Эдера 2

ГЛАВА 18

Отторино чувствовал в себе уверенность человека, который после долгих и мучительных раздумий и колебаний наконец-то приготовился совершить поступок, способный изменить всю его жизнь.

Теперь, когда путей к отступлению не было, когда все мосты были сожжены, ему оставалось только одно — попытаться как-то использовать редкостную изворотливость и сметливость Джузеппе Росси, попытаться повернуть ход событий себе на пользу...

Теперь его, пожалуй, уже ничто и никто не мог остановить...

Да, конечно же, в глубине души он прекрасно осознавал, что тысячу, миллион раз неправ, он прекрасно понимал, что совершает нечто чудовищное, что когда-нибудь уронит его не только в глазах окружающих (о реакции Эдеры он пока не думал), но и в своих собственных.

Понимал — но ничего с собой не мог сделать.

Он, по выражению Клаудио, действительно был обуян страстью — всепоглощающей и роковой...

Посмотрев на Росси, он начал так:

— Короче говоря, давай играть в открытую. Ты ведь согласен?

— Конечно!

— Я тоже... Тем более, что в таких случаях тебе не придется применять крапленые карты... Я-то знаю, что ты на руку нечист,— произнес граф, и Росси понял, что Отторино известно и о его карточном жульничестве, и о многих других грехах.

Это было косвенное предупреждение — мол, я ведь о тебе, дорогой синьор Росси, знаю столько много такого, о чем ты и сам, наверное, о себе не знаешь...

— Я слушаю...

Отторино, стараясь не встречаться с подобострастным взглядом своего личного секретаря, продолжал:

— Короче, в открытую, так в открытую... Так вот: я, граф Отторино дель Веспиньяни, хочу, чтобы супруга синьора Андреа Давила стала моей женой... То есть — теперешняя супруга Андреа,— поспешно добавил он таким тоном, будто бы считал, что когда-нибудь у Андреа будет еще как минимум одна жена.

Росси осклабился.

— Я понимаю...

Строго посмотрев на Джузеппе, граф произнес:

— Не строй тут такие мерзкие рожи, и не скалься — ты ведь знаешь, что мне это очень не нравится...

После этих слов Джузеппе замолчал.

Граф, тяжело вздохнув, продолжил:

— Почему я так хочу — это не твоего ума дело. Если ты хочешь заслужить многое из того, что я тебе пообещал, ты должен слушаться меня...

— Буду стараться, — вставил Росси, — ведь для меня нет другого удовольствия, как доставить вам радость...

Кто бы мог подумать, что еще полчаса назад этот человек с маленькими, глубоко посаженными глазами пусть косвенно, но все-таки угрожал графу!

Теперь Джузеппе был сама услужливость.

— Так вот... — граф внимательно посмотрел на своего личного секретаря, — так вот, теперь надо посчитать, что мы имеем...

— То есть?

Взвесить все плюсы и минусы, все «за» и «против»... — продолжил Отторино. Начну с плюсов — хотя, честно говоря, и не знаю, действительно ли эти обстоятельства сыграют мне на руку...

Росси приготовился слушать.

— Во-первых, — начал дель Веспиньяни, — во-первых, Андреа посажен в тюрьму...

В камеру предварительного заключения,— тут же поправил его Джузеппе.

— Ну, хорошо... Его обвиняют в том, что он — один из лидеров организованной преступности на Юге Италии, на Сицилии, и что он — никакой ни Андреа Давила, а синьор Альберто Барцини...

— Совершенно верно, синьор дель Веспиньяни, — услужливо закивал Росси.

— Дальше: ты, Джузеппе, выкрал его документы и все, что могло бы подтвердить его слова о том, что он Андреа Давила...

— Ну да...

— Но ведь это до поры до времени... Полиция задерживает человека, который подозревается в преступлении, а у этого человека нет документов. В то же самое время задержанный утверждает, что на самом деле — он совершенно другой человек чем тот, за которого его принимают... Что делает в таких случаях полиция?.. — спросил дель Веспиньяни и тут же ответил на свой вопрос: — Ищет подтверждение или своей версии, или версии подозреваемого... А что, — он неожиданно обернулся к Росси,— а что, этот самый мафиози действительно так похож?

— Ну просто одно лицо!

— Мда-а-а,— задумчиво протянул граф, — бывают же в жизни такие совпадения... Ну, ничего не скажешь — тут нам в чем-то повезло... А может быть — и нет.

— То есть? — спросил Росси.

— Если полиции удастся найти свидетелей, которые предоставят убедительные доказательства, что Андреа — это не Андреа, а Альберто, в таком случае он угодит за решетку. А если нет?

— Как только Эдера узнает, где теперь Андреа, она тотчас же поспешит в Палермо, чтобы помочь мужу выпутаться из этой более чем неприятной истории,— предположил Джузеппе неуверенно.

— Можешь не сомневаться — так оно и будет,— заверил Отторино.

— Что же делать?

— Надо сказать, что ты действительно был в Палермо, что перед этим говорил с Андреа по телефону, что он назначил тебе встречу, но на условленное место не пришел. Ты якобы прождал его положенное время, и улетел обратно в Ливорно... А если вдруг выяснится, что это не так — ну, мало ли бывает в жизни случайностей? — ты придумаешь что-нибудь... Ну, я дам тебе денег и ты тут же уедешь из Ливорно, скроешься в неизвестном направлении... К своим многочисленным внебрачным детям,— невесело ухмыльнулся дель Веспиньяни.

Предлагая Джузеппе такую версию, Отторино на всякий случай готовил себе пути к отступлению, стремясь в случае провала такого варианта «сохранить лицо» — больше всего этот человек боялся за свою репутацию.

— Но... — начал было Росси, однако граф не дал ему договорить:

— Не беспокойся, деньгами я тебя не обижу... Ты ведь знаешь.

В ответ Джузеппе заулыбался.

— О, вы так щедры, вы так добры ко мне... Да хранит вас Мадонна и святой Януарий!

— У нас есть еще один плюс: ты говоришь, что Андреа пошел с проституткой?

— Ну да...

— А кто это может подтвердить?

— О том, что мафиози Барцини был извлечен из кровати гулящей девки, достаточно написано в газетах...

— Тогда получается одна маленькая неувязочка,— резюмировал граф.

— Неувязочка?

— Ну да...

— Какая же?

— Если синьор Давила действительно синьор Барцини, то он мог бы быть арестован в номере девицы, — произнес граф,— если же ему удастся доказать, что он — не Альберто Барцини, а честный гражданин Андреа Давила, то... Постой, постой — в любом случае, докажет он это или нет, в протоколе и в газетных репортажах фигурирует место, в котором его арестовали... Да-а-а, — немного приободрившись, протянул граф,— это меняет дело...

— А что скажем Эдере?

Видимо, хитрый Джузеппе не зря произнес слово «скажем» — таким образом он давал своему патрону понять, что они стали соучастниками.

Отторино, придвинув к себе телефон, на минутку задумался, после чего произнес:

— Я сейчас позвоню в палаццо, чтобы назначить Эдере встречу...

— А я что должен делать?

— Рассказать, и — как можно убедительней, как и что...

— ...?

— О своей поездке в Палермо, — произнес дель Веспиньяни,— я ведь тебе только что говорил... — неожиданно он улыбнулся, — И смотри, Джузеппе, на этот раз не наговори ничего лишнего...

— Хорошо, синьор, — произнес тот, — не беспокойтесь, синьор дель Веспиньяни...

Вернувшись в палаццо, Эдера оставила детей на попечение Маргариты, а сама отправилась в спальню — приводить себя в порядок.

Ведь не могла же она предстать перед Андреа растрепанной, одетой в свитер и джинсы!

Впрочем, Эдера даже в такой одежде выглядела красивой и привлекательной, однако ей, как и любой женщине, хотелось показаться перед любимым мужчиной в наиболее привлекательном свете.

Эдера, уложив прическу и сделав макияж, почему-то так некстати вспомнила Отторино — их недавнюю поездку в Милан, на «Аиду», и улыбнулась — тогда граф проявил такое внимание, прислав ей в палаццо лучшего в Ливорно парикмахера, специалиста по макияжу и массажиста.

— «Ничего, — подумала Эдера, — в следующий раз в Милан мы отправимся втроем...»

В это время прозвенел звонок — Эдера сразу же бросилась к телефону.

— Алло...

С той стороны послышался голос Отторино дель Веспиньяни.

— Эдера, не могли бы вы срочно приехать на «Ливидонию»? Я сейчас вышлю за вами машину.

Голос у Отторино был на редкость напряженный — Эдера сразу же подумала, что что-то произошло, и что это «что-то» наверняка связано с Андреа.

— На яхту?

— Да.

— Но зачем? — спросила Эдера, подавляя в себе все нараставшую тревогу.

— Это не телефонный разговор,— ответил дель Веспиньяни, — машина уже выехала.

— Я сейчас, — пробормотала Эдера и растерянно положила трубку.

Да, теперь ей было уже явно не до нарядов...

Эдера, глядя в спину шофера, все время мысленно торопила машину: «Быстрей, быстрей...»

Белый «роллс-ройс» ехал по городу со скоростью не менее семидесяти километров, но Эдере казалось, что он едва плетется.

Наконец-то!

Порт, стоянка, и знакомый силуэт «Ливидонии».

Ну, что же там...

Сердце тревожно колотилось, как пойманная птица, руки похолодели и вспотели...

Отторино, коротко кивнув Эдере, произнес:

— У нас тут одна непредвиденная заминка... — увидев испуг на лице синьоры Давила, он добавил: — ничего страшного.

Эдера опустилась в кресло.

— Да вы не беспокойтесь,— продолжал Отторино, стараясь не встречаться с Эдерой глазами.

— Что-то с Андреа?

— Понимаете ли, синьор Росси недавно прибыл из Палермо,— сказал граф, — и — странное дело! — они договорились встретиться с вашим мужем, договорились по телефону, но тот почему-то не пришел... Во всяком случае, так утверждает сам Росси.

Росси, поднявшись со своего места, рассказал о том, как он битых два часа прождал синьора Давила в условленном месте, но тот не пришел.

— Может быть, он просто перепутал место встречи? — предположил Джузеппе.

— А куда вы звонили? — осведомилась Эдера.

— В гостиницу «Колизей»... Может быть, позвонить еще раз туда? У меня есть номер, — и личный секретарь графа дель Веспиньяни посмотрел сперва на Эдеру, а затем — на своего патрона.

— Что ж — позвони...

Росси набрал код Палермо: портье «Колизея», наведя справки, сообщил, что синьор Давила вчера вечером куда-то отправился с вещами, что он расплатился за номер, и сказал, что улетает в Ливорно.

— Может быть, вы перепутали место? — спросила Эдера, цепенея от страха.

— Да нет, он мне сам его назначил...

Эдера испуганно посмотрела на графа.

— Что же делать?

Тот пожал плечами.

— Не знаю.

— Но Андреа...

— Остается только одно, синьора Давила — ждать. Ведь у вашего мужа достаточно денег, чтобы купить билет на обыкновенный самолет до Ливорно, — произнес дель Веспиньяни. — Думаю, что его что-то задержало. Да вы не беспокойтесь, — добавил он, стремясь придать своим интонациям максимум доверительности и доброжелательности,— вернется он, обязательно вернется...

— А что же мне делать? — спросила Эдера, с мольбой глядя на графа.

Тот вздохнул.

— Ждать...

И Эдера, с трудом подавляя в себе желание расплакаться, вышла из каюты...

Сразу же после разговора с графом Эдера отправилась в церковь Пречистой Девы — она знала, что теперь, когда Андреа ничем не поможешь, когда она, Эдера, должна сидеть тут, в Ливорно и ждать от него вестей, ему можно помочь разве что молитвой, обращением к Пречистой Деве, с мольбой о помощи...

Несмотря на сильнейшее волнение, которое охватило Эдеру после разговора с Отторино и его личным секретарем, церковь Пречистой Девы поразила ее своей величественностью и в то же время — суровой простотой.

В церкви было два огромных придела: один вверху, другой — внизу.

Нижний был заперт массивной железной решеткой, а в верхний можно пройти.

Стены этой огромной каменной церкви, построенной на пожертвования лет триста назад, сплошь и рядом были увешаны небольшими мраморными и серебряными пластинами, на которых были выгравированы имена и фамилии, а иногда — и просто одни только инициалы жертвователей.

В основном дары делали моряки, рыбаки, которые, обратившись в тяжелую жизненную минуту к покровительству Пречистой Девы, заступницы на водах, благополучно избежали смерти.

Эдера, пройдя в придел, на минуту задержалась, рассматривая дары.

Тут были и модели парусных судов, картины, исполненные маслом — неумелыми, наивными, но такими старательными руками, привыкшими больше к тросу и штурвалу, чем к кисти и пенделю; таких табличек, таких даров было великое множество — наверное, тысячи...

Глядя на эти наивные, но сделанные от чистого сердца дары, Эдера, на минуту даже позабыв о своих горестях и печалях, подумала:

«Вот этот человек, наверное, сорвался с мачты во время бури, но успел счастливо зацепиться за какое-нибудь крепление. Этот едва не утонул, смытый волной, но умело брошенный спасательный круг на канате спас ему жизнь. Этого, наверное, здорово изранили в каком-нибудь притоне в одном из портовых городов Средиземного моря, но он, дав обет Пречистой Деве Марии, долго боролся с недугом и выжил, этот служил на военном судне, во время войны его корабль был торпедирован подводной лодкой, но он чудом спасся, этот ночью попал в холодную воду, но не замерз, и вот теперь все они принесли свою скромную, но такую искреннюю и душевную благодарность небесной заступнице, потому что выжили они исключительно благодаря ее ходатайству перед Богом».

Пройдя ближе к алтарю, Эдера благоговейно опустилась на колени...

Она молила Пречистую Деву о благополучном возвращении Андреа домой, о том, чтобы он поскорее вернулся к ней, к Лало и Эдерине; она просила простить все грехи Андреа — как прошлые, так и настоящие, она молила, чтобы в их доме наконец-то воцарились мир и спокойствие...

И — удивительное дело! — чем больше она молилась, тем спокойней, тем радостней становилось у нее на душе.

Она прониклась твердым убеждением, что рано или поздно Андреа вернется, и что они вновь будут вместе, и вновь будут счастливы...

Из церкви Эдера вышла успокоенной и умиротворенной. Сев в машину, она поблагодарила водителя за то, что тот долго ждал ее.

— О, что вы, синьора! — воскликнул шофер, — да разве за такое благодарят?! Я и сам всегда обращаюсь к Пречистой Деве в тяжелые минуты, и она часто, очень часто помогает мне — хотя я, наверное, и не заслуживаю этого... Дай Бог вам счастья, синьора, вам и вашей семье, да хранят вас Пречистая дева и святой Иероним...

Эдера благодарно улыбнулась.

— И все-таки — большое вам спасибо...

— Итак, — произнес Давидо Гвадонини, следователь прокуратуры, — итак, синьор Барцини, давненько мы вас искали...

«Не стоит его перебивать, — решил Андреа, — такие важные синьоры, как этот, не любят, когда их перебивают. Надо дослушать, что он еще будет говорить... Да и просто интересно — в чем же обвиняют этого самого Барцини?..»

Следователь, выразительно посмотрев на Андреа, поинтересовался с кривой улыбкой:

— Чего же вы молчите?

Набрав в легкие побольше воздуха, Андреа произнес так:

— Простите, но тут произошло какое-то досадное недоразумение...

— Вот как?

— Да, произошла ошибка...

— В том, что вас арестовали?

— Разумеется...

— Вам показали ордер на ваш арест? — осведомился следователь.

Неожиданно подал голос его помощник — он сидел в углу, и Андреа, зайдя в кабинет, не видел его:

— Карабинеры извлекли его из постели какой-то шлюхи. Он был так пьян, что ничего не помнит...

— Что ж, — ответил следователь, — если синьор Барцини не помнит, что ему предъявляли ордер на арест, мы сделаем все по правилам...

Он раскрыл лежавшую перед ним папку и протянул арестованному листок плотной голубоватой бумаги с грифом прокуратуры.

— Прошу...

Андреа, взяв листок, прочитал:

— Постановление об аресте... Именем Итальянской Республики... Гражданин Альберто Барцини...

— Ну, все правильно?!

— Но я не Альберто Барцини! — воскликнул Андреа — вы перепутали!

Гвадонини только хмыкнул.

— Вот как?

— Да, синьоры, я явно не тот, за кого вы меня принимаете...

— А кто же вы?

— Мое имя — Андреа Давила, я из Ливорно... До этого жил в Виареджо, до этого — в Риме, в Милане, учился в Соединенных Штатах. По профессии я — архитектор.

Гвадонини покачал головой.

— Что ж, неплохо, неплохо, — произнес он, — архитектор вы действительно неплохой... Нам потребуется немало времени и усилий, чтобы ликвидировать здание преступности, которое воздвигнуто не без вашей помощи.

Андреа, весьма пораженный тем, что ему не верят, воскликнул:

— Но как, как же я могу доказать, что я — Андреа Давила?

— Докажите. У вас есть документы?

— Нет, — подал голос помощник следователя, — при обыске у него не нашли. Наверное, спрятал или уничтожил. Не успел выправить фальшивый паспорт и удрать за границу...

Андреа продолжал возражать:

— Но я впервые тут, на Сицилии!

Раскрыв папку, Гвадонини принялся перечислять преступления Барцини, закончив словами:

— Вы ведь небедный человек, синьор... Вилла на Капри, вилла под Сиракузами, земельные участки, а также много-много всего... И все или почти все это — на Сицилии... И вы еще утверждаете...

Помощник следователя согласно покачал головой и произнес:

— Конечно. Иным путем тут, на Сицилии, особенно больших денег не заработаешь. Тем более, что все или почти все, связанное с подобного рода бизнесом, давно уже прибрала к рукам мафия...

— Да я и так знаю это. С виду синьор Барцини — порядочный человек, уважаемый предприниматель. Но он в то же самое время — один из лидеров преступной группировки, ее мозговой центр. Да-а-а, протянул следователь, — организованная преступность это ведь не только присвоение денег. Когда частный бизнес развивается слишком вяло, как это было тут у нас на Сицилии в семидесятые-восьмидесятые годы, открывается простор для организованной преступности. Начавший кредитором постепенно становится партнером — этот закон известен всем. А кто может кредитовать также, как мафия? — задал самому себе вопрос Гвадонини и тут же ответил на него: — Никто. Тем более, что никто не скажет, как именно, каким путем мафия нажила те или иные деньги — на строительстве ли приютов для сирот или на контрабанде оружия или наркотиков — так искусно отмываются теперь эти деньги через фирмы наподобие вашей, синьор Барцини... Кроме того, никто не может со стопроцентной уверенностью сказать, где у нас в Италии заканчивается легальный бизнес и начинается мошенничество. И, что удивительно, большинство просто не желает этого знать...

«Это какая-то чушь,— решил Андреа, поняв, что ни Гвадонини, ни его помощник не разыгрывают его, а на самом деле принимают за какого-то Барцини — это какой-то кошмар...»

Он ущипнул себя, в надежде, что это все-таки сон, и что он сейчас проснется.

Однако это был не сон...

— Вы имеете право требовать адвоката, — напомнил ему о праве на защиту следователь.

— Я не буду этого делать, так как не чувствую никакой вины за собой,— возразил Андреа.

— Тогда потрудитесь объяснить...

Андреа начал несмело — с того момента, как дель Веспиньяни направил его сюда, на Сицилию, для снятия плана с имения под Палермо, и закончив посещением бара в окрестностях порта.

Следователь язвительно улыбнулся.

— А ничего не скажешь — отлично придумано! Может быть, вы, синьор Барцини, хотите сделать еще какое-нибудь заявление?

Тогда Андреа, выйдя из себя, закричал:

— Какое к черту заявление!.. Я просто требую, чтобы меня выпустили отсюда!.. Мне до сих пор не предъявлено никакого мало-мальски серьезного обвинения!.. Это просто форменное безобразие!..

Гвадонини только иронически качал головой и все время повторял:

— Ну, ну...

Андреа, поняв видимо, что в этой беседе взял слишком круто, и что криком он вряд ли поможет, поспешил произнести голосом несколько извинительным:

— Но ведь я действительно не совершил ничего такого, что могло бы вызвать серьезные негативные последствия. И потому я требую, чтобы он немедленно был выпущен... Ведь мне действительно не предъявлено никакого мало-мальски серьезного обвинения...

После этих слов в кабинете следователя зависла долгая, томительная для Андреа пауза, прерываемая назойливым жужжанием мухи.

Наконец, следователь произнес:

— Синьор Барцини, мы все ценим ваше остроумие, однако будет лучше, если вы перестанете валять дурака... Что это еще за выдумки, за кого вы нас тут принимаете? Вас знает весь город, ваши портреты висят на каждом углу, вас постоянно склоняют в полицейской хронике... И вы еще будете утверждать, что вы — это не вы?1

Андреа понуро молчал — он никак не мог ожидать такого поворота событий.

— Вот что, — произнес следователь, — отправляйтесь-ка в камеру и подумайте... А когда вам надоест валять дурака, дайте знать — и мы с вами поговорим...

И тот самый охранник, который привел Давила в кабинет следователя, проводил его по полутемным тюремным коридорам в камеру...

Тюрьма Палермо находилась на самой окраине города; это было здание, построенное относительно недавно, в пятидесятые годы.

Тюрьма занимала целый квартал и представляла собой большое сооружение красного кирпича, в плане — строго квадратной формы, построенное по периметру квартала. Ни привычных заборов, ни башенок с карабинерами тут не было: зарешеченные окна, начинавшиеся со стороны улицы с уровня третьего этажа, служили надежной преградой для любого, кто осмелился бы бежать — тем более, что по тройному ряду металлических решеток был пропущен сильнейший разряд электротока.

Таким образом, здание городской тюрьмы, замкнутое по периметру, образовывало внутри маленький дворик, который обычно использовался, как правило, для прогулок заключенных...

В тот день, после обеда, надзиратель предложил Андреа прогуляться, заметив:

— Прогулки укрепляют здоровье... — А вам понадобится много, очень много здоровья, синьор Барцини — вам ведь еще долго сидеть и гнить тут...

Эти слова прозвучали почти как приговор...

Андреа ничего не оставалось делать, как подняться и пойти вслед за надзирателем.

Прогулка была недолгой — что-то около часа, и все это время Андреа размышлял над ситуацией, одновременно — нелепой и драматической, в которую он попал.

Было очевидно, и притом — совершенно очевидно одно: его явно приняли не за того, кого следует.

Альберто Барцини — кто он такой?

Мафиози?

Допустим.

И почему его, Андреа Давила, с такой убежденностью принимают за этого человека?

Да-а-а...

Синьор Гвадонини сказал, что его может спасти только одно: если он предоставит какие-нибудь доказательства, что он — действительно Андреа Давила.

В противном случае...

В противном случае ему придется провести тут достаточно времени, в этой тюрьме, в обществе убийц, воров, грабителей, бандитов, налетчиков, фальшивомонетчиков, содержателей незаконных притонов разврата, наркодельцов, растлителей несовершеннолетних, продавцов краденого и прочих уголовников, людей, считающих, что честность, порядочность, совестливость и нравственность — очень условные категории, которые вряд ли нужны в повседневной жизни, и что от всего этого надо как можно скорее избавиться, как от ненужного хлама.

От одной мысли об этом Андреа стало дурно.

Но что делать?

Так, документы... Где же его документы? Гвадонини сказал сегодня, что документов у него найдено не было. И что это за фраза — будто бы он был извлечен из постели какой-то девицы?

Пречистая Дева, что же это такое?

Последнее известие, самое ужасное из всех, совершенно подкосило Андреа.

У него сперва мелькнула мысль, что его личность может подтвердить Эдера, Валерио, Матильда, дель Веспиньяни, в конце-концов — множество людей, но если до них дойдет, что его, Андреа Давила, действительно извлекли из постели проститутки?!

Что они скажут?

И каким ударом все это будет для Эдеры?!

Прохаживаясь по дворику, Андреа увидел, что один из заключенных читает какую-то газету.

Подойдя к нему, Андреа вежливо попросил:

— Можно?

Тот поднял взгляд.

— Чего надо?

— Синьор, можно вашу газету?

Заключенный отпрянул от него, молча протянул газету и удалился, ежеминутно оглядываясь.

Взяв газету, Андреа посмотрел на первую страницу и остолбенел — там, набранный самым крупным и броским шрифтом, какой, наверное, только нашелся в типографии, чернел заголовок:

И фотография — он, Андреа Давила, в одном нижнем белье; карабинеры заталкивают его в бронированный фургон для перевозки особо опасных преступников...

У Андреа потемнело в глазах, он судорожным движением отложил газету.

При одной только мысли, что это может увидеть Эдера, что этот снимок может попасться на глаза кого-нибудь из его друзей и близких, ему становилось не по себе.

Но как?

Как такое возможно?

Почему у него, Андреа, не оказалось при себе никаких документов?

И чемоданчик с планом — тем самым, который он снял с дома и церкви под Палермо, тоже пропал

И как, наконец, он очутился в объятиях этой Левины девицы, «лошадки» ?

Почему его так усиленно принимают за какого-то Барцини?

Загадка.

Эти и другие соображения долго не давали Андреа покоя — он размышлял над всем этим и во время прогулки, и после нее, и тогда, когда в камере погасили свет и прозвучала команда «отбой»...

Андреа был в полной растерянности; в такую страшную ситуацию он в своей жизни не попадал ни разу...