Эдера 2

ГЛАВА 22

В то самое время, пока Отторино разговаривал со следователем Гвадонини, в палаццо дель Веспиньяни в Ливорно происходили не менее интересные и значительные события...

Эдера, сидя перед окном, рассеянно смотрела, как на выгоревший от сильного августовского солнца лужайке играют дети. Она старалась отвлечься, старалась убедить себя, что нее будет хорошо, что Андреа жив (а ведь женщины по своей натуре — мнительны, и Эдера уже сколько раз мысленно почти хоронила своего мужа!), мысли все время возвращались к одному и тому же...

В комнату, стараясь не шуметь и не скрипеть половицами, вошла Маргарита Мазино.

— Синьора, к тебе пришли...

Эдера перевела взгляд на служанку.

— Кто?

— Какой-то мужчина... Говорит, что специально приехал к тебе...

Эдера, настолько занятая своими переживаниями, уже позабыла об обещании Манетти приехать в Ливорно, и потому, немного удивившись, пожала плечами.

— Мужчина?

— Да.

— А кто это?

— Уже немолодой, лет за пятьдесят, такой приятный, улыбчивый...

— Хорошо, пусть войдет...

Маргарита ушла, и через несколько минут в комнате появился Манетти.

Улыбнувшись, он подошел к Эдере и обнял ее.

— Не узнала?

Эдера, тяжело вздохнув, произнесла:

— Узнала...

Усадив Эдеру в кресло напротив себя, Манетти строго посмотрел на нее и произнес:

— А теперь успокойся и расскажи, что же случилось...

Когда самолет дель Веспиньяни, набрав скорость, взмыл ввысь, прорезая белые ватные облака, нависшие в тот день над островом, Андреа, осторожно посмотрев на Отторино исподлобья, произнес:

— Нам надо поговорить...

В голосе недавнего узника прозвучала какая-то нерешительность — чуткое ухо дель Веспиньяни сразу же уловило эту интонацию.

Эту фразу за сегодняшний день он повторил Отторино вот уже второй раз — первый раз он высказал желание поговорить с графом еще при встрече, в тюрьме.

По дороге на аэродром, то и дело расспрашивая Андреа обо всех обстоятельствах его водворения в городскую тюрьму города Палермо, Отторино все время размышлял, о чем же с ним будет говорить синьор Давила.

«О своих подозрениях? Хорошо. Но на чей счет? на счет его, Отторино? Его не в чем подозревать. На счет Росси?»

Сколько угодно — граф был совершенно уверен, что теперь труп его бывшего секретаря лежит или в обгоревшем остове автомобиля, или на цинковом столе анатомички какого-нибудь госпиталя.

К тому же, насчет Росси у графа уже была версия, проверить которую после смерти Джузеппе не представлялось возможным: уличив своего личного секретаря в махинациях (и не только по отношению к Андреа), граф, не желая делать скандал и таким образом привлекать внимание к своей персоне, дал Росси расчет и выгнал его.

Куда он поехал, что с ним произошло — это его, дель Веспиньяни, решительно не интересует.

Нет, вряд ли теперь Андреа будет говорить о Джузеппе — не то время.

Тогда — о чем же?

И тут Отторино вспомнил, как переменился в лице Андреа, когда он вскользь обронил несколько слов о газете с тем самым сообщением.

Конечно же — обстоятельства, при которых синьор Давила был арестован, были более чем пикантны; то, что карабинеры извлекли его из кровати дешевой портовой проститутки, стоило многого.

Наверняка, об этом...»

— Нам надо поговорить, — произнес Андреа, пряча глаза.

Граф наклонил голову в знак того, что он выслушает все, что ему скажут.

— Я слушаю...

— Понимаете ли, синьор, — начал Андреа, — мне сказали, а потом я сам в газете прочел...

«Да, разумеется — об этом, — решил Отторино, очень довольный и тем, что не ошибся в своих подсчетах, и тем, что Андреа теперь было явно не до Джузеппе,— а то о чем же еще?!»

Андреа продолжал:

— ...прочел, что полиция арестовала меня в гостиничном номере, у какой-то девицы... Ну, вы, наверное, догадываетесь...

Отторино совершенно искренне сделал вид, что не понял, о чем идет речь.

— То есть?

— Ну, у какой-то проститутки, — произнес Андреа и потупил взор.

Теперь инициатива была полностью в руках Отторино, Андреа, того и не подозревая, сам отдал инициативу в руки дель Веспиньяни, и граф, разумеется, знал, как ей воспользоваться...

— У проститутки? — спросил дель Веспиньяни с оттенком недоверия.

— Да.

— Никогда бы не подумал, что вы способны на такое,— граф едва заметно улыбнулся.

— На что?

— Провести ночь у шлюхи...

— Я?!

— Но ведь вы сами только что сказали,— ответил Отторино.

Густо покраснев, Андреа вымолвил:

— Вы мне не верите...

Фраза эта прозвучала так обреченно, что графу на какое-то мгновение стало даже жаль своего собеседника, но он, с большим трудом подавив в себе эту совершенно естественную жалость к невинно пострадавшему человеку, произнес жестоко:

— Я бы с радостью поверил, если бы не видел ту фотографию в газете...

— Как!

Притворно-тяжело вздохнув, граф изрек:

— Да, ничего не скажешь... Но я не осуждаю вас, Андреа, я вас понимаю...

— Такие вещи совершенно естественны для каждого мужчины,— произнес он и тут же начал развивать перед пораженным Андреа теорию одного из апологетов «сексуальной революции» шестидесятых годов, с которой ознакомился еще давно, будучи студентом Болонского университета; в свое время, кстати говоря, и сам Отторино отдал дань этой революции. — Так вот, — продолжал он, — любой мужчина по своей сути — самец. Самец, в котором заложен инстинкт, естественная, совершенно натуральная потребность — окружить себя как можно большим количеством самок.

Андреа, с неподдельным удивлением посмотрев на собеседника, произнес:

— Я вас не понимаю...

Откинувшись на спинку сидения, Отторино заулыбался в ответ:

— Тем не менее, понять меня нетрудно...

— Когда мужчине надоедает его жена, то есть — узаконенная, данная ему в пользование на всю жизнь самка, он испытывает нормальную потребность и начинает искать другую. Видимо, отсюда процент соотношения супружеских измен со стороны мужей значительно выше, чем со стороны жен...— заметив недоумевающий взгляд собеседника, граф поспешил добавить: — Андреа, только не надо на меня так смотреть... То, что я рассказываю сейчас вам — одна из многочисленных теорий. А уж применять ли ее к себе или нет — ваше личное дело...

— Но я... — начал было синьор Давила, однако дель Веспиньяни и на этот раз не дал ему закончить свою мысль:

— Только не думайте, что я осуждаю вас... Я не буду этого делать хотя бы из чувства чисто мужской солидарности. Понимаете меня?

Андреа, немного помолчав, произнес:

— Но, честное слово...

— Вы хотите сказать, что не верите мне? — весело спросил граф.

— Нет, — растерянно прошептал Андреа, весьма пораженный таким оборотом событий.

— А что же?

— Я... Я не был у нее...

— Ну, не надо скромничать...— Отторино понимающе покачал головой. — Это как раз тот случай, когда скромность не украшает мужчину.

— Но я...

— И повторяю: я не осуждаю вас. Безгрешных людей не существует — было бы удивительно, если бы они были. Безгрешны разве что ангелы Господни — но они, к сожалению, не люди. У каждого свой грех. И у меня, и у вас, и у... — голос его немного дрогнул, — и у Эдеры, вашей жены...

Граф не зря напомнил Андреа об Эдере, он сделал это совершенно сознательно, желая посмотреть, как теперь среагирует его собеседник на упоминание о жене, но — в таком неприятном для него контексте, после разговора о публичной девице, из постели которой он, Андреа, был извлечен карабинерами.

Да, граф не зря славился своей проницательностью — теперь, после того, как он, дель Веспиньяни как бы случайно произнес имя Эдеры, Андреа едва не расплакался, так, во всяком случае, показалось самому Отторино.

Набрав в легкие побольше воздуха, Андреа произнес, тщательно подбирая каждое слово:

— Отторино, поверьте,— Андреа приложил руку к груди,— я действительно не помню этого...

— Чего?

— Той девицы...

— Но как вы у нее оказались?

Андреа опустил голову.

— И сам не знаю... Случилось вот что: за мной заехал ваш личный секретарь, синьор Росси...

— Я действительно посылал его за вами, вместе с самолетом — как мы и договаривались, — произнес граф, прекрасно понимая, что этот факт скрыть от Андреа невозможно.

Андреа продолжал:

— Он и сказал, что прилетел, чтобы забрать меня, но самолет сломался, или что-то в этом духе, и что он будет готов только назавтра...

Отторино наклонил голову в знак того, что именно так оно и было.

— Потом он предложил мне прогуляться. Ведь не мог же я сидеть целый вечер в душной гостинице, тем более, что попав в Палермо впервые в жизни, мне хотелось посмотреть, что же это за город.

— И Росси предложил вам с головой окунуться в вечернюю разгульную жизнь порта... Честно говоря, в этом городе есть что посмотреть и без того. Те же катакомбы с захоронениями,— Отторино поджал губы.

— Я не знал об этом, а кроме того, когда мы вышли из гостиницы «Колизей», еще не представлял, куда именно поведет меня Джузеппе. Тем более, что он убеждал меня, будто бы отлично знает этот город. Мы пошли какими-то темными улочками, потом оказались в портовых кварталах. Затем синьор Росси предложил перекусить в баре, затем он взял себе ром, а меня угостил мартини...

Отторино слушал этот рассказ не слишком внимательно — ведь он уже несколько раз слышал все это от ныне покойного Росси...

— ...угостил мартини. Потом мы сидели, говорили о каких-то пустяках, я, помнится, еще хотел улететь первым же рейсом на Ливорно, обыкновенным самолетом, не «сесной», однако Джузеппе принялся убеждать меня, что это — крайне нетактично по отношению к вам. Потом, помню, к нам за столик действительно подсела какая-то девица... Не знаю, может быть, это мне приснилось, может быть, мне кто-то рассказал, а я потом забыл кто, может быть, я сам это придумал, но мне кажется, что я с ней даже немного танцевал... Она, кажется, оказалась очень надоедливой.

Отторино вопросительно посмотрел на собеседника и с улыбкой произнес:

— Ну, вот видите, значит, девица все-таки была! А вы говорили...

Андреа немного помолчал, а затем произнес:

— Но что было потом, я не могу сказать... Когда я вспоминаю дальнейшие события, у меня впечатление, будто бы я погружаюсь с головой в черную яму... А потом, когда я проснулся, то был уже в камере тюрьмы Палермо... Кстати, а что сказал Росси?

Граф вздохнул.

— Этот проходимец сказал, что два часа ждал вас в отеле «Колизей», и вы не пришли...

Андреа едва не вскочил со своего места.

— Как?

— А вот так. Насколько я понимаю, когда вы отправились к этой девице, — на губах Отторино заиграла улыбка, — когда вас там арестовали, он, убоявшись возможных последствий — прежде всего для себя, попросту ретировался. Кстати, не забыв захватить ваши документы, чемоданчик с вещами и технической документацией и кредитную карточку...— обернувшись к Андреа и заметив на его лице недоумение, смешанное с ужасом, граф добавил: — Но я быстро вывел его на чистую воду. Документы, кстати,— и он протянул Андреа вещи, которые Росси вытащил из внутреннего кармана пиджака синьора Давила.

Растерянно повертев в руках паспорт, кредитную карточку и бумажник, Андреа произнес:

— А что теперь с Росси?

На что граф ответил совершенно равнодушно:

— Я прогнал его. Дал расчет и прогнал. И его дальнейшая судьба меня теперь не интересует.

— А где он?

Отторино передернул плечами.

— Понятия не имею. Он утверждал, что проживет и без меня. Хотел бы я только знать, как именно... Ведь все эти семь лет, которые он исполнял обязанности моего личного секретаря, он только и делал, что, по сути, паразитировал на мне...

В этот самый момент перед глазами графа встала картина: пропасть, «фиат-типо», горящий на дне, черный смрадный дым, поднимающийся до самого шоссе...

«И все-таки хорошо,— подумал Отторино,— все-таки хорошо, что я на это решился... Мертвые не говорят, и Росси никому ничего не скажет».

— Каков, однако, мерзавец, — наконец выдавил из себя Андреа — он ни на йоту не сомневался в том, что рассказанное Отторино о Росси — чистейшая правда. — Хотел бы я взглянуть ему в глаза...

— Боюсь, что теперь это невозможно,— ответствовал Отторино.

— Почему?

— Не думаю, чтобы Росси задержался в Тоскане. Он говорил, что у него какие-то женщины то ли в Генуе, то ли в Пьяченце, а вполне вероятно — что и там, и там... Может быть, он все это выдумал, не знаю... Во всяком случае, могу сказать только одно: сюда, в Ливорно, и тем более на «Ливидонию» он никогда уже не вернется, — он перевел взгляд на Андреа. — Мне кажется, что вы печальны... Ничего, скоро, — Отторино посмотрел на часы,— меньше, чем через час вы будете дома, в Ливорно.

— А я верил, что все закончится благополучно, — произнес Андреа, — я знал, что меня отпустят. А Эдера... Она мне снилась... И я был счастлив во сне. Я только и мечтал, чтобы вернуться к ней, к Лало, к Эдерине...

Граф немного помрачнел, казалось, — даже изменился в лице — он представил, что ему теперь придется стать свидетелем семейного счастья Андреа, и это было для дель Веспиньяни очень неприятно.

— Не знаю,— произнес он. — Но я — нет. Мне никогда не снятся счастливые сны, я очень редко мечтаю,— потому что мечты часто бывают несбыточны — так для чего же самого себя расстраивать, для чего желать того, что не сможет сбыться?.. Я не знаю, как это делается другими людьми — и я от всей души завидую вам, Андреа. В последнее время для меня предметы приобретают конкретное, утилитарное значение — их цвет, форма, размер, качество и, следовательно — продажная цена. Я знаю цену любому из окружающих меня предметов или людей, и знаю, кто и сколько стоит...— задумчиво сказал Отторино и тут же поправился: — Точнее, почти всему... Я даже знаю, какой предмет можно обменять на какой с выгодой для себя, а какой — нет...

— А люди?.. — не удержался от совершенно объяснимого вопроса Андреа, пораженный необычным цинизмом собеседника.

«Когда человек начинает бравировать своим цинизмом,— подумал Андреа, — значит, у него что-то не то... Значит, он в жизни — глубоко несчастлив, но только пытается это скрыть, и от окружающих и, в первую, наверное, очередь — от самого себя».

Презрительно улыбнувшись, дель Веспиньяни с брезгливостью изрек:

О, с этими сволочами еще проще... Почти все люди продажны — в большей или в меньшей степени... Конечно, есть приятные исключения. Но подавляющее большинство людей можно продать, потом — купить, чтобы еще раз перепродать — если они того заслужат. Люди сами стремятся быть проданными, только они этого не осознают. Нет, конечно, некоторые осознают, но лишь — некоторые... Будь у меня побольше денег, я купил бы почти всех людей тут, в Италии, если бы потом знал, кому их можно будет продать с выгодой для себя... Но, боюсь, ни один нормальный человек никогда не пошел бы на такую убыточную для себя сделку...

Андреа хотел было еще что-то возразить, хотел сказать, что ему приходилось сталкиваться с честными, чистыми натурами, и что таких людей — большинство, но, поняв, что спор с дель Веспиньяни о человеческой природе будет явно не к месту и не ко времени, перевел беседу в прежнее русло:

— Так вот, синьор, я никак не могу понять... Да, вы мне, наверное, и не верите, вы думаете, что я просто хочу оправдаться — но я действительно не помню, как я оказался в гостинице у той девицы...

— Но ведь я вас за это не обвиняю... Каждый мужчина иногда хочет оторваться от дома, хочет поразвлечься ...

Андреа, хотя и не был ни чем виноват, густо покраснел — будто бы он действительно по доброй воле направился к той девице.

— Но я...

— Вы просто перебрали лишнего, потому и не помните, — заключил граф. — Ничего, не волнуйтесь: я чисто мужской солидарности я не расскажу об атом Эдере... Я ведь понимаю, что люди не святые... У каждого могут быть свои недостатки, каждый может согрешить, оступиться... А потом — это ведь не мое дело!

— Но газета! — воскликнул Андреа,— та фотография а газете! Рано или поздно обо всем этом станет известно моей жене)

— Почему вы так думаете? Ведь фотоснимок был помешен в сицилийской прессе...

Андреа вздохнул.

— Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Мир не бет добрых людей — рано или поздно кто-нибудь скажет Эдере, и тогда...

Андреа даже мысленно не хотел продолжать эту страшную тему.

Во всяком случае, на меня вы можете положиться целиком и полностью, — произнес граф, — я ни о чем не расскажу Эдере. В конце-то концов, где вы провели тот вечер — это ваше личное дело...

А самолет уже начал снижаться — внизу замелькали деревья, дома, какие-то ограждения, небольшая радио- локационная будка, окрашенная в ослепительно-алый цвет.

Вскоре небольшой толчок дал понять, что приземление на тосканскую землю состоялось.

— Ну, вот мы и дома, произнес Отторино довольно. —Приготовьтесь к встресе с семьей.

Почти всю дорогу от аэродрома до палаццо Андреа молчал, однако граф, то и дело бросая в его сторону косые взгляды, видел, что он мучится.

Когда «роллс-ройс» дель Веспиньяни уже подъезжал к дому Андреа спросил:

— Как вы думаете, а Эдера теперь ни о чем еще и знает?

— Вы о той фотографии?

Опусти» голову, Андреа сказал:

— Да...

— Думаю, что пока,— граф сделал сознательное ударение на этом слове, — пока нет. И вряд ли догадывается. Женщины вообще не отличаются догадливостью... Правда, им больше, чем мужчинам, свойственна интуиция. Но, смею вас заверить, когда я видел ее в последний раз, она ничего мне не говорила. Она только волновалась за вашу судьбу...

Отторино, то и дело посматривая на Андреа, думал, что теперь этому человеку уготована судьбой, а, точнее — покойным уже Джузеппе Росси страшная участь: жить, как на иголках, все время бояться, что рано или поздно Эдера узнает правду о том, что ему хотелось бы скрыть, о том о чем он, синьор Давила, наверняка хотел бы забыть, никогда более не возвращаясь к тому вечеру даже мысленно...

Автомобиль, подъехав к палаццо, плавно притормозил. Водитель, выйдя со своего места, распахнул дверку для Андреа и Отторино.

— Прошу вас, синьоры...

— Спасибо, Джованни... — граф, обернувшись к Андреа, произнес ту же фрезу, которая уже прозвучала в салоне, сразу после приземления «сесны»: — Ну, вот вы и дома...

Рассказ Эдеры занял почти час — все это время Манетти слушал ее, ни разу не перебив.

— И это все?

Она кивнула.

— Да.

— Может быть, ты вспомнишь еще что-нибудь?

— А что?

— Ну, может быть, тебе что-нибудь показалось подозрительным?

Эдера посмотрела на собеседника с немалым недоумением и переспросила:

— Подозрительным?

— Да.

— Но в чем?

— Ну, мало ли в чем... Ты рассказала мне ситуацию в общих чертах... Твой муж Андреа отправляется на Сицилию, все вроде бы идет нормально, этот ваш новый друг, — Эдера уловила в интонациях сыщика едва различимые нотки ревности, — этот ваш новый друг посылает за Андреа самолет со своим личным секретарем... Который возвращается на следующий день и говорит, что не встретился с Андреа. Так ведь было дело?

— Ну да...

— А этот самый Росси не мог ошибиться?

— Я говорила с ним... Скажу по правде, этот человек мне не очень нравится... Он какой-то скользкий, глаза у него постоянно бегают... Такие люди не могут вызывать доверия, когда слушаешь их, все время ловишь самую себя на мысли, что они говорят что-то не то... Не знаю, правду ли он говорил... Во всяком случае, граф ему поверил.

— А где он теперь?

— Росси?

— Нет, дель Веспиньяни.

— Не знаю... Я его не видела уже давно. Знаю только, что он уезжал в Рим, по какому-то делу, связанному с поисками Андреа... Потом, вроде бы, собирался лететь на Сицилию, в Палермо, чтобы во всем на месте разобраться. Ведь человек — действительно не иголка, он ведь не мог пропасть просто так!

Выслушав Эдеру, Манетти осторожно спросил:

— Скажи, а этому самому дель Веспиньяни можно доверять?

Эдера подняла на сыщика полный недоумения взгляд.

— Что ты! Это один из самых благородных, честных и порядочных людей, которых мне и Андреа только приходилось видеть, встречать в своей жизни! А что — ты ему не доверяешь?

— Теперь такое время, что доверять можно разве что очень близким людям, — произнес Манетти, — а ведь с этим синьором вы знакомы едва две недели...

— Ну и что? — возразила Эдера, — он с самого начала внушил мне расположение. Мы даже ездили с ним в Милан, на «Аиду» с Лючиано Паваротти в партии Радомеса...

— И все-таки мне эта история очень не нравится... Нет, я не сомневаюсь, что с Андреа все будет хорошо, — поспешно произнес он, заметив испуг на лице Эдеры, — но тут очень много подозрительного...

— Например?

— Этого я сказать не могу... Это — интуитивное, я еще не сформулировал для себя, что мне тут не нравится, в этой истории,— вздохнул сыщик.

— Зачем же тогда обвинять людей...

— Я никого не обвиняю,— перебил ее Манетти.

— Ну, все равно, высказывать недоверие только потому, что интуиция подсказывает тебе, будто бы...— начала Эдера, однако Манетти не дал ей закончить фразу:

— Иногда интуиция значит гораздо больше, чем цепочка логических умозаключений.

В этот момент в комнате появилась Маргарита.

— Синьоры,— произнесла она,— может быть, вы чего-нибудь хотите? Кофе? Чай?

— Пожалуй, кофе, — произнес сыщик. — Правда, в моем возрасте это противопоказано, но все равно — никогда не могу отказать себе в таком невинном удовольствии.

Через несколько минут на столе стояли две чашечки дымящегося ароматного кофе.

Как ни странно, но появление Манетти вновь вселило в Эдеру уверенность, что с Андреа все в порядке, что он обязательно вернется в Ливорно — не сегодня-завтра, но вернется обязательно.

И она сможет его обнять, расцеловать, прижать к себе как маленького ребенка, как Лало или Эдерину...

Ведь столько людей обеспокоены его судьбой — и дель Веспиньяни, который специально отправился в Рим, а теперь, вроде бы, и на Сицилию, в Палермо, чтобы прояснить ситуацию, и Манетти, который приехал в Ливорно...

— Да, — произнесла Эдера,— совсем забыла сказать: вчера или позавчера, ухе и не помню точно когда, видела по телевизору в выпуске криминальной хроники репортаж: карабинеры арестовали какого-то мафиози, удивительно похожего с виду на моего Андреа! Никогда бы не подумала, что могут быть такие удивительные совпадения! Ну просто как настоящие братья-близнецы!

Манетти с интересом посмотрел на собеседницу, переспросил:

— Арестовали? В Палермо?

— Да,— продолжала Эдера,— и этот мафиози очень похож на моего Андреа!

Манетти, подавшись корпусом вперед, произнес:

— Ну, продолжай, продолжай...

Эдера недоуменно посмотрела на сыщика.

— Это все, что я слышала... А почему это тебя так интересует? Думаешь, что...

И змея сомнения вползла в ее душу...

— Ничего я не думаю,— ответил сыщик.

— Ты думаешь, что это какое-то совпадение?

Чтобы не расстраивать Эдеру окончательно, Манетти решил перевести беседу в другое русло:

— Вот что,— произнес он,— ты сказала, что ваш друг, синьор дель Веспиньяни вроде бы собирался отправиться в Палермо?

— Ну да.

— А это можно уточнить?

— Разумеется, — Эдера протянула сыщику телефон, — сейчас я наберу номер «Ливидонии», и...

Но звонить не пришлось — в этот самый момент в комнате появилась Маргарита Мазина с лучащимися от счастья глазами и воскликнула:

— Синьоры, я только что видела из окна, к палаццо подъехала машина синьора дель Веспиньяни, и из нее вышли Отторино и Андреа...

Сколько было всего по появлению Андреа — слезы, радостные возгласы, объятья, поцелуи...

Эдера смотрела на Андреа так, будто бы видела его в последний раз в жизни.

— Я так исстрадалась без тебя, — всхлипывала она, слезы текли по ее щекам, но она не стеснялась их, она словно не чувствовала этих слез.

Андреа... смущенно улыбаясь и поглаживая ее по голове, все время повторял:

— Я ведь знал, знал, что у нас все закончится хорошо...

Конечно же, героем дня был Отторино дель Веспиньяни — супруги Давила смотрели на него с нескрываемым обожанием и благодарностью.

Отторино, смущенно улыбаясь, молча выслушал благодарности и, кивнув на прощание, произнес:

— Если вас, синьоры, интересуют подробности, вы их от меня не дождетесь.

И он многозначительно глянул в сторону Андреа, однако тот, скорее всего, не понял этого намека, потому что сразу же поинтересовался:

— Почему?

— Да, — подхватил Манетти, — мы очень хотим знать все...

— Кстати, — Эдера решила исправить допущенную ею оплошность и тут же представила хозяина палаццо и сыщика друг другу.

— Очень приятно, — произнес Отторино, измерив Манетти полупрезрительным взглядом.

— И мне — также...

Эдера, мельком взглянув на Манетти и дель Веспиньяни, сразу же подумала, что эти люди, очевидно, не понравились друг другу.

«Видимо, Манетти все-таки ревнует меня и Андреа к этому человеку, — удрученно решила Эдера, — он, видимо, думает, что если у нас появился этот человек, которого мы уважаем, которому безгранично доверяем, то его уже сбрасываем со счетов...»

Немного посидев в комнате, дель Веспиньяни внезапно спохватился:

— Простите, мне пора.

— Куда же вы? — Эдера подняла на него счастливые глаза; теперь, когда она вновь обрела Андреа, а Андреа — ее, ей хотелось, чтобы все, кто был рядом весь мир был счастлив также, как и она, и чтобы все разделяли ее счастье...

Улыбнувшись, граф произнес:

— У меня еще много дел.

— Но посидите хоть немножко с нами! — воскликнула Эдера.

— Да,— произнес Андреа,— прошу вас...

— Не могу... Да и не хочу задерживать вас тут своим нелепым присутствием. Ведь вы так давно не виделись, и вам, наверное, есть о чем поговорить, — едва заметно улыбнулся Отторино.

— Ну, тогда всего хорошего...

— Кстати, чемоданчик с вашими вещами и с техническими документами находится у меня на яхте, — сказал Отторино,— ну, всего хорошего. Завтра, синьор Давила, я жду вас у себя к завтраку. Договорились?

Усевшись в автомобиль, Отторино нехорошо усмехнулся — он представил, каково теперь будет Андреа...

Когда Андреа поведал Эдере и Манетти историю своих злоключений, те, не сговариваясь, в один голос воскликнули:

— Значит, это был ты?

Андреа, хотя и не понял фразы, насторожился — теперь ему показалось, что Эдера все знает.

— О чем это ты?

— Я ведь говорил тебе, Эдера, — вступил в разговор сыщик,— я ведь чувствовал, что это — никакое не совпадение...

— Да, меня действительно арестовали по ошибке, — сказал Андреа, хмурясь.

— Ну, это уже не важно,— Эдера, счастливо сверкнув глазами, обвила руками шею Андреа,— главное, что мм вместе...

— Послушай, послушай,— продолжал Андреа, словно боясь собственных слов,— послушай, а что еще тебе известно об этом деле?

— О чем?

— О моем аресте.

Эдера пожала плечами.

— Ничего больше. А почему ты спрашиваешь?

— Я... я... да так,— замялся Андреа,— ничего, ничего...

Манетти пристально, испытывающее посмотрел на Андреа, но ничего не сказал.

— Мда-а-а,— протянул он, барабаня пальцами по столу,— я вижу, что тут очень много неясного.

— Для кого?

— Для меня, для Эдеры... Для всех нас.

Когда «роллс-ройс» проехал несколько кварталов от палаццо, Отторино сказал водителю:

— Останови тут.

Машина остановилась перед зданием муниципальной библиотеки.

Попросив шофера немного обождать, граф поднялся по ступенькам и прошел в зал периодической печати.

— Что угодно синьору?

— Я хотел бы просмотреть прессу Палермо за последнюю неделю.

— Прошу вас...

С этими словами молоденькая библиотекарша кивнула в сторону стоявшего на столе компьютера.

— Вы можете вызвать из централизованного хранилища все, что пожелаете.

Усевшись за компьютер, которым Отторино владел виртуозно, он быстро вошел в директорию «Палермо», через несколько минут он уже просматривал полосы сицилийских газет, появляющиеся у него на мониторе.

Наконец, остановив свой выбор на одной, он вновь обратился к библиотекарше.

— Простите, синьора, могу ли я получить ксерокопию этой газеты?

— Конечно, конечно...

— Сколько вы хотите экземпляров? — осведомилась библиотекарша.

— Один... Нет,— Отторино, немного подумав, произнес: — Пожалуй, два.

— С вас пятьсот лир, синьор,— произнесла библиотекарша.

Спустя несколько минут ксерокопии интересующей Отторино газетной полосы была у него.

Вежливо поблагодарив синьорину, Отторино быстро спустился к своей автомашине.

Теперь, когда такая уничтожающая, страшная улика лежала у него в кармане, настроение дель Веспиньяни резко улучшилось.

Да, теперь граф был уверен или почти уверен, что он выиграет эту, как сам он недавно выразился в приватном разговоре с Росси, «партию» у Андреа.

Неожиданно ему стало очень жаль соперника — мало того, что этот человек, вне всякого сомнения — честный и благородный,— невинно пострадал, мало того, что ему пришлось испытать столько томительных часов в тюрьме, так в довершении ко всему он получит крупные семейные неприятности, и неизвестно, чем они закончатся для него.

Наверняка, если Эдера узнает об этом, она бросит Андреа — ведь большинство женщин на ее месте поступило бы именно так!

Однако усилием воли граф подавил в себе жалость к Андреа.

«Теперь уже поздно что-нибудь менять,— подумал он, рассеянно глядя в окно,— теперь все мосты сожжены, и я не успокоюсь, пока Эдера не станет моей... Да и не хочу я их восстанавливать, эти мосты...»

Когда эйфория от встречи с Андреа улеглась, и все его злоключения были, наконец-то, рассказаны (разумеется, Андреа рассказал Эдере далеко не все), Эдера, извинившись, сказала:

— А теперь вы, мужчины, можете поговорить обо всем, а я пойду немного полежу... Что-то я себя очень скверно чувствую...

Действительно, выглядела Эдера в тот день хуже не придумаешь: от бессонных ночей глаза ее ввалились, явно стало пепельно-серым.

Виновато улыбнувшись, она еще раз извинилась и пошла в спальню.

Таким образом, теперь Манетти и Андреа остались в двоем.

— Знаешь, — произнес сыщик, глядя своему приятелю прямо в глаза, — мне кажется, что ты что-то недоговариваешь, Андреа...

Тот виновато опустил голову.

— Да.

«Наверное, будет лучше, если я обо всем расскажу Манетти, — подумал Андреа, — ведь это мой хороший товарищ, он так мне помог когда-то... К тому же он — какой-никакой, но сыщик. И, может быть, он поможет мне все это прояснить...»

— Ты что-то скрываешь от меня, — продолжал Манетти, пристально вглядываясь в глаза Андреа.

— Да, но у меня есть на то причины,— вздохнул Андреа. — Ты сам, кстати, не видел тот телерепортаж?

В котором говорилось об аресте Альберто Барци- «и, то есть — тебя?

— Ну да...

Сыщик отрицательно покачал головой.

— Не видел.

— А откуда ты знаешь о нем?

— Эдера рассказала...

Андреа насторожился.

— А больше она тебе ничего не рассказывала?

— О чем?

— Ну, — он запнулся, подыскивая точную фразу,— ну, об обстоятельствах этого ареста?

— Не-е-ет,— протянул сыщик,— а почему это тебя так интересует?

Андреа облегченно вздохнул.

— Тут долгая история...

— Надеюсь, ты расскажешь мне? Или у тебя от меня какие-то секреты?

Немного помедлив, Андреа собрался с мыслями и, печально глядя перед собой, произнес:

— Ну, слушай...

И он поведал сыщику то, что недавно, несколько часов назад говорил Отторино в салоне «сесны»...

Вернувшись на яхту, Отторино заперся в своей каюте и, подойдя к письменному столу, выдвинул ящик тумбы и извлек оттуда бювар с письменными принадлежностями, бумагой и конвертами.

Еще раз перечитав заметку об аресте Барцини, граф с удовольствием посмотрел на фотографию — ксерокс сделал ее еще более рельефной; во всяком случае лицо Андреа, снятое крупным планом, ему понравилось.

— Да, синьор Давила, — прошептал Отторино, — нелегко теперь вам придется...

Взяв красный маркер, граф очеркнул заголовок и, аккуратно сложив его в конверт, запечатал.

Теперь оставалось написать адрес палаццо, имя и фамилию адресата.

Когда дело было сделано, дель Веспиньяни, отложив запечатанное послание, задумался...

Теперь надо было хорошенько продумать — стоит ли писать обратный адрес, и вообще, кто мог отправить Эдере это письмо.

Ну, конечно же — не он, не граф дель Веспиньяни — это было бы просто неприличным; он, Отторино, человек с безупречной, кристальной репутацией, никогда бы не мог пойти на подобное.

Влезать в чужие дела?

В чужую семейную жизнь?

Да кто угодно, кто угодно мог это сделать, но только не он!

«Лучше всего вообще ничего не писать,— подумал дель Веспиньяни,— тогда можно будет подумать на кого угодно... Мало ли в мире найдется недоброжелателей, которым захочется разрушить чью-либо семейную жизнь? Как справедливо заметил сегодня Андреа мир не без добрых людей. Все правильно...»

Положив запечатанный конверт во внутренний карман пиджака, Отторино, довольный собой, взял со стола кусок черствого хлеба, вышел на палубу и, облокотившись о поручень, принялся кормить чаек...

Второй экземпляр ксерокопии лежал у Отторино в кармане — он еще и сам не знал, для чего он сможет ему понадобиться, и в библиотеке сделал его так, на всякий случай, руководствуясь, видимо, старым правилом — запас беды не чинит.

Выслушав Андреа (а на этот раз он ничего не утаил от Манетти), сыщик произнес:

— Пока для меня очевидно одно...

— Что?

— Тебя просто подставили...

— Подставили?

Манетти уверенно закивал в ответ.

Для меня это очевидно.

Андреа посмотрел на своего приятеля с явным недоверием и спросил:

— Но для чего?

— Понятия не имею.

— Я тоже...

— Может быть — Росси?

— Скорей всего... Больше некому.

Немного помолчав, сыщик неожиданно произнес:

— Вот что, думаю, что тебе придется еще раз прибегнуть к моей помощи...

— То есть?

— Эту историю надо распутать до конца...

— Ты думаешь?

— Да просто уверен. Во-первых, тут очень много загадок — во всяком случае, куда больше, чем разгадок. Во-вторых, у человека, который подставил тебя, остается в запасе ход, притом — страшный...

— Имеешь в виду фотографию в газете?

— Именно. Ведь он не успокоится на том, что тебе удалось благополучно избежать долгих и томительных лет в тюрьме, да еще — под чужим именем...

— Спасибо синьору дель Веспиньяни, — произнес Андреа с чувством, — если бы не он...

Манетти закивал головой.

— Да, да...

— А я заметил, что граф не понравился тебе.

— Знаешь — ты очень наблюдателен.

Андреа нахмурился — ему было неприятно, когда один человек, которого он любил и уважал, нелестно характеризовал какого-нибудь его другого друга.

— Вот как?

Манетти пожал плечами и произнес:

— Слушай, нравится он мне или нет — это мое частное дело...

— Но...

— Давай лучше не будем об этом.

— Но я не могу понять, чем не понравился тебе синьор дель Веспиньяни?

Неожиданно улыбнувшись, сыщик произнес:

— Честно говоря, я и сам не знаю, почему так происходит...

— Ведь если бы не он...

— Знаю, знаю, ты бы давно уже сидел в тюрьме... — сыщик, усевшись поудобней, посмотрел на Андреа с немалым любопытством и спросил: — Кстати, а почему ты не сослался на меня?

— Когда?

— Когда попал в тюрьму.

— Не хотел тебя беспокоить... А кроме того — эти обстоятельства, при которых меня задержали под именем Барцини... Это ведь такой стыд!

— Очень зря. Ты ведь знаешь, как я люблю тебя и Эдеру... Я бы мигом отложил все дела и примчался бы на Сицилию, в Палермо...

— Насколько я понимаю, ты собрался туда теперь?

— В Палермо?

— Да. Кстати, ты помнишь, где именно находится тот самый ресторанчик, в котором ты сидел с Росси?

— Как же — отлично помню. Называется он, если я не ошибаюсь, «Эспланада», и находится... В общем, думаю, тебе будет достаточно одного только названия.

— А та... ну, девица, — произнес сыщик, не желая резать слух собеседника словом «проститутка», — та девица — как она выглядит?

— Честно говоря, уже не помню, — Андреа залился краской стыда, будто бы он действительно был в чем-то виноват, — но из газеты я выяснил, что ее кличка — «лошадка».

— Наверное, она получила ее за выносливость, — пошутил Манетти, — как же, как же — все-таки портовый район Палермо...

Андреа смотрел на сыщика во все глаза.

— Ты... Ты что — действительно собираешься туда отправиться?

— Именно это я и собираюсь сделать,— ответствовал сыщик.— И как можно быстрее...

— Когда?

— Завтра утром.

Андреа, немного поразмыслив, спросил:

— Может быть, ты посоветуешь, что мне делать?

— То есть?

— Ну, этот самый человек, который подставил меня... Росси или кто-нибудь другой.

— И что же?

— Ведь он в любой момент сможет сделать так, чтобы ту проклятую фотографию репортера увидела Эдера.

Лицо сыщика помрачнело.

— Да, пожалуй, ты прав...

— Так как мне теперь быть? О, если это произойдет, Эдера просто не перенесет потрясения! Она мне верит, и решит, что я ее обманываю, что я все время ее обманывал ... Только, только не это!

После непродолжительной, но весьма выразительной паузы Манетти посоветовал:

— Думаю, будет лучше, если ты сам расскажешь обо всем своей жене...

Андреа вскочил.

— Я?

— Да, ты...

— Но зачем?

— Чтобы опередить удар... Я на все сто процентов уверен, что тот человек, который подставил тебя, этим не ограничится... Кстати, а можно ли мне поговорить с Росси?

Андреа вяло пожал плечами.

— Наверное...

— Он на «Ливидонии»?

— Наверняка.

Манетти поднялся со своего места, прошелся по комнате и вновь уселся в кресло.

— Так что ты скажешь?

— О том, чтобы поговорить с Эдерой?

— Вот именно... Если не хочешь, то давай с ней я поговорю... — предложил сыщик.

— Нет, наверное, ты все-таки прав... — задумчиво произнес Андреа. — Надо будет мне ей рассказать, как оно все и было. Но как?

— Этого я тебе сказать не могу,— ответствовал Манетти, — во всяком случае, ты лучше знаешь свою жену. Единственный совет, который я могу тебе дать, как старший, будет таков: ничего не утаивай, говори все так, как оно и было на самом деле...

День клонился к закату. Солнце — огромный раскаленный шар огненно-рыжего цвета — медленно и лениво тонуло в Средиземном море, окрашивая его в кроваво-бордовые тона.

Отторино, весьма довольный тем, что за сегодняшний день ему удалось сделать так много, сидел в своей каюте и лениво просматривал сводку новостей.

Письмо, с ксерокопией газеты, которое он вбросил сегодня в почтовый ящик, должно было дойти до Эдеры завтра, самое позднее — послезавтра.

По телевизору передавали статистику дорожно-транспортных происшествий за вчерашний день.

— В Тоскане произошло шесть аварий,— старательно выговаривала молоденькая дикторша каждое слово,— из них две связаны с употреблением водителями алкогольных напитков за рулем...

Для графа это было довольно актуально — в свете предыдущего дня, и потому дель Веспиньяни увеличил звук.

Дикторша продолжала:

— ...так, например, вчера днем на горной дороге, ведущей от ресторана «Под пиниями» в Ливорно, водитель «фиата-типо», предварительно приняв дозу горячительного, сел за руль, и, как результат — не справился на сложной для маневрирования горной дороге с управлением автомобиля и свалился в пропасть.

Отторино насторожился — ведь это наверняка говорилось о смерти Росси.

— ...машина взорвалась, однако по счастливой случайности незадачливый водитель — а им оказался тридцатипятилетний Джузеппе Росси — во время падения автомобиля в ущелье выпал из кабины. Состояние его критическое, он находится в госпитале святой Бригитты. Медицинская экспертиза показала критическое содержание в крови алкоголя. А для водителей теперь передаем сводку погоды на завтра...

Граф щелкнул пультом дистанционного управления — изображение на экране пропало.

— Этого еще не хватало,— пробормотал он,— я ведь хорошо помню, что он был мертв. Я ведь ударил его камнем в висок изо всей силы...

Эта новость решительно испортила графу настроение. Посидев в раздумье, он поднялся и, быстро сбежав по трапу, уселся в свой красный «феррари».

Путь его лежал в госпиталь святой Бригитты.

Манетти решил заняться расследованием в тот же вечер: первым делом, взяв у Андреа ключи от автомобиля, он отправился на аэродромчик — на тот самый, где стояла «сесна» с ажурным вензелем и родовым гербом рода дель Веспиньяни на фюзеляже.

Сыщик всегда отличался замечательным качеством редкой коммуникабельностью, умением быстро находить общий язык с любыми людьми.

И потому, прибыв на аэродром, он уже через полчаса завязал с пилотом Отторино самые теплые отношения к тому же, как выяснилось, пилот оказался уроженцем той же местности, что и сыщик, и это очень расположило его к новому знакомому.

В тот день пилоту уже никуда не надо было лететь, и он, сидя в диспетчерской, угощался пивом.

— Есть желание?

С этими словами он протянул гостью жестянку.

Манетти поблагодарил.

— Спасибо.

— Пиво — единственное, что я себе позволяю, — сказал пилот,— самолет — очень коварная штука; он не любит, когда к нему обращаются неуважительно... Никогда нельзя садиться за штурвал, даже немножко выпив.

— Кстати, а твой самолет, — Манетти без обиняков перешел на «ты», — кстати, он надежный?

Пилот улыбнулся.

— В каком смысле?

— Знаешь, я почему-то не очень доверяю маленьким самолетам,— произнес сыщик.

— Почему?

— Наверное, потому что привык летать на больших «Боингах» и «аэробусах».

— Думаешь, что они разбиваются реже, чем такие,— пилот, обернувшись, любовно посмотрел на «сесну».

— Наверное.

— Ничуть не бывало,— возразил летчик,— я вот летаю на этом уже третий год, и как летаю! — хоть бы одна поломка...

И пилот трижды сплюнул через плечо — как и многие люди его профессии, а также всех профессий, связанных с риском, он отличался большой суеверностью.

— Как — ни разу не ломался?

— Нет.

Выждав непродолжительное время, сыщик осторожно произнес в ответ:

— А я вот знаю, что на прошлой неделе, или на этой, кажется, у тебя было затруднение.

— У меня?

— Ну да.

— ...?

— Твоя «сесна» сломалась в Палермо, и вылет пришлось отложить...

Летчик, недоверчиво посмотрев на своего нового знакомого, спросил:

— Когда, когда?

— Когда ты летал туда с личным секретарем синьора дель Веспиньяни.

Поджав губы, пилот ответил:

— Я действительно летал туда несколькими днями назад с синьором Росси, но что-то не помню, чтобы у меня что-то ломалось...

Они еще немного поговорили — сперва о самолетах, обсуждая достоинства и недостатки каждого (при этом Манетти продемонстрировал завидную эрудицию в этой области), затем — о синьоре дель Веспиньяни, потом перешли на какие-то более отвлеченные темы.

Манетти возвращался с аэродрома довольный: теперь он знал, что никакой задержки по причине поломки в Палермо не было.

Значит, кому-то надо было задержать Андреа на Сицилии на несколько дней.

Но кому?

Джузеппе Росси?

Может быть...

Оставалось только выяснить, для чего же это все понадобилось, и какие же цели при этом преследовались...

Красный «феррари» графа остановился перед госпиталем святой Бригитты.

Это было очень старое здание, построенное, наверное, еще во времена, когда Ливорно входил в Папскую область — в начале восемнадцатого века, а то — и еще раньше... Сложенное из хорошо обожженного красного кирпича, с нависающими над улицей ажурными балкончиками, но в то же время — очень приземистое, оно пережило и последнюю войну, и многочисленные землетрясения, и наступление урбанистических американского типа, строений, которые в последнее время росли в центре столицы Тосканы, как грибы после дождя...

Граф, представившись другом пострадавшего, без особого труда выяснил, что синьор Джузеппе Росси лежит в реанимационном отделении на третьем, последнем этаже...

Спустя несколько минут он стоял перед дверью реаниматорской...

Взявшись за дверную ручку, он ощутил в себе какое-то непонятное волнение — и это несмотря на то, что всячески стремился самоуспокоиться...

«И как это ему удалось выжить? — спросил мысленно у самого себя граф,— ведь я точно помню, что ударил его камнем в висок... И потом — падение в пропасть с такой страшной высоты. Правду ведь говорят — подонкам и дуракам всегда везет...»

Наконец, дель Веспиньяни нажал на дверную ручку и зашел в палату.

В нос ударил непривычно резкий запах лекарств — сразу же захотелось чихнуть...

Зайдя в палату, Отторино обнаружил, что там стоит только одна кровать. Рядом с ней, на медицинском столике, находились какие-то замысловатые диагностические приборы с осциллографами, на экране которых зеленая точка, показывающая ритм сердца больного, выписывала некие постоянные замысловатые траектории...

Рядом с койкой, на которой под тонким больничным одеялом угадывались контуры человеческого тела, стояла капельница — от нее к кровати шла прозрачная трубочка, наполненная бесцветной жидкостью...

Граф подошел к кровати и посмотрел на лицо человека, лежащего там...

В глубине души он еще надеялся, что произошла какая-то ошибка, и что его бывший личный секретарь лежит теперь не тут, в этой палате, а на холодном цинковом столе патологоанатома.

Нет, это невозможно!..

Отторино просто не верил своим глазам...

На белоснежной до рези в глазах подушке он увидел лицо Джузеппе Росси.

Лицо его было мертвенно-бледно — видимо, он потерял слишком много крови...

Голова Джузеппе Росси была перевязана; сквозь марлю кое-где выступала уже засохшая темно-бордовая кровь. Губы пересохли, черты лица бывшего личного секретаря графа осунулись просто до неузнаваемости. Весь лик лежавшего выражал невыносимое страдание...

Граф еще раз внимательно посмотрел в лицо больного, думая, что ошибся.

Но ошибки не было никакой — это действительно был Росси.

То ли, интуитивно почувствовав присутствие в палате нового человека, то ли просто проснувшись, то ли еще по каким-то непонятным причинам, но Джузеппе Росси открыл глаза...

— Синьор дель Веспиньяни? — с трудом выдавил из себя Росси и в неописуемом ужасе посмотрел на улыбавшегося Отторино.

— Ты еще помнишь меня? — лицо дель Веспиньяни скривилось в язвительной улыбке.

Не в силах больше произнести ни слова, Джузеппе заморгал — в знак того, что помнит.

— А я думал, ты уже давно на том свете,— произнес граф, усаживаясь на кровать. — Что ты давно уже варишься в котле, и под ним весело горит огонек... А черти все подбрасывают и подбрасывают туда поленья. Знаешь — не сухие, они быстро сгорают, а влажные, сырые — они тлеют, и от них такой удушливый дым!

В устах какого-нибудь другого человека это могло бы прозвучать как шутка, как своеобразный черный юмор, однако тон, каким была сказана эта фраза, не оставлял никаких сомнений, что дель Веспиньяни говорит совершенно серьезно и искренне...

Видя, что Росси теперь просто не в состоянии что-нибудь отвечать, граф продолжал — все тем-же серьезно-издевательским тоном:

— Да, я думал уже заказать за упокой твоей души несколько месс... Чтобы дым не выел тебе глаза. Ты ведь боялся его — правда? Помнишь, как ты говаривал несколько раз что-то вроде того, что стыд, мол, не дым, глаза не выест... Да, я думал при помощи месс облегчить твою участь. Да, я ведь знаю, что несмотря на все свои мерзкие качества, ты исправно посещал церковь и всегда был в этом отношении образцовым католиком... Наверное, даже мечтал попасть в рай. — Отторино нехорошо ухмыльнулся. — Ты, наверное, уже вообразил, что коли Господь наш пострадал за грехи человечества на кресте, то тебе теперь можно все?.. Можно спать, можно жрать, путаться с распутными девками, веселиться и играть в карты в портовых притонах?.. О, как бы не так!.. Неужели ты действительно думаешь, что Спаситель стал бы мучиться из-за таких, как ты?.. Нет, он не стал бы марать руки из-за таких свиней, как ты, Джузеппе! Ты не попадешь в рай — тебя ожидают страшные муки чистилища. Но, видимо, теперь, когда все благополучно разрешилось, и ты чудом спасся, с этим придется повременить. А жаль... Впрочем,— он опять улыбнулся,— это дело поправимое...

Росси, собрав в себе последние усилия, хриплым голосом прошептал:

— За что?

Он наверняка понял, что теперь уж настал его смертный час.

— За то, что ты всегда хотел быть умней всех... За то, что хотел меня обмануть. За то, что кусок не по зубам заглотил...

С этими словами граф поднялся с койки и подошел к приборам, стоявшим на столе.

Поразмыслив, он внимательно осмотрел осциллограф, выдававший на экране замысловатые линии, после чего аккуратно отсоединил капельницу.

Спустя минуту на экране осциллографа появилась сплошная линия, которая показывала, что сердце Джузеппе Росси остановилось навсегда...

Отторино, осмотревшись, заметил Библию, принадлежавшую как ему было точно известно, уже покойному Джузеппе; он открыл ее и, достав из кармана вторую ксерокопию газетной полосы, вложил в книгу.

Постояв, подумав, граф положил книгу обратно и, бросив прощальный взгляд на покойного Росси, едва заметно перекрестился и вышел на коридор...

Спустя полчаса он, не замеченный никем из медицинского персонала госпиталя святой Бригитты, был уже на борту «Ливидонии»...

— Теперь уже никто и ничего не узнает, — пробормотал Отторино, — теперь единственный свидетель мертв, и все можно будет свалить на него... А я буду только разводить руками да повторять: какой же он, все- таки, проходимец!

В ту ночь Отторино спал спокойно — наверное, впервые за последние несколько месяцев у него не было бессонницы; и это несмотря на то, что он впервые в жизни обагрил руки кровью...