Андреа, открыв глаза, недоуменно посмотрел вокруг себя и, не увидев жены, тихо позвал ее:
— Эдера!
Никто не отвечал.
«Что ж, немного полежу, — решил он про себя, — наверное, она где-то рядом... Скоро придет».
И он опять погрузился в дрему.
Присутствие Эдеры было для него, для Андреа, как для растения солнце: её нет в постели, поднялась куда-то ушла, и сразу же в нем — слепая, неосознанная жажда тепла, какую, верно, испытывают теплолюбивые растения, когда нет солнца.
Во сне они становились как Вы единый телом, и он зависел теперь от этого единства. Зимой его телу вечно недоставало тепла — несмотря на то, что тут, на Аппенинах, зимы всегда были теплыми. И он, Андреа должен был заимствовать это тепло у нее, у Эдеры — колени меж ее коленей, притиснув, руками нежно обвив ее плечи.
Но и жаркими июльскими ночами — как теперь, летом — он также постоянно стремился коснуться ее. Иначе Андреа чувствовал себе каким-то одиноким, брошенным и незаполненным,
Когда их единство нарушалось, он, хотя и не совсем просыпался, но негу сна утрачивал безвозвратно и беспокойно ворочался, метался по кровати, повторяя во сне имя: Эдера, Эдера.
Если в тот момент она была в спальне, то обычно, ласково посмотрев на мужа, тотчас же возвращалась в постель. На какое-то время он, лишенный ее, еще не проснувшись, приникал к Эдере, как ребенок, и брал ее, как младенец берет материнскую грудь, — слепо, неосознанно, ощупью: так растения тянутся к солнечному свету со сладостной безотчетной благодарностью живого за жизнь.
Но теперь, в это утро, Эдеры не было рядом, и Андреа, еще какое-то время проспав тревожным сном, пробудился от щемящего, острого чувства неудовлетворенности, от растущей потребности в ней.
Открыв глаза, он увидел над собой потолок в желтоватых пятнах — это были тени от люстры. Квадратное окно пропускало через прозрачные стекла резкий солнечный свет, и Андреа поневоле прищурился, после чего, непонятно почему тяжело вздохнув, вновь положил голову на подушку.
Он лежал, не открывая глаз, пока еще была возможность задержать убегающий сон. Но этот сон медленно и неотвратимо уплывал куда-то вдаль, очень далеко, очертания его расплывались, будто бы в тумане, и в конце-концов от него осталось лишь какое-то невнятное, неясное чувство, в котором он растворился и исчез окончательна Когда и чувство это стало рассеиваться, за мгновение до того, как оно исчезло, Андреа окончательно проснулся и устремил быстрый взгляд в направлении окна.
— Какой яркий свет, — пожаловался он, но скорее себе, чем кому-нибудь другому.
В комнату не проникало ни звука. Тяжелые портьеры едва заметно для глаза раскачивались на полуоткрытом окне; видимо, дул свежий утренний ветерок...
И, чтобы ощутить его прохладу, Андреа вдохнул воздух полной грудью. Затем он, все также не открывая глаз, — приподнялся на локте и негромко произнес:
— Эдера!
Она не отзывалась.
Тогда Андреа, осмотревшись по сторонам, поискав глазами свою любимую, обернулся направо и обнаружил, что кровать пустая.
Простыня была аккуратно заправлена, подушка даже и не смята — будто бы Эдера не ложилась спать.
На какой-то миг Андреа даже усомнился — а вдруг и действительно она всю ночь бодрствовала.
Нет, не может быть.
Глупости.
Его тело во сне, подобно фотопленке, запечатлело ту долгую ночь, когда она была с ним рядом.
Андреа помнил, как его Эдера вертелась с боку на бок, не давая ему уснуть, пока он нс проворчал: «Ну, Эдера, хватит, уймись, успокойся!», а в ответ услышал: «Пресвятая дева!..», тогда он спросил «Что? Что?..»
Она не ответила ему, он и не знал, к чему это восклицание, и что она имела в виду, и тогда, не желая думать ни о чем, он сразу же уснул.
Он вновь открыл глаза и осмотрелся.
— Эдера!
Ответа не последовало и на этот раз.
— Эдера!
Молчание.
Наверное, имя своей любимой он повторял только для того, чтобы не чувствовать себя в то утро одиноким — а одиночество наваливалось на него со всей неотвратимостью, он знал, что теперь весь день его будет испорчен, если он хотя бы не увидит свою любимую, не услышит ее голос, мелодичный, как журчание ручейка в горах, не поймает ее улыбку — такую милую, такую обаятельную...
В пустой комнате он услышал лишь прерывистое жужжание слепня, неизвестно как попавшего сюда. Ослепительно голубым светом вспыхнули его полупрозрачные крылышки на фоне медной сетки. Уж не превратилась ли она, Эдера, в это назойливое насекомое?
Усмехнувшись своей фантазия, Андреа наконец-то поднялся с кровати и быстро оделся.
Может быть, она спряталась за штору?
Дух озорства их первых месяцев совместной жизни иногда возвращался и к Эдере, и к Андреа, и иногда они могли позволить себе прятаться друг от друга. Вот Андреа и подумал — она спряталась, чтобы его подразнить. Но в этой спальне не нашлось бы и угла, куда бы она могла спрятаться.
Он подошел к окну и посмотрел на лужайку перед ломом: на пеленой, выгоревшей от солнца лужайке перед домом, отгороженной от улицы высоким увитым плющом забором, расставив перед собой машинки, играл его сын Валерио, Лало, рядом стояла Эдера — выражение лица у нее было необычайно счастливое.
Андреа очень любил смотреть на такие сцены — правда, чтобы принимать в них участие, у него никогда не было достаточно времени...
Он открыл окно.
— Эдера?
Эдера. подняв голову, улыбнулась.
— А, наконец-то и ты поднялся! Ты спишь больше, чем мы все, вместе взятые. Ну, спускайся вниз...
Быстро умывшись, Андреа направился на лужайку перед домом.
После обязательного в таких случаях утреннего поцелуя он произнес:
— Извини, но я сегодня действительно заспался...
Эдера ласково улыбнулась в ответ.
— Ничего, ничего... Ведь сегодня воскресенье, и ты имеешь полное право распорядиться им так, как найдешь нужным...
После свадьбы Джулио и Клаудио жизнь пошла своим чередом: Андреа с женой поселились в небольшом городке Виареджо, что в Тоскане, как раз между Ливорно и Специей. Дом, в котором жили молодые супруги и их Лало, находился в самом центре городка, неподалеку от набережной.
Получилось так, что Чинция, которая всерьез и, по всей видимости, надолго занялась моделированием, и бизнес которой процветал, уехала, как она сама выразилась, «на неопределенное время», то есть — на полгода или более того, в Канаду, чтобы открыть там филиал, и, чтобы не брать с собой дочку, попросила Эдеру, крестную Эдерины, «Эдеры-младшей», как все ее называли, присмотреть за ней.
— О чем речь! — чуть не возмутилась Эдера.— конечно же, конечно же, я присмотрю и твоей малюткой! Ведь получается, что с моим Лало они почти братья.
И Эдера забрала свою крестницу и Виареджо.
Не стоит и говорить, что Эдерина совершенно не была обделена вниманием ни Андреа, ни, уж тем более. Эдеры, которая души в ней не чаяла.
Андреа, когда у него спрашивали тут, в Виареджо, сколько же детей у него от брака с Эдерой, то ли в шутку, то ли, скорее, всерьез, неизменно говорил:
— Двое. Мальчик и девочка.
Это настолько вошло в его плоть и кровь, это настолько укоренилось в нем, что иногда он и сам верил в свои слова — во всяком случае, он никогда не делал разницы между сыном и крестницей жены.
— Конечно же,— сказал тогда Андреа,— можно было бы остаться в Риме, или переехать в большой город — в Турин, в Милан, но мне, откровенно говоря, всегда хотелось жить в таком городке, как этот. Мне всегда хотелось быть одновременно и горожанином, и сельским жителем, и жизнь в этом маленьком, но таком уютном милом Виареджо, кажется, как раз и дает такую возможность.
Как бы то ни было, однако Эдера, которая в последнее время все больше и больше полагалась на мужа, согласилась с ним и на этот раз — тем более, что перебравшись в Виареджо, Андреа быстро нашел, чем ему заняться; он организовал строительную фирму.
Да, что касается Андреа, то его дела после переезда в Виареджо пошли еще лучше прежнего. Спрос на строительство был большой — кроме всего прочего, этот небольшой городок на берегу Лигурийскою залива славился своим целебным воздухом, и на горных склонах, среди виноградников, как грибы, росли шикарные коттеджи нуворишей; большинство из этих коттеджей проектировал Андреа.
Кроме того, Андреа быстро завоевал в деловых кругах Тосканы уважение своей необыкновенной принципиальностью и умением хорошо вести дела. Этому молодому человеку очень доверяли — и партнеры, и заказчики, и банкиры, и кредиторы были уверены, что этот человек — сама порядочность.
Правда, времени эта работа отнимала даже еще больше, чем раньше. — Эдера только вздыхала, когда Андреа, отправляясь по утрам в свой офис, говорил ей с виноватой улыбкой:
— Извини, но сегодня я приду очень поздно... У меня очень много дел. Сейчас — в банк, затем — в офис, подписать договор с подрядчиком, затем — на стройку, проверить, как идут дела, потом еще на одну фирму, производящую строительные материалы и еще в два места...
В таких случаях девушка только растерянно кивала и отвечала:
— Попробуй хоть сегодня освободиться пораньше, мой любимый...
А Андреа только отмахивался:
— Постараюсь, дорогая...
Однако дел часто было больше, много больше, чем он сам предполагал, и всякий раз, возвращаясь поздно, он виновато произносил:
— Прости, но сегодня у меня вновь непредвиденные обстоятельства. Задержался...
Да, жизнь, повседневные заботы пошли своим чередом, и она брала свое — вопреки желаниям и Андреа, и, конечно же, самой Эдеры.
Каждое утро Андреа на своей новой «альфе-ромео» отправлялся в офис — Эдера, как и обычно, поцеловав его на прощанье, отправлялась в детскую к маленькой Эдерине и Лало.
Целый день она проводила в ожидании мужа — она только этим и жила. Молодая женщина часами сидела у телефона, ожидая, что тот хотя бы позвонит — однако Андреа был настолько загружен работой, что делал это крайне редко, а если и звонил, то только из машины, и часто — из-за города или из ближайшего Ливорно, где нередко бывал по делам.
Звонки были скупые, и Андреа, как правило, только предупреждал, что задерживается.
Однако они случались не часто — во всяком случае, не настолько часто, как этого бы хотела сама супруга Андреа.
И Эдера. отчаявшись дождаться звонка от мужа, украдкой смахивала слезинки...
Андреа обычно возвращался часам к шести, не раньше, очень уставший. После ужина (а обедал Андреа обычно где-нибудь в городе, в закусочной или пиццерии, которых в этом городке было более чем достаточно) молодые вместе с детьми отправлялись куда-нибудь в город — в театр ли, на вечернюю выставку, просто посидеть в кафе — Эдере было совершенно безразлично...
Она любила своего мужа просто безумно, как говорят — без памяти,— и была счастлива только тем, что может быть рядом с ним. Она ловила те редкие минуты, когда они были вдвоем и наслаждалась ими...
Таким образом, жизнь шла как и должно, размеренно и спокойно. Все — и Андреа, и Эдера, и их подрастающие дети — были счастливы ею, и никто не мог бы не только сказать, но и хотя бы просто подумать, что вскоре в их семье развернутся действительно драматические события...
А началось вес как раз в то утро, едва только Андреа проснулся и спустился вниз.
Эдера, порывшись по карманам, протянула ему несколько полусмятых конвертов.
— Это тебе...
Андреа, не глядя, положил их в свой карман.
— Тебе неинтересно?..— поинтересовалась Эдера, посмотрев на мужа с некоторым удивлением.
Он поморщился.
— Честно говоря, не очень...
— Почему?
— А-а-а,— он махнул рукой,— я ведь заранее знаю, что там будет...
— И что же?
— Деловые бумаги, приглашения на какие-нибудь банкеты, фуршеты, презентации, открытия... — Андреа недовольно поморщился.
—Тебе это не нравится?
Он произнес в ответ:
— Честно говоря, я уже успел от всего этого устать... А кроме того, это очень расхолаживает — после таких вот «деловых» вечеров никак не можешь прийти и себя. И весь следующий день насмарку.
Эдера улыбнулась.
— Честно говоря. Андреа,— заметила она,— честно говоря, ты мог бы быть и более любознателен.
— То есть?
— Ну, я имею в виду, что может быть, на этот раз тебе пишут не твои партнеры или клиенты, а наши с тобой близкие... Люди, которых мы любим. — Может быть. Валерио. Клаудио или Матильда. Ты бы хоть посмотрел на конверт, посмотрел бы на обратный адрес.
— Ну, если бы письма действительно были бы от кого-нибудь из наших близких, ты бы наверняка сразу бы сказала мне об этом,— нашелся Андреа. — Неужели ты не смотрела на обратный адрес?
Скрывать такого обстоятельства не было смысла, и Эдера честно призналась:
— Смотрела — И ты, мой милый, действительно оказался прав: это ни Матильда, ни Джулио, ни Марта, ни...
Андреа поспешно перебил ее:
— Неужели Манетти? Честно говоря, я очень виноват перед ним... Мы ведь тогда, в Риме, в мастерской, даже подрались. Ну, я тебе рассказывал. Хотя...— произнес Андреа и тут же замолчал, будто бы что-то обдумывая.
Эдера пытливо посмотрела на мужа.
— Что — хотя?
— Не думаю, что кто-нибудь из наших родных или близких писал бы письма, — сказал он, словно нехотя.
— Почему?
Андреа принялся объяснять:
— В наше время, время космической связи и тотальной телефонизации письма отмирают. Люди, сами того не замечая, становятся ленивыми.
Эдера немного недоуменно посмотрела на Андреа, и после непродолжительной паузы поинтересовалась:
— Как это?
— Ну, куда проще позвонить... Ведь не надо брать ручку, бумагу, не надо заклеивать конверт, не надо идти к ближайшему почтовому ящику, чтобы опустить письмо... А люди такие забывчивые! Как часто я сам носил письмо в кармане по несколько дней, забывая бросить его в почтовый ящик! — в голосе Андреа послышалось сожаление,— Но с другой стороны, это удобство, удобство телефона оборачивается тем, что люди становятся менее ответственными. Одно дело — написать что-нибудь, а другое — сказать.— Он немного помолчал, а затем добавил: — Да-а-а, где-то теряешь, а где-то находишь. Теперь письма пишутся только в официальных случаях — приглашения на какие-нибудь званые вечера, на торжества, на деловые пьянки... Более чем уверен, что эти письма — официального характера.
Эдера, ласково улыбнувшись, произнесла:
— Не проще ли было бы посмотреть, чем так вот гадать? А, дорогой?
Андреа, ничего не отвечая, улыбнулся в ответ и сказал:
— Ладно... Вы, наверное, уже позавтракали?
— Да, ты так сладко спал, и мне не хотелось тебя будить. Мы позавтракали без тебя.
— Ну и правильно.
— Приготовить тебе поесть?
— Не надо, гуляйте... Сам как-нибудь справлюсь,— ответил Андреа.
Эдера улыбнулась и ничего не ответила.
— Кстати, а как Эдерина? Валерио еще не звонил?
Несколько дней назад Валерио настоял, чтобы маленькая Эдерина отправилась к нему на виллу — старик очень скучал без нее.
Он хотел взять с собой и Лало, однако Эдера неожиданно заупрямилась.
«Ты оставляешь нас без детей,— смеясь, сказала она Валерио,— мы с Андреа умрем от тоски».
— Валерио не звонил? — повторил свой вопрос
Андреа.
— Нет.
— Ну, наверное, позвонит сегодня вечером...
И он, еще раз нежно поцеловав жену, отправился наверх.
Позавтракав, он вспомнил о письмах. Взяв из выдвижного ящика стола нож слоновой кости для разрезания бумага, он вскрыл конверты.
Как и предполагал Андреа, это были официальные приглашения на разного рола мероприятия: вот это — на открытие новой пиццерии, которую проектировал Андреа, это — на юбилей фирмы в Ливорно, с которой Андрей сотрудничал, это — на банкет по случаю дня рождения директора банка, в котором Андреа брал кредит, это — на выставку строительной техники в Милане...
— Нет, неинтересно. Да и времени для подобных вещей у Андреа совершенно нет.
Права Эдера, права — лучше это время уделить семье.
Андреа без сожаления выбросил конверты в мусорное ведро и тут же забыл о них.
Ага, еще одно письмо.
Точнее даже — не простое письмо, а пригласительный билет.
Дорогая голубоватая бумага, вензель, приятный округлый шрифт.
«Наверное, бумагу купили не иначе как в Ливорно,— почему-то подумал Андреа,— а то и в Милане. В нашем городке такую вряд ли сыщешь...»
Довольно странно — в этом провинциальном городке не принято отправлять друг другу приглашения по почте — обычно на подобного рода мероприятия приглашают или при встрече, или, на худой конец — по телефону.
Странно, очень странно...
Ну-ка, ну-ка...
Андреа развернул лист бумаги.
Андреа недоуменно повертел странное письмо-приглашение в руках и отложил на стол, подле ножа для разрезания бумаги.
— Граф Отторино дель Веспиньяни? — пробормотал он, обращаясь к самому себе? Кто же это такой, хотел бы я знать?
Он закурил, задумался.
— И кто же это такой?
Андрея несколько минут провел в размышлении, вспоминая, откуда он мог знать этого человека или откуда тот мог знать его.
— Может быть, это какое-то недоразумение? — спросил он у самого себя.
Еще раз взяв в руки конверт, он перечитал адрес. Нет, все верно, приглашение отправлено на его имя.
И адрес правильный, его же, Андреа адрес: виа Джузеппе Верди, 86.
Ошибки быть не может.
Отложив в сторону конверт, он вновь направился к Эдере.
— Послушай, дорогая,— спросил Андреа, прищурившись,— имя Отторино дель Веспиньяни тебе случайно ни о чем не говорит?
Она посмотрела на мужа с некоторым недоумением.
— Отторино дель Веспиньяни?
Андреа кивнул.
— Да.
С минуту помедлив, Эдера произнесла:
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Да вот, понимаешь, я получил от него приглашение... Ну, один из конвертов, которые ты мне дала,— принялся объяснять Андреа.
— Может, ошибка? — предположила Эдера, передернув плечами.
— Вряд ли.
— Почему ты так думаешь?
— В таких случаях ошибки исключены.
В голосе Андреа послышалась такая уверенность, что Эдера поневоле согласилась с ним:
— Да, наверное.
Оно еще немного помолчала, а затем нерешительно спросила:
— А что за приглашение?
Андреа по морщился..
— Да этому типу исполняется сорок лет, и он приглашает меня на свою яхту, на празднество... кажется. «Ливидоння», или что-то в этом роде. Насколько я понимаю — обыкновенная пьянка.
— А почему именно тебя? — поинтересовалась Эдера, продолжая недоумевать.
— И сам бы хотел это знать, — ответил Андреа, непонятно почему помрачнев.
Эдера поспешно закатала манжетку блузки, посмотрела на часы и сказала сыну:
— Уже поздно, солнце в зените, тебе надо идти домой...
Тот захныкал.
— Ну мама, ну еще чуть-чуть...
— Смотри, перегреешься на солнце,— наставительно произнесла Эдера, — как Эдерина... А потом у тебя будет головка болеть.
Лало, послушно отложив игрушки, отправился на открытую террасу.
А Эдера, еще немного поговорив с мужем о том, как они проведут сегодняшний день, спросила, прежде чем пойти домой:
— Так как говоришь его зовут, этого синьора, который пристал тебе приглашение?
— Отторино дель Веспиньяни. Граф Отторино дель Веспиньяни,— уточнил Андреа.— Вспомни, может быть, тебе приходилось слышать это имя?
— Нет, ни разу...
И они, взявшись за руки, направились домой, забыв об этом странном приглашении — по крайней мере, до завтрашнего дня.