Энчантра

Кейли Смит

Энчантра

Переведено специально для группы

˜"*°†Мир фэнтез膕°*"˜ http://Wfbooks.ru

Оригинальное название: Enchantra

Автор: Кейли Смит / Kaylie Smith

Серии: Жестокие игры #2/Wicked Games #2

Перевод: nasya29

Редактор: Евгения Волкова

Тем, кто сжёг мосты между собой и своими демонами.

И тем, кто всё ещё пытается зажечь спичку — мы будем ждать.

И — Деанне, Бекке и Найт,

которые помогли мне не сойти с ума, чтобы эта книга появилась на свет.

Спасибо, что всегда отвечаете на мои звонки.

ПРОЛОГ. ТЬМА

Ад был соткан из клубящейся тьмы и тайн — таких же, как и мужчина перед ней.

— Я тебя ненавижу, — прошипела она, когда чёрные щупальца магии, скользнувшие с его рук, обвились вокруг её запястий и горла, вжимая её в стену лабиринта. Чувственная энергия, которую она ощущала на коже всякий раз, когда он подходил так близко, заставила её сжать зубы — она сопротивлялась внезапной волне влечения, разливавшейся по венам. В прошлый раз, когда его тени обвивали её так же… между ними, было куда меньше одежды.

Он шагнул следом за своими тенями, подходя вплотную, пока его грудь не прижалась к её телу.

— Любовь. Ненависть. Одна и та же страсть — только названия разные, — произнёс он. — И как легко, как быстро грань между ними стирается… правда?

— Нет, — процедила она сквозь зубы. — Для меня всё будет кристально ясно. Я тебя ненавижу.

Он медленно наклонился к ней, так близко, что его губы оказались у самого уха.

— Докажи.

НАЧАЛО

Глава 1. ПРЕДВЕСТИЯ

Первое убийство Женевьевы Гримм произошло в самом сердце Рима.

Сначала вороны появлялись по одному. Каркали где-то вдалеке во время её утренних прогулок к пастичерии, что стала её любимым местом для завтраков. Она будет скучать по этим джемовым тарталеткам больше, чем готова признать — когда придётся покинуть Рим и шагнуть в неизвестность.

Последнюю неделю она каждый день собирала и разбирала свои чемоданы, переживая, что выбрала не те платья или забыла любимый парфюм — или ещё что-нибудь важное, что должно произвести наилучшее первое впечатление. По вечерам она бродила по городу, пытаясь за несколько дней обойти все значимые достопримечательности — чтобы её сестра Офелия ни за что не заподозрила, что она отклонилась от намеченного маршрута.

Хотя, по правде говоря, это была лишь удобная отговорка.

На самом деле она тянула время. Думала, не слишком ли наивно возлагать столько надежд на человека, который даже не знает о её существовании. Может, стоило подождать — дождаться ясного знака, прежде чем рушить все тщательно выстроенные планы сестры.

И вот, за завтраком в пастичерии несколько дней назад, она впервые заметила, что вороны ведут себя странно. Один из этих мелких гадёнышей наблюдал за ней из цветущего розового олеандра, пока она пила горячий шоколад и листала книгу — гримуар из коллекции Офелии, который она тайком спрятала в чемодан. Она взглянула на птицу — и в её взгляде было что-то… слишком разумное. Нечто неестественное. Хотя мысль, что это может быть сверхъестественным, тогда даже не пришла ей в голову.

Как и то, что эти пернатые твари в итоге станут настоящими предвестиями.

На следующий день к первому ворону присоединился второй. Они перекрикивались, пока она шла на блошиный рынок Порта Портезе, а потом — обратно в таунхаус, снятый Офелией на время поездки. Именно в ту ночь к парочке добавился третий, и вся троица всю ночь долбилась клювами в окно её спальни.

Но, несмотря на очевидную странность происходящего, Женевьева всё ещё не хотела признавать, почему вороны её преследуют. Только после визита в Колизей, где она должна была затеряться в толпе таких же банальных туристов, игнорировать этих птиц стало невозможно.

В тот день она оделась так неприметно, как только могла себе позволить, надеясь, что это избавит её от нежелательного внимания. Платье из нежно-розового шифона, с рюшами по краю и на рукавах. Волосы — золотисто-каштановые локоны — собраны в простой пучок. Ни перчаток, ни украшений: как и сама Женевьева, вороны слишком уж любили всё блестящее.

Её старания окупились — прогулка к древнему амфитеатру прошла спокойно. Она размеренно шла всё дальше от таунхауса — и не увидела ни одной чёрной твари. Даже во время экскурсии с гидом ничто не омрачало её восхищения величием Колизея.

Но стоило солнцу спрятаться за горизонтом, и золотое тепло сменилось холодным серебром… как только она вышла на улицу вместе с остальной группой, раздалось оглушительное карканье. Вороны сидели на каждом карнизе, на каждом фонаре. Сотни чёрных глаз уставились прямо на неё — и это зрелище навсегда врезалось в её память. Как и жжение в лёгких, когда она бежала по мощёным улочкам Рима, а стая мчалась за ней, вздымая вихрь крыльев и визга.

Они её не тронули. Ни одного царапины. Ни единого вырванного волоска. Только навязчивое ощущение, будто тебя загоняют.

Она просила знак — и, чёрт побери, получила его.

— Я пойду! — закричала она воронам. — Мне нужно всего чуть-чуть времени!

Но вороны не отступили — наоборот, подлетели ещё ближе. Их крылья касались её волос, спины, подола — торопя, подталкивая.

Она со всех ног взбежала по дорожке к двери, лихорадочно шаря пальцами по карману накидки в поисках ключа. Птицы заполнили весь балкон и подоконники, продолжая кружить в воздухе. Она втиснула ключ в замок, толкнула дверь, влетела внутрь и рванула к лестнице.

Ну вот и попросила знамение… — мысленно выругалась она. Теперь уж точно не отвертеться.

Распахнув двери в спальню, она с грохотом закинула чемодан на кровать. В окно неслось бешеное клевание, когти скребли по стеклу, а чёрные перья метались по оконным рамам.

Вываливая на постель платья, юбки и бельё, она пробормотала:

— Где-то же оно здесь…

Наконец, на самом дне чемодана, она нащупала то, что искала.

Карканье стихло.

Чёрный конверт с замысловатым серебристым орнаментом. Печать из тёмного воска: ветка с шипами, дикие розы, ягоды и в центре — большая буква S.

Внутри — лист плотного, бархатистого пергамента, более роскошного, чем любая бумага, которую она когда-либо держала в руках. Слова, написанные тёмно-сапфировыми чернилами, всё ещё хранили ощущение тяжести.

Женевьева вытащила письмо из уже надорванного конверта. Прочитав его вновь, ощутила, как кровь внутри закипает.

Из офиса поместья Энчантра

Дорогая Тесси,

Прости, что я так долго не отвечал. Ситуация с семьёй за последние годы усложнилась, и, боюсь, время ускользнуло от меня. Не буду утомлять тебя подробностями.

Я знаю, нам многое нужно обсудить — и не только то, о чём ты писала в своих письмах. Поэтому я настаиваю, чтобы мы поговорили лично.

Мне искренне жаль, что всё закончилось так, как закончилось, и что я не связался с тобой раньше. Но я очень хочу это исправить.

Вложил небольшой подарок — на дорожные расходы. Пожалуйста, не считай это подачкой, я знаю, какая ты. Просто у меня и моей семьи больше, чем нам нужно, и это самое малое, что я могу сделать, чтобы возобновить нашу дружбу.

Знаю, весеннее равноденствие уже близко, но настаиваю, чтобы ты приехала до его наступления. Я как раз буду в коротком отпуске от дел в Кнокс. Я настаиваю, чтобы ты приехала. К тому же, демоновые ягоды будут в самом соку.

До скорой встречи.

Твой старый друг,

Баррингтон Сильвер

Когда она впервые открыла это письмо дома, то заметила, что в некоторых местах чернила слегка расплылись, делая отдельные буквы толще.

И среди этих линий проступила знакомая фигура.

Ворон.

— Чёртовы птицы, — выругалась она.

Теперь предвестие было очевидным. Как и ощущение, исходящее от пергамента — лёгкое тепло, которое она училась распознавать последние месяцы.

Магия.

Я настаиваю, чтобы ты приехала до наступления равноденствия…

Изначально Женевьева собиралась покинуть Рим с запасом времени. Но из-за своих нервов и всех соблазнов города…

Лучше поздно, чем никогда, верно?

Она сунула приглашение между страниц дневника и захлопнула чемоданы. Пора.

За её спиной воронья стая разразилась какофонией — клювы долбили стёкла с такой силой, что она удивилась, как те ещё не треснули. Их карканье было оглушительным, крылья били в такт её сердцу.

— Я уже иду, — пробормотала она, с трудом стаскивая чемодан с кровати. Он казался неподъёмным.

Но когда она наконец повернулась, готовая выйти…

Птицы исчезли.

НАКАНУНЕ ВЕСЕННЕГО РАВНОДЕНСТВИЯ

Глава 2. ПРИГЛАШЕНИЕ

Дневной свет мягко пробивался сквозь окно, заливая купе первого класса чарующим золотым сиянием. Тосканские пейзажи за стеклом, возможно, были одними из самых живописных, что Женевьева когда-либо видела… но она почти не обращала на них внимания. Нервы горели огнём, пока поезд мчал её к месту назначения.

Последняя тележка с обедом проехала мимо её купе, звон тарелок и бокалов постепенно стихал, удаляясь по коридору. Женевьева постукивала каблуком в нетерпеливом ритме, ожидая следующей остановки поезда.

Путешествие по итальянской глубинке выдалось утомительным, некомфортным, а главное — ужасно скучным. Сначала она пыталась перечитывать книги из чемодана, но, подтвердив, что воронье проклятие действительно оказалось магией — заклятием — ей быстро наскучило.

Она протянула правую руку к левой, собираясь поиграть кольцом, которое давно уже не носила. Вспомнив об этом, с раздражением опустила руки на колени и тяжело вздохнула. Быть взаперти между четырьмя стенами без единой интересной души рядом — личная версия Ада для Женевьевы. Она чувствовала, что вдоволь настрадалась от одиночества ещё в детстве, в поместье Гримм.

Пока её покойная мать, Тесси Гримм, обучала сестру некромантии, Женевьеве оставались только плюшевые игрушки и фарфоровые куклы для разговоров. Поскольку старшей была Офелия, именно ей по праву доставалась родовая магия. Потребовались годы, чтобы Женевьева осознала: из-за материнского внимания к сестре она выросла, ощущая себя единственным ребёнком. И живущей с постоянной жаждой толпы. Или хотя бы чьей-то постели.

Женевьева привыкла скрывать свою собственную магию, опасаясь, что мать, узнав о её способностях, тоже начнёт её контролировать, как Офи. Она убеждала себя, что не хочет иметь ничего общего с безумным миром Тесси Гримм. А потом мать умерла — всего несколько месяцев назад, — и Офелия взяла на себя бремя семейного наследия. Вместо того чтобы пойти по стопам матери, Офелия решила принять титул Некроманта всерьёз, став чем-то вроде кризис-менеджера для всех сверхъестественных существ, которые в последнее время появлялись на пороге поместья: ведьмы, призраки, вампиры, демоны… И Женевьева поняла, насколько наивной она была всё это время.

Участие в Фантазме — адском состязании, куда они с Офелией отправились осенью — разожгло в ней жажду знаний о потустороннем. Тогда она особо не волновалась: знала, что унаследованная от отца магия поможет ей обойти все физические ужасы и ловушки в особняке Дьявола. Но всё же было неприятно осознавать: если бы не эта сила, она, скорее всего, не продержалась бы в игре и дня.

Было множество моментов, когда Женевьева могла рассказать Офелии о своём желании учиться. Но каждый раз ей не хватало духу признаться, насколько глупо вела себя раньше. Как долго бежала от семьи. И от самой себя.

И уж точно она не была готова признать главную причину, по которой перестала презирать сверхъестественное.

Она больше не пыталась завоевать любовь мужчины, который никогда её не любил.

Громкий свист пронзил тишину — поезд приближался к следующей станции.

Флоренция. Ближайший город к её финальной точке.

Отражение Женевьевы в окне оживилось.

Она уже так близко. Совсем рядом с разгадкой… Возможно, с другой семьёй — такой же, как её.

Она запустила руку в карман накидки и достала фотографию. Нашла её в комнате матери, среди прочих безделушек из жизни, которую Тесси Гримм вела до того, как обосновалась в Новом Орлеане. Жизни, о которой даже Офелия ничего не знала.

На выцветшем снимке был мужчина, стоящий рядом с Тесси, его рука небрежно лежала у неё на плечах — в этой позе было столько естественной близости. Но взгляд Женевьевы всегда притягивали одинаковые медальоны-сердца, что висели у них обоих на шеях.

С того самого дня, как она нашла фото, в голове крутились одни и те же вопросы.

Она знала, что материнский медальон связан с родовой магией — его всегда предназначали Офелии. А этот мужчина — он тоже был некромантом? Были ли у него дети? И… были ли среди них такие, как она?

Любопытство росло годами. Пока не стало невозможно терпеть.

Она перевернула фотографию — на обороте было написано рукой матери:

Баррингтон Сильвер и Тесси Гримм

Свист пара повторился — Женевьева поспешно спрятала фото обратно в карман. Стук колёс стихал, поезд замедлялся перед станцией. Мотор гудел всё тише, пока она вставала и собирала вещи.

Хотя в приглашении говорилось, что стоит прибыть в Энчантра до кануна равноденствия, она не верила, что мистер Сильвер её прогонит. Во-первых, из-за того, с какой страстью было написано письмо — в некоторых местах чернила едва не прорвали бумагу. А во-вторых… если после всего, включая воронье проклятие, он откажется с ней говорить — она вполне может решить его прикончить.

Хотя, пожалуй, это было бы не совсем честно. Ведь письмо было адресовано её матери. Ей не следовало его даже открывать.

Не говоря уже о вине за то, что именно она инициировала переписку с мистером Сильвером — за несколько месяцев до смерти Тесси, надеясь воссоединить их. Надеялась получить такое вот приглашение. Она отправила шесть писем, подписанных именем Тесси Гримм. Но когда наконец получила ответ… матери уже не было.

Лёгкий стук в дверь купе выдернул её из мыслей.

— Синьорина Гримм, — вежливо поздоровался знакомый проводник с тёплым итальянским акцентом. У него были густые чёрные волосы и молодое, открытое лицо. За время пути они перекинулись парой слов — редкие спасительные моменты общения среди тоскливого одиночества. — Хотите, я упакую вам еду с собой?

Женевьева покачала головой — есть ей совсем не хотелось.

— Нет, спасибо, Лука. Но если вы поможете с одним из чемоданов, буду признательна.

Лука кивнул:

— Конечно, синьорина Гримм.

Он поднял самый тяжёлый чемодан и вышел в коридор, дожидаясь, пока она последует за ним. Женевьева не стала задерживаться и оглядываться на душное купе — просто пошла за ним, с облегчением ощущая, что наконец двигается вперёд. В узком проходе её бедро неловко задело стену, костяшки пальцев ударились о панель, пока она пыталась поудобнее перехватить багаж.

Если в Европе что-то и бесит по-настоящему, так это то, что всё тут рассчитано на миниатюрных людей, — мрачно подумала она, — а не на мои формы и мою территорию.

Убедившись, что в коридоре никого нет, она незаметно направила немного магии по левой руке — и чемодан, и кисть исчезли.

Когда они с Лукой добрались до начала поезда, она вновь сделала руку и багаж материальными, прежде чем их заметила небольшая толпа пассажиров и работников.

С лёгким шипением двери поезда распахнулись, открывая вид на оживлённую станцию в центре очаровательного города. Яркая одежда в толпе и сладкий цветочный аромат в воздухе напоминали: весна уже здесь — несмотря на затянутое облаками небо. Ветер оказался резким, сезон в Италии казался куда более живым, чем дома.

Лука первым сошёл на платформу и поставил её второй чемодан на землю. Женевьева последовала за ним. Из-под накидки она достала кошелёк на цепочке и вручила проводнику сложенную пачку купюр.

Он тепло улыбнулся, принимая чаевые:

— Было приятно познакомиться, синьорина Гримм. Я буду скучать по вашему яркому обществу.

— Я тоже за вас переживаю, — искренне ответила она, наклоняясь за багажом. — Постарайтесь не впасть в глубокую депрессию из-за моего внезапного исчезновения из вашей жизни.

Он усмехнулся, а она уже разворачивалась, пробираясь сквозь рассеянную толпу путешественников к ряду идеально одетых мужчин у выхода со станции. Женевьева скользнула взглядом по каждому из них с притворным восхищением, ожидая, кто первым попадётся на наживку.

Первым не выдержал мужчина средних лет с густой бородой и сучковатой тростью.

— Hai bisogno di un passaggio, bella ragazza? — спросил он.

— Простите, — ответила Женевьева. — Я плохо говорю по-итальянски. Вы случайно не говорите по-английски?

— English, no, — покачал он головой, а затем поднял трость и указал ею на другого извозчика в нескольких повозках слева. — Morello.

— Grazie, — поблагодарила она и поспешила к другому мужчине.

Тот оказался весьма симпатичным, всего на пару лет старше её, с тёмными, аккуратно зачёсанными назад волосами и ореховыми глазами, которые чуть прищуривались, когда он улыбался. А улыбался он очень даже широко, как только она подошла.

— Вы Моретто? — уточнила она с обворожительной улыбкой.

— Я, — кивнул он. — Чем могу помочь?

Она с грохотом опустила свои чемоданы к его ногам:

— Мне нужно по адресу в нескольких милях от города. У меня есть карта со всеми подробностями.

Она достала из накидки нарисованную от руки карту — тоже из материнских сокровищ — и протянула ему. Он прикусил губу, и на миг она подумала, что он, возможно, не понял её акцента. Но потом заметила, как его взгляд соскользнул вправо — туда, где отец обнимал на прощание сына. Просто обдумывал её просьбу.

Над головой пронзительно каркнули.

Женевьева взметнула взгляд в небо, злобно уставившись на троицу ворон, кружащих над станцией.

Я же стараюсь! — хотелось заорать.

Она заставила себя отвести взгляд от пернатых и прочистила горло, вновь привлекая внимание Моретто. В этот раз голос зазвучал мягко, сладко — с тем тягучим южным акцентом, который почти всегда срабатывал на тех, кого она выбирала своей целью.

— Обещаю щедрые чаевые, — сказала она. — Это, возможно, чуть дальше, чем вы привыкли ездить, но для меня это будет настоящее спасение.

Его глаза распахнулись, застекленели от её мольбы, и она сразу поняла — будет по её.

С воодушевлённым кивком он наклонился, чтобы поднять её сумки. При этом бросил взгляд на её руку, явно проверяя — нет ли кольца.

— Без проблем, синьорина…?

— Гримм, — подсказала она.

— Синьорина Гримм, — повторил он. — Прошу, за мной.

***

Почти через три часа повозка наконец покатила по длинной, извилистой подъездной дороге к поместью Баррингтона Сильвера. Женевьева откинула бархатную шторку на окне и выглянула наружу, впитывая романтичные пейзажи, раскинувшиеся вокруг. Птицы всё ещё летели впереди, будто сопровождая её сквозь небо, теперь куда более ясное, чем то, что осталось позади — над станцией.

По крайней мере, теперь они молчат, — подумала она, опуская взгляд к горизонту.

Поместье уютно укрылось среди мягких холмов сельской местности, а виноградники развернулись перед ней, словно живописное полотно, написанное самой природой. Ровные ряды виноградных лоз тянулись по аккуратно ухоженным полям, цветущие деревья вспыхивали яркими красками по всей округе, а золотистое солнце ласково просеивалось сквозь их ветви.

Повозка всё катилась вперёд, и вот на горизонте появился массивный въездной портал. Извивающиеся узоры на серебряных прутьях были столь замысловаты, что почти заслоняли слово, спрятанное в витиеватом орнаменте.

Энчантра.

Повозка остановилась, и она услышала, как Моретто, явно сбитый с толку, позвал её по имени. Спустя мгновение дверца распахнулась, и в его взгляде читалась тревога.

— Синьорина Гримм, боюсь, в ваших указаниях может быть ошибка.

Она приподняла бровь:

— Почему вы так решили?

Он протянул ей руку, помогая выйти из экипажа. Его ботинки хрустнули по гравию.

Спустя несколько шагов они стояли перед воротами, покрытыми серебром. Её взгляд скользнул по стальным прутьям, оплетённым колючими лозами, между которых пробивались странные фиолетовые ягоды. Некоторые уже осыпались, лежали на земле у их ног.

Женевьева вновь достала приглашение, под внимательным взглядом Моретто, и, как она и предполагала, эти самые лозы и ягоды были вытиснены на печати.

— Это определённо то самое место, — пробормотала она.

Моретто перевёл взгляд с конверта на территорию за воротами:

— Но…

И он был прав.

Определённо есть «но».

За воротами, насколько хватало глаз, простиралось только одно:

Огромное, пустое поле.

Глава 3. ЯГОДЫ

— Я могу отвезти вас обратно в город, — заверил Моретто. — Бесплатно.

Женевьева продолжала смотреть сквозь ворота. В этом пейзаже было что-то… что царапало её память.

— Синьорина Гримм? — неуверенно повторил Моретто.

На мгновение ей действительно захотелось воспринять это как знак — принять предложение и вернуться на станцию. Но вдруг за воротами что-то дрогнуло. Будто марево, мираж.

Она моргнула — и всё исчезло.

Над головой раздалось раздражённое карканье. Женевьева подняла глаза к небу, которое быстро темнело, предвещая дождь. Три ворона кружили над ней, неотступно, по кругу, словно в ожидании.

Она проделала слишком длинный путь, навлекла на себя слишком много неприятностей, слишком долго мечтала об этом, чтобы повернуть назад.

Здесь есть что-то для меня, — подумала она. Должно быть.

Выпрямив спину, Женевьева обернулась к Моретто:

— Я никуда не поеду. Спасибо за поездку, надеюсь, вы доберётесь до города до того, как разразится гроза.

— Но я не могу оставить вас здесь одну, — запротестовал он. — Если вам нужно жильё, я…

— Можете. И оставите. — Она сделала легкий жест рукой. — Со мной всё будет в порядке.

— Вокруг — ни души. Вы не можете всерьёз ожидать, что я брошу даму одну посреди ниоткуда.

Она тяжело вздохнула. Совсем забыла, как некоторые мужчины легко попадают под чары той наигранной невинности, что она так тщательно культивировала. Сейчас у неё не было ни времени, ни желания развеивать его иллюзии аккуратно. Ей нужно было, чтобы он уехал.

Призвав в памяти ледяной взгляд, которым так мастерски владели мать и Офелия, она состроила максимально зловещее выражение, на какое была способна. Конечно, ей не хватало всей «атрибутики» некроманта — леденящих кровь глаз, мраморной бледности — но приходилось работать с тем, что есть.

Потянувшись к магии внутри, Женевьева позволила своему образу начать мерцать, становясь то прозрачной, то неосязаемой. Голос её зазвучал тихо, вкрадчиво:

— Кто сказал, что я дама?

Моретто отшатнулся, споткнувшись, его ореховые глаза метались от изумления к панике, пока весь тот обаяние, что он видел в ней прежде, не рассыпался в прах.

Она сделала шаг вперёд:

— Если только вы не хотите войти в число тех, о ком шепчут в легендах… о мужчине, который ушёл с незнакомкой в глушь — и исчез, навсегда, — я бы на вашем месте уехала. Немедленно.

Моретто сглотнул и попятился к повозке. Надо отдать ему должное — он не побежал.

— Всё же трудно быть по-настоящему пугающей, когда у тебя такое миленькое личико, — пробормотала Женевьева себе под нос.

Пока у Офелии взгляд был поистине леденящий, у Женевьевы глаза были тёплого, притягательного лазурного оттенка, обрамлённые густыми ресницами. Лицо — сердечком, усыпанное веснушками, что тянулись по носу и щёкам. А пышная фигура делала её линии мягкими, далёкими от остроты — даже в корсете. Всё то, что её поклонники обожали снова и снова.

Какие у тебя очаровательные веснушки.

У тебя самые красивые глаза.

Ты такая милая, ты и мухи не обидишь.

Она бы многое отдала, чтобы увидеть лицо Фэрроу Генри в ту минуту, когда он осознал, насколько ошибся с этим последним заявлением. Он вряд ли узнал бы ту, что только что спугнула Моретто.

А спугнула — точно. Водитель вскарабкался на своё сиденье, без чаевых, и щёлкнул поводьями так быстро, как только мог.

Звук повозки вскоре стих, сменившись глухим ворчанием неба. Женевьева подняла глаза: тучи сгущались. Её наряд явно будет испорчен.

Она вернулась к воротам, вглядываясь в пустое пространство за ними, сжала серебряные прутья и проигнорировала шипы, что вонзились в ладони. Сосредоточилась.

Мгновение. И… вот оно.

Мерцание магии.

— Я знаю, что ты там, — прошептала она.

Будто её слова разбудили что-то — вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. По спине пробежала дрожь. Женевьева обернулась, но за спиной не было ничего, кроме петляющей дороги и бесконечных рядов лоз с ягодами.

Карррк.

Она вздрогнула и задрала голову — один из ворон опустился на арку ворот. Женевьева с опаской следила за ним, пока тот начал клевать ягоды, что свисали с металлической лозы.

К тому же, демоновые ягоды будут в самом соку…

Женевьева протянула руку и сорвала одну из ярких, пурпурных ягод. Поднесла к лицу, рассматривая. Ни виноград, ни черника — что-то странное, но невероятно аппетитное.

Конечно, будут, — словно послышался голос Фэрроу. Ты ведь и сама демон.

Женевьева сжала зубы.

Она пошла в Фантазму, чтобы сбежать от него. Но там, в проклятом особняке, каждый коридор, каждая паутина, казались заполненными его призраками. Его лицо всплывало перед глазами посреди ночи, когда она не могла уснуть — и преследовало её в снах, когда могла. Он будто шагал за ней по пятам, даже после того, как она покинула истекающие кровью стены дома.

Он был в отражении горячего шоколада в каждом кафе. В жаре каждого огня. В лицах тех немногих любовников, что были у неё после — и которых она выбирала в тщетной попытке забыться. Иногда боль от произошедшего стиралась настолько тонко, что она уже не знала, кто она такая. Будто всё это время дышала не воздухом — а дымом. И только теперь поняла, как медленно он её душил.

Она надеялась, что, покинув Новый Орлеан, избавится и от этих воспоминаний. Но стоило ей представить тот взгляд — синие глаза сквозь завесу огня — как стало ясно: никакое расстояние не сотрёт его след.

Офелия могла быть некроманткой, но и Женевьева имела дело с призраками.

Только её — были живыми.

Забудь его, — приказала она себе и положила ягоду на язык, наслаждаясь сладким соком, хлынувшим в рот, когда хрустящая кожура лопнула под зубами.

— Ммм… — выдохнула она с удовлетворением.

Она сорвала ещё одну ягоду. И ещё.

Они были настолько вкусными, что Женевьева не сразу заметила, как вокруг неё начинает происходить нечто странное. Лишь когда глаза вновь сфокусировались, последняя ягода выпала из ослабевших пальцев на землю — потому что магический покров, едва заметно мерцавший за воротами, наконец развеялся.

Перед ней раскинулся сложный живой лабиринт из кустов — густые зелёные стены были настолько высоки, что она не могла разглядеть, что скрывается в центре. Но даже этот зловещий лабиринт не заслонял сияющий серебряный особняк, возвышающийся за ним.

Фасад венчали две башнеобразные пристройки по бокам, уходящие так высоко в затянутое небо, что, казалось, вот-вот заденут облака. Вся каменная поверхность была инкрустирована жемчужинами серебра и оплетена теми же колючими лозами, что и ворота.

Дорога за воротами продолжалась — она раздваивалась перед лабиринтом, огибая особняк с обеих сторон. Всё пространство за воротами было припорошено тонким слоем белоснежного…

Снег?

Она прижалась ближе к решётке, как будто это могло прояснить её зрение. Нет, это не иллюзия — всё внутри действительно было укрыто инеем и снежинками. Серебряный забор окружал всю территорию, насколько хватало глаз, но из-за размеров поместья и обычного человеческого зрения она не могла разглядеть, насколько далеко уходит владение.

— Полагаю, придётся проверить самой, — сказала она вслух. Но, прежде чем призвать магию, замерла.

Ей вдруг пришло в голову: а не станет ли это решением без возврата? Стоит переступить порог — и всё, что она найдёт за воротами, изменит её. А ведь за последний год она и так изменилась до неузнаваемости. Девчонка, что смотрела на неё из зеркала год назад, была наивной. И уже не существует.

Но именно эти перемены и привели её сейчас к Энчантре. За воротами ждало нечто. Ответ. Возможно — объяснение того, почему мать никогда не могла дать ей того, что она так отчаянно искала. Может быть — ощущение принадлежности, место, где она могла бы вписаться вне стен поместья Гримм.

Карррк.

Женевьева выпрямилась и злобно зыркнула на ворону. Потом позволила магии заструиться по венам, стала бестелесной и легко проскользнула сквозь прутья. С другой стороны вновь обрела плотность и тихо пошла по дорожке, выбрав правую развилку — чтобы обойти ухоженный, но зловещий лабиринт.

Тут её снова накрыло ощущение, будто за ней кто-то наблюдает. Она остановилась.

— Эй? — окликнула она, вглядываясь в густую листву.

Что-то зашуршало в кустах. Женевьева резко вдохнула. Из зелёной стены выскочила чёрная тень, она вскрикнула и отшатнулась, зацепившись подолом и едва не рухнув на землю.

Выпрямившись, она встретилась взглядом с парой светящихся янтарных глаз. Лиса. Чёрная лисица.

Животное склонило голову набок и село слишком уж по-человечески — передние лапы аккуратно скрещены. Будто оно ждало объяснений, почему она вторглась на территорию.

— Меня пригласили, — заявила Женевьева, понимая, насколько нелепо звучит разговор с лисой. — Видишь? У меня есть приглашение…

Но лисица рванулась вперёд и вырвала письмо прямо у неё из рук, прежде чем юркнуть обратно в лабиринт.

— Эй! — завопила Женевьева, едва не схватив пушистый хвост, но тот выскользнул из пальцев. — Да ты издеваешься?!

Не раздумывая, она снова стала невидимой и ринулась в кусты следом.

Оказавшись внутри, она попала в один из извилистых коридоров лабиринта. Лисица уносилась куда-то направо, и Женевьева, подняв юбки, рванула за ней.

К счастью, зверёк скоро сбавил темп — решил, что оторвался. К несчастью для него, её невидимость позволяла легко подкрасться сзади.

Сделав себя вновь плотной, она ловко схватила лису за загривок. Та яростно извивалась у неё в руках, пока Женевьева пыталась второй рукой вытащить чёрный конверт из её пасти. Но лисица только сильнее стиснула зубы.

— Брось! — прищёлкнула она языком.

Лиса издала низкий, угрожающий звук, глядя на неё слишком уж по-человечески.

— Не рычи на меня! Это ты тут вредитель, — отчитала Женевьева, продолжая тянуть письмо. — Если не отпустишь, мне придётся…

Но закончить угрозу она не успела. Лисица — вместе с конвертом — испарилась в клубе густого чёрного дыма.

Женевьева моргнула.

Какого чёрта сейчас произошло?! — пульс заколотился в висках. Она медленно обернулась, пытаясь понять.

Карррк.

Она резко подняла взгляд.

— Убирайся! — заорала на ворону, когда та пролетела слишком низко. — Я уже пришла! Свою работу ты выполнил! А теперь проваливай на…

Но договорить она не успела. Птица рухнула на землю с глухим стуком.

Она застыла, уставившись на распухшее брюшко мёртвого ворона.

Ягоды?..

— Ну, это определённо нехорошо, — пробормотала она, и вдруг всё вокруг начало расплываться.

Она попыталась отступить, выйти из этого чёртового лабиринта, но всё закружилось, ноги отказались слушаться.

Спустя мгновение мир исчез.

***

Что-то холодное и влажное тыкалось в лицо Женевьевы, пока тени медленно отступали от краёв её сознания. Быстрое, прерывистое дыхание щекотало щёку, прежде чем её осторожно подняли с земли и прижали к чему-то твёрдому и тёплому.

— Фэрроу?.. — пробормотала она, пытаясь приоткрыть веки, выбраться из этих объятий. Но сил бороться не было, да и тот, кто держал её, казался куда крепче Фэрроу. А запах… резкая мята с оттенком чего-то сладкого… совсем не напоминал тяжёлый, мускусный одеколон, в котором тот когда-то захлёбывался.

— Apuell abon, Umbra, — раздался глубокий, незнакомый голос.

И как-то инстинктивно она поняла, что это значит: Хорошая девочка, Умбра.

Остальные слова слились в шум, тени вновь накрыли её, звуки растекались и теряли смысл. Она сделала последнюю отчаянную попытку открыть глаза, взглянуть на того, кто рядом… и на миг ей удалось уловить вспышку золота.

А потом её вновь поглотила тьма.

***

Кошмар всегда был один и тот же.

Он стоял над ней с горящей спичкой, пока она отчаянно пыталась исчезнуть.

— Ты — демон. Жаль, что я вообще встретил тебя. Теперь ты сгоришь.

Когда Женевьева очнулась, она лежала снаружи ворот Энчантры.

Рядом — её чемоданы.

И ни малейшего воспоминания о том, как она сюда попала.

Во рту — горький привкус.

Глава 4. САМОЕ ТЁПЛОЕ ПРИВЕТСТВИЕ

Женевьева села с болезненным стоном, дрожь пробирала до костей, а на языке по-прежнему оставался отвратительный привкус.

— Какого чёрта… — прошептала она, потирая пульсирующие виски.

Обернувшись к воротам, она увидела за ними только пустоту. Но что-то в глубине сознания подсказывало: так быть не должно. Она подалась вперёд, встала на колени и сузила глаза, уставившись на знакомые ягоды, свисающие с решётки.

Вспышкой в голове промелькнуло: как она сорвала одну ягоду, положила её на язык…

Потом — как прошла сквозь прутья и увидела перед собой сияющий особняк, а перед ним — лиственный лабиринт. Мёртвый ворон. Лиса.

Я сошла с ума?

Она глубоко вдохнула, ухватилась за прутья, чтобы подняться —

— и вскрикнула от боли.

Резко отдёрнула руки, прижала их к груди и прошипела сквозь зубы, когда на коже остался жгущий след магии.

И в тот же миг всё всплыло с кристальной ясностью.

Нет, она определённо не сошла с ума.

Был ворон. Лиса. Таинственная фигура… что несла её на руках.

Она резко поднялась, отряхнула платье и чуть не задохнулась от вида — оно было мятое, грязное, в полном беспорядке. Фыркнув, Женевьева схватила чемоданы, решительно подошла к воротам и вновь активировала магию, проходя сквозь серебряные прутья.

И как только оказалась по ту сторону — будто плёнка спала с её глаз. Особняк снова стоял перед ней, во всей своей скрытой роскоши. Вероятно, ягоды сработали как надо: открыли ей правду, но потом, когда её выбросили обратно, попытались стереть память.

— Магия — заноза в заднице, — пробормотала она, оставаясь в бестелесной форме, проходя сквозь внешнюю стену лабиринта. Её шаги не слышались, кусты раздвигались, и вскоре она вышла из зарослей с противоположной стороны, прямо к беломраморным ступеням особняка.

На двустворчатых дверях красовалась та же завитушка в форме буквы S.

Став твёрдой, Женевьева опустила багаж на крыльцо, поднялась на носочки и взялась за серебряный молоток. Тот оказался кольцом из колючих лоз, и шипы больно впились в ладонь, когда она с силой ударила — глухой металлический звук разнёсся по округе.

Прошла минута. Тишина была зловещей. Ни звука. Ни движения.

Но прежде, чем она успела струсить, правая створка с глухим скрипом отворилась.

Женевьева затаила дыхание — воздух зарядился энергией. На пороге возник силуэт и лениво облокотился о косяк, изучая её хищным взглядом. Зрачки — янтарные.

Слишком знакомый цвет.

Он был выше неё на фут с небольшим, а её собственные 165 сантиметров вовсе не считались низким ростом. Взъерошенные чёрные волосы — чуть длиннее, чем принято у мужчин в Новом Орлеане, зачесаны назад, но кое-где сбились в мягкие завитки.

Лицо — правильное, черты резкие: квадратная челюсть, скулы, прямой нос. Возможно, скучноватое на ком-то другом. Но золотое кольцо, продетое сквозь нижнюю губу, и завораживающий взгляд придавали всему этому опасное притяжение.

Он был одет в чёрную рубашку, подчёркивающую фарфоровую кожу, поверх — шёлковый жилет, идеально сидящий на широкой груди. Чёрные брюки с защипами, ремень с ониксовыми камнями, на пальцах — кольца из обсидиана. Тьма исходила от него почти физически, но во всём образе ощущалась намеренная, выверенная элегантность. Не то что у домашних холёных женихов, уверенных, что лень — это стиль. И совсем не тот, кто снился ей в кошмарах — с золотыми волосами и синими глазами.

Ночь и день.

Женевьева отогнала мысли о Фэрроу. Время перестать давать ему аренду в своей голове. Она прочистила горло.

— Здравствуйте, — сказала с яркой улыбкой.

Он молчал, разглядывая её так же пристально, как она его. Её передёрнуло от его взгляда, но она удержала подбородок высоко.

— Меня зовут Женевьева Гримм.

— И? — протянул он. — И что тебе, чёрт возьми, надо?

Не то чтобы она ждала радушного приёма — приехала ведь с опозданием — но его агрессия искренне озадачила.

— Могу я войти? — вежливо спросила она.

— Нет, — отрезал он, негромко, но безапелляционно. — Ещё что-нибудь?

— Да. Я хочу, чтоб меня принял Баррингтон Сильвер, — резко сказала она. — И не уйду, пока не получу это.

На долю секунды ей показалось, что уголки его губ дёрнулись вверх. Но моргнула — и снова перед ней было каменное лицо.

— Думаю, ты ошиблась адресом, — процедил он. — Разворачивайся и иди туда, откуда пришла. Ты на частной территории.

С этими словами он захлопнул дверь прямо у неё перед носом.

Она некоторое время просто стояла, открыв рот.

Потом раздражённо рыкнула, схватила молоток и снова постучала. Один раз. Второй. Третий.

Да, у него манеры хуже некуда. Но она слишком многое пережила, чтобы позволить какому-то грубому типу её прогнать. Возможно, он просто из прислуги. Отпугивает случайных гостей. Хотя выглядел… слишком похожим на некроманта.

Двери распахнулись. Изнутри вырвались клубы теней, обвивая его фигуру подобно дыму. Женевьева попятилась, дыхание перехватило — но не ушла. Даже когда её кожу обдало волной незнакомой силы.

Если только Офелия не скрывала от неё свои способности, он определённо не некромант.

— Ты что, не понимаешь, когда тебе ясно дают понять, что ты тут не нужна? — рыкнул он.

— Примерно так же, как ты не понимаешь, как обращаться с гостьей, — огрызнулась она, голос предательски дрогнул. — У меня есть письмо от главы этого дома. С приглашением в Энчантру. И не вздумай говорить, что я ошиблась адресом. Название написано на воротах.

— Да, написано, — кивнул он, скрестив руки, а тени извивались вокруг, словно змеи, готовые укусить. — Так покажи мне своё «приглашение».

Она потянулась в карманы — и замерла. Конверта не было.

Лиса.

Она снова взглянула на мужчину — и увидела, как его усмешка стала откровенно насмешливой.

— Ты прекрасно знаешь, где оно, — обвинила она, тыча пальцем ему в лицо.

Он не ответил. Лишь посмотрел, как она топает ногой — и в его взгляде промелькнуло нечто похожее на веселье, хотя сжатая челюсть говорила об обратном.

— И как это работает, а? — уперев руки в бока, задала она вопрос. — Лиса — это магическая иллюзия? Прирученный зверёк? Или это ты? Ты оборотень? Что ты вообще такое?

Потому что кем бы он ни был — он был кем-то. И хотя выглядел максимум на пять-шесть лет старше неё, в нём ощущалась древняя, плотная сила.

— А ты кто? — парировал он. — Кроме как проблема. Как ты вообще умудрилась снова пройти сквозь защиту на воротах?

— Ага! — воскликнула она, глаза сверкнули. — Значит, это ты меня выкинул, с другой стороны, когда я потеряла сознание. Даже не проверил, жива ли я?!

— Если бы ты умерла — не моя забота, — равнодушно пожал он плечами.

— Ты отвратительный хам, — сморщилась она. — У тебя кошмарный характер.

Он усмехнулся. Улыбка — опасная, волнующая.

Он наклонился вплотную, глаза почти вровень с её. Нос к носу.

— Не хочешь терпеть мой характер — уходи.

Женевьева сжала кулаки:

— Нет. Я уже сказала — не уйду, пока не поговорю с мистером Сильвером. И пока не узнаю, снято ли проклятие, которое на меня наложили. Ты вообще представляешь, каково это — когда за тобой всюду летает сотня орущих ворон?

Он изогнул бровь:

— Почти так же весело, как этот разговор?

— Меня пригласили, — отчеканила она, не реагируя.

— Насколько я понимаю, приглашение было адресовано некоей Тесси. И с условием прибыть до равноденствия. А ты сказала, что тебя зовут… Джунипер?

— Женевьева, — процедила она.

— Вот. Так что это приглашение к тебе никакого отношения не имеет. Последний раз предупреждаю — уходи.

Дверь снова захлопнулась.

На этот раз она даже не удивилась. Просто стояла, пытаясь решить — рисковать ли, покинув территорию без подтверждения, что её маленькая воронья проблема решена. Но он допустил ошибку: пробудил её любопытство. И упрямство.

Я заслуживаю найти тех, кто похож на меня, — напомнила себе Женевьева. Если я покажу Баррингтону фотографию, он тоже этого захочет.

Что хуже — оказаться в шаге от своей мечты и струсить? Или выдержать ещё одного невыносимого мужика?

Таких — на каждом углу.

Подхватив багаж, она снова стала бестелесной и прошла сквозь дверь, не давая себе времени передумать.

Внутри, став снова плотной, она поставила чемоданы на клетчатый серо-белый пол холла.

Но дерзкого незнакомца внутри не оказалось.

В доме царила лишь зловещая тишина.

Глава 5. ПРИЗРАК

Фойе было грандиозным — таким, какое могли создать только люди, у которых слишком много денег и слишком мало представления, что с ними делать. Потолок представлял собой мозаику ночного неба, инкрустированную… да, она вполне могла поверить, что это настоящие алмазы, сверкающие в роли звёзд.

Верхняя часть стен была покрыта фресками в насыщенных драгоценных тонах — тосканские пейзажи, цветущие деревья, вихревые облака, акценты из золотой фольги. Нижняя половина — роскошная деревянная обшивка, расписанная глубоким синим цветом, похожим на полночь.

Но главным украшением зала был, конечно, люстр. Шесть ярусов подвешенных в форме капель кристаллов рассыпали по комнате радугу света. На стенах каждые несколько футов висели бронзовые бра с тонкими свечами. И всё — от пола до потолка — было покрыто толстым слоем пыли.

Разложившаяся роскошь. Какая трата великолепия.

На противоположной стороне фойе возвышались массивные двойные двери, зажаты между двумя мраморными колоннами. Слева — коридор, уходящий вглубь особняка, с высокими окнами вдоль стены, сквозь которые пробивался слабый свет… или, в данный момент, зимняя хмарь. На стенах висели прямоугольные холсты, накрытые серыми тканями. Женевьева подошла поближе, удивлённая тем, что кто-то стал бы прятать такое количество картин.

Только это были не картины. Под плотной тканью скрывалось зеркало, покрытое серебром.

Странно…

Справа — ещё один коридор, его левая сторона утыкана дверями, а напротив висел ряд гигантских масляных портретов в изысканных серебряных рамах. Женевьева уже собиралась поискать кого-нибудь в одной из комнат, но первый портрет привлёк её внимание и заставил остановиться.

На нём была девушка, чуть старше самой Женевьевы, с поразительно белыми волосами до талии и лёгкой прямой чёлкой, обрамлявшей лицо. Под густыми ресницами прятались абсолютно чёрные глаза — контраст настолько резкий, что бросался в глаза моментально. Как и винные губы, изогнутые так, будто она знала то, чего не знал зритель.

Она сидела в кресле с серебристым бархатом, в платье ледяного голубого цвета. А у её ног…

Женевьева дважды моргнула.

Большой снежный леопард.

Неужели… домашнее животное? — пробормотала она и перешла ко второму портрету.

Мужчина с того холста явно был родственником первой девушки. Только у него вместо белых волос были густые тёмные, почти синеватые пряди, заправленные за уши. В каждом ухе — серьги с сапфирами. А глаза… настолько светло-серые, что почти белые.

Женевьеву передёрнуло. Если я когда-то считала, что у Офи пугающий взгляд…

Он сидел в том же кресле, но без леопарда. Зато на плече — чёрная сова, чей взгляд будто следил за ней по комнате.

Прежде чем Женевьева успела рассмотреть следующий портрет, сверху раздался глухой удар. Она резко развернулась и поспешила назад, к фойе, надеясь найти лестницу наверх — и, может, хозяина дома. Или хотя бы не того грубияна с янтарными глазами.

Теперь она заметила, что массивные двери позади приоткрыты. Подойдя к ним, Женевьева распахнула створку и замерла на пороге.

Бальный зал. Такой, о котором она мечтала в своих фантазиях.

Под потолком — фрески с изображением сражений: демоны с алыми когтями разрывают оборотней в момент превращения, грёзы (Reveries) изливают радужную кровь в глотки вампиров, ангелы вырывают друг у друга крылья.

Золотые шторы обрамляли высокие окна, впуская серебряный свет на мраморный пол. Противоположную стену украшали… снова зеркала, скрытые под чехлами.

Между двумя окнами возвышались часы. Циферблат с римскими цифрами был вписан в двенадцать тёмных кругов — кроме текущего часа. Четвёрка сияла золотом.

И в самом дальнем углу она увидела именно то, что искала — парадную лестницу. Ступени вели на второй этаж, балкон огибал три стороны зала.

Женевьева направилась к ступеням, провела пальцами по перилам, оставляя чистый след в пыли, и начала подниматься. Её взгляд блуждал в тенях, в поисках хоть кого-то.

На верхней площадке она заметила движение — как дым, разлетающийся в стороны.

Резко повернув голову, она увидела лису.

— Ты.

Лиса хлестнула хвостом и юркнула за угол. Женевьева бросилась вслед, свернув налево в широкий коридор с рядом закрытых дверей. Темнота сгущалась, и либо лиса умело слилась с тенями… либо исчезла.

— Эй? — позвала она. — Здесь кто-нибудь есть?

Первая дверь справа оказалась не заперта. Она толкнула её — и замерла.

Комната была пустая. Ни кровати, ни мебели. Просто белая коробка. Она закрыла дверь, проверила следующую. Такая же.

Что за нелепая трата пространства…

— Кто, чёрт возьми, ты такая? — прошипел кто-то.

Женевьева отшатнулась от порога и резко обернулась.

В начале коридора стояла девушка. Та самая — с портрета. Только теперь волосы были подстрижены — строгий, чёткий боб, пряди чуть касались плеч и двигались вместе с её стремительной походкой.

— Как ты сюда попала? — потребовала она, оглядев испачканное платье Женевьевы.

— Через парадную дверь, — невозмутимо ответила та, приглаживая платье. Ужасное первое впечатление. Совсем не в её вкусе.

Девушка хмыкнула:

— Смело, ничего не скажешь. Если ты из гостей Нокса — ты пришла раньше. И ты в полной заднице. Охота — завтра.

Охота?

— Хотя нет, тебя там не будет. У тебя, знаешь ли, сегодня похороны, — добавила она будничным тоном.

— Я не понимаю, о чём ты, — сказала Женевьева. — И вообще… как я понимала тебя раньше? Ты ведь говорила не по-английски…

— Ты больная? — с неподдельной тревогой нахмурилась девушка. — Как ты сюда вообще попала?

О.

— Тут… была чёрная лиса…

— Умбра? — глаза девушки сузились, в них появилась опасная смекалка. — Ровингтон тебя впустил?

Умбра. Ровингтон.

Женевьева мысленно отметила имена: Умбра. Ровингтон.

— «Впустил» — это, пожалуй, не совсем то слово, — начала она, но…

— Эллин? — раздался мужской голос из-за угла.

На мгновение у неё неприятно скрутило в животе: она ожидала увидеть того самого хамоватого владельца янтарных глаз. Но, когда они с Эллин повернулись на звук, Женевьева облегчённо выдохнула.

Нет, это был вовсе не он. Этот мужчина был немного стройнее, волосы — воронова крыла, идеально зачёсаны назад, виски чуть короче, чем макушка. Из-под полуоткрытой рубашки виднелись татуировки — грубые зарубки, такие же, как на запястьях, выглядывающих из-под манжет.

Но больше всего её поразили глаза — цвета насыщенного рубина.

Ну и, конечно, сам факт, что он, возможно, был самым красивым человеком, которого Женевьева когда-либо видела. Красота настолько безупречная, что она даже покраснела.

— Эллингтон, ты снова плетёшься, — протянул он с леденцовой палочкой в зубах, походка у него была не спешной, ленивой. И снова — тот же язык, что и у Эллин, но Женевьева понимала всё, словно это был родной английский. — Роуин уже приготовил комнаты, и если он узнает, что я снова залил кровью⁠—

Он резко замолчал, заметив Женевьеву. Перевёл взгляд на Эллин — и сузил глаза в братском укоре. И Женевьева была почти уверена, что он и есть её брат. Те же скулы, те же глаза, тот же обескураживающий взгляд, каким Опелия смотрела на неё всякий раз, когда вытаскивала из беды… чтобы потом требовать услугу.

— Какого чёрта, Эллин? — сказал он, вытащив леденец изо рта. — Ты опять оставила портал в Ад открытым? За два века тебя не задолбало смотреть, как Нокс устраивает резню?

Что за…?

Эллин скрестила руки на груди:

— Я её не впускала, придурок. Нашла уже внутри. Спрашивай Роуина.

— Роуин? — он перебил её, брови взметнулись.

Эллин пожала плечами:

— Она упомянула Умбру.

Красноглазый перевёл взгляд на Женевьеву:

— Ты пришла с Роуином?

— А если и так? — осторожно спросила она, больше из желания прощупать ситуацию. Но в голове всё ещё эхом отзывались его слова:

Тебе не надоело смотреть, как Нокс убивает людей?..

Нокс. Именно это имя упоминал Баррингтон в своём письме. Что у него будет короткий отпуск от «обязанностей перед Ноксом».

— Если ты с Роуином — у меня масса вопросов, — сказал он уже по-английски, так же легко, как Эллин до него. — А если нет… думаю, будет гуманнее прикончить тебя до того, как тебя найдут Нокс или Грейв. — Он небрежно достал из-за пояса нож.

— Севин, не на ковёр, — вздохнула Эллин.

Женевьева сдержала реакцию, хотя пульс участился, а в груди вспыхнуло тревожное напряжение. Что вообще не так с жильцами этого дома?!

— Я с Роуином, — быстро выпалила она, как только Севин подался вперёд.

— Прекрасно. Я и так сегодня пролил слишком много крови, — признался он одновременно с тем, как Эллин прищурилась:

— С Роуином… в каком смысле?

Женевьева не успела ответить. Снизу раздался крик. Брат с сестрой переглянулись.

— Это был Грейв? — спросила Эллин.

Женевьева инстинктивно сделала шаг назад. Они не заметили.

На губах Севина расползлась пугающая улыбка:

— Хочу посмотреть на лицо Грейва, когда он её увидит.

Эллин фыркнула:

— Что, чёрт возьми, задумал Роуин? Неужели он и правда пытается…

Женевьева не стала дослушивать. Стала невидимой и бесшумно скользнула мимо них, к лестнице. Она пересекла бальный зал и облегчённо выдохнула, когда добралась до фойе.

Сделав себя видимой, наклонилась за багажом — и в тот же миг почувствовала, как её прижимают к стене.

Она подняла глаза — и встретилась с полыхающим взглядом янтарных глаз.

Роуин.

Она попыталась выскользнуть в сторону, но он лишь упёрся ладонями в стену по обе стороны от неё, полностью заблокировав путь.

Он начинал её серьёзно раздражать.

— Ты Спектр? — прошипел он сквозь зубы.

— А у тебя с этим какая-то проблема? — рявкнула она, искренне подумывая впечатать ему колено между ног.

— Моя проблема в том, что ты, похоже, вообще не умеешь слушать, — зарычал он, возвращая её внимание в настоящий момент. — Если бы я знал, что ты способна пройти сквозь защиту у ворот, я бы и не стал вытаскивать тебя после ягод. Ты хоть представляешь, что ты сделала? В какую игру ввязалась? Думаю, нет. Иначе бы никогда сюда не пришла.

— Что, чёрт возьми, с тобой не так?! — выпалила Женевьева и, задействовав магию, прошла сквозь его тело. Он развернулся. — А твои брат с сестрой? Угрожают «избавить меня от страданий»?! Вы тут все с ума посходили?

— Не задавай вопросы, ответы на которые не хочешь знать, — мрачно предупредил он.

— Уверяю тебя, я жажду услышать самое безумное объяснение вашей «гостеприимности», — огрызнулась она. — Я выросла в доме, полном мёртвых, и там было куда дружелюбнее. Вас что, звери с портретов воспитывали? У вас бешенство? Или, может, у вас проблемы с водой?

Он долго смотрел на неё молча. Взгляд был… непроницаем.

— Ты встретила моих братьев и сестру? — спросил он наконец.

Она изогнула бровь от смены тона, но кивнула:

— Эллин и Севин, верно?

— Кто-нибудь ещё? — потребовал он.

— Нет. Слава богу, нет, — пробормотала Женевьева. — А то мне пришлось бы уже обеими руками отсчитывать количество угроз, которые я получила за последние полчаса.

— И кто такой этот Нокс? И Грейв? Что за Охота? Где Баррингтон Сильвер? Почему они говорили со мной на языке, которого я не знаю, и я всё равно их понимала?

— Ответы получишь в ближайшее время, — пообещал Роуин, но голос его звучал так, будто это было скорее угрозой, чем утешением. — Надеюсь, тебя никто не ждёт. Родители? Муж⁠?..

Он резко осёкся. И вдруг начал смотреть на неё иначе. Женевьева почувствовала, как внутри всё похолодело, и переступила с ноги на ногу. Он перевёл взгляд вниз — на её руки.

Она последовала за его взглядом. Перчатки — её любимые, из замши цвета нежной пудры, с меховой отделкой и маленькими жемчужными пуговками — были не при чём. Но не они его интересовали.

— Ты замужем? — спросил он, прищурившись, глядя на её безымянный палец.

Женевьева резко прижала руку к груди.

— И какое тебе до этого дело?

Странный вопрос. Очень странный.

Но уголки его губ поползли вверх, и в глубине души у неё тут же зазвонил тревожный колокол.

— Ты даже не представляешь, в какую заварушку влезла.

— Тогда я уйду, — выпалила она и шагнула к своим вещам. Но он снова преградил ей путь.

— Уйти ты перестала иметь возможность в ту секунду, как переступила порог этого дома, — спокойно сказал он.

— Отойди, — потребовала она. — Мне уже достаточно твоего присутствия.

Он хмыкнул:

— Придётся привыкнуть.

— Что ты имеешь в виду? — зло переспросила она. После всех этих переездов, угроз, лисиц и проклятых ягод у неё не осталось ни сил, ни терпения на очередные туманные намёки. Ей нужна была ванна. И еда.

Но он лишь усмехнулся. И сказал:

— Умбра.

И тут она снова увидела их — тени. Они просочились из его тела, словно дым, закрутились, начали обретать форму… и вот уже из клубов темноты выделились лапы. Хвост. Морда.

Лиса.

Женевьева прищурилась, глядя, как пушистое создание виляло хвостом и вилось вокруг ног Роуина. Цвет глаз — золотисто-янтарный. Точно, как у него.

Кто ты такой? — снова подумала она.

— Умбра, не присмотришь ли за нашей гостьей, пока я найду отца? — обратился он к лисе, и слово гостья прозвучало как тонкая, почти издевательская насмешка.

Но прежде, чем кто-либо успел пошевелиться, из пустоты донёсся голос:

— Ровингтон.

Голова Роуина резко повернулась налево. Из вихря фиолетового дыма появился высокий силуэт.

— Ты ведь знаешь, что, если Нокс приедет и зеркала всё ещё будут закрыты, он взбесится, — продолжал голос, пока фиолетовые клубы окончательно не рассеялись в затхлом воздухе.

У Женевьевы отвисла челюсть. Этого мужчину она узнала бы где угодно.

Баррингтон Сильвер.

Глава 6. ЗНАКОМЫЙ

Первое, что заметила Женевьева, когда уставилась на Баррингтона, — кулона, который он носил на фотографии с её матерью, на шее не было.

Второе — несмотря на то, что снимку должно быть не меньше пары десятков лет, мужчина не постарел ни на день.

Бессмертный.

Мать Женевьевы обладала сильной магией, но старела, как обычная женщина. Баррингтон Сильвер — точно не некромант. Он был кем-то другим. Совсем другим.

В животе у Женевьевы сгустился холодный ком страха и разочарования. Она допустила ошибку. Эта семья — определённо не похожа на её собственную. В поместье Гриммов идея отыскать владельца второго кулона казалась ей гениальной. Теперь она видела — это была просто отчаянная надежда.

Баррингтон был чуть выше Роуина, с густыми седыми волосами и яркими фиолетовыми глазами. Их сходство с сыном было очевидным, когда они стояли рядом — но Баррингтон казался… тёплым.

Может, это потому, что я столько лет смотрела на его фото? — подумала Женевьева. — Или потому, что Роуин с самого начала оказался несносным хамом?

— Если вы не против… я бы хотела уйти, — сказала она, переводя взгляд с одного на другого.

Баррингтон резко повернулся к ней — будто впервые заметил её. Лицо побледнело, глаза расширились. Будто он увидел… призрака.

— Отец, — сухо бросил Роуин. — У нас… случай.

— Что ты натворил? — рявкнул Баррингтон, не сводя с него взгляда.

Роуин остался невозмутим:

— Пытался не впустить её. Но она плохо реагирует на угрозы.

— Но я уже ухожу, — вмешалась Женевьева, пока напряжение между ними не взорвалось. — Я хотела только задать пару вопросов. А потом вы снимете чары с ворот, и я…

— Я же сказал тебе: уйти уже нельзя, — резко напомнил Роуин. — Магия на воротах теперь тебя просто сожжёт.

— Боюсь, ты не совсем понимаешь, что происходит, дорогая, — вмешался Баррингтон. В его взгляде всё ещё читалось изумление. Он сделал шаг вперёд. — Это, конечно, не твоя вина⁠—

— Вот с этим я категорически не согласен, — отрезал Роуин. — Её предупреждали не один раз.

— …но чары нам не подвластны, — закончил Баррингтон, будто не слышал сына. — Тебе никогда не следовало ступить на территорию Энчантры.

— Почему? Что здесь вообще происходит? — потребовала Женевьева.

— Да она Спектр, — взорвался Роуин. — Что я ещё должен был сделать? Отгрызть ей ногу, чтобы она не вернулась?!

Женевьева возмущённо фыркнула.

Роуин лишь равнодушно посмотрел на неё, потом снова обратился к отцу:

— Сама влезла — пусть теперь и выкручивается. Хотя, если подумать, это может обернуться победой для меня. Звучит заманчиво, согласись?

Баррингтон бросил на сына странный взгляд… а потом его глаза вспыхнули эмоцией, которую Женевьева не смогла распознать. Он метался взглядом между ней и Роуином, будто только что понял нечто важное, но озвучивать не спешил.

Роуин кивнул.

— Прекратите молчаливые переглядки! — возмутилась Женевьева.

— Ты права, это невежливо. Ровингтон, проинформируй своих братьев и сестру, что у нас гостья, — сказал Баррингтон.

Роуин тут же развернулся и ушёл. Баррингтон теперь смотрел только на неё.

— Ты дочь Тесси Гримм, — произнёс он.

Женевьева вскинула брови — не ожидала, что он узнает её. Она никогда не была похожа на мать. Ни внешне, ни по характеру.

— Да. Это я, — подтвердила она.

— Офелия?

Она покачала головой:

— Меня зовут Женевьева. Можно просто Виви. Офелия — моя сестра.

Баррингтон на мгновение прикрыл глаза.

— И что же твоя мать рассказывала тебе обо мне? — спросил он.

— Ничего, — ответила она мгновенно. Это был инстинкт. На любой вопрос, начинавшийся со слов что твоя мать рассказала…, ответ был бы один и тот же. — Но я нашла фотографию, где вы с ней вместе. И прочитала пару её писем. Я думала, вы тоже некромант. Надеялась… Ну, теперь это уже не важно.

— Чёрт бы тебя побрал, Тесси, — пробормотал Баррингтон, сжав переносицу пальцами, как человек, у которого назревает мигрень. — Похоже, тут произошло недоразумение. Я бы с радостью отправил тебя домой… но сегодня — единственный день в году, когда визит в Энчантру может стать… катастрофой. Уйти будет непросто, и мне потребуется твоё сотрудничество.

— Сотрудничество в чём? — спросила она.

Он тяжело вздохнул и жестом пригласил её следовать за ним:

— Пойдём. Дом ещё не готов. А так как мои дети отказываются делать хоть что-то полезное, лишняя пара рук мне пригодится.

Он подошёл к одному из зеркал в фойе, всё ещё укрытому тканью. Женевьева помогла ему снять покрывало — поднялось облако пыли. Она закашлялась, отмахиваясь рукой, пока Баррингтон переходил к следующему. Пришлось последовать за ним.

— Я хочу знать, кто такой Нокс. И что за Охота? Кто контролирует ворота? Почему я понимаю вас, даже когда вы говорите не на английском? Что вообще за сотрудничество ты от меня хочешь? И зачем, чёрт возьми, в этом доме столько зеркал?! — выдохнула она, пока он переходил от одного зеркала к другому.

— Ты определённо дочь Габриэля Уайта, — тихо пробормотал Баррингтон.

Она резко втянула воздух.

— Ты знал моего отца? Я думала, вы с матерью перестали общаться задолго до…

— Я знал его очень, очень недолго, — сказал Баррингтон. Потом резко развернулся и пошёл к дверям в бальный зал. Женевьева пошла следом.

— Когда я сказал, что не могу снять защиту с поместья, я имел в виду, что они были созданы очень могущественным Дьяволом по имени Нокс, — объяснил он, заворачивая направо, внутрь зала. — Его магия также причина того, что ты понимаешь наш первый язык — язык Ада. Скоро здесь появятся разные существа, и магия перевода позволяет нам общаться. Со временем ты даже не будешь замечать, когда язык меняется.

— Подожди, Нокс — это Дьявол? — Женевьева резко остановилась. — Я уже имела дело с дьяволами в своей жизни. Хватит с меня.

— Не с такими, как Нокс, — заверил её Баррингтон, срывая очередное полотно с одного из гигантских зеркал, висящих напротив арочных окон на дальней стене. — Если бы ты появилась здесь сегодня, без приглашения, и тебя увидел Нокс… нам бы пришлось отмывать весь дом от крови. К счастью, Ровингтон — самый прагматичный из моих детей.

— Ты меня уже потерял, — призналась она. — Значит, ты работаешь на этого дьявола?

— Я не просто работаю на него, мисс Гримм. Я его… Фамильяр, — произнёс Баррингтон, и в голосе его проскользнуло мрачное напряжение. — Ты слышала когда-нибудь о Фамильярах?

— Я… слышала, — ответила Женевьева, пока они возвращались к передней части дома.

Она вспомнила то, что читала в поместье Гримм: Фамильяры — существа, не обладающие собственной магией, но связанные с могущественным хозяином, чаще всего — с Дьяволом. Их относили к бессмертным, потому что их жизнь была связана с жизнью хозяина. Если хозяин жил вечно — Фамильяр тоже.

Но чтобы человек стал Фамильяром?.. Такое встречалось крайне редко. Обычно это были животные.

Животные на портретах, — осенило её, когда они пересекли фойе и подошли к галерее. — Снежный барс. Сова. Умбра.

— Связь между Фамильяром и его хозяином практически нерушима, — продолжал Баррингтон. — Поэтому я связан с Ноксом дольше, чем могу вспомнить. И потому-то большинство предпочитает делать Фамильярами животных, а не мыслящих существ. Представь: быть привязанным к тому, кого ты ненавидишь, на вечность.

— Зачем ты тогда согласился на этот союз? — удивилась она.

— Глупость, — коротко ответил он. — Смертный человек, открывший для себя паранормальный мир… и внезапно разочаровавшийся в своей быстротечной жизни.

Он усмехнулся — себе, своей наивности — и остановился у центрального портрета. Справа от него — собственное изображение Баррингтона. На нём он был один: смотрел прямо в душу фиолетовыми глазами… хотя под определённым углом Женевьеве показалось, будто в них мелькнул знакомый золотистый отблеск.

— Работая на Нокса, я встретил свою жену, Виру, — сказал он и осторожно стянул покрывало с портрета рядом. — Как видишь… она Демон.

Женщина на полотне выглядела ровесницей Офелии, может, чуть старше. Но ощущение молодости разбивалось о тяжесть в её алых глазах. Белые, как снег, волосы, с чёрной прядью у виска. Улыбка — тёплая, несмотря на бледную кожу.

— Мы поженились с разрешения Нокса, и позже у нас появилось семь детей: Грейвингтон, Ковингтон, Ровингтон, Ремингтон, Севингтон, Веллингтон и Эллингтон, — он кивнул на ряд портретов по коридору.

Несмотря на мрачную интонацию, Женевьева с трудом сдержала смешок. Имена — сущая катастрофа.

И снова она вернулась мыслями к тому, что знала о магических существах.

— Если твоя жена — демон, а ты когда-то был смертным… значит, ваши дети…

— Призраки. Врайты. Да.

Женевьева едва не поёжилась. Она знала о Врайтах немного — но ничего хорошего. Книги говорили, что они состоят из самой тьмы. Что они жаждут крови и душ.

К счастью, Баррингтон не заметил её тревоги.

— Из-за моей службы Ноксу я пропустил детство всех своих детей, — продолжал он. — Когда они повзрослели… я понял, что пора искать способ… уйти на покой.

— Мистер Сильвер… при чём тут всё это? Я просто хочу уехать.

— Ты спрашивала про защиту. И про Охоту, — напомнил он, разворачиваясь обратно к фойе. — Пока я пытался найти способ разорвать связь с Ноксом… Вира тяжело заболела. Болезнь редкая, называется Кровавая Гниль. Когда Нокс узнал — и о болезни, и о моём желании освободиться — он предложил мне сделку.

У Женевьевы расширились глаза.

Сделки с дьяволами — не просто соглашения. Это магия, глубокая и жестокая. Связь, скреплённая формулировками, продуманными до последнего слова. Такие сделки всегда использовались, чтобы ловить отчаявшихся. Женевьева могла ничему не научиться у матери… но даже она знала: с дьяволами торг неуместен. Он всегда ведёт к беде.

— Лекарства от Кровавой Гнили не существует, — тихо сказал Баррингтон. — Но есть временные меры — редчайшие и возмутительно дорогие эликсиры, способные отсрочить смерть на год. Нокс… имел к ним доступ.

Он остановился в центре фойе, свет от люстры отразился в зеркалах и заиграл на его лице, полном горечи.

— Я не до конца понимал, на что соглашаюсь. А может… просто убедил себя, что понимаю. Нокс уже положил глаз на моих детей. И придумал «игру». Охоту. Наказание за моё неповиновение. Зрелище — для демонов, для игроков, для извращённых фанатиков из Ада. Он уверил меня, что дети пройдут через Охоту один раз. И я убедил их согласиться. Но формулировки контракта… он оказался слишком умен. С тех пор они вынуждены участвовать каждый год.

— И как эта игра мешает мне уйти? — спросила Женевьева. Но в груди уже начинало сжиматься предчувствие. Пазл медленно складывался.

— Сегодня — день, когда магия Нокса запирает участников Охоты. — Голос Баррингтона стал тяжёлым, как свинец. — Ровно в полночь все, кто ступил в Энчантру сегодня… кроме меня и Нокса… становятся игроками. Они не смогут уйти. Пока не победят… или не…

— Или не что? — прошептала Женевьева, хотя уже знала ответ.

— …не погибнут, очевидно, — раздался незнакомый голос.

Глава 7. ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Женевьева резко обернулась и увидела Роуина, прислонившегося к дверному проёму. Он наблюдал за ней с тем самым непроницаемым выражением, которое уже начинало сводить её с ума.

— Ты поговорил с остальными? — поинтересовался Баррингтон.

Роуин кивнул:

— Они недовольны. Но это ничего нового. Нам с тобой стоит обсудить ещё пару моментов до прибытия Нокса.

Баррингтон тоже кивнул. Затем мягко взял Женевьеву под руку:

— Пойдём, дитя, присядь в гостиной. Думаю, тебе стоит немного отдышаться.

— А я думаю, мне уже хватит того, что меня всё время кто-то тащит куда-то за руку, — рявкнула Женевьева, вырываясь из его хватки и упираясь каблуками в пол. Она метнула испепеляющий взгляд в сторону Роуина:

— Что ты имел в виду, когда сказал «победить или умереть»?

— А у этих слов есть ещё какие-то значения, о которых я не знаю? — усмехнулся Роуин. — Или ты либо выигрываешь Охоту, либо умираешь. Так что надеюсь, твоя страсть к остроумным перепалкам сопровождается хоть каким-то физическим талантом.

Женевьева повернулась обратно к Баррингтону:

— Но ты же сказал, они участвуют в этой игре уже годы. Если каждый раз погибают все, кроме победителя, то…

Она осеклась. Осознание ударило по ней с ледяной ясностью. Они бессмертны. Все. Без исключения.

— Когда нас убивают в Охоте, магия Нокса выжигает душу из тела и вырывает нас из этого плана, чтобы отправить обе части обратно в Ад, — пояснил Роуин.

Звучало… жутко. И ужасающе могущественно. Даже Женевьева, с её ограниченными познаниями, понимала: это очень сильная магия. Душа — хрупкая вещь. А если кто-то способен в одно мгновение переместить её на Другую Сторону — значит, этот Дьявол действительно страшен.

— А затем оставшуюся часть года мы проводим под командованием Нокса, — продолжил Роуин, с такой горечью в голосе, что Женевьева едва не отшатнулась.

— А победитель… — добавил Баррингтон. — Победитель остаётся здесь. До начала следующей Охоты. Но вот смертный… тело смертного не переживёт разрыва с душой. Последствия будут ужасными, мисс Гримм.

— А я смертная, — прошептала Женевьева.

— Быстро соображаешь, — фыркнул Роуин.

Она резко повернулась и ощерилась:

— Ты — осёл.

Он ухмыльнулся:

— Только не говори, что это всё, на что ты способна. Или у тебя и правда язык — единственное острое оружие?

— Подойди поближе — и узнаешь, — пропела она, сладко и зловеще.

Роуин сделал шаг, но Баррингтон вскинул руку между ними:

— Хватит. — Он сузил глаза на сына. — Подожди меня в кабинете. Я подойду.

Женевьева в изумлении наблюдала, как тело Роуина начало распадаться на клубящиеся тени. Мгновение — и его уже не было. Только сгусток темноты исчез в глубине коридора.

— Я не могу смириться с мыслью, что проклятая Охота причинит вред дочери Тесси, — произнёс Баррингтон. Теперь в его голосе звучала суровость. — Есть способ защитить тебя. Но потребуется… осторожность.

В этот момент по дому прокатился оглушительный грохот.

Баррингтон устало выдохнул:

— Прошу прощения. Мои дети, похоже, решили довести меня до безумия именно сегодня. Располагайся в гостиной, вон там, по коридору.

И с этими словами Баррингтон Сильвер растворился в облаке густого фиолетового дыма.

Женевьева решила, что найти гостиную и дождаться, с каким решением вернётся Баррингтон, будет куда менее утомительно, чем… как там выразился Роуин? Быть зажаренной у ворот?

Комната оказалась неожиданно тёплой: старинная, разномастная мебель, свежие цветы в хрустальных вазах — всё это создавало уютную, почти домашнюю атмосферу. Напротив небольшого дивана стояли два кресла, между ними — кофейный столик из красного дерева, а вдоль дальней стены располагался огромный шкаф, вырезанный из того же благородного материала. Над ним тянулись полки с множеством бутылок и стеклянной посудой. Перед всем этим — мраморная барная стойка, окружённая стульями с бархатной обивкой.

— Ну-ну, смотрите, кто к нам заглянул, — раздался насмешливый голос.

Женевьева напряглась, оглядываясь в поисках источника.

Севин скалился в углу, лениво перекатывая леденец из одного угла рта в другой. Увидев, что она заметила его, он отлип от стены и подошёл, лениво покручивая леденец между пальцами.

— Ты ловко испарилась в прошлый раз. Ты вообще всегда такая тихоня? — спросил он, в глазах — весёлый, но тревожный блеск. — Или ты, наоборот, предпочитаешь кричать?

Женевьева скрестила руки на груди.

— Думаю, я только что нашла себе цель в жизни — сделать так, чтобы ты никогда не узнал ответа на этот вопрос.

Он цокнул языком.

— Как ты относишься к кинжалам?

Она сузила глаза.

— В каком смысле? Как к предмету искусства? Как к оружию? Или как к тому, что отлично будет смотреться у тебя в боку?

Он расплылся в широкой улыбке:

— Просто пытаюсь понять, насколько ты готова к парочке уколов.

Из-за двери раздался смех, и в комнату вошла Эллин.

— И как, по-твоему, к этому можно подготовиться, Севин? — бросила она. — Мой совет: не давай себя ранить. А если уж в тебя воткнули — постарайся не истечь кровью.

Прекрасный совет, мысленно фыркнула Женевьева. Особенно учитывая, что я смертная.

— Прости Эллин, — притворно извинился Севин. — У неё мало опыта общения со смертными. Или с тем, как быстро у них кровь заканчивается.

Женевьева напряглась. Она совсем забыла, что дети Сильвера — Врайты. Значит ли это, что про кровь и души — правда?..

Но она не успела задать вопрос — Эллин с шумом плюхнулась в кресло:

— А зачем мне проводить с ними время? Смертные — скука смертная.

— Не думаю, что эта — про скуку, — с усмешкой сказал Севин, вновь обратив взгляд на Женевьеву. — Верно?

Она не ответила. Просто обошла столик и направилась к выходу. В их присутствии она чувствовала себя как загнанный зверёк. И тема «кинжалов» и «кровопотерь» звучала слишком часто, чтобы это было случайностью. Баррингтон обещал, что знает способ избавить её от участия в этой адской игре. И Женевьева очень, очень надеялась, что он не лгал.

— Даже если она окажется скучной, — заметила Эллин, — план Роуина всё равно придаст делу пикантности. Кто знает, может, она даже поборется за титул Любимца публики.

Женевьева уже собиралась огрызнуться, когда в гостиной внезапно возник Роуин, клубясь тенями. Спустя секунду появился и его отец.

— Вон, — резко бросил Баррингтон. — Оба.

Эллин театрально закатила глаза, демонстрируя, насколько её это оскорбляет. Севин же, подмигнув Женевьеве, бросил на прощание:

— Удачи, братик. Вы, кстати, мило смотритесь вместе.

Эллин усмехнулась. Женевьева только нахмурилась.

Что, чёрт побери, они опять задумали?

— Почему бы тебе не присесть, Женевьева? — предложил Баррингтон, указывая на диван.

— Нет, спасибо, — ответила она, высоко подняв подбородок.

Роуин закатил глаза. Баррингтон, напротив, говорил мягко:

— Я понимаю, всё это — слишком. Но, боюсь, дальше будет только сложнее.

— Сложнее, чем угроза попасть в игру, где твой единственный шанс выжить — это умереть? — сухо уточнила она.

— Да, — спокойно подтвердил Баррингтон.

И вот тогда Женевьева по-настоящему увидела, сколько ему лет. Лицо ещё могло быть молодым… но в глазах — тяжесть целых жизней. Рядом с ним Роуин стоял, будто выточенный из камня. Ни капли эмоций.

— До прибытия Нокса осталось совсем немного, — продолжил Баррингтон. — А вместе с ним исчезнет и последняя возможность говорить свободно. За всю историю Охоты в ней участвовали только мои дети. Другие пытались войти… но игра была создана исключительно для тех, кто носит имя Сильвер.

Краем глаза Женевьева заметила, как Роуин чуть пошевелился. Засунул руки в карманы. В его золотых глазах мелькнул… азарт?

— Тесси бы никогда не простила меня, если бы я позволил тебе участвовать без поддержки, — голос Баррингтона стал глуже. Женевьева почувствовала, что должна сказать ему о смерти матери. Прямо сейчас. Но следующие его слова остановили её. Ледяной шок прошёл по коже.

— Было решено, что ты войдёшь в Охоту как жена Ровингтона.

Мир застыл. Женевьева была уверена, что ослышалась. Слово «жена»? Серьёзно?

Охота создана для тех, кто носит имя Сильвер…

Она фыркнула. Нервный смешок сорвался с её губ.

— Это единственный способ, при котором допускаются два победителя, — объяснил Баррингтон. — Лазейка, которую Нокс когда-то предложил одному из моих сыновей, когда зрители заскучали. Кто-то из моих детей может воспользоваться ею — если захочет.

Женевьева уставилась на Роуина:

— Ты всерьёз собираешься стоять и позволить своему отцу сватать меня к тебе?

— Ты хочешь, чтобы я сам попросил твоей руки? На коленях? — протянул Роуин с ленцой. — Разве не так у вас, смертных, заведено?

Образ того, как он встаёт перед ней на колено… — жар разошёлся по её телу быстрее мысли. Она выпрямилась, глядя холодно:

— Одно колено. И нет, я не это имела в виду. Я имела в виду, что ты должен сказать ему, что это безумие!

— Увы, я не могу, — спокойно ответил он, глядя ей прямо в глаза. — Потому что это была моя идея.

Женевьева едва не поперхнулась.

— Брак — единственный способ пережить Охоту, Женевьева, — подтвердил Баррингтон.

— Благодарю за полное отсутствие веры в мою способность справляться с трудностями, — произнесла она, в каждом слове — кипящая обида. — Но я всё же надеялась, что вы предложите способ вообще избежать всей этой мерзости. Если альтернатива — участвовать в вашей проклятой игре и выходить замуж, я, пожалуй, выберу одиночное выживание. Хотите верьте, хотите нет, но смертельный турнир — не в новинку. Слышали о Фантазме? Я участвовала в Турнире Дьявола в прошлом году и, как видите, осталась цела.

Семь золотых звёзд, врезанных в её кожу, были тому немым подтверждением.

Баррингтон покачал головой:

— В одиночку участвовать нельзя. Нокс убьёт тебя на месте. И, по крайней мере, я буду знать, что сделал всё, что мог — ради Тесси. Чтобы у тебя был хоть какой-то шанс.

Женевьева скривилась:

— Приятно, что вы оцениваете мои перспективы так высоко.

— Я не намерен рисковать, — упрямо отрезал Баррингтон. — К тому же это выгодно и для Роуингтона. Настоящая взаимовыгодная сделка.

Она обернулась к Роуину, уперев руку в бедро:

— Значит, я — выгода? А ты говорил, что это ты мне одолжение делаешь.

— Пока ты потенциальная выгода, — уточнил он. — Если вдруг за следующие двадцать четыре часа ты научишься слушать.

— Вот я вся внимание, — парировала она. — Расскажи, чем именно я тебе так выгодна.

— По условиям лазейки Нокса, если один из нас вступает в брак и убеждает своего супруга — супруга, — его голос потемнел, — присоединиться к Охоте, они могут играть вместе один сезон. Если выигрывают — освобождаются оба. Навсегда. Но если проигрывают, новичок попадает в Охоту навечно. По крайней мере, если он бессмертный.

— Что, как мы уже установили, я — не являюсь, — напомнила она.

Рот Роуина сжался в упрямую линию. Женевьева уловила, как Баррингтон вздрогнул.

— Вы… вы ведь всерьёз, — поняла она, переводя взгляд с одного на другого. — Вы действительно думаете, что я соглашусь выйти замуж за незнакомца?

— Бывают варианты и хуже, — хмыкнул Роуин.

И ведь… она бы никогда этого не признала вслух, но он был прав. Тем не менее, Женевьева бросила:

— Даже если бы я снизила планку до глубин Ада, ты всё равно бы до неё не дотянулся.

Он открыл рот — явно готов был выдать язвительный ответ, но Баррингтон перебил первым:

— Позволь напомнить: Нокс может появиться в любой момент. Если вы вдвоём не научитесь действовать слаженно, Женевьева не переживёт эту ночь. Нет, даже не просто слаженно — вы должны стать партнёрами. Чтобы обмануть Нокса и его зрителей, придётся идти на крайние меры: никакой публичной ругани, никаких оскорблений, максимум демонстрации чувств.

— Вы, кажется, окончательно свихнулись, — выдохнула Женевьева.

— А ты потеряешь свою жизнь, если не подчинишься, — резко бросил Баррингтон.

Женевьева зло прищурилась:

— Не смейте говорить со мной в таком тоне, мистер Сильвер. Вы мне не отец.

И краем глаза увидела, как Роуин… улыбнулся.

— Прошу прощения, — вздохнул Баррингтон, провёл рукой по волосам. — Я просто не знаю, как ещё объяснить тебе, насколько ты в опасности. Если Нокс найдёт тебя здесь — он убьёт. Если только не поверит, что ты часть нашей семьи. Даже если ты согласишься играть с Роуингтоном, вам придётся убедить его в том, что вы влюблены.

— Значит, мало просто терпеть этот идиотский план. Мне ещё нужно изображать удовольствие?

— Нокс будет наблюдать за вами внимательно. И его зрители тоже, как только начнётся игра. Зеркала в доме — заколдованы. Через них весь Ад сможет следить за происходящим. Поэтому они повсюду в общих залах. И именно поэтому мои дети постоянно их чем-то накрывают.

— Может, я выйду за кого-то другого? — предложила Женевьева.

— Нет, — спокойно ответил Роуин. — Это я предложил. Значит, ты — моя. Если кто и выберется из Охоты, то это буду я.

У неё перехватило дыхание. То ли от гнева, то ли от того, что никто — никто — никогда прежде не называл её своей.

Но она тут же собрала волю в кулак и прошипела:

— Я никогда не буду твоей.

Роуин достал что-то из кармана.

— Это кольцо может скоро сказать обратное, — сказал он и показал серебряную полоску с утончённым сиянием.

Женевьева опустила взгляд на кольцо. Повисла долгая, плотная тишина.

А затем она бросилась бежать.

Глава 8. ИСКАЖЁННОЕ ОТРАЖЕНИЕ

Женевьева не была до конца уверена, куда направляется, но знала одно — ей нужно уйти. Немедленно.

Она пересекла фойе и свернула в галерею с портретами, где заметила: первая дверь слева теперь приоткрыта. Осторожно заглянув внутрь, она облегчённо выдохнула — это оказалась пустая дамская комната. Каждая стена — обклеена выцветшими обоями с пыльно-голубым жаккардовым узором, от которого рябило в глазах.

С громким щелчком повернув замок, Женевьева встала у мраморной раковины, стиснув края руками.

Кольца. Свадьбы. Дьяволы. Игры. Да это же полный пиздец. Я искала собеседника, чтобы обсудить своё детство, а не мужа по принуждению.

Она сделала несколько глубоких вдохов. Подошла к крану, включила холодную воду и плеснула себе в лицо, затем схватила один из аккуратно сложенных полотенец с полки и промокнула кожу.

И когда снова взглянула в зеркало — крик застрял у неё в горле.

Оттуда на неё смотрела она же, но с глазами цвета фиалки и жуткой, неестественно широкой улыбкой.

Какое милое маленькое создание попалось мне сегодня, — прозвучало в голове.

Женевьева отшатнулась, пока спиной не врезалась в стену. Комната была слишком тесной, чтобы отступить дальше. Голос звучал не снаружи — внутри. Она слышала такое лишь однажды. В Фантазме. У Дьявола по имени Синклер.

— Кто ты? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. Её взгляд не отрывался от неестественного отражения в зеркале.

Некоторые зовут меня хозяином дома. Другие — Ноксом. Выбирай, как удобнее. А ты, прелесть, как зовёшься?..

Женевьева засмеялась. Ну уж нет. Ни за что она не назовёт своё имя Дьяволу.

Ну же, можешь сказать—

Резкий стук разрезал воздух.

— Женевьева, открой дверь, — донёсся до неё голос, слишком знакомый и слишком раздражённый.

Роуин.

Как бы ни бесила её его манера командовать, сейчас она была вполне не против оказаться в его обществе. Женевьева повернула замок — но в тот же миг он щёлкнул обратно.

Пусть подождёт, милая. Я с тобой ещё не закончил.

Женевьева попыталась крикнуть, позвать Роуина — но ни звука не сорвалось с её губ.

Она обернулась к зеркалу — и в тот же миг из его поверхности вырвались сверкающие фиолетовые нити и обвились вокруг её запястий. Женевьева дёрнулась — но чем сильнее она вырывалась, тем крепче сжимались нити, таща её вперёд.

Грудь врезалась в край раковины — она зашипела от боли.

Перестань сопротивляться, и всё будет гораздо легче.

Очередной рывок едва не вывихнул ей плечи, и Женевьева прошипела:

— Ладно! — процедила она сквозь зубы и сама полезла на мраморную столешницу.

Зеркало перед ней запульсировало, затрепетало, словно водная гладь, и — поглотило её. Стало тихо. Необычно тихо.

Она оказалась в точной копии той же комнаты — только зеркальной. Нити на запястьях остались, но теперь они тянулись к двери и уводили в другую часть этого перевёрнутого мира.

Ищи меня, милая.

Женевьева спрыгнула с раковины и рванула за нитями, бежала сквозь перевёрнутый коридор, фойе — и, что странно, здесь всё было ярче, свежее, без пыли. Без криков, без фамилии Сильвер. Только звенящая тишина.

Когда она распахнула парадную дверь, сердце ухнуло.

Перед ней раскинулся лабиринт. Но не тот, что она помнила. Его стены были увиты цветущими розами — фуксия, румяные, лавандовые. Над головой сияло солнце, воздух был тёплым и звенел весной. Ни намёка на снег. Ни холода.

Она сняла перчатки — те самые, розовые, меховые, любимые — и сунула их в карман.

Как во сне, она шагнула в лабиринт. Фиолетовые нити теперь не тянули, а вели. Нежно.

Шаг за шагом, поворот за поворотом, пока перед ней не открылся центр. Чёрно-белая плитка, точно такая же, как в фойе. Вокруг — узкий ободок травы. А в середине — фонтан. Серебристый, изящный. Вода струилась из пастей… животных. Тех самых, что были на портретах.

И тут воздух завибрировал. Появился клуб фиолетового дыма. Из него — вышла она сама. Та, что была в зеркале. С фиолетовыми глазами. В чёрно-фиолетовом платье. Слишком похожем на траурное.

— Привет, милая, — прохрипел двойник голосом Нокса.

Женевьева зашипела:

— Что это за чёртова игра? Почему ты выглядишь как я?

— Я? Как ты? — удивлённо подняла брови её копия. — Вот это интересно.

Нокс начал кружить вокруг, как хищник. Глаза его пожирали каждый дюйм её тела.

— Зачем ты меня сюда притащил? — требовательно бросила Женевьева.

— Я редко навещаю Энчантру до самого бала. Но сегодня… я почувствовал, что что-то изменилось. Заглянул в зеркало — и что же я вижу? Такое прекрасное личико.

— Чего ты хочешь?

— Нет, вопрос другой: чего хочешь ты? Кажется, ты вломилась в мой дом.

Женевьева замерла. Баррингтон предупреждал: если Нокс узнает правду, он её убьёт.

— Я… я не вломилась, — поспешно выдала она. — Я — невеста Роуингтона Сильвера.

Слова отравили её рот. Она не собиралась участвовать в их безумии. Но если это поможет остаться в живых…

Опасная ухмылка тронула губы Нокса. Его взгляд скользнул по ней с новой жадностью.

— Роуингтон… нашёл себе невесту?

Женевьева кивнула. Говорить не решилась.

— И он собирается воспользоваться… — Нокс прищурился, явно предвкушая. — Этим?

Она снова кивнула.

— Какая радость, — пропел Дьявол, приближаясь. — Значит, свадьба уже сегодня?

Женевьева сглотнула. И снова кивнула.

— Надеюсь, Роуингтон объяснил тебе, во что ты ввязываешься, милая. Если я объявлю, что вы участвуете как пара, мои покровители возбудятся. А это значит — ни ты, ни он не должны колебаться. Потому что если мои зрители отзовут свои ставки… будут последствия. Когда проигрываю я — проигрывают все.

— Драматично, — сухо отозвалась Женевьева.

Нокс остановился, лицом к лицу. Смотреть в собственное отражение, изуродованное его присутствием, было по-настоящему жутко.

— Мне до смерти интересно, на что рассчитывает Роуин, связавшись с тобой. Простая смертная… Хотя я обожаю хорошую романтическую трагедию. Он фыркнул. — Он всегда был эгоистом, этот мальчик. Почти два десятилетия свободы, а ему всё мало.

— Свобода? Сидеть в живом доме, пока семья гниёт в Аду — это не свобода. Хотя, думаю, ты и сам это знаешь.

Улыбка на лице самозванки натянулась.

— Похоже, вы с Роуином одного поля ягоды.

Женевьева сдержалась, чтобы не скривиться.

— А теперь сыграем в одну игру, — сказал Нокс. — Посчитай это предварительной оценкой, как ты справишься в Охоте.

— Я не— начала она, но договорить не успела.

Её искажённое отражение и фиолетовые нити растворились в воздухе.

Женевьева не стала ждать повторного приглашения — метнулась к просвету в живой стене, но он сдвинулся влево. Она едва не влетела лицом в куст. Попробовала снова — и снова проход ускользнул.

— Ты не туда идёшь, — раздался весёлый голос.

Женевьева обернулась — у противоположного выхода стоял Севин, скрестив руки на груди, и наблюдал за ней с насмешкой.

— Ты нереальный, — заявила она.

— А ты уверена? — спросил фантом, наклонив голову.

— Абсолютно, — безразлично отозвалась она. В нём не было нужных деталей — ни леденца в зубах, ни искры в глазах.

— Может, мы и не настоящие, — откликнулся второй голос справа, — но боль доставить всё равно сможем.

Женевьева резко обернулась — и увидела Роуина. Бесстрастного, холодного, с чуть иначе уложенными волосами и менее безупречно сидящей одеждой. И — без кольца в губе. Вот что её смутило.

— Приступим? — предложил он и шагнул вперёд.

Женевьева отпрыгнула, едва увернувшись от клинка, мелькнувшего в его руке. Она вырвала из стены лабиринта охапку листьев и ветвей и, когда он снова пошёл на неё, подставила ладонь под удар, а зелёную кучу — ему в рот.

Клинок пробил её ладонь насквозь. Боль, пронзившая руку, пронеслась сквозь всё тело. Она смотрела на торчащее из плоти лезвие, кровь лилась ручьём по её плащу и платью. Без звука Женевьева ухватилась за рукоять и вытащила нож, уронив его к ногам.

Беги, приказывал ей внутренний голос. Двигайся!

Но она только и могла, что смотреть, как кровь впитывается в ткань.

Роуин сдвинул губы в недовольной гримасе — и тут Женевьева поняла, что в нём было не так. Он был без кольца в губе.

Жалко. Возможно, это было единственное, что ей в нём нравилось.

Иллюзия вытащила ещё один кинжал.

— Советую начать бежать, лапочка, — насмешливо крикнул Севин.

Как по щелчку, Женевьева пришла в себя. Прогнулась под рукой Роуина, проскользнула мимо него — и бросилась к выходу. На этот раз лабиринт пропустил её. Она рванула в коридоры, по которым разносились чужие шаги. Кого-то было трое. Возможно, больше.

Мимо головы свистнуло лезвие. Лицо полоснуло болью — кровь закапала по щеке. Она свернула направо — и влетела лицом в куст.

Ну конечно…

— Смертная, — хмыкнул кто-то за спиной. — Лёгкая добыча.

Женевьева обернулась, но не успела рассмотреть лицо, прежде чем в неё вонзился клинок — прямо в плечо.

Боль чуть не сбила её с ног. Она зацепилась за кусты, сдерживая крик. Услышала смешок нападавшего — и что-то в ней оборвалось.

Сжав зубы, она отпустила ветки, поймала лезвие рукой, несмотря на новую рану, вырвала кинжал — и вонзила его нападавшему в глаз. Затем — в шею. И ещё. И ещё. Пока он, наконец, не рухнул.

Она осталась стоять над ним, тяжело дыша, в оцепенении. На лице — кровь. На руках — кровь. В сердце — ярость и страх, спутанные в узел.

Но тишина длилась недолго. Новое лезвие просвистело мимо живота. Она отшатнулась — и упала в кусты.

Когда я в последний раз так падала? — мелькнула мысль.

Слишком долго полагалась на магию. Слишком хотела казаться нормальной. Я такая… блядь, сломанная.

Не зная, кто шёл за ней, она поднялась, сжав зубы от боли, и снова побежала. Бежала до тех пор, пока — по воле судьбы или по милости Нокса — не добралась до выхода из лабиринта. На этот раз без ловушек. Без движущихся стен.

Пронеслась сквозь дом, в туалетную комнату, встала на раковину и кинулась в зеркало.

Реальность вернулась, как удар хлыста.

А вместе с ней — последняя мысль, скользнувшая ей в голову чужим голосом:

Это будет весело.

Когда Женевьева с глухим стуком рухнула на пол, дверь в туалетную комнату с треском распахнулась, разлетевшись в щепки там, где замок ещё пытался сопротивляться, и рассыпав по полу древесную крошку.

Она пискнула от неожиданности и, моргая, уставилась на Роуина — разум всё ещё пытался осознать произошедшее.

— Чёрт. Ты говорила с Ноксом? Что он— начал было Роуин, но Женевьева уже металась вперёд.

Ползком преодолев щепки, она протиснулась мимо него и вывалилась из комнаты, поднявшись на ноги и бросившись к парадной двери. К воротам Энчантры.

Она уйдёт отсюда. От этого дома. От этой семьи. Даже если это убьёт её.

Глава 9. ГРОБОВАЯ ОШИБКА

Вечерний воздух жалил кожу ледяной свежестью, но внутри её всё горело — от бешеного пламени в груди до паники, гонящей ноги вперёд быстрее, чем она могла их контролировать.

Она пыталась зацепиться за магию, пульсирующую в венах, пока неслась вниз по крыльцу, к разверстой пасти лабиринта. Лёд пронизывал даже сквозь её состояние Спектра, но она не обращала внимания, зарываясь всё глубже в изгородь. Сердце билось так неистово, что магия начала прорываться рывками — и в тот момент, когда за спиной послышались тяжёлые шаги, хрустящие по снегу, контроль сорвался окончательно.

— Чёрт, — выдохнула она, остановившись и пытаясь собраться. Но сосредоточиться было невозможно — слишком много страха, слишком мало сил. Кто-то приближался. Она сама себя загнала в ловушку.

Кто-то крикнул за спиной — и Женевьева снова рванула с места. Она судорожно прикидывала, где оказалась: десятифутовые стены не позволяли определить, как глубоко она забралась. По крайней мере, сейчас изгородь оставалась на месте, не сдвигалась, как в зеркальной версии лабиринта. Так что она начала гадать: налево у первого поворота, направо у второго… Каждый второй разворот упирался в тупик. На очередном повороте она слишком резко свернула и почувствовала, как шипы пронзили ткань её накидки и кожу под ней.

— Похоже, было больно, — раздался голос из темноты.

Женевьева вздрогнула, останавливаясь с учащённым дыханием. Она не видела его, но знала — он рядом.

— Не приближайся, — прошипела она.

Роуин склонил голову, его руки были глубоко засунуты в карманы, а глаза — ярко светились в лунном свете.

— Севин был прав. Ты действительно похожа на беспомощного кролика.

Она фыркнула, обиженно. Он сделал шаг вперёд.

— Тебя тут сожрут, — продолжил он. — Но, думаю, зрители получат удовольствие. Ты, может, даже обгонишь Севина в голосовании за Любимчика. Если, конечно, доживёшь.

— О чём, чёрт возьми, ты говоришь?

— Я бы предпочёл, чтобы ты не пугал мою невесту, Реми, — раздался глубокий голос за её спиной.

Женевьева обернулась — и увидела Роуина. Ещё одного. Один стоял перед ней. Второй — за ней. Она переводила взгляд с одного на другого в изумлении.

— Да вы издеваетесь… Вас двое?

— Наши враги тоже были разочарованы, — пожал плечами Реми.

— Уходи, — приказал Роуин брату. — Отец хочет, чтобы ты помог Севину и Эллин подготовиться к церемонии. Он с Ноксом в кабинете обсуждают обновление приглашений на бал. Можешь присоединиться.

— Как будто мне не плевать, — бросил Реми. — Не вижу смысла помогать тебе готовить церемонию, которая освободит тебя, в то время как мы навеки застряли с Ноксом.

В его голосе слышалась горечь. Но не завистливая. Это было куда сложнее — как злость на близкого человека, который получил то, чего ты тоже хотел. Как боль от того, что рад за него, но не можешь не желать это себе. Женевьева знала это чувство слишком хорошо. Оно разделяло её и Офелию с детства. И только когда она поняла, что сестра вовсе не мечтала быть избранницей, ей удалось простить.

— Поговорим потом, — сказал Роуин.

— Когда? — Реми шагнул вперёд. — В следующий раз, когда решишь заглянуть к нам в Ад? Или напишешь письмо, как двадцать лет назад?

— И я думала, что моя семья — чемпионы по драме, — буркнула Женевьева себе под нос.

Роуин метнул в неё раздражённый взгляд.

Реми горько усмехнулся:

— Надеюсь, она именно та, кого ты заслуживаешь.

А затем исчез, растворившись в тенях.

— Ты совсем не знаешь, когда стоит заткнуться, да? — прорычал Роуин.

— У меня с этим всегда были проблемы, — согласилась она.

Двумя шагами он оказался прямо перед ней, заставив отступить, пока её спина не уткнулась в колючие ветви.

— С этого момента ты либо на моей стороне, либо у меня на пути, — каждое слово он произносил медленно, с нажимом. Их тела почти касались, и Женевьева могла поклясться, что чувствует его сердцебиение. — Ты понятия не имеешь, чем я рискую, чтобы спасти твою задницу. Нокс появился сразу после того, как ты сбежала, и сейчас говорит с моим отцом. Но в любую секунду он может быть здесь. Даже этот разговор — риск.

— А я думала, рискую только я, а тебе просто обломится большой куш, — отозвалась она.

— Большие награды рождаются из больших рисков, — хрипло ответил он. — Если ты умрёшь в Охоте — мы оба проиграем. И всё, к чему я шёл, рухнет.

— Тогда зачем тебе это? Почему ты так хочешь, чтобы мы работали вместе?

Он помедлил. Его челюсть напряглась.

— И?..

— Потому что ты вошла в дом, пока я был на посту. Значит, теперь ты — моя обуза.

— Я никогда не стану ничьей обузой, — процедила она сквозь зубы.

— Привыкай не говорить таких вещей вслух. Нокс уже готовится утроить количество зрителей и ставок на эту игру. Хочешь рассказать ему, что всё это — ложь? Валяй.

Она сглотнула.

А в уголке его губ дрогнула улыбка.

— Вот так я и думал. Церемония должна быть завершена до полуночи, — сказал Роуин. — Отец объясняет Ноксу, что мы затянули с датой, потому что хотели, чтобы присутствовала вся семья. Ну и Нокс, конечно. С его точки зрения — мы в вихре страстного романа и с нетерпением ждали его благословения. — Его взгляд скользнул по окровавленному платью Женевьевы. — Похоже, его возбуждает сумма, которую он на этом заработает, больше, чем настораживает происходящее. Пока что. Всё, что нам нужно — держать маску.

— Я не та, кто вам нужен, — прошептала она, больше себе, чем ему. — Я не умею притворяться влюблённой в кого-то, кто мне безразличен.

— Уверен, с притворством у тебя всё получится, — отозвался он, обвивая один из завитков у её лица вокруг пальца. — Подумай об этом как об игре. Внутри Энчантры ты больше не Женевьева Гримм. Ты — моя жена. — Он аккуратно заправил прядь ей за ухо, его пальцы скользнули по щеке, и Женевьева невольно задержала дыхание, борясь с порывом прижаться к его руке. — Перед всеми ты будешь улыбаться и делать вид, что наслаждаешься моей компанией. Никаких ссор. — В его глазах промелькнул лукавый огонёк, и она поспешно отвела взгляд, чтобы не выдать румянец, вспыхнувший на щеках. — И когда нас не будут пытаться убить в Охоте, если подвернётся момент — поцелуй…

Эти слова выбили её из наваждения.

Чёрт, как он это делает?

— Нет, — выплюнула она. — Никаких поцелуев, никаких притворств, никакой свадьбы. — Она с силой толкнула его в грудь, обеими руками. Он даже не шелохнулся.

Он раздражённо вздохнул. Всё тепло и искренность, что отражались на его лице секунду назад, исчезли бесследно. И от этого у неё внутри всё сжалось.

— Позволь напомнить, что ты в этом виновата не меньше, а может, и больше, чем я, — отрезал он. — Ты сама открыла чужое приглашение. Сама полезла в дом, хотя я ясно сказал — не лезь. И что это за мать, которая «забыла» рассказать дочери про садистское проклятие семьи друга…

— Та, что мертва, — прошипела Женевьева, перебивая его прежде, чем слова прорежут ещё глубже.

Роуин застыл. Она впилась в него взглядом, надеясь, что это вызовет у него хоть каплю вины. Но прежде чем он успел пробормотать дежурное соболезнование, где-то снаружи лабиринта раздался голос Севина:

— Роуин!

— Нам надо внутрь, — бросил Роуин, немного мягче, чем раньше. — Как я уже сказал, свадьба должна состояться до полуночи.

Он повернулся, чтобы уйти, но, заметив, что она не двинулась с места, остановился и посмотрел на неё в ожидании.

— Нет, — твёрдо ответила она. — Это бред.

— Мы уже выяснили, что у тебя нет других вариантов, — напомнил он. — Если ты снова заставишь меня бегать за тобой, я…

— Ты что? Убьёшь меня? Всё равно к этому идёт. По крайней мере, если ты сделаешь это сейчас, избавишь меня от мучений.

— Ты правда считаешь, что смерть от моей руки лучше, чем брак?

— А если да?

Он хищно ухмыльнулся. У неё в груди что-то дрогнуло.

— Знаешь что, проблемка, — произнёс он. — Давай заключим маленькое пари.

Она затаила дыхание.

— Если ты сумеешь выбраться из лабиринта и добраться до ворот раньше меня — без магии — тогда сама выберешь: играть в одиночку или со мной. Но если выиграю я — возвращаешься в дом и надеваешь чёртово свадебное платье.

— Ты ведь знаешь дорогу, — прищурилась она.

— Тогда дам тебе фору, — кивнул он.

— Ладно. Когда…

— Сейчас.

Женевьева сорвалась с места, даже не дав себе времени на раздумья. Кровь шумела в ушах так сильно, что она едва слышала, как ступни хлопают по снегу.

Два поворота направо — и она оказалась в самом сердце лабиринта. Всё выглядело почти так же, как в зеркальной версии, куда завёл её Нокс. Только теперь бассейн у подножия фонтана был замёрзший, а дуги струй — застывшими. Пробегая мимо, она заметила, что на каждом уровне фонтана были высечены разные животные. Горностай. Змея. Волк. Сова. Остальные слились в одно пятно.

Она не знала, сколько времени провела, мечась по коридорам, сталкиваясь с тупиками. Но когда впереди замелькали ворота — блестящие, усеянные шипами, и нигде не было видно Роуина — Женевьева едва не расплакалась от облегчения.

Однако за мгновение до того, как дотронуться до решётки, из воздуха прямо перед ней материализовался Роуин. Она врезалась в него всем телом, отлетела назад и поскользнулась на снегу.

— Долго ж ты, — лениво произнёс он, обвивая рукой её талию и ставя на ноги.

Она вырвалась из его рук:

— Ты же сказал — без магии!

Он усмехнулся:

— Я сказал, что тебе нельзя использовать магию.

Она готова была закричать. Как она могла попасться на такой дешевый трюк? Ещё в детстве мать учила её: заключай сделки только с чёткими формулировками.

— Ты проиграла, — сказал он, проходя мимо и махнув рукой. — Пошли. Чем быстрее, тем лучше.

Но она не пошла за ним.

Вместо этого Женевьева бросилась к воротам, вцепилась в металлические прутья, не обращая внимания на то, как колючие шипы впиваются в открытую рану. Эта боль была ничтожной по сравнению с тем, что последовало. Волна магической агонии пронеслась по её телу. Она закричала, и всплеск энергии отбросил её назад, прямо в снег.

Нет. Нет. Нет.

Она вскочила и попыталась пройти сквозь прутья как Спектр. Но ворота вытолкнули её обратно в физическую форму.

— Что за… — прошипела она, глядя на свои вновь осязаемые руки.

Зачарованная решётка теперь не просто обжигала — она блокировала её магию.

Она сделала ещё одну попытку. Но ледяной металл снова отбросил её с такой силой, что казалось, тело вспыхнуло огнём.

Огнём, который она уже знала слишком хорошо.

Она опустилась на колени и вырвала желудочный спазм прямо в снег.

Когда она окончательно опустошила желудок, Женевьева провела тыльной стороной ладони по губам и подняла взгляд на кружевные хлопья снега, тихо падавшие с неба. Они таяли на её раскалённых щеках, оседали на ресницах. Нет. Нет. Чёрт возьми, только не это. Если она не могла покинуть усадьбу, это значило, что она снова оказалась в ловушке — в очередной смертельно опасной игре. Она совершила чудовищную ошибку, когда приехала сюда.

Она протянула руку, чтобы коснуться кольца на безымянном пальце, — и вспомнила, что его больше нет. Её снова вырвало.

По снегу приближались чьи-то шаги. Тяжёлые сапоги остановились рядом. Женевьева не стала даже поднимать голову, когда Роуин присел рядом с ней на корточки.

— Я же предупреждал, что выхода нет, — напомнил он. — Рвота по этому поводу — довольно жалкое зрелище, если честно.

Жалкое.

Женевьева вздрогнула. Это слово она знала слишком хорошо. Оно преследовало её в бессонные часы перед рассветом, всплывало в голове, когда всё остальное казалось бессмысленным. И пламя, которое внутри неё только начинало угасать, вспыхнуло снова. Только теперь это был не просто гнев — это была злость назло. А в этом она была мастерица. Делать что-то назло — в этом не было ей равных.

Перед глазами промелькнули кадры прошлого: карнавал Марди Гра, прошлый год, тщательно спланированная сцена, в которой Фэрроу застал её с Басилем Ландри в самом разгаре…

Она резко отогнала эти воспоминания. Нет. Всё своё внимание, всё негодование — на того, кто стоял перед ней. Женевьева развернулась и со всей силы прыгнула на него. Он охнул от неожиданности, когда она навалилась сверху, прижав его к земле, оседлав его бёдра.

— Ты законченный ублюдок! — прошипела она.

В следующее мгновение он уже перекатился, и она оказалась под ним, спиной в снегу. Влажный холод проник сквозь ткань платья, ледяная влага прилипла к телу. Женевьева вскрикнула от злости и попыталась дотянуться до его лица, чтобы вцепиться ногтями, но он легко перехватил её запястья одной рукой, а второй упёрся в землю у неё у головы, удерживая вес тела.

— А ты полудикая, — заметил он, и в его золотистых глазах вспыхнула искра.

Она изогнулась, пытаясь сбросить его с себя, но этим, скорее всего, только подтвердила его слова.

— Я тебя не отпущу, пока ты не пообещаешь, что будешь вести себя нормально, — пригрозил он.

— Тогда, полагаю, мы останемся в этой позе навсегда, — усмехнулась она.

Он долго смотрел ей в глаза. Взгляд был таким пронзительным, что у неё перехватило дыхание. Внезапно она осознала, как близко он к ней. Почувствовала, как каждый изгиб его тела соприкасается с её. Рельефный пресс, твёрдость его…

Он резко отстранился и, небрежным движением, поднялся на ноги. Женевьева выдохнула с облегчением, но не успела и моргнуть, как он подхватил её и закинул себе через плечо, как мешок с мукой. Никто и никогда не обращался с ней так бесцеремонно.

Она яростно зарычала и начала колотить кулаками его по спине, но его шаги даже не замедлились, когда он направился обратно к дому.

— Ты чёртов варвар! — прорычала она.

Он громко рассмеялся, и его плечи затряслись:

— Ты выдохнешься задолго до того, как мне хоть что-то почувствуется, проблемка.

Её челюсть сжалась. Удары стали слабее — кровь прилила к голове, началась мигрень. Тогда она сделала единственное, что пришло в голову: укусила его. За задницу.

Он резко охнул, и этот звук эхом разнёсся по морозному воздуху… Но он даже не ослабил хватку.

Глава 10. НЕРВОЗНОСТЬ

20 марта

Я пишу это в комнате без зеркал — на случай, если вдруг расплачусь. И звучало бы это странно, если бы я не была заперта в очередном особняке, управляемом Дьяволом. Этот, кажется, ещё более самовлюблён, чем другой знакомый мне Дьявол, если вообще возможно, судя по его явной одержимости зеркалами.

Я… в такой заднице.

Чёрт. Чёрт. Чёрт.

Я обещала Офелии, что на этой поездке начну с чистого листа. Что поумерю свой мат. Лицемерно, учитывая, что её собственный язык стал не менее грязным с тех пор, как она сблизилась с Сейлемом.

Я также обещала быть осторожнее со своими спонтанными порывами…

Кажется, с тех пор как я покинула Новый Орлеан, мне стало только хуже.

Часть меня винит в этом его — за то, что он отнял у меня столько радости, что единственным способом почувствовать хоть что-то стала безрассудность. Другая часть знает: нельзя вечно винить во всём только его.

Но эта ситуация — это уже новый уровень пиздеца, даже по моим меркам.

Я собираюсь выйти замуж. Да, замуж. За несколько дней до моего двадцать второго дня рождения. За мужчину, которого знаю всего несколько часов и который выводит меня из себя до бешенства.

Но это не первый мужчина, на котором я пыталась жениться несмотря на то, что презирала его. Остаётся надеяться, что на этот раз всё закончится менее катастрофично.

Офелия меня убьёт. Если я вообще выберусь из этого дома живой.

Впрочем, мне кажется, я уже это говорила.

X, Женевьева

— Ладно, я передал спецификации по твоему платью, — сообщил Роуин, возвращаясь в гостиную. Женевьева поспешно сунула перо между страниц дневника и спрятала тетрадь в карман нового платья — того самого, которое ей пришлось надеть после того, как она выкинула промокшее и окровавленное.

Когда он затащил её обратно в дом, она наотрез отказалась отвечать на его или Баррингтона вопросы о том, каким бы она хотела видеть этот абсурдный свадебный день. Севин, конечно, сразу потребовал шоколадный фонтан, но его быстро отмели. А вот как только Роуин упомянул, что она может заказать любое экстравагантное платье по вкусу, у неё блеснули глаза. Совсем чуть-чуть.

Хоть что-то в этом дне должно приносить удовольствие.

Когда Баррингтон и Севин ушли улаживать последние приготовления, Роуин предложил показать ей Энчантру до начала сборов.

— Зачем? — подозрительно спросила она.

Он одарил её скучающим взглядом:

— Потому что ты поблагодаришь меня, когда застрянешь где-нибудь между комнатами и не будешь знать, где прятаться.

— Разве ты не должен прятаться со мной? Разве не в этом смысл всего спектакля? — уточнила она.

— Поверь, мы не будем пришиты друг к другу за бедро после клятв, — протянул он. — А значит, мы можем разойтись. И если кто-то из нас умрёт — погибнем оба. И, заметь, не я здесь главный кандидат на провал. Так что, может, сэкономим себе десять минут препирательств и просто пойдём?

Женевьева фыркнула и нехотя встала с дивана, плетясь за ним, пока думала о том, что сейчас ей хотелось бы делать меньше всего.

Даже Фантазма не попала бы в этот список.

Первые десять минут она тащилась за ним по особняку, пока он показывал ей укромные уголки, объяснял, как каждая новая игра Охоты проходит по своим правилам. Вариантов было бесконечное множество, но, по его словам, у каждого из его братьев и сестёр были любимые.

— А у тебя? — спросила она, когда они вошли в бальный зал. — Есть любимая игра, о которой мне стоит знать?

Его взгляд сделался задумчивым, пока он вёл её через мраморный пол:

— Мне особенно нравится та, где я прошу тебя что-то сделать, а ты отказываешься.

— Какая удача! Я обожаю ту же игру, — ответила она, когда они достигли подножия большой лестницы. — Знаешь, если бы ты попробовал быть со мной хотя бы каплю любезнее, ты мог бы—

Но закончить ей не дали. В одно мгновение он оказался вплотную, его тело прижалось к её, рука обвила талию, прогибая её над перилами. Его губы наклонились к уху, руки прижали её ладони к его животу.