Доводы нежных чувств

Глава 28

Чёрный экипаж катил по центральной улице города. Мужчина на пассажирском сидении с длинными рыжими волосами, собранными у затылка чёрной лентой, в какой-то момент решил воспользоваться тем, что никто его не видит, и улёгся на сидении, подложив руку под голову. Хотелось наконец сбросить с себя маску дельца и отдохнуть. Заседание как обычно затянулось, за что больше некого было благодарить, кроме него самого.

Год назад Джона Коула большинством голосов избрали главой торговой гильдии. Трудно сказать, радовался он этому или нет. Внешне он никак не выказывал своего отношения к произошедшему. Конечно, Джон поблагодарил участников голосования и даже устроил в честь своего назначения званый обед, как полагалось по правилам этикета, но сам не напивался от счастья и не шёл делить радость в какое-нибудь увеселительное заведение в компании легкомысленных спутниц, готовых на всё за деньги. Его отношение к жизни и быт в целом не изменились. Разве что теперь он стал дольше засиживаться на работе. Тягот от новой должности он не испытывал и, можно сказать, был счастлив подольше бывать вне дома.

Жизнь в фамильном особняке Коулов несколько месяцев назад потрясло неприятное событие — при кораблекрушении погибли дальние родственники Джона по отцу, которых он не знал и даже в глаза никогда не видел. Но, как бы то ни было, у них осталась дочь — шестилетняя Софи, опеку над которой предложили оформить Джону, как единственному родственнику, под угрозой сдачи девочки в приют для сирот. Коул пожалел несчастную и поселил в своём доме, обрекши и без того измученную потерей душу, на общество своей достопочтенной матушки.

Эмилия сразу невзлюбила девочку. Она восприняла её, как соперницу за внимание сына, как нахлебницу, присосавшуюся к её деньгам, в общем, поводов для ненависти было достаточно. Нельзя сказать, что Джон проявлял к бедняжке тёплые чувства, но всё же позволял бывать у себя в кабинете, когда работал, и в редкие выходные дни брал с собой на прогулку.

Софи грустила, когда он долго отсутствовал. Джон задерживался, чтобы поменьше видеться с материю. Мать злилась на них обоих и, не имея рычагов влияния на сына, срывала свою злость на девочке.

Эмилия изрядно постарела за эти два года. Голова покрылась сединой, лицо испещрили морщины страдания. Она не снимала траур по мужу, придававший образу ещё более мученический вид и даже не допускала мысли изменить что-то в своём облике, поведении и взгляде на мир.

— С тех пор, как ты появилась в нашем доме, — процедила она, стоя у окна гостиной. — Джон стал дольше задерживаться на работе, — она перевела гневный взгляд на девочку. Софи скромно сидела на узком диванчике, прижимая к себе пушистого плюшевого котёнка, с которым не расставалась. Она старалась не смотреть на женщину и прятала за густыми ресницами полные слёз серо-зелёные глаза. Что она могла ответить? Извиниться за то, что осиротела? В свои годы девочка искренне не понимала, чем могла не угодить этой даме. Эмилия снова прильнула к окну и через секунду, забыв о девочке, молча направилась к дверям. Экипаж главы гильдии остановился у самого крыльца. Джон легко соскочил с подножки и, не особо торопясь, направился вверх по лестнице. Он не успел снять пальто и переобуться, как к нему чёрной тучей подплыла мать.

— Почему так долго? — спросила она с вызовом.

— Конец квартала, — безучастно ответил мужчина, глядя на Эмилию сверху вниз.

— Как ты смеешь грубить мне? — женщина повысила голос.

— Даже не думал, — Джон уже шёл по направлению к своему кабинету. — Или ты хочешь, чтобы я подробно рассказал тебе о показателях прошлого года, финансовых планах на будущий период и почему у бухгалтера опять не сходится актив с пассивом? — он вопросительно посмотрел на мать.

— Ты мог бы просто быть повежливее со своей матерью!

Взгляд Джона упал за согбенно опущенную светло-русую макушку, украшенную голубым бантом, который слегка подрагивал. Софи продолжала сидеть на диванчике и старалась плакать как можно тише. Мужчина перевёл тяжёлый взгляд с неё на мать. Та не изменилась в лице. Она считала, что девочка вполне заслуживала её пренебрежительного отношения.

— Вы поужинали? — спросил он, продолжая свой путь к кабинету.

— Мы ждали тебя.

— Когда был обед?

— Как всегда, в половине первого.

— А сейчас, — Джон взмахнул рукой, чтобы взглянуть на наручные часы, — половина восьмого. Я многое могу понять, матушка, — проговорил он голосом, который не нужно было дополнять грозным выражением лица, чтобы понять уровень негодования говорящего. — Но не надо морить голодом ребёнка.

— Не смей мне приказывать, — Эмилия немного нервничала, когда сын начинал отчитывать её, не выражая при этом внешне ни капли возмущения. В её понимании такое поведение могло грозить непредсказуемыми последствиями, хотя Джон никогда не позволял себе открыто грубить и ругаться с матерью.

— Разве я приказываю, вам? — он был грозен в своём спокойствии. — Я прошу: не морите голодом ребёнка. Она маленькая, ей надо расти, ей нельзя болеть, иначе нам придётся вызывать доктора и платить ему за лечение. Вы же не хотите, чтобы я тратил на неё ваши деньги?

— Они не мои, — попыталась возмутиться Эмилия. — Это деньги семьи!

— А она, — Коул указал на голубой бантик над спинкой дивана, — тоже теперь часть семьи, хотите вы этого или нет. Идите ужинать. Немедленно, — он развернулся и скрылся в коридоре.

Прошло около часа. В тишине мрачного кабинета раздался тихий стук.

— Дядя, можно я побуду у тебя? — донеслось с другой стороны двери.

— Да, заходи, — Джон не поднял глаз от документов, над которыми работал. — Только играй тихо, пожалуйста.

Дверь медленно отворилась, маленькая Софи зашла, оглядываясь и закрыла за собой дверь. Она взглянула на дядю, который был занят работой и не поднимал на неё глаз, но ей хватало и того, что здесь, в его обществе было так тихо и спокойно, никто не ругал её попусту и не говорил, что она никому не нужна. Софи чувствовала, что дядя хороший и добрый, а больше ей ничего и не нужно было. Она села на пол, усадила рядом котёнка и принялась расчёсывать куклу, которую предусмотрительно захватила с собой.

— Дядя, — обратилась она к Джону, когда играть в парикмахера надоело. — Можно я посмотрю рисунки?

— Посмотри, — коротко ответил он.

Софи знала, где лежит папка. Она подставила к шкафу стул, забралась на него и вытянула с верхней полки чёрную папку, которая за эти годы заметно пополнилась. Девочка вернулась на пол к своим игрушкам и начала показывать кукле и котику красивые цветы, деревья и городские пейзажи. Она даже не замечала, с какой нежностью наблюдал за ней Джон с того момента, как девочка неуклюже подтащила стул к шкафу.

— Софи, — тихо проговорил он, — иди сюда, — девочка вопросительно взглянула на него, но тут же встала, продолжая удерживать рисунки в руках и безропотно покорилась. Джон обнял её и усадил себе на колени. — Давай вместе посмотрим, — девочка просияла и, уложив голову на плечо дяди, продолжила листать. В силу возраста она быстро теряла интерес к тому, чем занималась и никогда ещё не досматривала рисунки дяди до конца. Теперь же совсем не хотелось прекращать, ведь ей редко доводилось испытывать на себе нежные чувства новых членов семьи. Она задавала вопросы, Джон отвечал ей, отчего просмотр картинок становился всё интереснее.

— Кто это? — спросила девочка, когда они пролистали стопку почти до самого конца. С рисунка на них смотрела красивая девушка, лицо которой было слегка прикрыто вьющимися прядями светлых волос. Взгляд её выражал пытливое удивление или даже любопытство, отчего простой на первый взгляд рисунок казался живым.

— Это девушка, которой больше нет, — тихо проговорил Джон.

— Такая красивая, — протянула Софи. — Кто она?

Мужчина мог бы прекратить этот разговор, но он уже достаточно отгоревал и теперь готов был рассказать кое-что этому юному созданию, которое, к счастью, для себя и для него, понимала не всё, но так даже лучше.

— Честно признаться, я не знаю, кто она, — проговорил Джон. — Она возникла неожиданно и так же неожиданно исчезла.

— Она волшебница? — Софи выразила искреннее недоумение.

— Ты знаешь, не исключено, — Джон впервые за долгое время позволил себе улыбнуться на пару секунд, но потом снова помрачнел. На следующем рисунке та же девушка смотрела на зрителей с нежностью и улыбалась, слегка разомкнув губы. На последней картинке её прекрасные глаза были полны суеверного ужаса. Казалось, они смотрели на чудовище и видели перед собой саму смерть. Джон закрыл папку. Софи посмотрела на него вопросительно, но ничего не сказала. Вместо этого она поцеловала впалую щеку своего покровителя и неуклюже спустилась с его колен. Коул вернулся к работе, Софи — к играм, ровно до тех пор, пока не пришло время ложиться спать.

На следующий день перед отъездом на работу Джон впервые за время пребывания ребёнка в стенах его дома зашёл в детскую, поцеловал спящую Софи в пушистую макушку и легонько провёл рукой по маленькой ручке, спрятанной под одеялом. В тот день дела гильдии возлегли на плечи совета, а сам глава отдавал себя на служение народу и просителей всех видов. Он действительно не гнушался принимать у себя людей, которым мог помочь, но не безвозмездно. Коул, грубо говоря, выполнял функцию городского банка, выдавая ссуды и кредиты тем, кто брал на себя обязательства окупить вложенные средства. Реже, в случаях, когда просителю удавалось понравиться ему, Коул позволял себе жест благотворительности для того, чтобы порадовать щедрого благодетеля внутри себя, коим он и был по природе.

Точный как часы, Джон явился в свою приёмную ровно к назначенному времени. Пройдя по коридору до кабинета, он уверенным движением отворил дверь. Секретарь, сидевший в предбаннике, поднялся со своего места.

— Добрый день, господин Коул, — пролепетал он. Джон кивнул, передавая ему свои пальто и шляпу.

— Меня уже ждут? — спросил он.

— Да, — секретарь заглянул в журнал записей. — Представитель школы Кэтлуэлла.

— А, Йозеф. Помню.

— Эммм, — промычал секретарь. — Не совсем.

Джон смерил его вопросительным взглядом и направился к двери, ведущей в кабинет. Когда он вошёл, сидевшая спиной к нему молодая девушка поднялась с места и обернулась. Ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы удержаться и не упасть. С той же целью Коул взялся за дверной косяк. Он первым пришёл в себя и заговорил:

— Пожалуйста, оставайтесь на месте. Окна здесь запирают до весны.