверь, как будто кто-то может войти, а затем говорит:

— Я поддалась давлению сверстников.

Я хихикаю. Как это может быть в ее возрасте? Головоломки? Соревнования на инвалидных колясках? Есть без зубных протезов? Атас!

Улыбаясь, я спрашиваю:

— Как именно?

— Ну, здесь есть книжный клуб и каждые две недели мы обсуждаем выбранную книгу.

— Звучит весело.

— Так я и думала, пока не получила первую книгу для чтения, — она покраснела еще больше. — Это книга «50 оттенков серого».

Я не знаю ничего о современных увлечениях.

— Что это? Книга о тканях? Тогда я бы тоже хотела почитать. У меня были проблемы с поиском идеального серого цвета для моего жилета. Найденные узоры плохо сочетаются с другими вариантами, поэтому, если эта книга мне поможет, то было бы замечательно.

Покачав головой, она наклоняется вперед и шепчет:

— Это эротический роман.

Мои брови поднимаются вверх, щеки краснеют, и я практически пищу:

— Эротический роман? Как… про секс?

Она кивает:

— Именно. И да, его там много.

— Бабушка.

Я краснею еще больше и прижимаю руки к щекам, не в состоянии подобрать слов.

— Знаю. Я понятия не имела. Думала, что это была книга о хорошей девушке из колледжа, которая берет интервью у бизнесмена. Пока не пошла речь о контрактах и поцелуях в лифте. А после, — она взмахивает рукой, — после рассказывалось о пенисах и тампонах, — она обмахивает себя, продолжая. — Это было познавательно.

— О боже. Звучит… интересно. Наверное, это не о тканях.

— Нет, если только о повязке на глаза для сабмиссива.

— Сабмиссива?

Похлопывая мое колено, она говорит:

— Не волнуйся, дорогая. Я наслаждалась рассказами Э. Л. Джеймс. Я почувствовала себя снова молодой.

— Ладно. Думаю, это хорошо.

Она кивает с гордостью:

— Так и есть. И вот еще, по этим книгам есть фильмы.

— Фильмы? — спрашиваю я недоверчиво. — Фильм про секс, как… — я говорю шепотом. — Как порно, о котором ты меня предостерегала?

— Нет, милая. Это не то же самое. Тут присутствует сюжетная линия. Есть разница.

— Но ты видела?..

— Секс? Ну, ты не увидишь мужских гениталий, если ты об этом спрашиваешь.

— Подожди, — я поднимаю руку, смущенная разговором с моей ультраконсервативной католической бабушкой, которая не смотрела ничего, кроме мюзиклов и старых видеокассет про ирландских танцоров. И иногда мыльные оперы, но она всегда выключала их, когда начинались постельные сцены. — Ты смотрела эти фильмы?

— Однажды. Это было для опыта. Помнишь, когда мы читали «Гордость и предубеждение» вместе для твоего домашнего обучения. И как я собрала кусочки «Гордости и предубеждения» с изображением прекрасного Колина Ферта, чтобы ты лучше поняла старый язык?

— Да, — я скептически отвечаю, не зная, к чему все идет.

— Ну, это примерно, то же самое. Мы смотрели фильм, чтобы сравнить с книгой. Но я должна сказать, что в фильме было много недостатков. О Голливуд, всегда все делает иначе.

Кивнув, я спрашиваю:

— Значит, тебе не понравилось?

— О нет. Мне очень понравилось. Этот Кристиан Грей, он прекрасен. И теперь у меня появился большой страх.

— Какой?

— Я прочитала все книги. Но пройдет много времени, прежде чем выйдут все фильмы.

— Ты боишься, что их не выпустят?

Она качает головой.

— Нет, боюсь, я могу умереть, так и не увидев Кристиана во всех фильмах.

— Бабушка! Не говори так.

— Я серьезно. Что, если я умру, прежде чем я увижу все части? Почему это так несправедливо?

Я даже не могу поверить в этот разговор. Моя бабушка, женщина, которая ограждала меня от всего подобного, говорит о своем страхе не увидеть все эти эротические фильмы. Кто этот человек и что она сделала с моей бабушкой?

— Я не знаю, что сказать.

— Понятно, — она хлопает меня по руке. — Это сложно понять. Не волнуйся, я буду крепко «держаться» за Кристиана.

Разве это не облегчение. Моя бабушка живет ради этого парня. Я думала, она живет ради меня.

— Итак, расскажи, как ты уживаешься с Амандой и ее женихом.

— Они очень милые. Они действительно приняли меня в своем доме. И это я ценю. У них довольно большой дом. По крайней мере, по сравнению с нашей старой двухкомнатной квартирой. У меня есть своя спальня и ванная комната.

— Это замечательно.

— Ага. И в моей комнате достаточно пространства, чтобы соорудить рабочее место. Вот почему я смогла сшить свой жилет. У них также есть кабельное ТВ. Я краем глаза глянула несколько программ, но ничего из этого не заинтересовало меня. Пока Аманда не познакомила меня с каналом Hallmark²⁴. О, бабушка, тебе понравятся прекрасные фильмы на этом канале.

— Романтические? — спрашивает она с поднятой бровью.

Я краснею. Она знает, что я люблю подобное. С самых первых мюзиклов, которые я смотрела, и в некоторых эпизодах «Я люблю Люси»²⁵. Мне всегда нравились сюжеты с любовной линией. Девушка встречает парня, они влюбляются, парень теряет девушку, а затем возвращает ее большим жестом. Мне всегда хотелось быть одной из тех девушек, которую бы добивались и делали все возможное, чтобы завоевать сердце. Споет ли он песню, как Джин Келли в «Поющие под дождём»²⁶ или он станет глупым от любви ко мне, как в «Нет такого бизнеса, как шоу-бизнес»²⁷ Будет ли у меня подобное?

— Да, в кино есть романтика. Все невинно, это не похоже на книги и фильмы, о которых ты говоришь.

— Я должна посмотреть этот канал Hallmark. У нас тоже есть кабельное ТВ.

— Тебе понравится, — сделав паузу и кусая нижнюю губу, я продолжаю. — Я также участвую в одной программе в церкви.

— Программа? Как волонтер?

— Нет, — я качаю головой, не зная, как подойти к этой теме.

Почему я нервничаю, рассказывая ей о «Дорогой Жизни»? Может быть, потому что это одна из причин, из-за которой я туда хожу. Как сказать, что мне нужно научиться жить в реальном мире, не оскорбив ее?

— Тогда что это, дорогая? Это же не связано с наркотиками?

— Нет, — я хихикаю. — Поверь мне, я бы никогда не сделала ничего подобного. Это программа называется «Дорогая жизнь».

— «Дорогая жизнь?» Звучит интересно. Для чего она?

Глубоко вздохнув, я отвечаю:

— Она помогает тебе научиться жить.

Она хмурится:

— Что это значит?

Нервно, я кручу пальцы на коленях, пытаясь найти правильные слова.

— С тех пор как я начала жить с Амандой, я поняла, что многого не знаю. Это своего рода «культурный шок», так как они живут иначе, чем я. Я уверена, у тебя было так же, когда ты попала сюда.