Дьявол в маске

Глава 1

Лондон

Апрель 1811 года

Леди Люсинда Грей точно еще не решила, как ей поступить, когда чересчур настойчивый Мэтью Реддинг, лорд Катберт, сравнил ее глаза с Эгейским морем. Или с самым сверкающим из сапфиров. «Все это мне говорили и раньше», — с некоторым сожалением признала Люсинда. Причем говорили так красочно, как и не снилось бедному лорду Катберту.

— Придется мне упасть в обморок, полагаю… — пробормотала Люсинда, поправляя косынку из алансонского кружева, изящно заправленную в вырез ее бледно-желтого платья.

Лорд Катберт быстро отвёл взгляд от груди Люсинды, и его круглое лицо вспыхнуло.

— Прошу прощения, миледи, — пробормотал Катберт.

Люсинда тотчас поняла, о чем думал сейчас ее самый серьезный поклонник; он думал, что ему удалось обольстить ее настолько, что у нее закружилась голова, и она лишилась дара речи, захваченная происходящим.

— Лорд Катберт, я вас извиняю. — Пользуясь моментом, Люсинда, незаметно освободила руку из его влажной ладони. Соскользнув на другой конец диванчика, и загораживаясь подушкой из золотистого дамаста, она попросила:

— Прошу вас, продолжайте, милорд.

Люсинде не терпелось увидеть, чем все кончится, хотя было ужасно соблазнительно упасть в обморок. Это был бы, без сомнения, очень эффектный обморок. Неумелая попытка лорда Катберта быть романтичным чем-то напоминала дорожное происшествие, и девушку просто мучил вопрос — чем же все это закончится?

«Обморок отменяется», — признала Люсинда со вздохом разочарования.

На протяжении последних нескольких недель она накопила гораздо больше опыта в подобных делах, чем могла себе когда-либо вообразить или пожелать. Бесконечная череда поклонников, оказавшихся у ее порога в этом сезоне, нисколько ее не радовала.

Виновата же во всем была ее дорогая подруга Амелия. Мысли Люсинды прервал громкий голос лорда Катберта. Не выйди Амелия в прошлом году замуж за графа Нортропа, и не демонстрируй эта пара на удивление всем свою любовь так открыто… Ну, тогда бы Люсинда не оказалась бы в столь затруднительной ситуации.

Считаясь престарелой девой на протяжении последних нескольких сезонов, Амелия до появления графа Нортропа оставалась стойкой сторонницей прав женщин на независимость и самостоятельность, другими словами, на право женщины не выходить замуж.

— Если бы только лорд Нортроп не сломил сопротивление Амелии, — пробормотала Люсинда.

Однако мужчина, сидевший рядом с ней, ничего не услышал и продолжал разглагольствовать. Причем лорд Катберт был настолько погружен в свою заготовленную заранее речь, что Люсинда смогла вернуться к своим размышлениям о событиях, которые привели к тому, что лорд оказался в ее гостиной.

Незаметно считая крылатых херувимов, населяющих лепной потолок, она с сожалением признала, что лорд Нортроп, если быть точной, вовсе не преодолевал сопротивление Амелии. Все было совсем не так. В день, когда эти двое встретились, похоже, на небесах запели ангелы и сам Купидон чуть не рухнул с небес от радости, соединяя такую парочку.

«Нет-нет, никакой снисходительности и доброты», — мысленно укорила себя Люсинда. Но… она обожала Амелию как собственную сестру, и не радоваться обретенному ею блаженству в браке было бы непростительно. И если уж совсем честно, то Люсинда была рада за подругу. Просто обе они были совершенно уверены, что любовь — всего лишь уловка, изобретенная для поэтов. Чтобы было о чем писать…

А теперь стоит только посмотреть на Амелию и ее мужа, чтобы понять, насколько они с подругой ошибались.

Но настоящая сложность заключалась вот в чем… Лондон есть Лондон, и блаженное состояние Амелии означало: в светском обществе полагали, будто она, Люсинда, последует примеру подруги и тоже немедленно влюбится.

Честно говоря, Люсинду несколько тревожила вся эта история.

А от Амелии — никакой помощи. Совершенно уверенная в том, что Люсинда должна разделить ее счастье, она не предприняла ничего, чтобы защитить свою подругу и развеять ложные ожидания света. Напротив, Амелия старалась предоставить Люсинде любую возможность достичь такой же степени блаженства. Но огромное число потенциальных претендентов вызвало у Люсинды только разочарование, и Амелия уже почти отчаялась устроить счастье своей подруги.

Вот так Люсинда и оказалась в обществе лорда Катберта, и правила хорошего тона вынуждали ее терпеть его разглагольствования о бессмертной любви.

Катберт пригладил свои жирные каштановые волосы, и это заставило Люсинду оторваться от своих мыслей. Театрально откашлявшись, прочищая горло, лорд продолжил свои попытки поэтической лести:

— Леди Люсинда, ваши глаза, будьте уверены, — синейшие из синих. Синейшие из всех, какие я когда-либо видел. Правда, без сомнения.

Люсинда уставилась на него в изумлении. Она не знала, что и ответить на такой комплимент.

Лорд Катберт в растерянности заморгал:

— Д-да, довольно синие. Действительно — очень синие.

И в этот момент Люсинда осознала: не может неглупая леди терпеть и дальше всю эту чушь.

— Милорд… — Она встала с дивана, разглаживая тонкие батистовые юбки своего утреннего туалета. — Милорд, боюсь, наше с вами время истекло.

Катберт тут же вскочил со своего места. Шагнув к хозяйке, проговорил:

— Леди Люсинда, вы, наверное, нехорошо себя чувствуете?

Именно этой реплики она и ждала. Ей уже приходилось сталкиваться и с гораздо более докучливыми женихами за последние три недели, и теперь у нее не было сомнений в том, что ее актерский талант и на этот раз сослужит ей хорошую службу.

— Ну… Мне кажется… Можно сказать… — Она помолчала и, слегка покачнувшись, поднесла руку к виску. — Я должна покинуть вас. Немедленно, как можно скорее.

Катберт, кажется, решил воспользоваться таким развитием событий. Придвинувшись к ней еще ближе, он коснулся ее руки.

— Моя дорогая леди, скажите мне, что вам нужно, и я тотчас же это исполню.

Гость, конечно, проявил заботу, и Люсинде полагалось бы его поблагодарить, но в ее планы это не входило — она намеревалась изменить ход событий, и теперь ей следовало сделать другой ход.

— Лорд Катберт… — Люсинда изобразила судорожное глотание. — Я чувствую себя обязанной сообщить вам… Боюсь, как бы меня не стошнило. А мне так не хотелось бы испортить ваш изысканный красновато-коричневый жилет.

Катберт чуть не толкнул Люсинду на диван, стремясь избежать такого «боевого крещения». Он стремительно подскочил к маленькому креслу, где сидела Мэри, служанка Люсинды.

— Помогите вашей госпоже! — рявкнул он. — Немедленно!

— О, миледи… — Стряхивая с себя приятную дрему, Мэри встала с кресла.

Люсинда сдержала улыбку и посмотрела на гостя:

— Благодарю вас, милорд. Вы очень любезны.

Было ясно: свой жилет из красно-коричневой парчи лорд любил больше, чем Люсинду. И поэтому поспешно попятился к двери.

— Конечно-конечно… Я зайду к вам снова, в более подходящий момент.

Дворецкий Люсинды Стэнфорд явился очень быстро, и было очевидно: он ждал за дверью, в холле.

— Милорд… — произнес дворецкий с каменным выражением лица, сосредоточив свой взгляд на зеркале в позолоченной раме за головой гостя.

Лорд Катберт поклонился и тут же вышел из комнаты.

Закрыв за ним дверь, Мэри вздохнула, а ее хозяйка воскликнула:

— Этот был самый ужасный! О чем только думала Амелия?! — И в голосе ее явственно слышалось раздражение.

— Может, о том, что вы уже отказали всем подходящим женихам моложе семидесяти? — ответила Мэри. Она так давно служила у Люсинды, что могла позволить себе такую дерзость.

Люсинда рассмеялась. Откровенность Мэри ее развеселила, так что даже настроение улучшилось.

— Лорду Мэйборну больше семидесяти трех, как я полагаю, — заявила Люсинда. — И я очень сомневаюсь, что уже познакомилась с каждым «подходящим мужчиной». Уверена, что остались, по крайней мере, один-два, которых Амелия еще может включить в свой список, чтобы обеспечить мне счастье навеки.

— Я слышала, будто сын лорда Торпа — выгодная партия, — с невинным видом заметила Мэри.

Развеселив хозяйку, служанка распахнула дверь в безлюдный холл.

— Я предпочитаю взрослых мужчин, а не сосунков, — ответила Люсинда, переступая порог. — Конечно, я готова принять достойный вызов, но боюсь, что двадцатилетняя разница в возрасте между нами может оказаться препятствием, которое даже я не смогу преодолеть.

— Хм… — хмыкнула Мэри, выходя из комнаты вслед за своей хозяйкой. — Никакой в вас романтики, леди Люсинда. Никакой!..

— Когда речь идет о младенцах, я с тобой соглашусь, — бросила через плечо Люсинда, направляясь к лестнице.

Мэри снова хмыкнула:

— Не шутите так, миледи.

Люсинда с ухмылкой проговорила:

— Ах, Мэри, ведь это — неправда, и ты это знаешь.

— Неужели? — Служанка в очередной раз хмыкнула. — Вы действительно так думаете?

Люсинда поднялась на покрытую ковром ступеньку.

— Да, я так думаю. — И это было правдой. Она верила в романтические отношения, когда речь шла об Антонии и Клеопатре, Генрихе VIII и Анне Болейн, Артуре и Джиневре, Амелии и Джоне, хотя все эти истории закончились трагически, если не сказать больше.

«Не забыть бы напомнить об этом Амелии», — мысленно отметила она, продолжая подниматься по лестнице.

Дело в том, что романтика очень хороша для других, она просто не для нее, Люсинды. Ей не нужен мужчина, чтобы сделать ее жизнь полной. Да она и не хотела никаких эмоциональных бурь и… непонятного поведения. Ведь все это, кажется, характерно для влюбленных. А она этого не понимает и не жаждет.

— Полагаю, я должна вам поверить, — неуверенно ответила Мэри, жестом призывая свою хозяйку подниматься по лестнице.

Уильям Рэнделл, герцог Клермон, склонился над своей любовницей и провел языком от ее соска до того чувствительного места, где у основания шеи билась жилка. Женщина под ним извивалась, тяжело дыша и постанывая.

— Ну, давай же, Уилл! — умоляла она. — Давай же!

Уилл читал в глазах любовницы пьянящую смесь жадности и страсти, так что было ясно: женщина на пределе. Будучи не из тех, кто отказывает дамам, Уилл проник в нее еще глубже — он был очень деликатен и любезен.

— Ваша светлость. Если вы соизволите…

— Не будь такой вежливой, Беатрис. Что за церемонии? — пробормотал Уилл.

Но герцог тут же понял, что женщина вообще ничего не говорила. Сдержав проклятие, он взглянул через плечо. Герцогская спальня была погружена в полумрак, и шелковые портьеры почти не пропускали в комнату лучи послеполуденного солнца. Тем не менее, Уильям рассмотрел своего камердинера, стоявшего в дверях.

— В чем дело, Смизерс?

Леди Беатрис Уинн судорожно вцепилась в его плечи, и Уилл внимательно посмотрел на любовницу. Теперь вместо страсти, которую он только что читал в ее глазах, в них появился страх, даже настоящая паника.

Герцог успокоил любовницу сдержанным поцелуем.

— Извини меня, я сейчас, — сказал он, поднимаясь с постели. — Сейчас разберусь… и мы продолжим нашу… дискуссию о благотворительности.

Беатрис, смутившись, натянула простыню до плеч. Надув губы, она пробормотала:

— Не думайте об этом, ваша светлость. Ваша любовь к ближнему может подождать. Но помните: чем дольше ближнему приходится ждать, тем больше он нуждается…

Уилл прекрасно понял предостережение Беатрис. Она уже доказала при прежних встречах, какой ненасытной подчас бывала.

— Миледи, не беспокойтесь. Запомните, на чем мы остановились. Хорошо?

Удовлетворенный тем, что успокоил Беатрис — насколько вообще может любовник успокоить свою любовницу, когда их прерывают на самом интересном месте, — Уилл схватил халат, поспешно накинул его на себя и, решительно затянув шелковый пояс, повернулся к слуге.

— Смизерс, я весь внимание. У тебя ровно две минуты. Идем?

Герцог величественно вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Взглянув на камердинера, проворчал:

— Черт побери, старина, ты соображаешь, как близок я был…

Смизерс указал на лестницу.

— Лорд Кармайкл ждет вас в библиотеке, ваша светлость.

Уилл помолчал ровно три секунды. Потом неохотно признал:

— И опять ты оказываешься невиноватым, Смизерс. Хотя… Хотя мог бы лучше рассчитывать время, старина. Одну-две минуты ты мог бы поразмышлять за дверью. Ты меня понимаешь?

Камердинер сдержанно кивнул:

— Да, конечно, ваша светлость. Но лорд Кармайкл убедил меня, что у него к вам дело неотложное. Может, принести вам сюртук или хотя бы брюки?

Уилл не смог сдержать улыбку. За столько лет службы у него Смизерс так и не оставил попыток заставить его блюсти правила приличия.

— Нет. Нет необходимости, Смизерс, позаботься лучше о Беатрис. Может, подашь ей чаю?

— Конечно, ваша светлость.

Уилл прошагал босиком по холлу и, повернув налево, вошел в библиотеку. С шумом захлопнув за собой тяжелую дубовую дверь, взглянул на визитера. К его разочарованию, мужчина, сидевший за его письменным столом, и бровью не повел при его появлении.

— Вам и в самом деле стоило принять предложение Смизерса насчет брюк, Клермон.

Проклятие! Этого человека ничем не удивишь! Уилл уселся и тщательно запахнул свой халат.

— К делу, Кармайкл. Одежда в некоторых обстоятельствах может быть помехой. Если бы я ждал вас, то, возможно, сделал бы другие приготовления.

— Сейчас три часа пополудни. Но конечно, «другие приготовления», возможно, и следовало бы сделать с учетом ваших развлечений наверху. Разве ее мужу не интересно, куда она отправилась?

На это замечание гостя герцог ответил улыбкой:

— Кармайкл, вам же хорошо известно, что Уинн, похоже, уже давно перестал обманываться насчет своей жены. И его это мало волнует, у него свои дела. Вот поэтому Беатрис — идеальная для меня женщина. Так что я должен быть благодарен ее мужу.

Кармайкл приподнял бровь, однако ничего не сказал — к великой досаде герцога. А тот осведомился:

— Так мы закончили комментировать мои постельные подвиги?

Гость с улыбкой кивнул:

— Да, закончили.

— Отлично! — Уилл поерзал в кресле, придерживая непослушный халат. — Тогда, старина, скажите мне: вы здесь с посланием коринфянам? Или вам просто очень захотелось увидеть меня?

Кармайкл снова улыбнулся. И снова кивнул:

— Хорошо, Уилл. Перейдем к делу. Так вот, мы получили сведения из нескольких надежных источников во Франции касательно готовящегося похищения.

— Кого же? — Уилл насторожился, он совершенно забыл о своей любовнице. — Уж не самого ли Веллингтона?

— Нет, — ответил Кармайкл и, поднявшись на ноги, принялся расхаживать по комнате. — Но цель — деньги. Причем на этот раз жертвой похитителей должна стать молодая состоятельная женщина. А если точнее — самая состоятельная женщина в Англии.

Уилл нахмурился. Кто же она? — спрашивал он себя. Его собственная семья занимала видное положение в свете, но герцог уделял мало внимания таким вещам, и теперь ему было сложно догадаться, о ком идет речь.

— Придется вам дать мне подсказку, старина. Боюсь, что за годы, потраченные на то, чтобы приобрести репутацию повесы, я лишился возможности поближе познакомиться с самыми состоятельными дебютантками светского общества.

— Леди Люсинда Грей, — ответил Кармайкл, останавливаясь перед сводчатым окном. — Дочь покойного графа Синклера. Конечно, титул теперь принадлежит двоюродному деду. Но леди Люсинда унаследовала от своего отца все состояние с неограниченным правом распоряжения имуществом. Не говоря уже о лондонском доме и кое-каких других «безделушках».

Уилл с удивлением присвистнул.

— Однако же!..

— Вы с ней знакомы? — осведомился Кармайкл.

Уилл поудобнее устроился в кресле, вытянув перед собой босые ноги.

— С леди Люсиндой Грей? — переспросил он. — Только по слухам, слава Богу. Судя по тому, что я о ней слышал, похитителям придется нелегко. Красива, очаровательна и достаточно умна, чтобы на протяжении… лет десяти отказывать сотням мужчин. И леди Люсинда без труда переиграет похитителей.

— Да, возможно. Но боюсь, мы не можем рассчитывать исключительно на ее обаяние и способности, — возразил Кармайкл. — К счастью для нас, она, похоже, в этом сезоне присматривает себе мужа.

Кармайкл помолчал, глядя на Уилла так, будто тот должен был понимать, о чем речь.

— И тут-то в дело вступаете вы, — закончил он.

Герцог выпрямился и взглянул Кармайклу прямо в лицо. Но тот тут же отвернулся к окну, и Уилл пробормотал:

— Не уверен, что понимаю вас, сэр. Ведь всего несколько минут назад я напомнил вам, что потратил несколько лет на создание себе такой репутации, которая заставила бы свет поверить, будто я — неисправимый повеса. Это служило мне отличным прикрытием. А теперь вы хотите, чтобы я начал искать себе жену? Да кто же мне поверит?

— Ваша репутация в этом деле… Да, признаю, она является серьезным препятствием. Но вы, помимо всего, — еще и самый лучший актер среди всех коринфян, разве не так?

Уилл нахмурился и проворчал:

— Лесть вам не поможет, старина. Кроме того, почему бы вам не перестраховаться и не использовать в этом деле кого-нибудь другого? Тальбот или Уортон отлично подошли бы. Они такие, такие… — Герцог помахал рукой, подыскивая подходящее слово.

— Джентльмены. Полагаю, именно это слово вы ищете, — подсказал Кармайкл.

Уилл еще больше помрачнел.

— Да, джентльмены. Иными словами — мужчины, которым позволено будет приблизиться к женщине на расстояние в десять шагов. Но если вы задумали напугать эту девушку до смерти… ну, тогда точно подойду я. Один взгляд на меня — и она падает в обморок.

— Но зато, Клермон, у вас есть нечто, чего нет ни у одного другого мужчины в Англии, — заявил Кармайкл. — И это то самое, чего она отчаянно жаждет.

Уилл встал, подошел к камину и оперся о каминную полку.

— Что же такое может у меня быть? И чего так жаждет леди Грей?

— Царя Соломона, — тут же ответил Кармайкл.

Уилл в замешательстве пробормотал:

— Но зачем бы мог понадобиться самой богатой женщине в Англии мой жеребец? Ведь она может купить себе хоть целую конюшню отличных лошадей.

Кармайкл обошел письменный стол и стал перед Уиллом.

— Царь Соломон, как вы хорошо знаете, был выращен в Оксфордшире в поместье Уитхема, которое граничит с поместьем Бэмптон, принадлежащим леди Люсинде.

— Но зачем он ей? — недоумевал Уилл. — Неужели только затем, что она…

— Вы же знаете женщин, — перебил Кармайкл. — Они существа мягкосердечные, но воля у них железная. И если уж они приняли решение, то… — Он пожал плечами. — То мало что может изменить его. Наша разведка сообщает, что леди Люсинда присутствовала при рождении Царя Соломона, а потом проводила с ним много времени. Она привязалась к жеребенку и, очевидно, считала, что он будет принадлежать ей. Пока вы его не выиграли.

Уилл начал что-то смутно вспоминать. И ему вспомнилось лицо Уитхема, который никак не мог понять, что потерял сына Тирании и Тритона. Это стало по-настоящему незабываемым событием — так выпали карты.

— Все это очень хорошо. Но каким образом связаны такие разные вещи, как мой конь и леди Люсинда, за которой я должен ухаживать?

— По слухам, эта леди любит отвечать на вызов, — ответил Кармайкл. Он взглянул на свои карманные часы и, нахмурившись, сунул их обратно в кармашек жилета. — Вы человек сообразительный, Клермон. Уверен, вы что-нибудь придумаете.

Слова Кармайкла озадачили Уилла — он слишком давно знал этого человека. И знал, что тот никогда не бросал слов на ветер.

— Но вы ведь не ждете от меня, чтобы я предложил ей Сола взамен… на что-нибудь?

Уилл не стал говорить, что готов скорее лишиться руки или ноги, нежели своего жеребца. Кармайкл и так подозревал его в мягкосердечии, в котором он никогда не признавался, а такое замечание только подтвердило бы подозрение Кармайкла.

— Как я уже сказал, вы — человек сообразительный.

Уиллу хотелось продолжить разговор на эту тему, но, взглянув в лицо собеседника, он лишь заметил:

— Вы чего-то не договариваете. Ну, старина, так в чем дело?

— Гаренн.

Уилл замер.

— Сэр, что вы хотите сказать?

— Он замешан в этом деле.

— Нет. — Уилл покачал головой, отказываясь верить. — Такое… просто невозможно. Он ведь умер. Я видел труп своими собственными глазами. — Ночь, когда коринфяне схватили француза — наемного убийцу — на какой-то парижской улице, тотчас всплыла в его памяти. Тогда вся их организация — все как один — с облегчением вздохнула, узнав о смерти Гаренна.

Кармайкл откашлялся.

— Как вы его называли? Хамелеон?

— У него был дар к маскировке, это правда, — кивнул Уилл. — Но простого человека, одежда… — Ему хотелось убедить Кармайкла… и убедить себя самого. — Мы ведь получили сведения от разведки. Нам гарантировали, что мы взяли именно того человека, какого нужно.

— Его недавно видели в Париже, — заявил Кармайкл. — А на телах двух убитых коринфян были найдены его визитные карточки.

При мысли об этих «визитных карточках» Уиллу стало тошно. Садист вырезал на левой груди каждой своей жертвы причудливую букву «Г», ударами ножа обнажая сердце, — так мог поступать только сумасшедший.

Герцог сильно ударил кулаком по массивному дубовому столу, как бы вымещая на нем свой гнев.

— По слухам, он работал на Фуше, — прибавил Кармайкл.

— Наполеон, похоже, замешан во всех кровавых делах на континенте, — резко заметил Уилл.

— Боюсь, что следить за изменением политических взглядов Жозефа Фуше — задача слишком утомительная, — ответил Кармайкл. — Мне кажется, что теперь он поддерживает дом Бурбонов. А они ни перед чем не остановятся, чтобы обеспечить себе контроль над континентом. Возможно — и над Англией тоже.

Уилл взглянул на Кармайкла вопросительно.

— Полагаю, вы уже решили, с чего мне начинать? — сказал он, произнося эти слова легкомысленным тоном.

Кармайкл достал из нагрудного кармана картонную карточку.

— Сейчас предлагаю вам вернуться к Смизерсу. Сегодня вечером состоится бал у Мэнсфилда, и нам сообщили, что там будет леди Люсинда. — Он протянул Уиллу приглашение и направился к двери. В дверях остановился, обернулся. Лукавая улыбка искривила его губы, когда он посмотрел сначала на босые ноги Уилла, а потом — на его лицо. — И побриться вам не помешало бы. Ей нравится, когда ее поклонники хорошо выглядят. И в брюках. Так что про брюки не забудьте.

Уилл подошел к окну и посмотрел в сад. Вид гиацинтов, анютиных глазок и множества других цветов, названий которых он не знал, не мог успокоить его — беспокойство все росло. Дела, которыми обычно занимались коринфяне, никогда не были чистыми и приятными. Часто приходилось хитрить, и частенько границы между добром и злом стирались. Прежде это вполне подходило Уиллу с его не очень традиционным взглядом на жизнь.

«Конечно, женщинам я лгал и раньше, — думал герцог, отходя от окна и направляясь к письменному столу. — Да, гордиться тут нечем, но если ведешь такой образ жизни, как я, если являешься агентом Кармайкла, то правда часто бывает опаснее лжи. И теперь мне, скорее всего, предстоит открыто ухаживать за женщиной». При этой мысли Уилла передернуло от отвращения. Все будут думать, что он хочет жениться, а он просто сыграет свою роль.

Да-да. Сыграет роль. В этом-то все дело.

Но Кармайкл говорил правду, когда напомнил ему о его актерских способностях. И, следовательно…

Герцог прошелся по комнате и решительно заявил:

— И, следовательно, женщина не устоит.

Да, он знал это. И Кармайкл тоже знал. Не будет нечего знать только леди Люсинда.

Уйдя, одернул на себе халат и заново повязал шелковый пояс. Сможет ли он завоевать сердце достойной женщины? Сможет ли он сделать это, зная, что в конце ему придется разбить ее сердце?

Конечно, сможет. Человеку в его положении нельзя руководствоваться совестью. Но почему же его совести вдруг вздумалось пробудиться именно в этот момент?

По правде говоря, оставить женщину на милость Гаренна — это немыслимо. Лучше он сам перережет себе горло, чем позволит безумцу убить еще кого-нибудь.

— Черт побери… — проговорил Уилл, расхаживая по толстому турецкому ковру. — Неужели это из-за коня я так расстроился? Хотя конь действительно прекрасный…