Дурман

ГЛАВА 27

У них с Батей давно все спланировано было. И сам выход из колонии — разыгран по нотам. Правда, Казак считал, что перебдел Дима. Уж сильно хитрит, и как бы самого себя не обхитрил по ходу. Ведь порешить на пустой дороге могут. Но с Батей особо не поспоришь.

Только вышло, все равно, все не так, не по плану. Лиза эта, непонятно откуда вылезла, пассия Димина бывшая, приперлась под колонию, встречать Калиненко. Узнавала, выходит, следила. Ну не жилось ей спокойно, лешего за ногу! А Витале пришлось все в процессе менять, перемещая парней по позициям, потому что Бате так даже интересней показалось. И информацию, хоть какую-то, чуть ли не из-под земли доставать, как только Димка ему позвонил. Вот, не сиделось девочке дома, так всем головняка добавила.

Казак ее слабо помнил, по ходу, если бы Батя не напомнил и не велел пробить все, что сможет, и не вспоминал бы.

Но оба в итоге решили, что это и не настолько уж плохой вариант. И квартира Лизы, как перевалочный пункт для Калиненко — даже лучший выход. Да и сама Лиза, как понял Казак, Диме пришлась по вкусу. Впрочем, Батя и раньше к этой девчонке благоволил сверх меры. Сейчас же, даже на него наехал, поставив на место и показав тем самым, где новое положение Лизы. Удивил Виталю, не поспоришь. Ошарашил. Пришлось вылазить из своего «общественного образа» простецкого и грубоватого дворового пацана, и извиняться. С Батей спорить не собирался.

Да и потом, покрутившись немного, подергав Лизу то так, то эдак, когда Калиненко был не рядом, понял, что Димку в ней зацепило. Преданность и верность Батя всегда ставил на первое место. Оценил и сейчас, видимо. Тем более, после срока. Хотя… Имея свой опыт, и видя, что Димка многие вещи воспринимает, как само собой разумеющееся, попытался пару раз с Батей поговорить. Одна проблема: про свою жизнь так и не рассказал же толком. А сейчас, так вообще, не тянуло это обсуждать. И ситуация у них — не до сантиментов, выгрести бы все, и похвалиться Казаку перед Батей особо было нечем.

Правда, он не очень понял, почему Батя сам не подумал о безопасности Елизаветы? Ведь видел Виталя, что не настолько она ему и «по боку». Да и раньше Дима всегда Лизу выделял, считай, «отношения» с ней имел, а не тупо — саму Лизу. Казаку было с чем сравнить. Да и видел, может оттого, что с боку, и у самого сейчас на этом фронте — провал полный, что все больше цепляет Батю. Друг, вообще, таким отличался — если уж принимал людей в свою душу — то в один момент и навсегда, руководствуясь какими-то, одному ему ведомыми, мотивами. Мог сопоставить, первую жену Димкину, вообще Бате безразличную, Виталя помнил. А тут — ясно же, что признал Лизу, как свою женщину. Дал всем понять, самому Витале в первую очередь. Так и защитить надо… Или это Казака переклинило на этой теме, просто? А Дима, после зоны, вообще на другом сосредоточился, понятно. Тем более, что они ни от кого особо не таились у Лизы, подставляли. Пришлось напомнить другу очевидное, и проконтролировать.

А самого Казака зацепило немного иное, чего скрывать? Смотрел, как Лиза вокруг Димы вьется, как смотрит на друга. И нет, нет, а задевало. И почему Таня не может просто закрыть глаза на все? Почему не может принять его таким, каков он? Ведь обоим плохо, е-мое! И настроение из-за этого пасмурное, злое.

Еще и времени толком нет! Приезжал к ней ночами и вырубался, да и то, не всегда выходило вырваться. Хорошо, что простуда прошла у Танюши, одной тревогой меньше. Дима круто взялся за дела, сразу стартанув по всем фронтам. И новый губернатор добрался в область. Все складывалась, вроде, в их пользу. И Витале легче, с одной стороны, немного разгрузило его. Однако, в другом плане — загруз по самое темечко, то и дело вспоминал все слова Тани. Блин! Как ни крути, а его сейчас в нелегал опять затянуло по полной. Он и до автосалона едва-едва добирался пару раз в неделю.

А Таня это — словно нюхом чует, ходит мрачнее тучи. Уже и не спрашивает ничего, и обнимает до дрожи, вроде, целует, словно дышит им. А только и Виталя чувствует, что оба на взводе. И по краю, на нерве ходят. Телепает. Он это в ней ощущает, а она — в нем. И тайны его — просекла. А от того, по ходу, только грустнее становится.

— Таня, да пошли ты на фиг свои закидоны! — не выдержал Казак однажды утром, глядя в ее запавшие глаза.

У него самым реальным образом внутренности наизнанку выворачивало, когда такую тоску в Танюше своей ощущал. Удавиться хотелось. И сигареты горечь эту не перебивали.

— Ведь обоим же легче станет, Танечка, — обнял ее щеку, притянул так, чтоб она ему в плечо уткнулась. — Зачем так маяться, свет мой ясный? Ведь не так и сложно, другие же могут…

Таня, до этого просто молча поддающаяся его объятиям и прикосновениям, вскинулась и как-то так глянуло на него, что Виталя сам понял — зря разговор завел. Вот, не то ляпнул что-то, однозначно.

— А что, сравниваешь уже, Виталь, сговорчивей нашел? Разочаровался в выборе? — и не сказать, что с претензией, скорее опустошенно поинтересовалась она.

Но так, как-то, что Виталя вздрогнул. Понял и прочувствовал, что ей по душе, как ножом полоснул, своими словами.

— Твою налево, Таня!

Дернул к себе, не позволяя отстраниться. Обхватил двумя руками уже, чтоб ближе к нему. А Таня — как ледышка в его руках. Замерла, и не поддается. И холод ощущается кожей.

— Да не о том же говорю! Не нужен мне никто, кроме тебя, хоть и упрямая, как три черта! — зарылся лицом в ее пряди.

— И все-таки, раньше не сравнивал, — вроде и улыбнулась, но так грустно, что матюкнуться захотелось.

— Тань, — не пустил, когда она начала высвобождаться из его рук. — Да, не сравниваю я!

Но она все равно пыталась отстраниться и, в конце концов, ему пришлось ее отпустить.

— Сложно со мной тебе, любимый, да? Прости, — отвернувшись, Таня отошла к шкафу.

И начала шмотки перебирать, словно бы выбор в одежде перед ней стоял охре**ть, какой большой. А ведь он сам ей всего два свитера привез, да джинсы. Чтобы держать «на коротком поводке». И не в чем там было колупаться с таким занятым видом!

Все-таки ругнувшись, физически ощущая тяжелую и паскудную то ли вину, то ли обиду, Виталий вышел на балкон, достав сигареты. И понимал, вроде, умом, из-за чего она насупилась: заикнись Таня о том, что «кто-то, где-то там, жил бы иначе, чем он…» разнес бы полдома от ревности и ярости, от страха, что она на других смотрит… И на нее бы обиделся. Но и сейчас, бл**ь! Ему же, тоже, не в кайф, что она его принять до конца не может. По двойным стандартам живет Казак, выходит? Ему можно, а ей — нет?

Не знал. И умом многое понимал, вроде, а душу все равно разъедало. И за себя, и за нее. И как это решать, а главное, когда? Где сейчас время на эти заскоки взять — х**н знает!

Так и уехал, не поговорив больше толком, и затылком чувствовал, как между ними эта обида расплескивается, отдаляя.

Хотел вечером приехать, как-то искупить, задобрить Таню, но Батя решил прошвырнуться по объектам, с пацанами побазарить, и Виталя не мог его не сопровождать. А потом Дима попросил дом его по-тихому подготовить: охрану наладить и по сменам пацанов расставить, в принципе, хату в порядок привести, может, подрихтовать там что-то по мелочи, потому что собирался после приема у губернатора и сам туда перебираться, и Лизу с собой привезти. И Казак застрял на два дня, потому что Бате, и без бытовухи, было чем заниматься, хватало интриг и подводных течений. А когда, вроде, просветлело немного, и он написал Тане, что приедет — оказалось, что у нее дежурство. И да, Виталя помнил, что она его «настоятельно» попросила не появляться больше в клинике после того кипиша. Вроде и понятно все, и на звонки отвечала, и сообщения писала, а все тот же холодок прямо-таки веял. Хотя, может тут ее задело больше, что он столько времени теперь на другие обязанности тратил? Таня знала, что Калиненко вышел. Казак ей сказал, и старался хоть как-то чего-то рассказать, помня о ее упреках, что он с ней ничем не делится. Но что тут расскажешь? Что он делал все эти дни? Ничего же из того, что любимой женщине говорить вслух стоило.

Так что Виталий, чувствуя себя паршиво и не у дел, сам вызвался поехать с Батей на прием, в качестве охраны, чем кого-то из парней гнать. Все равно, ему дома в потолок втыкать без Тани — радости особой нет.

Вообще, вечер тянулся муторно и нудно. Нет, Виталя, конечно, подергал Генку, прощупал «почву», проверил через него настроение и мысли парней. Но в остальном — полное ощущение себя не в том месте. И раздрай внутри, непонятное муторное ощущение, что тянет все бросить, и поехать туда, где действительно хочется быть. И, навряд ли, чтобы это было из-за пачки сигарет, которую Казак выкурил за три с небольшим часа.

И внутреннее напряжение в нем лишь нарастало. Собрались, поехали домой. Вроде тихо все, по плану. А Виталия на подрыве каком-то. Блин, четыре дня жену не видел! Еще и нота, на которой расстались…

Х*р его знает, о чем думал Гена, пропустив собаку, выскочившую на трассу, а ему самому, так точно не до дороги было. Плохо, конечно. Вообще паршиво. И в голове такие мысли дурные. Почему-то именно сейчас, может, из-за напряжения предыдущих дней и всего этого мандража, или из-за того, что глухая ночь и трасса, а может, из-за количества никотина, за последние часы шибанувшего по его мозгам — у Витали, как реальные, перед глазами встали картинки, как положат их здесь всех сейчас. Может скроют «концы в воду», а может и нет.

И как Тане жить с этим, при любом варианте: прополощут ли их имена и «картинку» тел по всем телепрограммам, показывая сюжет о криминальных разборках, или просто сообщив, что пропали на дороге… Ей от этого ни проще, ни легче. И не изменить ничего, повлиять ни на что — она будет не в состоянии. И, что совсем хреново, вину перед ней из-за этого такую почувствовал, что затылок заломило и в груди, как камень вместо сердца. Давит, на фиг, будто плитой в тонну. Знал же свою Танюшу. И, сколько бы с ней не спорил, а понимал — не заслуживает она такого, да и не выдержит. Двинется умом.

Хр***во, конечно, что сейчас об этом стал размышлять. Вообще не ко времени. Так и самому покойником стать недолго, и других подставить. Вот о чем думал Казак, наблюдая, как Лиза заходится криком на пустой ночной дороге, причитая над сбитой животиной, и как злится Дима. Их троих, мужиков, устроило и то, что это не подстава, и никто не ждет за деревьями обочины. Уже — слава Богу на полном серьезе. Елизавету же колотить начало от жалости к собаке.

У них пунктик насчет животных, что ли? У женщин этих? Казак искренне не мог въехать. И сразу вспомнилось, как ревела Таня каждый раз, когда добиралась до своих приютов, которым помогала. Нет, там она молодцом держалась, и оперировала, если надо было, и осматривала животных. А потом приезжала домой, запиралась в ванной, чтобы, значит, он не видел, и рыдала над тем, что не всем этим бродяжкам помочь может, и пристроить их ей некуда… Виталя раз двери в ванной таки выбил, когда услышал, что она ревет, хоть и включила воду, шифровалась, типа. Думал, всыпет ей «по первое число», устроит взбучку, чтоб фигней не страдала. А вместо этого — полчаса успокаивал, сидя на полу в той самой ванной, и держа шмыгающую Таню на руках…

— Ну, и куда ты ее везти собралась? — Батя психовал, вместе с водителем укладывая травмированное животное на заднее сидение машины.

Но ведь забрал с дороги. Уступил требованиям и крику Лизы. Впрочем, Виталя в этом почти не сомневался. Да и все недовольство Димки было вызвано опасением, что на них охотятся, ту же Лизу уберечь, прикрыть пытался. Даже сейчас, когда они осмотрели и проверили все вокруг, вроде бы, не даром он ее к Казаку толкнул, чтобы друг прикрыл от всего, пока сам Батя с животиной возился. И Виталя так бы сделал, пусть они с Димой так и не обсудили ничего.

А вот сама Елизавета выглядела немного растерянной и сбитой с толку из-за этого.

— Я не знаю. Собиралась посмотреть в интернете, где есть круглосуточная ветеринарная клиника…

— Я знаю куда, — прервал Виталя разворачивающуюся истерику Елизаветы и, явно нарастающее, раздражение Димы. — Ген, поедешь за мной, — распорядился Казак, и пошел к своей машине.

Им открыл парень, которого Казак ни разу не видел. Да и второй, в приемной, был новый. Даже странно, вроде со всеми сотрудниками успел на корпоративах перезнакомиться. С другой стороны, может и хорошо? Бог знает, знакомые, после прошлого скандала, могли его и не впустить в клинику. А вот когда парень побежал за помощью, начал подозревать, что Таня его появлению в клинике, тоже может не обрадоваться.

Таня увидела его, едва вошла в смотровую. Вот, с порога. Все остальное по боку, как и обычно. А, ведь, действительно не ждала увидеть Виталия здесь, в клинике, после всего, что он устроил. И они же договорились… Хорошо, конечно, что сегодня практиканты с ней на дежурстве, а не ординаторы, к примеру. И они только второй раз, не знают еще Казака. Но все равно, если владельцы узнают, может подниматься для обсуждения уже вопрос об увольнении Тани…

— Что ты здесь делаешь? — поначалу, даже не заметив животное, да и не особо обратив внимания на остальных людей, она с претензией глянула на мужа.

И, ок, ладно, не могла не признать, что обида после прошлого разговора еще грызла душу. Таня многое обдумала за эти четыре дня. И не все приятное. Наоборот, даже. Очевидно, эти раздумья, так же не добавили приветливости ее голосу.

— Собаку привезли, — ровно ответил Виталий, глядя прямо на Таню. Но она уловила по его глазам, что и муж понял ее настроение.

Это заставило ее почувствовать вину. Все вместе навалилось. И то, что животное мучается, а она тут выставляет претензии по-глупому, тратит время. И все нерешенные вопросы между ними.

— Уходи, — прозвучало резко, но Таня, действительно не хотела скандала.

Ни с ним сейчас, ни с владельцами потом. Да и собакой надо было заняться, в первую очередь. Виталий не спорил, молча вышел из смотровой. И Тане оставалось надеяться, что он понял ее мотивы.

Не особо разглядывая тех, кто остался, она занялась животным, почему-то, лишь мимоходом подумав, что мужчина, стоящий в стороне и пристально рассматривающий ее саму, наверняка, и есть тот самый Калиненко. Господи! Сколько прений у них с Виталием было из-за этого Димы! А сейчас — ей даже смотреть в его сторону не хочется. Да и некогда. И неинтересно.

Таня сосредоточилась на животном, расспросила о случившемся женщину, голос которой выдавал недавние слезы, но она уверенно стояла рядом с собакой и просила о ней позаботиться. Таня пообещала сделать все, что будет в ее силах. В этом она разбиралась и всегда чувствовала уверенность. Это она умела — помогать и лечить животных. Тут у нее было куда меньше вопросов, сомнений и неуверенности, чем в отношениях с людьми, как оказалось. Отправив всех наружу, она велела студентам-практикантам готовится помогать ей на операции, которая, точно, не будет легкой.

С прогнозом она не ошиблась. Выложилась на все сто. Зато, точно знала, что приложила максимум усилий и сделала все, от нее зависящее. И, с огромной долей вероятности, могла обещать, что теперь собака выживет. Правда, сама Таня себя сейчас чувствовала ужасно. Выжатой до капли. Едва нашла силы, чтобы как-то обрисовать ситуацию Лизе, как представилась женщина, привезшая собаку.

Безумно хотелось к Витале. До дрожи в коленях. А, может, это просто от усталости все тело дрожало? Плевать. Все равно хотелось к нему. Но Таня понимала, что сейчас об этом и мечтать нечего. Едва добрела до кабинета, стараясь не оглядываться по сторонам, чувствовала, что не вы держит, сорвется. А едва закрыла за собой двери, не удержалась, разрыдалась, привалившись спиной к двери. Из-за усталости, из-за неуверенности уже в своих к нему претензиях, из-за сомнений, что они сумеют справится со всем этим. Достала телефон и набрала «Люблю». Отправила Виталию.

Он не ответил.

По правде сказать, Виталий едва дождался, пока они доедут до поселка. Но не разворачиваться же теперь, когда сам вызвался обеспечить охрану Диме? Надо было «отстреляться» до конца. Хоть и хотелось махнуть на все рукой и развернуть машину, с тех пор, как получил ее смс-ку.

Блин! Такая свалка эмоций в груди! И распирает, давит. Не хватает сил это все «переварить» и разложить по полкам хоть в каком-то порядке. И обидно, вроде, из-за всего, из-за ее позиции. Но, е-мое, после сегодняшнего вечера, еще понятней, что Таню корежит. И не рассердишься на нее. Сложно злиться, когда начинаешь понимать.

А тут еще и Батя начал копаться в мозгах и нутре! Блин! Ну не знал Казак, что ему сказать! Как объяснить, что у них с Таней сейчас творится?! Для Димы отношения по-другому принципу всегда строились, тем более с женщинами. Он бы и не пытался Таню понять: не устраивает что-то — свободна, катись на все четыре стороны. Но, ведь, Дима никогда и не лукавил, пытаясь привязать к себе женщину эмоциями, скрывая то, кем является. Не испытывал этой гребанной неуверенности в себе самом и собственной привлекательности для любимой женщины! И не поймет Батя, попытайся Казак сейчас это ему объяснить. Отморозиться легче. Тем более, в свете того понимания, что исподволь меняло позицию Витали за последние недели. Волей-неволей, а начинал признавать Виталя, что их отношениям с Таней, их семье — может мало что сулить, при тех делах, которыми он занимается. И не потому, что Таню не сумеет переубедить. А оттого, что его где-то банально пристрелят. Или ее используют, чтобы его достать.

Кричал, что не будет выбирать между Димой и Таней, чтобы не заставляла. А уже начал. И даже выбрал, похоже. Более того, глядя на меняющееся восприятие другом Лизы, подозревал, что и Бате придется задуматься о подобном, рано или поздно. Только, как об этом сейчас разговор завести, когда Дима только до мести дорвался; как аргументировать свои мысли, до которых дошел — пока не знал. Потому и не поднял тему, когда они курили на пороге клиники, ожидая окончания операции. И от вопросов друга открестился.

«Довел» до поселка. Проверил парней охраны, пока Дима повел Лизу в дому. Несмотря на охре****но тяжелый день, не смог не улыбнуться, увидев удивленное и ошарашенное выражение лица девушки, осматривающей дом Калиненко. Вспомнилась Таня в подобной ситуации. Тоже, помнится, за Виталю цеплялась, как и Лиза сейчас за Диму. Все-таки, она оказалась куда интересней и глубже, чем он воспринимал ее раньше. И за отношение к Диме, Виталя ее оценил.

Но сейчас ему к своей женщине хотелось, и плевать на все их претензии друг к другу! Потому и не поехал к своему дому, стоящему в шестистах метрах отсюда. А снова сел в машину, и погнал через весь город, в ее долбанную клинику.

Доехал, заглушил машину. Три часа ночи… Отдохнул, по ходу. На фиг! Вытянул телефон. Из чистого принципа. Нельзя ему в эту ветеринарку и ногой? Ок! Написала, что любит, пусть теперь сама к нему и выходит.

Набрал номер Тани.

— Да? — далеко не сразу ответила Таня.

И по ее голосу он понял, что разбудил. Блин! Такой потребностью в ней накрыло сразу. Вот просто с головой, до кома в горле. Помешанный, ей-Богу. Такая необходимость к коже прижаться, втянуть в себя ее запах, теплый и сонный, в губы поцеловать, волосы взъерошить…

— Давай, Танюш, двигай на улицу, раз мне в твою клинику и ногой ступить нельзя, — немного обиженно велел он, севшим голосом. — Только куртку натяни, не вздумай так выскакивать! Тут промозгло, — не удержался, помнил, что болела недавно.

— Сейчас, — она не спорила.

И, кажется, удивилась. Почти недоверчиво согласилась. Появилась на пороге минуты через три, осматриваясь в потемках. Казак даже покурить не успел, толком. Один раз затянулся, выйдя из машины. Она его заметила и тут же двинулась в эту сторону.

— Виталь… — неуверенно начала Таня, кутаясь в куртку, еще на подходе.

Он не дал закончить, чтобы она там не собиралась говорить. Сгреб в охапку, бросив сигарету под ноги, и дорвался до ее рта. Начал целовать за все эти дни, как ненормальный. Она тихо застонала, ухватившись за его шею, то ли, чтобы не упасть, то ли сама не могла, хотела сильнее вцепиться. И так же сильно, безумно целовать начала.

Казака затрясло. Сдавил ее руками, как тисками, сам понимал. А иначе — не хотел и не мог… Ну не мог он без нее, блин! Не мог! Вообще. Четыре дня, и уже дуреет.

— Любишь, значит? — даже, чтобы спросить, не смог нормально оторваться от ее губ. Будто приклеили его к ней.

— Люблю, — она и застонала, и засмеялась, и всхлипнула ему в рот. — Прости, что так по-глупому вышло. Скандал на пустом месте устроила, да? — попыталась отодвинуться, чтоб глянуть ему в глаза.

Виталя назад дернул, погрузил ладони в ее растрепанные после сна волосы, намотал на пальцы.

— Ничего, Танюш, — уткнулся носом в макушку. — Оба издергали друг друга.

И вдруг — матюкнулся. Сам отодвинулся, уставившись на нее, хоть и хр*н, что разберешь в этой туманной темноте.

— Танечка, — прищурившись, вкрадчиво потянул ее за волосы. — Ты, елки-палки, что? Подстриглась? Я не ясно что-то объяснил в прошлый раз? — рявкнул он так, что эхо в тумане пошло. — Когда успела?!

Но Таня, по ходу, не испугалась, а хихикнула, прижавшись к его груди всем телом. Покачала головой, насколько позволял его захват.

— Вчера. Кончики обрезала, не утрируй, Виталь, — кажется, это выражение стало у нее одним из любимых, когда хотела его подколоть. — Пять сантиметров, я специально оговорила, не видно даже. Чаще бы приезжал — не заметил.

Он ухмыльнулся. Отпустило. Осадило. Не то, что она его слова всерьез не воспринимает, а то, что скучала. Чаще требует приезжать.

— Сама перерыва захотела, — напомнил он, и не думая отпускать волосы Тани. — Сама ушла из дому.

Таня тяжело вздохнула. И дрожь в ней зародилась. Он уловил. Ругнулся, поняв, что хоть куртку и натянула, а под ней — один медицинский костюм, который ни фига, не на утеплении, между прочим!

— А если я была не права? — тихо спросила Таня.

Но он сейчас думал о том, что ее колотит от холода. Рывком распахнул двери заднего сиденья и затащил Таню в машину.

— Ты что, не могла нормально одеться? — снова рявкнул. И вновь — с претензией.

— Не могла! — огрызнулась она в ответ. — К тебе торопилась.

Виталя выдохнул. Сам сел, ее усадил себе на колени, распахнул ее куртку, забрался под нее руками, пытаясь Танюшу согреть. Прижал к своему телу. Свой свитер содрал, ее кофту поднял, чтоб кожа к коже, и она его тепло себе взяла. А она задохнулась, задрожала больше. Нежно-нежно погладила его плечи, так, что Витале стало невыносимо, тут же кровь от мозгов вниз ухнула, к паху.

— Болела же только-только, — продолжил ругать, но уже мягче, целуя щеки, веки, лицо.

— Уже больше месяца прошло, Виталь. Даже два, почти, — тихо улыбнулась она в ответ. — Выздоровела давно.

Странный разговор. Скачки в тоне, в темах, в настроении. И все равно — не могут отодвинуться, будто прилипли друг к другу. Оба нуждаются в этом тепле и близости.

Захлопнул двери машины, чтобы согрелась быстрее. Хотел привстать, ссадив ее на сиденье, включить двигатель, чтобы натопить салон. Но Таня не дала себя с места сдвинуть.

— Виталь, так что, если я ошиблась, и уже не могу так, не хочу перерыва? — еще тише спросила.

Блин! А глаз не видно в темноте. И что сказать — он не знает. Не потому, что не хочет! Бл***! Да у него череп с мозгами в разные стороны разъехались от ее слов, от радости, что Таня готова вернуться, закрыть этот вопрос. Но открытой-то остается другая проблема. С безопасностью. И с тем пониманием, которое сегодня накрыло с головой.

Хочет вернуть. А подставить не может.

— Танечка, свет мой ясный! — прижал к себе до боли, до невозможности сделать вдох.

Теперь его затрясло. Только не от холода.

— Я очень тебя люблю, — она так же обхватила его руками. — Не могу решить ничего. Не могу с этим смириться… Но и без тебя — не жизнь это. С ума схожу, Виталь. И злюсь, бешусь из-за этого. Тебя мучаю, достаю придирками.

Прижалась губами к шее, поцеловала так жарко, что у него испарина на затылке выступила. В голове пусто. Зато в теле пульс по сосудам дробь отбивает. Пах горит от ее тепла, от тяжести тела Тани, такой желанной и такой ему необходимой. Соскучился дико! Она ему нужна больше всего!

Не выдержал, набросился на ее рот, начал целовать, как сумасшедший. А она ему навстречу, и смеется. И чувствует же, знает, что уже сорвало у него тормоза. И хочет ее, и нет ограничений сейчас, не подействует на Виталю ничего, дорвался до Танюши.

— Казак! Ты меня, таки, затащил на заднее сиденье, еще при первой встрече грозился, — хохочет, и целует в ответ.

Расхохотался сам, запрокинув голову, обхватил ее плечи, опрокинул на сиденье, вдоль, навалился сверху.

— Таки затянул! — согласился, засасывая кожу на ее шее, оставляя метки, грудь ее мучил губами, заставляя Таню стонать. — Сбылась мечта! — хохотнул.

Добрался ладонями, зудящими от необходимости в ней, в ее коже, в ее теле, забрался под форменные брюки, сжал бедра. Чтобы снова стонала от удовольствия, чтобы ей — хорошо, и улыбалась, и его от себя и на сантиметр не отпускала. Ведь уже вцепилась в плечи, царапает же, сто пудов. А ему не больно, ему до дрожи в солнечном сплетении — хорошо. И не надо ничего в жизни больше. Таня с ним, и сама этого хочет, не мучается по этому поводу.

Блин, хорошо так! Словно раньше! Свободно и просто между ними, когда нет ни претензий, ни секретов. Один кайф и удовольствие!

И она за ним тянется. Его брюки расстегивает. Тесно им, неудобно, к большему простору привыкли. А сейчас — без разницы. Просто хотят друг друга до ломоты в костях.

Рванули друг к другу. Он погрузился в нее. Штаны у обоих на ногах, спутывают, мешают. Таня смеется и стонет одним голосом. Обхватила его голову руками, давит на затылок, ладони на его щеках. Стянула свои брюки совсем, обхватила его еще и ногами, словно всего в себя втянуть хочет. А и так, ведь, ничего больше не хочет и не видит, полностью в ней потерялся. Чего хотела, того и добилась, по ходу, даже если сама этого еще и не поняла. И сейчас — ни притормозить, ни остановиться не может, голова в отказе. Только ощутить ее надо, до боли почти, до закушенной кожи и губ, до стонов таких, что сто пудов спалили бы их, не будь ночь вокруг. И двигается, как бешеный, не давая ей спуску. Волосы на свои кулаки накрутил, чтобы никуда из-под него, всем телом накрыть. Потому что его! До последней клеточки кожи, до кончика волос, тех самых, что обрезала!

— Виталь! — закусила его плечо со всей силы, а все равно — не удержалась, застонала в голос.

И бедра ему навстречу, а Казак чувствует, всем телом впитывает ее дрожь, ее удовольствие. И самого накрыло с головой, отключило любое понимание. Вдавил себя в нее, вжал, придавил, хоть бы не до боли. Хотел, и не мог откатиться хоть на сантиметр, чтоб дать воздуха глотнуть Танюше. А она цепляется за его плечи ногтями сильней, не пуская. Кажись, уже до крови. А ему — по фигу. И хорошо так, пальцем пошевелить не может, уже от кайфа. Все тело в нирване. И запах ее по всему нему.

Таки сгруппировался. Уперся в переднее сиденье, перекатился, ее на себя сверху устроил. Блин! Что ж тут места так мало? Раньше не замечал, всего хватало. А об удобстве тех, кого трахал, вообще не парился. Танюшу же хотелось по высшему классу и в любой дыре устроить.

Обнял опять. Она на нем устроилась. Глаза закрыты. Дышит прерывисто, но затихая. Словно уже засыпает на нем.

— Танюш, — прижался губами к ее переносице. Волосы с лица убрал. — Свет мой ясный. Слышишь? — позвал.

— Ммм? — она глаза не открыла. Только повернулась больше к нему. Так же сонно.

— Танечка, сейчас не лучшее время, чтобы ты возвращалась. Правда, — меньше всего хотел бы это ей говорить. Да он без нее сатанел!

Но и рисковать женой — вообще не собирался. Обнял обеими руками.

А она услышала. И глаза открыла. Уперлась подбородком и посмотрела на него растерянно. И так грустно, что у него в груди что-то перевернулось. Сжалось до боли.

— Что, не все простить можно, да? — тихо и горько спросила Таня.