Двор шипов и роз (ЛП)

Двор шипов и роз — 1

Сара Дж. Маас

Оригинальное название : A Court Of Thorns And Roses by Sarah J. Maas

Сара Дж. Маас «Двор Шипов и Роз»

Серия: Двор Шипов и Роз — 1

Перевод : Kara River

Обложка : Kara River

Аннотация

Захватывающая, соблазнительная новая серия книг от автора бестселлеров New York Times Сары Дж. Маас, смесь «Красавицы и Чудовища» с магией фэйри.

Когд а девятнадцатилетняя охотница Фе йр а убивает в лесу волка , мстить за него приходит чудовищное существо и, в обмен за отнятую жизнь, забирает её в опасные земли, полные магии, о которы х она знает только из легенд. Фе йр а узнаёт, что её пленитель не животное, а Тамлин — один из смертельно опасных бессмертных фэйри, которые когда-то правили их миром.

Пока Фе йр а живёт в его поместье, её чувства к Тамлину переходят от ледяной вражды к огненной страсти, прожигающей любую ложь и предупреждения, которые ей твердили об опасном и прекрасном мире фэйри. Но древняя, ужасная тень витает над землями фэйри, и Фе йр а должна найти способ остановить её… или обречь на гибель Тамлина и его мир.

Идеально подходит для фанатов творчества Кристины Кашор и Джорджа Мартина, это первая книга сексуальной и остросюжетной новой серии, от которой невозможно оторваться!

Джошу —

Потому что ради меня ты бы отправился в Подгорье.

Я люблю тебя.

Глава 1

Лес обратился лабиринтом льда и снега.

Больше часа я наблюдала за чащей и моя выгодная позиция на разлапистом дереве давно превратилась в бесполезную. Порывы колючего ветра гоняли снежные вихри, заметая мои следы и хороня вместе с ними какие-либо признаки возможной добычи.

Голод увёл меня от дома дальше, чем я обычно рисковала заходить, но зима время суровое. Животные уходят глубже в лес, где я уже не могу их преследовать, и мне остаётся вылавливать отстающих одного за другим и молиться, чтобы их хватило до весны.

Их не хватит.

Онемевшими пальцами я протёрла глаза, смахивая прилипшие на ресницы хлопья снега. Здесь нет деревьев с ободранной корой, предательски выдающих проходивших оленей — они ещё не ушли. Они останутся, пока есть кора, затем отправятся на север мимо территории волков и, возможно, в земли фэйри — в Прифиан, куда не посмеет шагнуть ни один смертный, если у него, конечно, нет желания расстаться с жизнью.

От этой мысли по спине скользнула дрожь, и я отогнала её прочь, концентрируясь на окружении, на предстоящей задаче. Это всё, что я могла сделать, всё, на что я была способна годами: концентрироваться на том, чтобы выжить неделю, день, час. А сейчас, в снегопад, я была бы рада заметить хоть что-нибудь — особенно с моей точки на дереве, при видимости едва ли на пятнадцать футов. Окоченевшие конечности протестовали против движения и я, подавив стон, ослабила тетиву лука и спустилась с дерева.

Ледяной снег хрустнул под изношенными ботинками, и я стиснула зубы. Плохая видимость, ненужный шум — я на пути к очередной безрезультатной охоте.

Осталось всего несколько часов светового дня. Если вскоре я не уйду, мне придётся добираться домой в темноте, а предупреждения охотников из города всё ещё свежим эхом звучали в памяти: гигантские волки рыскают в поисках добычи, и в немалой численности. Не говоря уже о шёпоте о странных существах, замеченных в окрестностях — высокие, жуткие и смертельно опасные.

Кто угодно, только не фэйри — молят давно забытых богов охотники, и я тайно молюсь вместе с ними. Восемь лет, что мы живём в деревне, находящейся в двух днях пути от границы бессмертных Прифиана, мы были избавлены от атак, хотя странствующие торговцы временами приносили истории далёких приграничных городов, от которых остались лишь щепки, кости и пепел. Эти рассказы, когда-то достаточно редкие, чтобы старейшины деревни могли их отрицать, в последнее время стали обыденной темой пересудов шепотками в рыночные дни.

Я рисковала, зайдя в лес так далеко, но вчера мы доели последнюю буханку хлеба, а остаток вяленого мяса — накануне. Тем не менее, я бы предпочла провести ещё одну ночь с голодным желудком, чем удовлетворить собой аппетит волка. Или фэйри.

Не сказать, что меня так уж много, чтобы мной можно было пировать. В это время года я становлюсь тощей, и хищники могут рассчитывать только на мои кости. Двигаясь между деревьев так проворно и тихо, как только могу, я отмахнулась от хандры и ноющего желудка. Я знала, какие выражения будут на лицах моих двух старших сестёр, когда я снова вернусь домой с пустыми руками.

Через несколько минут тщательных поисков, я пригнулась в заснеженных кустах ежевики. Сквозь тернии, мне открывался достаточно неплохой вид на поляну и пересекающий её ручей. Несколько дыр во льду подсказывали, что им всё ещё часто пользуются. Надеюсь, кто-то придёт. Надеюсь.

Я выдохнула через нос, воткнула кончик лука в землю и прислонилась лбом к сырой кривой древесине. Мы не протянем ещё одну неделю без еды. И слишком много семей уже начали просить меня уповать на подачки богатых горожан. А я видела своими глазами, как далеко заходит их благотворительность.

Я устроилась в более удобную позу и успокоила дыхание, стараясь прислушиваться к лесу сквозь ветер. Снег падал и падал, танцевал и кружил, словно мерцающая пыль, белый свежий и чистый против коричневого и серого мира. И, несмотря на себя, несмотря на онемевшие конечности, я успокоила безжалостную, злобную часть моего разума погружением в завуалированный снегом лес.

Когда-то для меня было привычным делом наслаждаться контрастом молодой травы с тёмной вспаханной почвой, или аметистовой брошью в складках изумрудного шёлка; когда-то я мечтала и дышала, мыслила в цветах, свете и формах. Иногда я даже воображала день, когда мои сёстры будут замужем и останемся только я и Отец, у нас будет достаточно еды и достаточно денег, чтобы купить краски и вдоволь времени, чтобы запечатлеть эти цвета и формы на бумаге или холсте, или стенах дома.

В ближайшее время этого не случится, возможно — никогда. Так что мне остаются только моменты, как этот — любоваться отблесками бледного зимнего света на снегу. Я не могла вспомнить, когда делала это в последний раз — задумывалась и замечала что-нибудь прекрасное и интересное.

Потраченные часы в ветхом сарае с Айзеком Хейлом не в счёт; те времена были голодными, пустыми и иногда жестокими, но никогда не прекрасными.

Завывания ветра стихли в мягкие порывы. Снег лениво кружил крупными хлопьями, сбиваясь в комки в каждом уголке и падая с деревьев. Завораживающе смертельная, нежная красота снега. Скоро придётся возвращаться к грязным, замёрзшим дорогам деревни, к тесному жару нашего дома. Какая-то маленькая, разрывающаяся часть меня испытывала отвращение от этой мысли.

На поляне зашелестели кусты.

Натянуть тетиву лука было делом инстинкта. Я всмотрелась сквозь тернии, и у меня перехватило дыхание.

Менее чем в тридцати шагах стояла самка оленя, ещё не слишком отощавшая от зимы, но достаточно отчаянная, чтобы сдирать кору дерева на поляне.

Олень, как этот, может прокормить мою семью в течение недели или больше.

Рот наполнился слюной. Тихий свист ветра мёртвыми листьями, я прицелилась.

Она продолжала отрывать полоски коры, медленно жевать их, абсолютно не подозревая, что в нескольких ярдах её ждёт смерть.

Я могу завялить половину мяса, а остальное мы могли бы съесть сразу — тушёное мясо, пироги… Её шкуру можно продать или сделать из неё одежду для кого-то из нас. Мне нужны новые ботинки, Элейн необходим новый плащ, а Нэста обычно хочет всё, что есть у других.

Пальцы дрожали. Так много еды — такое спасение. Я задержала дыхание, перепроверила прицел.

Но в кустарнике рядом со мной сияла пара золотистых глаз.

Лес замолчал. Ветер утих. Даже снег замер.

Мы, смертные, больше не почитаем богов, но если бы я знала их имена, я бы помолилась им. Всем. Cкрытый зарослями, волк медленно подбирался ближе, его взгляд был прикован к невнимательной оленихе.

Он был огромен, размером с крупного жеребёнка, и хотя меня предупреждали об их присутствии, у меня пересохло во рту.

Однако хуже его размеров, его ненормальная неприметность: даже когда он подбирался ближе сквозь кустарники, его не было слышно, для оленихи он остался незамеченным. Ни одно столь массивное животное не может быть таким бесшумным. Но если он не обычное животное, если он из коренных обитателей Прифиана, если он каким-то образом фэйри, то быть съеденной — наименьшая из моих проблем.

Если он фэйри, я уже должна была бежать.

Тем не менее, может быть… может быть, это было бы услугой миру, моей деревне, себе самой — убить его, пока он меня не заметил. Пустить стрелу ему в глаз не будет бременем.

Но, несмотря на его размеры, он выглядел как волк, двигался как волк. Животное, заверяла я себя. Всего лишь животное. Я не позволяла себе рассматривать альтернативы — не когда я нуждаюсь в ясной голове, в ровном дыхании.

У меня есть охотничий нож и три стрелы. Две стрелы обычные — простые и эффективные, и для волка такого размера они не более чем укусы пчёл. Но третья стрела длиннее и тяжелее, я купила её у странствующего торговца летом, когда у нас было достаточно медяков для лишней роскоши. Стрела, вырезанная из горного ясеня и с металлическим наконечником.

Из спетых песен нам вместо колыбельных над нашими кроватками, все мы знали с младенчества — фэйри ненавидят железо. Но именно древесина ясеня делает их смертными, исцеляющая магия колеблется достаточно долго, чтобы человек нанёс смертельный удар. Так утверждали легенды и слухи. Единственным доказательством эффективности ясеня была его сущая редкость. Я видела его на картинках и никогда собственными глазами — не после того, как давным-давно Высшие Фэ сожгли их все. Их осталось мало, большинство из них малы и больны и скрыты за высокими стенами в рощах знати. После покупки я тратила недели на сомнения, был ли этот кусочек древесины по завышенной цене пустой тратой денег, или подделкой; три года стрела из ясеня без дела пробыла в колчане.

Теперь я вытянула её, прилагая минимальные и эффективные движения, чтобы избежать взгляда чудовищного волка в мою сторону. Стрела достаточно длинная и тяжёлая, чтобы причинить вред — возможно, убить его, если я правильно прицелюсь.

Грудь сдавило до боли. В тот момент я поняла, что моя жизнь свелась к одному вопросу: в одиночку ли здесь волк?

Я стиснула лук и натянула тетиву. Я хороший стрелок, но я никогда не сталкивалась с волком. Я думала, это делает меня счастливчиком, даже благословенной. Но теперь… Я не знала, куда выстрелить и как быстро они двигаются. Я не могу позволить себе промахнуться. Не когда у меня всего одна стрела из ясеня.

Если под этим мехом действительно бьётся сердце фэйри, тем лучше. Счастливое избавление, после всего, что их вид сделал нам. Я не рискну оставить его в живых, чтобы позднее он явился в деревню убивать, калечить и мучать. Пусть умрёт здесь и сейчас. Я буду рада прикончить его.

Волк подкрался ближе, под одной из его лап, каждая из которых больше моей руки, хрустнула ветка. Олениха застыла. Она посмотрела по сторонам, уши настороженно встрепенулись к серому небу. Волк крался с подветренной стороны, она не могла увидеть или учуять его.

Он опустил голову ниже, и его массивное серебристое тело — так идеально сливающееся с тенями и снегом — припало на задние лапы. Олениха всё ещё смотрела не в ту сторону.

Я перевела взгляд с оленихи на волка и обратно. По крайней мере, он один — в этом случае у меня будет больше шансов уцелеть. Если волк спугнёт олениху, я останусь ни с чем, а огромный волк, возможно фэйри, будет искать следующую подходящую добычу. Если же он убьёт её, уничтожая бесценное количество шкуры и жира…

Если я рассчитала неправильно, пропадёт не только моя жизнь. Но последние восемь лет, что я охочусь в лесах, моя жизнь сводилась исключительно к риску, и в большинстве случаев я рассуждала правильно. В большинстве.

Волк бросился из куста вспышкой серого, чёрного и белого, сверкнули жёлтые клыки. На открытом пространстве он оказался ещё огромнее, изумительное сочетание мышц, скорости и грубой силы. У оленихи не было и шанса.

Я выпустила стрелу из ясеня до того, как он слишком сильно изувечил её.

Стрела попала ему в бок, и я могу поклясться — земля содрогнулась. Отпустив шею оленихи, он зарычал от боли, его кровь брызнула на снег — яркая как рубин.

Он повернулся ко мне, жёлтые глаза расширились, шерсть на загривке поднялась дыбом. Его глухой рык эхом отозвался в моём пустом желудке, я вскочила на ноги, снег взметнулся вокруг, я достала ещё одну стрелу.

Но волк просто смотрел на меня, его пасть запачкана кровью, моя стрела вульгарно торчала из его бока. Снова пошёл снег. Он смотрел удивлённо и осознанно, и это заставило меня выпустить вторую стрелу. На всякий случай — на случай, если это интеллект бессмертного, порочного вида.

Он не пытался увернуться от стрелы, она попала ровно в широко раскрытый жёлтый глаз.

Он повалился на землю.

Цвет и тьма закружились и перемешались со снегом у меня перед глазами.

Его лапы подёргивались, тихий вой прорывался сквозь ветер. Невероятно — он должен быть мёртв, а не умирать. Стрела вонзилась в глаз почти до гусиного оперения.

Не важно — волк или фэйри. Я не оставлю стрелу из ясеня у него в боку. Он скоро умрёт. Тем не менее, мои руки дрожали, пока я отряхивалась от снега и подходила ближе, всё ещё соблюдая достаточную дистанцию. Из нанесённых мною ран хлынула кровь, окрашивая снег в тёмно-красный.

Он скрёб землю лапами, его дыхание замедлялось. Было ли ему настолько больно, или его скулёж был попыткой отогнать смерть? Я не уверена, что хотела это знать.

Снег кружил вокруг нас. Я наблюдала за ним, пока шерсть оттенков угля, обсидиана и слоновой кости не прекратила подниматься и опускаться. Волк — определённо, просто волк, несмотря на его размеры.

Давящая тяжесть в груди ослабла и я облегчённо вздохнула, дыхание заклубилось облаком пара передо мной. По крайней мере, стрела из ясеня доказала свою смертоносность, независимо от того, кого или что она убила.

Беглый осмотр оленихи показал, что я смогу нести только одно животное — и даже это будет тяжело. Но и оставить волка будет позором.

Несмотря на то, что это была трата драгоценных минут — минут, в которые любой хищник мог учуять свежую кровь — я освежевала его и очистила стрелы настолько хорошо, насколько могла.

Как бы то ни было, это согрело мои руки. Кровавой стороной его шкуры я завернула смертельную рану оленихи и забросила её на плечи. До нашего дома несколько миль и мне не нужно, чтобы за мной тянулся кровавый след, ведущий любое животное с клыками и когтями прямо ко мне.

Кряхтя под весом, я крепко перехватила ноги оленихи и бросила последний взгляд на тушу волка, над ней поднимался пар. Его оставшийся золотистый глаз теперь смотрел на тяжёлое снежное небо, и, на мгновение, я подумала, что должна испытывать угрызения совести за подобное.

Но это лес, и это зима.

Глава 2

Когда я вышла из леса, солнце уже зашло, а мои колени дрожали. Руки, застывшие в крепкой хватке за ноги оленихи, абсолютно онемели несколько миль назад. Даже туша не спасала от пробирающего холода.

Мир купался в глубоких оттенках синего, прерываемого лишь лучами мягкого света, вырывавшегося из-за закрытых ставен нашего ветхого дома. Это как идти сквозь ожившую картину — мимолётное мгновение тишины и неподвижности, синева стремительно сменялась сплошной тьмой.

Я плелась по тропинке, и каждый шаг подпитывался лишь головокружительным голодом, когда я услышала голоса сестёр. Мне не нужно различать слова, чтобы знать, что они, скорее всего, болтают о каком-то парне или о лентах, что они заметили в деревне, в то время как они должны были рубить дрова, но, тем не менее, я улыбнулась.

Я ударила ботинками о каменную дверную раму, чтобы выбить снег из них. Кусочки льда отлетели от серых камней дома, открыв выцветшие охранные знаки, выгравированные вокруг порога. Когда-то мой отец убедил проходящего мимо шарлатана обменять гравировки против фэйри на одну из его деревянных статуэток. Было так мало того, что отец был способен для нас сделать, что у меня не хватило духу сказать ему, что гравировки бесполезны… и, несомненно, подделки. Смертные не обладают магией, не обладают какой-либо сверхъестественной силой и скоростью фэйри или Высших Фэ. Человек, заявивший, что в его родословной есть немного крови Высших Фэ, только вырезал завитки, вихри и руны вокруг дверей и окон, пробормотал несколько бессмысленных слов и неторопливо ушёл своей дорогой.

Я распахнула деревянную дверь, обледеневшая железная дверная ручка гадюкой укусила за кожу. Я проскользнула внутрь и тепло и свет ослепили меня.

— Фейра!

До моих ушей донёсся мягкий вздох Элейн, я сморгнула, чтобы привыкнуть к яркому огню и найти свою вторую старшую сестру, среднюю в семье. Хотя она была закутана в потёртое одеяло, её золотисто-каштановые волосы, как и у всех нас троих, были идеально уложены вокруг головы. Восемь лет бедности не отняли у неё желания выглядеть очаровательно.

— Где ты это достала?

Голод предавал её словам резкость, что стала обыденной в последние недели. Никакого упоминания о крови на мне. По правде говоря, я давно потеряла надежду, что они замечают, возвращаюсь ли я из леса каждый вечер. По крайней мере, пока они снова не проголодаются. С другой стороны, моя мать не заставляла ни в чём их клясться, когда они были рядом перед её смертью.

Я сделала успокаивающий вдох, сбросив олениху с плеч. Она с глухим стуком упала на стол, керамические чашки на другом конце задребезжали.

— Где ты думаешь, я это взяла?

Мой голос стал хриплым, каждое слово обжигало горло. Отец и Нэста всё ещё грели руки у очага, моя старшая сестра, как и всегда, игнорировала его. Я развернула волчью шкуру с туши оленихи, сняла ботинки и поставила их у двери, а затем повернулась к Элейн.

Её карие глаза — глаза отца — остались прикованы к оленихе.

— У тебя уйдёт много времени на её очистку?

У меня. Не у неё, не у остальных. Я никогда не видела их руки в липкой крови и мехе. Я научилась готовить и обходиться с убитой дичью лишь по указаниям остальных.

Элейн указала рукой на свой живот, вероятно, такой же пустой и ноющий, как и мой. Это не означало, что Элейн жестокая и бессердечная. Она не Нэста, рождённая с презрительной усмешкой на лице. Просто иногда Элейн… не понимает некоторых вещей. От предложения помочь её удерживала не подлость, ей всего-навсего никогда не приходило в голову, что она может быть способна вымазать руки. Я никогда не могла определить — она на самом деле не понимает, что мы действительно бедные, или она не хочет принимать этого. Но это не останавливало меня от покупки семян для цветника, когда я могла себе это позволить, за которым она ухаживала в тёплые месяцы.

А ей это не помешало купить для меня три небольшие баночки краски — красной, жёлтой и синей — это было тем же летом, когда у меня было достаточно денег на покупку стрелы из ясеня. Это было единственное, что она когда-либо дарила мне, наш дом всё ещё хранит эти следы, несмотря на то, что краска выцвела и облезла: маленькие виноградные лозы и цветы вдоль окон, порогов и кромок вещей, крохотные завитки пламени на окаймляющих очаг камнях. Любые свободные минуты того щедрого лета я использовала на украшение нашего дома яркими красками, иногда скрывая хитрые узоры внутри ящиков, за потрёпанными шторами, под столом и стульями.

С тех пор у нас больше не было такого спокойного лета.

— Фейра, — от огня раздался рокочущий голос отца.

Его тёмная борода аккуратно подстрижена, его лицо безупречно чистое, как у моих сестёр.

— Какое счастье, что сегодня тебе повезло — у нас будет настоящее пиршество.

Рядом с отцом фыркнула Нэста. Не удивительно. Немного похвалы кому угодно — мне, Элейн или жителям деревни — и, как правило, её реакция одна и та же — пренебрежение. В результате её насмешек любые слова отца выглядят так же.

Я выпрямилась, я устала держаться на ногах, но опёрлась рукой на стол позади оленихи и бросила свирепый взгляд на Нэсту. Она тяжелее из нас всех приняла потерю нашего состояния. Она тихо злилась на отца с тех самых пор, как мы покинули наше поместье, даже после того ужасного дня, когда один из кредиторов пришёл показать нам, насколько он был недоволен потерей своих инвестиций.

Но, по крайней мере, Нэста не засоряла наши головы бестолковыми разговорами о возвращении богатства, как отец. Нет, она только тратила любые деньги, которые я не прятала от неё, и изредка замечала присутствие хромого отца. Бывали дни, когда я не могла определить, кто из нас самый несчастный и замученный.

— Мы можем съесть половину мяса на этой неделе, — сказала я, переведя взгляд на олениху.

Она заняла почти весь шаткий стол, служивший нам и столовой, и рабочим местом, и кухней.

— Другую половину мы можем завялить, — я продолжила, зная, что не зависимо от того, как вежливо я это скажу, основная часть роботы останется на мне. — Завтра я пойду на рынок и посмотрю, сколько можно выручить за шкуры, — это я проговорила больше для себя, чем для них.

Во всяком случае, никто не удосужился подтвердить, что они услышали меня.

Повреждённая нога отца вытянута перед ним как можно ближе к огню, чтобы получить больше тепла. Холод, дождь или изменение температуры всегда усугубляют ужасные, покорёженные раны вокруг его колена. Его простая резная трость прислонена к креслу — трость, которую он сделал сам… и порой Нэста оставляла её далеко вне зоны его досягаемости.

Когда из-за этого я шипела на Нэсту, она всегда повторяла — «Он мог бы найти работу, если бы ему не было так стыдно». Она ненавидела его за травму и за то, что он не боролся, когда кредитор и его головорезы ворвались в наш дом и снова и снова разбивали ему колено. Нэста и Элейн убежали в спальню и забаррикадировали дверь. Я осталась умолять и рыдать сквозь каждый крик отца, каждый хруст кости. Я обделалась, а затем меня вытошнило на камнях у очага. Только после этого люди ушли. Больше мы никогда их не видели.

Большую часть оставшихся денег мы заплатили целителю. У отца ушли шесть месяцев, чтобы снова начать ходить, за год до этого он мог проходить мили. Копеек, что он приносил, когда кто-то из жалости покупал его деревянные скульптурки, было не достаточно, чтобы прокормить нас. Пять лет назад, когда деньги исчезли окончательно и бесповоротно, когда отец всё ещё не мог — или не хотел — двигаться больше, он не спорил, когда я заявила, что буду охотиться.

Он не потрудился попытаться встать со своего места у очага, не потрудился оторвать взгляд от своей резьбы по дереву. Он просто позволил мне уйти в те смертельные и жуткие леса, куда даже опытные охотники опасались ходить. Сейчас он стал интересоваться немного больше — иногда проявлялись признаки благодарности, иногда он хромал всю дорогу в город, чтобы продать свои деревянные скульптурки — но не более.

— Я бы хотела новый плащ, — наконец со вздохом сказала Элейн.

В тот же момент поднялась Нэста и объявила:

— Мне нужны новые ботинки.

Я молчала, зная, что лучше не встревать в их препирания, но выразительно посмотрела на всё ещё сияющую пару ботинок Нэсты у двери. По сравнению с её, мои ставшие малыми ботинки разваливались по частям и удерживались вместе только благодаря протёртым шнуркам.

— Но я замерзаю в своём затасканном старом плаще, — взмолилась Элейн. — Я продрогну насмерть.

Она уставилась широко распахнутыми глазами на меня и сказала:

— Пожалуйста, Фейра.

Элейн превратила два слога моего имени — Фей-ра — в самое отвратительно хныканье, которое мне когда-либо доводилось вытерпеть, Нэста громко цокнула языком, перед тем как приказать ей замолчать.

Я утонула во вспыхнувшем споре — кому достанутся деньги. Лучшим вариантом будет их спрятать. Внезапно я заметила отца — он стоял у стола, опираясь одной рукой на него, для равновесия, и осматривал олениху. Его взгляд скользнул к гигантской волчьей шкуре. Его пальцы, ещё гладкие и аристократичные, перевернули шкуру и прочертили линию по кровавой стороне. Я напряглась.

Взгляд его тёмных глаз метнулся ко мне.

— Фейра, — прошептал он и сжал губы. — Где ты это взяла?

— Там же, где и олениху, — я ответила так же тихо, слова были холодными и резкими.

Его взгляд пробежал по луку и колчану стрел, прикреплённым у меня за спиной, по деревянной рукоятке охотничьего ножа у меня на боку. Его глаза стали влажными.

— Фейра… риск…

Я дёрнула подбородком в сторону шкуры и, не в состоянии спрятать упрёк в голосе, сказала:

— У меня не было другого выбора.

На самом деле я хотела сказать: Большую часть дней ты даже не пытаешься выйти из дома. Если бы не я, мы бы голодали. Если бы не я, мы были бы уже мертвы.

— Фейра, — повторил он и закрыл глаза.

Сёстры притихли и я увидела как Нэста сморщила нос и презрительно фыркнула. Она указала на мой плащ.

— Ты воняешь как свинья в собственных нечистотах. Ты можешь хотя бы сделать вид, что ты не неотёсанная крестьянка?

Я не продолжила шоу колкости и боли. Я была слишком маленькой, чтобы изучить больше, чем основы манер, чтение и письма, когда нас настигло несчастье, и Нэста никогда не даст мне об этом забыть.

Она отвлеклась, чтобы поправить плетёные завитки золотисто-каштановых волос.

— Избавься от этой отвратительной одежды.

Я медлила, подавляя слова, что хотелось рыкнуть ей в ответ. Она старше меня на три года, но каким-то образом она выглядит моложе меня — её золотистые щёки всегда покрыты нежным, живым румянцем.

— Ты не могла бы нагреть горшок воды и добавить дров в огонь? — уже спросив, я заметила поленницы. Осталось всего пять брёвнышек. — Я думала, ты собиралась сегодня колоть дрова.

Нэста показала свои длинные аккуратные ногти.

— Я ненавижу колоть дрова. Я вечно загоняю занозы, — она бросила взгляд из-под тёмных ресниц.

Из всех нас, Нэста больше всего походила на мать — особенно, когда ей было что-то нужно.

— Кроме того, Фейра, — сказала она, надув губы. — Ты в этом гораздо лучше! У тебя уходит вполовину меньше времени, чем у меня. Твои руки подходят для этого — они уже достаточно грубы.

Я стиснула зубы.

— Пожалуйста, — попросила я, успокаивая дыхание и понимая, что спорить — последнее из того, что я хочу. — Встань на рассвете, пожалуйста, и наруби дров, — я расстегнула верхнюю пуговицу туники. — Или мы будем есть холодный завтрак.

Она сдвинула брови.

— Я не буду этого делать!

Но я уже шла ко второй небольшой комнатке, где спали сёстры и я. Сзади слышался мягкий шёпот Элейн и шипение Нэсты в ответ. Я оглянулась через плечо на отца и указала на оленя.

— Готовь ножи, — сказала я, не заботясь о том, насколько вежливо это звучит. — Я скоро вернусь.

Не дожидаясь ответа, я закрыла дверь за спиной.

Комната была достаточно большой для покосившегося комода и огромной железной кровати, где мы спали. Единственный пережиток нашего былого богатства, она была сделана на заказ в качестве свадебного подарка от нашего отца нашей матери. Кровать, на которой мы родились, кровать, на которой умерла наша мать. За прошедшие годы, что я разрисовывала этот дом, я никогда не касалась её.

Я бросила верхнюю одежду на дряблый комод и хмуро уставилась на нарисованные мной фиалки и розы вокруг ручек ящика Элэйн, на сверкающее пламя на ящике Нэсты, на ночное небо — россыпи жёлтых звёзд, вместо белых — на моём ящике. Я разрисовала комод, чтобы хоть как-то добавить ярких цветов в тёмную комнату. Они никогда не комментировали этого. Я не знаю, чего я от них ожидала.

Стон — единственное, на что я оказалась способна, чтобы удержаться и не рухнуть на кровать.

***

Тем вечером мы ужинали жареной олениной. Хоть я и знала, что это глупо, но я не возражала, когда каждый из нас вновь тянулся за добавкой, пока я не запретила. Завтра я подготовлю мясо к вялению, затем выделю несколько часов на выделку двух шкур, прежде чем нести их на рынок. Я знала нескольких торговцев, которые могли бы заинтересоваться такой покупкой — хотя, скорее всего, не один из них не заплатит тот гонорар, что я заслужила. Но деньги есть деньги, а у меня нет ни времени, ни средств, чтобы ехать в ближайший крупный город в поисках более выгодной сделки.

Я обсасывала зубцы вилки, смакуя остатки жира на металле. Язык скользнул по кривым зубцам — вилки были частью захудалого набора, который отец успел спасти из людской, пока кредиторы разграбляли наше поместье. Набор не шёл ни в какое сравнение с нашими приборами и посудой, но это лучше, чем есть руками. Приборы из приданого матери проданы уже давно.

Моя мать. Властная и холодная с детьми, радостная и ослепительная среди пэров, часто бывавших в нашем бывшем поместье, до безумства влюблённая в моего отца — единственного человека, которого она по-настоящему любила и уважала. Но она так же обожала удачные партии — настолько, что у неё не было времени, чтобы заняться со мной хоть чем-нибудь, она размышляла только над тем, как мои многообещающие способности в набросках и красках могут обеспечить мне выгодного будущего мужа. Если бы она прожила достаточно долго, чтобы увидеть, как рушится наше состояние, она была бы разбита этим — даже больше, чем отец. Возможно, её смерть — это милосердие для неё.

В любом случае, нам остаётся больше еды.

В этом доме от неё ничего не осталось, кроме железной кровати. И клятвы, что я дала.

Каждый раз, когда я смотрю на горизонт и понимаю, что мне нужно идти, идти и никогда не оглядываться назад, я слышу клятву, произнесённую одиннадцать лет назад перед умирающей матерью. «Оставайтесь вместе, и присматривай за ними». Я согласилась, слишком юная, чтобы спросить, почему она просила об этом меня, а не моих старших сестёр или отца. Но я поклялась ей, и она умерла, а в нашем ничтожном человеческом мире — защищённым лишь данным пять веков назад обещанием Высших Фэ — в нашем мире забытых богов обещание было законом; обещание было валютой; обещание было оковами.

Бывали времена, когда я ненавидела её за эту клятву. Может быть, она бредила в лихорадке и сама не знала, что требовала. Или, возможно, грядущая смерть открыла ей глаза на истинную натуру её детей и мужа.

Я отложила вилку в сторону и, вытянув под столом ноющие ноги, смотрела на танцующее по брёвнам пламя в нашем скудном очаге.

Я повернулась к сёстрам. Нэста, как обычно, жаловалась на жителей деревни: у них нет никаких манер, у них нет социальных навыков, они понятия не имеют, насколько низкопробны ткани их одежд, хотя они делают вид, что эти дрянные ткани так же хороши как шёлк и шифон. С тех пор, как мы потеряли наше состояние, их бывшие друзья упорно игнорировали их, поэтому мои сёстры выставляли напоказ своё отношение к молодым крестьянам города, как ко второсортному кругу общения.

Я отхлебнула горячей воды из чашки — в эти дни мы не могли позволить себе даже чай. Нэста продолжала рассказывать Элейн свою историю.

— Ну, я и сказала ему «Если вы думаете, что можете просить меня об этом так пренебрежительно, сэр, я откажусь». И знаешь, что сказал Томас? — она сцепила руки на столе и широко распахнула глаза. Элейн покачала головой.

— Томас Мандри? — перебила я. — Второй сын лесоруба?

Серо-голубые глаза Нэсты сузились.

— Да, — ответила она и снова повернулась к Элейн.

— Что он хотел? — я посмотрела на отца.

Никакой реакции — ни тревоги, ни какого-либо признака, что он хотя бы слушает. Его забрал туман воспоминаний и он потерялся в нём, он мягко улыбался своей любимой Элейн — единственной из нас, кому удаётся хоть как-то говорить с ним.

— Он хочет жениться на ней, — мечтательно сказала Элейн.

Я моргнула.

Нэста склонила голову набок. Прежде я видела как хищники используют это движение. Временами я думала, что её беспощадная жестокость могла бы помочь нам выжить — даже процветать — не будь она так поглощена мыслями об утраченном статусе.

— Какие-то проблемы, Фейра?

Она выплюнула моё имя, как оскорбление. Я до боли стиснула зубы.

Отец поёрзал на стуле и моргнул. Я знала — глупо реагировать на её колкости, но я ответила:

— Ты не можешь нарубить дров для нас, но ты собираешься замуж за сына лесоруба?

Нэста выпрямилась.

— Я думала всё, что ты хочешь, это выставить нас из дома — выдать замуж меня и Элейн, чтобы у тебя хватало времени на твои расчудесные шедевры.

Она глумилась над рядами наперстянок, которые я нарисовала по кромке стола — оттенки слишком тёмные и слишком синие, без белых крапинок внутри бутонов, но я обходилась тем, что есть. Меня убивало отсутствие белой краски и то, что я создала нечто настолько несовершенное и стойкое.

Я тонула в желании прикрыть рисунок руками. Возможно, завтра я полностью соскребу его со стола.

— Поверь мне, — сказала я ей. — В день, когда ты захочешь выйти замуж за кого-то достойного, я приду в его дом и вручу тебя ему в руки. Но ты не выйдешь замуж за Томаса.

Нэста изящно раздула ноздри.

— Ты ничего не можешь поделать. Сегодня днём Клэр Беддор сказала мне, что теперь Томас сделает мне предложение в любой день. И тогда мне больше никогда не придётся есть эти помои.

Затем она добавила с лёгкой улыбкой:

— По крайней мере, мне не нужно будет искать утешений на сеновале с Айзеком Хейлом, как животное.

Отец смущённо кашлянул, глядя на свою кровать у очага. Он никогда не выступал против Нэсты — из-за страха или вины и, видимо, он не собирался начинать сейчас, даже при том, что об Айзеке он слышал впервые.

Глядя на Нэсту, я положила ладони на стол. Руки Элейн были рядом и она убрала их, будто частички грязи и крови из-под моих ногтей могли перескочить на её фарфоровую кожу.

— Едва ли семья Томаса в лучшем положении, чем мы, — я говорила, стараясь не зарычать. — Ты будешь всего лишь ещё одним ртом, который нужно прокормить. Если Томас этого не знает, то его семья должна.

Но Томас знал — раньше мы сталкивались в лесу. Я видела отчаянный голодный блеск в его глазах, когда он заметил, как я охочусь за парой кроликов. Я никогда не убивала человека, но в тот день нож на боку ощущался грузом. С тех пор я держусь подальше от него.

— Мы не сможем обеспечить приданое, — я продолжила и, хотя мой тон был твёрдым, голос затих. — Ни для одной из вас.

Если Нэста хочет уйти — пожалуйста. Прекрасно. Я буду на один шаг ближе к славному, мирному будущему, к тихому дому, пище в достатке и ко времени на рисование. Но у нас ничего нет — абсолютно ничего, что может побудить любого поклонника забрать сестёр с моих плеч.

— Мы любим друг друга, — заявила Нэста. Элейн кивнула в знак согласия.

Я едва не расхохоталась — когда они забыли мечты об аристократах и начали строить глазки крестьянам?

— Любовь не прокормит голодный желудок, — возразила я, сохраняя твёрдость во взгляде.

Нэста подскочила на месте так, будто я ударила её.

— Ты просто завидуешь. Я слышала, говорят — Айзек собирается жениться на какой-то девушке из деревни Гринфилд из-за привлекательного приданого.

Как и я. Айзек бахвалился этим, когда мы виделись в последний раз.

— Завидую? — медленно проговорила я, закапывая ярость как можно глубже. — Нам нечего ему предложить — ни приданого, ни даже скота. Хотя Томас и хочет жениться на тебе… ты бремя.

— Что ты знаешь? — выдохнула Нэста. — Ты полудикий наглый зверь, гавкающий приказы в любое время дня и ночи. Продолжай в том же духе и однажды — однажды, Фейра, не останется никого, кто будет помнить тебя или беспокоиться о твоём существовании.

Она в бешенстве умчалась прочь, Элейн бросилась за ней, сочувственно воркуя. Они захлопнули дверь в спальню так, что задребезжала посуда.

Я уже слышала эти слова и знала — Нэста повторяет их только потому, что я вздрогнула, когда она впервые плюнула их мне в лицо. В любом случае, они по-прежнему обжигали.

Я сделала большой глоток из колотой кружки. Деревянная скамейка застонала, когда отец повернулся. Я сделала ещё один глоток и сказала:

— Ты должен воззвать к её разуму.

Он рассматривал горелый след на столе.

— Что я могу сказать? Если это любовь…

— Это не может быть любовь, не с его стороны. И не с его жалкой семьи. Я видела, как он ведёт себя в деревне — есть только одна вещь, что ему нужна от неё, и это не её рука…

— Мы нуждаемся в надежде так же, как в хлебе и мясе, — перебил он, его глаза были ясными — один из редких моментов. — Мы должны надеяться, иначе мы не выдержим. Позволь ей сохранить эту надежду, Фейра. Позволь ей представить лучшую жизнь. Лучший мир.

Я поднялась из-за стола, пальцы сжались в кулаки, но было некуда бежать в нашем двухкомнатном доме. Я посмотрела на нарисованные выцветшие наперстянки по краю стола. Крайние бутоны уже почти стёрлись и выцвели, нижние кусочки стебля стёрлись полностью. Через несколько лет рисунок исчезнет — не останется и следа, что когда-то он был здесь. Что я была здесь.

Когда я посмотрела на отца, мой взгляд был тяжёлым.

— Его не существует.

Глава 3

Утоптанный снег на дороге к нашей деревне пестрел чёрными и коричневыми следами проходящих телег и лошадей. Элейн и Нэста цокали языками и кривились, огибая в особенности отвратительные участки. Я знала, что они пойдут — едва они заметили, как я складываю шкуры в сумку, они схватили свои плащи.

Я не утруждала себя разговорами с ними, так как с прошлого вечера они не соизволили и слова мне сказать, хотя Нэста проснулась на рассвете, чтобы нарубить дров. Вероятно, поскольку она знала, что сегодня я буду продавать шкуры на рынке и вернусь домой с кошельком денег. Весь путь по единственной дороге через заснеженные поля к обветшалой деревне, они плелись позади меня.

Каменные дома деревни — обычные и скучные, зимой превращаются в мрачные и зловещие. Но это рыночный день, что означает — на крохотной площади в центре городка будет полно всевозможных торговцев, бойко оживляющих утро.

Из соседнего квартала повеяло ароматами горячей пищи — специи, что проникали в глубины памяти, манили. Элейн тихо застонала позади меня. Специи, соль, сахар — редкие для большинства жителей деревни товары. Мы не могли позволить их себе.

Если я хорошо заработаю на рынке, возможно, у меня будет достаточно денег для покупки чего-нибудь вкусного. Я открыла рот, чтобы предложить это, но мы повернули за угол и чуть не споткнулись друг о друга, резко остановившись.

— Да озарит вас Бессмертный Свет, сёстры, — сказала девушка в бледной мантии, стоя на нашем пути.

Нэста и Элейн цокнули языками, я подавила стон. Превосходно. Именно то, что мне нужно — Дети Благословенных в деревне в рыночный день, отвлекающие и раздражающие всех вокруг. Обычно, старейшины деревни позволяют им оставаться всего на несколько часов, но само наличие фанатичных дурачков, всё ещё поклоняющихся Высшим Фэ, раздражает людей. Раздражает меня. Много лет назад Высшие Фэ были нашими хозяевами — не богами. И, разумеется, добры они не были.

Девушка протянула лилейно-белые руки в приветственном жесте, браслет из серебряных колокольчиков — из настоящего серебра — звякнул на её запястье.

— У вас найдётся немного свободного времени, чтобы услышать Слово Благословенных?

— Нет, — фыркнула Нэста, игнорируя протянутые руки девушки и подталкивая Элейн идти дальше. — Не найдётся.

Распущенные тёмные волосы девушки поблёскивали в лучах утреннего солнца, её чистое, свежее лицо светилось от очаровательной улыбки. Позади неё были ещё пять послушников — парни и девушки, и те, и другие с длинными волосами — они осматривали рынок в поисках молодых людей, которых можно донимать.

— Это отнимет не больше минуты, — сказала девушка, преграждая Нэсте путь.

Впечатляюще — действительно впечатляюще — видеть, как Нэста выпрямляет спину, расправляет плечи и смотрит свысока на молодую послушницу. Королева без трона.

— Идите впаривать свой фанатичный бред каким-нибудь идиотам. Здесь вам новообращённых не найти.

Девушка отпрянула, в её карих глазах затрепетала тень. Я сдержала порыв поморщиться. Возможно, это не лучший способ с ними справиться, они могут стать настоящей помехой, если их всколыхнуть.

Нэста подняла руку, подворачивая рукав пальто, чтобы показать железный браслет. Такой же носит и Элейн; они купили их много лет назад. Послушница ахнула, широко раскрыв глаза.

— Видишь это? — шипела Нэста, делая шаг вперёд. Послушница отступила назад. — Вот, что вы должны носить. А не серебряные колокольчики, привлекающие монстров фэйри.

— Как ты смеешь носить эту мерзость, оскорбляющую наших бессмертных друзей…

— Убирайтесь проповедовать в другой город, — проговорила со злостью Нэста.

Две полные фермерские жены под руку прогуливались по пути к рынку. Когда они приблизились к послушникам, их лица одинаково скривились в отвращении.

— Боготворящая фэйри шлюха, — бросила одна из них девушке.

Я не могла не согласиться.

Послушники молчали. Другая жительница деревни — достаточно богатая, чтобы вокруг её горла обвивалось полное плетёное ожерелье из железа — сузила глаза и вздёрнула верхнюю губу, обнажив зубы.

— Идиоты, вы разве не понимаете, что эти монстры делали с нами на протяжении веков? Что они продолжают делать ради забавы, когда могут и обойтись? Вы заслуживаете закончить жизнь в руках фэйри. Дураки и шлюхи. Все вы.

Нэста кивнула в знак согласия женщине, когда они продолжили свой путь. Мы снова повернулись к девушке, всё ещё мешкающей перед нами, и даже Элейн нахмурилась в отвращении.

Но девушка перевела дыхание, вновь став спокойной, и сказала:

— Я тоже жила в таком же невежестве, пока не услышала Слово Благословенных. Я выросла в деревне, похожей на эту — в такой мрачной и жестокой. Но несколько месяцев назад, подругу моего двоюродного брата отправили к границе, как нашу жертву Прифиану — и её не отправили обратно. Теперь она живёт в богатстве и комфорте, как невеста Высшего Фэ, и как могли бы жить вы, если бы вы уделили минутку…

— По всей вероятности, её съели, — сказала Нэста. — Именно поэтому она не вернулась.

Или хуже — подумала я — если в похищении человека в Прифиан действительно вовлечены Высшие Фэ. Я никогда не встречала ни человекообразных Высших Фэ, правящих Прифианом, ни фэйри, населяющих их земли, с чешуёй, крыльями и длинными тонкими руками, способными утащить тебя глубоко под воды забытого пруда. Я не знаю, с кем столкнуться хуже.

Лицо послушницы напряглось.

— Наши великодушные хозяева никогда не причинят нам вред. Прифиан — земля мира и изобилия. Если они благословят вас своим вниманием, вы будете мечтать жить среди них.

Нэста закатила глаза. Взгляд Элейн метался между нами и рынком впереди — жители деревни наблюдали за нами. Пора идти.

Нэста снова открыла рот, но я встала между ними и бегло окинула взглядом бледно-голубую мантию девушки, серебряные украшения, абсолютно чистую кожу. Ни шрама, ни пятнышка.

— Вы сражаетесь в неравном бою, — сказала я ей.

— Оно того стоит, — девушка расплылась в блаженной улыбке.

Я мягко подтолкнула Нэсту идти дальше и сказала послушнице:

— Нет, не стоит.

Я чувствовала — послушники всё ещё смотрят нам вслед, когда мы шагнули на шумную рыночную площадь, но я не оглядывалась. Они скоро уйдут проповедовать в другой город. Нам придётся пойти более длинным путём из деревни домой, чтобы избежать встречи с ними. Когда мы были достаточно далеко, я оглянулась на сестёр. Элейн всё ещё кривилась, а в глазах Нэсты бушевала буря, она поджала губы. Думаю, если бы она вернулась обратно к девушке, она бы затеяла драку.

Не моя забота — не сейчас.

— Встретимся здесь через час, — сказала я и, скрылась на многолюдной площади прежде, чем они успели прицепиться за мной.

У меня ушло десять минут, чтобы обдумать три варианта. Были мои обычные покупатели: опытный сапожник и остроглазый портной, пришедший на рынок из близлежащего города. И неизвестная: огромная женщина сидела на краю сломанного фонтана, без тележек или палаток, но, тем не менее, она цепко осматривала площадь. Шрамы и оружие позволяли довольно легко определить, кто она. Наёмник.

Я чувствовала взгляды сапожника и портного, ощутила их притворное безразличие, когда они заметили мою сумку. Хорошо — это будет такой день.

Я подошла к наёмнице, чьи густые, тёмные волосы подстрижены до подбородка. Её смуглое лицо, казалось, высечено из гранита, её чёрные глаза слегка сузились при виде меня. Такие интересные глаза — не один оттенок чёрного, а… множество оттенков коричневого, мерцающих среди теней. Я оттолкнула эту бесполезную часть разума, инстинкты, заставляющие думать об оттенках, свете и формах. Я расправила плечи, чтобы она оценила меня в качестве потенциальной угрозы или работодателя. Её оружия — сверкающего и опасного — было достаточно, чтобы я сглотнула и остановилась в добрых двух футах от неё.

— Я не обмениваю свои услуги на товары, — в её голосе прорывался акцент, которого я никогда раньше не слышала. — Я признаю только монеты.

Несколько проходящих мимо жителей старались скрыть заинтересованность в нашем разговоре. Особенно когда я сказала:

— Тогда в этом месте тебе не повезёт.

— Что тебе нужно от меня, девочка? — даже сидя, она выглядела массивной.

Ей могло быть где-то от двадцати пяти до тридцати, но, видимо, в её глазах я выглядела нескладной от голода девочкой в ворохе одежды.

— У меня есть шкуры волка и оленихи на продажу. Я подумала, ты можешь быть заинтересована в их покупке.

— Ты украла их?

— Нет, — я выдержала её взгляд. — Я добыла их сама. Клянусь.

Она снова окинула меня взглядом тёмных глаз.

— Как.

Не вопрос — приказ. Вероятно кто-то, кто сталкивался с теми, кто не воспринимал клятвы как нерушимые и слова как обязательства покарал их соответствующим образом.

Я рассказала, как достала шкуры, и, когда я закончила, она махнула рукой в сторону сумки.

— Покажи мне.

Я вытащила обе тщательно свёрнутые шкуры.

— Ты не лгала о размерах волка, — прошептала она. — Хотя на фэйри не похож.

Она исследовала шкуры взглядом эксперта, её руки пробежались и по внешним, и по внутренним сторонам. Она назвала цену.

Я моргнула и подавила желание моргнуть снова. Она переплачивает — намного.

Она посмотрела вдаль, мимо меня.

— Предполагаю, те две девочки, наблюдающие через площадь, твои сёстры. У вас троих этот латунный цвет волос — и этот их голодный взгляд на тебя.

В самом деле, они делали всё возможное, чтобы подслушать и остаться незамеченными.

— Мне не нужна твоя жалость.

— Нет, но тебе нужны мои деньги, а другие торговцы дешевят всё утро. Все слишком отвлекаются на тех блеющих фанатиков с телячьими глазами, — она кивнула в сторону Детей Благословенных, всё ещё звенящих серебряными колокольчиками и прыгающих на путь любого, кто пытается пройти мимо.

— Решать тебе, девочка, — наёмница слегка улыбалась, когда я обернулась к ней.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Когда-то кое-кто сделал для меня и моей семьи то же самое, в то время, когда мы нуждались в этом больше всего. Думаю, пришло время отплатить должное.

Я снова посмотрела на неё, обдумывая.

— У моего отца есть резные деревянные фигурки, я могу дать их тебе — чтобы было более честно.

— Я путешествую налегке, они не нужны мне. Однако эти, — она похлопала шкуры в руках. — Избавят меня от нужды убивать их самой.

Я кивнула. К щекам прилил жар, когда она достала кошелёк из тяжёлого пальто. Он был полон — там было, по меньшей мере, серебро и, возможно, золото, если звон является каким-нибудь признаком. Как правило, наёмникам хорошо платят на нашей территории.

Наша территория слишком мала и бедна, чтобы содержать регулярную армию для контроля границы с Прифианом, и мы, жители деревни, можем рассчитывать только на силу Договора, заключённого пятьсот лет назад. Но высшее сословие может позволить себе нанимать клинки, как эту женщину, чтобы охранять свои земли, граничащие с бессмертным миром. Это иллюзия комфорта, как знаки на нашем пороге. В глубине души, все знали, нет ничего, что можно противопоставить фэйри. Всем нам рассказывали одно и то же — независимо от сословия и ранга, с момента рождения над колыбелями воспевают предупреждения, рифмы повторяются в школьных дворах. Один из Высших Фэ может превратить ваши кости в пыль с расстояния в сотню ярдов. Но мои сёстры и я никогда их не видели.

Но мы всё ещё пытаемся верить, что нечто — что угодно — может сработать против фэйри, если мы когда-либо столкнёмся с ними. На рынке есть два прилавка, подпитывающих эти страхи и предлагающих амулеты, побрякушки, заклинания и кусочки железа. У меня не было средств на них — но даже если бы они действительно работали, они бы выиграли нам всего несколько минут, чтобы подготовиться. Бегство бессмысленно, остаётся только борьба. Но Нэста и Элейн продолжают надевать железные браслеты каждый раз, как выходят из дому. Даже у Айзека есть железный браслет на запястье, всегда скрытый под рукавом. Когда-то он предложил купить и мне один, но я отказалась. Это было слишком личным, как и слишком похожим на оплату… постоянное напоминание, кем мы были и не были друг для друга.

Наёмница передала деньги в мою протянутую ладонь, я сунула их в карман — монеты были тяжёлыми, как камни. Не осталось ни шанса, что сёстры не заметили деньги, ни шанса, что они уже не придумывают, как будут выпрашивать их у меня.

— Спасибо, — я поблагодарила наёмницу, стараясь и не очень преуспевая скрыть колкость из голоса, так как чувствовала, как сёстры подбираются ближе, как кружащие над трупом стервятники.

Наёмница погладила шкуру волка.

— Совет, как охотник охотнику.

Я приподняла брови.

— Не заходи глубоко в леса. Я бы даже не приблизилась к тому месту, где ты была вчера. Волк такого размера будет меньшей из твоих проблем. Я слышу всё больше и больше рассказов о тех существах, проскальзывающих сквозь стену.

По спине пробежал холодок.

— Они… они собираются напасть?

Если это правда, я найду способ увести семью прочь с нашей жалкой и унылой территории на юг — мы уйдём далеко от невидимой стены, разделяющей наш мир пополам, прежде, чем они пересекут её.

Когда-то — давным-давно и на протяжении тысячелетий — мы уже были рабами лордов Высших Фэ. Когда-то — их изумительные, простирающиеся цивилизации строились кровью и потом людей, строились храмы их диким богам. Когда-то — мы восстали, по всем землям и территориям. Война была настолько кровавой и разрушительной, что потребовалось шесть смертных королев для создания Договора, чтобы остановить резню с обеих сторон и чтобы возвести стену: Север мира отошёл Высшим Фэ и фэйри, забравшим магию с собой; Юг остался напуганным смертным, навечно вынужденным убраться с земель фэйри.

— Никто не знает, что планируют Фэ, — ответила наёмница, её лицо было словно каменное. — Мы не знаем, позволяют ли Высшие Лорды своим животным ускользать с поводков, или это целенаправленные атаки. Я работала на старого дворянина и он утверждал, что в последние пятьдесят лет ситуация ухудшается. Две недели назад он сел на лодку к югу и посоветовал уходить отсюда, если я не глупа. Прежде, чем он отплыл, он признал, что один из его друзей говорил, как в глухой ночи стая мартакс пересекла стену и разорвала на части половину его деревни.

— Мартакс? — выдохнула я.

Я знала, что существует множество типов фэйри, они разнообразны так же, как и любой другой вид животных, но по названиям я знала лишь несколько.

Тёмные глаза наёмницы блеснули.

— Огромное медвежье тело, голова подобна льву и три ряда зубов, острее акульих. И злобные — злее, чем медведь, лев и акула вместе взятые. Как сказал дворянин, они порвали жителей деревни в клочья.

У меня желудок перевернулся. Мои сёстры позади нас показались такими хрупкими — с их бесконечно тонкой, бледной и гладкой кожей. Против фэйри, подобных мартакс, у нас никогда не будет и шанса. Дети Благословенных глупцы — фанатичные идиоты.

— Потому мы не знаем, что означают эти нападения, — продолжала наёмница. — Помимо большего количества заказов для меня, а ты держись подальше от стены. Особенно, если появятся Высшие Фэ — или хуже — один из Высших Лордов. По сравнению с ними мартакс покажутся щенками.

Я рассматривала шрамы на её потрескавшихся от холода руках.

— Ты когда-нибудь сталкивалась с другими видами фэйри?

Она закрыла глаза.

— Ты не захочешь знать, девочка — если, конечно, не хочешь вырвать свой завтрак.

Я действительно чувствовала себя плохо — больной и нервной.

— Опаснее мартакс? — я решилась спросить.

Женщина отдёрнула рукав тяжёлой куртки, обнажив смуглое мускулистое предплечье, испещрённое ужасными, скрученными шрамами. Их дуги были так похожи на…

— У него не было грубой силы и размеров мартакс, — сказала она. — Но его укус был ядовитым. Я слегла на два месяца. Прошло четыре, прежде чем у меня снова появились силы встать на ноги.

Она подвернула штанину. Несмотря на зашевелившийся ужас в глубине души, я подумала, что это прекрасно. По загорелой коже чернильно-чёрной паутиной змеились вены, как иней на окне.

— Целитель сказал, что ничего не может с этим поделать — что мне повезло снова начать ходить с ядом в ногах. Быть может, однажды это убьёт меня, или покалечит. Но, по крайней мере, я знаю, что первая убила его.

Пока она опускала штанину, кровь в моих венах похолодела. Если кто-то на площади видел, то никто не осмелится говорить об этом или подойти ближе. А с меня достаточно на один день. Поэтому я сделала шаг назад, переваривая всё, что она сказала и показала мне.

— Спасибо за предупреждения, — сказала я.

Она обратила внимание на что-то позади меня.

— Удачи, — она слегка улыбнулась, словно увидев нечто забавное.

Грациозная рука вцепилась мне в предплечье и поволокла прочь. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, что это Нэста.

— Они опасны, — прошипела Нэста. Её пальцы впивались в мою руку, она продолжала тащить меня подальше от наёмницы. — Больше не ошивайся рядом с ними.

Я уставилась на неё, затем на Элейн — она была бледной и напряжённой.

— Есть что-то, о чём я должна знать? — спросила я тихо.

Я не могла вспомнить, когда ещё Нэста пыталась предупредить меня о чём-нибудь; Элейн единственная, о ком она на самом деле заботится.

— Они жестокие и отнимут любые копейки, даже если придётся применить силу.

Я взглянула на наёмницу — она всё ещё осматривала свои новые шкуры.

— Она ограбила вас?

— Не она, — прошептала Элейн. — Кто-то другой, проходящий мимо. У нас было всего несколько монет, и он разозлился, но…

— Почему вы не сообщили о нём — или не сказали мне?

— И что бы ты сделала? — фыркнула Нэста. — Вызвала бы его на поединок с луком и стрелами? Кого среди этих городских отбросов обеспокоит, даже если мы сообщим что-нибудь?

— Как насчёт твоего Томаса Мандри? — сказала я холодно.

Глаза Нэсты вспыхнули, но что-то позади меня отвлекло её, а затем она сделала то, чего я ждала от неё — попытка мило улыбнуться — похоже, она вспомнила о деньгах у меня в кармане.

— Твой друг ждёт тебя.

Я обернулась. Да, Айзек смотрел с той стороны площади, скрестив руки на груди и прислонившись к зданию. Хотя он и старший сын зажиточного фермера нашей деревни, из-за зимы он худой, его русые волосы взлохмачены. Довольно красивый, учтивый и скрытный, но с какой-то тьмой подо всем этим, что притягивала нас друг к другу. Мы оба понимали, как жалки наши жизни и что такими они будут всегда.

Мы были отдалённо знакомы на протяжении многих лет — с тех пор, как моя семья перебралась в деревню — но я никогда не думала о нём, пока однажды после полудня мы, оба на взводе, не столкнулись на главной дороге. Мы говорили только о яйцах, что он нёс на рынок — я восхищалась варьированием оттенков в корзине — коричневые, бронзовые, бледно голубые и зелёные. Простой, лёгкий, возможно, немного неловкий, но он заставил меня почувствовать себя не настолько… одинокой. Неделей позже я затащила его в ветхий сарай.

На протяжении этих двух лет он был моим первым и единственным любовником. Иногда мы встречались каждую ночь в течение недели, иногда мы не видели друг друга месяцами. Но каждый раз был таким же: срываемая в спешке одежда, разделённое дыхание, языки и зубы. Иногда мы говорили — или, скорее, он говорил о давлении и бремени, что взваливает на него отец. Часто мы не говорили ни слова. Не могу сказать, что мы были особо умелыми любовниками, но это всё равно было как высвобождение, как временная передышка, как доля эгоизма.

Между нами нет любви, и никогда не было — по крайней мере, того, что я понимаю, когда люди говорят о любви — хотя часть меня и замерла, когда он сказал, что скоро будет женат. Но я не настолько в отчаянии, чтобы спросить, будет ли он видеться со мной после женитьбы.

Айзек склонил голову в знакомом жесте, а затем неторопливо ушёл вниз по улице, ведущей из деревни, к старому амбару, где он будет ждать. Мы никогда особо не скрывали наших отношений, но и не выставляли их напоказ.

Нэста прищёлкнула языком, скрестив руки.

— Надеюсь, вы двое не пренебрегаете мерами предосторожности.

— Немного поздновато беспокоиться, — сказала я.

Но мы были осторожными. Так как я не могла себе этого позволить, противозачаточное варево приносил Айзек. Он знал, что иначе я бы не прикоснулась к нему. Я полезла в карман, высчитывая двадцать медяков. Элэйн шумно вдохнула, и я, не глядя ни на одну из моих сестёр, сунула ей в руки монеты и сказала:

— Увидимся дома.

***

Позже, после ещё одного ужина олениной, когда все мы собрались у очага, перед тем как отправиться спать, я наблюдала, как мои сёстры перешёптываются и смеются. Они потратили всё, что я им дала, до последнего медяка. На что — я не знала, хотя Элейн принесла новый резец для резьбы по дереву для отца. Плащ и ботинки, о которых они ныли прошлым вечером, оказались слишком дорогими. Но я не выговаривала их за траты. Не когда Нэста второй раз наколола дров без моей просьбы. К счастью, они избежали повторного столкновения с Детьми Благословенных.

Отец дремал в кресле, прислонив трость к искривлённому колену. Хорошее время, чтобы обсудить с Нэстой Томаса Мандри. Я повернулась к ней и открыла рот.

Но оглушающий рёв опередил меня, сёстры закричали, в комнату ворвался вихрь снега и на пороге нашего дома появился огромный, рычащий силуэт.

Глава 4

Я не знаю, как в моей руке оказался охотничий нож. Первые несколько мгновений слились в размытый вихрь из гигантского рычащего зверя с золотистым мехом, визга моих сестёр, обжигающих потоков ледяного воздуха и объятого ужасом отца.

Я поняла, что это не мартакс, но облегчение было недолгим. Зверь величиной с лошадь, и хотя его тело было слегка кошачьим, голова была явно волчьей. Как справиться с закрученными оленьими рогами, выступающими из его головы — я не знала. Лев это, гончая или олень — сомнений не было — его чёрные, острые как лезвия когти и жёлтые клыки могут причинить вред.

Если бы я была одна в лесах, я бы позволила страху поглотить меня, я бы упала на колени и умоляла бы об аккуратной и быстрой смерти. Но места для ужаса не осталось, я не позволила ему притаиться в душе, несмотря на дикий стук сердца, грохотом отдающий в ушах. Каким-то образом я оказалась перед сёстрами, когда существо взвилось на дыбы и взревело клыкастой пастью:

— УБИЙЦЫ!

Но у меня в голове эхом звучало другое слово:

Фэйри.

Дурацкие охранные знаки на пороге были действенны против него так же, как и паутина. Я должна была спросить у наёмницы, как она убила фэйри. Однако толстая шея зверя выглядела хорошей целью для ножа.

Я рискнула обернуться через плечо. Сёстры кричали, стоя на коленях у стены с очагом, отец присел перед ними. Ещё одно тело, которое мне нужно защищать. Я сделала ещё один глупый шаг к фэйри, оставляя стол между нами и пытаясь побороть дрожь в руках. Лук и колчан остались в другой стороне комнаты — за зверем. Мне придётся обойти его, чтобы добраться до ясеневой стрелы. И выиграть достаточно времени, чтобы выстрелить.

— УБИЙЦЫ! — снова взревел зверь, вздыбив шерсть на загривке.

— П-пожалуйста, — пролепетал отец позади меня, не найдя в себе сил встать рядом со мной. — Чтобы мы ни сделали, мы сделали это неосознанно и…

— М-м-мы никого не убивали, — добавила Нэста, захлёбываясь рыданиями. Она подняла руку над головой, будто крошечный железный браслет способен сделать хоть что-либо против существа.

Я схватила столовый нож со стола — лучшее, что я могла сделать, пока не доберусь до колчана.

— Выметайся, — огрызнулась я на существо, выставляя вперёд ножи.

На глаза не попалось ни кусочка железа, которое я могла бы использовать, как оружие — разве что я брошу в него браслетами сестёр.

— Выметайся и убирайся прочь.

Я едва могла удержать ножи в дрожащих руках. Гвоздь — я бы могла воспользоваться проклятым железным гвоздём, если бы он был.

В ответ он зарычал на меня — дом задрожал, загремели тарелки и чашки. Но он оставил свою массивную шею незащищённой. Я метнула в него охотничий нож.

Быстро — так быстро, что я едва заметила — как он отправил его прочь, отбив лапой, и щёлкнул зубами у меня перед лицом.

Я отшатнулась назад, почти споткнувшись о съёжившегося отца. Фэйри мог убить меня — мог, но выпад был предупреждением. Нэста и Элейн, плача, молились забытым богам, должно быть, скрывающимся где-нибудь.

— КТО УБИЛ ЕГО? — существо шагнуло к нам.

Он поставил лапу на стол и тот затрещал под ним. Его когти с глухим скрежетом впивались в дерево, один за другим.

Я осмелилась шагнуть вперёд, когда зверь вытянул морду над столом, чтобы понюхать нас. Его глаза были зелёными с вкраплением янтаря. Это не были глаза животного, не с их формой и цветом. Мой голос был удивлённым, даже когда я уточнила:

— Убил кого?

Он зарычал, негромко и злобно.

— Волка, — сказал он.

Моё сердце пропустило удар. Рык смолк, но гнев остался и в нём виднелась скорбь.

Элейн пронзительно вскрикнула. Я не подала виду.

— Волка?

— Большой волк с серой шерстью, — прорычал он в ответ.

Он догадается, если я совру? Фэйри не могут лгать — это знают все смертные — но могут ли они чувствовать ложь людей? У нас не было шансов проверить этого на практике, но ведь должны быть другие способы.

— Если он был убит по ошибке, — сказала я так спокойно, как только могла. — Какую плату мы можем предложить взамен?

Это всё ночной кошмар, через мгновение я проснусь у очага, утомлённая днём на рынке и временем с Айзеком.

Зверь издал звук, который мог бы быть горьким смехом. Он оттолкнул стол в сторону разрушенной двери. Холод был настолько сильным, что я дрожала.

— Оплата, которую вы должны предложить, указана в Договоре между нашими мирами.

— За волка? — резко переспросила я, отец предупреждающе прошептал моё имя.

У меня были туманные воспоминания о Договоре, который мы читали на уроках в детстве, но я не могла ничего припомнить о волках.

Зверь повернулся ко мне.

— Кто убил волка?

Я смотрела прямо в нефритовые глаза.

— Я.

Он моргнул и посмотрел на моих сестёр, затем снова на меня, на мою худобу — без сомнений, он видел только хрупкость.

— Понятно, что ты лжёшь, чтобы спасти их.

— Мы ничего не убивали! — плакала Элейн.

— Пожалуйста… пожалуйста, пощадите нас! — рыдания Нэсты стихли, она толкнула Элейн себе за спину.

При виде этого у меня внутри всё сжалось.

Кряхтя от боли в ноге, отец поднялся, но прежде, чем он добрёл ко мне и совершил ошибку, я повторила:

— Я убила его.

Зверь, обнюхивающий моих сестёр, изучал меня. Я расправила плечи.

— Сегодня на рынке я продала его шкуру. Если бы я знала, что это фэйри, я бы не тронула его.

— Ложь, — прорычал он. — Ты знала. И если бы ты знала, что он из моего вида, ты бы ещё больше захотела убить его.

Правда, правда, правда.

— Ты можешь обвинить меня?

— Он напал на тебя? Спровоцировал?

Я открыла рот чтобы сказать «да», но…

— Нет, — прорычала я. — Но, учитывая всё, что ваш вид сделал нам и что с удовольствием продолжает делать, даже если бы я знала кто он — он заслужил смерти, без сомнений.

Лучше умереть с высоко поднятой головой, чем унижающимся съёженным червём.

Его ответный рык был гневом и яростью.

Свет от огня в очаге освещал его оскаленные клыки, и я представляла, как они сомкнуться на моём горле и как громко сёстры будут кричать, прежде чем и они погибнут. Но, с неожиданной ясностью и чёткостью, я знала — Нэста выиграет время, чтобы Элейн сбежала. Не для отца, которого она недолюбливала всем своим стальным сердцем. Не для меня, потому что Нэста всегда знала и ненавидела, что мы с ней две стороны одной медали, и что я могу сама за себя постоять. Но для Элейн, растящей цветы, для её доброго сердца… Нэста будет бороться за неё.

Вспышка понимания была такой же быстрой, как отброшенный зверем нож.

— Какой платы требует Договор?

— Жизнь за жизнь. Любые неспровоцированные нападения людей на фэйри караются человеческой смертью, — он не сводил глаз с моего лица.

Рыдания сестёр стихли. Наёмница в городе убила фэйри, но тот первым атаковал её.

— Я не знала, — сказала я. — Не знала об этой части Договора.

Фэйри не могут лгать — и он говорил достаточно ясно, не перекручивая слова.

— Большинство из вас, смертных, предпочитает забывать об этой части Договора, — говорил он. — Что делает ваше наказание гораздо более приятным.

Колени подгибались. Я не могу увильнуть, не могу сбежать. Не могу даже попытаться — он преградил путь к выходу.

— Сделай это снаружи, — прошептала я дрожащим голосом. — Не… здесь.

Не здесь, где моей семье придётся смывать мою кровь. Если он позволит им жить.

Фэйри выдохнул злобный смешок.

— Так легко согласна принять свою судьбу?

Когда я уставилась на него, он продолжил:

— За наглость говорить, где мне убивать, я скажу тебе по секрету, человек: Прифиан требует отнимать жизнь тем же путём, каким забрали жизнь фэйри. Как представитель бессмертного мира, я могу либо выпотрошить тебя, как свинью, либо… ты пересечёшь стену и остаток своих дней проведёшь в Прифиане.

— Что? — я моргнула.

Он повторил медленно, так, будто я на самом деле тупа как свинья:

— Или ты умрёшь сегодня, или ты покидаешь человеческий мир и отдаёшь свою жизнь Прифиану, живя в нём вечно.

— Соглашайся, Фейра, — прошептал отец позади меня. — Уходи.

Я не смотрела на него, когда говорила:

— Жить где? Каждый дюйм Прифиана смертелен для нас.

Я лучше умру сегодня, чем буду жить в чистом ужасе за стеной, пока, бесспорно, не погибну более ужасным способом.

— У меня есть земли, — тихо, почти неохотно, сказал фэйри. — Я позволю тебе жить там.

— Зачем? — вероятно, вопрос глупый, но…

— Ты убила моего друга, — прорычал зверь. — Убила, освежевала, продала на рынке, после сказала, что он это заслужил, а теперь у тебя хватает наглости спрашивать о моей щедрости?

«Как типично для людей» — казалось, добавил он мысленно.

— Тебе не нужно использовать уловки, — я шагнула так близко к фэйри, что его дыхание обжигало лицо.

Фэйри не могут лгать, но могут пренебрегать деталями.

Зверь снова зарычал.

— Глупо было забывать, какого низкого мнения о нас человечество. Вы, люди, больше не понимаете милости? — его клыки были в дюймах от моего горла. — Позволь прояснить, девочка: ты можешь жить в моём доме в Прифиане — отплатив за жизнь волка таким образом — или ты сейчас выйдешь на улицу и я порву тебя в клочья. Выбирай.

Я услышала ковыляющие шаги отца прежде, чем он схватил меня за плечо.

— Пожалуйста, добрый господин, Фейра моя младшая. Умоляю вас, пощадите её. Она всё… она всё… — но его слова застряли в горле, когда зверь опять взревел.

Услышать несколько слов, что ему удалось сказать, его попытка… это было как кинжал в живот.

— Пожалуйста… — сжавшись, сказал отец.

— Тихо, — рявкнуло существо.

Во мне вскипела раскалённая ярость и мне потребовалось немало усилий, чтобы не вогнать кинжал ему в глаз. Но я знала, что как только подниму руку, его пасть сомкнётся на моей шее.

— Я могу достать золото… — сказал отец, и моя ярость угасла.

Он может достать деньги только попрошайничеством. Даже если ему удастся собрать несколько медяков… Я видела, насколько безжалостны состоятельные люди в нашей деревне. Монстры нашего смертного мира ничуть не лучше монстров за стеной.

— Сколько для тебя стоит жизнь дочери? Думаешь, она равна жизни фэйри? — усмехнулся зверь.

Нэста всё ещё удерживала Элейн за своей спиной. Лицо Элейн такое же бледное как снег, влетающий сквозь открытые двери. Нэста, сдвинув брови, следила за каждым движением зверя. Она не смотрела на отца — она уже будто знала его ответ.

Когда отец промолчал, я осмелилась на ещё один шаг к зверю, чтобы привлечь его внимание к себе. Я должна избавиться от него — увести прочь от моей семьи. Судя по тому, как он отмахнулся от ножа, нет никакой надежды, что я смогу подкрасться к нему. Сомневаюсь, что с его слухом у меня будет шанс в ближайшее время, по крайней мере, пока он не верит, что я смирилась. Если я попытаюсь напасть или сбежать, он уничтожит мою семью просто ради удовольствия. После он снова найдёт меня. У меня нет выбора, кроме как уйти. А затем, позже, я найду возможность перерезать ему горло. Или, по крайней мере, обезвредить на некоторое время, чтобы сбежать.

До тех пор, пока фэйри снова не найдут меня, они не смогут заставить меня отвечать по Договору. Пускай это и сделает меня проклятой клятвопреступницей. Но если я пойду с ним, я нарушу самое важное обещание в своей жизни. Это обещание перевешивает какой-то древний договор, который я даже не подписывала.

Я ослабила хватку на рукоятке оставшегося кинжала и надолго уставилась в зелёные глаза, прежде чем спросила:

— Когда мы пойдём?

Волчьи черты оставались жестокими — злобными. Всякая притаившаяся надежда на то, что я могу бороться, умерла, когда он переместился к двери — нет, к колчану, что я оставила там. Он вытащил стрелу из ясеня, понюхал и зарычал на неё. Двумя движениями он сломал её пополам и бросил в огонь позади сестёр, прежде чем обернуться ко мне. Я чувствовала запах смерти в его дыхании, когда он сказал:

— Сейчас.

Сейчас.

Даже Элейн подняла голову, чтобы в немом ужасе взглянуть на меня. Но я не могла смотреть на неё, не могла смотреть на Нэсту — не когда они всё ещё скорчившиеся и притихшие. Я повернулась к отцу. Его глаза блестели, потому я взглянула на несколько шкафов, что у нас были, на выцветшие слишком жёлтые нарциссы над изогнутыми ручками. Сейчас.

Зверь остановился в дверном проёме. Я не хочу думать, куда я иду и что со мной будет. Бегство будет глупостью, пока не настанет подходящий момент.

— Оленины вам должно хватить на две недели, — сказала я отцу, пока собирала тёплые вещи. — Начните со свежего мяса, остальное завяльте — ты знаешь, как это делать.

— Фейра… — выдохнул отец, но я продолжала, застёгивая плащ.

— Деньги за шкуры я оставила на комоде, — сказала я. — На какое-то время вам этого хватит, если будете бережливы.

Наконец, я снова посмотрела на отца и позволила себе запомнить черты его лица. В глазах щипало, но я сморгнула слёзы и натянула поношенные перчатки.

— Когда придёт весна, охотьтесь в роще к югу от большой излучины Серебряного Ручья — там достаточно кроликов. Попросите… попросите Айзека Хейла показать вам, как делаются ловушки. Я научила его в прошлом году.

Отец кивнул, прикрывая рот рукой. Зверь предупреждающе зарычал на него и ушёл в ночь. Я сделала шаг за ним, но остановилась, чтобы оглянуться на сестёр, всё ещё скорчившихся у огня, будто они не смели двигаться, пока я не ушла.

Элейн, скрючившись и опустив голову, одними губами шептала моё имя. Потому я посмотрела на Нэсту, чьё лицо так похоже на лицо матери, такое холодное и безжалостное.

— Что бы ты ни делала, — сказала я тихо. — Не выходи за Томаса Мандри. Его отец бьёт свою жену и ни один из его сыновей не останавливает его.

Глаза Нэсты расширились, а я добавила:

— Ушибы скрыть труднее, чем бедность.

Нэста застыла, но ничего не сказала — ни одна из моих сестёр не сказала ни слова — я повернулась к открытой двери. Но рука, сомкнувшаяся на запястье, заставила меня остановиться.

Повернув меня лицом к себе, отец открыл и закрыл рот. Зверь снаружи, почувствовав, что я задерживаюсь, сотряс дом рыком.

— Фейра, — сказал отец. Его пальцы дрожали, когда он схватил мои руки в перчатках, но его глаза стали яснее и смелее, чем я когда-либо видела за все эти годы. — Ты всегда была слишком хороша для этого места, Фейра. Слишком хороша для нас, слишком хороша для всех, — он сжал мои руки. — Если ты когда-нибудь сбежишь, или убедишь их, что уже выплатила долг, не возвращайся.

Я не ожидала душераздирающего прощания, но и такого я тоже не представляла.

— Никогда не возвращайся, — сказал отец, отпустив руки, чтобы встряхнуть меня за плечи. — Фейра, — он запнулся о моё имя, его горло дёргалось. — Ты идёшь к чему-то новому — создай своё имя.

За порогом, зверь был просто тенью. Жизнь за жизнь — а что, если оплатить жизнь означает потерять три другие? Этой одинокой мысли было достаточно, чтобы стать мне якорем.

Я никогда не говорила отцу о данном матери обещании, а объяснять сейчас не было смысла. Я сбросила его руки с плеч и ушла.

Я позволила хрусту снега под ногами вытеснить из головы слова отца, следуя за зверем в окутанные ночью леса.

Глава 5

Каждый шаг в сторону деревьев был слишком поспешным, слишком лёгким, слишком быстро ведущим к ожидающим мучениям и страданиям. Я не решалась оглянуться назад, на дом.

Мы вошли в лес. Его темнота манила.

Неподалёку у дерева спокойно ждала непривязанная белая кобыла, в лунном свете её шкура сверкала свежим снегом. Когда зверь приблизился, она только слегка склонила голову — как будто в знак уважения.

Он указал мне огромной лапой на неё. Даже когда он проходил достаточно близко, чтобы выпотрошить её одним ударом, лошадь осталась спокойной. С тех пор, как я последний раз ездила верхом, прошло много лет, и ездила я только на пони. Но, пока я — наполовину околевшая от холода, забиралась в седло, я наслаждалась теплом лошади. Она пошла шагом. Без света для ориентирования, я не мешала ей идти по следам зверя. Они были почти одного размера. Я не удивилась, когда мы свернули на север — к территории фэйри, хотя мой желудок и сжался до боли.

Жить с ним. Я могу прожить весь остаток моей смертной жизни в его землях. Возможно, это милосердие — только он не уточнил, каким образом, собственно, я буду жить. Договор запрещает фэйри держать нас как рабов, но, может быть, к людям, убившим фэйри, это не относится.

Вероятно, мы идём к какой-нибудь трещине в стене, через которую он пришёл за мной. И как только мы пройдём сквозь невидимую стену, как только мы окажемся в Прифиане, моя семья никогда не сможет найти меня. Я буду не более чем ягнёнок в мире волков. Волки. Волк.

Убила фэйри. Вот, что я сделала.

В горле пересохло. Я убила фэйри. Я не могу заставить себя сожалеть об этом. Не когда мне пришлось оставить мою семью голодать; не когда это означает на одно злобное и жуткое существо в мире меньше. Зверь сжёг ясеневую стрелу — мне должно крупно повезти, чтобы снова достать хотя бы кусочек древесины и убить зверя, когда выпадет шанс. Или замедлить его.

Знание об этой слабости, об их восприимчивости к ясеню, было единственным, что помогало нам выживать во времена восстания против Высших Фэ. Тайна, раскрытая одним из их вида.

Чем дальше я безуспешно высматривала узкие стволы с взрывами ветвей — заученные приметы ясеня — тем сильнее холодела в жилах кровь. Я никогда не видела леса таким неподвижным. То, что было там, признало опасным зверя рядом со мной. Кроме непринуждённо идущей за ним лошади. Надеюсь, он не подпустит близко других фэйри, когда мы пересечём границу его мира.

Прифиан. Слово снова и снова звучало похоронным звоном.

Земли — он сказал, у него есть земли, но какой дом? Лошадь прекрасна, седло сделано из дорогой кожи, что означает, что контакт с цивилизованной жизнью у него есть. Я никогда не слышала об особенностях жизни фэйри или Высших Фэ — никогда не слышала ни о чём, кроме как об их смертельных способностях и аппетитах. Я сжала поводья, чтобы унять дрожь в руках.

Есть всего несколько первоисточников знаний о Прифиане. Смертные, пересёкшие стену — и отправленные добровольно как подношение от Детей Благословенных, и похищенные — никогда не возвращаются. Большинство легенд я узнала от жителей деревни, хотя изредка и отец рассказывал одну-две тихих истории по вечерам, когда он вспоминал о нашем существовании.

Насколько нам известно, Высшие Фэ по-прежнему контролируют северные части мира — от нашего огромного острова, отделённого от массивного материка узким морем, через бездонные фьорды, заледенелые пустоши, каменные пустыни и до великого океана на другой стороне. Некоторые территории фэйри — империи; другие их земли — под контролем королей и королев. Есть и такие места, как Прифиан, разделённые на части, где правят семь Высших Лордов — существа столь несокрушимой силы, что легенды говорят, что они могут стирать в порошок здания, разбивать армии и могут убить прежде, чем ты успеешь моргнуть. В этом я не сомневалась.

Никто никогда не рассказывал мне, почему люди решили задержаться на нашей территории, когда нам было оставлено настолько мало места и в такой близости от Прифиана. Дураки. Какие бы люди ни остались здесь после Войны, они наверняка были суицидальными дураками, чтобы жить так близко к Прифиану. Несмотря на многовековый Договор между мирами смертных и фэйри, в разделяющей наши земли стене есть трещины и дыры, достаточно большие, чтобы эти смертоносные существа проникали на нашу территорию для развлечений нашими мучениями.

Это сторона Прифиана, которую Дети Благословенных никогда не соизволят признать — возможно, сторона Прифиана, которой я скоро стану свидетелем. У меня свело желудок. Жить с ним. Я напоминала себе снова, снова и снова — жить, а не умереть.

Хотя, думаю, я так же могу жить и в подземной тюрьме. Он наверняка запрёт меня и забудет, что я там. Забудет, что люди нуждаются в пище, воде и тепле.

Зверь мягко шёл впереди. Его рога вились к ночному небу, горячие дыхание клубилось вокруг морды. В какой-то момент мы должны будем разбить лагерь — граница Прифиана в нескольких днях пути. Когда мы остановимся, я не сомкну глаз всю ночь и не выпущу его из виду. Несмотря на то, что он сжёг мою ясеневую стрелу, в плаще я спрятала оставшийся нож. Может быть, этим вечером мне выпадет шанс использовать его.

Но в страх, ярость и отчаяние меня приводили мысли не только о моей судьбе. Пока мы продолжали путь и единственными звуками были хруст снега под лапами и копытами, я металась между проклятой уверенностью, что моя семья будет голодать, и пониманием, насколько необходимой я была. Меня ослепляла боль при мысли об отце, попрошайничающем на улицах, о выдающей его покалеченной ноге, когда он будет ковылять от человека к человеку. Каждый раз, глядя на зверя, я видела хромающего городом отца, вымаливающим медяки, чтобы мои сёстры выжили. Хуже этого — на что способна Нэста ради жизни Элейн. Она не будет против смерти отца. Но она будет лгать, красть и продавать что угодно ради Элейн — себя в том числе.

Я следила, как двигается зверь, пытаясь выявить хоть какую-нибудь — какую угодно — слабость. Я не смогла найти ни одной.

— Из какого ты вида фэйри? — спросила я. Слова едва не утонули под снегом, деревьями и тяжёлым звёздным небом.

Он не обернулся. Он вообще ничего не сказал. Справедливо. В конце концов, я убила его друга.

Я попыталась снова.

— У тебя есть имя?

Или что-нибудь, чем его проклинать.

Резко выдохнутый воздух можно было принять за горький смешок.

— Для тебя это имеет значение, человек?

Я не ответила. Вскоре он может крупно пожалеть о том, что пощадил меня.

Но, возможно, я сбегу раньше, чем он решит выпотрошить меня. Я заберу свою семью, мы тайком проберёмся на корабль и уплывём так далеко отсюда, как только возможно. Я попробую убить его, независимо от тщетности, несмотря на то, что это будет ещё одно неспровоцированное нападение, только за то, что он пришёл требовать мою жизнь — человеческую жизнь, которую фэйри ценят так дёшево. Наёмница смогла выжить. Возможно, я тоже смогу. Возможно.

Я открыла рот, чтобы снова спросить его имя, но из его глотки вырвалось раздражённое рычание. У меня не было шанса сражаться или сопротивляться, когда тяжёлый, металлический резкий запах ударил в нос. Он швырнул в меня истощение и чернота полностью поглотила меня.

***

Я проснулась от встряски верхом на лошади, привязанная невидимой силой. Солнце было уже высоко.

Магия — вот, что это был за запах; вот, что крепко связывало меня, предотвращая попытки воспользоваться ножом. Из какой-то коллективной смертной памяти и ужаса, я узнала силу, сковавшую кости. Как долго я была без сознания? Как долго он держал меня в бессознательном состоянии, вместо того, чтобы говорить со мной?

Стиснув зубы, я бы потребовала у него ответов — я бы кричала на него, пока он всё так же лениво идёт вперёд, не обращая на меня внимания. Но мимо меня пролетели щебечущие птицы и мягкий ветер коснулся лица. Я заметила живую изгородь с окаймлёнными металлом воротами впереди.

Моя тюрьма или моё спасение — я не могла определиться.

Два дня — путь от моего дома до стены и южной границы Прифиана занимает два дня. И всё это время я провела в магическом сне? Ублюдок.

Ворота распахнулись без привратника или часового, а зверь продолжал идти. Хотела я того или нет, моя лошадь последовала за ним.

Глава 6

Усадьба раскинулась на тонущей в зелени земле. Я никогда не видела ничего подобного. Даже наше бывшее поместье не шло ни в какое сравнение. Увитая розами и плющом, с террасами, балконами и лестницами, выступающими из алебастровых стен. Границы территории окружены лесом, но они так далеко, что я едва могла разглядеть кромку леса. Так много цвета, так много солнечного света, движения и текстур… Я не могла ими насытиться. Пытаться изобразить всё это красками бессмысленно, никогда не получится правдоподобно.

Трепет мог бы подавить страх, если бы здесь не было так пусто и тихо. Даже сад, через который мы шли по усыпанной гравием дороге к главному входу в дом, казался притихшим и спящим. Сквозь ароматы аметистовых ирисов, бледных подснежников и нежно-жёлтых нарциссов ветер доносил слабый запах металла, щекочущий ноздри.

Конечно, это магия, ведь здесь весна. Какими проклятыми силами они обладают, раз их земли настолько отличаются от наших, раз они могут контролировать сезоны и погоду так, будто те принадлежат им? Слои тёплой одежды стали удушающими, пот ручейками заструился по моей спине. Я размяла запястья и поёрзала в седле. Что бы меня ни удерживало, оно исчезло.

Фэйри держался впереди, одним плавным текучим движением он проворно перепрыгнул большую мраморную лестницу, ведущую к гигантским дубовым дверям. Двери бесшумно открылись для него и он зашёл внутрь. Без сомнений, он планировал этот приезд — он удерживал меня без сознания и я не знаю где я, не знаю дороги домой или какие ещё смертельно опасные территории фэйри могут разделять меня и стену. Я попыталась нащупать нож, но нашла только слои обтрёпанной одежды.

От мысли о когтях, шарящих по плащу в поисках ножа, во рту пересохло. Когда лошадь по своему желанию остановилась у подножья лестницы, я оттолкнула прочь ярость, ужас и отвращение. Достаточно прозрачный намёк. Казалось, возвышающийся дом наблюдает и ждёт.

Я оглянулась через плечо на всё ещё открытые ворота. Если я хочу сбежать, я должна сделать это сейчас.

Юг. Всё, что я должна сделать, это бежать на юг и, в конце концов, я окажусь у стены. Если по пути не столкнусь с чем-нибудь. Я потянула поводья, но кобыла не сдвинулась с места. Даже когда я вдавила каблуки ей в бока. Я резко выдохнула. Хорошо. Пешком.

Колени подогнулись, когда я спрыгнула на землю, вспышки света мелькали перед глазами. Боль и голод ударили по ощущениям и я, вздрогнув, вцепилась в седло. Сейчас. Я должна бежать сейчас. Я заставила себя попытаться сделать шаг, но мир перед глазами вращался и полыхал.

Только дурак будет бежать без пищи и сил.

В таком состоянии я и полмили не пройду. Как и обещал, он порвёт меня на куски прежде, чем я преодолею хотя бы полмили.

Я сделала длинный и дрожащий вдох. Еда — сначала достать пищу, затем бежать в следующий подходящий момент. Это уже больше похоже на план.

Когда у меня было достаточно сил, чтобы идти, я оставила лошадь у подножья лестницы и медленно, шаг за шагом, направилась вверх. Дыхание в груди спёрло, я прошла в открытые двери навстречу теням дома.

Внутри дом был ещё богаче. Под моими ногами сиял чёрно-белый клетчатый мрамор, стремящийся к бесчисленным дверям и широкой лестнице. Длинный коридор тянулся к огромным стеклянным дверям на другом конце дома, сквозь них я увидела второй сад, ещё более грандиозный, чем у главного входа. Никаких признаков подземелья — никаких криков о помощи из упрятанных под землю камер. Нет, только низкое рычание из соседней комнаты, настолько глубокое, что звенели переполненные пышными гроздьями гортензий вазы на столиках в коридоре. Будто в ответ, из множества открытых полированных деревянных дверей качнулись створки той, что слева от меня. Команда идти.

Мои пальцы дрожали, когда я тёрла глаза. Я знала, что когда-то Высшие Фэ строили себе дворцы и храмы по всему миру — здания, которые мои смертные предки уничтожали от злости — но я никогда не задумывалась, как они могут жить сейчас, какими богатствами и элегантностью могут обладать. Никогда не ожидала, что фэйри — эти дикие монстры, могут жить в лучших поместьях, чем кто-либо из смертных.

Войдя в комнату, я насторожилась.

Длинный стол — длиннее, чем какой-либо из нашего бывшего поместья — заполнял большую часть пространства. Стол ломился от еды и вин — так много еды, что рот наполнился слюной, над некоторыми блюдами ещё поднимался пар. По крайней мере, не странные деликатесы фэйри, а знакомая пища: курятина, хлеб, горох, рыба, спаржа, баранина… это мог бы быть банкет в любой смертной усадьбе. Очередной сюрприз. Зверь занял огромный стул во главе стола.

Я замешкалась на пороге, уставившись на еду — всю эту парующую, восхитительную еду — которую я не могла съесть. Первое правило, которое мы заучивали ещё детьми, обычно — в песнях или мелодичных строчках: если тебе не повезло встретиться с фэйри, никогда не пей их вин, никогда не ешь их пищи. Никогда. Если ты не хочешь, чтобы они поработили твой разум и душу — если не хочешь оказаться в Прифиане. Ну, вторая часть уже случилась, но у меня всё ещё есть шанс избежать первой.

Зверь плюхнулся на стул, древесина заскрипела, и, во вспышке белого света, он обратился в золотоволосого мужчину.

Я подавила вскрик и заставила себя сдержаться от порыва скрыться за обшитой панелями стеной рядом с дверью, ухватившись за дверной наличник, я пыталась оценить расстояние между мной и побегом. Этот зверь не человек, не мелкий фэйри. Он один из Высших Фэ, один из их правящей знати: прекрасный, смертоносный и беспощадный.

Он молод — или, по меньшей мере, те части его лица, что я могла видеть, казались молодыми. Его нос, щёки и брови полностью скрывала изысканная золотая маска, инкрустированная изумрудами в форме изогнутых листьев. Очевидно, какая-то абсурдная мода Высших Фэ. Я могла видеть только его глаза — такие же, как и в зверином виде, сильные челюсти и губы, сжатые в тонкую линию.

— Ты должна что-то поесть, — сказал он.

В отличие от изящества маски, его тёмно-зелёная туника выглядела довольно просто, единственным акцентом была кожаная перевязь через широкую грудь. Она была больше похожа на боевую, чем дань стилю, хотя я и не могла заметить на нём оружия. Не только один из Высших Фэ, но… ещё и воин.

Я не хотела вдумываться, что могло вынудить его носить одежду воина и старалась не слишком пялиться на сверкающую кожаную перевязь в льющихся из ряда окон за ним солнечных лучах. Уже несколько месяцев я не видела такого безоблачного неба. Он наполнил бокал вином из гранёного хрустального графина и выпил залпом. Будто он в этом нуждался.

Я медленно двигалась к двери, сердце билось так быстро, что я думала, меня стошнит. Холодный металл дверных петель уколол пальцы. Если я буду двигаться быстро, я смогу выбраться из дома и добежать до ворот за несколько секунд. Вне всяких сомнений, он быстрее — но опрокинутые на его пути симпатичные вещи и мебель в коридоре смогут его замедлить. Хотя изящно заострённые уши Фэ поймают малейший шорох с моей стороны.

— Кто ты? — удалось мне спросить.

Его светло-золотистые волосы так похожи на оттенок шерсти его звериного облика. Наверняка гигантские когти всё ещё просто таятся под его кожей.

— Сядь, — грубо сказал он, обведя жестом руки стол. — Ешь.

Заученные строчки снова и снова проносились в голове. Это того не стоит — утоление моего волчьего голода определённо не стоит риска разумом и душой.

Он низко зарычал.

— Или ты предпочтёшь упасть в обморок?

— Для людей это не безопасно, — выдавила я, опасаясь быть проклятой.

Он фыркнул от смеха — и в этом было больше звериного, чем в чём-либо ещё.

— Еда не отравлена, человек. Можешь поесть.

Странные зелёные глаза пригвоздили меня к месту, как будто он мог заметить каждый мускул в моём теле, готовый к бегству.

— Уходи, если хочешь, — добавил он, сверкнув зубами. — Я не твой тюремщик. Ворота открыты — ты можешь жить где угодно в Прифиане.

И, конечно, быть съеденной или замученной проклятыми фэйри. Несмотря на цивилизованность, чистоту и красоту этого места, я должна выбраться, должна вернуться. Обещание матери, какой бы холодной и самолюбивой она не была, всё, что у меня есть. Я не приблизилась к еде.

— Хорошо, — сказал он с рычанием, и принялся за еду.

Кто-то прошёл мимо меня, направляясь во главу стола, и мне не пришлось столкнуться с последствиями отказа.

— Ну? — сказал незнакомец — ещё один Высший Фэ: рыжеволосый и одетый в тонкую приглушённо-серебристую тунику.

Он тоже был в маске. Изобразив поклон сидящему мужчине, он скрестил руки. Я всё ещё жалась к стене и, каким-то образом, он меня не заметил.

— Что «ну»? — мой похититель склонил голову, движение животного, а не человека.

— Значит, Андрэс мёртв?

Мой похититель или спаситель, кем бы он ни был, кивнул.

— Мне жаль, — сказал он тихо.

— Как? — потребовал незнакомец. Костяшки его пальцев побелели, когда он сжал мускулистые руки.

— Стрела из ясеня, — ответил другой.

Его рыжеволосый собеседник зашипел.

— Зов Договора привёл меня к смертным. Я дал ей убежище. Девчонка — Андрэса убила смертная девчонка, — слова были пропитаны ядом. Он посмотрел в конец стола, где находился мой пустующий стул. — И зов признал её виновной.

Фэ в золотой маске негромко, горько рассмеялся и указал на меня.

— Магия Договора привела меня прямо к её порогу.

Незнакомец обернулся с плавной грацией. Его маска была бронзовой и стилизованной под лисьи черты, она скрывала всё, кроме нижней части лица — и неприятного рубленого шрама, спускающегося от брови к челюсти. Маска не прятала резное золотое глазное яблоко, заменяющее глаз, и двигающееся так, словно он мог использовать его. Оно зафиксировалось на мне.

Даже через всю комнату, я могла видеть, как другой его красно-коричневый глаз расширяется. Он шумно вдохнул, его губы дёрнулись и обнажили ровные белые зубы, и он обернулся ко второму фэйри.

— Ты шутишь, — сказал он тихо. — Это костлявое нечто убило Андрэса одной ясеневой стрелой?

Ублюдок. Полный ублюдок. Жаль, у меня сейчас нет стрелы — иначе я бы выстрелила в него.

— Она призналась, — с нажимом сказал золотоволосый, обводя край кубка пальцем. Появившийся длинный, смертоносный коготь оцарапал металл.

Я изо всех сил старалась сохранить спокойное дыхание. Особенно, когда он добавил:

— Она даже не пыталась отрицать.

Фэйри в лисьей маске опустился на край стола, лучи света путались в его длинных огненно-рыжих волосах. Его маску я могла понять — с этим зверским шрамом и недостающим глазом, но другой Высший Фэ казался нормальным. Возможно, он носит её из солидарности. Может быть, именно солидарностью объясняется эта абсурдная мода.

— Ну, — рыжеволосый кипел яростью. — Теперь мы застряли с этим, благодаря твоей бесполезной милости, и ты разрушил…

Я шагнула вперёд — только шаг. Я не была уверена, что собираюсь сказать, но когда он говорил таким тоном… Я не раскрывала рта, но и этого было достаточно.

— Ты наслаждалась убийством моего друга, человек? — сказал рыжеволосый. — Ты сомневалась или ненависть в твоём сердце не оставила места для мысли о пощаде? Должно быть, для такого мелкого смертного ничтожества, как ты, было приятно убить его.

Золотоволосый фэйри не сказал ничего, но его челюсть сжалась. Пока они изучали меня, я потянулась за ножом, которого не было.

— В любом случае, — продолжил фэйри в лисьей маске, с усмешкой поворачиваясь к собеседнику. Он, скорее всего, рассмеётся, если я когда-либо обращу против него оружие. — Может быть, есть способ…

— Люсьен, — тихо сказал мой похититель, в имени эхом слышался намёк на рык. — Веди себя как надо.

Люсьен напрягся, но спрыгнул с края стола и низко поклонился мне.

— Приношу свои извинения, леди, — ещё одна острота в мою сторону. — Я Люсьен. Придворный и эмиссар, — он размашисто указал на меня. — Твои глаза словно звёзды, а волосы будто золото блестящее.

Он склонил голову, в ожидании, что я скажу ему своё имя. Но говорить ему что-либо о себе, о моей семье и откуда я…

— Её зовут Фейра, — сказал хозяин положения — зверь. Наверно, он запомнил имя в моём доме. Поразительные зелёные глаза снова встретились с моими, а затем метнулись к двери. — Элис отведёт тебя в твою комнату. Ты можешь воспользоваться ванной и чистой одеждой.

Я не могла понять — было это оскорблением или нет. Твёрдая рука ухватила меня за локоть и я вздрогнула. Пухлая шатенка в простой медной маске птицы потянула меня за руку и наклонила голову в сторону двери позади нас. Поверх домотканой коричневой одежды, на ней был свежий белый фартук — прислуга. Значит, маски — это своего рода тенденция.

Если они так беспокоятся о своей одежде и даже о том, во что одета их прислуга, то, возможно, они достаточно поверхностны и тщеславны, чтобы я смогла обмануть их, несмотря на их искусную одежду воинов. Тем не менее, они Высшие Фэ. Я должна быть умной и спокойной, дожидаясь момента, когда смогу сбежать отсюда. Поэтому я позволила Элис увести меня. Комната — не камера. Что ж, небольшое облегчение.

Я едва сделала несколько шагов, когда Люсьен зарычал:

— Значит, вот как Котел поступает с нами? Она убила Андрэса? Мы никогда не должны были отправлять его туда — никто из них не должен был быть там. Это было глупое задание.

В его рыке больше горечи, чем угрозы. Он тоже может менять форму?

— Может, мы просто должны возразить — может, пора сказать хватит. Избавься от девчонки где-нибудь, убей её, мне не важно — она здесь только помеха. Она скорее вонзит нож тебе в спину, чем заговорит с тобой — или с кем-то из нас.

Я дышала спокойно, спина одеревенела и…

— Нет, — отрезал другой. — Пока мы не узнаем наверняка, что нет другого пути, мы не сделаем ход. Насчёт девушки — она останется. Целой и невредимой. Тема закрыта. Её жизнь в той лачуге была достаточно адской.

Я выдохнула, и мои щёки покраснели, когда я заметила, что Элис смотрит на меня. Я старалась не смотреть на неё. Лачуга — думаю, по сравнению с этим дворцом наш дом действительно выглядел лачугой.

— Тогда тебя ждёт тяжёлая работёнка, старина, — сказал Люсьен. — Я уверен, она отлично заменит Андрэса — может быть, она даже сможет тренироваться вместе с остальными на границе.

Раздражённый рык потряс воздух.

Безупречные, сверкающе залы поглотили меня прежде, чем я смогла услышать что-то ещё.

***

Элис провела меня через золотые и серебряные залы, пока мы не пришли в богатую спальню на втором этаже. Признаю, что не особо сопротивлялась, когда Элис и ещё две служанки — тоже в масках — искупали меня, подстригли и после выщипали как цыплёнка к обеду. Кто знает — я вполне могу оказаться их следующей закуской.

От тошноты при этой мысли меня спасало только обещание Высшего Фэ — вместо смерти жить остаток дней в Прифиане. Хотя эти фэйри и выглядели как люди, за исключением ушей, я никогда не слышала о том, как Высшие Фэ называют свою прислугу. Я не решилась спросить или говорить с ними. Не когда их руки так близко ко мне, что я могла сосредоточиться только на том, чтобы не дрожать.

Тем не менее, я один раз взглянула на бархатное бирюзовое платье, которое Элис оставила на кровати, и, плотно завернувшись в белый халат и опустившись в кресло, я попросила вернуть мне старую одежду. Элис отказалась и тогда я снова умоляла, стараясь звучать как можно более трогательно, печально и жалостливо. Элис вылетела из комнаты. Я годами не носила платьев. И не собираюсь начинать, когда мой главный приоритет — побег. В платье я не смогу свободно двигаться.

Укутанная в халат, минуту за минутой я сидела и не слышала ничего, кроме щебетания птиц в саду за окнами. Ни криков, ни лязга оружия, ни намёка на избиение или пытки.

Спальня оказалась больше, чем весь наш дом. Бледно-зелёные стены с нежными набросками золотистых узоров, золотая лепнина. Я могла бы подумать, что всё это броско и аляповато, если бы мебель из слоновой кости и ковры не дополняли комнату настолько гармонично. Гигантская кровать в схожей цветовой гамме, как и занавеси, спускающиеся от изголовья кровати и колышущиеся на слабом ветру из открытых окон. Мой халат был из тончайшего шёлка, с кружевными краями — простой и достаточно изысканный, чтобы я провела пальцем вдоль отворотов.

Несколько историй, что я слышала, оказались ошибочны — или за пятьсот лет они запутались. Да, я всё ещё жертва, всё ещё рождённая слабой и бесполезной в сравнении с ними, но это место… мирное. Спокойное. Если это не иллюзия, как и лазейка в Договоре — уловка, чтобы я успокоилась, прежде чем они уничтожат меня. Высшие Фэ любят играть с едой.

Дверь скрипнула. Элис вернулась с ворохом одежды в руках. Она подняла мокрую сероватую рубашку.

— Ты хочешь надеть это?

Я уставилась на дыры по бокам и на рукавах.

— Оно развалилось на части, как только прачка опустила его в воду.

Она показала несколько коричневых обрывков.

— То, что осталось от твоих штанов.

Я сдержала проклятья, вертевшиеся на языке. Хоть она и прислуга, но она тоже может легко убить меня.

— Теперь ты наденешь платье? — требовательно спросила она.

Я знала, что должна встать и согласиться, но я отодвинулась глубже в кресло. Несколько мгновений Элис пристально смотрела на меня, прежде чем снова уйти.

Она вернулась с брюками и туникой насыщенных цветов, что хорошо шли мне. Немного вычурно, но я не жаловалась ни когда надела белую рубашку, ни когда застегнула тёмно-синюю тунику и пробежалась пальцами по колючей вышивке золотой нитью на лацканах. Эти вещи сами по себе стоят целое состояние — отметила бесполезная часть разума, которая восхищается прекрасными, странными и красочными вещами.

Когда отец разорился, я была слишком маленькой, чтобы помнить многое. Он вполне доверял мне, чтобы разрешить слоняться по его кабинетам, а иногда даже объяснял различные товары и их ценность, информацию о которых я давно уже забыла. Время в его кабинетах — полное ароматов экзотических специй и музыки на незнакомых языках — составляют большинство из моих немногих счастливых воспоминаний. Мне не нужно знать стоимость каждого из предметов в комнате, чтобы понять, что одни изумрудные шторы — шёлковые с золотистым бархатом — смогли бы прокормить нас всю жизнь.

По спине пробежал холодок. С тех пор как я уехала, прошло несколько дней. Оленина уже наверняка заканчивается.