Единственная

20

Карлин терпеливо стояла у гардероба на первом этаже «Четырех времен года», ожидая, пока молодая женщина за прилавком разберется с кучей меховых пальто, и вдруг почувствовала пристальный взгляд одного из мужчин в очереди позади себя, а затем ощутила легкое прикосновение к плечу.

— Карлин? Карлин Сквайр?

Она обернулась и встретила его откровенно изучающий взгляд, но у нее в глазах не мелькнуло даже намека на то, что она его узнала.

— Я Тони Келлнер. Помнишь, из Вестерфилда.

Карлин долго всматривалась в него и наконец улыбнулась.

— Тони Келлнер! Неужели это ты? — Она выразила все удивление, на какое была способна. Давнишний Наташин школьный друг выглядел как хорошо откормленная копия его самого в юности; темно-серый костюм от Армани и самоуверенная улыбка безошибочно свидетельствовали о преуспевании. Карлин отметила, что он тоже оценивал ее, но в конце концов его лицо расплылось в широкой улыбке.

— А как твоя подруга Наташа?

Карлин не могла удержаться от смеха.

— Похоже, ты не слишком долго придумывал этот вопрос. У нее все чудесно.

— Я видел ее фотографии. — В его голосе проскользнуло любопытство.

— Она сделала замечательную карьеру, — усмехнулась Карлин, — и да, конечно, она замужем, уже почти три года, за Итаном Джейкобсом. Слышал, наверное?

— Да, — пожал плечами Тони, — слыхал.

Гардеробщик подал Карлин короткую кожаную куртку, она просунула руки в рукава, взяла кошелек и большую кожаную сумку и отошла, чтобы освободить место стоявшим позади. Тони последовал за ней, и они остановились у лестницы, ведущей в гриль-бар.

— А чем ты теперь занимаешься? — спросил он вежливо.

— Фактически я свободный писатель, печатаюсь в независимых изданиях, ну и все такое прочее. На сегодняшний ленч меня пригласил старый друг по колледжу. — Они с Гарри обсуждали, говорить ли правду о ее профессии, и пришли к выводу, что не стоит идти на риск. Карлин глянула на часы и покачала головой.

— Мне пора вернуться в офис, где я работаю на этой неделе. — Она натянула перчатки и нежно посмотрела на Тони. — Жаль, что у нас было мало времени, мне хотелось бы знать, чего ты достиг.

— Почему бы нам не позавтракать как-нибудь вместе? Я уже много лет не говорил ни с кем из Вестерфилда. — В тоне Келлнера звучали явно заискивающие ноты.

— Да, конечно, я не против. — Карлин протянула руку в знак прощания.

— Как насчет следующего четверга? Можно встретиться прямо здесь, если тебя это устроит. — Он взял ее ладонь и выразительно сжал, не выпуская, пока не получил ответа.

— О’кей, — согласилась Карлин после короткого раздумья, — значит, в следующий четверг. В час тебе удобно?

— Вполне. И если Наташа недалеко, почему бы тебе не пригласить ее с собой?

— Постараюсь. — Карлин в последний раз улыбнулась Тони.

«Когда рак на горе», — пробормотала она себе под нос, выйдя на 52-ю улицу и направившись к Парк-авеню.

— Ты уверена, что он ничего не заподозрил? — Гарри барабанил пальцами по столу Карлин.

— Клянусь Богом. — Карлин подняла руку, как бы принося присягу скаута. — Поверь, все выглядело абсолютно естественно: я только что закончила ленч и нечаянно столкнулась с ним в гардеробе. Она усмехнулась. — Хорошо, что он не стал задерживать меня, иначе я не устояла бы на ногах.

Прошел всего один год после того, как Гарри получил повышение и стал лейтенантом в двадцатом участке на Западной 82-й улице. Карлин получила повышение на два года раньше, и ей достался лакомый кусок в виде должности бригадного командира прямо в Мидтаун-Норт. Сейчас она была руководителем всего отдела расследований Мидтаун-Норт. До того как Гарри перешел в двадцатый, их дружба несколько подостыла, но теперь каждый из них руководил своим участком, и они снова сблизились, пару раз в месяц за ленчем или обедом обсуждая свои дела. Когда однажды вечером за пиццей Гарри упомянул имя Тони Келлнера, Карлин немедленно ухватилась за это и настояла на участии в операции.

— Ты абсолютно уверена, что он не заметил, как ты следила за ним, прежде чем он подошел к тебе? — Пальцы Гарри продолжали свой нервный танец.

Карлин потянулась, взяла в ладони его щеки, заглянула в глаза и медленно произнесла:

— Гарри, я дежурила у дамской комнаты на первом этаже и, как только увидела, что он спускается по лестнице, подошла к гардеробу. Он не видел, что я слежу за ним, никто не догадался, что я наблюдаю за ним. Он пригласил меня на ленч, а не наоборот, все произошло точно по плану. Наживка на крючке, ключ в замке, нитка в иголке, сыр в мышеловке…

— Хватит! Сдаюсь! — Взрыв хохота привлек внимание нескольких детективов за дверью Карлин, они с любопытством обернулись и заглянули через стеклянную перегородку, отделявшую кабинет от длинного ряда рабочих столов; визит Гарри в Мидтаун-Корт вызвал всеобщий переполох.

— Я, — продолжала Карлин, не обращая внимания на своих сотрудников, — не оставила заметного следа в жизни Тони Келлнера, и вряд ли он мог что-нибудь заподозрить. На самом деле единственное, о чем ему интересно поговорить со мной, — это о Наташе Дамирофф, она причина того, что в течение нашей двадцатисекундной встречи ему так захотелось пригласить меня на ленч. Будь моя воля, я бы никогда не подпустила его к ней ближе, чем на сто шагов.

— А… Значит, угощением будет Наташа. — Гарри сладострастно закатил глаза.

— Прекрати, — хмуро оборвала его Карлин.

Тони Келлнер уже несколько месяцев был для Гарри бельмом на глазу.

— Что ж, если твоя Наташа любит деньги, драгоценности, меха и все такое, он может на это клюнуть, и ей лучше держаться подальше от мистера Келлнера.

Тони преуспевал. Хорошо одетый и воспитанный с виду, он был известен в определенных кругах Нью-Йорка своей первоклассной службой знакомств. Богатые женщины трех штатов были счастливы заплатить тысячи долларов и стать его клиентками.

«У меня на примете есть для вас двое мужчин, — задумчиво-сосредоточенно говорил он почти каждой их них. — Один из них само совершенство, я это точно знаю». Далее единственной задачей оставалось дочиста обобрать квартиру, пока женщина была на назначенном ей свидании.

Когда Гарри начал свое расследование, у него была единственная жалоба от богатой вдовы, проживавшей в трехкомнатной квартире Западного Сентрал-парка на 90-й улице. Но когда за несколько месяцев оказались ограбленными богатые квартиры еще двух одиноких женщин, и именно в то время, когда они были на свиданиях, он связал все три случая со службой знакомств Тони Келлнера. Дважды он пытался выставить женщин-полицейских в качестве приманки, но до сих пор это не давало результатов; в обоих случаях женщины ходили на свидания, но их квартиры оставались нетронутыми.

Тем не менее Гарри был абсолютно уверен, что Келлнер — это тот, кого он ищет. Поэтому, когда Карлин, услышав о расследовании, сказала, что училась в одной школе с этим парнем, Гарри был рад ввести ее в курс дела. Быть может, с ее старыми связями она сможет что-нибудь раскопать.

— Только помни, Кембридж. — Гарри подмигнул, словно собирался отпустить шутку, понятную лишь им двоим. — Когда мы доберемся до этого типа, все развлечение — мое.

Карлин поняла, что он имел в виду. Для Гарри это не просто совместная работа, это было его задержание, его петля.

— Ну, ну, Гарри, — она с откровенным презрением покачала головой, — ты же знаешь, я никогда не тяну одеяло на себя.

Распростившись с Карлин у ресторана, Тони Келлнер направился прямо домой. Ему нужно было сделать с полдюжины телефонных звонков, и не в последнюю очередь подыскать нового подходящего скупщика произведений искусства. Ценные картины — это барахло, с которым нужно побыстрее разделываться. Разговор будет коротким, главное — устроить первоначальную встречу; он никогда не станет обсуждать по телефону щекотливые вопросы. Затем нужно позвонить Бобу Эймсу, младшему партнеру по службе знакомств. Боб хотя и был надоедливым, но без него не обойтись.

Усевшись за длинный черный стол в кабинете, Тони улыбнулся и на мгновение замер, вспоминая свою встречу с Карлин Сквайр. Да, это имя он много лет не мог выбросить из головы — маленькая Наташина подружка, чей отец развлекался в том задрипанном мотеле с Наташиной матерью — шлюхой. И вот она прямо перед ним в «Четырех временах года».

Вне всяких сомнений, она послана, чтобы привести к нему Наташу.

При одной мысли о бывшей подружке его охватило давнее чувство слепой ярости. Но ему по крайней мере было приятно сознавать, что он теперь не тот Тони Келлнер и ни одна женщина больше не имеет над ним власти. Это он крутит ими как хочет. Она впилась в него, опустошила его сердце и украла лучшее, что он должен был дать ей. Он стал мудрее после урока, который получил от мисс Дамирофф. «Нет, — подумал он с улыбкой, — этот парень больше не потерпит никакой гадости от женщины. Ни за что».

Повернувшись вместе с креслом, Тони посмотрел в окно, Сентрал-парк успокаивал его, но сегодня он почему-то чувствовал нарастающее беспокойство. Возвращались воспоминания, возвращался тот день, когда Наташа вышвырнула его, — как раз на похоронах ее матери, этой, прости Господи, бледной суки. Тогда он не мог поверить, не мог постичь, что после того телефонного звонка, который он выполнил, как она просила, она дала ему пинка под зад. Как будто он был ответственен за то, что ее низкопробная мамаша оказалась убитой. Спрашивается, а чем она занималась на этой свалке с мужем другой женщины? Удар грузовика — заслуженное наказание этой суке.

Но поразительно, как религиозный бред его родителей забил ему голову. Каждую ночь после того, как это произошло, он просыпался в холодном поту, один кошмар сменялся другим, ему мерещился проклятый звонок, он слышал испуг в голосе Кит Дамирофф, когда сообщал ей о ложной автомобильной катастрофе, оживало пережитое им болезненное чувство, когда он опускал трубку, зная, что те двое в номере мотеля обезумели от услышанного; он верил, что вечно будет гореть в аду.

Все было бы совершенно иначе, если бы Наташа осталась с ним. Именно так и должно было случиться, они повязаны тайной, их любовь скреплена тем, что они разделили, им предназначено было быть лучшей парой всех времен, это все видели, но она бросила его. Он не знал, что делать, и, конечно, сотворил глупейшую вещь на свете — убежал и поступил на флот.

Тони не хотелось опять погружаться во все это он встал и пересек комнату, чтобы взглянуть на скульптуру, стоявшую на книжном шкафу, статуэтка Дега стоила кругленькую сумму. Он торговал крадеными и картинами, и скульптурами, но был не настолько глуп, чтобы держать их у себя дома. Статуэтка была куплена на законных основаниях, и ее он особенно любил. Стоя у шкафа, Тони вглядывался в безмятежное лицо девушки.

Он перешагнул через Наташу и пошел дальше. Он, конечно, знал, что она стала популярной моделью; любой дурак видел теперь ее лицо на обложках, и он легко мог бы разыскать ее, если бы захотел. Но он никогда не старался отомстить ей за то, что она ему сделала, хотя, Господь свидетель, имел на это право. Но, черт, у него была великолепная жизнь — возможно, даже именно благодаря Наташе он достиг такого преуспевания. Тони хмыкнул. Что ж, пожалуй, он на самом деле обязан сказать ей спасибо.

Вернувшись к столу, Тони открыл маленькую записную книжку, где делал заметки, зашифрованные так, что никто, кроме него, не мог их понять. Он перелистывал страницы, изучая имена и описания разных женщин, с которыми в последний месяц беседовала его служба знакомств. Пора выбирать, какая следующая удачливая девчонка пойдет на одно из его безупречно подготовленных обманных свиданий. Пока она будет налегать на устриц и телячье филе в дорогом французском ресторане, легко освободить ее от всех мирских пожитков.

Тони несколько расслабился. Он любил свою службу знакомств, это была великолепная ширма; он получал огромное удовольствие от того, что богатые женщины как бы сами умоляли ограбить их. Он забавлялся, глядя, как эти жалкие создания сидели у него в гостиной и, потягивая вино, поверяли ему свои сокровенные страхи и тайны. Их было много, слишком много, и они все продолжали приходить — с фальшивыми белокурыми волосами, в сшитых на заказ платьях, худые, как щепки, отчаянно боровшиеся с весом в спортзалах семь дней в неделю. Если бы они только знали, насколько отвратительны ему, с каким трудом он дожидался тех вечеров, когда, сидя дома в час ночи с бокалом первоклассного бренди, представлял себе, как они возвращаются домой с романтических свиданий и обнаруживают, что все их добро растаяло как дым.

Естественно, решающий отбор должен производиться с особой тщательностью. Выбрав кандидатуру, он еще как следует проверял ее, в делах не бывает чрезмерной осторожности. Хотя он и не был полностью убежден, но полагал, что копы пытались по крайней мере однажды разнюхать о его деятельности с помощью приманки, этакой крошки лет сорока. Казалось, она была проверена, но его инстинкт подсказал оставить ее в покое, а инстинкт редко подводил его. Тони надеялся, что это был первый и единственный раз; если нет, его спасала истинная удача. После этого он ужесточил свой контроль безопасности, все время был начеку.

Тони продолжал размышлять над своими заметками, но что-то было не так. Он с раздражением понял, что образ Наташи Дамирофф, ее лицо из давних лет проникло в его сознание, притаилось в уголке и мешает ему сосредоточиться. «Нет смысла впустую тратить время, — сказал он себе, стараясь снова собраться. — Она получит свое в конечном счете». И он мрачно усмехнулся при мысли, как скоро наступит этот «конечный счет».

21

Окровавленное тело двадцатисемилетней женщины напоминало куклу, брошенную через всю комнату рассерженным ребенком.

— Ужасно. — Карлин взглянула на Гарри Флойда и почувствовала, что дрожит, несмотря на теплое раннее лето.

Останки Терри Мэдисон с двумя пулевыми ранениями в голову были обнаружены сегодня в пять часов вечера одним из дежурных офицеров позади кубинско-китайского ресторана на Западной 47-й улице, а рядом у ее ног был аккуратно положен телефонный справочник Нью-Йорка.

— Имя обведено? — Гарри стоял рядом и с сожалением смотрел на то, что когда-то было стройной красивой молодой женщиной, понимая, что не имеет права трогать телефонный справочник, пока криминалисты не закончат свою работу.

Карлин утвердительно кивнула.

— Та же красная ручка и те же дурацкие звезды вокруг.

— Мы схватим этого типа, не сомневайся, — уверенно произнес Гарри.

— Вы просто обязаны это сделать, — прогремел сзади голос инспектора Рида Мейлона, — если хотите и впредь получать зарплату от города Нью-Йорка.

Карлин обернулась к Мейлону, набросившемуся на них, и увидела прямо за ним мэра и комиссара полиции.

— Ну уж теперь-то преступник, считай, у нас в кармане, — язвительно шепнула она Гарри после того, как они поздоровались с вновь прибывшими.

Ее нисколько не удивило, что уличным происшествием заинтересовались на таком высоком уровне, ведь всего только за одну эту неделю Терри Мэдисон стала третьей жертвой. Как и в первых двух случаях, в телефонном справочнике, оставленном возле тела, ее имя было вызывающе обведено красной ручкой и окружено красными звездочками. Без сомнения, полицейская лаборатория определит, что обе пули, убившие ее, выпущены из того же оружия, что и найденные в телах двух других жертв. Но самое поразительное сходство преступлений не в этом.

— Мы получили подтверждение по поводу адресов, — доложила Карлин мэру и комиссару.

Первыми двумя жертвами были Мэри Эббот, женщина-скульптор, недавно разведенная с мужем-банкиром, и Джон Роблес, владелец небольшого художественного салона в Вест-Виллидж. Мэри Эббот обнаружили в десять вечера на ступеньках небольшого здания на 55-й Вест-стрит, ее тело было скрыто невысоким бетонным забором, за которым жильцы держали мусорные контейнеры. Роблес лежал в переулке у 73-й Вест-стрит. Рядом с обоими телами валялись телефонные справочники, в которых имя жертвы было отмечено красным цветом. Но самое главное — и Мэри Эббот и Джон Роблес жили на 400-й Вест-Энд авеню и, судя по пожелтевшей телефонной книге, лежавшей у ног последней жертвы, квартира Терри Мэдисон находилась там же. Так что это была серьезная работенка для обоих бригадных командиров из двадцатого полицейского участка и из Мидтаун Норта.

— Мы почти не сомневаемся, что найдем убийцу, — твердо заверил Гарри.

— Необходимо прочесать всю Верхнюю Вест-Сайд до последнего фута, — вступил в разговор Мейлон. — Мы не можем гарантировать, что преступник живет именно в этом районе, и все же…

— И все же нужно предусмотреть и этот вариант. — Приятный баритон мэра не обещал ничего хорошего.

Так как тела были найдены на территории как одного, так и другого участков, Карлин и Гарри могли официально вместе вести расследование. Им не нужно объяснять, что их авторитет будет падать с каждым днем, пока телефониста-убийцу, как окрестила его бульварная пресса, не засадят за решетку. Когда через два дня они с Гарри сидели в полутемной задней комнате «Пиццерии Тома», трудно было поверить, что уже наступило лето, всего за сорок восемь часов термометр упал почти до двадцати пяти градусов[4] и конец июня превратился в середину апреля. Карлин наклонила свою пиццу с помидорами и сыром, дожидаясь, пока солидный избыток масла стечет через край на бумажную тарелку.

— Кембридж, это отвратительно, — сделал ей замечание Гарри, отправляя в рот огромный кусок лепешки со стручковым перцем, грибом и тефтелью.

— Не так отвратительно, как тот свиной корм, который ты только что запихнул в себя. — Карлин сосредоточенно жевала небольшой кусочек пиццы. — Что у тебя в мыслях? Дети? Жена? Дело Тони Келлнера? Есть теории по телефонисту-убийце?

— Не пойму, — засмеялся Гарри, — тебя волнует моя никудышная жизнь или то, что происходит с твоим старым приятелем Келлнером, который, как тебе хорошо известно, в настоящий момент для меня огромный жирный нуль.

— Отлично, тогда давай посмотрим, что же сделали твои подчиненные, — весело отозвалась Карлин.

— По-моему, это сделал буфетчик.

— Гарри, не смеши. — Карлин взяла еще кусочек пиццы и вернулась к преступлениям, которые для них обоих были навязчивой идеей.

— Очень вероятно, — отхлебнув колы, начал объяснять Гарри, — что убийца раньше жил там же; за последние два года из этого дома выехали семнадцать человек, некоторые из них скандалили и вопили по поводу увеличения платы, строительных недостатков и тому подобного, видимо, один из этих ребят и сошел с ума.

— Возможно, — не особенно убежденно согласилась Карлин.

— А по-твоему, кто сделал это? — спросил Гарри, не услышав поддержки в ее тоне. — Какой-нибудь обиженный за тридевять земель?

— Не знаю… Все это как-то слишком понятно. — Карлин взяла еще маленький кусочек пиццы и стала задумчиво жевать. — Словно это преступление, ну, хорошо разыграно.

— Разыграно? — с сомнением повторил Гарри.

— Слишком просто связать все вместе — телефонные справочники, один и тот же адрес — и получить ясную картину. — Карлин понимала, что это звучит нелепо, но инстинкт опережал ее мышление, она пыталась объяснить чувство, которое возникло у нее после того, как совершилось второе убийство. — Эббот, Роблес, а теперь Мэдисон — все трое тихие, законопослушные граждане; вовремя платят за квартиру, ходят на работу, живут своей жизнью, никто из них не устраивает шумных вечеринок. По словам управляющего домом, они даже не знали друг друга. Не похоже, что между ними существует связь, как нас пытается уверить в этом преступник.

— Они жили в одном и том же чертовом доме. Ты не считаешь это связью? — не удержался от издевки Гарри.

— Не знаю, — задумчиво ответила Карлин. — И все же здесь что-то не так. Может, я просто чокнутая.

— Вот это дело, — смеясь, согласился с ней Гарри.

— Я считаю, Вилли Ломан у Дастина Хофмана несет важный подтекст, Джордж К. Скотт очень многогранен. — Вилка Эллиота Шилански парила в воздухе, сопровождая его речь.

Карлин сидела напротив Наташи и Итана и, несмотря на оживленную беседу за столом, скучала. Что со мной? Рядом самый выдающийся театральный критик — правильнее сказать, единственный театральный критик, как раз десять — двенадцать повторила ей Таш, прежде чем познакомить их, — а мне хочется поскорее пойти домой и еще раз посмотреть материалы дела телефониста-убийцы. «Карлин, ты становишься настоящим маньяком-трудоголиком», — рассердилась она и заставила себя вслушаться в продолжение лекции Эллиота.

— Эллиот, — перебил его Итан, — мы весь вечер ведем серьезный разговор. — Он погладил Наташу по щеке. — А я целый день не видел жену. Как прошла съемка, дорогая?

— Великолепно. — Наташа нежно прильнула к нему. — В последней рекламе я прогуливаюсь в парке с двумя огромными мастифами. — Она улыбнулась Карлин и Эллиоту. — Они, по-видимому, думают, что женщины красятся и пудрятся, чтобы понравиться своим собакам.

— Это новейшее изобретение Форейджера? — вежливо поинтересовалась Карлин.

Наташа утвердительно кивнула.

— За миллион долларов в год можно один день погулять по парку, — улыбнулся жене Итан.

— Неужели это правда? — Эллиот был поражен, у него на лице появилось выражение ужаса.

— В некотором смысле, — ответила Наташа как можно скромнее. — Именно сейчас, когда моя карьера прошла свой пик, Форейджер делает меня воплощением своих идей. — Она беззаботно рассмеялась. — Все прошлые годы я не переступала рубеж тридцати лет, и для такого рода контрактов мне приходилось гримироваться. И вдруг в тридцать пять сладкая жизнь преподносится мне прямо в руки. — Она чуть ли не извинялась, обращаясь к Эллиоту. — Не так уж плохо, по-моему, для простой выпускницы средней школы.

Карлин обратила внимание, насколько этот разговор был неприятен Шилански. То ли он не выносил болтовню о работе моделей, то ли просто не хотел выпускать нить беседы, но он быстро вернулся к дискуссии, которую затеял раньше.

— Это подобно тому, что Вуди Аллен сделал в «Ханне». — Эллиот не потрудился произнести полное название фильма, который Карлин, возможно, никогда не увидит. — Все считают главными Фарроу и Герши, но на самом деле только Вайст связывает все вместе.

— Все это сплошная чушь, — добродушно засмеялся Итан и подмигнул Карлин. — Ты просто стараешься произвести впечатление на свою спутницу.

— Столь прекрасную женщину трудно поразить, — Шилански мягко улыбнулся Карлин и быстро снова занялся Итаном. — Уж ты-то, во всяком случае, не можешь так заблуждаться в отношении Вуди.

Карлин изо всех сил старалась следить за разговором, но ей это не удавалось. Мир Эллиота Шилански был для нее загадкой, но не той, которую ей предстояло решать практически. Фразы просто перекатывались через нее, и она обнаружила, что снова не улавливает смысла. Только когда Эллиот взялся за резкую критику пьесы Шоу, постановку которой он видел в Лондоне несколько месяцев назад, одно из его высказываний впилось в ее мозг.

— Ты не понимаешь, Итан, это просто подсадная утка и не имеет ничего общего с тем, что должно быть на самом деле. — С пылающим лицом Эллиот на несколько минут оседлал своего конька, пока Итан не прервал его вопросом о британском составе исполнителей.

Фраза Эллиота застряла в голове Карлин. Подсадная утка. Почему эти слова все еще преследуют ее? Внезапно она поняла.

— Карлин, ты, по-моему, за миллион миль отсюда. — Наташин голос мягко вернул ее к действительности.

— Знаешь, очень неудобно, но у меня страшно разболелась голова. Вы простите меня, если я покину вас! — обратилась Карлин к Эллиоту.

Критик казался скорее смущенным, чем обиженным.

— Конечно, но позвольте я провожу…

— Не беспокойтесь, пожалуйста. — Карлин виновато кивнула явно разочарованной подруге. — Здесь у входа сотня такси. Спасибо за обед. — Она протянула руку своему партнеру. — Восхитительный вечер, и мне не хотелось бы испортить его остальным, — извинилась она перед Наташей и Итаном.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — встревожилась Наташа.

— Все будет прекрасно, обещаю. — Карлин поцеловала подругу в щеку и пошла к двери.

«Более чем прекрасно», — подумала она про себя, усаживаясь в желтый автомобиль такси.

Вернувшись домой, Карлин села на пол в гостиной и посмотрела в окно на реку Гудзон. Она понимала, что три года назад ей повезло, когда, порвав с Дериком, она нашла маленькую относительно недорогую двухкомнатную квартиру на пересечении Риверсайд-драйв и 83-й улицы, и по вечерам, вроде этого, когда ей необходимо было поразмышлять, она снова благодарила свою звезду удачи. Плывущие по Гудзону лодки, зеленое марево Риверсайд-парка прямо за дверью дома, вид на противоположный берег реки — все это помогало ей успокоиться. Обложившись со всех сторон папками по делу телефониста-убийцы, в которых были и все копии протоколов опроса, проведенного детективами среди людей, живших в районе 400-й Вест-Энд авеню, она погрузилась в раздумья.

Внушительное здание находилось всего в нескольких кварталах от ее собственного дома, и Карлин несколько раз прошла пешком через Вест-Энд от 79-й до 80-й улицы, надеясь, что это послужит стимулом к разгадке, но вовсе не это дало ей ключ. И даже не дни и недели, потраченные на то, чтобы собрать куски и кусочки и затем сложить их вместе. Ключом стала случайная фраза о подсадной утке. Карлин еще раз принялась за изучение личностей всех трех жертв.

Мэри Эббот прожила в доме пятнадцать лет, ее двое детей — Джун и Элейн учились в колледже. У Эббот не было врагов, даже ее бывший муж хорошо отзывался о ней. Однажды после двадцати лет семейной жизни он неожиданно объявил о своих новых сексуальных наклонностях и привел мужчину, с которым познакомился два года назад. Хотя это и вызывало неприятное чувство, но Мэри, ее муж и его любовник каждое Рождество праздновали вместе, и за несколько недель до убийства они трое и две дочери провели вместе уик-энд в День памяти погибших.

Джон Роблес, живший несколькими этажами выше Мэри Эббот, тоже растил двоих маленьких детей — дочку трех лет и сына пяти с половиной. По словам его жены, Сильвии, он был преданным мужем и отцом и каждую минуту, свободную от работы в художественном салоне, отдавал игре с малышами; его бизнес был честным и устраивал его, хотя и не приносил большого дохода. Долгов у него не было и врагов тоже, добавила она. Карлин сосредоточенно изучала каждую строчку протоколов всех бесед с двумя его работниками и бесчисленным количеством тетушек, дядюшек и прочих родственников. Все они полностью соглашались с миссис Роблес. В образе жизни Джона Роблеса была только одна достопримечательность — чрезвычайная простота, ничто не наводило на мысль, что он может быть жертвой убийства.

Совсем другое дело Терри Мэдисон. Эта женщина могла вызывать чувства, но не отвечать на них. Убийца остановил ее, когда она возвращалась с воскресного дневного представления нового мюзикла в театре «Манхэттен клаб». На месте преступления, как и в предыдущих случаях, у ее ног был оставлен экземпляр справочника телефонов города Нью-Йорка. Однако это преступление кое-чем отличалось от других двух, а именно — личностью жертвы. Фактически все опрошенные в театральной труппе отмечали ее честолюбие и сверхъестественный талант при малейшей возможности занимать центральное место.

Пьеса «Страшные парочки», в которой она должна была выступать и премьера которой должна была состояться в театре «Манхэттен клаб» через десять дней после убийства, была поставлена с другим составом в театре Сан-Франциско. Первоначальная исполнительница главной роли в «Манхэттен клаб» Элен Москоу в течение двух лет почти бесплатно работала с пьесой как драматург и режиссер, отшлифовывая ее в свободное время. Сразу после того, как в Нью-Йорке начались репетиции, Терри Мэдисон представила себя директору шоу, а затем несколько недель спустя Элен Москоу уведомили, что отныне она дублер Терри Мэдисон. Когда сотрудники Карлин опрашивали труппу, никто не старался быть любезным. Элен Москоу хотя и не злорадствовала открыто, но и не делала вид, что потрясена убийством Терри, ведь исчезла ее соперница.

— Знаете, сколько постановок театра «Манхэттен клаб» доходит до Бродвея? — настойчиво допытывалась она у беседовавшего с ней детектива. — Такая карьера — мечта для актрисы. Начав когда-то с «Не ведите себя скверно», Терри Мэдисон участвовала почти в дюжине спектаклей и благодаря своим героиням стала почти родной в каждом доме.

Брайан Мидленд, автор пьесы, откровенно признался, что замена ведущей актрисы была сделана без его благословения, и, казалось, тоже был доволен, что Мэдисон сошла со сцены.

— Но я совсем не желал ее смерти, — упорно убеждал он детективов.

Мэдисон не очень-то поддерживала отношения с родственниками: бабушка, которая жила в Брустере, всего в часе езды от города, не видела внучку больше года; сестра, живущая в Альбукерке, разговаривала с ней примерно раз в несколько месяцев, а брат, работающий на станции обслуживания в Монтклэре, штат Нью-Джерси, уже несколько лет совсем не общался с ней. Друга у нее тоже не было. Казалось, Мэдисон слишком занята уроками вокала, репетициями, прохождением проб на обоих побережьях, и у нее нет времени возиться с противоположным полом. Однако ей помогали две сотрудницы — одна секретарша, другая помощница на посылках, но им не приходилось особенно много работать с Мэдисон, если не считать ежемесячного участия в программах Кона Эдисона.

Итак, размышляла Карлин, откинувшись на спинку дивана и на несколько минут закрыв глаза, три убийства, и причина каждого неизвестна. Преступник — либо совершеннейший псих, который не знал никого из жертв, либо кто-то, ненавидевший всех троих. Но чувствовалось, что здесь что-то не так. Похоже, убийца старался доказать, что он сумасшедший. Нет, существовал какой-то мотив преступления, во всем этом был особый смысл, если бы только она могла понять, какой именно.

Карлин встала и принялась расхаживать по комнате. Да, все жертвы жили в одном и том же доме, но между ними не было никакой связи. Может быть, убийце хотелось, чтобы это выглядело так, будто они связаны. Подсадная утка — слова эхом повторились у нее в голове.

Кто же был истинной целью? И вдруг ей все стало ясно. Одна из трех жертв вызывала ненависть многих, Карлин могла придумать с полдюжины людей, у которых был повод убить Терри Мэдисон, от мысленно перебирала их лица и уже точно знала — кто.

Подойдя к своему столу, Карлин пересмотрела протоколы нескольких бесед с Элен Москоу. «Черт побери, — подумала она, — за последние дни Москоу уже познакомилась со всеми молодыми женщинами-детективами в Мидтаун-Норт и знает их в лицо». Если кому-то придется выступать под видом актрисы, это должна быть сама Карлин. Отлично, пришло время повторить успех школьных лет в «Вестсайдской истории».

— Надеюсь, мне не придется петь по-настоящему, — пробормотала Карлин вслух.

Карлин стояла в окружении большой группы актеров театра «Манхэттен клаб», и Дуг Таун, постановщик «Страшных парочек», представлял труппе самозванку, подготовленную детективной бригадой Мидтаун-Норт.

— Пожалуйста, познакомьтесь с нашей новой звездой Кэролайн Сешенс.

Хотя все эти люди видели ее впервые, Карлин чувствовала необходимость изменить имя. Во время официального представления она пристально наблюдала за Элен Москоу. На лице Москоу явственно читалась досада, тем не менее, едва Таун закончил речь, она подскочила к Карлин, поздоровалась с ней и даже спросила, не нужна ли ей какая-либо помощь в освоении хореографии.

— Мне не хотелось бы начинать репетиции до послезавтра, — объяснила Карлин. — Есть кое-какие дела, которые я должна закончить для труппы в Бостоне, из которой я ухожу.

Мифическая Кэролайн Сешенс якобы исполняла главную роль в возобновленной постановке пьесы Теннесси Уильямса в бостонском «Театре Чарльза», последнее представление которой было назначено на следующий вечер. Карлин очень надеялась, что если что-то должно произойти, то произойдет до того, как ей на самом деле придется принять участие в репетиции. Это была козырная карта, и, если ничего не выйдет, она будет выглядеть более чем глупо. По-идиотски, — так скажут ей коллеги, стараясь быть помягче. Что касается начальства, то будет чудо, если ее не понизят до уборщицы Мидтаун-Норт.

Москоу продолжала болтать, пока Карлин надевала пальто и брала свою сумку, потом они вдвоем направились к выходной двери, и Карлин отметила, что Москоу как бы вскользь поинтересовалась, где она живет и каким путем добирается домой. Внезапно Карлин испытала особое удовольствие при мысли о трех детективах, которые будут охранять ее в следующие несколько дней.

Пожалуй, сегодня днем не стоит возвращаться в полицейский участок, чтобы не разоблачить себя, и Карлин вернулась домой на Риверсайд-драйв, когда было всего четыре часа. На телефонном автоответчике она нашла три сообщения: одно от Гарри Флойда, в котором он называл ее сумасшедшей, другое от помощника инспектора, полное страшных предупреждений на случай, если она ошиблась, третье вызвало у нее улыбку. Дерик Кингсли приглашал ее на обед. Карлин позвонила и договорилась встретиться с ним завтра вечером в «Эрни», шумном итальянском ресторане всего в нескольких кварталах от ее дома.

Повесив трубку, она неожиданно почувствовала себя счастливой. У нее было двадцать четыре часа абсолютного безделья, и она решила использовать их полностью: взяла роман, который начала читать раньше, и, смакуя каждую страницу, дочитала его до конца, потом скользнула в постель и стала смотреть, как Дэвид Латтерман брал интервью у Деми Мур. «Вот так все нормальные люди проводят время», — подумала она, закрывая глаза и погружаясь в сон.

На следующий вечер около восьми Карлин отправилась на встречу с Дериком и, выйдя из дома, с улыбкой шла по Бродвею. Дерик до сих пор не мог до конца понять, почему она отказалась от романтического союза с ним. Да, ему оказалась недоступна концепция верности, но он настоящий товарищ и всегда оказывался рядом, когда был ей нужен. Дерик счел очень забавным, что ему пришлось потратить два месяца, чтобы вернуть из посольства в Токио свою одежду и фотоаппаратуру, и немедленно настоял на том, чтобы остаться в жизни Карлин. И очень скоро. Карлин обнаружила, что ей это приятно. Проблема одиночества так и оставалась нерешенной, время от времени ее душу охватывала тоска, особенно когда она позволяла себе немного отдохнуть от работы. Но встречи с Дериком почти каждый месяц всегда подбадривали ее.

Наташа часто предупреждала, что ее дружба с Дериком не дает ей возможности устроить личную жизнь, а иногда давала даже более определенные указания.

— Единственный мужчина, предназначенный для тебя, живет по другую сторону Сентрал-парка, ты знаешь это, — любила заявлять Таш, когда Карлин отказывалась от приглашений на обеды и вечеринки, где среди гостей мог оказаться Бен Дамирофф.

Карлин все еще не осмеливалась даже думать о нем. Возможно, Наташа права, возможно, Дерик защищал ее от мыслей о Бене, но она знала, что в следующий раз не справится с собой. После их встречи на Наташиной свадьбе ей стало ясно, что совершенно невероятно, чтобы Бен когда-либо снова захотел иметь с ней дело. Карлин была бы очень удивлена, если бы при случайной встрече Бен просто заговорил с ней.

Испуганно вздрогнув от резкого сигнала автобуса, Карлин поняла, что не обращает внимания на то, что делается вокруг, и встревоженно оглянулась. «Здесь ничего не может случиться, — решила она, исподтишка разглядывая прохожих на Бродвее и одетых в штатское полицейских, следующих за ней. — В такой июньский вечер вокруг меня в радиусе пятидесяти шагов находится человек двадцать пять, не меньше», — уговаривала она себя, стараясь заглушить в груди тоненький голосок страха. Но ее инстинкт подсказывал ей, что она должна быть начеку.

Карлин продолжала свой путь, и через минуту неизвестно откуда рядом с ней появилась Элен Москоу, проворно ткнув ей под ребра пистолет, скрытый под шелковой, в складку, актерской накидкой.

— Сворачивай налево на 77-ю, — угрожающе прошептала Москоу.

Замедлив шаг и почти остановившись, Карлин произнесла спокойным тоном:

— Элен, убери пистолет, я не актриса, я лейтенант Карлин Сквайр из Мидтаун-Норт, рядом полицейские, и ты будешь арестована за убийство Мэри Эббот, Джона Роблеса и Терри Мэдисон.

— Я сказала, сворачивай налево. — Девушка, казалось, не слушала, что ей говорили. Прижав пистолет к боку Карлин, она обняла ее рукой за плечи и заставила двинуться вперед.

Карлин была немного удивлена силой девушки. «Надеюсь, ребята поняли, что происходит», — подумала она, чувствуя, что подчиняется неумолимой силе Элен Москоу. Актриса с веселой улыбкой на губах зажала ее плечи, как в тиски, но толпа прохожих на тротуаре могла решить, что две подружки просто прогуливаются, дружески обнявшись. Карлин еще раз попыталась поговорить.

— Элен, я не та, за кого ты меня принимаешь, я бригадный командир из полицейского отделения Мидтаун-Норт, и двое мужчин позади нас готовы арестовать тебя за убийство. Пожалуйста, не усугубляй свою вину.

На этот раз женщина остановилась, все еще прижимая пистолет к талии Карлин. Оглянувшись в первый раз, актриса увидела двух приближающихся к ним мужчин в штатском и на мгновение ослабила хватку. Неожиданно с улицы раздался голос Дерика:

— Карлин, ресторан здесь.

При этом непредвиденном вмешательстве оба офицера оглянулись, а лицо Элен Москоу приняло растерянное выражение. Все, что последовало дальше, Карлин видела словно в замедленной съемке. Пока Дерик приближался от 76-й улицы, два детектива, следовавшие за ней, подскочили сзади, выхватив оружие и целясь прямо в Элен Москоу; какой-то прохожий остановился и наблюдал за происходящим, а девушка убрала пистолет и быстро зашагала в сторону.

— Стой, черт возьми, — выкрикнула вдогонку ей Карлин, — не делай все еще хуже.

Элен пришла в смятение, у нее в глазах застыл ужас, она подняла пистолет и с великолепной точностью выпустила в Карлин две пули.

Карлин почувствовала жжение в животе и ощутила, как что-то горячее и липкое пропитывает ее блузку. «Моя кровь, — спокойно отметила она, словно все это не имело к ней никакого отношения, — я ранена». Пытаясь сделать шаг вперед, она споткнулась и упала на колени. Все куда-то поплыло, Карлин старалась не Потерять сознание и почувствовала, как медленно опускается на землю.

— Карлин! О Господи… — закричал Дерик.

«Клянусь, — подумала она, — не понимаю, почему он так обезумел». Потом был вой сирен, но, казалось, все происходило далеко, за тысячу миль от нее.

— Офицера убили, — услышала она чей-то возглас и почувствовала мучительную боль при попытке подняться.

Неожиданно она оказалась в больнице, и все суетились вокруг и переговаривались между собой. Она закрыла глаза, желая уйти подальше от суматохи и шума. Снова открыв глаза, пристально посмотрела в лицо врача в зеленой шапочке и маске, ее глаза встретились с взглядом его темных глаз, тех самых глаз.

— О Боже, — прошептала она, — это ты.

22

Карлин казалось, что она парит в пространстве, и только время от времени она ловила то обрывок разговора, то несколько тактов музыки, то тревожное перешептывание незнакомых голосов. Придя наконец в себя, она сощурилась от яркого солнечного света, падавшего через большое окно, из которого открывался красивый вид, и обнаружила, что лежит одна в большой белой комнате с голыми стенами, пропитанной запахом антисептика, а под накрывавшей ее чистой белой простыней таинственно исчезает множество каких-то трубок.

Сразу же после одной-двух секунд бодрствования Карлин начала чувствовать жгучую боль, пульсирующую на несколько дюймов ниже талии, еще не знакомую, но, казалось, обещающую быть с нею вечно, затем она ощутила, что у нее онемели шея и лопатки, и не было возможности пошевелиться. Она медленно подняла правую руку и с удивлением увидела прикрепленные к локтевому изгибу пластиковые трубки для внутривенного вливания, но даже не попыталась повернуть голову и посмотреть, откуда они шли.

— Не нужно двигаться, милая, — не терпящим возражения тоном приказала молодая медсестра, с решительным видом появляясь на пороге. Она подошла к кровати, опустила металлическое ограждение и, просунув руки под тело Карлин, переместила ее в другое положение, потом подложила руку под голову Карлин и, осторожно приподняв ее, поправила подушки.

— Так лучше, дорогая?

Карлин почувствовала, как успокоились мышцы плеч, но жгучая боль в животе не ослабевала.

— Не можете ли вы что-нибудь сделать и с остальной мной? — спросила она, безуспешно пытаясь улыбнуться.

— Сейчас сделаем. — Медсестра подняла шприц для подкожных инъекций, наполненный беловатой жидкостью, и вколола иголку в бедро Карлин.

Почти немедленно Карлин почувствовала облегчение и уже сквозь сон услышала, как медсестра, мягко ступая, вышла из палаты.

Когда Карлин открыла глаза в следующий раз, то ей показалось, что прошло всего несколько часов, но вошедшая медсестра отодвинула штору, закрывавшую окно, чтобы впустить в комнату солнечный свет, и Карлин поняла, что проспала почти двадцать четыре часа.

— Верно, — подтвердила женщина, подходя к кровати и улыбаясь. — Прошел целый день, но вам нужен отдых. Как вы сегодня?

— Лучше, — улыбнулась в ответ Карлин, мысленно проверяя все части тела, чтобы убедиться, что это на самом деле правда, и обнаружила, что может немного вытянуть ноги, а пульсация в животе успокоилась до притупленной боли.

Внезапно она вспомнила лицо под маской. Воспоминание о том коротком мгновении в операционной наполнило ее странной смесью предчувствия и страха.

— Доктор Дамирофф заходил ко мне? — нерешительно спросила она.

— О, после операции он постоянно заглядывал, но вы все время спали, — радостно сообщила медсестра. — Конечно, теперь, когда вы пошли на поправку, ему не нужно заходить так часто.

Карлин смутилась, почувствовав, что от разочарования ее глаза наполняются слезами.

— Вам стало больно? Помочь? — спросила медсестра, держа наготове шприц.

— Пожалуй, нет.

— Бери, пока дают, — прогремел с порога голос Гарри.

— Это ваше официальное мнение, лейтенант Флойд, или остаток мальчишества конца шестидесятых? — Карлин нежно улыбнулась огромному рыжеволосому мужчине, казалось, заполнившему собой всю комнату.

— Доктору Дамироффу не понравились бы ваши высказывания! — Молодая медсестра со знанием дела погрозила им пальцем и вышла из палаты.

При упоминании имени Бена улыбка пропала с лица Карлин, а глаза подозрительно заблестели от готовых пролиться слез. Гарри подошел к кровати, взял с маленького столика пачку салфеток и протянул ей.

— Все еще так больно, Кембридж? — спросил он участливо.

— Не знаю, что со мной, — покачала головой Карлин и, достав салфетку, крепко сжала ее в руке, стараясь сдержать слезы.

— Знаешь, милочка, в тебя вкачали черт знает сколько анестезии, а говорят, это своего рода наркотик. — Гарри сел в коричневое кожаное кресло возле кровати и схватил ее руку. — По-моему, ты что-то от меня скрываешь…

Карлин почувствовала, что, несмотря на ее неимоверные усилия, слезы все-таки потекли по щекам.

— Знаешь, кто меня оперировал?

Гарри отрицательно покачал головой.

— Бен Дамирофф, брат Наташи Дамирофф, бывшей подружки Тони Келлнера.

— Ага, — произнес Гарри, выпуская ее руку. — Ну и что из этого следует, это он довел тебя до слез?

— На самом деле я не могу его ни в чем винить, — грустно ответила она. — Откровенно говоря, я вообще удивляюсь, что он не зарезал меня, пока я была у него на столе.

— Прости, не понял. — Пока Карлин говорила, Гарри передвинул кресло так, чтобы видеть ее лицо. — Однако это уже намного интереснее, чем обычный визит в больницу к раненому коллеге.

— Хотела бы и я позабавиться вместе с тобой, — мрачно ответила Карлин.

Гарри снова взял ее за руку.

— Так что же все-таки произошло между тобой и этим самым Дамироффом, чтобы ему захотелось убить тебя?

Карлин почувствовала, что ее душа разрывается на части, меньше всего ей хотелось делиться с Гарри трагическими воспоминаниями своего детства, но — была ли тому виной анестезия или нет — что-то толкнуло к откровенности. Видимо, наболело.

— Ты уверен, что готов слушать?

— Выкладывай.

Карлин начала рассказывать о прошлом. Гарри снисходительно улыбался, слушая историю их школьного романа, но, когда она дошла до событий в мотеле «Старлайт», стал более серьезным.

— Да, ничего себе судьба для ребят — носить это в себе всю жизнь, — сказал он, когда она закончила рассказ. — Ты ведь все еще любишь этого парня, верно?

«О Боже, — подумала Карлин, — лучше бы он этого не спрашивал. Неужели после всех этих лет такое возможно?»

От необходимости отвечать ее избавило появление Рида Мейлона.

— О, Флойд, рад видеть тебя здесь. Может, Сквайр, пока ее здесь подлечивают, раскроет для тебя еще пару преступлений в твоем округе.

Гарри покраснел, оттолкнул руку Карлин и встал перед Мейлоном, а тот шагнул вперед и дружески обнял Гарри за плечи, словно они оба разыгрывали веселую шутку. Но под наигранным добродушием Гарри Карлин почувствовала боль, и сейчас же у нее снова заныло в животе.

«Что с ним? — задумалась Карлин. — Почему Гарри, один из лучших полицейских Нью-Йорка, превращается из Джекила в Хайда всякий раз, когда чувствует конкуренцию?» Ответить на этот вопрос она была бессильна, у нее лишь застучало в висках.

— Знаете, ребята, я, кажется, устала, — призналась она слабым голосом и закрыла глаза.

— Прости, труженица, что задержались так надолго, — натянуто произнес Гарри.

— Это была великолепная работа, Сквайр. — Мейлон мягко пожал ей руку.

Когда мужчины вышли, Карлин продолжала лежать с закрытыми глазами. «Не хватало только, — подумала она с отчаянием, — чтобы мой друг Гарри превратился во врага, с меня достаточно и одного недруга, оперировавшего меня…» При мысли о Бене она пошевелилась на кровати. «Интересно, может ли произойти еще что-то плохое?» — подумала она, стараясь найти удобное положение.

— Так, так, так.

Карлин мгновенно открыла глаза. Прямо возле ее кровати стоял Тони Келлнер с пачкой газетных вырезок в руке.

— Подумать только, лейтенант Карлин Сквайр.

Значит, может быть и еще плохое. Она изо всех сил постаралась сохранить бесстрастное выражение. Элегантная одежда Тони — синий блайзер и дорогие желтовато-коричневые слаксы — была не к месту в убогой больничной палате. Зная заведенный порядок, Карлин надеялась, что у ее двери поставят патруль, но, видимо, респектабельный вид Тони послужил ему пропуском.

Тони держал вырезки так, чтобы ей были видны заголовки: «Девушка-полицейский хватает телефониста-убийцу!», «Офицер полиции — женщина раскрывает серию убийств!» Карлин не представляла, что нью-йоркские газеты сделали из нее такого героя.

— Почему же ты не сказала, что служишь лейтенантом полиции? — Тони говорил ровным тоном, но она не могла не заметить вспышку гнева, блеснувшую в его глазах.

Карлин помедлила с ответом, стараясь собраться с мыслями.

— Хотела удивить тебя, — ответила она как можно спокойнее.

— Могла бы сказать, — заметил Тони язвительно.

— Видишь ли, в тот день, когда я столкнулась с тобой в «Четырех временах года», я на самом деле была на задании. — Карлин смотрела подкупающе честным взглядом.

— И что это было за задание? — Вопрос прозвучал вполне вежливо.

— Я не могу раскрывать профессиональную тайну даже другу. — Карлин изобразила самодовольную улыбку, все, хоть отдаленно похожее на оправдание, только вызвало бы у Тони еще большие подозрения. — Могу только сказать, что я выполнила его хорошо.

Тони был застигнут врасплох, он, конечно же, ожидал более хитрого прикрытия, и Карлин забавно было видеть, что ее ответ выбил его из колеи.

— Надо ли понимать так, что если я полицейский, то не могу получать цветы или конфеты? — промурлыкала она.

Тони молча изучал ее, и Карлин почти видела, как крутятся колесики в его голове. Он пришел сюда, твердо уверенный, что она станет оправдываться, а она заставила его посмотреть на все по-другому. Неожиданно Карлин почувствовала, что слишком устала для того, чтобы продолжать эту своеобразную игру.

— Тони, может, ты придешь через несколько дней, когда… — Карлин замолчала на полуслове, потому что в комнату вошел Бен Дамирофф.

— Простите, что прерываю.

В белом халате с болтающимся на шее стетоскопом Бен был невероятно красив. Карлин почувствовала, как у нее сжалось сердце, ее предыдущая нервозность, связанная с появлением Тони Келлнера, не шла ни в какое сравнение со страхом, заставившим ее онеметь.

— Ба, Бен Дамирофф. — Тони. Келлнер протянул ему руку.

— Добрый день. — Бен ответил на рукопожатие, но было очевидно, что он совершенно не представляет, кто такой Тони.

— Вестерфилд, школа, Тони Келлнер. — Он широко улыбнулся. — Наташин мальчик.

— По-моему, мы все уже стали взрослыми.

Хотя замечание прозвучало вполне любезно, не чувствовалось, чтобы Бену доставило особое удовольствие увидеть Тони.

— А вы двое все еще порознь? — Тони перевел взгляд с Бена на Карлин.

— Несколько дней назад я оперировал Карлин, — ответил Бен за них обоих.

— Как повезло.

— Оставьте нас на несколько минут, мне нужно осмотреть больную, — обратился к нему Бен без всякого намека на любезность.

— Конечно. — Тони улыбнулся Карлин несколько излишне заботливо. — Я постараюсь навестить тебя еще, пока ты здесь. — Очевидно, он все никак не мог решить, была ли Карлин откровенна с ним.

— Буду очень рада, — тоже улыбнулась она, стараясь казаться искренней.

Когда Тони вышел из палаты, Бен подошел к кровати.

— Я должен проверить повязки. — Его тон не мог быть более официальным. — Тони Келлнер твой близкий друг? — Он откинул простыню и стал осторожно обследовать забинтованное место.

— Не особенно, — с трудом выдавила она.

— Тебе больно? — Бен быстро убрал руку, ища на ее лице признак боли.

Быть так близко от Бена Дамироффа, чувствовать его холодное прикосновение — этого уже достаточно, чтобы впасть в ступор.

— Все прекрасно. Делай то, что нужно. — Карлин вновь чувствовала себя влюбленным по уши подростком, даже дыхание вновь перехватило, но она заставила себя ответить обычным тоном и посмотреть ему прямо в глаза.

Бен продолжал обследование, его уверенные пальцы время от времени касались кожи вокруг повязки, он вел себя совершенно непринужденно, и Карлин, как зачарованная, наблюдала за его работой, она даже почувствовала, что расслабляется от прикосновений его умелых рук, и следующие его слова застали ее врасплох.

— Значит, выпускница Гарварда решила стать копом.

Карлин не могла поверить своим ушам. Неужели он действительно нанес запрещенный удар? Она неожиданно нашла в себе силы разозлиться. Бен Дамирофф, видимо, долго вынашивал эту фразу. Ее голос снова окреп.

— Так или иначе, демонстрация своего превосходства над беспомощным человеком, мне кажется, не украшает врача.

Бен отозвался так быстро, словно с их последней стычки прошло двадцать минут, а не около двадцати лет.

— Держу пари, тебе нравится командовать департаментом, полным мужчин. — Он смотрел на нее, подбирая следующие слова, как бы прицеливаясь перед выстрелом. — Надеюсь, твое поведение на свадьбе моей сестры помогло тебе отточить свое искусство. — Бен подтянул покрывало до талии Карлин и направился к двери. — Швы выглядят отлично. Доктор Аранов будет наблюдать тебя, пока ты не выпишешься. — Не ожидая ответа, он быстро вышел и закрыл за собой дверь.

Карлин даже не старалась сдерживать слез, а просто лежала в постели и рыдала до тех пор, пока больше не осталось сил. Она мечтала, чтобы Бен, пусть даже и такой злой, вернулся хотя бы на несколько минут, чтобы она успела все объяснить, извиниться, получить его прощение. Она лежала совершенно измученная и несчастная, глядя в окно на сгущавшиеся унылые сумерки. Она понимала, что это было несбыточное желание, и знала, что он никогда не вернется.

23

У Карлин кружилась голова, и она, сидя на белоснежном диване, безучастно наблюдала за расхаживающими по комнате друзьями Итана Джейкобса. Не больше часа назад Наташа вытащила ее из больничной постели и привезла сюда на коктейль. Таш лихорадочно запихнула в маленькую сумку немногочисленные вещи Карлин и, усаживая ее в ожидавший их автомобиль, объяснила, что приехали давние друзья ее мужа по Каннскому кинофестивалю и Карлин должна заглянуть к ним хоть на минуточку. Карлин не видела в этом особого смысла, ей хотелось поскорее попасть домой, и она пыталась убедить Наташу отвезти ее прямо на квартиру, но Таш настаивала на своем, и Карлин поняла — она что-то затевает. Таш выглядела чересчур веселой, словно неслась в каком-то бешеном фантастическом танце. Карлин поинтересовалась, что стряслось, но подруга только отмахнулась от вопроса. Все это выглядело ужасно подозрительно.

Таш должна бы понимать, что в таком состоянии Карлин не следует отправляться на вечеринку. После двух недель пребывания в больнице боли утихли, но сил пока не прибавилось, и сейчас в Наташиной богатой бархатной гостиной, где многочисленные друзья Итана говорили по меньшей мере на четырех языках, Карлин чувствовала себя неуютно, ее тянуло домой, в постель, но ей не удавалось хоть ненадолго задержать Наташу, чтобы попросить отвезти себя. Наташа без устали сновала взад-вперед, разнося напитки и опорожняя пепельницы, как будто была не хозяйкой, имеющей армию помощников, а расторопной прислугой.

Какой контраст между больничной палатой, в которой она провела последние две недели, и этой экстравагантной вечеринкой! Ее взгляд упал на каминную полку. Фотография Бена! В течение двух недель она молилась, чтобы он заглянул навестить ее. Она отрепетировала покаянную речь в шести различных вариантах, надеясь, что он все-таки вернется, но он, как и пообещал, больше не пришел. «Ну и черт с тобой, Бен», — подумала она и полными слез глазами еще раз взглянула на фотографию.

Выйдя из лифта, Бен помедлил у дверей сестры. «Что я здесь делаю?» — спросил он себя, робея перед необходимостью идти на коктейль. У него не было ничего общего с толпой европейских актеров и режиссеров, и его так же мало интересовали иностранные кинодеятели, как их американский хирург, но Наташа настаивала на его присутствии. Он приводил все возможные доводы, какие мог придумать, но она не позволяла ему увильнуть, и в конце концов он вынужден был согласиться.

«Ну, да будь что будет», — решил он, нажимая кнопку звонка. Последние несколько недель, когда он старательно избегал встреч с Карлин, были сущим адом — куда уж хуже? Прислуга впустила его и проводила в гостиную. Бен остановился в арочном проеме перед шумной толпой, оглядел комнату в надежде найти хоть одно мало-мальски знакомое лицо и неожиданно увидел Карлин. Она сидела на диване в черном брючном костюме, который свободно болтался на ней, бледная и измученная. Наташа, появившись рядом с братом, быстро поцеловала его в щеку и подтолкнула в комнату.

— Что здесь делает Карлин? — недовольно спросил Бен.

«О чем я думала, приглашая Бена?» Наташа почувствовала, что попалась, и второпях подыскивала оправдание.

— Я везла ее домой из больницы, но подумала, что ей будет приятно провести немного времени с людьми после двух недель внутривенных вливаний и перевязок.

Она отдавала себе отчет, что это звучит вызывающе, но не могла придумать, как иначе объяснить пребывание здесь Карлин. Нельзя же позволить брату заподозрить, зачем на самом деле ей нужна Карлин.

Бен повернулся к ней лицом и заметил румянец, который мог означать одно из двух: либо ее что-то тревожило, либо она что-то замышляла, но он был слишком рассержен, чтобы гадать, в чем дело.

— Карлин нечего делать на вечеринке, она только что выписалась из больницы. О чем, черт возьми, ты думала, когда везла ее сюда?

— Я думала, она немного развлечется. К тому же следующие несколько недель она будет дома восстанавливать силы. Что плохого в нескольких минутах общения с людьми? — Бен очень редко сердился на нее, и Наташа чувствовала угрызения совести.

Что бы ни было между ним и Карлин, Бен помнил, что он прежде всего врач и, не став больше препираться с сестрой, направился к дивану, совершенно точно зная, что должен предпринять. Карлин ни в коем случае не следовало отправляться на коктейль в день выписки из больницы. Увидев, какая она бледная и как равнодушно относится к разговору, который шел вокруг, Бен на мгновение задержался. Как эта женщина могла превращать его в такого злого и слабого одновременно? Вид этих людей вокруг нее, поглощающих бутерброды с икрой, остро напомнил ему день Наташиной свадьбы, когда Карлин ушла от него, даже не оглянувшись.

Пока он разглядывал Карлин, какой-то грузный мужчина, держа в руках тарелку с сандвичами и закуской, сел рядом с ней, и Бен увидел, как Карлин побледнела, ее рука потянулась к больному месту, словно толчок растревожил ее рану. Не медля больше ни секунды, он решительно подошел к дивану. Карлин с изумлением посмотрела на него, а он взял ее под локоть и заставил встать.

— Пойдем, я отвезу тебя домой, — твердо сказал Бен.

Карлин, не говоря ни слова, позволила взять себя под руку и повести к двери, заговорив, только когда он усадил ее в свой автомобиль.

— Спасибо, что увел меня оттуда. — Устраиваясь на сиденье, она старалась не смотреть на Бена. — Я и не представляла, насколько обессилела.

— Ты идиотка, у тебя была серьезная полостная операция. Как можно позволить затащить себя на вечеринку? — От беспокойства за нее Бен говорил со злостью.

Карлин чувствовала себя слишком усталой, чтобы дать втянуть себя в войну. Назвав ему свой адрес, она тихо сидела, глядя в окно. Пока он ехал по городу, она старалась припомнить все извинения, которые сочинила, но ни одно из них не приходило в голову, она могла думать только о том, как приятно сидеть с ним рядом. Если бы он не был таким сердитым, если бы она не была такой слабой, могла бы просто потянуться и коснуться его, взять его за руку. Но Карлин не шевелилась, собираясь с силами, пока они не подъехали к дому.

Ничего не говоря, Бен вышел из автомобиля, обошел машину и открыл дверцу. Выйдя на тротуар, Карлин почувствовала головокружение и слегка покачнулась, в то же мгновение Бен подхватил ее на руки и понес в дом.

Он нес ее, и знакомая сила его тела успокаивала ее; обхватив его за шею, она вдыхала его чистый запах, который не изменился с тех пор, как Бен был мальчиком. «На этот раз я не упущу свой шанс», — поклялась она себе.

— Попробуй отпусти меня, — прошептала Карлин, крепко вцепившись в него, — давай, я вызываю тебя.

Бен остановился и с улыбкой посмотрел на нее, эти ее слова, очевидно, затронули что-то у него в душе, и, когда он входил в лифт, ей внезапно показалось, что он помолодел. Бен отнес ее в спальню, уложил в постель, накрыл одеялом, поправил подушку и только после этого ответил:

— Вот я и отпустил тебя. Что теперь?

Карлин приподнялась на локтях. Наступил момент, о котором она мечтала. «Пожалуйста, — молила она себя, — не упусти его снова».

— Бен, в больнице… я была дурочкой. Я понимаю, ты не собирался быть грубым. А та сцена на Наташиной свадьбе… Я вовсе не намеревалась дразнить тебя, клянусь.

К ее удивлению, Бен расхохотался.

— Ну, не чудесная ли парочка мы с тобой? — Он снова уложил ее на подушку, но на этот раз чрезвычайно осторожно привлек к себе и, крепко сжав, нежно поцеловал в губы. — Не лучше ли нам вместо взаимных оскорблений признаться, что мы любим друг друга, что мы принадлежим друг другу на всю оставшуюся жизнь?

Карлин почувствовала, как теплота разливается по всему ее телу. Бен снова поцеловал ее, и на сей раз она ответила на его поцелуй, притянув его поближе. Впервые за многие годы Карлин ощутила полное спокойствие.

— Бен, я люблю тебя, всегда любила, всегда буду любить. Пожалуйста, обещай никогда ни на мгновение не оставлять меня.

Бен не мог сдержать улыбки.

— Что ж… я обещаю не оставлять тебя, пока один из нас не умрет или у нас не начнется следующая крупная ссора. Все зависит от того, что произойдет раньше.

Оба улыбнулись, и он наклонился, чтобы еще раз поцеловать ее. Они жадно узнавали друг друга, их языки возвращались на знакомую территорию, их тела стремились соединиться, как это всегда бывало.

— Не мешает вспомнить, что я твой доктор. — Бен заставил себя отодвинуться и уложил ее поудобнее. — Мы не должны терять голову, — прошептал он, нежно целуя ее в шею, — у нас впереди вся жизнь.

— Таш, я уверен, Карлин чувствует себя прекрасно. Кроме того, Бен ее врач, и она уехала с ним. — Итан Джейкобс повысил голос, чтобы его было слышно среди шума вечеринки. — Неприлично оставлять гостей.

Наташа прикусила губу, ей не хотелось расстраивать мужа, но, похоже, придется.

— Итан, мне и в самом деле очень неприятно, но ты не представляешь, что происходит, когда Бен и Карлин оказываются вместе. Честно говоря, две недели лечения в больнице могут быть выброшены на ветер.

— Они уже не дети, дорогая, они взрослые, и если кто и знает, как нужно вести себя, так это доктор Бенджамин Дамирофф.

— Итан, я сейчас же вернусь. Пожалуйста, перестань ворчать на меня. — Наташа понимала, что все ее объяснения звучат нелепо, но время уходило, а она и так уже на час опаздывала на самое страшное в своей жизни свидание, и, если будет еще тратить время впустую, ей это может обойтись очень дорого.

Не давая мужу сказать больше ни слова, Наташа выскользнула из комнаты, схватила сумку и бросилась к лифту. Ожидая, пока он подойдет, она шарила в кошельке в поисках белого клочка бумаги, на котором был записан адрес. Вот он, наконец. Она извлекла сложенный в несколько раз листочек, спрятанный между водительскими правами и парой старых фотографий ее с Итаном.

— Западный Сентрал-парк и 62-я улица, пожалуйста, — запыхавшись, сказала она шоферу, усевшись в такси и разглаживая бумажку. Когда машина ехала через центр города, Наташа, повернувшись к заднему окошку, перечитала записку: «Тони Келлнер, пятница, семь вечера», — и у нее в желудке появилась знакомая жгучая боль, с которой она жила на протяжении многих лет.

Несмотря на теплый вечер, Наташу била дрожь. Льняной пиджак с длинными рукавами не спасал от ощущения, что она промерзла до мозга костей. Она чувствовала себя так со вчерашнего полудня, когда Тони в первый раз позвонил ей по телефону. «Давно не виделись», — прошептал он, как старый друг в рождественский сочельник, когда она взяла трубку. Но до Рождества еще далеко, и он был не просто старым другом. Он был тем, кто мог разрушить все, о чем она мечтала, все, ради чего она так усердно трудилась. С годами его голос стал более спокойным, а манеры более изысканными и утонченными, но предложение встретиться с ней сегодня вечером не звучало как просьба, это было приказание.

Наташа сжала губы при мысли о том, как Бен расстроил ее планы, ведь она рассчитывала, что необходимость отвезти Карлин домой и немного побыть с ней будет замечательным предлогом покинуть вечеринку Итана. Она постоянно молилась о том, чтобы Бен и Карлин снова были вместе, но, ради всего святого, почему для этого нужно было выбрать именно сегодняшний вечер?

С какой целью все-таки Тони Келлнер позвонил ей после стольких лет? Чтобы просто сказать «привет»? Очень сомнительно. Хочет возобновить их роман? Не похоже. Он наверняка знает, что она вышла замуж за Итана, каждые несколько недель нью-йоркские газеты писали о них со всеми подробностями, а Тони сказал, что много лет живет в Нью-Йорке. Судя по тому, как фальшиво звучал по телефону его голос, он все еще злился на нее, хотя последний раз они разговаривали на похоронах матери, в день, когда она порвала с ним. Тогда он был зол и жалок одновременно. Положим, он давно избавился от своих переживаний, но что, если он еще зол — зол до того, что готов мстить? Наташа поняла, что дрожит так сильно, что привлекла внимание водителя такси, наблюдавшего за ней в зеркало заднего обзора. «Я должна взять себя в руки», — пробормотала она про себя.

Чувство страха, охватившее ее, когда она услышала по телефону голос Тони, усилилось и переросло в настоящий ужас. Что если Тони будет обвинять ее как соучастницу преступления? Станет угрожать рассказать обо всем Итану? Или, еще хуже, Бену и Карлин? О, Боже, если бы они хоть отдаленно подозревали, что она заставила Тони сделать! Они бы вычеркнули ее из своей жизни. Перед взором Наташи встал образ ее полной жизни красавицы матери.

«Напрасно я так боюсь, — убеждала себя Наташа, глядя, как дрожат зажатые в коленях руки. — Я дам Тони все, что он только захочет. Любые деньги! Я найду способ достать их! Тем более это не так уж трудно». Поначалу ей было приятно обнаружить, как мало значили деньги для ее мужа. Сказать по правде, она могла снять с их счета практически любую сумму, и он никогда бы не стал спрашивать об этом. Неожиданно Наташа почувствовала себя лучше. «Все правильно, — подумала она, — я приду, выслушаю его и дам ему все, что он потребует». Она сделала глубокий вдох и постаралась успокоиться. Когда она вышла из такси у огромного блочного здания, ей удалось, ничем не выдав своей нервозности, попросить швейцара позвонить Тони Келлнеру.

— Ну, для нашего первого свидания ты выглядишь не очень привлекательно. — Тони стоял на пороге и смотрел на нее, когда она выходила из лифта на двенадцатом этаже.

Наташу кольнул страх, слова «первое свидание» напугали ее, она подумала было резко ответить, но решила, что вежливость будет более уместна.

— Привет, Тони. Ты стал совсем взрослым.

— Я рад, что ты это подтверждаешь, — ухмыльнулся Тони, — значит, мы быстро поймем друг друга. — Он оторвал свое крупное тело от дверного косяка и сделал широкий жест рукой. — Прошу.

— У тебя великолепная квартира, — сказала Наташа излишне весело.

— Хорошо, что она тебе Нравится, у тебя будет возможность осмотреть ее всю.

«Он специально запугивает меня», — сказала себе Наташа, подходя к большому окну в конце продолговатой гостиной.

— Потрясающий вид на парк, зимой, наверное, ты смотришь, как катаются на коньках.

Тони подошел к ней сзади и стал так близко, что она почувствовала на затылке его дыхание.

— Почему ты не хочешь снять жакет, Таш? Тебе будет гораздо удобнее.

— Тони, мне и так хорошо, просто чудесно. — Наташа услышала в своем голосе начинающуюся панику. «Я останусь спокойной, — поклялась она себе, отворачиваясь от окна и направляясь к угловому белому дивану у противоположной стены». — Так ради чего ты пригласил меня?

— Нам некуда спешить, у нас масса времени, чтобы это выяснить, — ответил Тони с нескрываемым удовольствием.

— Меня ждет муж. — Наташа пошла к входной двери. — Я обещала вернуться домой к девяти.

— Ты не попадешь домой к девяти, позвони и сообщи ему об этом. — Тони подошел к белому телефону на инкрустированном мрамором столике красного дерева, поднял трубку и протянул ей.

— Тони, оставь этот чертов телефон. Я не стану звонить мужу и не намерена оставаться больше ни минуты.

Наташа потянулась к ручке двери, но он мгновенно пересек комнату и загородил выход. Теперь наигранная улыбка исчезла, и на его лице были написаны истинные чувства. Она в испуге попятилась, а Тони проводил ее взглядом, но не сдвинулся с места и сперва даже ничего не сказал. Наташа оцепенела, посчитав, что хуже уже быть не может, но через несколько минут, когда он наконец заговорил, поняла, что ее страхи только начинаются.

— Наташа, ты у меня в долгу. — Его голос был хриплым от ярости. — Ты в долгу у меня много лет, и теперь пришло время расплачиваться.

Наташа повернулась к нему спиной к медленно пошла обратно в гостиную, стараясь придумать, что сказать.

— Послушай, Тони, все, что произошло тогда, осталось в прошлом. — Она указала на обитую бархатом мебель и многочисленные написанные маслом картины, украшавшие стены. — Теперь мы оба взрослые, оба добились успеха. Мы поступили ужасно, когда были детьми, и теперь оба сожалеем об этом.

— Прекрати этот лепет, — стоя прямо перед ней, Тони с отвращением разглядывал ее. — Тогда все это сделали не мы, сделала ты. Ты сделала из меня идиота, и, — он усмехнулся, — между прочим, ты убила свою мать.

Наташа в страхе зажала уши руками.

— Тони, мы были детьми, дети делают Много глупостей. Ты абсолютно прав, я поступила ужасно.

— Да, ты. — Его голос был угрожающе спокойным. — И теперь ты должна заплатить.

— Пожалуйста, можешь получить все, что хочешь. У меня есть деньги, много денег, — уговаривала его Наташа.

— Разве ты не заметила, что у меня их тоже много? — Тони презрительно посмотрел на нее.

— Тони, я знаю всех знаменитых моделей, я могу представить тебя им, познакомить с кем захочешь. — Наташа не верила, что могла так низко пасть, но слова уже нельзя было взять обратно.

— Ну, Таш, зачем мне какая-то другая женщина, когда здесь ты? — С застывшим взглядом он подошел к ней. — Давай устроимся поудобнее. — Подойдя сзади, он властно снял с ее плеч жакет и отбросил его на диван. — Тебе холодно, — он заметил, что она начала непроизвольно дрожать, — не беспокойся, ты не долго будешь мерзнуть. — Без лишних слов Тони нагнулся и мягко поцеловал ее в затылок, а его руки, погладив ее по плечам, скользнули вниз. — Они выпирают весьма заманчиво, — пробормотал он, расстегнув верхние пуговицы и добравшись до груди под бюстгальтером.

Наташа оказалась прижатой к нему спиной и уже чувствовала его возбужденную плоть.

— Тони, пожалуйста, перестань. Я не намерена спать с тобой, если ты это задумал. Об этом можешь забыть, этого не будет никогда.

— Это не только будет, — ответил ей Тони, продолжая мять ее грудь, — но будет происходить много раз. А может, ты предпочитаешь прочитать о нашей детской шалости в бульварных газетках? С твоим мужем случится удар. — Его руки поползли вниз к поясу юбки, пробрались под белье к нежной коже живота, а затем двинулись к спине, где застегивалась юбка.

«Это не наяву», — говорила себе Наташа, когда Тони расстегивал ей юбку. В отчаянии она готова была бежать из квартиры, прочь из его липких рук, от его мерзких приставаний. «Но если я так поступлю, я потеряю все, — подумала она, представляя, как это будет, и чувствуя, как его руки снова спускаются к ней в юбку. — Муж, брат, лучшая подруга — они возненавидят меня, у меня не будет ничего — ни карьеры, ни жизни». По ее щекам потекли слезы, а его пальцы уже были у нее в трусах. С тех пор как она была маленькой девочкой, беда ходила рядом с ней. Наташа все точно распланировала, все тщательно подготовила, чтобы избежать любой западни, но теперь беда пришла, и с этим абсолютно ничего нельзя было поделать.

Одной рукой Тони сдавливал ей грудь, прижимая Наташу к себе, а пальцы другой начали щупать у нее между ног, буквально вонзаясь в нежную плоть. Внезапно он остановился, развернул ее лицом к себе, а когда она опустила подбородок, грубо поднял его и посмотрел ей прямо в глаза.

— Почему я должен доставлять тебе удовольствие? Пожалуй, мне было бы приятно посмотреть, как ты сама себя удовлетворяешь. — Он грубо спустил юбку на пол и стянул с нее трусы. — Ну же, Таш, покажи, как ты это будешь делать.

Не в силах пошевелиться, Наташа стояла среди сброшенных юбки и трусов и смотрела на Тони ранеными глазами.

— Ладно, оставим это на другой раз. — Тони оглянулся, потом схватил ее, понес на диван и бросил на спину. Быстро опустив одну руку к ширинке, он другой продолжал прижимать Наташу к дивану. Через несколько секунд он был на ней и разглядывал ее тело под расстегнутой блузкой, не потрудившись даже снять с нее прозрачный белый бюстгальтер. — Ну вот, Таш, теперь посмотрим, многому ли ты научилась.

Наташа закричала, когда он начал протискиваться в нее, но он тут же зажал ей рот рукой. Тони навалился на нее, не давая ей возможности пошевелиться, и все глубже и глубже втискивался в нее. Когда наконец все было кончено, он ласково поцеловал ее, проведя языком вокруг ее рта, словно пробуя леденец на палочке, и ей показалось, что она умирает.

— Было ли тебе так же приятно, как мне? — заботливо спросил Тони, словно обращаясь к нежно любимой подруге, но его деланная улыбка ясно говорила, что он понимал, какую боль он ей причинил. — У меня есть для тебя сюрприз, солнышко.

«О Боже, — подумала Наташа, — что еще?»

— Боб, — подняв голову, крикнул Тони в направлении затемненной ниши, — твоя очередь.

У Наташи перехватило дыхание, когда оттуда появился невысокий мужчина в очках в черепаховой оправе и направился к дивану. Он был без рубашки, в одних только военных брюках и коричневых мокасинах с кисточками, его тело было покрыто длинными черными курчавыми волосами.

— Неужели ты заставишь меня сделать это? — с мольбой обратилась Наташа к Тони.

Он молча отстранился от нее и поднялся, и мужчина мгновенно занял место, его руки жадно мяли ее грудь, а язык просовывался к ней в рот. На секунду оторвавшись от Наташи, опустив руки, чтобы расстегнуть брюки, мужчина вместо Тони ответил на ее вопрос:

— Крошка, тебе понравится.

24

Бен беспокойно ерзал на сиденье самолета, в узком промежутке между рядами кресел ему некуда было пристроить свои длинные ноги. Потом, откинувшись на подголовник, он стал смотреть сквозь маленькое окошко самолета в темноту ночи; медицинский журнал, который он намеревался почитать во время полета, так и лежал нераскрытым у него на коленях.

Пожилая женщина, сидевшая рядом с ним, до сих пор помалкивала, но сейчас подняла взгляд от книги и сочувственно улыбнулась ему.

— По-моему, вам тесно.

— Нет, все нормально. — Повернувшись к ней, Бен с огромным усилием выдавил из себя подобие улыбки.

— Я не ошибусь, если предположу, что вы врач? — продолжала она, жестом указывая на журнал. — Летите по медицинским делам?

Ради Бога, только не сегодня, когда он летел на похороны отца; меньше всего Бену хотелось вступать в беседу, но он не любил грубить.

— Нет, просто семейные дела, — ответил он, надеясь, что на этом разговор закончится.

— О, вы из Олбани? — Женщина повернулась в кресле, чтобы получше его разглядеть. — Моя семья прожила там больше семидесяти лет. Как ваше имя? Могу поспорить, я знаю ваших родителей.

— На самом деле я из Вестерфилда. — Полет казался Бену бесконечным.

— В Вестерфилде живет моя сестра, — оживилась женщина, — у нее собственный дом на Лукаут-Лейн. Вы, наверное, знаете его, они всегда вывешивают над входом американский флаг.

Рассеянно улыбаясь, Бен отключился от ее объяснений, но соседка все продолжала рассказывать. Он вздохнул и погрузился в свои размышления. Леонард умер внезапно от сердечного приступа. Может быть, так оно и лучше для него самого. Но если бы отец долго болел и было бы ясно, что приближается конец, Бен мог бы психологически подготовиться к скорой утрате: У Леонарда, несмотря на всяческие недомогания, никогда не было признаков сердечных заболеваний. Меньше всего Бен мог предполагать, что отца погубит сердечный приступ, но у Леонарда случился обширный инфаркт, когда он возвращался домой из бакалейного магазина, и все было кончено в считанные минуты. «Вот так, — грустно подумал Бен, — я наконец-то совершаю это путешествие домой, чтобы увидеть отца».

А Наташа даже не знала. Она и Итан проводили отпуск, путешествуя по Марокко без определенного маршрута, и связаться с ней было совершенно невозможно. «Зачем делать вид, что она будет убита горем?» — нахмурившись, спросил себя Бен. Конечно, нельзя сказать, что она ненавидела Леонарда, он был ей просто безразличен. Вне всяких сомнений, из них двоих Бен гораздо больше огорчен потерей отца. Но она никогда бы не пропустила похорон, она сидела бы сейчас в самолете рядом с ним, и в эту минуту он заботился бы, чтобы ей было удобно.

Сидевшая рядом женщина наконец заметила, что Бен поглощен своими мыслями, резко прервала свой монолог и с обиженным видом снова занялась своей книгой. «Простите», — подумал Бен, почувствовав внезапную слабость и с трудом собрав силы, чтобы потереть воспаленные глаза.

Похороны были назначены на завтра на десять утра. Бен прикидывал, кто мог прийти, и старые имена и лица чередой проходили перед его мысленным взором, как на параде призраков прошлого. «О отец, несчастный неудачник, — грустно подумал Бен, — ты никогда никому не причинял вреда, но твоя жизнь была полна рухнувших надежд. Сперва дед Дамирофф, этот мерзавец-двоеженец. Боже мой», — покачал головой Бен, после стольких лет он все еще поражался неимоверной жестокости этого предательства. Леонард, оставшись без денег, был вынужден продать большой дом и переехать в их убогую маленькую квартирку в Вестерфилде; потом захудалый магазинчик, где он гнул спину как какой-то никчемный клерк, и потеря всех сбережений, исчезнувших вместе с Маргарет Ваал. Смерть Кит оказалась последним ударом, после нее Леонард, казалось, просто ждал своего конца, он постепенно слабел, боли и недуги приходили друг за другом, и ко всему прочему он остался в полном одиночестве.

«Господи, — подумал Бен, — без Карлин меня, вероятно, ожидала бы та же участь. Годы шли, я делал вид, что все хорошо, потому что у меня есть моя работа, но, по сути, меня постоянно сторожило одиночество». После того вечера на Наташиной свадьбе Бену пришлось взглянуть правде в лицо. Карлин привела его в бешенство, но она также заставила его испытать страсть, на которую, как ему казалось, он уже не способен. Он не мог больше делать вид, что его отношения с Сарой были чем-то большим, чем приятная привычка; это было несправедливо как по отношению к Саре, так и по отношению к нему самому, и он положил конец их связи. Карлин была единственной женщиной, которую он любил, это яснее ясного.

Внезапно Бен почувствовал почти непреодолимую потребность быть с ней. Но, конечно, после операции прошло слишком мало времени, ей еще рано путешествовать.

— Мы начинаем снижаться, — прервал его размышления бодрый голос пилота, — и через несколько минут произведем посадку.

Бен глубоко вздохнул, сейчас время думать об отце, а не о себе.

Наконец самолет подрулил к стоянке, соседка Бена достала свое пальто и сумку, и он улыбнулся ей, но его улыбку встретили холодным взглядом, женщина молча повернулась и ушла. Взяв свою сумку с полки над креслами, Бен спустился из самолета и, выйдя из терминала, пошел на стоянку такси и сел в первую же машину.

— О, будь я проклят, если это не Бен Дамирофф.

Бен испуганно взглянул на водителя такси, который произнес эти слова.

— Не узнаешь меня, нет? — Мужчина повернулся на сиденье и протянул руку. — Джо Ленстоллер, учились в одной школе.

Бен пристальнее посмотрел на брюнета лет тридцати пяти с вытянутым худощавым лицом, стараясь вспомнить мальчика, каким когда-то был этот мужчина. Бен плохо знал Джо по школе, но, приглядевшись как следует, вспомнил.

— Как поживаешь? — Бен пожал протянутую руку.

— Спасибо, нормально, — кивнул Джо. — Вожу такси, зарабатываю на жизнь. Никогда не уезжал из родных мест, не то что ты. — Он рассматривал пиджак Бена. — Слышал, ты стал врачом. Рад за тебя, дружище. Ты всего добился сам.

— Спасибо. — Бен был смущен и не знал, что ответить.

— Я знаю, ты приехал хоронить отца, — лицо Джо стало печальным, — мне очень жаль мистера Дамироффа. — Заметив удивление на лице Бена, он поспешил пояснить: — Наши отцы вместе играли в пинак, вот откуда я знаю о его смерти. Они еще с двумя партнерами играли каждый вечер по четвергам, и эта игра продолжалась по меньшей мере лет десять.

— Правда? — Бен не представлял, что его отец вообще умел играть в пинак, а тем более что он был постоянным игроком. «Рад за тебя, отец», — подумал он.

— Хороший человек твой отец. Знаешь, я собирался завтра привезти на церемонию своего старика. — Джо для приличия помолчал немного, а потом снова обратился к Бену. — Тебя, наверное, подбросить до Вестерфилда? — Он повернулся лицом вперед и задумчиво смотрел на Бена в зеркало, как тому показалось, очень долго. — Бен Дамирофф, — наконец пробормотал он, — о Боже правый.

Бен вопросительно посмотрел на Джо, но тот, ничего больше не добавив, повернул ключ зажигания. После целых десяти минут молчания Джо снова принялся болтать так, будто ничего не произошло, посвящая Бена в жизнь их бывших товарищей по школе.

Когда они подъехали к жилому комплексу, на счетчике было шестнадцать долларов, и Бен полез за бумажником.

— Э, оставь это, — запротестовал Джо.

— Пожалуйста, возьми. — Бен наклонился вперед, пытаясь всучить Джо двадцатидолларовую банкноту.

— Ни за что.

— Спасибо, но я не могу допустить, чтобы ты так поступил… — Бен улыбнулся и бросил деньги на переднее сиденье рядом с водителем. — Завтра утром увидимся?

Джо уехал, а Бен, оставшись стоять на тротуаре, смотрел на жалкое грязное здание. Это был момент, который наводил на него ужас. Наконец он медленно вошел и на лифте поднялся наверх.

Бен предполагал, что увидит подобную картину, но все же был больно поражен тем, какой унылой и запущенной оказалась квартира. За эти годы Леонард ничего не выбросил и не купил ничего нового, мебель стала старой и наполовину развалилась. Бен бесцельно бродил среди этого хаоса, время от времени выбрасывая старые газеты и распечатанные письма, но чаще просто поднимая вещи и снова кладя их на то же место. Вот оно, родительское гнездо, результат жизни его отца и матери. Все, что они оставили после себя на земле — потертые кресла, старая посуда и ничего больше, куча бесполезного хлама, от которого завтра днем предстоит освободиться.

В комнате родителей Бен открыл дверцу шкафа и провел рукой по нескольким пиджакам и рубашкам Леонарда, выношенным до последней степени, и в глубине заметил… Ну, конечно, платья Кит, Леонард хранил их все эти годы. С печальной улыбкой Бен достал их из шкафа. Задвинутые в глубину шкафа на много лет, они бесформенно болтались на вешалках, краски выцвели, от них пахло затхлостью. Бен помнил их все три: светло-голубое она носила очень часто, другое, с красными и желтыми цветами, надевала, когда шла в какое-либо официальное место, а черное с блестками предназначалось для особо торжественных случаев. Бен смотрел на ее платья, ощущал их в руках, и мать на мгновение снова вернулась к нему. Вешая платья на место, он был переполнен жалостью — к себе, к обоим родителям.

Бен провел бессонную ночь в своей старой комнате на неудобной жесткой узкой кровати, которая теперь была ему коротка, с болью глядя на тонкие вытертые простыни и одеяла, выцветшие шторы и обои; при лунном свете он рассматривал школьные флажки на стене, свой старый письменный стол и старые школьные учебники, кое-как втиснутые в стоящий рядом книжный шкаф. Все было поблекшим, словно медленно исчезающим, и, когда наступило утро, он почувствовал облегчение от того, что мог одеться и пойти позавтракать в ближайшее кафе.

— Я тоже люблю тебя, увидимся через пару дней.

Бен положил трубку, радуясь, что смог дозвониться до Карлин, их разговор был коротким, но ему стало лучше просто от того, что он услышал ее голос. Затем, собравшись с силами, Бен вошел в зал, где уже начал собираться народ, и его взгляд моментально метнулся к простому коричневому гробу напротив двери. Бен уже был здесь сегодня рано утром, чтобы подписать необходимые для похорон документы. Сейчас крышка гроба была открыта — он мог сказать отцу последнее «Прощай». Бен молча смотрел на Леонарда, мирно лежавшего в своем лучшем костюме с вытянутыми по бокам руками.

— Такой хороший человек. — Седая старушка, которую Бен не узнал, подошла к нему. — Я буду скучать по нему.

Бен рылся в памяти, но не мог представить себе, кто бы это мог быть, и решил, что это, должно быть, одна из постоянных покупательниц магазина. Он поблагодарил ее, и она отошла, оставив его наедине с самим собой. Бен оглядел комнату, на церемонию пришло человек двадцать, но он узнал всего нескольких, среди них была Лилиан Сквайр, которая разговаривала с какой-то парой в другом конце зала, и Бен уже собрался подойти к ней, когда внезапно заметил Джей. Т. Сквайра, направлявшегося к нему в своем инвалидном кресле с сердечной улыбкой на лице.

У Бена сжались кулаки, несмотря на то, что он приказал себе расслабиться. Уж меньше всего он ожидал увидеть Джей. Т. на похоронах отца. Неужели он отказался от своей безумной идеи, что стал калекой по вине семьи Дамирофф? Бен знал, что во всем случившемся Джей. Т. обвинял Кит, Леонарда и почему-то даже самого Бена. Джей Т. ненавидел их всех. Но, возможно, он наконец-то додумался, как это несправедливо; возможно, он даже осознал, что сам несет некоторую ответственность за то, что был с Кит в номере мотеля. «Нет, — с горечью решил Бен, — слишком невероятно ожидать такого от старого Джей. Т.».

— Ужасный день, Бен, ужасный, ужасный день. — Джей. Т. смотрел на него из своей инвалидной коляски, обреченно качая головой.

Бен внимательно рассматривал Джей. Т.: цвет лица у него был серый, кожа на щеках обвисла, образовав под глазами мешки, черные волосы, которыми всегда так гордился Джей. Т., были еще густыми и такими же темными, как прежде, очевидно, благодаря краске; чувствовалось, что когда-то он был красив, но глубокие складки у рта, которые пролегли за эти годы, придавали ему злобное выражение, лишая лицо былой своеобразной привлекательности. Теперь лицо отражало натуру человека. Джей. Т. был худ, как тростинка, воротник рубашки, надетой под темно-синий блайзер, свободно болтался вокруг шеи, а через тщательно отглаженные слаксы выпирали костлявые коленки его теперь совсем бесполезных ног, сложенных вместе и прижатых к одной стороне кресла.

Бен разрывался между жалостью и желанием задушить его. Но если человек посчитал уместным выразить соболезнование, Бен тоже должен соблюсти приличия.

— Да, Джей. Т., это ужасно, — только и нашелся он.

— А где твоя сестра? — спросил Джей. Т., не стараясь скрыть своего любопытства. — Почему она не приехала проводить собственного отца?

— Она путешествует, — Бена передернуло, — к сожалению, с ней нельзя связаться.

— Как стыдно. Конечно же, ей следовало быть здесь, — кивнул Джей. Т. и хитро улыбнулся Бену. — Даже я ни за что не мог этого пропустить.

Ты сукин сын. Бен отошел на шаг в сторону, стараясь обуздать свой гнев. Негодяй пришел порадоваться чужому горю.

— Быть может, сегодня, Джей. Т., вы сможете поучиться чему-нибудь у моего отца, — ответил Бен, понизив голос, — потому что вы слишком мало знаете о том, что значит быть настоящим мужем и настоящим отцом. По правде говоря, вы абсолютно ничего не знаете о том, что значит вообще быть настоящим человеком.

И Бен отошел от него, успев увидеть, как в глазах Джей. Т. вспыхнула злоба. Бен даже немного испугался, он никогда не представлял себе, насколько глубоко ненавидел его этот тип.

В этот момент в вестибюле появился Джо Ленстоллер, который вел своего отца, дряхлого старика лет за восемьдесят. «Это, видимо, и есть партнер Леонарда по пинаку», — подумал Бен, хотя тот был гораздо старше Леонарда. Радуясь возможности отвлечься, Бен пошел им навстречу. Когда он уже приблизился, старик оторвал руку от сына и, не удержавшись на ногах, тяжело упал на мраморный пол как раз там, где не было ковра, и вскрикнул от боли. Бен поспешил к нему и опустился рядом на колени, а Джо стал поднимать отца.

— Подожди секунду, Джо, — остановил его Бен, мягко, но уверенно прощупывая руки старика, его ноги и бедра. Человек такого возраста и хрупкого сложения легко мог получить перелом при падении. Окончив проверку, Бен спокойно обратился к напуганному мужчине. — Все в порядке, мистер Ленстоллер, с вами все хорошо, не нужно волноваться.

Он и Джо помогли старику подняться на ноги.

— Прости, Бен, — сказал Джо, — у тебя сегодня и так хватает забот. Спасибо тебе, но, пожалуйста, не занимайся больше нами.

— Не говори глупостей, Джо. Если я что-то могу сделать… — Бен посмотрел на старшего Ленстоллера, который все еще дрожал. — Как вы себя чувствуете? Может быть, выпьете воды?

— Все нормально, — с трудом произнес старик.

Когда Бен провожал их в зал, вышел мужчина и сообщил, что служба вот-вот начнется.

— Иди, — настойчиво сказал Джо, — спасибо тебе.

Кивнув, Бен прошел, чтобы сесть в первом ряду. Он смотрел на гроб и слушал, как позади люди рассаживались по своим местам, затем на возвышение поднялся раввин и начал службу.

Джо Ленстоллер подъехал на своем такси ко входу красного кирпичного многоквартирного дома, он не позвонил предварительно, но был уверен, что застанет Бена, которому предстояло еще о многом позаботиться после вчерашних похорон. Джо помнил, сколь хлопотно и тяжело было разбирать вещи после смерти своей матери, но он надеялся уговорить Бена сделать перерыв, он должен все рассказать ему — сейчас или никогда.

Бен явно удивился его приходу, но Джо с облегчением заметил, что тот не был раздосадован его вторжением. Одетый в джинсы и белую рубашку с закатанными рукавами, Бен, как и предполагал Джо, сортировал вещи по большим картонным коробкам. Здесь же стоял и уже наполовину наполненный огромный черный пакет для мусора.

— Привет, Бен, — поздоровался Джо, — я понимаю, ты занят, но я хотел бы, чтобы ты сделал перерыв. Давай выпьем пива или по чашечке кофе на худой конец.

— Спасибо, Джо, — улыбнулся Бен, — ты очень заботлив.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Джо, — это самое малое, что я могу. Ты так заботливо отнесся к моему старику…

— Брось, я ничего такого не сделал для него, — возразил Бен.

— Ладно, ладно, все сказано. Но давай немного прогуляемся.

— Согласен. — Бен взял куртку и опустил рукава рубашки. — Должен признаться, я уже одурел от всего этого.

Они отправились в кафе, в котором Бен завтракал накануне. По дороге Джо рассказывал Бену о произошедших по соседству изменениях, сообщил, сколько магазинов закрылось или поменяло владельцев и как с каждым годом в Вестерфилде сокращается и без того немногочисленное количество рабочих мест.

В кафе они заняли кабинку, и Джо попросил официантку принести кофе и две порции вишневого пирога.

— Пирог — вот что тебе необходимо, — заверил он Бена, поверь мне.

— Пожалуй, ты прав, — усмехнулся Бен.

Расположившись в кресле, Джо с восхищением взглянул на Бена.

— Значит, ты и вправду выучился и стал врачом, даже после того, как твой отец лишился всех денег из-за мадам Ваал.

— Послушай, существует что-нибудь, чего ты обо мне не знаешь? — поразился Бен.

— Брось, Бен, — бесцеремонно ответил Джо, — все знали, что Маргарет Ваал сбежала, прихватив сбережения многих семей. Это не секрет.

— Пожалуй, верно, — согласился Бен.

— Но ты молодец, все равно добился своего.

Официантка поставила перед ними две чашечки кофе, от которого поднимался пар. Джо положил в свою четыре кусочка сахара и потянулся к металлическому кувшинчику с молоком.

— Представляю, ты, наверное, был ужасно счастлив, когда ее арестовали.

— Ты серьезно? — Бен перестал размешивать свой кофе. — Я ничего не слышал о ней с тех пор, как она исчезла.

— Ты шутишь? — Джо недоверчиво поднял брови. — Да, ее арестовали в Пенсильвании несколько лет назад. Всплыло такого же рода мошенничество, но на этот раз ее поймали, и она попала в тюрьму.

Бен покачал головой, осмысливая услышанное.

— Ладно, Джо, все это было так давно, что теперь кажется страшным сном. Но тогда я думал, что эта женщина навсегда разрушила мою жизнь. — Бен продолжал, словно размышляя вслух, но тут же оборвал себя. — Прости. Те дни давно миновали. — Подняв ложку, он помахал ею в воздухе. — И справедливость восстановлена. Давай отпразднуем. — Он подозвал официантку, проходившую мимо их столика. — Мисс, не могли бы вы повторить пирог?

Джо усмехнулся.

— Ну, расскажи, где ты теперь живешь? Наверное, в Нью-Йорке?

— В Манхэттене, — кивнул Бен, — на Ист-Сайд.

— Да-а-а, повезло, ничего не скажешь, — Джо на мгновение замолчал и сделал глубокий вдох. — Я знаю еще одного парня отсюда, который теперь тоже живет там, — решился в конце концов Джо. — Тони Келлнер. Помнишь его?

— Конечно. Бывший поклонник моей сестры. Я даже видел его. У Карлин с ним довольно дружеские отношения, хотя я теряюсь в догадках, что ее привлекает в этом парне. Мне он не очень-то нравится. И никогда не нравился.

— Карлин Сквайр? — Джо широко раскрыл глаза. — Вы еще вместе?

— Еще! — улыбнулся Бен. — После почти столетнего перерыва мы снова вместе, на этот раз, я надеюсь, навсегда.

— Боже правый, — пробормотал Джо, с подавленным видом уставившись в свою чашку кофе.

Официантка принесла тарелки с заказанным пирогом, а Бен смотрел на Джо, ожидая, что он снова заговорит, но тот словно онемел.

— Джо, ты уже второй раз умолкаешь, когда речь заходит обо мне, — нарушил тишину Бен. — По-моему, ты что-то темнишь. В чем дело?

Джо взглянул на него, откусил кусок пирога и стал медленно жевать.

— Вкусный пирог, правда? — спросил он, как будто не слыша Бена, и снова замолчал. — Знаешь, тогда в школе я был просто жутким идиотом.

Хотя Бен и не был готов к такому повороту разговора, но не подал вида.

— Я бы сказал, мы все тогда были со странностями, — ответил он с улыбкой.

— Ну уж не так, как я, — настаивал Джо. — Я прогуливал занятия, тратил свои деньги на модную одежду, которая была мне ни к чему, дразнил девочек, которые не обращали на меня внимания, и ко всему я был еще и ленив, правда, ленив.

— Ну, это совсем не преступление, ты себя слишком сурово судишь.

— Нет, правда, я был в некотором смысле подонком. — Джо помедлил. — Например, эта моя работа в мотеле. Я там дежурил и имел обыкновение, — он запнулся, но заставил себя продолжить, — подслушивать телефонные разговоры на коммутаторе, ну и все такое прочее.

— Да? — Бен заговорил более серьезным тоном, поняв, что Джо к чему-то клонит.

— Я работал две ночи в неделю плюс по субботам в мотеле «Старлайт». Чтобы заработать деньги главным образом на шмотки. — Джо замолчал.

— Мотель «Старлайт», — повторил за ним Бен, кивнул, потом отложил вилку и замер в ожидании, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Так вот, — теперь слова Джо вызывали у Бена боль, — однажды вечером, когда я был на дежурстве, раздался звонок, и меня попросили вызвать одну из комнат. Я соединил и стал подслушивать. Неожиданно позвонивший парень изменил голос, чтобы казаться старше. Он сообщил леди, которая подошла к телефону, что произошла автомобильная авария.

— Леди, — эхом повторил Бен, — моя мать.

Джо тяжело вздохнул.

— Да. Понимаешь, я знал, что твоя мать и мистер Сквайр приходили туда. Я видел их в течение нескольких недель. Но я никогда никому не говорил. Вообще никому. — Сделав глоток кофе, Джо продолжил, с трудом подбирая слова. — Понимаешь, я хотел сам позвонить в номер после того, как повесят трубку, намеревался сказать, что это была явно шутка. Но они сразу же выбежали из мотеля и уехали в автомобиле. — Он колебался, не зная, следует ли говорить дальше. — Оттуда, где я сидел, мне не был виден выезд с парковочной площадки на дорогу, но, услышав скрежет, я понял, что произошло.

Бен, не двигаясь, смотрел в свою чашку.

— Я понимаю, я должен был рассказать кому-то, Бен, я понимаю, я должен был, — взволнованно добавил Джо. — Но что ждать от ребенка, я боялся, потому что подслушивал, потому что поступил плохо. Ты понимаешь меня? Мне было стыдно, и я боялся потерять работу.

— Это не так уж важно, Джо, — медленно, без всякого выражения произнес Бен, — ведь ты не знаешь, кто звонил.

— Но я знаю, — с особым ударением промолвил Джо. — Я точно знаю.

Бен в упор смотрел на него.

— Тони Келлнер.

Вся краска сбежала с лица Бена.

— Тони Келлнер? Ты говоришь о Наташином дружке?

— Ну да. Ты помнишь, как он говорил? С этим дурацким южным акцентом. И я узнал его, но когда он говорил с твоей мамой, то совершенно изменил голос. Ты бы в миллион лет не догадался, что это он.

— Это он звонил? — громко и с гневом переспросил Бен, когда до него дошел смысл сказанного. — Ты уверен?

Джо кивнул с несчастным видом.

— Когда вчера я увидел тебя в такси, я понял, что ты имеешь право знать. Я хочу сказать, я всегда говорил себе, что теперь нет никакой разницы, ничто не вернет назад твою мать и не поставит снова на ноги Джей. Т., но ты хороший парень и…

Лицо Бена, казалось, окаменело, и, когда он заговорил на этот раз, его тон был ледяным.

— Ошибки быть не может? Это Тони Келлнер?

— Ошибки быть не может, — печально подтвердил Джо. — Я жалею, что не рассказал тебе об этом гораздо раньше, честно, жалею.

— Понимаю.

Не произнеся больше ни слова, Бен вышел из кабинки и пошел к двери, а Джо смотрел ему вслед и снова чувствовал себя кругом виноватым, чего с ним давно не бывало. Но он был рад, что облегчил себе душу. «Возможно, это запоздало на многие годы, — подумал Джо, — но по крайней мере я поступил правильно». — Он с трудом сглотнул. — Надеюсь, что правильно».

25

Широко улыбаясь, Бен буквально ворвался в квартиру, когда Карлин открыла ему входную дверь.

— Здравствуй, моя дорогая девочка, — поздоровался он, обнимая ее. — Не могу передать, как я рад снова видеть тебя.

Карлин обвила руками его шею.

— Как будто прошли годы, а не дни с тех пор, как ты уехал. Мне очень жаль, что я не смогла быть с тобой на похоронах.

Они обменялись долгим поцелуем, мгновенно растворившись друг в друге.

— Как ты себя чувствуешь? — Бен наконец отстранился от нее и, взяв за плечи, заглянул ей в глаза.

— Чудесно, если быть честной и откровенной до конца, — усмехнулась она, — не смотри на меня так, будто я вот-вот разобьюсь.

— Правда? Не сильно болит?

— Самое неприятное для меня — это так долго сидеть взаперти. Я прямо схожу с ума.

Бен обнял ее за талию.

— Ну, что же, — сказал он серьезно, — если ты чувствуешь себя чудесно, то не могла бы ты пояснить, как именно чудесно? — Он наклонился и долгим поцелуем прильнул к ее губам. — Достаточно чудесно для этого?

— Да, конечно, — Карлин улыбнулась. — Еще, пожалуйста.

Его губы спустились к ее горлу, потом еще ниже, он расстегнул верхнюю пуговицу блузки, и его язык нежно скользнул по выпуклости груди.

— Достаточно чудесно для этого?

— М-м-м, абсолютно, — промурлыкала Карлин.

Не отрываясь от ее губ, он рукой провел по ее груди вниз к талии, затем по талии к спине, к застежке юбки, и оба услышали, как юбка упала на пол.

— А что ты скажешь на это?

Он расстегнул ей блузку и спустил ее с плеч.

— Больше, чем просто чудесно, — прошептала она.

Когда она помогала ему снять куртку и развязать галстук, их губы снова встретились, потом, вытащив его рубашку из брюк, она расстегнула ее и погладила руками его грудь.

— А ты? Как ты относишься к этому?

— Очень хорошо. — Бен поднял ее на руки, как ребенка, и понес к кровати. — Ты думаешь, мы можем…

— Мы должны, — мягко прервала она, — без этого я не выдержу.

Бен заботливо уложил ее на кровать и торопливо сбросил с себя одежду.

— Я мог бы вечно смотреть на тебя, обнимать тебя. — Он лег рядом и помог ей снять трусики и лифчик. — Все это время я только и думал о том, чтобы быть с тобой. Я так люблю тебя.

Карлин гладила грудь и плечи Бена, наслаждаясь его близостью. И как это получается, что каждый раз все так неповторимо, словно происходит впервые? Она нежно целовала его лицо, шею, потом ее губы скользнули вниз и двинулись вдоль его вытянувшегося тела по груди и дальше к упругому плоскому животу. Просовывая руки ему под ягодицы, Карлин грудью коснулась бархатной кожицы его налившегося пениса и услышала, как Бен застонал. Он притянул ее к себе вверх и жадно поцеловал в губы.

Их поцелуи становились все более страстными. Он взял в ладони ее груди, ласково надавливая и поглаживая набухшие соски, затем приблизил к ним свой рот и неторопливо провел языком сперва по одному, потом по другому. Ощущение от прикосновения его теплого языка было невыносимо сладостным.

— Бен… — шепнула Карлин.

— Господи, как я люблю тебя, — ответил он хриплым шепотом, и его руки двинулись вниз по ее животу, чтобы погладить мягкие бедра. Он целовал ее грудь, ее живот, ее бедра, а его пальцы ощупывали желанную влажную плоть, медленно двигаясь туда и обратно и вызывая у нее стоны наслаждения.

У Карлин перехватило дыхание, когда Бен дотронулся языком до ее чувствительного центра и стал медленно и нежно водить по нему. Затем он вдруг сжал ее ягодицы и зарылся в нее лицом, словно ему все еще не хватало ее, его язык двигался все быстрее и быстрее, а она извивалась под ним, вцепившись руками ему в волосы, прижимая его к себе, вдавливая его в себя. Ее дыхание превратилось в отрывистые вздохи, она забросила ноги ему за спину, а он, уже не отрываясь от ее губ, медленно водил внутри нее двумя пальцами. Она почувствовала, как волны страсти накатываются на нее, почувствовала, что приближается кульминационный момент, и у нее вырвался крик. Бен замер, обняв ее за талию и прижимая к себе, пока не затихли ее содрогания. Он подвинулся вверх, к они молча лежали рядом, сплетя руки и ноги. Дыхание Карлин восстановилось до нормального ритма, она испустила глубокий вздох удовлетворения, повернулась к нему и, заглядывая в его глаза, обвела пальцем контур его лица.

— Боже, Бен, это было…

— Только начало, я надеюсь. — Он прижался к ее губам, наслаждаясь их вкусом, потом слегка потерся губами о ее губы. — Мне всегда будет тебя мало.

В ответ Карлин просунула руку ему под голову и снова притянула его к себе, на этот раз целуя еще более страстно, потом перекинула через него одну ногу, нежно прижавшись к нему, перевернулась вместе с ним так, что он оказался на спине, а она на нем, и села, упершись руками ему в грудь. Их взгляды встретились, он положил руки на тонкую талию и стал поднимать их к груди.

— Такие великолепные…

Карлин чуть опустилась и нежно погладила его, чтобы проверить, как сильно он ее хочет, и чувствуя, что в ней снова пробуждается желание. Она требовательно направила его пенис в себя и с томительной медлительностью опустилась на него. Какое-то мгновение она сидела совершенно неподвижно, потом начала двигаться на нем, сперва почти незаметно, затем все быстрее и быстрее, тяжело дыша и упираясь руками ему в плечи, так, что ее тело управляло его телом.

— О Господи! — От этой сладостной пытки у Бена вырвался крик.

Мгновенно обретя контроль над собой, он обхватил ее талию, крепко прижал Карлин к себе, не давая ей возможности двигаться, и погрузился в самую глубину, а она, застонав, вцепилась ногтями в его плечи. Вдруг он снова замер и, все еще оставаясь внутри нее, сел и обнял ее. Ноги ее обвились вокруг его талии, их губы жадно впились друг в друга, все тело Карлин сотрясалось, и они уносились все дальше и дальше.

— Бен…

Он крепко держал ее, прижав к себе, и для них обоих наступил миг блаженства, когда они забыли обо всем на свете, кроме друг друга. Когда все осталось позади, они еще долго не размыкали объятий. Карлин уткнулась лицом в его шею, и ни один из них не хотел, чтобы это когда-нибудь кончилось. Потом, все еще тяжело дыша, они лежали рядом, и Карлин устроилась в изгибе его локтя.

— С тобой все хорошо? — Бен ласково откинул с ее глаз влажные от пота волосы.

Карлин улыбнулась и погладила его руку.

— «Хорошо» — неподходящее слово.

— Хм, — усмехнулся Бен, — вообще-то я имел в виду твой живот. Такая гимнастика не совсем то, что я прописал бы пациенту после операции.

— Ну, — засмеялась она, — если возникнет осложнение, то ведь мой доктор всегда рядом, верно?

— Абсолютно.

Она приподнялась на локте.

— Мне только что пришло в голову, что ты, наверное, голоден. Если твой самолет прилетел в пять и ты приехал прямо сюда, ты ничего ел с самого утра. — Она посмотрела на часы у кровати: — А сейчас уже девятый час.

— Небольшая голодовка — слишком малая плата за то, чтобы видеть тебя. Но вообще-то я бы чего-нибудь перекусил.

— Здесь неподалеку китайский ресторанчик. Обслуживает молниеносно. Как ты относишься к китайской кухне?

— Чудесно, — обрадовался Бен. — Просвети меня насчет меню, и я позвоню, а ты отдыхай. По правде говоря, это слишком сильная нагрузка для женщины в твоем положении, понимаешь.

— В моем положении? — эхом повторила Карлин, смеясь. — В твоих устах это звучит так, словно я беременна.

Короткое мгновение они смотрели друг на друга, осознавая смысл, скрытый в словах Карлин; каждый представил себе ситуацию, в которой мог оказаться, будь эти слова правдой, и оба улыбнулись.

Спустя полчаса они — счастливые, забравшись под одеяло, орудовали палочками для еды, держа на коленях тарелки, до верху наполненные дымящейся пищей, а еще несколько белых переносных судков стояло на подносе рядом с кроватью. Карлин взяла стакан содовой со столика у кровати и посмотрела на Бена.

— Я так счастлива, что ты дома.

— Но не так, как я. — Он поднял один из судков, чтобы положить себе вторую порцию лапши с кунжутом.

— Тебе было очень тяжело в Вестерфилде? — Ее тон стал более грустным. — Мне все-таки хотелось бы, чтобы ты взял меня с собой, я бы справилась с поездкой.

— Спасибо, дорогая, но в этом, право, не было никакой необходимости, — покачал он головой.

Карлин немного помолчала.

— Я очень огорчена смертью твоего отца. Хотя мы давно не виделись, я всегда любила его, ты знаешь. О Боже, Бен, — она вздохнула, — все, связанное с Вестерфилдом, исчезает, словно нашего прошлого никогда не было. Каждый раз, как я говорю с мамой, оказывается, что кто-нибудь из старых соседей разорился, сгорел или просто исчез. После смерти твоего отца…

— Понимаю, — кивнул Бен, — прошлое просто превращается в пыль.

Карлин взяла еще немного еды.

— Может быть, так происходит со всеми, кто уезжает из маленького городка. Может быть, всегда кажется, что мир, в котором ты вырос, прекращает существование, как только ты покидаешь его.

— Знаешь, дорогая, — нерешительно начал Бен после небольшой паузы, — я хочу поговорить с тобой кое о чем из нашего прошлого. Это важно.

— Что-нибудь хорошее или плохое? — беззаботно спросила Карлин.

— Не особенно хорошее, — ответил Бен угрюмо.

Карлин наклонила голову.

— Ты надумал поговорить со мной? Так чего же ты ждешь?

— Это касается Тони Келлнера.

Карлин моментально внутренне собралась, хотя внешне сохранила равнодушное выражение.

— Ну-у, — уклончиво протянула она.

— Ты еще видишься с ним время от времени?

— Время от времени, — повторила она осторожно.

Любую секретную операцию необходимо держать в тайне, но Бен был знаком с Тони Келлнером, и это означало, что она должна быть особенно осмотрительной, чтобы ничего не открылось.

— Кстати, мы с ним договорились встретиться завтра утром за ленчем.

— Карлин. — Бен с болью смотрел на нее. — Звонил Тони Келлнер. Он звонил.

— Звонил? — с недоумением переспросила Карлин.

— В мотель «Старлайт».

Карлин отложила палочки и мгновение неподвижно смотрела в свою тарелку, а потом повторила его слова, словно не в состоянии постичь их смысл.

— Тони Келлнер звонил нашим родителям? — Она покачала головой. — Нет, нет, этого не может быть.

Бен слегка повернулся и наклонился к ней.

— Да, это может быть. И это правда. В Вестерфилде я встретил Джо Ленстоллера. Ты, вероятно, не помнишь его по школе. Мальчишкой он работал в том мотеле и подслушал телефонный разговор. Он узнал голос Тони Келлнера. Он сам сказал мне.

Карлин, не отрываясь, смотрела на Бена.

— Тогда, когда Тони был Наташиным кавалером?

Бен кивнул.

— Но зачем? — Ее голос понизился почти до шепота.

— Не знаю. Ради шутки?

Карлин отвернулась, резко поставила тарелку на ночной столик и выбралась из постели.

— Прости, Бен, но в это трудно поверить, — произнесла она сухо и, достав из шкафа халат, надела его. — Мне нужно на минутку в ванную, я сейчас же вернусь.

Не дожидаясь ответа, Карлин, как могла медленнее, пересекла комнату, с трудом преодолевая настойчивое желание побежать. Она совершенно лишилась самообладания и, едва успев открыть дверь ванной и вскочить внутрь, начала жадно хватать ртом воздух, а ее рана в животе ни с того ни с сего разболелась. Карлин опустилась на край ванны, чувствуя на щеках горячую влагу.

Значит, Тони Келлнер не только глава преступной организации, он еще и тот, кто поломал им юность, разрушил их семьи, а она, как главная фигура секретной операции, должна дружить с ним, быть любезной, завоевывать его расположение и доверие. Одно дело приятельствовать с ним по долгу службы, никак не относясь к нему лично, и совсем другое теперь, когда Бен рассказал ей обо всем.

Она старалась собраться с мыслями и все обдумать, но не могла сосредоточиться. Карлин всем своим существом чувствовала, как близко подошла к тому, чтобы раскрыть дело, и именно сейчас, когда от дружбы с Келлнером зависело так много, приходит это известие. Но он приковал ее отца к инвалидному креслу и убил мать Бена? Если это правда, она не могла представить себе, как будет продолжать расследование. Карлин снова увидела отца и Кит Дамирофф в том номере, когда они отвечают на телефонный звонок и потом в страхе выбегают за дверь, и снова перед ее мысленным взором разыгралась вся сцена, как это бывало тысячу раз с момента происшествия, но сейчас, представляя мать Бена, разговаривающую по телефону, на другом конце телефонной линии, она увидела Тони Келлнера, изображающего из себя полицейского, и услышала, как он, повесив трубку, весело хохочет в то время, как ее отец и Кит мчатся к автомобилю. Она почти явственно услышала скрежет и почувствовала вкус крови, которой, как она узнала позже, было забрызгано все вокруг. «Я могла бы убить Тони собственными руками», — подумала Карлин, чувствуя, как к горлу поднимается желчь.

Она встала, подошла к раковине, чтобы ополоснуть лицо холодной водой, полезла в аптечку за таблеткой аспирина и быстро приняла две.

Конечно, она знала, что будет делать, — она будет продолжать заниматься своим секретным заданием; она полицейский и никогда не выйдет из рамок закона даже ради отмщения, даже если это касается ее собственной семьи. Этого никогда не произойдет, она никогда не допустит, чтобы это произошло, и не бросит дело на полдороге.

Ее мозг лихорадочно работал, оценивая ситуацию. Нет способа доказать, что звонил именно он, невозможно законным путем заставить его заплатить за то, что случилось много лет назад. Но, если она раскроет все его преступные махинации, он заплатит за все сполна. Она станет ему лучшим другом, какого никогда не было у этого подонка, и рано или поздно пригвоздит его.

Прежде чем выйти из ванной, Карлин взглянула на себя в зеркало, чтобы убедиться, что выглядит спокойной. Она не хотела прятаться здесь слишком долго, боясь, что Бен будет волноваться, не случилось ли с ней чего-нибудь. Взявшись за ручку двери, она еще немного помедлила. А что она сейчас скажет Бену? Или, быть может, ей следует посвятить его в расследование. Но едва только эта мысль мелькнула у нее в голове, она тут же отвергла ее, потому что, учитывая, насколько Бен сейчас ненавидел Келлнера, это было слишком рискованно, и, чувствуя себя бесконечно несчастной, она открыла дверь и вышла из ванной.

Бен, отставив в сторону тарелку, просто неподвижно сидел, ожидая ее, и с облегчением вздохнул, когда увидел, что Карлин возвращается назад к кровати. Он полагал, что она будет потрясена новостью, и вначале казалось, так оно и есть, но ее неожиданное спокойствие и то, как она просто встала и ушла, поразили его.

— С тобой все в порядке?

— Конечно, милый. — Карлин слегка улыбнулась, снимая халат и снова забираясь к нему в постель.

— Ну вот, теперь ты знаешь о нем. — Голос Бена стал жестким. — Не могу понять, как у этого типа хватает совести навязывать тебе свою дружбу.

— Да, странно, действительно странно, — ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы ее ответ прозвучал обыденно, — и интересно.

— Ты что, сошла с ума? — Бен обернулся к ней, не веря своим ушам. — Интересно?

— Ну да. — Карлин почувствовала, что у нее скрутило живот. — Интересная версия.

Бен сердито откинул одеяло, встал и, не говоря ни слова, натянул брюки. Застегивая ремень, он неприязненно посмотрел на Карлин.

— Ты, вероятно, не поняла, — сказал он резко, — мы говорим о человеке, виновном в смерти моей матери и явившемся причиной того, что твой отец стал несчастным калекой. — Бен заметил, как в глазах Карлин промелькнула боль. — Но приятный молодой парень всего лишь сыграл небольшую шутку, правильно? И у вас двоих нет причин не быть друзьями.

Постель внезапно стала холодной, и Карлин натянула на себя одеяло. Она должна найти в себе силы ответить, взвешивая при этом каждое слово.

— У тебя нет доказательств, что это был он. Слова какого-то парня, якобы подслушавшего телефонный разговор, еще не улика.

Бен от ярости заскрипел зубами.

— Прекрати, Карлин. Прекрати сейчас же. Я не могу слышать спокойно этот бред.

Она отвернулась. Ей, конечно же, следовало придумать что-нибудь получше. Бен — недоверчивый ребенок. Ее мысли отчаянно метались в поисках другого способа объяснить невероятное, но ничего не приходило в голову. Ей нужно время.

— Возможно, ты прав, а я поступаю против здравого смысла, — сказала она мягко. — Знаешь, наверное, я не могу воспринять все это вот так сразу. Или, может быть, просто не могу выразить свои настоящие чувства. — Она надеялась, что он не заметит, насколько мучительной была для нее эта ложь. — Я не знаю… — Она недоговорила фразу.

— Ну, уж я-то тем более не знаю. — Губы Бена сжались в жесткую линию. — Я вовсе не хочу, чтобы ты мучилась и страдала из-за этого, но, Карлин, — он с трудом подыскивал нужные слова, — мы так долго ждали, чтобы узнать, кто виноват, я готов был все отдать, чтобы выяснить это. Теперь мы знаем. Ты можешь говорить, что нет доказательств, но я верю Джо Ленстоллеру. Господи, что я пережил, когда он сказал мне; а ты, похоже, вообще ничего не чувствуешь — ни гнева, ни горя, ни желания отомстить. Что с тобой?

Карлин беспомощно смотрела на него, не позволяя себе произнести ни слова.

Бен снова взглянул на нее, словно увидел впервые в жизни.

— Я полагал, что мы испытываем одинаковые чувства по отношению к этой истории. Но, очевидно, я ошибался. Твои чувства мне неведомы.

— Бен, пожалуйста, давай не будем портить наш вечер. Иди ко мне. — Она жестом указала на еду. — Давай закончим ужин.

Бен еще мгновение пытливо смотрел на нее, затем, приняв решение, кивнул и сел на кровать.

— Отлично.

Он взял тарелку с ночного столика и снова принялся за свой ужин, который теперь был совершенно холодным; и Карлин, хотя у нее совсем пропал аппетит, тем не менее тоже взяла свою тарелку и через силу жевала кусок цыпленка в молочном соусе, стараясь скрыть страдание и думая, как ей вынести остаток вечера. Она ясно представила себе отца, худого и бледного, влачащего жалкое существование в инвалидном кресле, и все из-за той идиотской шутки. Бен решил, что она бесчувственная, если не реагирует на эту ужасную новость, а ей на самом деле хотелось кричать во весь голос, но больше всего она жаждала увидеть, как Тони Келлнер будет гореть в аду. Однако она могла только сидеть и смотреть, как Бен делал вид, что поглощен едой. Он был здесь, совсем рядом с ней, но чувствовалось, что он за миллион миль отсюда.

— Гарри, я не рано звоню? Надо бы поговорить.

— Брось, Кембридж, в этом доме рано не бывает. Ребятишки любят подниматься с рассветом. Черт знает, кем они себя считают — ранними петухами или жаворонками…

Карлин рассмеялась, хотя меньше всего ожидала, что способна веселиться. Вчера вечером они с Беном в полном молчании закончили ужин, и после этого он сразу же ушел, сославшись на то, что у него завтра рано утром назначена операция. Хотя, ей казалось, он собирался провести с ней ночь. Из-за разговора о Тони Келлнере между ними выросла стена высотой с милю.

Карлин не спала почти всю ночь, терзаясь от мыслей, может ли она объяснить Бену, почему она вынуждена поддерживать дружбу с Келлнером. Было уже около четырех утра, когда она убедила себя, что секретная операция из-за этого не сорвется, однако внутренний голос настаивал, чтобы она сперва обсудила все с Гарри.

Она терпела как можно дольше, прежде чем позвонить, но понимала, как он, должно быть, удивлен, что понадобился ей в такую рань. Поплотнее закутавшись в махровый халат, Карлин присела на край кровати, слегка поморщившись от боли в животе.

— Мне неудобно беспокоить тебя. — Она замолчала в нерешительности, чувствуя, как Гарри терпеливо ждет на другом конце провода, в трубке было слышно, как его ребята кричали друг на друга, видимо, играя неподалеку. — Это касается Тони Келлнера. И Бена.

Гарри знал об отношениях Карлин и Бена, хотя и никогда с ним не встречался.

— Я слушаю, — было все, что он сказал.

— Бен ездил домой на похороны отца и выяснил, что в смерти его матери виноват Келлнер. Так же, как и в увечье моего отца.

На другом конце линии стояла тишина, но Карлин почти явственно слышала, как крутятся колесики в мозгу Гарри. Она рассказывала ему, что ее отец пострадал в аварии, но никогда точно не объясняла — при каких именно обстоятельствах. Гарри не понадобилось много времени, чтобы сообразить, что было недосказано, но она торопливо продолжала:

— Это ложное сообщение по телефону передал Келлнер, изображая из себя копа. Это из-за него они, потеряв голову, помчались навстречу автомобильной аварии.

Гарри медленно выдохнул.

— Господи, ты уверена, что это он? Маленькая куча на большой дороге.

— Гарри, вопрос в том, можно ли мне рассказать Бену, почему я должна поддерживать дружбу с Келлнером? — Карлин заговорила торопливо, желая убедить его. — Ему можно доверять, я знаю. А если я не скажу ему, представляю, что он будет думать обо мне. Он уже вчера смотрел на меня, как на ненормальную. Как на какое-то бесчувственное бревно.

— Ни в коем случае, — немедленно последовал ответ Гарри.

— Но, Гарри, пойми, это мой…

— Придумай какое-нибудь объяснение, Кембридж, но ты не провалишь операцию только потому, что беспокоишься, как бы твой друг не набросился на тебя. — По тону Гарри было ясно, что он нисколько не сочувствует ей. — Слишком много времени и денег вложено в этого парня, так что даже не думай увиливать от дела. И позволь тебе сказать, мне не нравится этот неожиданный поворот. Пусть твой приятель держится подальше от Келлнера.

— Но ты хоть можешь подумать о том, что я сказала?

— Именно это я и делаю, — раздраженно ответил Гарри. — Я боюсь, как бы твой добрый доктор не наделал глупостей. Не дай Господь, он вынудит Келлнера уехать из города или как-то изменить свою деятельность. Меня ничуть не заботит, насколько благородны его намерения, но ты не можешь дать мне гарантию, что он случайно не проговорится о ведущемся расследовании. Его накопившаяся ненависть может в итоге раскрыть все наши карты.

Карлин была почти уверена, что Гарри отреагирует именно таким образом, но была поражена его резкостью и недоброжелательностью.

— Гарри, из-за Келлнера мой отец прикован к инвалидному креслу.

— Ну, и что ты предлагаешь? — холодно перебил Гарри. — Хочешь все бросить? Мне не нравится весь этот расклад, лучше было бы отстранить тебя от дела, но у нас нет такой возможности, ты лучше всех можешь войти в контакт с нашим мальчиком, так что даже не думай заводить разговор на эту тему. Мы поняли друг друга?

Карлин прикусила губу. Все ясно. Келлнер был козырной картой Гарри, Гарри ожидал за него большой награды от департамента. Естественно, он разозлился уже из-за того, что она просто сочла возможным завести такой разговор.

— Ты прав, Гарри, — в конце концов согласилась она, понимая, что спорить с ним пустая трата времени. — Я не буду ничего рассказывать.

— Так-то лучше. — Его тон моментально стал жизнерадостным. — Послушай, как-нибудь увидимся, а сейчас я попробую заставить своих ребят что-нибудь съесть, прежде чем они убегут из дома на весь день.

— Пока, Гарри.

Тяжело вздохнув, Карлин положила трубку. Столько лет проработав вместе с Гарри и добившись его доверия, Карлин не могла что-то делать за его спиной, Бену придется просто довериться ей.

«Уверена, — саркастически сказала себе Карлин, поднимаясь с кровати и собираясь принять душ, — Бен будет пай-мальчиком и со всем согласится. Разве это не всего лишь маленькая пустячная размолвка между друзьями?»

— Кто это? — Мэрилин Флойд вошла в кухню как раз в тот момент, когда Гарри вешал трубку.

— Всего лишь Карлин.

Мэрилин замерла у холодильника с пакетом апельсинового сока и оглянулась на мужа.

— Не слишком ли рано для Чудо-Женщины?

— Выбрось это из головы, Мэрилин, — оборвал ее Гарри и отвернулся, но едкое замечание жены больно обожгло его.

«Что подумало бы начальство, если бы узнало, что эта суперзвездная девочка только что обратилась с просьбой, которая не пришла бы в голову ни одному дилетанту? Но с ее-то везением, — с горечью подумал он, — ее, вероятно, наградили бы Нобелевской премией».

Бен вернулся домой всего несколько минут назад и только успел сменить костюм на джинсы и выцветшую рубашку, как раздался звонок в дверь. Боже, он так устал и не имел никакого желания видеть кого бы то ни было. Длинный день дежурства на «скорой помощи» не очень поднял ему настроение после ужина с Карлин накануне вечером. Он не спал предыдущую ночь, до утра проворочавшись в постели не в силах не думать об их разговоре. Его потрясла не столько ее реакция на сообщение о Тони Келлнере, сколько то, как быстро и резко они снова стали чужими. Боже, он даже не остался у нее на ночь, а ведь будучи в Вестерфилде только и мечтал о том, чтобы снова быть с Карлин. Однако он был так ошеломлен, что ему просто захотелось побыть одному. Бен вспомнил, как вечером они занимались любовью и как потом она лежала рядом, уютно устроившись в его объятиях. Не надо было ему уходить, важнее всего быть вместе с Карлин. Он больше не допустит, чтобы что-либо снова разлучило их, эту клятву он сдержит, но это не значит, что он позволит Келлнеру выйти сухим из воды.

В дверь снова позвонили, на этот раз более настойчиво.

— Да, да, иду, — откликнулся Бен и поспешил открыть дверь.

— Привет, дорогой братец.

Бен был приятно удивлен, увидев на пороге Наташу, загорелую и разрумянившуюся, с длинными волосами, каскадом спадающими на плечи, в расстегнутом полупальто, под которым была безукоризненно накрахмаленная белая блузка с застежкой под горло и предельно короткая черная кожаная юбка.

— Ты вернулась? У вас были такие неопределенные планы, что я понятия не имел, когда ты появишься. — Он обнял сестру.

— Мы приехали прошлой ночью. Путешествие прошло бесподобно, мы фантастически провели время. — Наташа бросила свое пальто на диван и села, а Бен устроился в кресле напротив.

— Да, ты выглядишь великолепно. Но, что говорить, ты всегда так выглядишь, несмотря ни на что.

— Это мой дар Божий, — мило сказала Наташа, и Бен рассмеялся. — Теперь расскажи мне все, что я пропустила.

Радостное выражение немедленно пропало с лица Бена.

— О, Таш, я веду с тобой эту пустую болтовню, а ты ничего не знаешь.

— Чего не знаю? — встревожилась она.

— Умер отец, — грустно ответил Бен. — Похороны состоялись во вторник, я не знал, как разыскать тебя, иначе непременно сразу же сообщил бы.

Наташа на мгновение нахмурилась, но если она и почувствовала какую-то боль при этом известии, то на ее лице ничего не отразилось.

— Ты ездил на похороны в Вестерфилд?

Бен кивнул.

— Мне очень жаль, Бен, что меня не было с тобой. — В ее тоне прозвучало раскаяние. — Мне неприятно, что ты ездил один и сам всем занимался. Ты разделался с квартирой и всем прочим?

— Все улажено.

Этот ответ вполне ее удовлетворил.

— Тебе пришлось много повозиться, и мне в самом деле неловко.

Бен подождал, но она больше ничего не добавила, и тогда он заговорил снова.

— Хочешь знать, от чего он умер?

— Да, конечно. — Наташа на мгновение испугалась, но быстро овладела собой. — Я полагаю, просто из-за возраста, естественный ход событий.

— Отец не был таким старым, Таш. — Бен старался сдержаться и не говорить укоризненно; именно такой реакции сестры он боялся больше всего, но какой смысл давить на нее и заставлять притворяться. — У него случился сердечный приступ. Прямо на улице, когда он шел домой, и все было сразу же кончено.

— О нет, — со стоном произнесла Наташа. — Он умер прямо на улице? Какая отвратительная смерть, такая же, как и вся отцовская судьба. — Она поднялась, подошла к окну и, стоя спиной к Бену, прижалась лбом к стеклу. — У него была безрадостная жизнь и печальная смерть, — тихо сказала она.

Бен ждал, что она еще что-нибудь добавит, но Наташа продолжала смотреть в окно, на открывавшийся внизу вид, храня при себе свои мысли.

— Таш, есть еще кое-что. — Он наклонился вперед на диване. — Помнишь своего старого приятеля Тони Келлнера?

Ему показалось, что при этом имени по ее спине пробежала дрожь.

— Я помню его, — не поворачиваясь, ответила она.

— Когда я был в Вестерфилде, я узнал кое-что. — Бен замолчал, не зная, как сказать сестре. — Это он позвонил в мотель «Старлайт». Он прикинулся копом и сообщил маме и Джей. Т. о мнимой автокатастрофе. Там, дома, я встретил человека, который слышал телефонный разговор и узнал Тони. — Наташа не пошевелилась и ничего не сказала. — С тобой все в порядке, Таш? Я понимаю, это большое потрясение.

— Бен, — она повернулась и спокойно посмотрела на брата, — неужели ты видишь в этом какой-то смысл? Тони был тогда моим парнем, зачем ему так поступать с моей матерью?

— Не знаю, — покачал головой Бен. — Я сломал голову, пытаясь понять. Я могу только строить догадки.

— Возможно, твой друг что-то слышал, — Наташа сделала рукой неопределенный жест в воздухе, — но, увы, это просто не мог быть Тони. Это невозможно.

— Нет, нет, это он, — настаивал Бен.

Она отрицательно покачала головой и произнесла медленно, словно уговаривая двухлетнего ребенка:

— Нет, Бен, тут какая-то ошибка. Этого просто не могло произойти. — Она скривилась, чтобы показать, насколько нелепа такая идея. — Тогда Тони любил меня, он не сделал бы ничего, что могло бы причинить мне боль. Мне кажется, ты рад думать, что нашел человека, на которого можно свалить ответственность, но это просто чушь.

Бен провел рукой по волосам. Сперва Карлин, теперь Наташа, они обе поступают так, словно у него не в порядке с головой.

— Прости, но мне нужно бежать. — Наташа подошла к дивану и взяла свое пальто. — Я только заскочила сказать «привет» и пригласить вас с Карлин на обед завтра вечером, не домой, а в новый ресторан, который я обнаружила на 23-й улице. Придете? Около половины десятого, хорошо?

Бен был поражен, как круто она изменила тему, но старался не выдать своего изумления.

— Я должен буду осмотреть Карлин, и, если у нее все хорошо, мы придем. — Он решил позвонить ей, как только уйдет сестра.

— Отлично. Я позвоню тебе на работу и сообщу адрес. — Наташа подошла и поцеловала его в щеку. — До свидания, великолепный братец доктор. — Она шаловливо засмеялась. — Как могут медсестры устоять перед тобой? Или не могут?

Наташа слышала, как Бен против собственной воли засмеялся, закрывая за ней дверь. Она прошла по застеленному ковром коридору и завернула за угол. Прислонившись спиной к стене, она подождала, пока ее сердце перестанет громко стучать и, войдя в лифт, постаралась успокоиться. В баре в конце квартала ее ждал Итан, чтобы посидеть вместе, прежде чем он отправится на всю ночь на просмотр, и она не могла допустить, чтобы он увидел ее такой. Наташа пригладила волосы и придала своему лицу довольное выражение. Похоже, прошлое тем или иным способом решило схватить ее, но она сделает все, что в ее силах, чтобы не поддаться.

26

Бен едва дождался переключения светофора и свернул к Западному Сентрал-парку. Увидев впереди здание, на темно-зеленом навесе которого белыми буквами был написан нужный ему адрес, он быстрым шагом направился к нему, не замечая автомобиля Карлин, припаркованного в десяти ярдах от входа в дом.

В этот момент Карлин жевала пирожок, и кусок чуть не застрял у нее в горле, когда она увидела приближающегося Бена. Она сползла пониже на сиденье, чтобы спрятать лицо, и чуть вскрикнула от резкой боли в животе при неосторожном движении. Она не говорила Бену, что остаток своего отпуска по болезни проводила, ведя наблюдение за квартирой Тони Келлнера.

С непреклонной решимостью на лице Бен рывком распахнул створку тяжелых двустворчатых стеклянных дверей.

«О нет, — молча обратилась к нему Карлин, — что ты делаешь? Пожалуйста, не вмешивайся».

Бен собирался пройти через вестибюль, но перед ним возник швейцар, и ему пришлось остановиться.

— Простите, сэр, — извинился швейцар, всем своим видом показывая, что возмущен тем, как этот мужчина пытается вломиться во вверенное ему здание. — Чем могу помочь?

— Будьте добры, позвоните Энтони Келлнеру и скажите, что его хочет видеть Бенджамин Дамирофф.

Швейцар позвонил по местному телефону и что-то сказал, после чего последовала долгая пауза.

— Да, сэр, очень хорошо, — наконец произнес швейцар, повесил трубку и взглянул на Бена. — Дальний лифт в конце коридора, номер 20Д.

— Благодарю.

Тони Келлнер открыл дверь с широкой улыбкой. Быстрым взглядом Бен отметил сшитую на заказ рубашку, шелковый галстук и антрацитовые брюки со складками, которые были частью явно дорогого костюма.

— Так, так, Бен Дамирофф, — провозгласил Тони, приглашая его войти. — Какой сюрприз. Всегда очень приятно провести время со старыми друзьями. Чем я заслужил такое неожиданное удовольствие?

Бен вошел в квартиру.

Гостиная была обставлена изысканным антиквариатом, а искусно спрятанные лампы освещали великолепные картины, которыми были увешаны обитые бежевой тканью стены. На мгновение Бен был ошарашен. Он ожидал скорее, что этот парень должен быть каким-то образом наказан за свои прошлые деяния, но ему стало ясно, что, как часто бывает в жизни, все произошло наоборот, и Келлнер вместо наказания получил вознаграждение.

— Я здесь не для того, чтобы возобновлять старую дружбу, — повернувшись лицом к Тони, резко ответил Бен. — Хотя ты и был Наташиным другом, для меня никогда ничего не значил.

— Бен, это ведь ты пришел повидаться со мной, — нахмурившись, напомнил Тони с мягким укором в голосе, — и я не понимаю, чем вызвана твоя грубость.

Бену стало тошно от этой напускной вежливости.

— Почему бы нам сразу не перейти к делу? — Он в упор посмотрел на своего собеседника. — Я знаю, что ты сделал.

— Ну и что я сделал, — эхом повторил Тони, не скрывая насмешки. — Видишь ли, старина, я многое чего сделал за свою жизнь.

— Брось темнить, Келлнер, — вышел из себя Бен, — я говорю о звонке в мотель «Старлайт». Я говорю о смерти моей матери и об отце Карлин.

Тони кивнул, словно смутные воспоминания медленно возвращались к нему.

— Да, припоминаю. У твоей матери в этом отеле была неофициальная встреча с ее отцом, небольшая вечеринка на двоих, скажем так.

Глаза Бена вспыхнули.

— Как бы там ни было, именно ты напугал их до безумия и…

— И… они от страха выскочили из штанов, — насмешливо перебил его Тони. — Да нет, к тому времени, когда все это случилось, они уже были без штанов.

Бен, не отрываясь, смотрел на Тони.

— Из-за твоей маленькой шуточки они врезались в грузовик. Но теперь я все знаю. — Его голос упал до холодного шепота.

— О чем ты говоришь, Дамирофф? Какая шутка? — Тони сделал вид, что ничего не понимает.

— Брось, — оборвал его Бен, — какого черта ты вздумал им сказать, что их дети попали в автомобильную аварию? Что же ты за сукин сын?

Тони отступил на шаг назад, словно пораженный обвинением.

— Старик, я узнал об их неприглядных делишках, как и все остальные, уже после всего. Но я никуда не звонил, это правда.

— Ты лживый подонок, — выругался Бен, — у тебя даже нет мужества признаться. Ты всегда был маленьким мерзким слизняком.

Показное дружелюбие Тони исчезло, его тон стал ледяным.

— С какой стати ты решил, что можешь явиться ко мне в дом и оскорблять меня? Или ты полагаешь, мне есть дело до тебя и твоих мелких проблем с этим дерьмовым городишком? Черт побери, кое-кто мог бы даже сказать, что те двое получили по заслугам.

Бен не отводил от Тони глаз. Если прежде у него в мыслях и была крупица сомнения, то теперь она исчезла.

— Я хочу объяснения. Моя сестра и я имеем на это право. И Карлин тоже.

— Ах, теперь ты говоришь и от имени Карлин, — с издевательством заметил Тони.

— Как вообще у тебя хватает наглости надоедать ей? — взорвался Бен. — Ты разрушил нам жизнь. Откуда в тебе такая дьявольская злоба? С этого момента и впредь держись от нее подальше, ты понял меня?

Тони недолго поразмышлял над чем-то, а потом коротко усмехнулся.

— А ты уверен, что она этого хочет? Ты не можешь допустить, что она относится ко мне с симпатией, а?

— Прекрати, — предупредил Бен, чувствуя, что в нем поднимается гнев.

— Нет, теперь ты послушай меня, — перебил Тони, и его взгляд не предвещал ничего хорошего, когда он придвинулся ближе к Бену. — Твоя восхитительная Карлин ничуть не нуждается в твоей защите. Прежде чем говорить мне о том, какой я подонок, тебе не мешало бы повнимательнее посмотреть вокруг себя. Карлин делала кое-что такое, что, возможно, совсем не придется тебе по вкусу.

— Тебе нечего сказать о Карлин! — с возмущением воскликнул Бен.

— Неужели? Тебе неинтересно услышать, сколько я платил ей каждый год, как долго она была у меня на содержании и от скольких еще получала деньги?

Бен почувствовал, как внутри него взрывается ярость.

— Ты грязный сукин сын!

Тони погрозил Бену пальцем, в его глазах засветилась угроза, но голос остался ровным.

— Ты снова оскорбляешь меня. — Он сложил руки на груди. — Видно, не очень-то приятно слышать, что твоя обожаемая Карлин просто подкупленный коп, собирающий деньги на черный день. Если она и дальше будет продвигаться с той же скоростью, она сможет уйти в отставку задолго до шестидесяти пяти.

Не задумываясь, Бен размахнулся изо всей силы. Удар был настолько силен, что сбил Тони с ног. Держась одной рукой за челюсть, другой рукой Тони оперся о диван и встал на колени, из разбитой губы на белую шелковую обивку дивана капнула кровь. Бен отступил на несколько шагов, его гнев не успокоился, но он почувствовал отвращение к себе за то, что так обошелся с Тони.

— Убирайся, — прошипел Тони, повернув голову и взглянув на Бена.

В несколько шагов Бен выскочил из квартиры и захлопнул за собой дверь. У него голова шла кругом. Этот парень убил его мать, и теперь у него хватает совести говорить… Да нет, это безумие. Увидев приближающегося Бена, швейцар быстро распахнул перед ним дверь, и тот, не сказав ни слова, выбежал, не отдавая себе отчета, куда направляется. «Карлин была на содержании. Господи, что за бред. Этот подонок все придумал, чтобы уйти от ответа».

Понурив голову, Бен продолжал брести, пока не оказался в Сентрал-парке, через дорогу от дома Тони. Что-то настойчиво стучало у него в глубине мозга, настоятельно требуя, чтобы его услышали, хотя Бен упорно старался этого не замечать. Если Карлин действительно была на содержании у Тони или что-то подобное, не в этом ли объяснение столь странного ее поведения? Было бы гораздо естественнее, если бы, узнав о том, что Тони сделал в прошлом, она повела себя по-другому. Но Она явно проигнорировала его обвинение. Похоже, ей не хотелось ворошить старое.

Но, конечно, эта мысль невероятна. Однако Карлин была всего лишь детективом, получающим зарплату. Они никогда не обсуждали, сколько именно она получает, но он, как и все, знал, что полицейские не самые высокооплачиваемые люди в мире, а она живет одиноко и должна сама о себе заботиться. А еще она посылала деньги матери и, видимо, оплачивала медицинские счета этого ничтожества, своего отца. Она выросла без особого достатка и, выбрав службу в полиции, получила возможность зарабатывать больше. Быть может, она потом стала сожалеть о своем решении, или, быть может, для нее это был способ делать то, что ей нравилось, и вдобавок получать небольшое финансовое вознаграждение. Со времен их детства прошло очень много времени, вполне возможно, она изменилась сильнее, чем он полагал?

Все это нелепо, но зато многое объясняет. Бен сел в парке на скамейку, наклонился и спрятал лицо в ладони. После того их ужина два дня назад он не звонил Карлин, несмотря на данное себе обещание. Накануне сразу же после Наташиного ухода ему позвонили из больницы, и он вынужден был поехать в приемное отделение скорой помощи. Все сегодняшнее утро он провел в операционной, а как только закончил операцию, отправился прямо домой к Келлнеру. И внезапно Бену пришла мысль, а стоит ли вообще звонить? Может, нужно подождать, разложить все по полочкам у себя в голове. Бен не хотел подозревать Карлин в таких грехах, но как он мог пойти и откровенно спросить?

«Положим, я спрошу ее, — размышлял он. — Если она не берет взяток, она будет отрицать, да еще и оскорбится, а если берет, она точно так же будет отрицать». Он ощутил болезненный укол страха при мысли о том, что не знает абсолютно точно, может ли верить Карлин.

27

Держа телефонную трубку на небольшом расстоянии от уха, Карлин старалась разобрать сообщение из отдела Управления государственной службы движения и одновременно считала остававшиеся без ответа звонки Бену, сейчас это был уже седьмой или восьмой. С минуты на минуту должен прибыть автобус ее матери, а это означало, что в течение нескольких следующих дней откровенный разговор с Беном будет невозможен. «Черт побери, — выругалась она про себя, зная, что не права, — как он смеет в наше время не иметь автоответчика».

Но по дороге от телефонной будки к платформе, куда должен прибыть автобус из Вестерфилда, она поняла, что на самом деле беспокоило ее не это. Пусть даже у него дома нет автоответчика, но как объяснить, почему он не отозвался после того, как она звонила к нему в офис сегодня с утра и дважды в течение вчерашнего дня. Он не расстается с пейджером ни днем, ни ночью, и его сотрудники наверняка передают ему все сообщения.

Сколько дней уже прошло после их безрадостного ужина? Два, а может быть, три? И от него ни единого слова. Значит, он сердит на нее. Ну, черт побери, ей тоже не очень-то приятно. Какого черта он вчера утром отправился на квартиру к Тони Келлнеру? И какого черта он не звонит ей?

Взглянув на свои часы, Карлин обнаружила, что автобус ее матери вот-вот прибудет. «Пора сделать счастливое лицо», — решила она, хотя чувствовала себя несколько обиженной и на мать тоже. Со времени ранения прошло уже много недель, а Лилиан только сейчас выбралась навестить дочь. Конечно, родители звонили ей каждое воскресенье, но во время пяти- или десятиминутного разговора Карлин неизменно слышала в отдалении голос отца: «Это большое расстояние, Лилиан, а время — деньги». Да, отец, очень жаль, что я не умерла во время перестрелки, ты не сможешь использовать эти деньги, потраченные за телефонные переговоры, на новый галстук или на какую-нибудь еще ерунду. А Лилиан, конечно же, не возражала ему, а просто торопливо продолжала разговор с дочерью, стараясь быть как можно любезнее и не дразнить гусей.

«Господи, как это по-детски, — пристыдила себя Карлин, — мне уже тридцать шесть, я взрослая, а все еще обижаюсь на своих отца и мать». Тряхнув головой, словно этим могла отделаться от докучливых мыслей, она подошла к дверям и вышла на платформу. Красный автобус с севера штата Нью-Йорк, вырулив из-за поворота, подъехал к остановке прямо перед ней. «Будь приветливой, — наставляла себя Карлин, — твоя мать удивительная женщина, и манеры твоего отца, как бы неприятны они ни были, не ее вина».

— О дорогая! — Лилиан первой из пассажиров вышла из автобуса и обняла Карлин. — Я так переживала за тебя. — Она отступила на шаг, чтобы рассмотреть дочь. — Ты действительно поправилась, дорогая?

— Да, мама, я чувствую себя великолепно. — Карлин в ответ обняла мать, не понимая, как могла на нее сердиться. — Знаешь, если в следующие несколько дней не будет слишком жарко, я смогу показать тебе весь Нью-Йорк, походить, побегать, покататься на роликах, представить любое доказательство моего полного выздоровления, какое ты потребуешь.

Неожиданно ей стало ужасно приятно от того, что здесь, рядом с ней, мать; какие бы козни ни строил Джей. Т., Лилиан всегда была на стороне Карлин. Радостно держась за руку матери, Карлин подошла к автобусу и взяла из рук водителя небольшую дорожную сумку с вещами Лилиан.

— Ну, мама, что бы ты хотела увидеть в Большом Яблоке[5]?

Лилиан загадочно улыбнулась.

— Понимаешь, у меня такое ощущение, будто последние пятнадцать лет я прожила в этом городе. Я всегда любила Нью-Йорк, по фильмам и книгам, я хочу сказать. У нас всего сорок восемь часов, но если ты говоришь, что на самом деле вполне хорошо себя чувствуешь, мне хотелось бы увидеть все до последнего дюйма — от Бауэри до Гарлема.

Карлин с удивлением взглянула на нее.

— Откуда ты знаешь обо всех этих местах?

— О, дорогая, я мечтала о поездке в Нью-Йорк еще в те времена, когда была подростком. И потом тоже. Но твой отец ни за что не хотел поехать, даже до аварии. По-моему, он больше любит небольшие местечки.

И всего час спустя, отвезя сумку Лилиан на квартиру Карлин, обе женщины шли по берегу лодочного бассейна в Сентрал-парке, и Карлин было приятно видеть, как ее мать с восхищением наблюдает за моторными лодками, проносящимися по спокойной глади воды. Маленькая девочка споткнулась и упала прямо перед ними, и Карлин с изумлением смотрела, как Лилиан подняла ребенка, успокоила и, передавая в руки отца, немедленно завела оживленный разговор с хорошо одетым мужчиной и его женой с ярким маникюром; в течение нескольких минут они углубились в сравнение взглядов на жизнь обитателей маленького и большого городов.

— А теперь мы с дочерью пойдем к Забару, — объявила Лилиан паре, беря Карлин под руку и направляясь в западную часть парка.

— Ради Бога, откуда ты слышала о Забаре? — спросила Карлин, когда они вышли из парка и оказались через дорогу от Музея естественной истории.

Вместо ответа Лилиан повернулась и указала в направлении центра города.

— Дакота вон там, в нескольких кварталах отсюда, верно?

— Да, мама, — ответила Карлин, улыбаясь неожиданным познаниям матери. — Ты знаешь это из историй убийства Джона Леннона, да?

— Ну да, наверное, и оттуда тоже, но на самом деле несколько лет назад я прочла «То и дело», и там упоминалось, что Дакота — это одно из первых зданий, построенных в этом районе.

Карлин громко рассмеялась, услышав такое объяснение. После того как они обошли Верхнюю Вест-Сайд, пройдя от продуктовых универсальных магазинов Забара и Фэрвей до Риверсайд-парка, где Лилиан захотелось осмотреть плавучий дом на 79-й улице, и пешком дошли до Могилы Гранта, Карлин была почти без сил, в то время как Лилиан все еще бурлила энергией и, когда они вернулись в квартиру Карлин на Вест-Энд авеню, занялась приготовлением чая и крошечных сандвичей с копченой лососиной, купленной у Забара.

Карлин отдыхала на диване, с нежностью глядя на мать, впервые в жизни пробовавшую пирог с кунжутом. Лилиан разрумянилась после долгой прогулки, ее седые волосы, обычно аккуратно приглаженные, слегка растрепались и немного закручивались от летней влаги. В первый раз Карлин смогла оценить, какой привлекательной, вероятно, была Лилиан в молодые годы; в Вестерфилде ничто даже не намекало на это. Неожиданно Карлин вспомнила время, когда ей самой было лет пять или шесть, а Лилиан была на несколько лет моложе, чем сейчас Карлин, но даже тогда мать выглядела намного старше своих лет. На ранних семейных фотографиях внимание привлекал Джей. Т., а Лилиан всегда выглядела блеклой и измотанной. Однако взгляните на нее сейчас! Откуда в ней эта живость, эта энергия?

Размышления Карлин прервал телефонный звонок.

— Я подойду, дорогая. — Лилиан сделала дочери знак оставаться на диване. — Для тебя на сегодня достаточно.

Карлин откинулась на спинку дивана, наслаждаясь материнской заботой.

— Алло, — ответила Лилиан бодрым голосом, однако затем ее тон изменился и превратился в извиняющееся бормотание, так знакомое Карлин.

— Аспирин в ванной, в правом шкафчике, рядом с зубной пастой. Мне очень жаль, что тебе так трудно найти его. — Ее мать опустилась на стул в позе человека, неожиданно почувствовавшего усталость. — Нет, — теперь она говорила так тихо, что Карлин едва слышала ее, — я не собираюсь домой раньше, чем послезавтра… Хорошо, вероятно, я могла бы, но Карлин построила такие планы…

«Невероятно», — подумала Карлин, безошибочно зная, кто был на другом конце телефонной линии и что именно он должен был говорить. Один день отсутствия, нет, всего восемь или десять часов, и ее отец уже просит жену вернуться. Карлин видела, как Лилиан боролась с собой, очевидно, матери не хотелось уезжать, но на ее лице уже появилось обычное выражение смирения.

— Давай поговорим с тобой позже, дорогой… да, я позвоню до половины десятого, обещаю. Я только посмотрю, что могу сделать для Карлин, прежде чем приму окончательное решение. — Совершенно подавленная, Лилиан повесила трубку. — Прости, дорогая, я даже не позвала тебя к телефону поговорить с отцом.

— Не переживай. — Карлин вытянула руку, как бы отводя удар. — Смотреть, как ты споришь с ним — и то тяжело. Я считаю твою оплошность милостью. — Она увидела, как мать неодобрительно нахмурилась. — Прости, мама, я не должна была этого говорить. Мне просто не хватает твоей святости, когда дело касается отца.

— Моей святости? — смутилась Лилиан. — Ради Бога, что ты имеешь в виду?

Карлин сомневалась, стоит ли говорить, потому что меньше всего на свете ей хотелось обидеть мать.

— Ну, пожалуй, я имела в виду твою способность терпеливо сносить отца. Я хочу сказать, его себялюбие никогда по-настоящему не докучало тебе.

Лилиан в изумлении взглянула на дочь.

— Ты на самом деле так думаешь? Бог мой, я так сердита на твоего отца, просто не знаю, с чем сравнить то, что я чувствую. — Она бросила на Карлин долгий испытующий взгляд. — Теперь ты взрослая женщина, и мне незачем прятаться за пошлыми отговорками. Правда в том, что я несколько раз готова была бросить его. По правде сказать, еще до несчастного случая с Кит Дамирофф, я дошла до того, что стала подыскивать меблированную комнату в нескольких милях от города. Я ждала, когда ты закончишь учебу, чтобы можно было уйти и жить независимо.

У Карлин от удивления открылся рот.

— Ты хочешь сказать, что знала о его похождениях?

— Я давным-давно знала о поведении твоего отца, но пока ты была маленькая, я ничего не могла предпринять, а когда ты училась в последнем классе школы и я уже была совсем готова к уходу, твой отец попал в аварию и стал инвалидом. Разве я могла его оставить? Ты никогда бы мне этого не простила.

— Ну да, как же, не простила бы! — Карлин выпрямилась. На мгновение засомневавшись, говорить ли то, что пришло ей в голову, но решила идти до конца. — Ты помнишь Дерика Кингсли?

— Конечно, помню. Знаешь, я всегда удивлялась, что вы расстались, он производил очень хорошее впечатление.

— Мама, именно ты дала мне силы порвать с ним. Дерик в самом деле был приятным человеком. Честно говоря, мы и сейчас остаемся друзьями, но, когда мы жили вместе, у него была манера обманывать меня, я не раз заставала его с другими женщинами. И я почти позволила ему оставаться безнаказанным. — Карлин тщательно подбирала слова, стараясь найти способ выразиться помягче. — Я всегда знала тебя как всепрощающую и всепонимающую, и на короткое время у меня было побуждение выбрать такой же путь, принимать то, что он давал мне, не ожидая от него верности, на которую он, очевидно, просто не способен. Но затем я ясно увидела, как ты вяжешь, стряпаешь или просто сидишь подавленная и грустная, в то время как отец уходит на весь вечер. Я не вынесла бы, если бы моя жизнь пошла таким же путем, и заставила себя положить этому конец, хотя какая-то часть меня хотела остаться в этом коконе навсегда.

Лилиан совсем не расстроилась, а, наоборот, заулыбалась при этом признании.

— Я очень горжусь тобой, Карлин, и, как ни странно, именно твоим умением быстро восстанавливать физические и душевные силы.

Ответ Лилиан успокоил Карлин. К счастью, мать не обиделась, ее скорее подкупила задушевность разговора с взрослой дочерью, и Карлин решила рассказать матери всю историю.

— Хочешь знать, что я думала в тот вечер, когда решила порвать с Дериком? — спросила она с улыбкой.

— И что же?

— Я отправила посылкой все его вещи в американское посольство в Токио.

После такого признания выжидательный взгляд Лилиан сменился взрывом смеха, и она взяла салфетку, чтобы вытереть выступившие слезы.

— Хотела бы я иметь твое мужество. Откровенно признаться, я многое отдала бы, чтобы иметь собственную жизнь.

— Так что же тебе мешает? — пришла в недоумение Карлин.

— О, все в Вестерфилде сочтут меня исчадием ада уже за одни мысли об этом.

— Я первая буду восхищаться тобой. — Карлин наклонилась вперед и взяла руку матери. — И все в Вестерфилде, кто тебя знает, встанут и будут аплодировать.

— А кто будет заботиться о нем, о таком, какой он есть? — неуверенно спросила Лилиан. — Я хочу сказать, эгоист он или нет, но он в самом деле не может позаботиться о себе, сидя в коляске.

Карлин вспомнила двух полицейских, которые были ранены, когда она еще работала в полицейском отделении в Бедфорд-Стьювесенте, — один был вдовцом, без детей, а другой убежденным холостяком, — и многочисленные дискуссии вокруг их судьбы, когда стало ясно, что последствия ранений неизлечимы.

— Мама, — мягко ответила Карлин, — есть «Патронажная медицинская служба», они как раз для этого и существуют.

Она заметила, что мать всерьез задумалась над ее предложением, и, хотя Лилиан не могла сразу решиться, от затеплившейся надежды у нее на щеках засветился румянец. Карлин представила отца, каким он был, когда она в прошлом году последний раз приезжала в Вестерфилд. Даже сидя в своей инвалидной коляске, он требовал, чтобы был модно одет и аккуратно причесан, когда Лилиан вывозила его на ежедневную прогулку. Понимая, что говорит правду, Карлин понизила голос почти до шепота, произнося слова, которые прозвучали жестко и холодно:

— Могу поспорить, прежде чем испарится запах твоих духов, он найдет кого-нибудь другого на роль подай-принеси.

28

— Не удивляйтесь, услышав вскоре слова: «Капитан Карлин Сквайр», — произнес капитан Фэллон, улыбнувшись Карлин и бросив быстрый взгляд на мэра, сидевшего справа от трибуны.

По случаю поздравления Карлин с получением специальной награды за работу по делу телефониста-убийцы «Грейси Мэншн» был заполнен официальными представителями как городских властей, так и департамента полиции. Карлин, раскрасневшаяся от удовольствия и смущения, стояла рядом с капитаном Фэллоном и пыталась поймать взгляд Гарри Флойда, сидевшего в середине второго ряда, но он как зачарованный хмуро смотрел мимо нее, по-видимому, на газетные листы, которые подчиненные мэра развесили по стенам позади трибуны для выступлений. Ей было невыносимо думать о том, как Гарри, должно быть, расценивал все эти награды, свалившиеся на голову его ближайшей коллеги.

«ЖЕНЩИНА-ОФИЦЕР В ОДИНОЧКУ ПРЕРЫВАЕТ СЕРИЮ УБИЙСТВ», — кричал заголовок в «Ньюсдей»; «ДЕВУШКА-КОП ПОБЕЖДАЕТ ЖЕНЩИНУ», — как бы подхватил «Пост», удостоив сей случай самым крупным шрифтом. Карлин не могла заставить себя взглянуть на эти сообщения. Вспоминая, что на самом деле произошло на Бродвее в тот жуткий вечер, она ясно понимала, что ее интуитивные догадки по делу телефониста-убийцы могли стоить жизни невинным прохожим, и даже сейчас, по прошествии более чем шести недель после случившегося, все еще старалась осмыслить, как ей удалось разыграть все это таким образом, что больше никто не пострадал.

Заслуживала она похвалу или нет, но находиться в центре всеобщего внимания было для нее непривычно. Сегодняшняя церемония в «Грейси Мэншн» стала главной темой не только всех городских газет, но и ряда газет севера штата. Карлин знала, что мать будет поражена, прочтя о своей дочери в «Вестерфилд Гералд», ведь газета постоянно посылала своего репортера в Манхэттен, чтобы освещать последние события. Карлин улыбнулась, когда капитан Фэллон закончил свою речь и в зале засверкали вспышки направленных прямо на нее камер.

«Если бы только вся моя остальная жизнь была полна улыбок и поздравлений, — грустно подумала Карлин, заставляя себя «держать лицо» перед множеством объективов. — Бен так ни разу и не позвонил». Она понимала, что, когда закончится сегодняшнее безумство, к ней опять вернется ощущение всепоглощающей тоски, которое преследовало ее с того ужасного вечера, когда Бен рассказал ей о Тони Келлнере. Если бы только она имела право поведать Бену правду, в тысячный раз сказала себе Карлин. Гарри Флойд, казалось, прочитал ее мысли, потому что по окончании церемонии подошел к ней, обнял и прошептал на ухо:

— Ладно, Кембридж, давай устроим себе кутеж с выпивкой и поверим, что жизнь просто великолепна.

— Значит, твоя улыбка так же искренна, как и моя, да, Гарри? — прошептала в ответ Карлин, беря его под руку и провожая за дверь.

— А теперь пусть у нас будет настоящий праздник, — предложил Гарри двадцатью минутами позже, когда они уселись в полутемном угловом кабинете «У Билла» — в одном из ресторанчиков на Колумбус-авеню, сохранившем свой облик точно таким же, как был задуман сорок или пятьдесят лет назад.

— За тебя, Карлин. Ты была права, а я ошибался в отношении этой крошки Москоу.

— Батюшки, какая любезность, — воскликнула со смехом Карлин. — Но знаешь, если бы ты не учил меня как следует, я была бы не способна разобраться даже в счете от бакалейщика, тем более в убийстве. За тебя.

Гарри долго молчал, прежде чем ответить.

— Вынужден согласиться с этим, — произнес он, наконец сделав первый глоток из стоявшей перед ним рюмки, а затем осушив ее до дна. — За меня, — добавил он угрюмо, подняв пустую рюмку и жестом подзывая официанта, стоявшего у колонны в нескольких шагах от их столика.

— Может, нам заказать какой-нибудь еды, — предложила Карлин, а то наш праздник закончится приступом тошноты.

— Разумеется. — Гарри обратился к официанту, который в этот момент ставил перед ним новую рюмку. — Два чизбургера и попышнее, ведь эта леди, — он поднял рюмку и указал ею на Карлин, — признанная героиня города Нью-Йорка.

— Я уверена, — вмешалась Карлин, забирая из рук Гарри рюмку и отпивая из нее, перед тем как поставить ее рядом с его прибором, — когда коп в одном предложении ставит рядом слова «героиня» и «город Нью-Йорк», он говорит о каком-то монстре, а не о человеческом существе, тем более женщине.

Гарри хмыкнул, найдя шутку удачной, но чувствовалось, что она помогла ослабить напряженность между ними. За обедом они вспомнили все полицейские шутки, каждый — свою, и закончили серией дурацких каламбуров. Часа через два Гарри попросил счет.

— Забудь об этом, Гарри. — Карлин, опередив его, выхватила листок из рук официанта. — Плачу я.

— Брось, Карлин. — Гарри, приподнявшись, потянулся за счетом. — Сегодня твой праздник.

— Забудь, — повторила Карлин. — Я обязана тебе не только этим, но и всем остальным.

Гарри поднял руки, сдаваясь, и снова опустился на стул, а Карлин положила поверх счета свою кредитную карточку «Америкен Экспресс».

— Этот бедняга заслуживает поощрения за то, что сегодня терпел нас обоих, — добавила она, когда официант, положив перед ней бланк для расчета по кредитке и шариковую ручку, отошел обратно к бару.

— А говорят, женщины дают плохие чаевые, — заметил со смехом Гарри.

Карлин взяла бланк и мельком взглянула на него: из-за старинного освещения она не могла толком понять, где писать.

— Ладно, — она протянула бланк Гарри, — бумажную работу сделаешь ты. Заодно и проверим, смогут ли в случае чего отличить поддельную подпись от настоящей.

— Значит, зрение уже подводит выпускницу Гарварда. Возраст в конце концов добрался и до нее, — с удовольствием поддел он Карлин, — что ж, пора.

— О, ничего подобного, — запротестовала она, защищаясь, — у меня великолепное зрение, просто здесь темновато.

Гарри насмешливо посмотрел на нее, хотя Карлин была абсолютно права. Вокруг них был, можно сказать, интимный полумрак, лишь у него над правым плечом горела одна маленькая желтая лампочка. Гарри прочел цифры — с трудом — и положил бланк обратно на стол.

— Так как счет оплачиваешь ты, я оставлю стопроцентные чаевые, о’кей?

— Какие угодно, лейтенант Флойд, если это доставит вам удовольствие, — ответила Карлин с притворной искренностью.

— Нет, пожалуй, я снижу их до двадцати. Ведь теперь, когда ты дожила до преклонных лет, у тебя на счету, я полагаю, каждый цент. И ухо не слышит, и глаз не видит.

Карлин подхватила шутку:

— Уж тебя-то я отлично разгляжу всегда.

— Не зарекайся. — Он с усмешкой взглянул на бланк и написал с росчерком: «Карлин Сквайр».

— Хотите заказать еще чего-нибудь?

Карлин и Гарри оба вздрогнули при этом вопросе и рассмеялись — увлеченные своей перепалкой, ни один из них не заметил, как подошел официант.

29

Наташа стояла у раковины, ловя ртом воздух. Желудок корчился от спазм, хотя в нем уже ничего не осталось. Она выдавила пасту на зубную щетку, торопливо почистила зубы и пошла в спальню. Выдвинув верхний ящик комода, достала оттуда маленький коричневый флакон «Валиума». Проклятие. Она уже готова была покончить с этим, но именно сейчас не могла отказаться принять немного, ей нужно успокоиться после лекарства, которое она приняла в это утро. Она взяла таблетку, а затем, поколебавшись, быстро проглотила еще одну и смахнула со лба легкую испарину.

Наташа надеялась, что таблетки принесут ей некоторое облегчение, но в последнее время, чем больше таблеток она глотала, тем меньше они на нее действовали.

Откладывать дольше нельзя, пора одеваться и идти. Уже застегивая блузку, Наташа услышала, как внизу хлопнула входная дверь, и застыла, так как не ожидала, что сегодня Итан придет домой на ленч. Проклятие. Она должна выйти из дома через сорок пять минут.

— Таш, — окликнул ее муж снизу, — ты дома, дорогая?

— Я наверху, милый. — Наташа заставила себя ответить погромче, чтобы ее голос прозвучал весело.

— Мою встречу отложили на час, и я решил заскочить домой на минутку.

Наташа пригладила щеткой волосы и торопливо наложила немного грима телесного тона, хотя и подозревала, что это не скроет темные круги под глазами. Стараясь придать лицу спокойное выражение, она медленно спустилась на первый этаж их двухэтажной квартиры, чтобы поздороваться с Итаном, который стоял в прихожей, углубившись в журнальную статью.

— Привет. — Она подошла и поцеловала его в щеку.

— Привет. — Он оторвался от чтения и бросил журнал на стол. — Здесь сказано, что Уолтер Мей превысил бюджет по «Фиаско» на двадцать миллионов, и все этим возмущены. Все бывает, конечно, но я удивлен. Я бы даже так сказал: сделать хороший фильм стоит гораздо больших денег.

— Пусть у тебя об этом не болит голова, — отозвалась с улыбкой Наташа. Итан отказался быть режиссером «Фиаско», потому что наконец дали «зеленую улицу» его последнему фильму, сценарий которого носил название «Водопад» и который он намерен был сделать за пять лет. — Ты сожалеешь, что не взялся за эту работу?

— Конечно же, нет. — Он отрицательно покачал головой.

— И ты, и я, мы оба знаем, что «Водопад» будет твоей самой лучшей картиной.

— Спасибо. — Он с улыбкой наклонился и поцеловал жену.

Но вслед за этим улыбка медленно сбежала с его лица, уступив место выражению озабоченности.

— Таш, — сказал он, — я старался никогда не указывать, что тебе делать, ты знаешь это, но, дорогая, я бы не возражал, если бы ты стала не такой стройной. Чересчур стройной. И ты очень бледна, радость моя. Ты хорошо кушаешь?

Наташа отвернулась и, высвободившись из его рук, отошла на несколько шагов.

— Никогда нельзя быть чересчур богатым или чересчур стройной. — Она постаралась произнести это как можно беззаботнее.

— Перестань, Наташа, — нахмурился Итан, — ты знаешь, как я ненавижу такие выражения. Серьезно, ты сама на себя не похожа, от тебя осталась одна тень. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Не говори глупостей. — Она с досадой повернулась и пошла в кухню. — Я такая же, как всегда. Пойдем со мной, немного перекусим.

С бешено колотящимся сердцем она вышла, надеясь, что он не станет соглашаться, а Итан, не произнося ни слова, смотрел ей вслед, пока она не скрылась в кухне.

Наташа давно гадала, сколько же ему понадобится времени, чтобы заметить, как она изменилась. Какие бы неимоверные усилия она ни прилагала, ужасные ночи накладывали свой отпечаток; по ночам она в страхе металась и ворочалась, с трудом засыпая от силы на два-три часа, и то только с помощью снотворного, после которого требовались другие таблетки, чтобы поутру быть бодрой. И, естественно, еда вызывала у нее отвращение, Наташа представила себе все те годы, когда она боролась с собственным весом. А нужно-то просто всего несколько визитов к Тони Келлнеру, с горькой иронией подумала она. С тех пор как Тони вновь появился в ее жизни, она не только не выносила самого вида пищи, но ее рвало всякий раз, когда она готовилась к посещению его квартиры и потом снова, когда возвращалась к себе домой. Сегодня будет уже пятый раз, когда она собиралась — или, правильнее сказать, была обязана — увидеться с ним.

Безумно нервничая, Наташа положила на большой деревянный обеденный стол в кухне прибор для Итана, достала предварительно нарезанное мясо и его любимые сладкие пикули и, взявшись готовить для него сандвич с ростбифом, взглянула на часы — через полчаса она должна выйти.

— Итан, иди поешь, — позвала она, наполняя для него высокий стакан минеральной водой и выжимая в него лимон.

Итан с удивлением заглянул в кухню.

— Вот это да, ну и скорость! Я не ожидал, что ты будешь готовить мне ленч, Таш, я бы и сам мог.

— Мне это в удовольствие, — Наташа нежно улыбнулась, — я уже ела, но с радостью посижу с тобой.

Она села и жестом поторопила его занять свое место, и он с довольным видом принялся за сандвич.

— М-м-м, ростбиф, я и не рассчитывал на копченое мясо, спасибо от всей души.

«Поешь и уходи. Ну, пожалуйста», — умоляла она его про себя. При других обстоятельствах ей было бы приятно провести несколько лишних минут со своим вечно занятым мужем, а сейчас она смотрела на него и надеялась, что он не станет возвращаться к теме ее здоровья.

— Я как режиссер согласился, что мы можем сэкономить несколько недель, — сказал он, откусывая сандвич.

«Делай как знаешь, сука», — эхом прозвучал у нее в ушах голос Тони, и Наташа сжалась на стуле. О Боже. Ее сердце громко стучало, она терла друг о дружку вспотевшие ладони и, улыбаясь и кивая мужу, молилась, чтобы лицо не выдало ее.

Пока что ей везло и удавалось без особых трудностей ускользать к Тони. Но рано или поздно Итан потребует от нее ответа — ложь, тайна всегда всплывают наружу. Сколько раз она сочиняла небылицы, когда ей необходимо было объяснить свое вынужденное отсутствие по вечерам. Наташа не знала заранее, когда Тони решит, что хочет ее; как-то она должна была явиться два раза подряд среди дня, а потом только через неделю в десять вечера. Напряжение становилось невыносимым.

— К сожалению, все может затянуться до поздней ночи, — продолжал Итан, — но я постараюсь поскорее вернуться домой.

«Нагнись перед папой». Наташа зажмурилась, стараясь выбросить из головы злорадное лицо Тони. «Ты любишь это, крошка, не так ли? Признайся мне, как сильно».

Чуть вскрикнув, она вскочила на ноги и, пытаясь скрыть свое смятение, быстро отошла к раковине.

— Что случилось? — Доедая свой сандвич, Итан взглянул на нее.

— Ничего. — Ей казалось, ее грудная клетка вот-вот разорвется от бешеных ударов сердца. — Просто я вспомнила… У Лейни завтра день рождения, и я должна купить подарок.

— О, это кстати напомнило мне, что жена Фила Уитби устраивает ему вечеринку по случаю дня рождения, знаешь, это писатель из…

Наташа стояла у раковины спиной к мужу и, стараясь сдержать волнение, до крови прикусила губу. Наконец, наконец-то у нее в жизни появилось что-то такое, за что стоило держаться. Она любила Итана сильнее, чем, по ее мнению, вообще могла кого-нибудь любить, и даже начала верить, что он тоже искренне любил ее и что впереди у них долгая счастливая жизнь. Но если Итан узнает, что она из себя представляет на самом деле, что она была причиной смерти собственной матери и держала этот ужас в тайне, можно не сомневаться, он в ужасе оттолкнет ее. Что касается Бена и Карлин — она даже не хотела представлять себе, какова будет их реакция — презрение, одно презрение. И правильно: двуликий лжец, вот кто она такая. Она поломала им жизнь, а потом разыгрывала перед ними любящую сестру и подругу. Они никогда больше не станут с ней разговаривать. О, Боже, она потеряет сразу всех. Домик из песка — вот что такое ее жизнь, и он будет сметен ураганом, и она тоже погибнет под его обломками.

А Тони ждал.

— Кофе, Итан? — нежно предложила Наташа, молясь, чтобы он отказался.

Он взглянул на часы и поднялся.

— Нет, мне пора. Спасибо за ленч. Пока, радость моя. — И быстро поцеловав ее, Итан ушел.

Наташа, положив локти на стол, сложила ладони и с благодарностью прижала их к лицу. Спасибо, Господи. Она с трудом поднялась и медленно поплелась в спальню заканчивать одеваться. От страха ее била дрожь, и она достала из гардероба вязаный жакет. Через десять минут она уже сидела в такси, направляясь в другой конец города.

К тому времени, когда такси подъехало к входу в дом Тони, у нее мучительно свело живот.

— Сдачи не нужно. — Она отрешенно отдала шоферу пятерку и две бумажки по доллару и вышла из машины в Западном Сентрал-парке.

Погода стояла теплая, но она поплотнее закуталась в жакет. Обычно швейцар на входе докладывал о ней, но сейчас его не было поблизости. «Интересно, — подумала Наташа с цинизмом, — что он думает об этих моих коротких визитах, зачем, по его мнению, женщина является сюда среди бела дня. Вероятно, он совершенно точно знает, чем я занимаюсь наверху. Нет, — поправила она себя, — не точно. Он полагает, у меня легкая приятная связь с одним из его жильцов; он наверняка не догадывается о Бобе, приятеле Тони, и таких сопутствующих развлечениях, как надевание наручников и прижигание сигаретой, как это было на прошлой неделе».

У нее снова свело живот при воспоминании о том ужасе, когда Тони приковал ее к кровати во время одного из своих неторопливых сексуальных упражнений. Когда он кончил, она лежала, не имея возможности пошевелиться и рыдала, но это только вызвало у Тони раздражение. В наказание он зажег сигарету и пригрозил обжечь ее. Держа сигарету, как ей показалось, в течение целой вечности совсем близко от ее плеча, так что она чувствовала жар, Тони внимательно наблюдал за ней, и Наташа понимала, что он способен на все; в конце концов она от страха намочила постель, и тогда Тони с отвращением освободил ее.

Входя в лифт, Наташа зажмурилась при этих воспоминаниях, ярость поднялась в ней с такой силой, что она задохнулась. Почему он просто-напросто не убьет меня и не покончит с этим? Но нет, конечно, ему это доставляет удовольствие, он не заинтересован, чтобы милому развлечению пришел конец.

Кто знает, что он приготовил для нее на сегодня? Наташа полезла в сумочку, достала еще таблетку «Валиума» и, пока открывалась дверь лифта, проглотила ее. «Он может делать все, что пожелает. Если я хочу, чтобы он продолжал хранить молчание, я должна терпеть», — с дрожью призналась она себе.

Тони с еще влажными после душа волосами и прикрытый только повязанным вокруг талии полотенцем впустил ее в квартиру.

— Привет, детка, — с воодушевлением воскликнул он, — это великолепно, что ты смогла прийти. Утром у меня была восхитительная игра в теннис, и я чувствую себя совершенно фантастически.

Наташа с изумлением смотрела на него. В каждое из ее посещений у него было совершенно разное настроение. В прошлый раз от него веяло холодом и отчуждением, словно ее присутствие раздражало его. Сейчас он вел себя так, как будто она пришла к нему на любовное свидание. Она непроизвольно сжала руку в кулак и стала массировать живот, пытаясь избавиться от боли.

— Ты выглядишь бесподобно. — Тони подошел к ней и потерся носом об ее шею. — М-м-м.

«Боже, почему ты допускаешь это? — зажмурившись, молча спросила себя Наташа. — Неужели ты собираешься заставить меня расплачиваться вечно?» Может быть, Итан понял бы, может быть, Бек и Карлин тоже смогли бы понять и простить ее. Она едва не рассмеялась вслух от нелепости такого предположения. Итан был бы просто в шоке. Наташа ясно увидела ледяное презрение в глазах брата. Она была во власти Тони. Полностью.

— Я подумал, — Тони сегодня играл голосом, как опытный обольститель, — может, нам пора перейти в спальню. — Он взял ее за локоть и сжал так крепко, что она поморщилась.

— Знаешь, эта игра в теннис совсем измотала меня. По-моему, самое время для тебя, Наташа, исполнить соло. Устрой мне маленькое представление, ты ведь понимаешь, к чему я клоню.

Он подошел к комоду и что-то взял с него. Когда Тони повернулся к ней, она увидела, что у него в руке флакон «Дискавери», духов, которые она представляла по контракту с Форейджером; рекламная компания, в которой она участвовала, превратила эти духи в одни из самых популярных в стране, для всех ее лицо было неразрывно связано с этим флаконом, и Тони сейчас протягивал его ей. Господи, что теперь?

— Сегодня ты будешь сама себя обслуживать, — пояснил он с нескрываемым удовольствием. — Но я не жду, что ты разгорячишься без всякой помощи, хотя я знаю, ты можешь. Мне известно, что этот флакон сделал тебя богатой, и, черт возьми, я знаю, это по-настоящему заведет меня. — Тони провел рукой вверх-вниз по длинному стеклянному цилиндру и похлопал по его закругленному колпачку. — Как ты думаешь, почему его сделали такой формы? Он как будто специально для этого предназначен.

От страха Наташа не могла ни пошевелиться, ни произнести хоть слово, она подумала, что ее опять стошнит прямо здесь.

— Я выбрал для тебя самый большой. Ну, детка, давай, воспользуйся им. Представь себе, что это я внутри тебя и ты просишь меня еще продолжать. А я буду просто сидеть и смотреть спектакль.

— Нет, — сдавленно прохрипела Наташа.

— Нет? — Брови Тони изумленно поползли вверх.

— Нет. Не буду.

Недоверчиво покачав головой, он поставил флакон обратно на комод и потянулся к столику у кровати за нераспечатанной пачкой сигарет.

— Дорогая, ты удивляешь меня.

Она сидела совершенно неподвижно, словно загипнотизированная, следя за его руками, когда он снимал целлофан с пачки и комкал его. Ни за что на свете она не согласится на эту мерзость. Но как ей быть, она не может отказаться. В верхнем, слегка выдвинутом ящике ночного столика Наташа заметила что-то черное и блестящее. Пистолет.

«Я могла бы выхватить его, и мои мозги разлетелись бы по всей спальне, — сказала она себе. — Во всяком случае, со всем было бы покончено».

Тони не спеша открыл пачку, легонько постучал ею по ладони, чтобы немного вытолкнуть оттуда несколько сигарет, и взял одну из них в рот; неожиданно он заговорил серьезным тоном:

— Перед тем как начать, я думаю, тебе следует знать, что твой брат заходил поговорить со мной о том небезызвестном телефонном звоночке.

— Бен был здесь? — Наташа вскинула голову, у нее в глазах появился страх.

— Сукин сын имел наглость обвинять меня, требовал объяснений и лез в бутылку. Ублюдок даже набросился на меня с кулаками, представь себе. — Он улыбнулся. — Но я не выдал твой маленький секрет. Я защитил тебя, крошка. Я ведь всегда так делаю, верно?

Тони сделал паузу, словно ожидая от нее подтверждения своим словам, потом взял лежавший рядом с флаконом духов листок белой бумаги и помахал им перед Наташей.

— Я позволил себе написать небольшое послание, в котором изложил то, что произошло тогда в Вестерфилде, и все подробности наших теперешних отношений. Ну, понимаешь, то, как ты соблазнила меня, как продолжаешь приходить сюда, несмотря на мои протесты. Я дал ясно понять, что моя совесть не позволяет мне молчать. — Он выразительно кивнул и положил письмо. — Я всерьез подумываю отправить это письмо определенным людям и посмотреть, что из этого выйдет. Это наживка. — Мгновение он без всякого выражения смотрел на нее, вертя в руке незажженную сигарету, а затем снова отвернулся к комоду. — Где, черт возьми, моя зажигалка?

Наташа представила себе, как Итан читает это письмо; тошнота поднялась к ее горлу, и она испугалась, что потеряет сознание. Что бы она ни сделала, все равно — где уверенность, что Тони будет хранить молчание. И нет способа избавиться от этого.

А что еще может прийти в голову этому подонку в следующий раз? Ее мозг лихорадочно работал, и Наташа почувствовала капельки пота на верхней губе.

— За эту зажигалку я заплатил шестьсот долларов, — ворчал Тони.

Она в ловушке. Ей остается только беспомощно ждать, что он тем или иным способом погубит ее. Она содрогнулась от отчаяния и ярости. Это не может так продолжаться, не может. Не должно. Она застыла, осознав, на что готова.

Не долго думая, Наташа быстро и бесшумно выдвинула ящик ночного столика настолько, чтобы можно было достать пистолет. Вскочив на ноги, она сжала его обеими руками и направила в широкую спину Тони, держа перед собой и для устойчивости расставив пошире ноги.

— Нет, подонок, — прошептала она с ненавистью, — я тебе не позволю!

Она выстрелила, и руки у нее не дрогнули. Один выстрел, второй, третий.

Выстрелы звучали в комнате как взрывы. Пули пронзили тело Тони, и кровь струями хлестала во все стороны. Он начал поворачиваться, но упал на пол, не успев посмотреть на нее, а кровь уже начала образовывать вокруг него темную лужицу.

После звука выстрелов внезапно наступившая тишина была жуткой. Наташа стояла, как парализованная, с удивлением глядя на совершенно неподвижное тело Тони, уставившиеся в потолок глаза и руку, все еще державшую сигарету. Вот так, проще простого. Все произошло очень быстро.

Наташа прошла мимо Тони к комоду, взяла письмо и замерла. На фирменном бланке, принадлежащем Управлению обслуживания Хирна, было напечатано несколько строк.

«Уважаемый квартиросъемщик, в связи с ремонтными работами на бойлере во вторник с десяти до двенадцати часов дня в доме будет отключена горячая вода. Приносим свои извинения за причиненные вам неудобства».

Наташа, сжав кулаки, уставилась на клочок бумаги. Тони просто играл с ней в одну из своих игр. Прищурившись от ненависти, она оглянулась на тело, с трудом сдержавшись, чтобы не пнуть его ногой.

Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы снова прийти в себя, потом, приподняв перед юбки, протерла пистолет, держа его через ткань, положила обратно в ящик и быстро пошла к двери, задержавшись на пороге, чтобы вытереть юбкой ручки с обеих сторон входной двери. Спустившись вниз на служебном лифте, Наташа незамеченной вышла через черный ход на 64-ю улицу.

30

Один день отсутствия по случаю торжества в «Грейси Мэншн», и накапливается гора бумажной работы. Карлин с унынием посмотрела на огромную кипу папок, наваленных на ее рабочем столе, потом взглянула на часы. Два восемнадцать. Успеет ли она разделаться с этой грудой бумаг до начала ежемесячного собрания у капитана Фэллона в четыре часа? Почувствовав себя усталой уже только при мысли о такой работе, она потерла глаза; как всегда, ей хотелось, чтобы кто-нибудь отвлек ее чем-нибудь срочным, чем-нибудь интересным.

Лейтенантам полиции не следовало бы поддаваться таким настроениям. Что-либо интересное в их работе означает лишь одно — новое преступление против ничем не повинных граждан. Но спокойная дневная работа за столом не могла отвлечь ее от мыслей о том, почему упорно молчит ее домашний телефон, почему Бен Дамирофф, будучи центром ее жизни, канул в пустоту, которая становилась все глубже и мучительней. И когда внезапно раздался телефонный звонок, Карлин с удивлением оторвалась от работы.

— Сквайр, — ответила она, задержав дыхание и надеясь, что вопреки всему услышит голос Бена.

— По звуку твоего голоса я готов поверить, что тебе до смерти хочется меня услышать, Кембридж, — раздался в трубке баритон Гарри Флойда.

— Мужчина моей мечты, — ответила Карлин, чувствуя горькое разочарование.

— Что ж, — фыркнул Гарри, — я рад, если это так, потому что другой твой друг больше вообще не позвонит.

— Что? — Карлин в ужасе застыла.

О чем это он? Что он узнал про Бена?

— Ты, любопытная, больше не сможешь пообщаться с Энтони Келлнером из Западного Сентрал-парка, — тон Гарри был скорее удовлетворенным, чем огорченным.

Карлин на секунду задержала дыхание: ей понадобилось время, чтобы уяснить себе, что Гарри говорил не о Бене, а о Тони.

— Пожалуйста, выкладывай все. Что случилось с Тони Келлнером?

— Сегодня утром он был обнаружен в своей квартире без всяких признаков жизни. Это произошло, по всей вероятности, вчера.

Карлин молчала. «Боже правый, — подумала она, — Келлнер мертв».

— Есть предположения, кто это сделал? — наконец спросила она.

— Пока нет. Ты ничем не хочешь поделиться со мной? — настойчиво спросил Гарри. — Ты ведь неплохо знакома с этим парнем.

— Не так уж близко. — Карлин постаралась ответить шутливо. Однако я бы заглянула в материалы, которые ты наверняка уже собрал.

— Хорошо, дорогая, — после небольшой заминки согласился Гарри, — я пришлю тебе все, что у нас есть. Медэксперт закончит работу только поздно вечером, а все остальное в твоем распоряжении. Но не забывай, это дело — мое.

— Я не собираюсь впрягаться в работу, Гарри, а просто хочу немного поучаствовать, чтобы удовлетворить свое любопытство.

— Ты все получишь, детка. — Гарри повесил трубку.

Через несколько минут сержант Конклин принес ей папку распечаток с факса. Карлин взяла папку и развернулась вместе со стулом. Впервые ей не хотелось, чтобы ее видели детективы, сидевшие по другую сторону стеклянной стены ее кабинета. Страх пробегал по ней, словно электрический ток. Она старалась сосредоточиться на деталях отчета криминалистов, но могла вникнуть только в то, что Тони Келлнер убит неизвестным или неизвестными. Ей страшно было даже представить себе, что убийцей мог быть хорошо знакомый ей человек.

«Если я когда-нибудь узнаю, кто звонил, я убью его». Эту угрозу Бен Дамирофф произнес почти двадцать лет назад. Мог ли он выполнить свое обещание?

«Нет, это невозможно», — подумала она, заставляя себя глубоко дышать. У нее мелькнула мысль, что Бена, вероятно, ни вчера, ни сегодня не было в городе. Он должен был позавчера вечером уехать на медицинскую конференцию в Чикаго и вернуться не раньше, чем завтра. Она могла поклясться, что помнила, как он говорил ей это еще до того, как полностью перестал общаться с ней. Карлин повернулась обратно к столу, взяла календарь и быстро перелистала страницы. Вот, три числа обведены красной линией — Бен в Чикаго.

От приступа головокружения она едва не уронила голову на стол, но быстрый взгляд через стекло сказал ей, как много было бы свидетелей ее слабости. Этот случай должен расследоваться, как расследуется любое другое убийство. По правде говоря, она считала, хотя это и не делало ей чести, что если кто и заслуживал смерти, так это Тони Келлнер. Она не могла не чувствовать благодарности к неизвестному, взявшему на себя смелость убить Тони.

Во всяком случае, это не Бен. Ко тут в ней зашевелилось непрошеное сомнение. «А что, если он не поехал в Чикаго, как собирался? Нет, он, конечно же, поехал, — решила она. — Это ведь конференция, а не какая-нибудь встреча за обедом или даже операция». Но беспокойство не проходило, и Карлин никак не могла сосредоточиться.

Не выдержав, она потянулась к телефону. «Господи, ну, пожалуйста, пусть я буду не права, молила она», — набирая знакомый номер.

— Хелен, — сказала она, когда секретарь Бена ответила на второй звонок, — здравствуйте, это Карлин Сквайр. Я знаю, Бена нет в городе, но я хочу оставить ему сообщение.

— Здравствуйте, — приветливо ответила женщина. — Конечно. Но не стоит оставлять сообщение, потому что вы можете поговорить с ним, как только он выйдет из операционной, примерно через час.

— Я думала, он уехал в Чикаго. — Карлин не могла скрыть дрожь в голосе.

— Совещание отложили. Передать ему, чтобы он позвонил вам в какое-то определенное время?

— В любое время, — с трудом выговорила Карлин, совершенно уверенная, что он не станет звонить, какое бы время она ни назначила. Особенно если он оставался в Нью-Йорке и совершил убийство.

Ей казалось, что она сходит с ума. «Я не могу вот так просто сидеть здесь», — решила она и взглянула на свое расписание на следующий день — ничего такого, что не могло бы подождать. Решившись, она снова занялась документами по делу Тони Келлнера и стала лихорадочно выписывать имена и цифры в рабочий блокнот. Бен Дамирофф не мог никого убить, она никогда не поверит этому, ни за что на свете. Но какова бы ни была правда, она до нее доберется.

Все, что она могла предпринять сейчас, это отправиться на четырехчасовое собрание у Эрни Фэллона. Пока ее начальник бубнил о перестановке смен и изменениях в привилегии наследников, разысканных благотворительной полицейской ассоциацией, Карлин беспрестанно поглядывала на часы. Обычно она с интересом посещала эти ежемесячные собрания, но сегодня вечером проблемы полицейского участка отошли далеко на задний план. Наконец в половине восьмого собрание закончилось, и Карлин на такси отправилась в Ист-Сайд. Она хотела было воспользоваться одной из дежурных полицейских машин, но решила, что едет по личному делу. По ее просьбе шофер остановился у большого белого здания на Йорк-авеню в районе восьмидесятых стрит. Карлин попросила швейцара, позвонить Мишель Миллер и, когда на звонок ответили, взяла у него трубку.

— Мисс Миллер, это лейтенант Сквайр из Мидтаун-Норт. Можете ли вы уделить мне несколько минут?

В трубке прозвучало «да» и раздались гудки.

— Номер 14 Б. — Швейцар указал на лифт слева.

Мишель Миллер жила в просторной двухкомнатной квартире, из больших окон которой открывался великолепный вид на Ист-ривер.

Высокая стройная женщина лет тридцати пяти провела Карлин в квартиру.

— Все нормально, — глухим голосом, прикрывая рот платком, ответила Мишель Миллер на извинения Карлин за визит без предупреждения.

— Постараюсь быть краткой. Я знаю, что вас вызывали для опознания тела мистера Келлнера. По-видимому, вы были его хорошим другом.

— Тони Келлнер был моим женихом, лейтенант. — Молодая женщина подняла на Карлин покрасневшие глаза. — Сегодня самый плохой день в моей жизни.

— Я не знала, что между вами такие серьезные отношения. Когда вы собирались пожениться? — прозаически спросила Карлин, скрывая удивление, потому что Тони никогда не упоминал о подружке, а тем более о невесте.

— Мы как раз собирались на днях назначить дату.

Карлин украдкой взглянула на левую руку женщины, но на ее безымянном пальце кольца не было.

— У вас прекрасная квартира, — отметила Карлин, подходя к окну. — Это башня в Ла-Гуардиа? — Она показала на Куинс, район, видневшийся по другую сторону водного пространства.

— Да, это она, — подтвердила хозяйка. — Тони всегда говорил, что выбрал квартиру из-за этого захватывающего вида.

— Я думала, Тони жил в Западном Сентрал-парке, — вопрошающе взглянула на нее Карлин.

— Да, да, конечно, — быстро согласилась Миллер.

«Слишком уж быстро», — подумала Карлин.

— На самом деле его квартира была одновременно и офисом, и он намеревался переехать сюда ко мне сразу же после того, как мы поженимся.

— А чем вы занимаетесь? — полюбопытствовала Карлин.

— Ну, вообще-то я модель, а сейчас подумываю о том, чтобы заняться недвижимостью. Все лето днем по средам я ходила на занятия.

Карлин снова взглянула в окно. «Это значит, — заключила она, перефразируя ответ женщины, — что Тони полный и единовластный хозяин этой квартиры, а у тебя нет никаких средств к существованию; кольца нет, и, держу пари, свадьбы никогда не намечалось; возможно, он даже собирался бросить тебя; это может быть мотивом убийства, но ты не хочешь, чтобы я об этом узнала».

— Что он был за человек? — с обезоруживающей откровенностью спросила Карлин, возвращаясь обратно к дивану. — Можно? — попросила она разрешения, прежде чем сесть.

— Конечно. — Миллер уселась напротив в обитое белой парчой кресло. — Тони был, ну… самой творческой личностью из всех, кого я знаю. Взять хоть его службу знакомств. По-моему, не меньше десяти процентов жителей города были его клиентами, клянусь. — От вдохновения Мишель Миллер заморгала. — Он был само совершенство. И доброта. О женщинах, которые к нему обращались, он говорил так, словно они были его детьми.

Время от времени всхлипывая, Миллер продолжала ворковать, пока Карлин не собралась уходить. Поразительно, подумала она по дороге к выходу, человек, о котором говорила Мишель Миллер, имел почти так же много общего с тем Тони Келлнером, которого она знала, как крошка Билли с папой римским.

— Благодарю вас, мисс Миллер. Позвольте оставить вам мою визитную карточку на случай, если вы вспомните еще что-нибудь, что может помочь следствию.

Миллер протянула руку за карточкой, но, прежде чем взять ее, на несколько секунд задержала руку Карлин.

— Есть кое-кто еще, с кем я вам советую поговорить. Роберт Эймс, деловой партнер Тони. Уверена, у него есть что рассказать. — В глазах Миллер промелькнуло что-то, не поддающееся определению.

«Ладно, — отметила Карлин, — схвачено».

— Они были хорошими друзьями?

— Ну, скажем, Тони был хорошим другом Бобби, очень хорошим, — Миллер открыла для Карлин дверь и придерживала ее.

— Вы разжигаете мое любопытство, — сказала Карлин, прислонившись к двери вместо того, чтобы выйти.

— Я не могу сказать больше, лейтенант, но, я думаю, поговорить с ним не помешает. Я бы сказала, что Бобби обязан Тони всем. В последние несколько месяцев Бобби, похоже, приобрел определенное положение, Тони несколько раз упоминал это.

— Хорошо, — Карлин вышла в длинный, застеленный ковром коридор, — если захотите связаться со мной, у вас есть мой номер телефона.

Карлин неторопливо направилась к лифту, но, как только Миллер закрыла дверь, быстро вытащила из сумочки записную книжку. Роберт Эймс, живет на 3-й авеню в районе тридцатых стрит. Отлично, Мишель. Завтра утром мистер Эймс будет моей первой целью.

На следующее утро ровно в восемь тридцать Роберт Эймс здоровался с Карлин у себя в квартире. В модных очках и синем костюме в полоску, хорошо подогнанном по его плотной коренастой фигуре, Эймс выглядел как каждый второй или третий на соседних улицах. 3-я авеню в районе 30 — 31-й улиц была пристанищем для людей свободных профессий — одиноких, обеспеченных и искавших встреч друг с другом.

— Наша служба предназначена для женщин определенного социального положения, поэтому мужчин, с которыми они знакомятся, мы выбираем только после всестороннего изучения, — по-профессорски ответил Эймс на первый вопрос Карлин.

— Это изучение касается их привычек и особенностей характера или главным образом сосредоточено на их финансовом положении? — Карлин сохранила деловой тон.

— На самом деле, — с угодливостью торговца ответил Эймс, — для клиентов, таких, как наши, имеет значение и то и другое.

Карлин внимательно слушала. Она легко могла представить себе, как этот мужчина и Тони Келлнер, которого она хорошо знала, тешили одиноких женщин надеждой, а тем временем забирали у них все, что могли. Карлин спросила Эймса: насколько они были близки с Тони? Эймс сделался задумчиво-грустным.

— Он был идеальным деловым партнером и к тому же самым преданным другом, снисходительным к провинностям.

— Да, и к каким же именно провинностям? — Карлин сделала вид, что не понимает его.

— Я хотел сказать, — Эймс укоризненно посмотрел на нее, — что он был великодушен и не злился по пустякам.

— Мистер Эймс, — решила идти напролом Карлин, — нам может пригодиться любая информация. Не припомните ли кого-нибудь, кто желал бы ему зла? Например, клиентка, оставшаяся недовольной?

Эймс поднял руки, выражая свою беспомощность. О, если бы только я мог быть полезным, казалось, говорили они, а на лице отражалась высшая степень сострадания.

Похоже, Эймс не собирался помогать полиции. Главное для него было сохранить маску респектабельного человека, который не мог быть замешан в деле об убийстве. Тем не менее Карлин снова приступила к дотошным расспросам.

— Может быть, вы вспомните и расскажете мне что-нибудь еще, вообще хоть что-нибудь?

Когда Эймс поднял руку, чтобы стереть с лица невидимый пот, Карлин обратила внимание на густые темные волосы, покрывавшие его запястья и суставы пальцев, и неожиданно он показался ей больше похожим на готовящегося к прыжку зверя, чем на вежливого молодого бизнесмена, каким он пытался себя представить.

— Есть один человек, с которым вы, вероятно, захотели бы поговорить. — Эймс осмотрительно подбирал слова. — У Тони была подружка, женщина по имени Мишель Миллер. Пару месяцев назад он порвал с ней, но она все еще живет в принадлежащей ему квартире в одном из жилых кварталов города. Возможно, вы хотите… — Телефонный звонок прервал его. — А брат, — с энтузиазмом воскликнул он, услышав голос звонившего. — У меня здесь гость, в общем, из полиции, по поводу убийства Тони.

Карлин наблюдала за ним, когда он внимательно слушал человека на другом конце линии.

— Нет, только не сегодня. Слишком многое нужно привести в порядок. Постараюсь заскочить в воскресенье. Мы побьем их, понимаешь, обязательно побьем, — со смехом пообещал он. — Позвоню тебе позже. Пока. Простите, — обратился он к Карлин, кладя трубку. — Мой брат тренер по теннису в клубе в Нью-Рочелле, и в этот уик-энд мы собрались устроить парные соревнования, но смерть Тони и все… — Он как будто вдруг вспомнил, что разговаривает с лейтенантом полиции. — Простите, не обращайте внимания. Во всяком случае, за исключением Мишель я не знаю никого, с кем вам стоило бы поговорить. Тони был моим самым лучшим другом, я надеюсь, вы найдете того, кто это сделал, и отправите его на электрический стул.

— В штате Нью-Йорк нет смертной казни, мистер Эймс, — без всякой иронии заметила Карлин. — Спасибо вам за помощь.

Оставив ему свою визитную карточку, Карлин вышла из дома и медленно пошла по 3-й авеню. Итак, по словам Эймса, Тони Келлнер был святым и идеальным партнером, а Мишель Миллер собиралась шантажировать его. Ей с трудом верилось, что Тони, как партнер, хоть что-то из себя представлял. Вторая гипотеза точно соответствовала ее собственным предположениям. Собирался ли Тони на самом деле выгнать Мишель Миллер на улицу, как полагал Эймс? Была ли она до такой степени озлоблена, чтобы стрелять в него? К тому времени, как она дошла до Гранд-Сентрал, Карлин составила в голове некий план.

В три пятнадцать Карлин уже входила в «Бич и Теннис клаб», откуда открывался вид на Лонг-Айленд, а буквально через пять минут брала урок игры в теннис у Стюарта Эймса. «Я должна подготовиться к следующей субботе», — объяснила она по телефону, представившись, но не упомянув о своей профессии. Стюарт был выше и более крепкого телосложения, чем брат, но его руки и ноги так же курчавились густыми волосами. После двадцати пяти минут приема мяча с лету («Стать боком, ракетку назад») Карлин не пришлось притворяться уставшей, чтобы попросить несколько минут передышки. Последний раз — а если говорить честно, то и первый — она брала ракетку во время уик-энда в загородном доме родителей Нэнси Эриксон, когда училась на втором курсе.

Чай со льдом был превосходен. Начав необязательную болтовню со Стюартом, Карлин между прочим отметила, что он очень похож на Роберта Эймса.

— Это мой старший брат. Откуда вы его знаете? — воскликнул Стюарт.

— Откровенно говоря, я думала воспользоваться его службой знакомств, но в конце концов струсила. — Карлин прикинулась робкой женщиной. — Я видела вашего брата пару раз, но чаще имела дело с человеком по имени Энтони Келлнер.

— Странно, что вы заговорили о нем. — Стюарт, скривившись, посмотрел на нее. — Тони Келлнера только что убили.

— Убили! — Карлин казалась совершенно обескураженной. — Какой удар для вашего брата, ведь они, наверное, были очень близки.

— Довольно близки, — сдержанно подтвердил Стюарт.

— Энтони Келлнер, один из самых обходительных мужчин из всех, с которыми мне довелось встречаться. — Карлин доверительно наклонилась к собеседнику. — По правде, — промурлыкала она, — я надеялась, что он сам вызовет меня. Такой понимающий и открытый.

— Да. — Стюарт Эймс предпочел оставить свои соображения при себе.

— Интересно, а чем конкретно занимался ваш брат? — Карлин постаралась придать своему голосу сварливый оттенок. — Мне всегда казалось, что мистер Келлнер предпочитает действовать сам, без сотрудников. Видно, ваш брат вошел в дело позже.

— Вы мало что знаете, — раздраженно ответил Стюарт. — Тони Келлнер был настоящий сукин сын. Что до меня, то я считаю, он водил за нос моего брата, сам жил, как король, а Бобби держал в черном теле, хотя тот пахал на него как проклятый. Ни один человек не заслуживает такой участи, как Тони, но, честно говоря, ни я, ни мой брат не собираемся проливать слезы над его телом.

По дороге назад в Манхэттен Карлин мысленно проигрывала разговор. Итак, Роберт Эймс не собирался оплакивать смерть своего горячо любимого делового партнера. А Мишель Миллер прекрасно отдавала себе отчет, что ее американский возлюбленный выкинет ее из роскошной квартиры. Мог ли каждый из них желать смерти этого человека? Несомненно. Карлин старалась убедить себя, что ей удалось разыскать двух подозреваемых.

Тем не менее она снова и снова слышала голос Бена.

«Если я когда-нибудь узнаю, кто звонил, я убью его».

31

Джей. Т. Сквайр, пьяно хлопнув по бутылке бурбона, схватил ее за горлышко и налил себе еще порцию. Янтарная жидкость стекла по стенкам стакана на клеенку, он выругался из-за бесполезной потери и, ставя бутылку обратно на стол, заметил, что она почти пуста. Что, черт побери, ему делать, чтобы раздобыть сегодня еще выпивки?

— Чтоб тебе сгнить в преисподней, Лилиан! — завопил он в пустой комнате. — Ты мерзкая, тупая сука. Отправляйся прямо в преисподнюю.

Он двумя руками поднес стакан ко рту, стараясь не пролить ни капли. Собственно, кто она есть? Глупая женщина, просто надоедливая толстая старуха, а он сделал для нее все — дал ей хороший дом ребенка и был мужем, который оставался с ней и в радости, и в горе. Много лет назад ей повезло, когда она подцепила его: ему следовало жениться на более классной малышке и уж, конечно, на красавице. Бог не даст соврать, много раз у него была возможность уйти, но он остался с ней и изо дня в день возвращался в эту конуру, чтобы терпеть ее надоедливую болтовню.

— И вот вам благодарность! — гневно воскликнул он. — Его, калеку, прикованного к проклятой инвалидной коляске, она оставляет, бросает на весь уикэнд — на две ночи, не меньше, чтобы навестить свою легкомысленную подружку, до которой больше трех часов езды. Сразу после поездки в Нью-Йорк к Карлин она отправляется в еще одно маленькое увеселительное путешествие. Что же теперь будет? Господи, кто же позаботится о нем, кто умоет его и приготовит поесть, кто поможет, когда ему понадобится помочиться? Оставив в холодильнике на обед кусок мяса, она совершенно спокойно уплывает за дверь, как будто ей разрешили.

«Не волнуйся, Джей. Т., — сказала она не больше двух часов назад, укладывая дорожную сумку, — я договорилась с патронажной медицинской службой, кто-нибудь останется у тебя на ночь, а кроме того, ты ведь не полностью парализован, только ноги. Многие и с более тяжелыми недугами, чем у тебя, прекрасно справляются сами».

— Она дает мне шанс, — пробормотал он, проглотил последние капли из стакана и снова наполнил его. Не позвонить ли ему в винный магазин, чтобы прислали еще бурбона? Да, но есть ли в доме деньги? Он не представлял себе, как Лилиан справлялась с этими дурацкими проблемами, но мысль, что он мог сидеть здесь и умирать от голода, ее, очевидно, не волновала.

О нем должны позаботиться посторонние. Как вам это нравится! Она вбила себе в голову, что хочет уехать — раз, и уехала. Когда она умотала в Нью-Йорк, было совсем скверно, ему пришлось мириться с тем, что помогали соседи, но она не захотела еще раз обращаться к соседям. Патронажная сестра… То есть она сможет оставлять его, когда захочет. Он покачал головой. Вот так просто она бросает своего мужа.

— В болезни и здравии! — воскликнул Джей. Т. — Ты, сука, дала обет, ты поклялась. Помнишь? — Он стукнул стаканом по столу.

Лилиан как будто подменили после возвращения из Нью-Йорка. Она начала возражать ему, заявлять, что ей, видите ли, не нравится, как он с ней разговаривает. Несколько раз, когда он просил ее о чем-нибудь, она отказывала ему, замечая, что для него же лучше сделать это самому. А вчера она даже заявила, что не видит причин, почему бы ему не помочь ей по дому, например, постелить постель или иногда помыть посуду. При этом он действительно взбесился и запустил пепельницей в стену, тогда она пришла в себя и бросилась извиняться.

А в довершение всего сегодня утром она сообщила ему, что стала членом клуба игроков в бридж для новичков и они собираются по вечерам каждый вторник и четверг. Что, черт побери, творится? И это развлечение на уик-энд! Даже не спросила разрешения, а просто, черт побери, доложила, что уезжает.

Конечно, он знал, кто всему виной — Карлин. Он позволил своей жене прокатиться в Нью-Йорк — и вот результат. Должно быть, Карлин два дня промывала ей мозги, пока та не согласилась. Он так и видел их обеих, как они обнимаются и строят свои козни.

Джей. Т. прищурился. Черт побери, ведь это из-за Карлин он оказался в этой проклятой коляске, из-за нее и Бена Дамироффа. Если бы Карлин и Бен не болтались постоянно вместе — несомненно, потеряв всякое соображение, — они с Кит не поверили бы, что их дети попали в аварию, кто бы им ни позвонил. Если бы сообщение касалось одного Бена или даже Карлин, он повел бы себя более спокойно и не понесся бы как сумасшедший. Но сообщили, что пострадали оба, и Кит ударилась в страшную панику… Все это полностью выбило его из колеи.

И взгляните на него теперь. Джей. Т. с отвращением ударил кулаком по своим бесчувственным ногам, тощим и бесполезным. Кто-то хотел подшутить над его дочерью и Беном, а расплачивается за это он. Никому это даже в голову не приходит! И, Бог свидетель, его дочь даже не извинилась. А Бен Дамирофф — знаменитый доктор. Джей. Т. стало тошно.

От этой семейки одни только неприятности, и так было всегда. Если бы Леонард удовлетворял свою жену, Кит не соблазнила бы Джей. Т. в тот вечер в магазине и не втянула бы в связь. Эта Кит была просто еще одной тупой сукой, занятой только собой и своими желаниями. А девчонка из этой семьи, эта Наташа, уехала и стала богатой моделью. Лилиан все уши прожужжала ему рассказами о ней, услышанными от Карлин. Конечно, и Бен неплохо живет теперь, когда стал врачом, но хуже всего, что Карлин снова вернулась к этому ублюдку. Джей. Т. потер воспаленные глаза. Его тошнит от этих Дамироффов, тошнит от того, что они добиваются всего, чего хотят, включая и его собственную дочь.

В комнате стояла тишина, нарушаемая только шумом случайно проезжающего автомобиля. Измученный своими мыслями, Джей. Т. закрыл глаза, опустил голову и долго сидел так, размышляя, когда же здоровые заплатят за его увечье. Наконец в его мозгу стала складываться идея. Он поднял голову и открыл глаза, мысли снова стали четкими и ясными. Конечно, раньше или позже его ложь откроется, но тем временем он все-таки заставит Бена Дамироффа побегать за свои денежки, и Джей. Т. улыбнулся.

Въехав на своей коляске в спальню, он остановился перед небольшим письменным столом, за которым Лилиан обычно заполняла счета, и стал рывком выдвигать ящики, пока не нашел бумагу и ручку. Еще несколько мгновений он просто прикидывал в уме первую фразу и затем с широкой улыбкой принялся писать.

Бен влетел в квартиру, захлопнув за собой дверь, швырнул куртку на стул у обеденного стола, бросил рядом кейс и поспешно схватил газету, которую вместе с другой почтой оставила на столе уборщица. Он быстро и целенаправленно просмотрел второй раздел, пробежав глазами по колонкам.

Несколько минут назад он возвращался на метро с окраины города после благотворительного приема в пользу больницы, скучного вечера с невкусной едой и длинными речами, единственно желая поскорее попасть домой и дозвониться Карлин. Бен знал, что она звонила ему в больницу; должно быть, она очень удивлена, почему он не отзывается. Вначале он был обескуражен ее отношением к известию о Тони, потом, после стычки с Келлнером, он почти поверил в его слова о том, что Карлин получала от него деньги. Но ему и в голову не приходило порвать с Карлин, просто он должен был во всем разобраться.

Бен пытался связаться с ней раньше, звонил в полицейский участок, но она была на задании, и он не стал оставлять сообщение. День в больнице складывался хлопотно, его постоянно дергали, а разговор был слишком важен. Сегодня вечером он будет звонить ей до упора, пока не застанет дома.

Женщина, сидевшая рядом с ним в метро, читала газету, и Бен, случайно заглянув в нее, заметил небольшое сообщение, что в своей квартире в Западном Сентрал-парке был застрелен мужчина. И вдруг ему в глаза бросилось имя «Энтони Келлнер», но в этот момент хозяйка газеты резко перевернула страницу. К счастью, на следующей остановке Бену нужно было выходить, и от станции метро он бегом побежал домой, чтобы прочитать заметку в собственном экземпляре «Таймса».

Опустившись в кресло, он наконец нашел ее на девятой странице и прочел. Итак, это правда: Тони Келлнер убит. Несколько минут Бен сидел неподвижно, потом встал и пошел в спальню, на ходу медленно развязывая галстук. Меняя костюм на джинсы и футболку, он подумал, что у Тони Келлнера, возможно, были и другие враги, и, быть может, даже не так уж мало. Но несомненно, у Карлин была причина убить его. Если то, что сказал Тони, правда, он имел над ней большую власть.

Бен призадумался. Вероятно, что-то в их соглашении пошло не так, и Карлин ужасно разозлилась, разозлилась настолько, что не совладала с собой. Или, быть может, Тони собирался разоблачить ее в отделении полиции так же цинично, как он сделал это перед Беном. Для Карлин ее карьера — все, и Бен мог представить себе, что она решится на крайние средства. Чтобы помешать ему, она могла бы даже пойти на убийство, чтобы заставить Тони молчать.

Покачав головой, Бен снова вернулся в столовую. Да нет, как он может думать такое про Карлин. Что он — не знает ее? Но вдруг и вправду не знает, подумал он с тревогой.

И тут же в его голове бешено закрутилась другая мысль. Возможно, равнодушие Карлин к известию о звонке Тони было притворством, маской? Может быть, она таким образом прикрыла настоящую ярость.

Он мысленно вернулся к ее отношениям с отцом, тем нарядным, красивым парнем, каким был когда-то Джей. Т. Карлин молилась на него, отказываясь видеть его пустоту и равнодушие к семье. «Нет, — решил Бен, — она не могла так спокойно отнестись к злодейскому поступку Тони. Я ошибся тогда».

Но тут его осенило, и он замер на месте. Может быть, Карлин уже знала, что звонил Тони, еще до того, как Бен сказал ей об этом. Может быть, она лишь делала вид, что дружит с Тони, а сама вынашивала план отмщения. Возможно даже, она знала об этом многие годы, ожидая благоприятного момента, чтобы действовать наверняка. Карлин — офицер полиции и точно знает, как, когда и где это выполнить. Он представил себе выражение решимости у нее на лице, когда она задумывала что-то сделать, но на этот раз он представил ее с пистолетом в руке.

Бен стоял, понимая, что должен что-то предпринять, но почему-то не мог пошевелиться. Он решил сегодня вечером поговорить с Карлин, все уладить и снова быть вместе с ней. Но это было до того — до того, как он узнал об убийстве Тони Келлнера.

Что он скажет ей теперь?

32

— Видишь, Карлин, я же говорила, что пробежка взбодрит тебя. — Наташа слегка вырвалась вперед, ускоряя и без того быстрый темп, и прищурилась от солнечного света, отраженного гладкой водной поверхностью бассейна в Сентрал-парке. — Разве это не самый прекрасный день в твоей жизни? — Она улыбнулась Карлин и побежала еще быстрее.

— Эй, Таш, притормози. Вчера я играла в теннис в первый раз за десять лет, и мои ноги могут отказать в любой момент.

— Я думала, — заметила Наташа, немного сбавив скорость, — что женщины-полицейские должны быть образцом физической подготовки.

— Все верно, — рассмеялась Карлин, — я и чувствую себя как образец — образец, который нанесли на предметное стекло и положили под микроскоп. — Она окинула взглядом Наташу, выглядевшую бесподобно в идеально сидящих шортах и футболке, таких белых, что они казались новыми; сегодня подруга была какой-то другой, не такой напряженной, как в последнее время. — А ты прямо сияешь! С чего бы это? — спросила Карлин. — Или тысяча долларов, отданная за экипировку для бега, уже делает твой день веселее?

— Почему бы мне не быть счастливой? — ответила Наташа вопросом на вопрос. — У меня есть муж, брат и лучшая подруга, которых я люблю, карьера, к которой я стремилась всю жизнь… Господи, на что же мне жаловаться!

— Наверное, так оно и есть, — кивнула Карлин, — хотя, должна заметить, все это не новость уже долгие годы. А ты не беременна? — пришла ей в голову мысль.

— О Боже, нет. — Вопрос встревожил Наташу. — А что, ты считаешь, это означало бы конец карьеры?

— Не обязательно. Получить пулю в собственной квартире — вот что такое конец карьеры. Прости, Таш, — одернула себя Карлин. — Я вовсе не собираюсь издеваться над твоей школьной любовью.

— «Тони Келлнер» и «любовь» — эти слова выглядят рядом просто абсурдно. Он был ужасным в школе, а потом стал еще хуже.

— Ты права, — соглашаясь, кивнула Карлин, — и даже больше, чем думаешь. За Тони Келлнером следила полиция перед его смертью. Раньше я не могла рассказать тебе, но сейчас это уже не секрет.

— В Нью-Йорке чуть ли не каждый день слышишь, что какого-нибудь парня убили из-за пары кроссовок, — мрачно улыбнулась Наташа. — Я не удивлюсь, если кто-то пристукнул Тони из-за его костюмов от Армани.

Карлин с удивлением взглянула на Наташу. О причастности к службе знакомств и стоящим за ней уголовным делам газеты писали в день убийства, но никто ничего не говорил о том, как Тони одевался.

— Ну и ну, Таш, откуда ты знаешь об умопомрачительном гардеробе Тони? Естественно, он одевался не так, как в вестерфилдской школе.

— А, — спокойно ответила Наташа, — Тони позвонил мне сразу после того, как ты столкнулась с ним, и пригласил меня выпить у Карлайл. Меня разобрало любопытство, и я пошла. — Она с отвращением покачала головой. — Не успев допить свой стакан белого вина, он пригласил меня на обед на следующий день, представляешь! — Наташа рассмеялась, как будто это была глупейшая в мире идея.

— Ты должна была сказать мне об этом, — нахмурилась Карлин. — Я бы нашла способ вынудить его оставить тебя в покое.

— Выбрось это из головы, видимо, кто-то еще позаботился об этом. Тони Келлнер никогда больше не будет никому надоедать.

— Ты уже готовишься к экзамену? — Филадельфийский акцент Марти Брауна с подвыванием на высоких нотах выдал его прежде, чем Гарри успел повернуться на стуле.

— Человеку нельзя даже съесть кусок пиццы без того, чтобы его не травили. — Казалось, Гарри шутил с приятелем, но на самом деле одного только вида высокого белокурого сержанта Марти Брауна было достаточно, чтобы испортить ему ленч, и он быстро закрыл лежавшую на коленях книгу.

— Продолжай, Флойд, — прогнусавил Браун, подвигая стул и ставя на пластиковую крышку стола поднос с тремя кусками пиццы с перцем, — я тебе нужен, чтобы оттачивать остроумие.

Гарри издал глубокий вздох.

— Мне моего остроумия достаточно, во всяком случае, тебе до меня далеко.

Браун рассмеялся, словно замечания Гарри его нисколько не задели, но Гарри знал, что это не так. Уже больше двадцати лет Марти Браун шел по пятам за Гарри Флойдом на всех государственных экзаменах и во всех назначениях на полицейские должности. Если на экзамене на сержанта Гарри был третьим, то Марти — четвертым; на экзамене на лейтенанта у Флойда был второй номер, у Брауна третий; каждое повышение в должности Марти Браун получал через полгода-год после Гарри Флойда, но только до той поры, пока не пришло время получить лейтенанта. Так как Гарри успел схватить должность в Двадцатом полицейском участке, а других мест бригадных командиров не оставалось, Браун не мог продвинуться. Третий номер Брауна означал, что он не получит следующую должность в течение многих лет, если вообще когда-нибудь получит. Ситуация не многим отличалась от той, что существовала между ним самим и Карлин. Марти Браун лучше других понимал, как обижался Гарри всякий раз, когда Карлин вырывалась вперед, и никогда не отказывался от возможности потрепать ему нервы.

— Экзамен на капитана через три месяца, и ты готовишься еще раз быть побитым гарвардским мозговым трестом?

— Не твоего ума дело, Марти, иначе ты мог бы состязаться наравне с нами. — Гарри с иронической ухмылкой бросил взгляд на сержантские полоски Брауна.

— Похоже, ты действительно огорчен. — Марти нагло уставился на него.

Он не собирался доставлять Гарри удовольствие своим хмурым видом и удвоил натиск.

— Я слышал, твоя старая подружка Сквайр идет в гору.

— Она умная девушка, — без заминки признал Гарри.

— Даже больше того. Я слышал, вы с ней единственные претенденты на место в Оперативной группе по борьбе с преступностью при президенте, и ты понимаешь, старик, что выберут Сквайр. Гарвард, и все такое…

У Гарри возникло ощущение, что ему саданули кулаком в живот.

— Ты не соображаешь, что болтаешь. — Он постарался скрыть свои чувства.

Участие в Оперативной группе было, так сказать, мечтой всей жизни, оно давало возможность работать целый год рядом с профессионалами высокого класса, и итогом было представление отчета в Конгресс. Гарри даже не знал, что рассматривалась его кандидатура, и уж совсем не мог предполагать, что конкурентами стали опять он и Карлин.

— Эй, я просто говорю то, что слышал. — Марти откусил большой кусок пиццы и сосредоточенно заработал челюстями. — Знаешь, Гарри, после этого случая с телефонистом-убийцей… Ну, короче, она всеобщая любимица. — Сержант с удовольствием отметил, что на лице Гарри промелькнул гнев, который тот тщательно старался сдержать, и продолжил свое поддразнивание. — И кроме всего прочего, она девушка. Представляешь, женщина на таком месте. Чтобы прийти к этому, нужно годами иметь крупного политического покровителя. — Марти самодовольно улыбнулся Гарри. — Говорю тебе, Гарри, еще до того, как твой сын закончит среднюю школу, готовься увидеть Карлин Сквайр во главе ежегодного парада на день Святого Патрика. — При этих словах он проглотил последний кусок пиццы, смял свою бумажную тарелку, встал и бросил ее в большую проволочную корзину для мусора в нескольких шагах от себя. — Ну вот, Гарри, что касается меня, то спасибо за совместный ленч.

Наблюдая, как Марти легкой походкой направляется к выходу, Гарри почти чувствовал, что по лицу коллеги расползается победная улыбка. Боже, до чего противное пресмыкающееся этот Браун, неудивительно, что Гарри всегда побеждал его.

Но каким тупым ни был Марти Браун, на этот раз он, похоже, абсолютно прав. Несомненно, Карлин получит эту должность, именно она взлетит к этому высокому положению на государственном уровне, а он останется в грязи. Да, начальство просто обожало Карлин Сквайр, сколько раз он слышал от Фэллона высказывания по поводу ее исключительных качеств, а ведь он в полиции гораздо дольше и работал гораздо упорнее, чтобы добиться того, что имел. Господи, у него жена и двое детей, которых он должен содержать, а у нее богатый друг — доктор, готовый оплатить любой ее вонючий счет. Сейчас Гарри-младший посылает в колледж заявления о приеме, имея минимум для учебы. А сколько теперь нужно на четыре года? Тысяч сто? Или больше? «Что из того, что мои дети ходят в дешевую школу? — подумал он про себя. — Бруклинский колледж был вполне хорош для меня, так же сойдет и для них».

Карлин же не пожелала довольствоваться местным институтом; нет, ее ждал Гарвард. Конечно, она не раз говорила, что из бедной семьи, но где вы слыхали, чтобы бедность привела прямиком в один из старейших университетов Новой Англии, а не в подземку на 17-й авеню. Интересно, каким на самом деле было ее детство? По-видимому, ее родители накопили достаточно, чтобы обеспечить ей учебу.

Он досадливо нахмурился. А что, если она насочиняла и в других случаях? Что если Мэрилин раскусила ее в первый же день, а ему понадобилось столько времени, чтобы дойти до сути? Он подумал о реакции жены, когда он расскажет ей о следующем триумфе Карлин, если он состоится. «Всему, что она знает, научил ее ты, и теперь она будет смеяться всю дорогу по пути к Овальному кабинету», — скажет Мэрилин.

Много лет Карлин, единственная, шла впереди него, и если он сейчас ничего не предпримет, всю оставшуюся жизнь перед ним будет маячить ее зад. «О, Боже, как долго Мэрилин предрекала мне нечто подобное? — удрученно подумал он и внезапно где-то внутри почувствовал, как она оказалась права. — Я похож на двухлетнего кретина, а Мэрилин — умница, — решил он, покраснев от унижения. — Все эти годы Карлин вела со мной скрытую игру. О, Гарри, ты мой друг, мой учитель. Пустая болтовня. Везде при каждом удобном случае она готова обойти меня. Что ж, хоть раз Марти Браун оказался полезен».

Воспоминания о самодовольном личике, предвкушающем будущее унижение Гарри, было достаточно, чтобы подтолкнуть его к действию — действию, которое следовало предпринять много лет назад. Нет, прищурился Гарри, как раз в точку, прежде у него не было такого удобного повода, а сейчас он здесь, прямо перед ним, и только ждет, чтобы им воспользовались.

— Не знаю, как и начать, — прислонившись к стене в кабинете капитана Фэллона, Гарри склонил голову, словно обдумывая последствия своих слов, — но, полагаю, нет другого пути, как только выложить все.

Фэллон с любопытством взглянул на него.

— По-моему, у Карлин Сквайр была причина для убийства Тони Келлнера. — Гарри, чуть ли не сокрушаясь, произнес эти слова.

Фэллон вопросительно поднял голову.

— Келлнер — это парень из службы знакомств, которым вы занимались, верно?

Гарри кивнул в подтверждение.

— Но в этом расследовании есть кое-какие особенности, о которых вы, вероятно, не знаете. — Он сделал паузу и словно нехотя продолжил: — Например, Карлин была посвящена во все детали операции. — Гарри немного подождал, радуясь, что завладел вниманием Фэллона. — Но не это главное. Несколько дней назад я узнал, что Тони Келлнер виноват в том, что отец Карлин на всю жизнь сделался инвалидом.

— Вот как! — Лицо Фэллона выражало крайнее недоумение.

Гарри не спеша стал выкладывать все, что рассказала ему Карлин о той давнишней автомобильной аварии в Вестерфилде.

— Мне очень жаль, капитан, — с неподдельным отчаянием произнес Гарри, — пятнадцать лет мы дружим с Карлин, но даже лучший друг не может быть защитником при таком раскладе.

— Разве Карлин не была на дежурстве в тот день, когда убили Келлнера? — после небольшого раздумья спросил Фэллон. — Уверен, у нее есть алиби.

— Честно говоря, — ответил спокойно Гарри, — я в этом не уверен. В день убийства Келлнера в «Грейси Мэншн» было торжество, а после церемонии Карлин взяла отпуск на остаток дня и ушла. — Гарри печально покачал головой.

Фэллон долго пристально всматривался в Гарри, но видел только печаль старого друга, столкнувшегося с самой худшей правдой о своем товарище; в конце концов он откашлялся и протянул Гарри руку.

— Тебе было нелегко, Гарри. Благодарю.

Гарри вышел из кабинета и быстрыми шагами двинулся к выходу, вспоминая день убийства Тони Келлнера. Весь день до последней минуты он провел с Карлин. Он понимал, что, будь его воля, он даже признал бы, что они отлично провели время, веселясь за пивом и бургерами в том баре.

«Забудь об этом, Флойд, — приказал он себе, направляясь к автомобилю. — Что сделано, то сделано. Выкинь из головы». Отпирая переднюю дверцу «шевроле», он почувствовал, что на мгновение ему стало плохо от стыда, но он тут же противопоставил этому накопленную за пятнадцать лет горечь.

— Посмотрим, чем теперь поможет тебе твое гарвардское образование, — произнес он вслух в пустом салоне автомобиля.

Подойдя к телефону в кухне, Карлин очень удивилась, услышав в трубке голос Эрни Фэллона. Было уже восемь часов вечера, поздновато для него, хотя, подумала она про себя, он почти никогда и не звонил ей домой.

— Что случилось, капитан? Что-то плохое?

— Проклятье, Сквайр! — прогремел Фэллон. — Ты скрытничаешь, добропорядочному гражданину не подобает утаивать информацию от полиции, а для копа это и вовсе не простительно.

— О чем вы, капитан? — не могла взять в толк Карлин.

— Я говорю об убийстве Энтони Келлнера. — Голос Фэллона стал официально-холодным.

Карлин задержала дыхание.

— Когда именно ты собиралась рассказать мне о своих отношениях с мистером Келлнером? До меня доходили слухи о вашем давнем знакомстве, но ты не сочла нужным даже упомянуть, как далеко зашли ваши отношения, или настолько далеко, что у тебя был отличный повод убить этого парня.

Карлин онемела от испуга. Она и не предполагала, что кто-то знал о роли Тони Келлнера в несчастном случае с Кит и Джей. Т. Итак, Фэллон наводил справки.

— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, капитан. — Она тянула время, пытаясь решить, насколько он посвящен в эту давнюю историю.

Конечно, она должна была сообщить в департамент о месте Тони Келлнера в ее жизни в тот момент, когда он внезапно погиб, но это означало бросить Бена на съедение волкам. Даже она боялась, что Бен причастен к убийству Тони. Но откуда Фэллон мог узнать, что произошло в Вестерфилде много лет тому назад? Она ведь никому не рассказывала.

«Никому, кроме Гарри Флойда», — вдруг вспомнила она, когда капитан снова заговорил.

— Я имею в виду, — капитан тщательно подбирал слова, — что, если не сможешь отчитаться за время от полудня до шести в день убийства, ты будешь официально взята на заметку по подозрению в убийстве Энтони Келлнера.

— Но, капитан, — с возмущением воскликнула она в телефонную трубку, — я не могла убить Тони Келлнера! Спросите у Гарри Флойда. Разве он не сказал вам, что я была с ним?

— Гарри Флойд видел, как ты одна уходила из «Грейси Мэншн», — с осуждением процедил Фэллон. — Не крути и не прячься за своих друзей, Сквайр, это не к лицу полицейскому. С этого момента считай себя отстраненной от дел, завтра изволь явиться в участок и сдать оружие и значок.

Телефон замолк, Карлин медленно положила трубку и опустилась на кухонный стул. «Как он мог? — подумала она, мысленно представляя себе лицо Гарри. — Человек, который всегда рядом, который привел ее в полицию и дал возможность стать настоящим профессионалом».

Карлин вдруг поняла, в чем дело. Она чувствовала, как он порой замыкается, видя ее успехи. Все годы, трудясь плечом к плечу с Гарри, она размышляла, а что случится, если ее успех когда-нибудь станет ему поперек дороги.

Ну вот, теперь все ясно. Вопрос в том, что, черт возьми, ей делать?

33

Бен вышел из кабинета, держа в руках картонную папку с историей болезни пациента, которого только что закончил осматривать.

— Хелен, — сказал он, задержавшись у стола секретаря и положив папку, — я хочу снова посмотреть мистера Боллантейна через две недели. Он считает, что чувствует себя великолепно, и не видит необходимости возвращаться для заключительного послеоперационного обследования, но мне нужно еще раз осмотреть его рану.

— Сейчас он одевается? — спросила Хелен.

Бен кивнул.

— По-моему, к этому нужно отнестись как к комплименту, — улыбнулась Хелен.

— Вы думаете…

Появление двух мужчин крепкого телосложения в темных брюках и белых рубашках помешало Бену закончить фразу; судя по их угрюмым лицам, они, очевидно, пришли не за медицинской помощью.

— Слушаю вас, — обратилась к ним Хелен.

— Вы доктор Бенджамин Дамирофф? — глядя мимо нее на Бена, резко спросил тот, что был в галстуке.

— Да. Чем могу быть полезен?

— Я детектив Уильям Харли, это детектив Дэн Меннис. — Детектив Харли достал и показал им свой значок. — Мы вынуждены пригласить вас пройти ненадолго с нами.

Бен кивнул.

— А в чем дело?

— Мы бы хотели, чтобы вы пошли с нами в участок и ответили на несколько вопросов, связанных с убийством Энтони Келлнера, — пояснил детектив Меннис.

— Видите ли, прямо сейчас я не могу, — Бен жестом указал на людей в приемной, — у меня пациенты.

— Рады за вас, — равнодушно ответил Меннис, — тем не менее настоятельно просим пойти с нами.

На мгновение установилась тишина. Хелен с беспокойством перевела взгляд с двух мужчин на стоявшего рядом доктора.

— Нельзя ли поступить как-нибудь иначе? — с досадой возразил Бен. — Как по-вашему, что делать моим пациентам? Я готов отвечать на вопросы, но не таким образом.

— Таким, доктор Дамирофф. — Харли явно не собирался вести переговоры.

— Мне что, предлагается все бросить и уйти отсюда вместе с вами?

— Вот именно, — кивнул Меннис.

Бен, сердито сжав губы, посмотрел на Хелен, а потом снова на мужчин.

— Сколько на это уйдет времени? — задавая этот вопрос, он уже сбрасывал свой медицинский халат.

— Не могу сказать, док.

— Хелен, пожалуйста, перепишите всех. — Нахмурившись, Бен прошел в свой кабинет, бросил халат на кресло, снял с вешалки за дверью пиджак и, достав из кармана пиджака пейджер, пристегнул его к поясу. — Ну и дела.

— Не беспокойтесь, — заверила его Хелен, — я позабочусь обо всем.

— Я позвоню, если мне позволят, — пообещал Бен, проходя мимо нее и присоединяясь к мужчинам в коридоре. — Сообщите по пейджеру, если будет что-то срочное. Если не удастся вызвать меня, обращайтесь за помощью к доктору Шапиро.

Один из детективов открыл перед Беном дверь, и они втроем вышли в приемную. Сидевшие там пациенты с удивлением смотрели на доктора, одетого в костюм, а не в белый халат, в котором они привыкли его видеть, и, очевидно, собравшегося уходить.

— Миссис Саймон, мистер Вэн Халл, к сожалению, я не смогу принять вас сегодня, мисс Хелен перепишет вас на завтра, — извинился Бен, а детективы раздраженно направились к двери, показывая, что им нет дела до его проблем. — Кое-что произошло, и я должен срочно уйти.

— С вами все в порядке, доктор Дамирофф? — Миссис Саймон приподнялась и с интересом посмотрела на двух вышедших с ним мужчин.

— В полном порядке, — уверенно ответил Бен. — Просто возникли кое-какие неотложные дела.

Харли взял Бена под локоть, словно направляя к выходу, но Бен оттолкнул его руку и, когда они вышли в сутолоку коридора, повернулся к детективу.

— Разве недостаточно, что вы мешаете мне и пугаете моих пациентов? — сдерживая гнев, сказал он тихо. — Уберите от меня свои руки.

— Привет, Бен, — дружески бросил на ходу знакомый терапевт, выйдя из-за поворота, когда рассерженный Бен большими шагами направлялся к лифту в сопровождении двух мужчин.

— Привет, Марк. — Бен заставил себя изобразить улыбку и продолжал улыбаться и здороваться с проходившими мимо сотрудниками больницы.

Но, когда они наконец остановились в ожидании лифта, улыбка исчезла. «Господи, — подумал он, — кажется, я должен быть благодарен, что на меня не надели наручники. Возможно, никто и не понял, что меня увела полиция, но уж больно унизительная картина».

О чем они будут спрашивать меня, когда доставят в участок? Он со страхом подумал о Карлин и вопросах, связанных с ней. Он хотел рассказать правду о своем отношении к Келлнеру, но, черт возьми, он не собирался говорить о Карлин, ни за что. Бен не знал точно, какие у него права и может ли он отказаться отвечать на вопросы. Единственно, в чем он не сомневался, так это в том, что ему нужен адвокат, и как можно скорее.

При виде входящего в офис босса сидевшая за столом Хелен вскочила на ноги.

— Доктор Дамирофф, все в порядке? — обеспокоенно спросила она.

Бен кивнул, хотя с тех пор, как вчера поздно вечером покинул полицейский участок, находился в состоянии, близком к шоковому. Однако не стоило продолжать тревожить секретаршу.

— Доброе утро, Хелен, — приветливо поздоровался он. — На самом деле все оказалось ерундой, просто пустая трата времени. Будем считать, что ничего не было.

— Вам звонили, — она взяла пачку телефонных сообщений, — и первым, да будет вам известно, Доктор Роулингс. Он хочет встретиться с вами немедленно.

Доктор Роулингс был начальником отделения.

— Он не сказал, по поводу чего? — поинтересовался Бен, беря листочки.

— Нет.

— Спасибо, Хелен. — Бен прошел в свой кабинет и закрыл дверь.

«Неужели Роулингс пронюхал о том, что произошло вчера? — устало подумал Бен. — Должно быть, он услышал, что полиция допрашивала меня в связи с убийством». Большая часть сообщений передавалась секретаршами через автоответчики или по телефону, и для совершенно неожиданного вызова в кабинет начальника отделения не могло быть иной причины, кроме как — по выражению благовоспитанного выпускника Йеля Роулингса — обсудить ситуацию.

Господи, Бен и не ожидал, что в полицейском участке все будет так скверно, он посмеялся бы над происходившим, если бы не был так задет. Он-то боялся, что в убийстве Келлнера обвинят Карлин, но, Боже правый, ему вскоре стало ясно, что в убийстве подозревают его самого. Поначалу, когда его просто расспрашивали о том, как он познакомился с Келлнером, и обо всем таком, он отвечал откровенно, но, когда стало очевидно, какое направление принимает допрос, он отказался отвечать, заявив, что требует присутствия адвоката. Полицейским это не понравилось, и его качали убеждать, что он ни в чем не обвиняется, а они просто надеются получить от него необходимую информацию.

Вернувшись домой из участка, Бен был ошеломлен, увидев имя Карлин в газетных заголовках. Видимо, он впустую тратил время, стараясь защитить ее, не он один подозревал, что она могла убить Келлнера. Однако это все было только предположение, а его собственные дела с полицией, несомненно, еще далеко не кончены. Но в данную минуту нужно было решить два неотложных вопроса: что слышал Роулингс и что он собирался предпринять?

Зазвонил его личный телефон, и Бен с раздражением снял трубку.

— Бен, дорогой, здравствуй.

— Сара? — удивился Бен, они с Сарой Фолклин не разговаривали с тех пор, как он разорвал их отношения. — Как приятно услышать твой голос, — совершенно искренне сказал он.

— Бен, Дин сказал мне, что вчера полиция расспрашивала тебя в связи с этим убийством. Ты в порядке?

Значит, все обстоит гораздо хуже, чем он опасался. Даже до таких далеких от него людей, как Дин Фолклин, дошли слухи о том, что Бена вызывали в полицию; к этому времени, вероятно, каждый, работавший в «Милосердии», поставлен в известность либо во время беседы за утренним кофе, либо в одном из больничных коридоров.

— Спасибо тебе, Сара. Я бы предпочел не так провести день, но я цел и невредим.

— Бен, — с упреком сказала она, — не скрывай от меня правду. У тебя неприятности?

— Честно говоря, еще не знаю. — И это было правдой.

— Ведь никто не подозревает тебя всерьез?

Бен не ответил.

— О Боже! — Она была поражена тем, что могло таиться за его молчанием. — Пожалуйста, если ты думаешь, что я хоть чем-нибудь могу помочь тебе…

Бен был глубоко тронут ее желанием поддержать его, человека, который оставил ее. Конечно, она обставила конец их отношений с изяществом, с которым осуществляла вообще все, но это не означало, что она не задета.

— Спасибо, Сара, — с восхищением поблагодарил Бен, — ты добрый человек.

— Мы же остались друзьями; во всяком случае, мне бы хотелось думать, что это так, и я всегда приду на помощь, если понадоблюсь.

— Ты замечательная женщина, — еще раз искренне подтвердил он. — А теперь, пожалуйста, расскажи, как дела у тебя.

— Вряд ли в такой момент тебе интересно говорить о моей семейной жизни.

— Мне хотелось бы услышать, как ты.

— О’кей. Ты не поверишь, но примерно с месяц назад я решила, что с меня довольно, и сказала Дину, что ухожу. Вот так.

— Ты решилась?

— Да, и он. Он был совершенно сражен тем, что у меня на самом деле хватило мужества так поступить. Бен, он стал другим человеком. Умолял меня не уходить и клялся начать новую жизнь.

— Ну и что же ты? — Бен постарался скрыть свой скептицизм.

— Вначале я не поверила, но он действительно старался, и я согласилась дать ему еще один шанс. Мы пытаемся начать все снова. — Ее голое оживился от предвкушения счастливого конца.

— Знаешь, я надеюсь, у тебя все будет хорошо, — тепло сказал Бен.

— Спасибо.

— Ты только скажи, что я могу сделать для тебя…

— Со мной все просто, — Сара снова заговорила серьезно, — а твоя жизнь осложняется, и я беспокоюсь за тебя. Обещай, что позвонишь мне, если понадобится помощь.

— Есть одно дело, — начал он нерешительно. — Похоже, следует взглянуть фактам в лицо, и чем скорее, тем лучше.

— Рассказывай, — немедленно приказала она.

— Возможно, мне понадобится хороший адвокат по уголовным делам. У меня есть адвокат, но я имею в виду такого, который знает, как вести судебный процесс по делу об убийстве. Нет ли у тебя кого-то на примете?

— Неужели дело может зайти так далеко? — ужаснулась Сара.

— Не знаю, но лучше быть готовым.

— О Боже! — По ее тону Бен почувствовал, как она расстроена. — Я сейчас же займусь поисками.

— Очень признателен, — с благодарностью отозвался он.

— Но, Бен, — мягко добавила она, — Дину не нужно знать об этом, хорошо?

— Разумеется.

— Я позвоню тебе во второй половине дня, самое позднее — завтра утром. Это не слишком долго?

— Спасибо тебе, Сара, — еще раз поблагодарил Бен, улыбнувшись в телефонную трубку.

Они попрощались, и Бен, положив трубку, сразу же попросил Хелен передать через секретаршу Сайруса Роулингса, что он готов прийти, если доктор Роулингс сейчас свободен. «Очень жаль, — подумал Бен, надев чисто выстиранный белый халат и торопливо застегивая его, — что у меня нет бронежилета, похоже, он бы мне пригодился».

Карлин стояла возле автоответчика, дожидаясь записи телефонного сообщения, но, услыхав голос сержанта Конклина, схватила трубку.

— Алло, Конклин, это я, я дома.

— Лейтенант?

— Я полагаю, тебе доложили, — сказала она без предисловий.

— Но это же нелепая, совершенно нелепая идея, что ты убила этого парня.

Его злость подбодрила Карлин; приятно знать, что кто-то на ее стороне.

— Послушай, лейтенант, — продолжил он, не дав ей вставить слово, — я не уверен, должен ли рассказать тебе, но есть новости от Билли Уильямса, детектива из Двадцатого, которого посылали в твой родной город.

— Да? — Карлин оцепенела, с испугом ожидая продолжения.

— Полагаю, ты знаешь этого врача, который живет в Ист-Сайд, Бенджамина Дамироффа. — Судя по голосу, Конклин чувствовал себя виноватым; вероятно, кто-то рассказал ему о ее отношениях с Беном. — В общем, Уильямс откопал парня по имени Ленстоллер, который, как оказалось, учился в одной школе с вами обоими. У него были сведения о событиях двадцатилетней давности.

Карлин охнула, ей стало плохо, потому что она точно знала, какую информацию дал Джо Ленстоллер.

— Выяснилось, что мать Дамироффа погибла в аварии, которая произошла из-за телефонного звонка Келлнера. — Конклин немного помолчал, а затем продолжил, тщательно подбирая слова. — Полагаю, и твой отец пострадал в этой аварии. Во всяком случае, эти идиоты из департамента теперь считают тебя и Дамироффа главными подозреваемыми. — Он подождал несколько секунд, надеясь, что она что-нибудь скажет. — Вчера они приводили его на допрос.

— Спасибо, я признательна тебе за рассказ, — поблагодарила Карлин, а про себя подумала: «О, Боже».

— Ах, я уверен, ты немедленно будешь оправдана; они просто тупые ублюдки. Все они.

Вешая трубку, она почувствовала, что от ругательств Конклина у нее на душе стало теплее. Итак, они выяснили, что связывало Бена и Келлнера. Она представляла себе, что до этого дойдет, и тем не менее была потрясена.

Телефон зазвонил снова, но она не стала брать трубку, а переключила его на автоответчик. Ею заинтересовался журнал «Тайм»! Она хмуро выслушала, как репортер назвал свое имя и номер телефона, убеждая ее перезвонить ему до того, как он вынужден будет дать публикацию без ее комментариев. «Тайм». «Да, мы действительно попали в высший класс», — с иронией подумала она.

Не в силах больше слушать телефонный трезвон, Карлин ушла в гостиную; проклятый аппарат не умолкал весь день, репортеры из газет, продюсеры ток-шоу — все хотели объяснений или разоблачений от низвергнутого ангела. Нью-йоркские газеты просто дали известие, но все остальные ухватились за него, почуяв сенсацию. «КОП-ГЕРОЙ НА САМОМ ДЕЛЕ КОП-УБИЙЦА?» При виде этого заголовка Карлин подумала, что у нее сейчас остановится сердце. Газета поместила фотографию, на которой она принимает от мэра награду за дело телефониста-убийцы, и затем преподнесла рассказ о героине, которая поймала преступника, а теперь сама подозревается в убийстве.

Органы внутренних дел уже дважды допрашивали ее, и теперь стало до прозрачности ясно, что Гарри умышленно лгал, говоря, что не был с нею в день убийства Келлнера. Карлин явственно слышала обрушившийся на нее град вопросов и видела недоверчивые взгляды, которыми при ее возражениях обменивались друг с другом ведущие допрос.

— Где вы были в тот день?

— С Гарри Флойдом.

— К сожалению, он для вас не прикрытие, так что не настаивайте. Есть у вас алиби или нет?

— О чем вы говорите? Мое алиби — Гарри. Но, ради Бога, оно мне не нужно.

— Мы допросили Флойда, в этот день он был не с вами.

Боль от предательства Гарри была слишком сильной, но она разберется с ним позже, а сейчас нужно выяснить, кто же все-таки убил Тони Келлнера.

Проблема в том, что все дороги вели к Бену. У многих, имевших дело с Келлнером, имелась та или иная причина убить его, но у Бена — самая веская. А то, что он избегал Карлин, лишь усугубляло вину. Если бы он стремился доказать свою непричастность к убийству, ему бы следовало действовать вместе с ней. Открыться ей…

Нет, это глупо. Карлин взглянула на часы. Половина шестого. Еще можно застать его на работе. Она не собирается следить и строить догадки, она должна выяснить все, что сможет. И, схватив сумочку, Карлин быстро вышла из квартиры.

Сделав глубокий вдох, Карлин постучала в дверь кабинета Бена. Она попросила Хелен не говорить ему, что она здесь, и около часа прождала, пока он закончит прием больных, а сейчас, прислушиваясь к ответу на стук, почувствовала, что у нее душа ушла в пятки.

— Войдите.

С трудом подавив растущее волнение, Карлин вошла в комнату. От удивления Бен широко открыл глаза, но встал, чтобы поздороваться с ней, однако держал себя весьма сдержанно, а она старалась не показать, как ей это обидно. Ее душили слезы, но одновременно хотелось разразиться бранью.

— Я не ждал тебя, — без всякого выражения произнес он и жестом указал на стул. — Пожалуйста, проходи, садись.

— Так официально?

Казалось, он был очень далеко от нее. «Давай, — подстегнула она себя, — вспомни, зачем ты здесь».

— Я видел газетные заголовки, — произнес Бен, запинаясь. — Эти журналисты прямо как стервятники, тебе, наверное, нелегко.

— Но и ты тоже привлек к себе нежелательное внимание. — Карлин взвешивала каждое слово. — За тобой вчера приходили?

— От тебя ничего не скроешь, — насмешливо улыбнулся он. — Да.

— И что же?

— Полиция оставила меня в покое. Пока. Я полагаю, они еще дадут о себе знать. — Он качнул головой. — А вот здесь уже начался легкий переполох. Кажется, руководство больницы не очень-то жаждет иметь у себя в штате подозреваемого в убийстве. О, нет, они не вышвырнули меня, просто намекнули, что сейчас самый подходящий момент уйти в отпуск. Сегодня у меня последний рабочий день впредь до уведомления о дальнейшем.

— Неужели? — посочувствовала ему Карлин.

— Новости распространяются со скоростью света, — безрадостно сообщил он. — Пациенты звонят и задают вопросы, а те, кто уже слышал, спешат отказаться от моих услуг. Еще до того, как все распутается, моя частная практика потерпит полнейший крах.

— Похоже, и у моей карьеры нет будущего, — вставила Карлин. — Департамент, пресса — все накинулись на меня.

Бен мельком взглянул на нее. «Пора», — решила Карлин, собрав все свое мужество.

— Послушай, Бен, нам нужно поговорить. Какие бы ни были у тебя причины избегать меня, давай на время забудем о них. Сейчас мы одни, только ты и я, пожалуйста, прошу тебя, расскажи мне правду. Я знаю, как тебе тяжело, и каким беспомощным ты себя чувствуешь. Но ведь мы знаем, что произошло тогда в Вестерфилде, и я понимаю, почему ты пошел на это.

— Прости? — Бен недоуменно поднял брови.

— Мне нужно знать. Пожалуйста, поверь, я не оставлю тебя, я постараюсь помочь, чем только смогу. Но ты должен все мне рассказать. Ты убил Тони Келлнера?

— Что? — выпалил он с такой яростью, что Карлин отпрянула назад на стуле. — Ты серьезно?

— Посмотри, какой у тебя мотив, — взволнованно принялась объяснять она. — Ты поклялся добраться до того, кто звонил. Нетрудно представить, что ты выполнил обещание. Я видела, в каком ты был состоянии, когда узнал…

— Не могу поверить, — воскликнул Бен, хлопнув ладонью по столу. — Ты что, сошла с ума? Предположить, что я застрелил человека! Неужели ты могла подумать обо мне такое?

— Не кричи на меня. — Карлин тоже повысила голос. — Против тебя существует масса косвенных улик, а такие улики приводят людей в тюрьму. Я стараюсь помочь тебе.

— Помочь мне? — Теперь его глаза буквально полыхали от гнева. — Ты решила помочь мне, обвиняя меня в убийстве? — Он с отвращением покачал головой. — Все это время я беспокоился о том, как защитить тебя, а ты явилась сюда, считая меня хладнокровным убийцей. Это тебе нужна помощь.

— Как это понимать? — огрызнулась Карлин. — Ты прекрасно знаешь, что вся эта газетная шумиха — просто чушь.

— А если обнаружится что-то еще, помимо газет? Такое, что ты изо всех сил стараешься скрыть?

— Что за чертовщину ты несешь?

— Келлнер рассказал мне, что ты брала взятки.

— Взятки? — едва не потеряла дар речи Карлин. — Он сказал тебе, что я… И ты поверил этому?

— Откуда мне, черт возьми, знать, чему верить? — Бен изо всех сил старался держать себя в руках.

— Подумать только, и ты мог купиться на такую ложь? — Карлин от возмущения едва выдавила эти слова.

— Черт возьми, я съездил ему по физиономии, как какой-то глупый школяр, — возразил Бен. — Но затем его убили, и что прикажете мне думать?

— Что ты болтаешь? — Она вскочила на ноги.

Бен стоял перед ней по другую сторону стола.

— Не притворяйся, что это невозможно. Он сказал мне, что ты была у него на содержании. И у тебя был не менее серьезный мотив, чем у меня. Мне пришло в голову то же, что приходит остальным, — ты свершила правосудие своими руками, чтобы быть уверенной, что он заплатил за все. Твое равнодушие, когда я рассказал тебе о роковом звонке Келлнера, было чистой воды притворством. К тому же ты коп и, несомненно, знаешь, как пользоваться пистолетом.

— Да как ты смеешь? — со злостью выкрикнула она. — Ты думаешь, мы так сводим счеты? Конечно, копы носят оружие, так почему бы не воспользоваться им, чтобы убрать того, кто им досаждает?

— Ну, еще бы, тебе удобнее обвинить меня в убийстве. Я, черт возьми, врач. Клянусь Богом, мы лечим людей, а не расстреливаем их хладнокровно из-за того, что на нас вылили помои.

Карлин мгновение пристально в упор смотрела на него.

— Иди к чертям, — спокойно сказала она.

Бен выскочил из-за стола и рывком распахнул дверь кабинета.

— Я не приглашал тебя, — ехидно заметил он. — Можешь уйти прямо сейчас.

— Похоже, я ошиблась, думая, что смогу тебе помочь, — бросила она, проносясь мимо него. — Но не волнуйся, я не вернусь. Никогда.

— Вот и хорошо. — И он захлопнул за ней дверь с такой силой, что картины на стене покачнулись.

34

Налив себе чашечку кофе, Бен застыл у окна. Какой красивый восход! Впервые за многие годы ему не нужно было утром никуда спешить, и, хотя он не ставил будильник, укоренившаяся привычка вставать рано подняла его с постели в привычное время. Потягивая свой кофе, он размышлял, как долго будет продолжаться этот вынужденный отдых.

От работы его, возможно, отстранили и не навсегда, но разлука с Карлин, несомненно, навечно. Он мысленно вернулся назад к вчерашней ссоре, к тем злобным словам, которыми они обменялись. А какое у нее было выражение лица! Сплошная ненависть. Смесь гнева, боли и отчаяния разрывала его на части.

Он перешел со своим кофе в столовую. По крайней мере в ближайшее время он может хоть ненадолго спастись от всего этого. Несостоявшаяся конференция в Чикаго с Борденом и Спрэге была перенесена на завтрашний день, и он должен был улетать в три часа. «А может, пора заранее сложить чемоданчик, чтобы быть готовым к приходу полицейских?» — иронически предложил Бен самому себе.

Ему на глаза попалась пачка почты, которую он бросил на стол вчера вечером, не успев разобрать. Поверх журналов и рекламных проспектов лежало с полдюжины писем. Его внимание привлек обратный адрес на одном из конвертов, слегка торчавшем из середины стопки, — Вестерфилд. Бен вытащил письмо и, вскрывая конверт большим пальцем, рассматривал незнакомый почерк. Развернув листок, он заглянул в конец страницы и с недоумением увидел подпись: «С наилучшими пожеланиями, Джей. Т. Сквайр». «Что за чертовщина», — удивился он и, усевшись, стал читать:

«Дорогой Бен,

мы с тобой никогда не были близкими друзьями, но, пожалуйста, пойми, что это письмо есть величайшее проявление дружбы, на которое я когда-либо мог быть способен. Существует тайна, от которой я должен избавиться, прежде чем Господь призовет меня и прежде чем вы с Карлин совершите самую большую ошибку в своей жизни.

Уверен, мне не нужно напоминать тебе о трагедии, которая произошла почти двадцать лет назад. Ты и Карлин узнали правду обо мне и твоей матери, все в городе узнали об этом, и с тех пор я окружен кольцом недоброжелателей, несчастный калека, страдающий от боли, которую вряд ли кто-нибудь может себе представить. Пора рассказать тебе правду, Бен. Мы с Кит не были новичками в игре. Я считал более достойным сохранить все так, как оно выглядело со стороны, когда она погибла. Но теперь ты должен узнать, что мы с твоей матерью были вместе еще задолго до этого, задолго до твоего рождения; если уж говорить правду, еще с тех пор, как твои родители впервые приехали в Вестерфилд.

Это неприятно, но ты должен знать. Ты мой сын. Это правда, Бен. Мой сын. Тебе следует призадуматься об этом, пока вы с Карлин не зашли слишком далеко. Она ничего не знает, и я надеюсь, ты оставишь ее в неведении ради ее же собственного блага.

Полагаю, теперь ты понимаешь, почему я не одобрял ваших отношений, когда вы были подростками, и почему известие, что вы снова вместе, так больно поразило меня. Увы, все так и есть.

С наилучшими пожеланиями

Джей. Т. Сквайр».

— Этого не может быть, — прошептал Бен, роняя письмо, словно оно обожгло его. — О, Боже Всемогущий, не может быть.

35

Карлин беспокойно заворочалась во сне, услышав, как Гарри Флойд заставляет ее ускорить шаг. «Давай, Кембридж, добейся успеха, подчиненные смотрят». Сон так походил на реальность. Она наблюдала за собой как бы со стороны и видела, как, одетая в форму дежурного, в начищенных до блеска ботинках, с улыбкой идет к Гарри, но вес оружия и полицейской дубинки замедлял движение. «Двигайся, дорогая. — Внезапно его голос зазвучал ядовито. — Для умной девушки ты слишком медлительна. Поторопись, черт побери! Проснись и взбодрись».

Воркование голубя за окошком в конце концов разбудило ее, но Карлин еще немного полежала, обдумывая свой сон. Нельзя сказать, чтобы она увлекалась толкованием сновидений, но этот не так уж трудно было разгадать. Гарри Флойд после стольких лет добрался до нее, отбросив к черту всю свою фальшивую преданность и дружбу. Ну, ну, только не падать духом! Карлин села на кровати и спустила ноги. Итак, что же мы имеем? Я временно отстранена от полицейской работы и являюсь главным подозреваемым в деле об убийстве.

«Для умной девушки я определенно слишком медлительна», — грустно согласилась она, войдя в ванную и открыв душ на полную мощность. Спустя пять минут, освеженная горячей водой и полностью проснувшаяся, Карлин взглянула на свое отражение в зеркале над раковиной. «О’кей, Гарри, — сказала она, — дошла очередь и до тебя, посмотрим, как пройдет сегодняшний день».

Через час она уже выходила из подъезда, и лучи утреннего солнца искрились в ее глазах. Направившись вниз по Бродвею, она заскочила в закусочную купить булочку и, стоя в длинной, но быстродвижущейся очереди, мысленно планировала свой день. Она пойдет в тот бар, где они с Гарри перекусывали после церемонии в «Грейси Мэншн», Гарри мог сколько угодно отрицать, что они были там вместе, но кто-нибудь должен был запомнить их обоих. Ей-богу, они сидели там достаточно долго.

— Пожалуйста, одну с маком, — попросила Карлин мужчину за прилавком, когда подошла ее очередь, протянула ему доллар, взяла сдачу и, держа в руках теплую булочку, вышла на улицу.

«Будет ли уже открыт бар в такой ранний час? Стоит попробовать», — решила она, понимая, что ей больше не на что потратить время.

Поездка к «Биллу» заняла всего десять минут, и Карлин с облегчением увидела, что дверь не заперта. Понадобилось несколько секунд, чтобы ее глаза привыкли к тусклому освещению, и тогда она разглядела бармена, сосредоточенно вытиравшего пивные кружки большим белым посудным полотенцем.

— Привет, — подойдя, окликнула его Карлин.

— Привет, — отозвался он, приподняв бровь, явно удивленный ее появлением.

Она заметила, что он бросил взгляд на часы, видимо, большинство посетителей приходили гораздо позже. Тот ли это мужчина, который был за стойкой бара в день, когда они с Гарри здесь ужинали? Она почти не сомневалась, что это он.

Она заставила себя улыбнуться бармену, надеясь, что дружеская атмосфера поможет ему быстрее вспомнить ее.

— У меня небольшое затруднение, и мне кажется, вы могли бы мне помочь, — начала она, устраиваясь на табурете у бара.

— Выкладывайте, — улыбнулся в ответ мужчина.

— На днях я была здесь со своим другом, высоким рыжеволосым мужчиной. Мы просидели почти два часа, ели бургеры и пили за столиком в глубине зала. — Она указала на кабинку.

Бармен с любопытством смотрел на нее.

— Я хотела спросить, не помните ли вы меня. — К этому времени она была абсолютно уверена, что узнала его.

Мужчина отрицательно покачал головой, и приветливое выражение исчезло с его лица. Карлин могла представить его мысли. Он не узнал ее, и ему совсем не хотелось лишних хлопот.

— Простите, — наконец ответил он, — но каждую неделю мы подаем около пятисот бургеров и пяти тысяч кружек пива. Моя память обычно работает от того момента, когда кто-то заказывает бутылку «Бада», до того момента, когда я ставлю ее перед ним.

Но Карлин не могла позволить себе просто взять и уйти.

— А официант, который обслуживал в понедельник вечером, сейчас здесь? Такой высокий, светловолосый, лет двадцати с небольшим?

— У нас только один официант, мой сын Брэд. — Бармен повернулся к ней спиной, убирая вымытые рюмки в шкафчик под баром. — Если хотите его дождаться, он должен прийти минут через сорок пять.

Он явно не намеревался продолжать беседу. Через полчаса в бар вошел молодой официант, которого она сразу же узнала; но, когда он не спеша подошел к ней, предварительно пошептавшись с отцом, Карлин поняла, что помощи от него не получит.

— Не знаю, мадам, возможно, вы и были здесь, просто не знаю. Это место такое оживленное и страшно темное, я едва различаю лица людей. — Он покачал головой, как бы говоря: «Очень сожалею».

Карлин пересекла зал и вышла. Задумавшись над его словами, она поняла, что он прав. В помещении не было окон, через которые могли бы проходить солнечные лучи, и тусклое освещение создавалось всего несколькими маломощными лампами. Трудно рассчитывать, что кто-то мог запомнить их с Гарри. Чувствуя себя несчастной, она вышла на ослепительный солнечный свет.

«Что теперь?» — подумала она, глядя вдоль улицы. По-видимому, у нее не было другого выбора, кроме как пойти домой и раскопать все, что сможет найти, на Тони Келлнера — выписки из дела об убийстве плюс кое-что из ее секретного расследования. Что-нибудь попадется, обязательно должно попасться.

Спустя шесть часов она все еще сидела у заваленного бумагами кухонного стола. Отчет по делу, более ранние записи, относящиеся к расследованию деятельности службы знакомств… Она заполнила несколько желтых листочков подробностями, почерпнутыми ею после убийства Тони Келлнера из разговоров с людьми, которые были с ним так или иначе связаны. Беседы с бывшими клиентами и служащими наводили лишь на смутные подозрения относительно того, кто мог желать его смерти. К концу дня все, что у нее было, — это те же жуткие страхи за Бена, от которых она не могла избавиться с той минуты, как услышала об убийстве Келлнера.

«Спокойно, Карлин, — приказала она себе. — Представь, что ты не у себя дома и в отставке, а в офисе, при исполнении служебных обязанностей. Ты детектив прежде всего. — Она подумала обо всех материалах, хранящихся в Мидтаун-Норт, обо всех отчетах других офицеров, занимавшихся расследованием. — Забудь об этом», — горько сказала она себе, опускаясь в кресло.

Внезапно ей пришло в голову, что если бы она не была отстранена от работы, то прежде всего отправилась бы в криминалистическую лабораторию полиции в центре города. Но сейчас ее ни за что туда не допустят — Карлин отдавала себе в этом отчет. И все же… Встав и снова меряя шагами комнату, она попыталась додумать эту мысль. В полиции слухи распространяются как нигде в мире, и, несомненно, известие о ее отставке разнеслось по всему департаменту, но в отставке она или нет, ей необходимо попасть в здание, где хранились все, вплоть до мельчайших вещественных доказательств, по всем преступлениям в городе. Чего бы ей ни стоило, она должна пройти через контрольный пост.

Не прошло и десяти минут, как Карлин уже ехала в такси к центру города. Взглянув на часы, она с удовлетворением отметила, что уже пятнадцать минут одиннадцатого. Большинство сотрудников лаборатории, видимо, уже разошлись по домам в столь поздний час. Но, когда такси подъехало к внушительному зданию, она увидела человек десять — двенадцать дежурных, слонявшихся у входа, и ей пришла в голову совсем другая мысль. Просто так явиться в лабораторию и получить от ворот поворот не лучшая мысль. Она придумает нечто более экстравагантное.

— Сэр, — обратилась она к водителю, — остановитесь, пожалуйста, на следующем углу.

Несколько минут на раздумье, и она вошла в полупустое кафе.

Проглотив чашку кофе, Карлин попросила продавца разменять доллар, пошла в конец зала к телефону-автомату и, достав записную книжку, перелистывала ее, пока не нашла нужный номер.

— Полицейская лаборатория, офицер Цитрон, — четко ответил мужской голос после первого же звонка.

— Офицер Цитрон, — Карлин говорила, понизив голос, потому что совершенно не хотела, чтобы кто-нибудь еще услышал конец этого разговора, — говорит Салли Карретерс из офиса капитана Фэллона.

Карлин понимала, что попытка представиться дежурной Салли Карретерс, чье рабочее место находилось прямо перед кабинетом Эрни Фэллона, была далека от совершенства, но у нее не оставалось выбора.

— Да? — поспешно откликнулся Цитрон на другом конце линии.

— Капитан посылает бригадного командира Сквайр посмотреть материалы по делу Келлнера. Вы, вероятно, уже слышали о крупном скандале.

— Угу. — Ответ Цитрона прозвучал так, словно он и не представлял, о чем речь.

«Сомнительно! Скорее всего он просто выигрывает время. Ну, да все равно, — подумала она. — Пока что он купился на это. Пойдем дальше».

— Да, она временно отстранена от дел, но лейтенант Сквайр активно занималась этим с самого начала, и Фэллон не возражает, чтобы она имела доступ к материалам. — Карлин секунду подождала ответа, а потом быстро повесила трубку — какой смысл болтать до бесконечности.

Не тратя больше времени, она вошла в здание, радуясь, что никто из дежуривших на контрольном посту, по-видимому, не узнал ее. Но, когда она вошла в хранилище вещественных доказательств, все было совсем иначе.

— Значит, вы от Салли Карретерс? — Высокий темнокожий полицейский офицер, на именной карточке которого она прочитала «Питер Цитрон», говорил явно с насмешкой.

— Так оно и есть, Эрни Фэллон хотел, чтобы я пришла сюда и кое-что посмотрела. — Карлин старалась говорить как можно спокойнее.

— А не позвонить ли мне домой капитану Фэллону и удостовериться, что все так и есть, лейтенант Сквайр? — Цитрон положил руку на стоявший перед ним телефон, но, видимо, не спешил выполнить обещание; в конце концов он убрал руку и посмотрел ей прямо в глаза.

— Послушайте, лейтенант Сквайр, буду с вами откровенным. Я знаю, что это вы звонили несколько минут назад, и, если я сообщу о вашем визите Фэллону, он прикажет мне и близко не подпускать вас к делу Келлнера. Ведь это так, да?

Карлин ничего не ответила.

— Знаете, лейтенант. — Цитрон наклонился вперед и заговорил так тихо, как будто хотел быть уверенным, что никто не подслушает. — Я слышал о вас еще в академии, вы были почти что легендой департамента полиции города Нью-Йорка, и мне неприятно видеть, что вы попали в трудное положение. Назовите мне хоть одну причину, по которой мне не стоит звонить капитану Фэллону.

Видя, что он говорит искренне, Карлин решила, что честность — это не просто наилучшая политика, а единственное, что ей осталось.

— Причина вот какая: меня ложно обвинили, и к этому приложил руку мой наставник. Я должна оправдаться, и как можно скорее. Все возможности я уже исчерпала, и доступ в хранилище вещественных доказательств — моя последняя надежда. — Она почувствовала, что волнуется. — Клянусь, я не убивала Тони Келлнера и страшно хочу выяснить, кто это сделал. — Карлин постаралась успокоиться, прежде чем снова взглянуть ему в глаза. — Пожалуйста, офицер Цитрон, доверьтесь своей великолепной интуиции и допустите меня.

Цитрон долго смотрел на Карлин, потом потянулся к верхнему ящику стола и, прежде чем достать ключ, заговорщически улыбнулся ей.

— У ваших ребят в Мидтаун-Норт гораздо больше интересных дел, чем здесь у нас. Богатая публика, люди с Бродвея. По-моему, я намного лучше смотрелся бы на 54-й стрит.

Карлин изумленно приподняла бровь. А этот парень, похоже, своего не упустит. «Но представь себя на его месте, — сказала она себе. — Представь, что кто-то, не имеющий разрешения, просит взглянуть на документы в твоем участке. Во время твоего дежурства. Тем не менее ей нравился этот парень, и, Бог свидетель, он был ей нужен до зарезу.

— Договоримся так, офицер Цитрон. Вы допускаете меня на пять минут, а я гарантирую вам перевод, разумеется, если у меня снова будет власть.

Широко улыбнувшись, Цитрон достал ключ, а Карлин нагнулась и прошептала ему на ухо:

— Но я также гарантирую, что, когда вы будете под моим командованием, вам не поздоровится.

Цитрон подошел к двери позади стола, отпер замок и проводил Карлин в хранилище вещественных доказательств.

— И если вы, работая у меня, позволите кому-либо сделать то, что делаю я, вы получите пинок под зад. — При этих последних ее словах Цитрон хмыкнул.

Через три минуты Карлин уже открывала коробку с пометкой «КЕЛЛНЕР, ЭНТОНИ» и раскладывала перед собой ее содержимое, аккуратно упакованное в пластиковые пакеты. Помимо пистолета, из которого стреляли, там было всего несколько других предметов, похожих скорее на содержимое карманов в момент убийства. Открыв последний пакет, Карлин, чуть не задохнувшись, осторожно извлекла из него одну-единственную пуговицу, ярко раскрашенную от руки красными и синими полосками.

Карлин оглянулась, чтобы проверить, не наблюдает ли за ней офицер Цитрон. К счастью, его внимание отвлек телефонный звонок в офисе, и она, быстро сунув пуговицу к себе в карман, стала укладывать все остальное обратно в пластиковые пакеты.

— Спасибо, Цитрон, — поблагодарила она, убирая вещественные доказательства в большую коробку, — не буду больше надоедать вам. — Карлин быстро прошла к двери, стараясь выглядеть как можно более естественно.

Но, оказавшись на улице, она поморщилась. Значит, Бен и вправду убийца, сделала она вывод, и у нее по щекам потекли слезы. До последнего момента она не верила в это, но пуговицу оставить на месте преступления мог только Бен. В тот день, когда она видела, как он приходил к Тони, на нем был не вязаный жакет, значит, он мог потерять пуговицу только во время убийства.

Эта пуговица была для нее тем же, чем для любого другого водительское удостоверение, она помнила каждую ее деталь. Пуговица от жакета, который она связала ему в выпускном классе школы, чтобы отметить их полугодовой юбилей. Даже пользуясь толстыми спицами и толстой шерстью, она потратила целую вечность, чтобы закончить темно-синий кардиган. Но кульминацией всего были пуговицы. По крайней мере четыре вечера подряд она собственными руками расписывала их.

Вертя пуговицу в руках, Карлин поднималась по 3-й авеню. «Могу поклясться, что помню все, что чувствовала при каждом мазке кисточки», — горько заметила она, зажав пуговицу в кулак и пряча ее в карман брюк. Кто бы мог подумать, что этот детский подарок приведет Бена в тюрьму на весь остаток жизни?

36

Карлин задержалась у лодочного бассейна в Сентрал-парке, где они совсем недавно прогуливались вместе с матерью. Сегодня здесь тоже полно людей; и взрослые, и дети с интересом наблюдали, как маленькие лодочки скользили по воде, и она вспомнила, какое удовольствие получала мать от этого зрелища. Ей захотелось, чтобы мать еще была в Нью-Йорке, чтобы можно было поплакать у нее на плече и получить утешение. После того что случилось, Карлин усердно избегала разговоров с родителями. Об убийстве Тони, вероятно, уже сообщила вестерфилдская газета, а что еще она могла сказать им? Карлин на мгновение представила телефонный звонок в Вестерфилд: «Мама, как ты?.. У меня все хорошо… Между прочим, Бен Дамирофф убийца».

Она потрогала пальцем спрятанную в кармане разрисованную от руки пуговицу, которая была постоянно при ней с тех пор, как она обнаружила — попросту говоря, выкрала — ее вчера вечером. Она не то, чтобы не знала, как быть, она просто не представляла, что делать, но делиться своими заботами с матерью не имело смысла. Уж если опытный лейтенант полиции не в состоянии выяснить, мог ли человек превратиться в убийцу, чего ждать от Лилиан Сквайр?

Бен — убийца? Это казалось невозможным, но, увы, как говорят в полиции, улика налицо. Карлин весь день думала об этом, бродя по парку. Логически рассуждая, она понимала, как и почему он это сделал, и все же представить себе, как Бен, которого она знала, Бен, которого любила, наводит пистолет и стреляет. И еще одна картина не давала ей покоя — как она идет к начальству и выдает его. Не важно, принесло бы это какую-либо пользу или нет, она все равно не могла так поступить, и вместо этого с самого раннего утра бесцельно бродила по Сентрал-парку. Сейчас, остановившись у лодочного бассейна, она вдруг поняла, что должна сделать.

Просто подойти к телефону и договориться о встрече? Но как же трудно, невозможно трудно совершить это простое действие. Потому что он меня не любит; потому что я не хочу, чтобы он оказался убийцей; потому что я боюсь того, что с ним будет, если он признается, — потому, потому, потому…

Она заставила себя выйти из парка, разыскала телефон-автомат на 74-й улице и, порывшись в карманах, нашла две монеты по четверть доллара. Семь тридцать — к этому времени он должен быть дома.

Набрав номер, она с беспокойством подождала, пока телефон не прозвонил семь раз, потом сдалась, получила обратно свою монету и набрала его рабочий номер.

— Кабинет доктора Дамироффа, — это ответила не Хелен, а кто-то незнакомый.

— Это Карлин Сквайр, — представилась она, сразу догадавшись, что попала в диспетчерскую. — Не могли бы вы вызвать по пейджеру доктора Дамироффа и передать, что мне необходимо с ним увидеться. — По смущенному тону Карлин можно было принять за испуганную пациентку, но женщину на другом конце линии, видимо, не тронула ее паника.

— Если вам нужна срочная помощь, доктора Дамироффа замещает доктор Шапиро.

— По правде говоря, у меня личное дело, и мне срочно нужен доктор Дамирофф.

— Сожалею, дорогая, но его нет в городе.

Карлин не разобралась, огорчена она или обрадована.

— Не можете ли вы сказать мне, где он? — спросила она, хотя точно знала, что она услышит отказ.

— Мы не имеем права давать такого рода информацию.

Карлин с досадой повесила трубку. Она подумала было вернуться домой через парк, но не могла просто так пойти домой, пообедать и лечь спать, поэтому она решила через Таш узнать, куда уехал Бен и когда вернется, и, достав второй двадцатипятипенсовик, набрала Наташин номер.

— Наконец-то! — воскликнула Наташа с возмущением и облегчением одновременно. — Тебе полагалось быть здесь еще час назад.

— Ты знаешь, где Бен? — не слушая подругу, спросила Карлин, задержав дыхание.

— Бен в Чикаго на какой-то конференции. А вот где тебя черти носят? — Теперь в тоне Наташи осталось только возмущение.

До Карлин наконец дошло, что Таш пытается ей что-то сообщить.

— Вообще-то я за углом, а что?

— Ладно, быстро иди сюда, потому что ресторан заказан на восемь, — пояснила Наташа своим обычным ласковым тоном.

Карлин вдруг вспомнила — сегодня день рождения Итана, они давали необыкновенный обед и в качестве «основного блюда» был приглашен Вильгельм Хейнеманн, немецкий продюсер, собиравшийся в этом году делать фильм вместе с Итаном. «Проклятие», — подумала она, понимая, как будет неприятен Наташе ее отказ.

— Прости, Таш, но я не могу прийти.

— Как это? Ты ведь недалеко, а мы не уедем в «Лютецию» раньше, чем минут через двадцать.

Наташа говорила испуганно, а Карлин знала, как сильно переживала ее подруга, когда внезапно менялись тщательно разработанные планы. Таш так любила, чтобы все было на своем месте, каждый солдат в шеренге, но Карлин даже подумать было страшно о роскошной вечеринке с изысканной едой и очаровательными незнакомцами.

— Я просто не могу. Я и одета неподобающе — в джинсы и футболку. — И, оглядев себя, добавила: — В грязные джинсы и футболку.

— Карлин, ты не можешь так поступить со мной, не можешь. И так плохо, что не будет Бена, вы меня совсем бросили. А кроме всего прочего, Хейнеманн жаждет познакомиться с лейтенантом полиции, он весь день только об этом и говорил. Ну, пожалуйста, Карлин. — Под шутливой мольбой Наташа старалась скрыть растущую тревогу. — Где именно ты в данный момент?

— На пересечении 74-й и 5-й.

— А, всего через пару кварталов. Тебе будет предоставлен для выбора весь мой гардероб, и даже душ, если захочешь.

— Таш, пожалуйста, не лови меня на крючок. — Но Карлин чувствовала, что уже сдается; в самом деле, провести несколько часов в компании — не намного хуже, чем встретиться лицом к лицу с одиночеством в собственной квартире.

— Увидимся через пять минут, — успокоенно сказала Наташа и положила трубку.

И уже через три минуты Карлин входила в Наташину квартиру на Парк-авеню.

— Боже, как ты великолепна. — Карлин обняла подругу, одетую для вечера в черное шелковое облегающее фигуру платье, с ожерельем из дюжины переплетенных между собой ниток жемчуга на тонкой шее.

— Ты и сама будешь великолепна после того, как мы поднимемся наверх и обследуем мой гардероб, — коротко ответила Наташа.

Карлин послушно последовала за Наташей наверх по винтовой лестнице красного дерева — двухэтажная квартира Таш и Итана больше походила на старинный дом, чем на городское жилище. Наташа провела Карлин через главную спальню к гардеробной, по размеру не уступавшей большинству гостиных в Манхэттене.

— А теперь, моя прелесть, — спросила Наташа, потирая руки, — в кого мы перевоплотимся сегодня вечером?

Карлин весело наблюдала, как Наташа порхала от одной вешалки к другой, снимая один наряд и тут же переходя к следующему, пока не остановилась на белом шелковом костюме с длинной, до пола, юбкой, ниспадавшей из-под того, что, несомненно, было плотно облегающим жакетом.

— Уверена, он предназначен для тебя. — Наташа сняла костюм с вешалки и бросила его на большой стол. — Но не торопись, если тебе приглянется что-то другое — надевай. — И она направилась к двери. — Между прочим, Итан с Хейнеманном заедут за нами ровно через семь минут, — подмигнула Наташа подруге. — Банные полотенца там. — Она показала на большой белый комод слева и с величественным видом покинула комнату.

Карлин оглядела себя в полный рост в одном из больших зеркал: волосы растрепаны, но их можно причесать; несмотря на грязную одежду, она сама была чистой после утренней ванны, а, кроме того, за семь минут никто не смог бы принять душ, одеться и наложить косметику, чтобы понравиться мужчинам, привыкшим иметь дело с кинозвездами. Карлин посмотрела на костюм, он был красив, но чересчур изыскан и элегантен, гораздо больше соответствуя Наташиному вкусу, чем ее собственному; она решила немного покопаться в шкафах, просто чтобы взглянуть, не привлечет ли ее внимание что-нибудь еще. Она помнила короткое темно-синее платье для коктейля, отделанное шелком, которое Наташа надевала в прошлом месяце. Оно бы ей больше подошло, решила Карлин, представляя, как проливает красное вино на белый шелковый костюм, сидя в самом престижном ресторане Нью-Йорка.

Просматривая вешалки, она вскоре наткнулась на короткую темно-синюю юбку, отделанную точно такой же шелковой вышивкой, какая осталась у нее в памяти. «Ага, значит, это была блуза и юбка, а не платье, — сделала она вывод. — Тогда блуза где-то рядом», — логично рассудила она, глядя поверх вешалок на полки у стены. Но все было упаковано в пластиковые пакеты, и трудно было рассмотреть их содержимое. Подняв тяжелую стопку пакетов, Карлин положила ее на стол и внезапно отпрянула.

Жакет… Он был там, третий или четвертый сверху. Жакет, который она связала для Бена.

«О Боже», — подумала она, вытащив его из стопки и крепко прижав к груди. Потом, вытянув его перед собой, проверила пуговицы, надеясь, вопреки всему, что ошиблась, но в самом низу, на том месте, где должна была быть раскрашенная вручную пуговица, она увидела только несколько темно-синих нитей.

Бен оставил его у сестры в чулане, когда обнаружил, что потерял пуговицу? Неужели он такой трус? Но Карлин сразу же поразилась собственной наивности. Станет ли человек, совершивший убийство, останавливаться перед сокрытием следов? Конечно, нет. «Очевидно, я совсем не знаю Бена Дамироффа», — безнадежно сказала она себе, направляясь из чулана к лестнице.

В полном отчаянии Карлин прижимала к себе жакет и спускалась по лестнице, не замечая поднимавшуюся навстречу Наташу.

— Это совершенно неподходящий наряд для «Лютеции». — Наташа протянула руку и нежно погладила жакет, когда они обе остановились на закругленной площадке лестницы. — Ты помнишь, как мучилась, пытаясь соединить рукава и плечи? — Она громко рассмеялась и села на верхнюю ступеньку.

— Боже мой, — произнесла Карлин почти про себя, садясь рядом с подругой. — И зачем только я снова встретилась с Тони Келлнером. — Она положила жакет на колени и коснулась пальцем того места, где должна была быть пуговица.

— О чем ты, Карлин? — встревоженно спросила Наташа.

— Ох, Таш. — Карлин ласково погладила подругу по щеке, потом опустила руку в карман, достала пуговицу и приложила к расстеленному на коленях жакету, словно собираясь вдеть нитку в иголку и пришить ее на место.

— В чем дело, Карлин? — Наташа с опаской посмотрела на жакет. Она не сразу осознала смысл происходящего, но, осознав, пришла в смятение.

Карлин сидела, как неживая, вцепившись руками в вязаный жакет, и пыталась подобрать слова, но они, казалось, не хотели выстраиваться в правильном порядке.

— Бен и Тони. Он ненавидел Тони. Понимаешь… телефонный звонок в мотель. — У нее задрожали руки, когда она попыталась привести в порядок свои мысли, но заставила себя усилием воли унять дрожь. — Наташа, я давно боялась, а теперь знаю, что нечего надеяться на ошибку, с самого начала я была права. Тони Келлнера убил твой брат. — Она потеряла над собой контроль, и у нее по щекам потекли слезы. — Это Бен, — заплакала Карлин, — он пошел к Тони домой и застрелил его, как и обещал много лет назад.

— Почему ты решила? — прошептала Наташа, в ужасе уставившись на подругу.

— Вот доказательство. — Карлин прижала жакет к груди и зарылась лицом в теплую шерсть, но через некоторое время собралась с силами и выпрямилась, теперь ее глаза были сухими, а тон деловым. — На Бене был этот жакет в тот день, когда он убил Тони Келлнера. Вчера вечером я обнаружила пуговицу в хранилище вещественных доказательств.

Карлин взглянула на Наташу, которая вдруг встала, деревянной походкой спустилась вниз по лестнице и остановилась у камина, спиной к подруге. Карлин осталась сидеть на ступеньках, но заговорила громче.

— Бен, должно быть, оставил жакет в твоем шкафу, чтобы полиция не нашла его. Он хотел вовлечь тебя, чтобы защититься самому, — с горечью пояснила она.

— Ох, Карлин, ты ошибаешься… — Наташа все еще стояла спиной к подруге, опустив плечи. — Не знаю, как сказать тебе. Но я должна это сделать, верно? — Казалось, она обращалась скорее к самой себе, чем к Карлин. — Больше некуда бежать. Нужно покончить с этим раз и навсегда. — Она на мгновение задумалась. — Вероятно, все к лучшему.

— Что ты имеешь в виду? — Карлин напряглась, интуитивно предчувствуя какую-то ужасную новость.

Наташа повернулась лицом к лестнице, и, когда она заговорила, голос выдал ее волнение:

— Бен не оставлял здесь жакет. Он уже много лет не видел его, я забрала его, когда вы поссорились еще в школе. — Она покачала головой. — Я даже забыла, что он принадлежит Бену, пока только что не увидела его у тебя в руках.

— Что ты говоришь? — Карлин медленно встала на ноги и не спеша спустилась по лестнице, не желая ничего больше слушать, но понимая, что должна все узнать.

— Что я говорю? А ты слушай теперь внимательно. Я положила жакет обратно в чулан. Я убила Тони Келлнера. — Наташа выкрикивала слова, как будто это единственный способ произнести их.

Карлин, пораженная, молча, не отводя глаз, смотрела на Наташу.

— Ты не знаешь, что делал со мной Тони. — Голос Наташи был жестким и полным слез. — Ведь это я заставила его позвонить в отель «Старлайт»…

— Ты что? — Карлин раскрыла рот от изумления.

— Ох, Карлин, тебе этого не понять. Однажды я сбежала из школы в магазин за какой-то ерундой и увидела их — твоего отца и свою мать, они выходили из мотеля. Это было отвратительно. — Теперь она словно оправдывалась. — Я сказала матери, что мне все известно, а она всего лишь попросила меня молчать. А я и не могла… Разве я могла рассказать отцу? Это убило бы его. А вы с Беном… Как я могла так поступить с тобой? — Она отошла от камина и тяжело опустилась в белое, обтянутое шелком кресло на двоих. — Я хотела наказать ее, мне хотелось, чтобы ей стало плохо, поэтому я попросила Тони позвонить.

— А потом они врезались в грузовик.

Наташа не могла не почувствовать, как внезапно изменился тон Карлин.

— Я же не предполагала, что случится такое. — Ее глаза молили о понимании.

— Но мой отец стал инвалидом, а твоя мать погибла.

Карлин увидела, как ее отец до несчастного случая расхаживает по гостиной, увидела их всех: троих ребят, играющих в какую-то незатейливую игру за кухонным столом, и Кит Дамирофф, красивую и жизнерадостную, поддразнивающую своего мужа, перебрасывающуюся шутками с Лилиан и Джей. Т. Сколько трагедий из-за одной детской шалости.

Но что было, то было. Последствия этого глупого детского поступка шестнадцатилетняя девчонка не могла предвидеть.

— Таш, стоило ли убивать спустя почти двадцать лет? — с глубокой печалью спросила Карлин.

— Тони сделал бы это всеобщим достоянием, — не задумываясь, ответила Наташа. — Ты не знаешь, к чему он принуждал меня.

— Почему ты просто не рассказала мне правду? Это с таким же успехом положило бы конец его притязаниям.

— Тебе правду? — Наташа пустыми глазами посмотрела на Карлин. — Чтобы ты отвернулась от меня, чтобы брат возненавидел, а муж оставил? Чтобы вся страна прочитала о знаменитой «девушке с обложки», которая убила собственную мать?

— Но, Таш, ты ведь была совсем ребенком. Почему ты думаешь, что все были бы так жестоки?

«Конечно, Наташа не могла представить себе ничего иного», — призналась себе Карлин, хорошо понимая ту, которая всю жизнь была ее лучшей подругой. Она подошла и, став перед Наташей на колени, взяла ее руки в свои. — Как только приедет Итан, мы должны будем пойти в полицию. Я уверена, он позвонит хорошему адвокату.

— О, Карлин, пожалуйста, — Наташины глаза были полны тревоги, — умоляю тебя, не сегодня, не сейчас. — Ее тело окаменело от напряжения, а руки до боли сжимали руки Карлин. — Пожалуйста, дай мне сегодняшнюю ночь, только одну ночь, просто время, чтобы поговорить с Итаном, признаться и все объяснить ему.

Карлин отбросила Наташины руки и встала. «Как я могу ей это позволить?» — подумала она, зная, что должна делать: объяснить Наташе ее права и тут же позвонить в полицейский участок.

— Клянусь тебе, Карлин, — взмолилась Наташа, наблюдая за ее борьбой с собой. — Я сдамся завтра утром, в восемь я буду в Мидтаун-Норт. О Боже, ты должна дать мне всего несколько часов. Пожалуйста, Карлин, только несколько часов.

Я не имею права. Это невозможно. Карлин пыталась произнести эти слова и не могла, слишком много лет и слишком большая любовь связывали их.

— Завтра утром, Таш, я приду около половины восьмого, и мы вместе пойдем в полицию.

Две закадычные подруги молча смотрели одна на другую. Карлин увидела в Наташиных глазах мучительное страдание и благодарность, и ее глаза наполнились слезами. Наташу, ее красивую хрупкую подругу, которую она так любила, отправят в тюрьму. Всю свою жизнь Таш прожила в страхе, и страх довел ее до убийства. Невыносимая печаль охватила Карлин, она ощутила пустоту, жестокую и ужасную пустоту.

Карлин протянула руки, Наташа бросилась к ней, и они с любовью и печалью крепко обняли друг друга.

— Я с тобой, Таш, — со слезами прошептала Карлин.

— Я знаю, — шепнула Наташа, — спасибо. — Она отстранилась, в ее глазах блестели слезы. — Теперь ты пойдешь домой, о’кей? Итан может появиться в любую секунду.

— Увидимся утром, — кивнула Карлин. — С тобой все будет нормально сегодня ночью?

— Не беспокойся обо мне, — Наташа постаралась улыбнуться, — я буду в порядке, обещаю.

Вернувшись к себе домой, Карлин поняла, что этой ночи не будет конца. Одержимая мыслями о Наташе, она сходила с ума от беспокойства. «Что она говорит Итану? — снова и снова спрашивала себя Карлин. — Как она может объяснить то, в чем не могла признаться даже себе?»

Карлин попыталась читать, навести порядок в гостиной, принять душ, но в одиннадцать часов махнула на все рукой и пошла спать, но вскоре ей стало ясно, что она не уснет. Она посмотрела на часы — всего лишь полночь, еще мучиться семь часов. «Я должна позвонить, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, — решила Карлин и, выбравшись из кровати, направилась к телефону. Она сняла трубку, но не стала набирать номер. — Одна ночь — это все, что я могу дать ей, я обещала, что она получит эти несколько жалких часов».

Однако разные мысли продолжали лезть ей в голову. Если Наташа была напугана тем, что может раскрыться старая история, и решилась на убийство, чтобы только все сохранить в секрете, как она сможет теперь вынести, что ее ужасная тайна станет общеизвестной? Может быть, Итан сможет помочь, дать ей силу, необходимую, чтобы пройти через все. Эти мысли вселили в Карлин надежду.

Как пережить эту ужасную ночь? Карлин припомнила все, к чему обычно прибегала, когда не могла уснуть. Понимая, что это бесполезно, она все же включила телевизор, но спустя минуту выключила его. «Я не могу просто так сидеть здесь сложа руки, — решила она, — мне нужно уйти из квартиры, иначе я сойду с ума. — И она пошла к стенному шкафу за джинсами. — А что, если позвонит Таш? — Она замерла, взявшись рукой за вешалку. — Я не имею права уходить, я должна оставаться здесь, — бешено стучало у нее в голове, — если бы я только знала, что происходит. Пожалуйста, позвони мне», — молча умоляла Карлин. Она посмотрела на телефон, словно прося, чтобы он зазвонил, и вдруг, словно ее молитвы были услышаны, раздался звонок.

— Таш, — закричала она, схватив трубку.

— Карлин, — глухо отозвался Итан, — Наташа… Таш умерла… в ванне… бритва… — Голос Итана задрожал, и раздались горькие рыдания, с которыми он не мог справиться, однако через несколько секунд ему удалось взять себя в руки. — Карлин, пожалуйста… — Снова послышалось приглушенное рыдание. — Я не могу… — Он попытался говорить, а потом просто положил трубку.

— О Боже, Таш, — простонала Карлин, опуская трубку. — Нет, нет, о, пожалуйста, нет. — Она закрыла глаза, представив себе страшную картину: Таш берет бритву, ложится в ванну, и жизнь медленно вытекает из нее. — Это моя вина, целиком моя вина. — Карлин бессознательно раскачивалась из стороны в сторону, крепко обхватив себя руками, словно ей было холодно.

37

Еще раз взбив подушку, Карлин перевернулась на левый бок, снова стараясь заснуть. С тех пор как Итан позвонил ей прошлой ночью, она не отходила от него ни на шаг, стараясь помочь чем могла. Между тем как сама окаменела от горя и чувства вины, а непрерывная сорокавосьмичасовая бессонница только усугубляла это состояние.

Она перепробовала все: успокаивающую музыку на специальном радиоканале, океанский прибой, имитируемый генератором белого шума, который когда-то давно подарил ей Дерик, и даже собственную систему медитации, но ничего не помогало. Ее мысли все время возвращались к Наташе.

Открыв глаза, чтобы в очередной раз взглянуть на часы, Карлин поняла, что, как бы плохо ей сейчас ни было, на похоронах будет хуже и еще хуже будет, когда настанут дни без Наташи.

Закрыв глаза и погрузившись в собственный мир, Карлин почувствовала себя еще более одинокой, еще более виновной. Она пыталась убедить себя, разумно обосновать, что в конце концов тайна Таш все равно раскрылась бы. Но эта мысль мало успокоила ее. Что из того, что в итоге будет знать кто-то еще? Дело в том, что узнала Карлин, и в результате это привело к смерти ее лучшую подругу.

Не в состоянии дольше лежать, Карлин села, взяла халат, лежавший в ногах кровати, надела его и вышла в гостиную. «Нет, больше я так не могу», — сказала она себе, поймав в небольшом зеркале свое отражение — вид после двух бессонных ночей был ужасный. Завтра она уедет в Вестерфилд на похороны, а что потом? Несомненно, Бен больше не появится в ее жизни. У них был шанс, но они не сумели им воспользоваться. Вернется ли она в Мидтаун-Норт, к ежемесячным собраниям и отдельным заданиям? И поняла, что нет, она не сможет просто вернуться, как будто ничего не произошло.

Во всяком случае, для этого ей потребуется время. «Ну, это единственное, чего у меня предостаточно, — призналась она себе, думая о неиспользованном четырехнедельном отпуске, накопившемся с начала года. — Я возьму его весь и, быть может, побуду в Вестерфилде, потом могу поехать…» Она не могла придумать, где бы ей хотелось побывать. Через неделю-другую она, возможно, будет готова принимать какие-то решения. Но одно несомненно: она должна на время уехать из Нью-Йорка и чем скорее, тем лучше.

«По крайней мере это даст мне возможность хоть чем-то заняться», — подумала Карлин, успокоенная перспективой приведения в порядок неотложных дел перед отъездом на целый месяц. Она прошла в спальню, вытащила большой коричневый чемодан и, бросив его на кровать, быстро покидала туда одежду и защелкнула замки. Так. Со сборами покончено.

Утром она позвонит в полицейский участок и сообщит им о своих планах. А что еще? «Разобрать бумаги, — поспешно напомнила она себе. — Господи, я так закрутилась со всеми этими делами, что несколько недель не просматривала почту». И она взяла с небольшого столика у входной двери стопку нераспечатанных конвертов.

Среди бесчисленных циркуляров было несколько писем и пачка счетов. Все, от «Нью-Йоркской службы связи» до «Парагон Кейбл», ждали, что в Карлин пробудится ответственность. Устало протерев глаза, она направилась туда, где лежала ее сумка, достала чековую книжку и разложила счета перед собой на кухонном столе.

«Начну, пожалуй, со счетов от мелких фирм и разделаюсь с ними», — решила Карлин. Через десять минут она добралась до конверта со штампом «АМЕРИКЕН ЭКСПРЕСС». С некоторым трепетом она распечатала его, точно зная, что не платила им по крайней мере два месяца. И в самом деле размер суммы, которую она должна была им, заставил ее скривиться, тем более что в конце листа выделялось предупреждение: «ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ НАЧИСЛЯЮТСЯ ПРОЦЕНТЫ». Ей не хотелось проверять каждый счет, но в участке она ежедневно слышала массу историй о людях, обманутых жуликами, которые пользовались номерами украденных кредитных карточек, поэтому, мол, необходимо проверить каждую покупку. Она вытащила из конверта копии отдельных счетов и, быстро перекладывая листочки, стала проверять свою подпись, мельком глядя на название магазина и вспоминая каждую покупку. И вдруг она наткнулась на подпись, которая показалась ей непохожей на ее собственную. На квитанции значилось «Паб Уильяма», но это ей ничего не говорило, и она, немного растерявшись, отложила листок и посмотрела на цифры справа: предварительная сумма, чаевые и в конце общий итог — тридцать семь долларов ровно; семерка была с черточкой по европейскому стилю, а Карлин никогда не перечеркивала семерки. Она пристально разглядывала подпись, нацарапанную поверх линии из точек. Карлин Сквайр. Почерк не ее, однако, несомненно, хорошо знакомый.

Взглянув снова на название ресторана, Карлин поняла, что наткнулась на золотую жилу. «Паб Уильяма», видимо, официальное название бара «У Билла», и она сразу же все вспомнила: тусклое освещение, подшучивание Гарри над ее ухудшающимся зрением, приятное чувство после торжественной церемонии в «Грейси Мэншн». Вот оно то доказательство, которое необходимо, чтобы снять с нее подозрение в убийстве и чтобы разоблачить Гарри, этого ленивого подонка.

Карлин нашла номер домашнего телефона Эрни Фэллона, записала его и, положив рядом, снова вернулась к счетам; а утреннее солнце уже светило в окна гостиной, и в половине седьмого она решила, что хватит ждать.

— Доброе утро, миссис Фэллон, — вежливо поздоровалась Карлин с женой капитана. — Это Карлин Сквайр, не могу ли я поговорить с капитаном Фэллоном?

— Фэллон. — По голосу капитана она чувствовала, что он не особо рад слышать ее.

— Простите, что звоню так рано, но у меня важные новости.

— Какие? — раздраженно отозвался Фэллон.

— Вы просили меня указать, где я была в день, когда застрелили Тони Келлнера; так вот, я нашла доказательства.

— Послушай, Сквайр, какая теперь разница? Мы знаем, кто убийца; ты еще вчера вывернулась из петли, ради всего святого, зачем ты ни свет ни заря пристаешь ко мне дома?

— Речь идет не о моем оправдании, это касается Гарри Флойда, обвинившего меня в преступлении, хотя он отлично знал, что я не могла его совершить. — Она безуспешно старалась сдержать гнев. — Я говорила вам, что была с Гарри, когда убили Тони Келлнера, и как раз сейчас я нашла доказательство в моем счете от «Америкен Экспресс».

— Неоспоримое доказательство? — спросил Фэллон, теперь полный внимания.

— На сто процентов.

— Встретимся в Двадцатом участке в восемь тридцать, — немедленно отреагировал Фэллон безапелляционным тоном, — и принеси с собой этот чертов «Америкен Экспресс».

— В одиннадцать тридцать я уезжаю на похороны на север штата, — объяснила Карлин.

— Меня не волнует, даже если бы у тебя было назначено свидание с президентом. Ты должна представить мне доказательство до того, как уедешь.

Карлин быстро приняла душ и оделась, потом прошлась по квартире, чтобы проверить, не забыла ли она чего-нибудь. Уходя, она взглянула на себя в зеркало в прихожей. «Не имеет значения, как я выгляжу, — решила она, отказываясь даже немного подрумянить щеки, — Фэллон не обязательно должен считать меня красивой, он должен знать, что я честная».

Через двадцать минут она сидела напротив Эрни Фэллона, который внимательно изучал счет от «Америкен Экспресс».

— Отвратительно, — возмущенно буркнул он, вертя в руках счет. — Я помню, как вы вдвоем в первый раз появились в Мидтаун-Норт. Флойд так волновался, словно был твоим отцом. — Он разочарованно покачал головой. — Все считали, что вы будете друзьями до самого выхода в отставку. Но Гарри, должно быть, мыслил иначе.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Сейчас поймешь, Кембридж, ты знаешь Гарри лучше, чем кто-нибудь другой. Ты была единственным кандидатом в Оперативную группу по борьбе с преступностью при президенте; и если бы ты вышла из игры, это место досталось бы Гарри.

Карлин широко раскрыла глаза от удивления, а Фэллон покачал головой.

— Но все складывается так, что оно снова возвращается к тебе. Надеюсь, ты к этому готова.

Карлин молча уставилась на него, сейчас она меньше всего думала об этом. Фэллон неожиданно вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с удовлетворенным видом.

— Все в порядке, лейтенант, — произнес он, войдя в комнату, и протянул ей руку.

Карлин встала и тоже протянула руку, но он, вместо того чтобы пожать ее, как она ожидала, задержал ее ладонь в своей.

— Все закончено, Кембридж. Я знаю, последние несколько дней тебе пришлось пройти через адские мучения, теперь все позади. — Слегка сжав ей руку, он отпустил ее.

Растроганная до глубины души, она отвернулась и вышла из комнаты. Дойдя почти до выхода из здания, она сообразила, что должна сделать еще кое-что. Круто развернувшись, она снова вернулась в участок и остановилась перед дверью с табличкой «ЛЕЙТЕНАНТ ФЛОЙД».

Он стоял у стола и укладывал связку папок в большую картонную коробку. При появлении Карлин его лицо скривилось.

— Поздравляю, — с насмешкой произнес он.

— С чем? Разве я что-нибудь выиграла? — парировала Карлин.

— Большой приз в соревнованиях по стрельбе, — в глазах Гарри сверкнула настоящая злоба, — все поле твое, дорогая.

— И это все? — с болью и разочарованием Карлин в упор смотрела на него. — После всех лет, что мы провели вместе, тебе больше нечего сказать?

Его глаза ничего не выражали, но теперь, когда Гарри стоял перед ней, Карлин не могла остановиться.

— Ты боялся, что кто-нибудь может обойти тебя на финише, и проклинал бы себя, если бы позволил, чтобы этим человеком оказалась я, та, которую ты привел в полицию, твоя помощница, твоя лучшая ученица и ко всему прочему девушка. — Она с отвращением покачала головой. — И все ради какой-то Оперативной группы?

— Ну, конечно, в праведном негодовании принцесса хотела бы представить все совсем не так, как было на самом деле. — Гарри не мог больше молчать и смотрел на Карлин, как удав на кролика. — С самого первого дня ты следовала за мной по пятам, впитывала все, что я тебе мог дать, обходила меня, при каждом удобном случае попирая ногами. Мэрилин все это ясно видела, а я, идиот, оправдывал тебя всякий раз, когда это происходило.

— Всякий раз, когда происходило что? — Карлин была поражена его вспышкой.

— Не притворяйся наивной, черт побери. — От гнева его щеки покрылись красными пятнами, а руки сжались в кулаки. — Экзамены, расследования, награды — ты получила все, именно к этому ты и стремилась все время.

— О чем ты говоришь? — Карлин в замешательстве смотрела на него. — Государственные экзамены абсолютно стандартны. Откуда я могла знать, что обойду тебя? А расследование дела телефониста-убийцы… Мы разделились с самого начала. Ты считаешь, что я плела интриги против тебя? Боже мой, Гарри, одумайся, Я никогда не лгала тебе, никогда ничего от тебя не скрывала.

Гарри, словно в поисках правды, всматривался в нее, и внезапно пелена упала с его глаз. Перед ним была Карлин. Преданная, верная Карлин. Разве они не работали вместе столько лет, плечом к плечу? Господи, что он наделал?

Когда он вступил на этот пагубный путь, все выглядело так логично! Все четко укладывалось по местам. Зависть застила ему глаза. А еще тупость и жадность, желание получить все и подстроить все так, чтобы Карлин ничем не смогла помешать его карьере.

Оклеветать ее было так просто. Всего несколько подходящих слов, и дело сделано. Уж не лишился ли он на время рассудка. Отвернувшись от Карлин, он неуверенными шагами пошел к окну.

— Боже, я так виноват.

Она слышала его сдавленное извинение, видела, как он сжался от унижения, продолжая смотреть в окно.

— Желаю удачи, Гарри, — тихо сказала она, повернулась и вышла, удивляясь сама себе.

38

Комната отеля была обшарпанной и безликой, с минимальным количеством убогой мебели, но для Бена это не имело значения, его не интересовала окружающая обстановка. Он бросил свой чемодан на расшатанную металлическую полку и, убрав костюм в чехол для одежды, повесил его в узкий стенной шкаф, а затем бесцельно прошелся по комнате, раздвинул шторы и посмотрел на парковочную площадку внизу, потом, выпив воды в ванной, открыл чемодан и, небрежно вытащив кое-какие вещи, положил их в небольшой комод напротив кровати. Больше заняться было нечем.

Бен сел за маленький деревянный стол в углу комнаты и подпер голову руками, опершись локтями о стол. Меньше всего на свете он мог ожидать, что Наташа попросит похоронить ее в Вестерфилде, она всегда ненавидела это место, бессчетное число раз клялась никогда не возвращаться туда.

Когда Итан сообщил по телефону о ее последней воле, Бен был ошеломлен, но потом, когда Итан прочитал ее предсмертное письмо, все приобрело определенный смысл.

Бену было нестерпимо больно думать о том, как сестра писала это письмо, зная, что покончит собой; видимо, она так и осталась бесконечно одиноким существом. Когда он увидел само письмо, взял в руки тонкую белую бумагу и посмотрел на знакомый изящный почерк, пронзительная боль утраты заставила его задержать дыхание. То, что он считал ее глупыми причудами — сверхдорогая бумага от Картье, фиолетовые чернила, которыми она пользовалась во всей своей переписке, — теперь показывало ее болезненную незащищенность. Она описала Итану всю историю того, что произошло много лет назад, высказав убеждение, что, если б он узнал, как она обошлась с собственной матерью, их совместной жизни сразу же пришел бы конец.

В том же письме она обращалась и к Бену, и он был сражен тяжестью ее скрываемого страдания.

«…Я причинила тебе такую боль, мой самый-самый дорогой Бен. Я любила тебя больше всех на свете, я готова была для тебя на все, но единственное, что сделала, — это обманула тебя. Я бы не смогла снова взглянуть тебе в глаза. Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня. Пожалуйста, попробуй».

Читая дальше ее письмо, Бен почувствовал умиротворение, заключенное в ее прощальных словах, в словах любви, обращенных к Итану, к нему самому и к Карлин, а последняя ее неожиданная просьба растрогала его.

«… Это из-за меня моя мать лежит на кладбище в Вестерфилде. Всю свою жизнь мне хотелось, чтобы она больше любила меня, но, вероятно, это было свыше ее сил. Возможно, после смерти мы обретем ту близость, которой между нами не было при жизни».

Бен услышал, как в соседней комнате ходит Итан, в течение всей поездки он почти не разговаривал. Вен был рад, что зять согласился с предложением вести машину по очереди, так как понимал, что в таком состоянии Итан не справится с этим в одиночку. С момента смерти Наташи Итан находился в состоянии глубокого шока, впадая попеременно то в ярость, то в отчаяние, не в силах постичь, что у жены были от него такие страшные тайны, и обвиняя себя в том, что не заметил ничего плохого в те недели, когда Тони Келлнер шантажировал Наташу.

— Знал ли я ее вообще? — снова и снова задавал он этот вопрос Бену прошлой ночью.

Когда секретарь вызвала Бена домой с конференции в Чикаго этим ужасным известием, он прямо из аэропорта приехал на квартиру Наташи и Итана и застал зятя обезумевшим от горя, небритым, с красными глазами.

— Как она могла подумать, что я брошу ее из-за этого? Не могу поверить, что она настолько не доверяла мне и не понимала, что мы справились бы, пережили все вместе. Неужели она не знала, как сильно я любил ее?

Бен с трудом подбирал слова утешения, заглушая собственную скорбь, а Итан едва не сходил с ума, пытаясь найти во всем этом какой-то смысл.

— Я не понимал ее, я, черт побери, ничего не понимал в ней. Неужели я совсем не знал ее?

«А знал ли ее вообще кто-нибудь из нас?» — устало спрашивал себя Бен. Она всегда гналась за чем-то ускользающим и никогда не чувствовала себя счастливой, даже получив то, к чему стремилась с детства.

— Моя любимая сестренка, — грустно прошептал он, чувствуя на щеках горячие слезы, — бедная маленькая Таш.

Завтра ее похоронят рядом с Кит и Леонардом, и это прекрасное лицо будет скрыто в темноте гроба. И Бен мгновенно вспомнил, что почти такие же мысли были у него на похоронах матери.

На кладбище по другую сторону от Леонарда было еще четвертое место — для Бена. Он помнил, что Леонард купил эти четыре могилы еще в то время, когда дети учились в начальной школе. «Я знаю, это будет еще не скоро, но позаботимся об этом сейчас», — сказал Леонард Кит. Тогда Бену показалась чудовищной подобная предусмотрительность. «Эти участки пригодились гораздо скорее, чем мы предполагали, — подумал он, — и теперь там остался только один, для меня». Видимо, здесь он и завершит свой земной путь, не имея собственной семьи, о которой он мог позаботиться, как заботился о них его отец. Смешно думать о будущем, не имея ни сына, ни дочери.

Тяжело вздохнув, Бен снова подумал о Карлин. Он знал, что она в Вестерфилде, и знал, что она прилетела сегодня утром и остановилась у родителей. Наташина смерть вытеснила Карлин из его мыслей, но, пока ему по телефону не сообщили о сестре, он думал о всякой ерунде. Теперь-то ясно, как глупо было сомневаться в Карлин. «Это моя подозрительность все испортила, — яростно ругал он себя. — В свою последнюю встречу они обменялись такими жестокими словами… впрочем, все это теперь не имеет значения».

После потрясающей новости, которую Джей. Т. сообщил ему в своем письме, все остальное отошло на второй план. Бену становилось плохо при одной только мысли о том, что Джей. Т. мог быть его отцом. Хотя на самом деле, даже будь это правдой, это было совершенно не важно; Бена вырастил Леонард Дамирофф, и, несмотря ни на что, он всегда будет считать Леонарда своим отцом. Но мысль, что Карлин его сестра, была слишком ужасной, чтобы принять ее.

Бен встал и беспокойно зашагал по комнате. Черт побери, Карлин имеет право знать все как есть, и он решительно направился к двери.

— Значит, за все я должен благодарить эту маленькую полоумную, — сердито воскликнул Джей. Т.

— Папа, пожалуйста. — Карлин наклонилась вперед на стуле. — Наташа умерла. Не одни вы с Кит Дамирофф пострадали. Ты не думаешь, что она дорого заплатила за все?

— Нет, не думаю, — горячо возразил Джей. Т. — Эта маленькая дрянь заслужила смерть.

— Нельзя так говорить, — в оцепенении тихо произнесла Карлин.

— Конечно, мне следовало бы просто принять это, простить и забыть. — Джей. Т. повысил голос и налил себе еще рюмку. — Тебе легко говорить, ты не провела лучшие годы жизни в инвалидном кресле.

— Это правда, — кивнула дочь, — но ничто не изменит того, что случилось.

— Ты, маленькая всезнайка, нечего относиться ко мне покровительственно, — закричал в ответ отец, — в этом много и твоей вины, твоей и этого балбеса Бена Дамироффа.

Карлин отодвинулась, словно ей дали пощечину. На выкрики Джей. Т. из кухни появилась рассерженная Лилиан, вытирая руки посудным полотенцем, и резко обратилась к мужу:

— Как ты смеешь так разговаривать с Карлин, она перенесла более чем достаточно по твоей милости.

Джей. Т. удивленно оглянулся, но быстро овладел собой и только недовольно опустил уголки губ.

— А вот и ее величество, сейчас она нам расскажет, как надо себя вести. Ты ведь у нас теперь такая смелая и умная.

— Прекрасно, если ты заранее знаешь, что я скажу, — спокойно ответила Лилиан. — Надеюсь, мне не нужно повторять, чтобы ты оставил Карлин в покое.

— Боже, какой сарказм, — проворчал Джей. Т. себе под нос и повернулся к Карлин. — С тех самых пор, как она побывала у тебя в Нью-Йорке, ее прямо не узнать. Эдакая высокомерная штучка!

— Что ты хочешь сказать, папа? — возмутилась Карлин. — Что у мамы наконец появилось собственное мнение!

— Вот как ты меня уважаешь, черт побери, — заорал он на дочь, — могу сказать, вы два сапога — пара.

Неожиданно замолчав после своего выпада, он снова удрученно сгорбился в кресле, и Лилиан вдруг утратила свою решительность.

— Все в порядке, Джей. Т., отдохни, дорогой, — поспешила она успокоить мужа. — Мы не хотели расстраивать тебя.

Карлин ошеломленно смотрела на мать, удивленная резким изменением ее поведения. В их телефонных разговорах Лилиан с гордостью рассказывала дочери, что она на самом деле старается изменить порядки в доме и не позволяет Джей. Т. запугивать ее угрозами. И сейчас Карлин хотелось крикнуть Лилиан, чтобы она не отступала. «С другой стороны, — подумала с горечью, — не мне учить ее, как обращаться с отцом; я определенно не специалист по налаживанию отношений».

Устало поднявшись, Карлин пошла в кухню, налила себе красного вина и медленно сделала глоток. «Чего бы только я не отдала, — подумала она с печальной улыбкой, — чтобы услышать, как стучит в дверь Наташа, девятилетняя Наташа, или, быть может, тринадцатилетняя Наташа». В детстве они провели вместе много чудесных лет, и Карлин не знала, какой возраст она выбрала бы, если бы можно было вернуть время назад. Думая о подруге, Карлин почувствовала, словно у нее что-то оборвалось внутри. «Мы все тебя очень любили, — молча обратилась к ней Карлин, — я могла бы примириться с правдой, и Бен, я уверена, тоже смог бы, но мы не можем примириться с тем, что ты ушла».

Услышав стук в дверь, Карлин вздрогнула, на секунду почти поверив, что по другую сторону стоит Наташа, и, вздохнув, поставила стакан и пошла посмотреть, кто же это на самом деле.

— Какого черта тебе здесь нужно? — сердито выкрикнул Джей. Т.

Карлин вошла в гостиную и замерла, увидев Бена.

— Ты должен извинить моего мужа, — начала Лилиан, — он…

— Карлин, Боже, как приятно тебя видеть.

Карлин почувствовала, с каким облегчением произнес Бен эти слова. У нее екнуло сердце при виде его красивого лица и темных глаз, встретившихся с ее взглядом, она ощутила необъяснимую слабость, знакомую еще по тем временам, когда они были подростками. Но она сдержалась и ничего не сказала, Бен подошел к ней и тихо промолвил:

— Нам нужно поговорить.

— Почему именно сейчас? — холодно поинтересовалась она.

— Пожалуйста, Карлин, я должен тебе кое-что рассказать, — настаивал он.

— Карлин, — раздраженно вмешался Джей. Т., — не можешь же ты все еще страдать по этому парню. — Он с отвращением фыркнул. — Эти Дамироффы, как проклятие для нас.

— Может быть, вы хотите поговорить наедине? — спросила Лилиан у дочери, подойдя сзади к коляске Джей. Т., чтобы отвезти его в кухню.

— Нет! — Бен повернулся к ней и ответил так порывисто, что в комнате установилась напряженная тишина. — Сейчас мы все выясним до конца, вы все объясните нам, Джей. Т.

Джей. Т. все понял, и слабое подобие улыбки промелькнуло у него на лице, но оно тут же сменилось выражением негодования.

— Не собираюсь ничего объяснять, — резко отказался он.

Бен приблизился к нему на шаг.

— Карлин и Лилиан имеют право знать то, о чем вы написали мне. Что вы встречались с моей матерью, когда мои родители только приехали сюда, что она забеременела мной от вас. Скажите им, что вы мой настоящий отец.

При этих последних словах Бена Карлин задохнулась, побледнела и повернулась к отцу.

— Этого не может быть!

— А почему бы и нет? — Он смотрел ей прямо в глаза.

— Карлин, — продолжал Бен, не отводя взгляда от Джей. Т., — твой отец написал мне письмо, в котором все это изложил. По его словам, мы с тобой наполовину брат и сестра. Он говорит, что начал встречаться с моей матерью, как только мои родители переехали в Вестерфилд.

Джей. Т. вызывающе перевел взгляд с Бена на Карлин, но ничего не ответил. Тем временем Лилиан подошла, стала перед мужем и долго пристально смотрела на него, а потом заговорила совершенно ледяным тоном.

— С тех пор как мы поженились, у тебя было много связей, я это знала. Ты ленивый самодовольный — это первое; самовлюбленный бабник и никудышный отец — это второе. Я могла бы продолжать, список длинный. — Она замолчала и глубоко вздохнула. — Но я никогда не представляла себе, какой ты злой. Сказать такое Беку — истинный грех, Джей. Т. И чего ты пытался добиться? — Лилиан повернулась к Бену и Карлин. — Если бы мой муж когда-нибудь замечал что-нибудь, кроме собственного отражения в зеркале, он, возможно, вспомнил бы, что Кит Дамирофф была на шестом месяце беременности, когда приехала сюда. Я встретила их в день приезда и точно знаю, какой у нее был срок. Я забеременела Карлин примерно через месяц, так что совсем недолго мы обе были беременны одновременно. Я помню все, словно это было вчера. — Она посмотрела в упор на Карлин. — Я помню все твое детство, словно это было вчера.

Бен, сжав губы от злости, снова обернулся к Джей. Т.

— Значит, вы выдумали эту историю просто ради забавы. Вы просили, чтобы я скрыл от Карлин правду и оставил ее, потому что мы родственники по крови. Полагаю, вам просто захотелось немного пошутить.

— Мне казалось, что все так было, — равнодушно пожал плечами пожилой мужчина, — вероятно, моя память не та, что прежде.

— У вас никогда не было связи с моей матерью до того раза, когда она погибла, ведь так? — с отвращением спросил Бен.

— Я же сказал, моя память… — Джей. Т. слегка улыбнулся, как бы извиняясь.

— Я сделала все, что могла, Джей. Т., — снова заговорила Лилиан, и звук ее голоса на этот раз заставил его втянуть голову в плечи. — Даже в последнее время, когда я осознала наконец, как ты помыкал мной всю жизнь, я еще старалась наладить отношения, но ты перешел все границы.

— Ну, и что это означает? — огрызнулся Джей. Т.

— Завтра я хочу быть на Наташиных похоронах, — Лилиан кивала как бы самой себе, — для меня это очень важно; Бог свидетель, я любила эту девочку как свою собственную, а потом я займусь своими делами.

— Не пугай меня всякой ерундой, — угрожающе произнес Джей. Т.

— Нет, Джей. Т., я не пугаю. Я слишком долго ждала. Завтра я ухожу от тебя.

Карлин была поражена ненавистью, отразившейся на лице отца.

— Ты просто выжидала удобного случая, — повысил голос Джей. Т., — это момент твоего триумфа, так, Лилиан? Уйти от мужа, бросить его гнить в инвалидной коляске — ну и дрянь же ты.

Лилиан не стала отвечать, а вместо этого обратилась к Бену.

— Извини, что тебе пришлось стать свидетелем этой сцены. Мы и так причинили тебе неизгладимую душевную боль, и наши неприятности не твоя забота.

— Но я… — попытался возразить Бен.

— Нет, Бен. Слишком поздно, но я скажу: на мне лежит ответственность и вина за то, что случилось с твоей семьей, и мне очень горько. — Она направилась к двери в спальню. — А теперь простите меня, — и она закрыла за собой дверь.

— Она этого не сделает, — дерзко заявил Джей. Т. — Она не может просто так взять и уйти, оставив меня одного.

Карлин смотрела на отца, не в силах поверить, что он написал Бену письмо, чтобы разлучить их. А сейчас, даже уличенный во лжи, Джей. Т. был абсолютно безразличен к боли, которую совершенно сознательно причинил Бену и собственной дочери. «Он совсем не любит меня, — подумала она в оцепенении, — он нарочно старался разрушить мою жизнь».

Карлин подошла ближе к отцовскому креслу, а Джей. Т., сделав большой глоток, поставил рюмку на стол и без всякого выражения посмотрел на дочь.

— Ты хотел обидеть меня. Сказать такую ложь… — Она с трудом выговаривала слова.

— Прости за недоразумение, радость моя, — беззаботно отозвался он.

— Ты негодяй, — выговорила она почти шепотом. — И будь уверен, недоразумения не будет: ты больше никогда меня не увидишь.

Карлин быстро выбежала за дверь, Бен бросился за ней. Девушка стояла, прислонившись к стене, и глубоко дышала, стараясь успокоиться.

— Мне кажется, это я виноват, — сказал Бен.

Непроизвольно он потянулся, чтобы обнять ее, но остановил себя, усомнившись, есть ли у него на это право, и Карлин заметила, что он опустил руки. «Он не любит меня, он даже не может заставить себя прикоснуться ко мне», — подумала она и с болью отвернулась. Бен больше не мог выдержать, он подошел ближе и дотронулся до нее.

— Карлин…

Ей послышалась просьба в его тоне, и она повернулась к нему.

— Что ты хочешь от меня? — заплакала она. — Я понимаю, ты стараешься помочь, но то единственное, что мне нужно, ты не можешь мне дать.

— О чем ты говоришь?

Для нее было неимоверной мукой произнести эти слова:

— Мне нужно, чтобы ты любил меня, но ты не можешь меня любить.

— Ты сошла с ума? — Бен схватил ее за плечи. — Я люблю тебя больше всего на свете.

— О, Боже, Бен.

И вот они уже целовались, их неудержимо тянуло друг к другу, и каждый чувствовал непреодолимое желание быть рядом, отдаться ощущению сладостной близости. Бен гладил волосы Карлин, а она прильнула к нему, желая забыть обо всем на свете, ей хотелось бы, чтобы все вокруг исчезло, пока она с Беном.

— Пойдем отсюда, — хрипло шепнул он, отстраняясь от Карлин.

Они шли по улице рядом, но не касались друг друга и не разговаривали.

— Как ты думаешь, сколько раз мы проходили по этой улице? — спросил Бен, когда они миновали убогий жилищный комплекс и свернули за угол.

— Сто миллионов раз, — засмеялась Карлин, но сразу снова стала серьезной. — Однако, похоже, это последний раз. Я никогда его не прощу, Бен, никогда.

Бен кивнул, и они снова несколько минут шли молча.

— Знаешь, — наконец заговорил он, — я никогда не был большим поклонником Джей. Т., но он твой отец. — Бен язвительно усмехнулся. — Слава Богу, что не мой.

— Какая мерзкая ложь! — Карлин всю передернуло. — По-моему, ты всегда ненавидел его, и ты считаешь, что я не должна бросать его только потому, что он мой отец?

— Нет, я не это имел в виду, — медленно ответил Бен. — Я говорю, что наши родители стареют и умирают, и печальная правда в том, что они родители, и никуда от этого не денешься. Сейчас тебе кажется, что ты никогда не захочешь снова видеть его; возможно, никогда и не захочешь. Но, быть может, настанет день, когда ты изменишь свое мнение, и если это случится, ты не должна противиться.

— Тебе всегда удается удивить меня, — ответила Карлин, внимательно посмотрев на него.

— Карлин, — Бен пнул ногой небольшой камушек перед собой, — я похоронил обоих родителей, и, если придет день, когда ты простишь его, а я буду рядом, я помогу тебе.

— Будешь рядом? — Она остановилась. — А я-то думала, что ты больше не хочешь быть рядом.

Бен повернулся к ней лицом и взял ее за руки.

— Я совершил непростительный грех, не поверив тебе.

— О, Бен, — Карлин недоверчиво покачала головой, — как ты мог поверить тому, что сказал Тони?

— Я не то что поверил, но я не был убежден, могу ли я не верить. Я хочу сказать, что за эти годы ты могла измениться или иметь какие-то страшные тайны, которые предпочитала скрывать от меня.

— Страшные тайны, — повторила за ним Карлин и, помолчав, тихо, почти про себя добавила: — Как Наташины страшные тайны.

— Да, — Бен с болью прикрыл глаза при упоминании имени сестры, — как Наташины.

Они снова несколько минут шли молча, пока Карлин не нарушила молчание.

— С моей стороны было бы притворством обижаться на тебя, так как я была уверена, что Тони убил ты. — Она стыдливо потупилась. — Не знаю, как просить прощения.

— Чудесная парочка, — с глубоким вздохом пробормотал Бен, — два мстителя. — А затем широкая улыбка медленно осветила его лицо.

— Что тут смешного?

— Видишь ли, мы оба хотели возмездия для Келлнера, и, по-моему, это счастье, что мы не бросили друг другу вызов расквитаться с ним.

— Ты совершенно невозможный. — Сперва испугавшись, Карлин потом рассмеялась, но затем снова помрачнела. — Как мы можем смеяться, Бен? Только Наташа отплатила ему, но в конце концов она единственная и пострадала.

— Понимаю, — кивнул Бен, — но у меня нет этому объяснения.

Они печально помолчали, а потом Бен нежно погладил Карлин по щеке.

— Единственное, что я могу сказать хорошего, так это то, что Наташа всегда хотела, чтобы ты и я были вместе. Счастливый конец во всех ее сказочных мечтах, и она никогда от него не отказывалась. И теперь, я надеюсь, это наконец-то станет реальностью.

— Ну, я-то тоже не отказывалась. — Карлин обняла Бена за шею. — Я тоже всегда этого хотела.

— Всегда, — прошептал Бен, наклоняясь и целуя ее.

Карлин прижалась к нему со слезами радости и печали на глазах. Только благодаря Наташе они с Беном снова обрели друг друга. «Наши жизненные пути, наши потери и приобретения переплетены навечно, — с грустью подумала Карлин. — Спасибо тебе, подруга. Прощай», Она отодвинулась и заглянула Бену в глаза.

— Бен, я люблю тебя, и ничто на свете никогда этого не изменит.

И он ответил ей еще одним поцелуем, еще более глубоким и страстным.

«Мы ждали так долго, — подумала она, чувствуя, как ее сердце переполняется счастьем, — но наконец-то получили то, что нам было предназначено».