Энчантра

Вскоре в дверь постучали. Голос умолял впустить.

К её изумлению, это был тот самый мужчина, которого она укусила ранее.

— Привет, принцесса, — ухмыльнулся он. — Седрик. Помнишь меня?

Кольцо на её пальце мгновенно начало нагреваться, и Женевьева дернулась, чтобы захлопнуть дверь, но он успел просунуть ногу в щель и втолкнул себя внутрь. Закрыв за собой дверь, он скрестил руки и уставился на неё сверху вниз. Кольцо жгло кожу.

Женевьева отступила, насколько позволял тесный закуток.

— Какого хрена ты творишь?

— Ничего личного, — ответил Седрик, делая шаг вперёд. — Но ты отказалась от моего предложения.

— Убирайся. Немедленно.

— Что, опять позовёшь мужа? — расхохотался он.

Он рванул вперёд и с силой прижал её к углу мраморной раковины. Рёбра взвыли от боли.

— Ах ты сукин сын, — прошипела Женевьева, исчезая на глазах и проходя сквозь него.

Он едва не рухнул вперёд, опираясь на край умывальника, затем, побледнев, резко обернулся.

— Никто не сказал, что ты Спектр, — заикался он. — Чёрт, я не⁠—

Дверь распахнулась прежде, чем он успел договорить.

Роуин.

Жар взметнулся в её животе.

Да ну, только не это.

Седрик выглядел так, будто вот-вот стошнит.

— Седрик Рэтблейд, это ты? — послышался голос из-за плеча Роуина.

Это был Севин. Женевьева даже не заметила, как он появился.

Глаза Роуина не отрывались от неё.

— Ты в порядке? — спросил он.

Женевьева сглотнула и кивнула.

— Я хочу, чтобы ты сказала это, Женевьева. Ты в порядке?

— Да, — подтвердила она. — Он просто вёл себя как мудак.

Седрик потянулся к кулону на шее, напоминающему ключ.

— Если ты коснёшься меня, Демоника⁠—

— Ещё одно слово, и я вырву тебе голову с корнем, — прорычал Роуин, его голос омрачился такой тьмой, что Женевьеве почти стало жаль Седрика. Почти.

Седрик замолчал. Севин рассмеялся.

— Слушай меня внимательно, — обратился Роуин к Женевьеве. — Сейчас ты идёшь вниз и ждёшь с тем из моих братьев или сестёр, кого увидишь первым. Поняла?

Она кивнула.

— Охота начинается через семь минут. Ты не можешь опоздать ни на секунду.

Женевьева не стала терять ни секунды. Выскочив из комнаты, она заметила Умбру в нескольких шагах от двери. На полпути вниз по лестнице кто-то мигом оказался рядом.

Нокс.

Стоило кольцу остыть, как оно тут же снова разгорелось, испуская магическое тепло.

— Наслаждаешься балом? — спросил он, шагая вровень с ней.

— Дьяволы, как всегда, славятся отвратительной пунктуальностью, — фыркнула она. — Так что нет. Я абсолютно не наслаждаюсь этим.

— Жаль. Я надеялся, что нашёл тебе идеальный свадебный подарок, — признался он.

Она замерла на последней ступеньке, позволяя ему пройти вперёд. Даже стоя на две ступени выше, она всё равно оставалась ниже его ростом.

— Ты пытаешься запереть меня и моего мужа в сексуальном тумане? — бросила она.

— Питайя — это деликатес, — ответил он. — Она усиливает самые сокровенные желания раз в сто. Я подумал, что вам с Роуингтоном не помешает немного дополнительной страсти, раз уж никакого медового месяца вам не светит. Ни сейчас, ни когда-либо. Благодаря твоему участию в Охоте у нас прибавилось зрителей, готовых опустошить свои сундуки, и я хотел… поблагодарить.

— Ты ублюдок. Я думала, питайя — это просто вкус, — прошипела она.

Улыбка Нокса чуть натянулась.

— Я ведь пытался быть вежливым.

— Дьяволы вежливы только тогда, когда это им выгодно, — парировала она. — С редкими исключениями.

Вроде Салема. Хотя, если задуматься, даже за него её сестра заплатила — собственной смертностью.

— И что ты вообще знаешь о дьяволах? — мурлыкнул Нокс.

Она взглянула на него жёстко:

— Моя сестра живёт с одним из них. Его зовут Салемаэстр. Это имя тебе что-нибудь говорит?

При звуке полного имени Салема лицо Нокса побледнело, и губы Женевьевы изогнулись в торжествующей улыбке.

— Играй со мной в любые игры, — сказала она, — но когда я выберусь отсюда, тебе придётся иметь дело с Салемом. А он меня обожает.

Салем, конечно, никогда не говорил этого прямо, но Женевьева в этом не сомневалась.

— До меня доходили слухи, что Салемаэстр наконец вернулся из изгнания, — признал Нокс, сжав губы. — Для меня честь, что подруга Принца решила участвовать в моём состязании. Пусть не будет между нами недопонимания. Более того… Если ты победишь, я могу предложить тебе особую сделку.

Из её горла вырвался язвительный смешок:

— Я не та сестра Гримм, которая заключает сделки с дьяволами.

Прежде чем он успел ответить, она с лёгкой поступью сбежала по последним ступеням вниз и направилась к Эллин и Уэллсу, которые уже ждали в центре зала. Они молча кивнули ей, когда она встала рядом. Один за другим к ним присоединились Баррингтон и остальные братья и сёстры Роуина, образуя круг.

Женевьева покрутила кольцо на пальце, глядя в сторону, откуда должен был появиться Роуин.

Когда рядом начал закручиваться вихрь чернильной тьмы, она едва не выдохнула с облегчением. Но когда Роуин шагнул из тени, он даже не взглянул на неё.

Ровно в этот момент по залу разнёсся бой полуночи, и циферблат гигантских часов на стене начал медленно вращаться. Когда стрелка достигла золотой двенадцати, Женевьева почувствовала, как её тело налилось тяжестью, и знакомый холод охватил её изнутри.

Магия покинула её во второй раз.

Это означало только одно.

Охота началась.

РАУНД ПЕРВЫЙ

Глава 18. ОЦЕПЕНЕНИЕ

Если Женевьева и надеялась, что на зрителях всё же останется налёт стыда, когда они, оторвавшись от своих вакханалий, начнут собираться по периметру бального зала, чтобы наблюдать за предстоящим спектаклем — она ошибалась. Большинство гостей Нокса выглядели скорее самодовольными, и в других обстоятельствах она бы с удовольствием наблюдала за тем, какие сплетни родятся после такого вечера.

Но сейчас, когда каждый из братьев и сестёр Роуина начал снимать маску, Женевьева ощущала, будто с них срывают последнюю защиту. Она бы, пожалуй, предпочла раздеться донага, чем продемонстрировать всем своё раскрасневшееся лицо.

Она бросила взгляд на застывшее, напряжённое выражение Роуина.

— Что случилось? Наверху?

— Сейчас не время, — отрезал он.

— Охотничий Клинок сейчас выберет Первого Охотника, — объявил Нокс, обращаясь к загипнотизированной публике.

Дьявол поднял сверкающий кинжал в воздух, словно священное подношение… а затем просто отпустил его. Заколдованный клинок завис в воздухе, пока Нокс и Баррингтон отступили за пределы круга. Женевьева затаила дыхание, как и все вокруг, следя за тем, как лезвие поворачивается, скользит от Эллин к Уэллсу, минует Ковина — и, наконец, замирает, указывая на…

Грейва.

Роуин напрягся рядом с ней.

Клинок взвился в воздух, будто стрела, направляясь прямо в грудь Грейву. Тот встретился взглядом с Женевьевой и перехватил оружие за рукоять за мгновение до того, как острие пронзило его сердце. Улыбка, жестокая и торжествующая, расплылась по его лицу, а в зале раздались то ли радостные, то ли разочарованные возгласы.

— Маскарад окончен, — объявил Нокс. — Благодарю всех за великолепное празднование равноденствия. Если ваша фамилия не Сильвер — направляйтесь к Адским Вратам. И если я найду кого-то задержавшимся… последствия вам не понравятся.

Толпа начала расходиться. Несколько замаскированных зрителей крикнули участникам пожелания удачи, и Женевьеву резануло осознание: для этих людей Роуин и его родные — не жертвы древнего проклятия, а всего лишь звёзды реалити-шоу.

— Какой вариант игры выбираешь, Грейвингтон? — поинтересовался Нокс.

— Блуждающие комнаты, — отозвался Грейв.

Все Сильверы разом застонали. Все, кроме Роуина — его лицо осталось таким же неподвижным, как всегда.

— Да пошёл ты, ублюдок, — пробурчал Ковин в сторону брата.

Женевьева была почти уверена, что Роуин объяснял ей правила этой игры ещё во время экскурсии по дому, но сейчас они ускользнули из памяти. Слишком многое случилось за слишком короткое время. И, к тому же, ей постоянно хотелось просто не слушать его.

— У вас есть десять минут на укрытие. Время пошло, — провозгласил Нокс, взглядом указывая на Женевьеву.

Грейв остался стоять на месте, а Ковин и Реми рванули с места, исчезнув в один миг. Эллин и Уэллс бросились врассыпную — каждый в свою сторону. Остались только Женевьева, Роуин и Севин.

Роуин склонился к ней, прошептал на ухо:

— Жди меня в фойе. Мне нужно кое-что сделать.

— Но… — растерянно пробормотала она, наблюдая, как он уносится к лестнице.

— Маленький совет, красавица? — подмигнул Севин. — Если Грейв улыбается — тебе лучше бежать. — И он с видом денди зашагал прочь.

Одного взгляда в сторону Грейва хватило, чтобы Женевьева сорвалась с места. Она бросилась в сторону фойе, расталкивая на ходу последних зевак.

Гость в маске белого медведя присвистнул ей вдогонку:

— Если вы с Роуином устроите нам жаркое шоу, голосую за вас в «Энчантре». Хочу узнать, правда ли, что у него пять пирсингов в головке его…

— Да пошел ты, — бросила Женевьева и, не сбавляя шага, показала ему многозначительный жест.

Когда последние из пьяных гостей скрылись из виду, она зашагала взад-вперёд по фойе, пытаясь сосчитать минуты, оставшиеся до встречи с Роуином. Но когда остались считанные две, а он так и не появился, тревога стала невыносимой.

Проклятье. Это был трюк?

Женевьева не собиралась ждать, чтобы узнать, чем всё закончится. Что бы ни связывало её с Роуином — клятвы, поцелуи, общая постель — она не должна забывать главное: прежде всего, ей нужно полагаться на саму себя.

Она уверенно зашагала к парадной двери и вышла в холод, не дожидаясь, пока истекут последние минуты. Несмотря на то, что без магии она, скорее всего, рисковала заработать переохлаждение, прятаться снаружи казалось сейчас самым разумным решением именно по этой причине. К тому же, если судить по реакции остальных, «блуждающие комнаты» не предвещали ничего хорошего — так что держаться подальше от любого подобия помещения было, возможно, самой здравой стратегией.

Она направилась к лабиринту.

Зелень, укрытая снегом, теперь была усыпана зеркалами — они были вставлены в витые ветви и лозы через каждые несколько шагов, в тяжёлых позолоченных рамах.

— Любопытные ублюдки, — пробормотала она, пробираясь в проём живой изгороди, дрожь уже пробирала до самых костей.

Неужели стало холоднее? — подумала она. Хотя, скорее всего, прошлой ночью она просто слишком была занята собственной свадьбой, чтобы заметить, насколько леденящим был воздух.

Изо рта вырывались густые белые облачка, пока она пробиралась всё глубже в лабиринт, стараясь запомнить каждый поворот. Наконец, она вышла на круглую площадку в самом центре и увидела массивный серебряный фонтан. Подобрав подол платья, она юркнула в тёмный угол между зарослями, не обращая внимания на то, как колючие ветви впивались в голые плечи и руки. Она плотно завернулась в нижние юбки, словно в одеяло, а верхнюю часть платья натянула на торс, пытаясь хоть как-то согреться. Кончик носа и уши уже онемели от холода.

Она не была уверена, сколько продержится здесь, прежде чем замёрзнет насмерть. Ирония была слишком явной, чтобы её не заметить: всего несколько часов назад её разжигала жара страсти, вызванная дьявольским напитком, а теперь она дрожала от холода до самых костей.

Дьявол и его публика, без сомнения, сейчас потешались вволю.

***

Шаги раздались будто бы спустя целую вечность. А вместе с ними — кольцо Роуина, почти раскалившееся докрасна на её обмороженном пальце.

Голова Женевьевы резко дёрнулась вверх от коленей, на которые она до этого опиралась. Она прислушалась. Кто-то приближался.

Шаги.

В лабиринте был кто-то ещё. И этот кто-то охотился на неё.

Она вскочила на ноги, но поняла, что холод успел впиться в кости, выжать из неё почти все силы. Она попыталась сделать шаг — движение вышло ломким, неуверенным.

Шаги становились всё ближе.

Женевьева глубоко вдохнула и заставила себя двигаться. Суставы медленно оттаивали, сердце стучало всё быстрее, согревая изнутри. Она старалась ступать как можно тише, пятясь назад по тем же поворотам лабиринта, по которым пришла, и прислушиваясь к звукам позади. Отражения мелькали в зеркалах, закреплённых вдоль живой изгороди. И вот, когда впереди уже показался выход — и дом —

— Я знаю, что ты здесь, — раздался грубый голос где-то за спиной.

Как она и предполагала. Грейв.

Женевьева сорвалась с места и побежала.

Выбежав из лабиринта, она сразу поняла: до крыльца, вверх по ступеням и внутрь дома ей не добраться — не успеет. Хуже того, она тут же поняла, как Грейв сумел её отследить — по следам на снегу.

Как я могла быть такой дурой?

Схватив торчащую из живой изгороди ветку, она резко согнула её и выломала. Затем торопливо начала заметать следы в снегу. Получилось не идеально — следы всё ещё были, но уже не такими отчётливыми. Окинув взглядом фасад, Женевьева заметила небольшую щель между стеной дома и огромной решёткой с вьющимися по ней лозами. Она рванула туда и, стиснув зубы, втиснулась в узкое пространство за деревянной обрешёткой. Металлический привкус крови наполнил рот, когда колючие ветки рвали её волосы и кожу.

Затаив дыхание, она вгляделась сквозь щели между листьями, наблюдая за выходом из лабиринта.

Грейв появился.

Охотничий клинок был зажат в его побелевших от напряжения пальцах. Его взгляд скользнул по крыльцу, по земле. Он двинулся вперёд, и Женевьева заставила себя дышать ровно, когда он приблизился к её укрытию. Ей даже показалось, что кольцо на пальце задрожало.

Перед мысленным взором возникла сцена из зеркального мира, когда тот фантом Грейва сказал, что убить её было бы проще простого…

Но он прошёл мимо. По другую сторону решётки. Несколько секунд разглядывал фасад дома, а затем развернулся и пошёл обратно.

По щеке Женевьевы скатилась слеза облегчения.

И тут он остановился.

Ну конечно же.

Он повернулся обратно к решётке, и Женевьева вжалась в холодный камень за спиной, будто могла раствориться в нём. Не дыша, она следила за каждым движением его силуэта.

Когда кинжал пробил решётку всего в метре от её головы, ей стоило огромных усилий не закричать от ужаса, подступившего к горлу.

Он вытащил лезвие, вырвав при этом часть лоз, и лунный свет прорезал тень её укрытия. Через секунду он ударил снова — ближе.

С третьего раза лезвие прошло так близко от её лица, что едва не вошло в глазницу. Женевьева отдёрнулась, ладони дрожали, когда она пригнулась, прячась от новой прорехи в ветвях. Грейв продолжал колоть наугад ещё в несколько точек, прежде чем, наконец, отступил и направился обратно в дом.

Она выждала десять полных минут, пока кольцо на пальце снова не остыло, прежде чем осмелилась пошевелиться. Несмотря на это, она всё равно осторожно поднесла глаз к одной из проделанных им дыр, чтобы убедиться, что путь свободен, и только тогда выбралась из укрытия и вдоль стены поползла к крыльцу.

Забегая за угол, чтобы подняться по ступеням, она врезалась во что-то — тёплое и твёрдое.

Нет. Не во что-то. В кого-то.

Глава 19. ДВЕ ПРАВДЫ

Руки Роуина молниеносно подхватили её, не давая упасть, и его взгляд тут же потемнел, как только он заметил глубокие царапины и кровавые полосы на её руках от шипов.

— Нам нужно немедленно в дом, — пробормотал он.

Прежде чем Женевьева успела сообразить, что происходит, он уже поднял её на руки и прижал к груди, неся вверх по ступеням. У главного входа он остановился, подталкивая носком ботинка одну из приоткрытых створок.

— Кольцо, оно не тёплое? — спросил он вполголоса.

Она покачала головой, и он, не колеблясь, осторожно распахнул дверь и вошёл. Его глаза пробежались по каждой детали опустевшего фойе, после чего он быстро направился в спальню, где на кровати уже ждала Умбра. Он аккуратно опустил Женевьеву на ноги и, не заперев дверь, тихо закрыл её за собой.

— Таскаешь меня на руках, как девицу в беде, ради публики? Прелестно, — прохрипела она, еле ворочая онемевшими от холода губами. Звон зубов делал сарказм почти неразличимым.

— Я же велел тебе ждать меня, — отрезал он, проигнорировав её раздражённый взгляд. — Хотя, полагаться на твоё послушание было, наверное, чересчур оптимистично.

— Я ж-ждала! Ты не п-пришёл! Мне что, надо было торчать на виду, чтобы Грейв меня зарезал? — выплюнула она, растирая онемевшие руки по голым плечам.

— И ты решила спрятаться в сугробе?

— Я п-подумала, никто не станет меня там искать. И, кстати, это сработало, — фыркнула она.

— Ты синяя, — сухо заметил Роуин. — По-моему, не твой цвет.

— Пошёл ты, — процедила она сквозь зубы.

Он едва заметно усмехнулся, прежде чем кивнуть в сторону комнаты:

— Кстати, мне не нравится, во что ты и Эллин превратили мою спальню. Я вас тут оставил буквально на день. Ты большую часть времени спала — и всё равно.

Вокруг царил полный хаос. Вся поверхность комода была заставлена её флаконами, расчёсками и шпильками. Нижнее бельё свисало с изголовья кровати, ленты от корсета валялись на полу рядом с кучей обуви. На ковре красовалось пятно от губной помады, которое она, кстати, пыталась вывести перед балом.

— Всё не так уж плохо, — буркнула она. — У меня дома вообще пола не видно.

— Чёрт побери, — пробормотал он.

— Если ты собираешься ворчать весь остаток ночи, я лучше снова пойду мёрзнуть, — проворчала она. — И вообще, где ты был?

Как ты мог оставить меня одну, когда меня чуть не нашёл Грейв?

— Нужно было кое-что уладить, прежде чем Нокс проведёт финальный обход и выгонит оставшихся гостей. Я думал, управлюсь быстрее, — коротко ответил он, уже направляясь в ванную и жестом подозвав её. — Последний час я тебя искал, но даже не подумал, что ты умудрилась полезть на улицу. Но когда увидел, что Грейв туда вышел, решил проверить. Впечатлён, что ты смогла от него ускользнуть.

— Чуть было не попалась, — призналась она, следуя за ним. — Но твоё кольцо помогло. Так что, наверное, придётся взять свои слова обратно… хотя оно всё ещё ужасное.

Он одарил её уничтожающим взглядом.

— Кстати, о Грейве. Что это за версия игры? Охотничий клинок — это единственное оружие, которым он может нас убить? И мы правда прячемся в спальне? Это твоя гениальная стратегия, по которой ты побеждал пятнадцать лет?

Она поняла, что за всей суетой, подготовкой к чёртовой свадьбе, толком не подготовилась к самой Охоте.

— Дыши, Женевьева, — велел он, сдвигая в сторону створку встроенного шкафа с бельём внутри идеально белой ванной.

Она показала ему язык. Потом всё-таки вздохнула.

— «Блуждающие комнаты» — любимая версия Грейва. Каждые четыре часа мы обязаны менять укрытие. Всего — три смены за его ход. А прятаться во время перехода сложнее всего, — объяснил он, протягивая ей сложенные полотенца. — И да, охотничий клинок — единственное, что может нас по-настоящему убить. Хотя, конечно, мы можем серьёзно замедлить друг друга: свернуть шею, перерезать горло… Но если хочешь гарантированно безопасный вылет соперника — бей в сердце. Хотя зрители, как правило, предпочитают более… зрелищные варианты.

Женевьева присела на корточки, наблюдая, как Роуин водит пальцами по стене в глубине шкафа.

— Моя спальня, возможно, и слишком очевидное укрытие, — сказал он, — но соседняя комната вполне подойдёт.

Его голос стих, когда он сдвинул панель стены в сторону, открывая проход в другую ванную. Умбра юркнула внутрь без всяких колебаний.

Он махнул Женевьевой, чтобы она шла следом, и ей пришлось сдержать недовольный вздох. Сейчас ей меньше всего хотелось снова протискиваться в какое-нибудь узкое пространство. Её способности Спектра обычно избавляли от подобных ситуаций, и одна мысль о том, что придётся снова застревать в щели, вызывала у неё тошноту.

Собравшись с духом, она опустилась на колени и начала ползти. Острые края отверстия беспощадно царапали свежие раны на её руках, а громоздкие юбки мешали продвигаться вперёд, пока она пыталась протиснуться сквозь проход.

Щёки запылали от смущения, когда она выпрямилась с другой стороны — не хотелось даже думать, как нелепо она, должно быть, выглядела. Но всё меркло на фоне зрелища, что предстало перед ней: Роуин, тщетно пытающийся протиснуться сквозь отверстие, борется с собственной шириной плеч.

Он раздражённо выдохнул и, перевернувшись на спину, упёрся руками в стену, вытолкнув себя наружу. Похоже, как и она, он был не привык решать проблемы без магии. Честно говоря, Женевьева и не думала, что он вообще пролезет. Грейв или Ковин уж точно не смогли бы.

Пока он задвигал панель обратно, она спросила:

— В чьей ванной мы сейчас?

— В ванной Грейва, — ответил он.

Женевьева остолбенела:

— Ты спятил?

— Если бы мы пытались попасть в его комнату с коридора, то обнаружили бы две вещи, — начал он, направляясь к зеркалу и накрывая его полотенцем. — Первое: дверь заперта. Второе: она заминирована. И не самым приятным образом.

— Хочешь сказать, он не знает о твоём потайном проходе в его комнату? — уточнила Женевьева, следуя за ним.

— Всё верно, — подтвердил он.

— Удивлена, что вы с Реми не живёте через стенку. Я надеялась увидеть, как он обустроил свою комнату.

Роуин остановился у двери, приподняв бровь:

— Почему?

Она пожала плечами:

— Удивительно, что у вас одно лицо, а вы такие… далекие друг от друга. Хотелось проверить, есть ли у него тоже система сортировки носков и нижнего белья. Сначала по длине, потом по цвету, потом по материалу, так ведь?

Он зло прищурился:

— Ты рылась в моих вещах?

— Отвлеклась, пока красилась на бал, — весело подтвердила она.

— Мы с Реми очень разные, — сказал он. — Кстати, что именно он сказал тебе на танцах, что так задело?

— Удивлена, что ты вообще заметил, будто я расстроилась, — призналась она.

Он посмотрел на неё странно:

— Почему?

Потому что, несмотря на людей вокруг, редко кто смотрит на меня по-настоящему.

Но вслух она этого не сказала.

— Он сказал, что жалеет меня. Назвал мышкой в ловушке. А я устала, что меня постоянно сравнивают с грызунами. И устала от жалости. Особенно от мужчин, которые не собираются мне помогать, но считают, что кто-то другой обязан меня спасти. Кто-то, но не они сами.

Роуин замолчал на несколько долгих секунд.

Потом сказал:

— Спасти тебя от чего? От самой себя? Ты вполне способна постоять за себя.

Дыхание Женевьевы перехватило — его слова ударили в нерв, о котором он и не должен был знать. Да, она и правда была своим злейшим врагом. Каждый раз, когда оказывалась в беде, это было результатом её собственных решений. И она ненавидела, как легко он это понял.

— Так ты остановил всё раньше, чтобы спасти меня от самой себя? — прищурилась она. — Страсть от фруктов на тебя вообще не подействовала?

— По-моему, эффект был вполне очевиден, — его голос стал заметно ниже.

Она скрестила руки:

— То есть, без магии ты бы и пальцем не тронул меня?

Он усмехнулся:

— Ты хочешь услышать от меня что-то конкретное, Женевьева? — шаг вперёд. — Без обязательств. Мы ведь это оговорили?

Она нахмурилась:

— Оговорили.

Он явно ей не поверил, но больше не стал давить. Молча подошёл к двери, осторожно приоткрыл её и выглянул в комнату. Планировка спальни Грейва была почти такой же, как у Роуина, за исключением кровати — она была обычного размера. Всё в комнате было выкрашено в чёрный — даже мебель. Неудивительно, что Грейв такой мрачный. Обстановка напоминала гроб. Единственное, что разбавляло мрак — два зеркала, прислонённые к стене напротив кровати. Роуин тут же принёс ещё полотенец и укрыл их.

Женевьева подошла к двери и начала искать ту самую ловушку, о которой он говорил. И правда: две чёрные цепи были прикреплены к верхней части двери и тянулись к противоположной стене. При открытии двери они натягивались, активируя металлическую панель. Женевьева не видела, что под ней, но догадывалась — ничего приятного.

Она закатила глаза:

— Драматично.

— Грейся, — велел Роуин, кивнув на кровать. — Ты всё ещё слишком бледная.

Женевьева даже не стала спорить. Она устроилась у изголовья и натянула на себя одеяло. Облегчение было мгновенным. Тело сотрясла дрожь — только теперь она поняла, насколько на самом деле замёрзла.

Роуин между тем устроился в большом кресле в углу комнаты, заложив руки за голову и закрыв глаза, не сказав больше ни слова.

Спустя долгую минуту тишины она спросила:

— И что теперь… просто ждём?

— Это же прятки, так что да, — отозвался он.

Пауза.

— Почти три часа?

А как же всё, что произошло между нами? Я должна просто забыть, что мы чуть не…?

— Именно.

Пауза.

— Это вечность, — пожаловалась она.

Он тяжело вздохнул:

— Ты бы плохо справлялась с жизнью бессмертной.

Только что за ней охотились, а теперь — скука. Странное ощущение. Возможно, для Роуина это было привычно, но этот дом с его эмоциональными качелями сводил Женевьеву с ума. Ей срочно нужно было отвлечься.

— Давай сыграем в игру? — предложила она.

Он приоткрыл глаза:

— Мы уже играем.

Она посмотрела на него с раздражением:

— Я имела в виду — в ту, где не убивают.

— Звучит скучно. Но ладно. Что за игра?

— «Две правды и ложь», — предложила она. — Мы играли с друзьями дома. Раз уж мы теперь партнёры, которые должны выглядеть убедительно…

— Правила?

— Каждый называет три невероятных факта: два — правда, один — ложь. Нужно угадать, где ложь.

— Допустим. Раз уж мы выстраиваем доверие, — кивнул он.

— Это ты сказал, — согласилась она.

Они оба задумались, подбирая фразы, пока в комнате царила тишина, нарушаемая лишь тем, как Умбра умывалась, как домашняя кошка. Женевьева вдруг ощутила тоску по дому. По По. По поместью Гримм.

— Ладно. Я готов, — объявил Роуин.

Она жестом разрешила начать.

— Мы с Севином однажды случайно провели свадьбу демона с девятнадцатью невестами. Я ни разу не трахался в своей спальне. А в последний раз я выезжал дальше Флоренции пятнадцать лет назад.

Женевьева нахмурилась. Первое было настолько абсурдным, что вполне могло быть правдой. Но последние два…

— Второе — ложь, — наконец решила она. — Не верю, что у тебя такая огромная кровать и ты не пользовался ей по назначению.

Он пожал плечами:

— Ошиблась.

— Что?

— Эта кровать раньше принадлежала Ковину, пока он не обзавёлся ещё большей. Я не люблю посторонних в личном пространстве, так что своих любовников всегда водил… куда-нибудь ещё. Ты — первая, кому позволено остаться в моей постели за многие годы.

— Ах, вот она — привилегия жены, — протянула она, прищурившись.

Он не улыбнулся, но ей показалось, что хотел.

— То есть ты серьёзно хочешь сказать, что обладаешь всеми богатствами и временем мира и не покидал эту часть страны пятнадцать лет? Ты каждый раз выигрываешь свободу — и не пользуешься ею, чтобы уехать как можно дальше? Чтобы сбежать отсюда?

— Это было бы нечестно, — тихо ответил Роуин. — Наслаждаться тем, чего лишены остальные.

— Значит, тебе действительно не всё равно, что твоя серия побед держит их в Аду, — сказала она.

Он встретился с ней взглядом:

— Конечно, не всё равно.

Она почувствовала: это правда.

Ты либо выиграешь в очередной раз и исчезнешь, либо проиграешь — и наконец узнаешь, что такое настоящий Ад, — сказал тогда Ковин. Но Женевьева начинала подозревать, что мотивация Роуина куда глубже, чем представлялось остальным.

Между ними повисла тишина. Но она не показалась Женевьеве неприятной. Скорее — задумчивой.

Но когда молчание стало слишком тяжёлым, она вдруг выпалила:

— Просто думала, что кровать такого размера существует исключительно ради оргий.

Он фыркнул:

— Ты не ошиблась. Но несколько любовников одновременно — это больше по части Ковина, не моей.

Видела, да.

— Ладно, — напомнил он. — Теперь твоя очередь.

Глава 20. ПОГОНЯ

Спустя два часа, когда её тело окончательно согрелось, Женевьева сидела в ванной Грейва и вынимала из волос аккуратно закреплённые шпильки — кожа на голове ныла, и она жаждала хоть какого-то облегчения. Она сняла полотенце с зеркала и уставилась в отражение, будто надеясь разглядеть в нём незримые взгляды, что наверняка следили за ней с той стороны.

С Роуином они сыграли два круга в «две правды и ложь», но игра зашла слишком далеко — и он замкнулся. Зато она узнала, что однажды он вместе с Реми и Ковином так напились, что украли талисман-талисман престижного демонического учебного заведения в Аду. Что он прочитал все книги в библиотеке семьи. И что татуировки, покрывающие большую часть его тела, стали способом отделить себя от брата-близнеца. Но самым неожиданным оказалось то, что любимчиком их матери был именно Грейв.

Когда она попыталась расспросить больше о его матери — Роуин просто замолчал.

В отличие от неё, он, казалось, не страдал от тишины. Сейчас он развалился в кресле, глаза закрыты, на груди свернулась Умбра. Женевьева же, к тому времени, чуть не сошла с ума от безделья. Чтобы отвлечься, она начала приводить в порядок комнату. Пересортировала гардероб Грейва по цветам — от угольно-чёрного до чёрного как смоль. Сложила всю бумагу в ящике его стола в виде бумажных лебедей. В конце концов переключилась на волосы — за ночь причёска превратилась в подобие птичьего гнезда. Сейчас, разглядывая в зеркале начинающиеся тёмные круги под глазами, она недовольно нахмурилась.

Она уже собиралась выйти из ванной, чтобы найти себе новое занятие, когда дверь внезапно распахнулась — и она вздрогнула.

Роуин вошёл быстро и уверенно, за ним — Умбра, скользнувшая внутрь.

— Что ты себе позволяешь⁠— начала она, но он тут же прижал палец к её губам.

Умбра насторожилась: уши навострены, глаза ярко блестят — она кого-то услышала. Кого-то, кого Женевьева не заметила.

— Отвлеки, — шепнул Роуин своей Фамильярке. Та тут же метнулась в спальню и юркнула под кровать.

Он наклонился к уху Женевьевы:

— Когда он откроет дверь, Умбра выбежит в коридор и отвлечёт его. Я последую за ней и уведу подальше. Когда поймёшь, что он сосредоточился на мне — беги.

— Грейв? Он уже здесь? — прошептала она, когда он убрал руку. — Куда бежать?

— Куда угодно. Только не загоняй себя в угол. Скоро начнётся первая смена комнат, и нам всё равно придётся уходить отсюда.

Он приоткрыл дверь ванной, оставив узкую щёлку. Женевьева шагнула вперёд, но тут подол платья зашуршал о пол. В мёртвой тишине звук был как выстрел.

Роуин выругался сквозь зубы и начал рыться в шкафчике — нашёл стальную бритву и принялся аккуратно срезать нижние слои платья. Женевьева с болью смотрела, как роскошное одеяние разрушают, но спорить не стала: двигаться стало действительно легче.

Послышался скрип двери спальни — и оба замерли. Кольцо на её пальце вспыхнуло болью. Зазвенели цепи от ловушки, но, к счастью, не сработали.

Роуин жестом велел ей прижаться к стене за дверью. Шаги приближались.

Но вскоре из дальней части дома донёсся глухой звук, и шаги сменили направление.

Роуин взглянул на неё — короткий кивок. Потом выскочил в спальню, бросил что-то брату и исчез в коридоре. Женевьева осторожно выглянула: в самом конце коридора Грейв наносил удары Охотничьим Клинком — резкие, точные. Роуин ловко уклонялся.

Тонкие зубы впились в её щиколотку — не больно, но настойчиво. Умбра.

— Я иду, мелкий монстр, — прошипела она.

Плохо подумала.

— Серьёзно, проблемка? — донеслось рычание Роуина. — Беги!

Она обернулась — и увидела Грейва. Он уже смотрел на неё. И улыбался.

Если Грейв улыбается — беги.

Она сорвалась с места и помчалась по коридору, через фойе, не зная, куда свернуть, чтобы не загнать себя в тупик. Особенно когда Грейв шёл за ней, и быстро. К счастью, он был больше и явно не создан для спринта — почти сто килограммов чистой мускулатуры.

Когда Женевьева увидела открытую арку, ведущую в столовую, единственное, что пришло ей в голову — метнуться туда, оббежать массивный стол и использовать его как барьер между собой и Грейвом. Тот рассмеялся, остановившись в паре шагов от стола, и она с ужасом заметила, что он едва дышит.

У самой же Женевьевы в глазах уже плыли белые точки — в боку стреляла боль, а дыхание срывалось, как будто лёгкие вот-вот откажутся работать. Она не была уверена, что когда-либо в жизни бегала так много.

Грейв подошёл ближе к столу, совершенно пустому за исключением керамической чаши с фруктами в центре. Женевьева осталась на цыпочках, следя за каждым его движением, в ожидании, с какой стороны он решит атаковать. Где же Роуин?

— Извини, лапочка, но я слишком много раз гонялся и был загнанным вокруг этого стола, чтобы не знать, — и в один прыжок он оказался прямо на столешнице с глухим ударом, — гораздо проще идти через него.

От его приземления чаша с фруктами свалилась на пол и разлетелась вдребезги, яблоки и груши покатились в стороны, а черепки заскользили по полу у её ног. Грейв спрыгнул вниз, прямо перед ней, осколки хрустнули под его подошвами. Женевьева поняла, что ей пора паниковать. По какой-то причине Роуин всё ещё не появился. Обычно она не та, кто будет надеяться на помощь мужчины, но сейчас она бы не отказалась от чьего-нибудь вмешательства.

Она сделала шаг назад. Грейв шагнул вперёд.

— В качестве утешения — ты продержалась меньше четырёх часов, и из-за этого Ковин с Севином проиграли кучу монет. Это уже достижение. И я сделаю это быстро. Считай, это мой свадебный подарок.

Клинок пошёл вниз.

Женевьева не знала, что на неё нашло — она нырнула вниз, схватила с пола яблоко и проскользнула под его рукой, обогнув стол и избежав удара. Оба снова обернулись друг к другу. Когда он снова замахнулся, она с силой врезала яблоком по лезвию. Фрукт насадился на остриё, замедлив движение клинка, и Женевьева смогла отшатнуться и избежать удара — только чтобы врезаться спиной в край стола. Теперь она оказалась зажата между ним и убийцей.

Грейв с грохотом опустил нож на стол рядом с ней, расколов яблоко пополам и оставив глубокую царапину на отполированной древесине.

— Бабушка бы не обрадовалась, узнав, что ты испортил её стол, — послышался голос из-за её спины.

Женевьева резко повернула голову — в проёме стоял Роуин, лениво прислонившись к косяку и наблюдая за сценой с видом человека, пришедшего на представление.

— Мне плевать, — буркнул Грейв, даже не обернувшись. Женевьева тем временем медленно начала смещаться в сторону. — Она меня никогда не любила.

— Она никого не любила, — поправил Роуин. — Но у тебя хотя бы есть преимущество: ты больше всех похож на маму.

— Ты мог бы мне помочь! — рявкнула Женевьева, в тот момент, когда Грейв снова рванулся к ней. Она успела отпрыгнуть вбок, чуть не упав.

— Эй, проблемка? — лениво произнёс Роуин.

— Что?! — огрызнулась она, снова пятясь от Грейва.

— Чуть-чуть левее, пожалуйста?

Она послушалась — и через два удара сердца Роуин перемахнул через стол. Приземлился между ней и Грейвом и со всей силы врезал брату в челюсть. Голова Грейва дёрнулась в сторону, он застонал. Женевьева с восхищением наблюдала, как Роуин скользнул за спину брата, обхватил его шею железной хваткой — и лицо Грейва почти сразу посинело. Кажется, она услышала, как что-то хрустнуло.

Грейв попытался скинуть Роуина, но, не сумев, вонзил нож прямо в его бицепс. Женевьева поморщилась.

Но Роуин даже не дрогнул.

— Благодарю, — прохрипел он, выдёргивая Охотничий Клинок из своей руки.

Он зашипел — лезвие будто обожгло его, — и запустил нож через всю комнату. Клинок с треском пробил окно за пределами арки. Стёкла разлетелись, и в помещение ворвался холодный воздух.

Роуин отпустил брата как раз в тот момент, когда по дому пронёсся звон четырёх ударов колокола, и Женевьева расплылась в торжествующей улыбке.

Глава 21. МАЛЕНЬКАЯ ИГРА

— Ну вот, кто бы мог подумать, я всё-таки продержалась первые четыре часа… — Женевьева уже начала хвастливо, услышав бой часов, но не успела закончить, как Роуин потащил её за плечо прочь из комнаты.

— Первый закон ловушки для медведя — не продолжай совать в него палку, — буркнул он, волоча её в сторону бального зала, в то время как Грейв исчез за входной дверью в поисках клинка. — Когда он выберется, будет вдвое злее.

В голосе его звучала суровость, упрёк, но в глазах блеснула насмешка.

— Он чуть не убил меня! — возмутилась она с преувеличенным вздохом, едва поспевая за его огромными шагами. — Мне что, даже порадоваться нельзя?

— Только когда мы сами станем Охотниками, — отрезал он.

На полпути вверх по лестнице её вдруг накрыло жаром, и она остановилась.

— Это просто магия Игры — следит, чтобы все сменили комнаты, — успокоил он, стоя ступенью ниже. — Если бы мы остались в спальне или в столовой, тебе показалось бы, будто с тебя сдирают кожу.

— О, прекрасно, — протянула она с капающим сарказмом. — Ещё одно удовольствие в копилку.

Наверху их неожиданно встретила Эллин — та едва могла дышать, опираясь на колени.

— Чёрт… — вдох. — Нокс… — вдох. — И его игры.

— Что на этот раз? — спросил Роуин без малейшего волнения, глядя, как его сестра отдувается.

— Пустыня… с оазисом… — выдохнула та, выпрямляясь и отбрасывая липнущие ко лбу белые пряди. — И где-то миллион скорпионов. И змей. Это было омерзительно.

Женевьева нервно хихикнула.

Роуин оглядел двери с правой стороны.

— Хочешь спрятаться с нами в этом раунде?

Эллин метнула в его сторону испепеляющий взгляд.

— Чтобы ты снова использовал меня как приманку при следующей смене комнат? Пошёл к чёрту, Роуингтон Сильвер.

Он криво усмехнулся.

— Где он? — спросила Эллин.

— На улице. Хотя вряд ли надолго, — ответил Роуин.

Она кивнула и исчезла.

— Пустыня? Скорпионы? Змеи? — переспросила Женевьева.

— У Нокса фантазия… даже в Аду легендарная, — пробормотал тот, как будто это объясняло что-то важное.

Он направился к одной из дверей и распахнул её. Женевьева ахнула.

— Все свободные комнаты в доме зачарованы — каждая превращается в отдельный ландшафт. Нокс каждый сезон придумывает новые. Так нам есть где прятаться, помимо спален. И, кстати, в каждой такой комнате спрятан жетон — если найдёшь его и вернёшься целым, получаешь иммунитет на один раунд Охоты.

Она едва уловила его слова, заворожённая открывшейся перед ней панорамой. В Фантазме, где Девы устраивали свои испытания, иллюзии были кровавыми и жуткими. А это… было словно сон.

Комната, если её вообще можно было так назвать, была огромным лугом, усыпанным диковинными цветами, над которым пролетали птицы. Вдалеке журчал ручей, перекинутый ажурным серебряным мостом. Над головой — голубое небо и лениво плывущие облака.

Она шагнула вперёд, но Роуин остановил её.

— Мы туда не пойдём? — удивилась она. — Там же идеально для пряток.

— У этих комнат только один выход. А нам нужно будет быстро менять локации. Они сами по себе уже смертельные ловушки. Снаружи — красота, а внутри — ловушки Нокса. Ты видела Эллин? Хорошо ещё, что мы отвлекли Грейва, и он не поджидал её в коридоре.

— Почему же она тогда туда полезла?

— Потому что понимала: фокус Грейва — на нас. И оказалась права.

Он махнул ей, указывая на двойные двери в конце коридора. Женевьева последовала за ним. Когда он распахнул их, перед ними оказалась библиотека, и её тут же накрыло ощущение, что за ними наблюдают. Но кольцо оставалось холодным. В комнате было всего одно зеркало — над камином в центре дальней стены. И всё же, чувство тревоги не исчезало.

— Ковин где-то на этом этаже, — пробормотал Роуин, словно читая её мысли.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, пока он осматривал книжные полки слева от неё.

Как для загородной библиотеки, интерьер был удивительно… скромным. Здесь не было вычурности, присущей остальной вилле: только тёплое дерево, мягкие кресла и удивительная чистота.

Женевьева подошла к полкам у камина и вытащила старую книгу с выцветшим корешком «Суть душ». Быстро пролистала жёлтые страницы: главы о сборе душ, их обработке, превращении в валюту для сделок с Дьяволами… Её передёрнуло. Она захлопнула книгу.

— Сатана спит вон там, на верхней полке, — сказал Роуин, и Женевьева в первый момент забыла, что он вообще отвечал на её вопрос. — А Ковин, вероятно, в одной из соседних комнат.

— С-сатана? — переспросила она с явным беспокойством и перевела взгляд на полуоткрытую книгу, оставленную на подлокотнике дивана.

«Тёмнейшие желания Дьявола». Женевьева хихикнула — уж очень роман этот напоминал ей старые, затёртые книжонки, которые её сестра Офелия прятала от матери.

— Сатана — фамильяр Ковина, — пояснил Роуин, наконец вытащив с полки ту самую книгу, которую искал.

Женевьева наблюдала, как одна из книжных секций начала поворачиваться — ну конечно, какое зачарованное поместье обходится без потайных комнат? — и Роуин поманил её за собой. Она протиснулась мимо кресла с высокими подлокотниками, стоявшего перед камином, и направилась к дальней стене, позволив ему притянуть её к себе прямо на вращающуюся платформу — в тот самый момент, когда она завершала поворот, открывая новый, спрятанный за полками зал.

Комната, в которой они оказались, была, пожалуй, самым унылым местом из всех, что Женевьева когда-либо видела. Голые каменные стены. Прогнившие деревянные полы. Диван, выглядевший так, будто стоило на него сесть — и можно подхватить столбняк. Ни одного уютного элемента. Ни ковра, ни яркого пятна, ни даже тусклого света от свечи. Только газовая лампа возле дивана, которую Роуин зажёг спичкой.

Единственным плюсом этого укрытия было то, что поблизости не наблюдалось ни одного зеркала.

— Выпьешь? — спросил он, направляясь к углу комнаты, где, как оказалось, пряталась целая сервировочная тележка с алкоголем.

Женевьева прищурилась:

— А что у тебя есть?

— Виски… или, насколько я понимаю, моча Севина с последней Охоты.

Она чуть не поперхнулась от отвращения.

Он ухмыльнулся:

— Когда кто-то из нас застревает здесь слишком надолго, иногда… ну, сам понимаешь…

— Я поняла, — перебила она. — Это отвратительно.

— После того, в каком состоянии я нашёл свою спальню, не уверен, что ты вообще имеешь право кого-то осуждать, — заметил он.

— Прости, но я — неряшливая, а не омерзительная. Это две большие разницы. Одно дело — разбрасывать платья, другое — оставлять бутылку мочи на год, чтобы она забродила.

— Логично, — согласился он. — Но ты так и не ответила на мой вопрос.

— Какой?.. Ах. Выпить. — Женевьева сморщилась. — Нет, спасибо. Виски я не пью, а остальным бутылкам после всего услышанного точно не доверяю.

Он пожал плечами.

— А если сюда попытается спрятаться кто-то ещё? Или нас найдёт Охотник и заблокирует выход? — поинтересовалась она.

— Как только кто-то оказывается внутри, открыть дверь снаружи уже невозможно — разве что сбросить весь механизм. Плюс здесь есть люк, — сказал он и направился к центру комнаты. Опустившись на корточки, он нащупал щель между досками и приподнял едва заметную крышку. — Эти ступени ведут в туннель, откуда можно попасть на кухню внизу. Одно из самых надёжных укрытий. — Он аккуратно опустил люк на место. — Так что устраивайся поудобнее. Ждать придётся ещё пару часов, пока не придёт время снова сменить комнату.

Это и есть Ад.

***

Роуину потребовалась почти целая бутылка виски, прежде чем он устал от молчания.

— Почему нет?

Женевьева лежала на одном конце дивана, подпирая голову подлокотником, а пружина под изношенной обивкой болезненно впивалась ей в бедро. В какой-то момент она даже задремала.

— Почему нет, что? — пробормотала она, не открывая глаз.

— Почему ты не пьёшь виски?

Она медленно моргнула, разлепляя веки.

— Мне не нравится вкус.

— Врёшь. Если бы дело было во вкусе, ты бы так и сказала. А ты сказала, что не пьёшь его.

— Я думала, ты больше не хочешь играть в правду, — парировала она.

— Хм, — только и произнёс он, пристально вглядываясь в неё янтарными глазами. — Значит, либо однажды перебрала и до сих пор не можешь забыть, либо связано с кем-то, о ком тебе неприятно вспоминать.

— Ты гадаешь, — сказала Женевьева. Но он угадал и то, и другое.

— Как его звали? — спросил Роуин.

Женевьева тяжело вздохнула:

— Почему тебе вообще это интересно? Ты пьян? Или тебе скучно? Если скучно, можем придумать новую игру, как в прошлый раз.

— Думаю, чтобы меня хоть немного развезло, понадобится винокурня, а не бутылка, — пробурчал он. — И вообще, ты моя жена. Разве не логично, что я хочу тебя узнать?

Она знала, что у бессмертных невероятная устойчивость к алкоголю, но не была уверена, верит ли ему. А уж фраза «ты моя жена» — и вовсе звучала как очередной спектакль.

Он заметил её взгляд и вздохнул:

— Ладно, возможно, дело и правда в скуке.

— Хорошо, тогда давай модифицируем нашу прежнюю игру, — предложила она. — Мы по очереди задаём три вопроса. Два ответа должны быть чистой правдой, а один можно соврать — на выбор.

— По рукам.

Она даже не дала ему начать первой.

— Я помню, как Грейв сказал что-то о лекарстве для вашей матери. Он говорил, что не верит в его существование. А ты — веришь?

Роуин долго молчал. Словно решал, достаточно ли ему скучно, чтобы продолжать.

— Да, — наконец сказал он. — Лекарство — причина, по которой я так одержим победой каждый год. Я… провожу исследования. В Аду у меня не было бы на это времени — Нокс загнал бы меня в своё дерьмо. И я никому из остальных не доверяю.

— Потому что они не верят в это лекарство? — уточнила она.

— Отчасти. Даже если бы мы нашли его, Нокс наверняка придумал бы другой способ держать нас под контролем. Мы слишком ценны для его империи. Грейв считает, что если пытаться играть по правилам Нокса, всё только усугубится. Для него игра терпима, пока мать жива. Но я…

Он сжал губы, и Женевьева сразу заметила в нём вину.

— Всё в порядке, — мягко сказала она. — Обещаю, я последний человек, который осудил бы кого-то за сложные чувства к семье.

Он посмотрел на неё. По-настоящему. И, видимо, увидел в её взгляде что-то, что дало ему право продолжить.

— Я предпочитаю верить, что лекарство существует. Что если удастся спасти мать, избавить её от опасности — мы сможем начать бороться. Все. — Он провёл рукой по волосам, будто пытаясь вырвать это признание из своей головы. — Я понимаю, что желание спасти её только ради того, чтобы спасти себя, не самый чистый мотив…

— Некоторые назвали бы это эгоизмом, — заметила Женевьева.

Он, казалось, дёрнулся от этих слов, но только пробормотал:

— Ты называла меня и похуже.

— О, я — не некоторые, — поспешила заверить она. — Я здесь всего пару дней, и уже мечтаю оказаться где угодно, только не здесь. Если ты понял, что не можешь вынести этого вечного ада… думаю, ты заслужил право быть немного эгоистом.

Он фыркнул, но замолчал, и Женевьева честно пыталась тоже замолчать. Но не смогла.

— Поэтому ты больше не навещаешь её? Всё время уходило на поиски лекарства?

— Это и вина, — сказал он. — Смотреть ей в глаза, зная, что за пятнадцать лет я так и не нашёл ничего настоящего…

Он покачал головой, не договорив.

— Если мы выиграем, и тебе больше никогда не придётся участвовать в этой игре… ты продолжишь искать лекарство? — спросила она.

— Нет, — ответил он твёрдо.

— Ты не должен так быстро выдавать ложь, — вздохнула она. — Это же портит всю суть игры.

Он лишь пожал плечами. А потом, почти шёпотом:

— Я не успокоюсь, пока не освобожу их всех.

Она слегка склонила голову набок:

— Если ты и эгоист, Роуин Сильвер, то в самом лучшем смысле.

Он отвёл взгляд, и Женевьева не удержалась от улыбки. Смотреть, как он извивается от комплимента, оказалось даже приятнее, чем злить его.

— А теперь мой следующий вопрос — начала она.

— Ты задала свои три. Теперь моя очередь, — перебил он.

— Подожди, большинство из них были уточнениями…

— Мошенничаешь, — протянул он, и всё прежнее уязвимое исчезло, будто его и не было.

Она закатила глаза:

— Ладно. Твоя очередь.

— Почему ты не пьёшь виски? Почему писала моему отцу, выдавая себя за свою мать? Кто такой Фэрроу?

Услышав это имя, она застыла.

— Откуда ты его знаешь? — прошипела она.

Он приподнял бровь:

— От тебя. Умбра нашла тебя, когда ты была без сознания после демонических ягод, и когда я отнёс тебя обратно за ворота, ты спросила, не Фэрроу ли я.

— Это всё, что я сказала? — переспросила она, и в животе у неё всё сжалось от мысли, что между ними могли быть произнесены слова, которых она не помнила.

Его выражение оставалось невозмутимым:

— Ты едва могла связать два слова. Я просто запомнил имя — оно было слишком странным. Моя магия вывела из тебя большую часть демонических ягод, но целиком — нет. Исцеление Эллин намного сильнее, чем у кого-либо из нас. Но ты всё равно была немного не в себе.

Она отложила про себя эту деталь об их способностях — вернётся к ней позже. А вслух нехотя призналась:

— Я не пью виски из-за Фэрроу. Писала письма, потому что мать скрывала от сестры почти всю свою жизнь, и мне это казалось несправедливым. Когда я узнала о существовании твоего отца, подумала — а вдруг он тоже некромант? Или кто-то из его семьи. Вдруг они знали, каково это — быть «запасной» дочерью. — Она глубоко вдохнула. — Если бы я знала, к чему всё приведёт… конечно, я бы оставила это в покое.

Он резко рассмеялся:

— Нет, не оставила бы.

— С чего ты взял? — нахмурилась она, скрестив руки на груди. — И с чего ты, чёрт возьми, вообще знаешь?

— За эти два дня ты ещё ни разу не оставила ничего в покое.

— Эти два дня ничего общего не имеют с моей настоящей жизнью. Ты понятия не имеешь, о чём говоришь.

— Вот. Ты же не можешь не спорить, — указал он с усмешкой.

— Я не спорю постоянно⁠—

— А это сейчас что, по-твоему? — перебил он. — Если ты пытаешься не спорить — выходит у тебя ужасно.

Она возмущённо сжала губы, но глаза у него внезапно заискрились от веселья, и от этого у неё словно кровь заиграла в венах.

— Ну? — спросил он, спустя паузу.

— Что — «ну»?

— Ты мне ещё не ответила. Кто такой Фэрроу?

Вот вопрос, которого она пыталась избежать с самого начала.

— Это никто важный, — пробормотала она.

Он не моргнул:

— Это и есть ложь.

Она скривилась:

— Не думала, что ты так строго следишь за правилами. И почему ты так решил?

— Потому что у тебя все эмоции написаны на лице, — ответил он. — Не похожа ты на ту, кто позволит какому-то мужику так влезть под кожу, чтобы потом он испортил тебе даже хороший алкоголь.

— Ну, — пробормотала она, опуская взгляд и ковыряя ноготь, — некоторые люди — как яд. Достаточно одного прикосновения — и потом всё, чего касаешься, уже заражено.

Она чуть не потеряла всех подруг из-за этого ублюдка. Чуть не потеряла себя. К счастью, по пути нашла кое-что покрепче — злость.

— Надеюсь, ты не о нём говорила, когда заявила, что у тебя есть «опыт».

Она вскинулась:

— А если о нём?

— Значит, тебе срочно нужен другой опыт, — спокойно заявил он.

— То, что кто-то — подонок, не значит, что он не умеет трахаться, — огрызнулась она, с горечью вспоминая, как несколько часов назад у неё был шанс на другой опыт… и он сам его остановил.

— Это правда, — тихо согласился он.

Прежде чем она успела моргнуть, он уже склонился над ней, упершись руками по обе стороны от её бёдер, загоняя её обратно в спинку дивана. Их лица были на таком расстоянии, что она могла бы коснуться кончиком языка золотого кольца в его нижней губе.

Хватит уже думать об этой проклятой серьге, мысленно упрекнула она себя.

Взгляд Роуина же был абсолютно греховным.

— Учитывая, как сильно на тебя подействовал маракуйя⁠, — прошептал он, — смею предположить, что тебя давно никто не доводил до оргазма по-настоящему.

Она ни за что не собиралась признаваться, насколько он прав, но самодовольная усмешка на его губах говорила — он и так знал.

Он был слишком близко. От его запаха кружилась голова. От тепла его тела — сжимался живот. Она почти не могла думать.

Слова вырвались сами:

— И? Ты предлагаешь исправить это недоразумение? Закончить то, что мы начали на балу?

— Только во сне, проблема, — пробормотал он и отстранился, вставая.

— Тогда зачем флиртуешь со мной? — обвинила она.

— Флиртую? — теперь его усмешка стала надменно самодовольной. — Думаю, ты просто находишь меня очень привлекательным. А мы, случайно, говорим о сексе.

— Сколько ещё ждать этой долбаной смены? — пробурчала она, отталкиваясь от дивана. — Пожалуй, на сегодня мне тебя достаточно.

И в тот же миг по дому раздался перезвон колоколов.

Глава 22. ЖЕСТОКОСТЬ

Женевьева и Роуин не проронили ни слова на пути вниз, в кухню, пробираясь по пыльному потайному коридору из библиотеки. Молчание хранилось и в тот момент, когда он наспех соорудил им по тарелке чего-то, отдалённо напоминающего еду. Они не разговаривали даже в течение последующего часа. И уж точно не сказали ни слова, когда на кухню с грохотом ворвался Веллингтон Сильвер.

Роуин выругался, когда Уэллс врезался в одну из мраморных стоек в центре комнаты, оставив на белой поверхности размазанные полосы чёрной крови — он опирался на руки, пытаясь удержаться на ногах. Женевьева заметила, что одна его рука висела под неестественным углом, словно вывихнутая, и уже шагнула к нему, чтобы предложить помощь, но Роуин вцепился в спинку её платья и резко притянул к себе.

— В полезняк, — рявкнул он, подтолкнув её к маленькому проёму в стене слева.

— Я ни за что не полезу⁠— начала она с возмущением.

— Сейчас не время спорить, Женевьева, — отрезал он.

Она уже открыла рот, чтобы парировать, но тут увидела, как Уэллс с трудом откашливается, а перстень на её пальце внезапно стал горячим. Без дальнейших возражений она позволила Роуину подхватить её и подсадить внутрь. Она упёрлась в дальнюю стенку, оставляя место, чтобы он тоже втиснулся рядом. Он дёрнул вниз металлическую дверцу всего за секунду до того, как в кухню ворвался Грейв.

Женевьева подалась вперёд, щурясь, чтобы заглянуть сквозь узкую щель в двери подъёмника. Она видела, как Уэллс схватил стеклянную миску с островка и с хрустом разбил её об лицо Грейва. Тот едва моргнул. Из носа у него хлынула кровь, а осколки стекла посыпались на пол. Улыбка расползлась по лицу Грейва, и Женевьева увидела, как в глазах Уэллса проступает поражение.

Когда нож опустился, а глухие стоны боли заполнили узкое пространство, Женевьева отпрянула. Она лишь краем глаза заметила, как Роуин зажмурился и сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки — будто старался силой воли изгнать из сознания звуки братоубийственной схватки. Смерти Уэллса.

Сидеть там, бессильной, было невыносимо.

И тогда она по-настоящему поняла: Энчантра — это совсем другой ужас, не такой, как Фантасма. Ближе. Личнее. Здесь не было кровавых ванн, призраков и криков незнакомцев, но смерть близких была куда страшнее.

Она украдкой взглянула на Роуина и медленно протянула руку, сжав его ладонь.

— Мне жаль… — Что тебе приходится это терпеть. Что твоя семья снова и снова вынуждена проходить через это.

— Не надо, — процедил он сквозь зубы.

Она кивнула и уже собиралась отдёрнуть руку, но он сжал её крепче.

Сердце забилось быстрее, пока они так сидели в тесной коробке, прижавшись друг к другу. В какой-то момент Женевьева задремала, уронив голову на холодную стальную стенку. Но когда вокруг зазвенел металлический лязг и подъёмник дёрнулся вверх, она проснулась в одно мгновение.

Роуин выругался сквозь зубы и бросился к дверце, пытаясь успеть выскочить. Но платформа двигалась слишком быстро — окно возможности захлопнулось.

— Дай пройти, — бросил он и втиснулся перед ней, заслоняя собой выход.

На секунду всё замерло. Затем дверца со скрипом распахнулась — и на пороге возник бледный, как смерть, Грейв. По его вискам стекал пот, чёрная прядь прилипла ко лбу, а рубашка на груди была залита кровью.

— Вылезай, — приказал он Роуину, и в глухом, выжженном голосе прозвучал холод, от которого у Женевьевы по спине пробежали мурашки.

Лифт вернул их в библиотеку — прямо у камина. Комната с книгами и закусками. В другой жизни её сестре бы здесь понравилось.

— Я не позволю тебе забрать её, — сказал Роуин.

Грейв оскалился:

— Тогда я убью вас обоих. Будто рыбу в бочке.

Нож вспорол воздух и вонзился между рёбер Роуина прежде, чем Женевьева успела выдохнуть. Он только тихо застонал, когда Грейв ухватил его за грудки и вытащил из подъёмника. Женевьева выскочила следом, но едва её ноги коснулись пола, как Грейв ударил Роуина кулаком в висок — и тот рухнул без сознания.

Грейв повернулся к ней.

Если он думал, что после того, как уложил Роуина, она испугается — он ошибался.

— Ты мог бы убить его и победить, — бросила она. — Но ты всё равно хочешь меня?

— Я его уже не раз убивал, — отозвался Грейв. — А за тебя мне могут отдать звание Любимца.

Он рванулся. Она увернулась.

— Позволь мне сделать это быстро, — прорычал он.

У неё почти вырвался вздох раздражения. Женевьева вовсе не собиралась позволять ему что-либо. Победить в схватке с ним было невозможно — не без магии. Но победа и не требовалась. Ей нужно было только дотянуть до конца раунда. А по часам на стене за его спиной оставалось шесть минут. Всего шесть.

В голове молнией мелькнула мысль.

Может, стоит дать ему ударить первым.

Риск, что один точный удар окажется смертельным, был слишком высок. Роуин выдержал нож в боку, но для смертных — даже таких, как она, — всё иначе. Она и её сестра умели отсыпаться от переломов и укусов змей. Но то, что собирался сделать с ней Грейв, явно не входило в список заживающих за ночь травм.

Он снова взмахнул клинком — и лезвие рассекло её плечо. Кровь потекла по руке, но Женевьева не отводила взгляда. Она метнулась к полке, сгребла охапку книг и начала швырять их в противника. Одна из них угодила ему прямо в лицо, оставив кровавую полосу на подбородке и щеках.

Грейв зарычал. А она едва не улыбнулась.

Это его не остановило.

Он с силой впечатал её в книжную полку, обхватив горло рукой. Затылок ударился о дерево, и перед глазами поплыли чёрные точки.

— Ты уже замедляешься, подруга, — усмехнулся Грейв. — Готова сдаться?

— Ну и ладно, — прохныкала она наигранно-драматично, хотя на самом деле голова гудела от удара. — Но… по крайней мере, дай мне сделать последний вдох, чтобы передать послание семье.

Он не возразил, просто ослабил хватку, и она жадно втянула воздух в лёгкие.

Когда дыхание немного восстановилось, Женевьева подняла голову, выпрямив подбородок, и заявила:

— Я бы хотела, чтобы они знали, что я их любила. Офелии нужно немедленно сжечь мои дневники. И похоронить меня нужно в чём-нибудь розовом, с мистером Дейзи в руках.

Грейв приподнял бровь при упоминании последнего, но лицо оставалось напряжённым.

— Моего детского плюшевого мишку, — пояснила она. — С ромашкой за ухом.

На самом деле мистер Дейзи отправился в последний путь, когда ей было десять — она бросила его в Миссисипи, решив, что он хочет поплавать. Пусть покоится с миром.

Грейв кивнул с мрачным пониманием и произнёс:

— Тебе, возможно, стоит закрыть глаза.

Она покачала головой.

В его взгляде мелькнул отблеск уважения, прежде чем он пожал плечами:

— Как хочешь.

Он поднял нож. Женевьева напряглась. Когда лезвие обрушилось, она рванулась влево со всей силы. Нож вошёл под правую ключицу и вышел из спины, вонзив её в полку и пригвоздив к дереву.

Из горла вырвался сдавленный крик. Ярко-красная кровь залила перед платье, слёзы обожгли глаза. Грейв изо всех сил пытался выдернуть клинок, но вложил в удар слишком много силы, и теперь не мог освободить оружие.

— Да вы, блядь, издеваетесь, — прорычал он.

Всё размывалось.

— Кто вообще называет игрушку мистером Дейзи? — выругался он, пытаясь нащупать рычаг, чтобы вытащить нож.

— Мистер Дейзи был очень даже настоящим, — пробормотала Женевьева, оседая на пол. Всё тело горело, будто в ней вспыхнул адский огонь.

Грейв перехватил клинок, приготовившись нанести последний удар.

— Попробуем ещё раз.

Но когда нож снова опустился, Женевьева полностью исчезла. И вместе с ней — Охотничий Клинок.

Кулак Грейва прошёл сквозь воздух.

Она успела. Шесть минут прошли.

Женевьева удерживала магию ровно настолько, чтобы пройти мимо него, и только тогда вновь обрела плоть. И прежде чем её тело рухнуло на пол, Роуин оказался рядом — он подхватил её и прижал к себе.

Похоже, все его раны за последние минуты успели затянуться.

— Завидую, — прошептала она, но слова прозвучали бессвязно и глухо.

Где-то за спиной что-то с грохотом рухнуло. За этим последовала длинная, сочная тирада проклятий — видимо, от Грейва. Но Женевьева уже была слишком слаба, чтобы открыть глаза.

— Спать… — прошептала она, уткнувшись в шею Роуина. Только так её тело могло справиться с раной. Если вообще могло.

— Нет, — приказал он.

Но, как обычно, она не послушалась.

***

— Зачем? — прошептала она, умоляюще. — За что?

— Ты создание из Ада, — сказал Фэрроу. — И ты заслуживаешь сгореть, как одно из них.

***

Очнулась Женевьева не от запаха гари, а от запаха мяты. Она резко села на постели, сердце бешено колотилось, взгляд метался по комнате — где она? Что произошло?

— Осторожнее.

На резкий голос она обернулась и увидела Роуина, стоявшего у кресла в углу. Умбра спрыгнула с его колен, пока он приближался к кровати, скрестив руки на голой груди. На голой груди.

В животе у неё вспыхнули непрошеные бабочки.

Она не могла решить, что возбудило её сильнее — идеальная прорисовка пресса, закрученные татуировки, спускавшиеся ниже пояса, или золотые кольца, сиявшие в его сосках и пупке.

Она вдруг осознала, что снова хочет его укусить. Очень.

— Что случилось? — спросила она сипло.

— Случилось то, что ты чуть не сдохла, — резко ответил он. — Мне пришлось подкупить Эллин, чтобы она тебя исцелила.

— И чем ты её подкупил? — Она коснулась висков, пульсирующих от боли. — И вообще, почему ты ворчишь? Я пережила первый раунд, разве не это повод для праздника?

Он раздражённо провёл рукой по волосам:

— Одевайся. Мы опаздываем к ужину.

И тут до неё дошло: на ней только слишком большая чёрная рубашка на пуговицах.

Щёки вспыхнули:

— А что случилось с моим платьем?

— Оно было в крови, — коротко сказал он.

— Ты меня раздел?

Она хотела, чтобы это прозвучало раздражённо, но из-за хрипоты голос вышел слишком… чувственным.

Он не улыбнулся, но в его взгляде на мгновение мелькнуло что-то похожее на веселье.

— Не радуйся раньше времени. Тебя раздела моя сестра, пока лечила и отмывала. Я только рубашку дал.

Женевьева закатила глаза, но не успела возразить, как у неё громко заурчало в животе.

— Если хочешь поесть, все будут в столовой, — бросил он, уже направляясь к двери. — Или я могу принести что-нибудь…

— Нет, я пойду, — сказала она, отмахнувшись рукой. — Хочу, чтобы все, кто ставил против меня, видели моё лицо, пока не возненавидят его.

Глава 23. ЛАЗЕЙКИ

Женевьева вошла в столовую под громкое приветствие.

— Ах, смотрите-ка, она жива, — провозгласил Севин, завидев её в проёме арки, и начал хлопать в ладоши с откровенно раздражающей наигранностью.

— Ты лишила многих людей их денег, крольчонок, — с ухмылкой добавил Ковин.

Женевьева метнула в него злобный взгляд и направилась к уставленному яствами столу. После стольких пропущенных приёмов пищи она была зверски голодна.

Ковин, Севин и Реми сидели рядышком в дальнем конце стола, с жадностью поглощая ужин. Роуин стоял, прислонившись к стене, наблюдая за всеми, и потягивал тот самый фиолетовый напиток, который она уже видела у других накануне свадьбы. В противоположном конце стола сидела Эллин, ковыряя вилкой в кучке ягод с таким видом, будто у неё на душе похороны — Женевьева могла лишь догадываться, что это связано с выбыванием её близнеца. Грейва за столом не было.

— Слышал, вы сработались как команда, — сказал Ковин, поглаживая по голове своего чешуйчатого фамильяра. — Грейв сейчас в бешенстве.

— Прямо сейчас закатывает истерику, — подхватил Севин.

Даже Эллин при этих словах слабо улыбнулась.

Женевьева проигнорировала их болтовню о событиях прошедших суток: Ковин, пустившийся в оргии с шестью любовниками одновременно, Севин, едва не проткнутый в одной из зачарованных комнат, и Реми, получивший с дюжину непристойных предложений от тех, кто принял его за Роуина.

Она отнесла свою тарелку туда, где сидела Эллин, не обращая внимания на пристальный взгляд Роуина, следивший за каждым её шагом. Эллин встретила её настороженным взглядом.

— Роуин сказал, что ты меня исцелила, — тихо произнесла Женевьева, не желая привлекать к этому факту лишнего внимания. — Я просто хотела сказать⁠…

— Я исцелила тебя только потому, что он пообещал пощадить меня, если вы с ним станете Охотниками, и в конце останетесь не только вы, — перебила Эллин, её голос был твёрдым, но не злым.

Эллин отодвинула стул и, не притронувшись к еде, вышла из комнаты.

Севин закатил глаза на прощание сестре и взглянул на Женевьеву:

— Она злится, что вылетел Уэллс. Он единственный, кто давал ей передышку во время игры.

— Оставь Эллин, — предостерёг Роуин, подходя, чтобы стащить с тарелки сестры несколько ежевинок. — Уэллс действительно иногда давал ей послабления. В отличие от вас, ублюдков.

— Меня не приплетай, — буркнул Реми, лениво откидываясь на спинку стула.

— Эй, я с нашей младшей сестрёнкой обращаюсь так же, как и со всеми вами, — сказал Ковин с полным ртом.

— Прекрасная защита, — съязвил Севин.

В этот момент в комнату вбежала Умбра, издавая пронзительный щебечущий звук, пока Роуин не обратил на неё внимания. Между ними явно происходил безмолвный разговор: Роуин сузил глаза, будто оценивая полученную информацию, затем поставил бокал с фиолетовой жидкостью на стол и направился к выходу.

— Я скоро, — бросил он через плечо, исчезая из зала вместе с Умброй.

Остальные переглянулись, и Женевьева решила, что это хороший момент, чтобы удалиться и дописать дневник.

— Женевьева, — окликнул кто-то, когда она вошла в вестибюль.

Она обернулась и увидела, как к ней направляется Севин.

— Можешь звать меня Виви, — сказала она, когда он подошёл ближе.

Он ослепительно улыбнулся:

— Значит, я твой любимчик?

Она фыркнула:

— Думаю, это звание по праву принадлежит Эллин. Она была самой полезной.

— Не поспоришь. Она буквально не дала твоему сердцу остановиться прошлой ночью, — кивнул он.

— Ты был там? — спросила Женевьева, чувствуя, как к щекам приливает жар.

— Только потому что прятался в библиотеке, — усмехнулся он. — Шоу было отменное. Эллин едва успела.

— Роуин говорил, что вы не умеете лечить, как она, — припомнила Женевьева.

— Роуин, Уэллс и Реми умеют управлять тьмой и становиться ею, но с лечением у них туговато — разве что яд вытащить или усыпить кого. А вот Ковин и я — Кровавые Тени. Наши способности не самые аппетитные для обсуждения после ужина, но они всё же позволяют немного больше, чем у остальных. Хотя до Эллин нам, конечно, далеко.

— А Грейв? — спросила она. — Или он способен только на разрушение?

— Что-то вроде того, — ответил Севин. — Он Тень Пустоты. Это очень редкая и крайне опасная форма магии.

— Насколько опасная?

— Просто радуйся, что во время Охоты он не может пользоваться своей магией, — сказал Севин.

— Прекрасно. Значит, могло быть ещё хуже, — пробормотала она.

— Ты и представить себе не можешь, — сказал он серьёзно. — Я никогда не видел его таким нестабильным.

— Правда? — фыркнула она. — По-моему, нестабильность — это его второе имя.

— Почти. Его второе имя — Блэйд, — усмехнулся он, а потом его взгляд стал внезапно серьёзным. — Но я говорил не о Грейве.

Речь шла… о Роуине?

— В общем, просто хотел сказать: тебя могли недооценить в первом раунде, но теперь этого никто не сделает. И неважно, чем закончится эта Охота — у меня предчувствие, что после неё уже ничего нельзя будет исправить. Так что будь уверена, что ты действительно хочешь победить.

И с этими словами он развернулся и ушёл, оставив её стоять в замешательстве, изо всех сил пытаясь понять, что, чёрт возьми, он имел в виду.

***

Когда Роуин так и не появился, Женевьева начала нервничать. Она уже битый час мерила шагами его комнату, безуспешно пытаясь распутать свои мысли.

Что имел в виду Севин, говоря: будь уверена, что хочешь победить?

Разумеется, она хотела. Это был её единственный шанс остаться в живых.

Хотя… можно ли было назвать жизнью всё то, чем она жила последний год? Больше похоже на утопание в воспоминаниях о Фэрроу и удушье в тесной, задушенной прошлым жизни в Новом Орлеане…

Сердце сжалось, когда она наконец осознала: всё это время она избегала задать себе самый важный вопрос. Ради чего она вообще борется? Ради чего живёт?

Чего я, чёрт возьми, хочу?

Она сбежала из Нового Орлеана, из той жизни, где никогда не была «достаточной» — ни для кого. А теперь она стала частью чего-то большего, ключевой фигурой в истории семьи, закованной в это проклятие.

Если в её прошлой жизни не осталось ничего, за что стоило бы сражаться, почему бы не сражаться за этих людей, у которых была тысяча причин хотеть освободиться?

Севин был прав. Неважно, выживет она или нет — следующая Охота будет совсем другой. Так почему останавливаться на освобождении лишь себя и Роуина?

Надежду, что кто-то на белом коне однажды её спасёт, она давно похоронила. Но это не значит, что она не могла стать своим собственным рыцарем. И — их рыцарем тоже.

Как только мысль зацепилась в сознании, по её венам пронеслась волна адреналина. И прежде чем она поняла, что делает, уже направлялась в библиотеку.

***

Женевьева перелопатила указатели в не менее чем пятидесяти книгах, прежде чем наткнулась на ту, где упоминалась Багровая гниль. И как только она начала вникать в текст — а чтение ей никогда не давалось легко — кольцо на пальце нагрелось. Конечно.

Она поспешно засунула книгу в карман своих пышных зелёных юбок и замерла, ожидая, когда же появится тот, кто вызвал это ощущение. Но никто не пришёл. Тогда она встала и уставилась в пустую комнату.

— Не будь трусом, покажись, — произнесла она.

— Должен признаться, мне ужасно импонирует твоя дерзость, миссис Силвер, — раздался голос Нокса, и в тот же миг он с игривым подмигиванием материализовался в центре библиотеки. — Некоторые Дьяволы могли бы расценить это как вызов.

— Ни один из Дьяволов, которых я знаю, не обиделся бы, — пожала плечами Женевьева. — Может, ты просто неуверен в себе?

В одно мгновение Нокс оказался вплотную перед ней, заставив её вздрогнуть. Его фиалковые глаза сузились в нескольких дюймах от её лица.

— Правила игры не позволяют мне разорвать тебя на куски лично. А мои покровители пока находят тебя… забавной. Но если ты продолжишь испытывать моё терпение, миссис Силвер, я без колебаний покажу тебе, что у каждой сделки есть лазейка.

Она сглотнула, но не отпрянула. Его враждебное выражение сменилось напускным обаянием.

— А теперь, я пришёл предложить сделку, — сказал он, отступая на шаг.

— Я уже говорила, я не заключаю сделок с⁠—

Он поднял руку, прерывая её.

— Это не сделка. Я просто хотел сообщить, что твоя аудитория ждёт от тебя с Роуингтоном… чего-то более пикантного. И, должен признать, меня крайне удивляет, что вы, голубки, до сих пор не накинулись друг на друга.

— Может, ты заметил, что Роуин не так напыщен, как некоторые из его братьев, — сказала она, придерживаясь как можно ближе к правде. — Возможно, мы просто предпочитаем уединение?

— Я многое обдумывал, — сказал он, с подозрением сощурившись. — Так что советую тебе поставить развлечение моих гостей в приоритет. И как можно скорее.

Прежде чем она успела разобраться в подтексте этой угрозы, он исчез.

— Одна проблема за раз, — пробормотала Женевьева себе под нос.

Сначала — вернуться к чтению о Багровой гнили…

Пи-и-и.

Женевьева заморгала, услышав пронзительный звук.

Если это крыса, я больше никогда не зайду в эту библиотеку.

Пи-и-и. Пи-и-и.

Она повернулась на звук — и увидела пушистую белую голову, выглядывающую из-за спинки кресла в углу зала. Ласка? Или, может быть, норка. Очень крупная норка.

Пи-и-и.

Зверёк склонил голову набок, уши дёрнулись, когда он начал карабкаться на подголовник кресла, коготками цепляясь за ткань.

— Ты такой милый, — протянула Женевьева, шагая к нему. Но чем ближе она подходила, тем сильнее ощущала: он наблюдает за ней осознанно. Слишком осознанно. Почти как одна знакомая лиса…

И тут до неё дошло — кольцо на её пальце всё это время так и не остыло.

Свет в комнате начал мерцать. Воздух стал тоньше, дыхание — прерывистым. В нескольких шагах от неё заклубилось облако тьмы, вытянулось — и из него шагнула массивная фигура.

Грейв.

— Именно так я и хотел тебя найти. В одиночестве, — произнёс он, а дым исчез, развеявшись в воздухе.

— Свободна, Лилит, — добавил он, и белая норка тут же скользнула прочь.

Женевьева скрестила руки на груди, поднимая бровь:

— И зачем тебе понадобилось уединение со мной? Неужели ты решил признаться в любви? Только предупреждаю: история «выбери одного из братьев» не по мне.

Ни тени улыбки не тронула его губ.

— Это твой последний шанс. Я могу сделать всё быстро и безболезненно.

Она изо всех сил старалась сохранять невозмутимость, хотя страх тяжёлым комом оседал в животе.

Сейчас я могу использовать свою магию, напомнила она себе.

— Твоя мания мщения — просто смешна, — сказала она. — Почему ты не можешь пожертвовать ещё одним годом в Аду, чтобы дать ему шанс освободиться и спасти вас всех?

— Нет, ты действительно не понимаешь, — кивнул Грейв. — Эта лазейка с браком, которую предложил Нокс, всегда казалась мне подозрительной. Я не сомневаюсь: если Роуин вырвется из этой игры, Нокс найдёт способ использовать это против нас. Он просто так не отпустит ни одну из своих фигур. Кто-то должен будет заплатить. Остальные думают, что я параноик. Но я не рискну.

— Попытка убить меня в часы, когда это запрещено, только потому, что ты дал Ноксу залезть себе в голову — звучит не слишком благородно, тебе не кажется?

— Я и не стремился быть благородным, — холодно усмехнулся он.

Женевьева собрала всё своё бравадо в кулак и пожала плечами:

— Ну, тогда попробуй. Покажи, на что способен.

— Тебе хоть кто-то объяснял, кто я такой? — спросил он, прищурившись.

— Севин сказал, ты Тень Пустоты, — ответила она, не отводя взгляда.

— А ты знаешь, что это значит?

Но она не успела ответить. Грейв выхватил нож из ножен и метнул прямо ей в грудь. Женевьева ждала, что её способности Призрака сработают, что она исчезнет — и лезвие пройдёт сквозь неё. Но магия не пришла.

И нож не пришёл.

Он замер в воздухе, в нескольких сантиметрах от её сердца. И она сама — тоже. Не могла моргнуть, не могла дышать, не могла закричать. Всё тело застыло.

Время остановилось.

Глава 24. ВЫМЫСЕЛ

В прошлый раз, когда мир остановился для Женевьевы, на ней было ужасное зелёное платье.

Она надела его в попытке подстроиться под наряд Фарроу на бал Крю Мистик в честь Марди Гра — это должно было быть её первое знакомство с его родителями. Их семейный Крю носил особенно отвратительный оттенок зелёного — ведь даже если ты принадлежишь к самой элитной и состоятельной организации в городе, это вовсе не гарантирует тебе хорошего вкуса. И хотя ей было больно, Женевьева выбрала наряд именно в этом цвете, чтобы показать, как бы она смотрелась, став одной из них.

Она прошла весь путь от поместья Гримм до любимого места на набережной в этом тяжёлом, рюшечном уродстве — не желая тратить ни одной монеты на экипаж, прекрасно зная, в каком долгу погрязла её семья.

Именно это и делало её и Фарроу такой «прекрасной парой» — она любила его, а его семья была баснословно богата. Тогда это казалось судьбой. Но стоило ей прийти, как стало ясно: судьба тут ни при чём. Просто наивность.

Я не понимаю, — сказала она тогда.

Моя мать узнала о твоей семье. Она запретила мне появляться с тобой сегодня. Все здесь помешаны на внешности. Но мы можем встретиться после — у Басиля. Люси тоже будет…

Если ты не можешь пойти против матери ради какого-то бала, как ты пойдёшь против неё, когда мы будем помолвлены? — бросила она.

Он вздрогнул от слова «помолвлены», но быстро нацепил маску насмешливого равнодушия.

Ты одна из них, Женевьева. Ты — забава. Но думать, что я, или кто-то из «приличных», женится на такой, как ты, — просто смешно. О, только не начинай плакать. Это жалко.

Скажи, почему я не должна была верить тебе? — умоляла она. Ты обещал мне приключения. Пышную свадьбу. Колыбельки. Любовь.

Ты никогда не говорила в постели с любовником слов, о которых потом жалела? — холодно возразил он. Я уверен, у тебя было достаточно возможностей.

Она была так потрясена, услышав это, что её слёзы мгновенно высохли.

Ты прекрасно знаешь, какая у тебя репутация. Люси и другие могут это игнорировать — и твои родственные связи, — но я из другого мира. У меня есть настоящая наследственность, которую нужно защищать.

Наследственность — это обман. Женевьева предпочла бы сохранить саму себя, чем быть частью чего-то, что обращается с людьми так.

Ты же сам не любишь свою семью, — выплюнула она. Именно поэтому ты всё это время был с нами — с «низшими», «безродными» друзьями. Потому что тебе было скучно и одиноко в своём особняке. Ты сам говорил, что никогда не чувствовал себя живым, пока не встретил меня…

Я вырос из этого, — перебил он. Я ждал окончания сегодняшнего вечера, чтобы сказать тебе, но на следующей неделе уезжаю в Лондон. Там есть девушка. Племянница коллеги моего отца. Мы поженимся осенью. Вечеринка у Басиля и завтрашний парад — последние случаи, когда мы можем увидеться. Хочешь — приходи. Не хочешь — нет. Но это конец.

И когда он ушёл, она почувствовала, как мир вокруг замирает. Сердце замирает. Время замирает.

Хотя сейчас, по крайней мере, на ней было что-то красивое. Пусть и снова зелёное.

Пожалуй, пора завязывать с этим цветом.

Кашель Грейва прорезал воспоминание, возвращая Женевьеву к реальности — к застывшему в воздухе ножу между ними.

— Если тебе от этого станет легче, манипуляция временем дорого мне обходится, — сказал он. — Но это идеальный ответ на твой трюк с исчезновением.

Когда время вновь начало двигаться, это произошло почти незаметно. Сердце в её груди сделало один-единственный удар, нож сдвинулся на дюйм ближе, тело Женевьевы мигнуло — исчезло и появилось вновь. Она тянулась изо всех сил к своей магии, собирая всё, что могла, пока Грейв позволял очередной секунде проскользнуть сквозь пространство. Опять вспышка — исчезновение и возвращение. Затем поднялись тени.

И когда Грейв протянул руку, чтобы завершить движение ножа, Женевьева высвободила всю свою силу разом.

Лезвие вонзилось в её тело, но боли не было. Её тело оставалось плотным, но всё вокруг — Грейв, комната — исчезло на мгновение в вихре магии. И когда он отпустил мир, она сделала то же самое.

Она поняла, что нож вновь появился за её спиной, когда услышала звон металла, ударившегося о пол.

Грейв выглядел ошеломлённым.

— Что за чёрт?

Женевьева облегчённо вздохнула, увидев Роуина на пороге библиотеки, с Умброй у его ног — в зубах у лисы болтался знакомый зверёк, его фамильяр. Умбра распахнула пасть и уронила белоснежную норку на пол, позволив ей забраться обратно на плечо Грейва.

— Он пытался убить меня, — пожаловалась Женевьева, бросаясь к Роуину.

— Я вообще-то о том, что ты только что сделала, — уточнил он, поднимая руку, чтобы она могла прижаться к его боку.

Она закатила глаза, но прижалась крепче, сверля Грейва ледяным взглядом.

— Я защитила себя, — ответила она с подчеркнутой очевидностью.

— Ты проецировала свою магию, — процедил Грейв. — Я прожил два с половиной века и ни разу не слышал, чтобы Спектр был способен на такое.

Она вздёрнула подбородок.

— Наверное, за два с половиной века ты не так уж много и слышал. Например, чтобы кто-то сказал, что ты весёлый. Или услышал, как кто-то кончает рядом с тобой…

Грудь Роуина дрогнула в беззвучном смехе. До тех пор, пока Грейв не сделал угрожающий шаг вперёд.

Мгновенно Роуин заслонил Женевьеву и оскалился:

— Ещё шаг — и пожалеешь.

— Да что ты сделаешь? — рявкнул Грейв. — Всё это из-за девчонки, которую ты даже не…

— Она моя, — прорычал Роуин, и тени закружились вокруг него. — Что бы ты ни думал, какие бы проблемы у тебя ни были с этим — если ты хоть раз попытаешься дотронуться до неё снова, я сделаю твою вечность ещё более жалкой, чем она есть.

Глаза Грейва сузились от ярости, прозвучавшей в голосе Роуина.

— Во имя Ада, Роуингтон. Ты женат на ней всего пару дней. А я останусь твоей кровью на вечность.

— Какое несчастье для меня, — резко отрезал Роуин.

Женевьева наблюдала за обменом репликами с максимально спокойным выражением лица, на какое только была способна, но на самом деле… Услышать, как Роуин с такой уверенностью произносит «она моя» — у неё внутри всё скрутило в тугой узел.

Это не по-настоящему, пыталась напомнить себе. Как бы реалистично это ни звучало.

— Последние пятнадцать лет ты твердил, что не можешь вернуться в Ад, потому что весь поглощён своими исследованиями, — продолжал Грейв. — Ты не можешь даже раз в год показаться, чтобы подарить матери цветок, но готов рискнуть всем ради неё?

Женевьева прищурилась от этих слов, но промолчала.

— Наши родители сами выбрали себе судьбу, — спокойно произнёс Роуин. — А её бросили в мою.

Улыбка, которой Грейв одарил брата, могла бы заморозить кровь, но обращался он уже к Женевьеве:

— Тебе стоило позволить мне сделать всё быстро и безболезненно.

В воздухе между ними открылся чёрный обсидиановый портал, и Грейв шагнул внутрь, исчезнув.

— Ну, весело поболтали, — наконец произнесла Женевьева, пытаясь сохранить лёгкий тон.

Роуин повернулся к ней:

— Ты в порядке?

Женевьева пожала плечами:

— А ты где был? Раньше?

— Умбра почуяла Лилит. Грейв выпускает её из виду только когда что-то замышляет. Я бы и не узнал, что ты в опасности, если бы не она. Хотя ты вечно в передрягах, да?

Она упёрлась рукой в бедро:

— Эй, я спокойно сидела здесь, никого не трогала. Это Нокс и Грейв сами меня нашли.

Взгляд Роуина потемнел:

— Нокс тоже приходил?

Она потянулась к кольцу-перстню на пальце, начала вертеть его, нервно кивая:

— Похоже, я весьма ценный трофей в этом доме.

Он выглядел так, будто вот-вот рассмеётся.

— Пойдём вниз, — предложил он, протягивая руку. — Мне нужно переодеться, и, думаю, тебе не стоит оставаться здесь одной. Вдруг кому-то ещё захочется устроить засаду.

Она сглотнула, глядя на его открытую ладонь, словно перед ней извивающаяся змея, готовая укусить.

Она моя.

Сколько раз ей хотелось, чтобы кто-то произнёс это с гордостью? Она бы с радостью позволила себе утонуть в бабочках, которые взметнулись в животе от его слов… если бы только могла быть уверена, что эти бабочки способны отличить вымысел от реальности.

Она бросила взгляд на камин, на зеркало над ним, а потом протянула руку и переплела пальцы с его.

И позволила ему вести себя обратно в комнату, не сказав ни слова.

Как только дверь за ними закрылась и они остались по-настоящему одни, Женевьева выдернула руку и сказала:

— Никогда больше не называй меня своей.

На его лице мелькнула какая-то неясная эмоция, но он не ответил.

Она глубоко вдохнула:

— Когда кто-то говорит мне это… я хочу, чтобы он действительно это чувствовал.

Он отвёл взгляд, кивнул и тихо произнёс:

— Договорились.

ВТОРОЙ РАУНД ОХОТЫ

Глава 25. ПРОНИЦАТЕЛЬНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ

Пока Роуин переодевался в ванной, Женевьева спрятала том, унесённый из библиотеки Сильверов, на дно одного из своих сундуков — рядом с дневником и гримуаром. По какой-то причине признаться, что она хочет помочь спасти его мать и семью, казалось чересчур… личным.

Она вытащила дневник, прежде чем прикрыть книгу одеждой, и направилась к письменному столу. Открыла дневник на чистой странице, куда была вложена ручка, и начала новую запись. Чернила легко ложились на бумагу почти до половины страницы, пока вдруг не стали прерывистыми, оставляя вместо слов лишь бледные вмятины. Женевьева потрясла ручку. Без толку.

Наверняка у Роуина есть чернила, — подумала она и выдвинула широкий ящик стола. Отодвинула пару безделушек и дотянулась до самого конца, ища наощупь что-то, напоминающее баночку. В ящике были восковые палочки, печати, ручки — и затем что-то, что она не смогла сразу опознать. Будто приподнятая квадратная поверхность в древесине. Она надавила —

— и передняя панель под открытым ящиком отщелкнулась.

Секретный отсек.

Когда она закрыла верхний ящик и полностью выдвинула нижний, то обнаружила толстую стопку листов, исписанных почерком, который показался ей смутно знакомым.

Она вытащила один из листов — это было письмо, датированное несколькими месяцами назад и адресованное… Эллин.

Дорогая Эллин,

Прости, что мне потребовалось так много времени, чтобы найти слова после стольких лет. Я просидел за этим столом последние пять часов, не в силах придумать хоть что-то, ради чего стоило бы отправлять письмо. Я не продвинулся в поисках лекарства, понимаешь. Каждый раз, как мне кажется, что я нашёл кого-то, кто может помочь, этот человек исчезает или отказывается, испугавшись, что его найдёт Нокс…

Женевьева вернула письмо в ящик и вытащила следующее. Оно было адресовано Реми и содержало всего одну строчку:

Ремингтон, я не знаю, как залечить эту трещину.

Последнее письмо было адресовано Грейву.

Грейв. Пожалуйста. Я умоляю тебя хотя бы допустить, что слухи могут быть правдой. Подумай о чувствах матери. Ты ведь знаешь, что она тоже не хочет, чтобы всё это продолжалось.

Женевьева почувствовала, как к горлу подступает ком. Все эти пятнадцать лет он писал им письма.

Щелчок замка на двери ванной заставил её вздрогнуть.

Поспешно закладывая письма обратно, стараясь придать ящику прежний вид, она заметила что-то в самом углу — конверт с ярко-красной восковой печатью с тиснением в виде розы. Адрес в углу она узнала сразу.

Имение Гриммов

Эспланада,

Новый Орлеан, Луизиана

Её дыхание сбилось.

Вернусь к этому позже, — пообещала она себе, захлопывая ящик.

Когда Роуин вышел, он без слов устроился на кровати, откинувшись на изголовье, а Юмбра свернулась у него на коленях.

Женевьева решила, что сможет дописать позже, и пошла к комоду, чтобы обменять дневник на гримуар, привезённый из имения Гриммов. Она уселась в кресло в углу и начала листать страницы. Но сосредоточиться не получалось — строчки писем всё ещё жгли память.

Так они и сидели: Роуин с закрытыми глазами, будто дремал вместе с Юмброй, и она — притворяясь, что изучает магические свойства паранормальных существ. В какой-то момент в комнату ввалились Севин и Ковин, не дождавшись приглашения, принесли с собой тарелку с закусками из столовой и целую бутылку виски.

Вчетвером они коротали оставшиеся часы до полуночи за шумной игрой в Pit. И в разгаре выкриков чисел и борьбы за карты Женевьева почти забыла, где она вообще находится. Под конец Севин метнул карты в Ковина, а Роуин стал убирать всё, пока его братья наперебой убеждали Женевьеву, что другой жульничал, пряча карты в рукавах.

Но как только пробил полночный час — веселье сменилось полной тишиной.

Реми, Грейв и Эллин уже были в бальном зале, когда к ним присоединились остальные. Как только круг из братьев и сестёр замкнулся, Нокс появился в воздухе с Охотничьим Клинком в руках.

— Веллингтон передаёт наилучшие пожелания из Ноктурнии, — объявил дьявол.

Лицо Эллин перекосилось от ярости.

— Из Ноктурнии? Что ты заставляешь его делать там, Нокс?

— Ничего, чего он сам бы не заслужил, став первым выбывшим, — улыбнулся Нокс, хотя в голосе звучала твёрдость.

Эллин сжала кулаки, но больше ничего не сказала, а Нокс не стал затягивать церемонию — и метнул зачарованный кинжал в воздух, как и в конце маскарада. Женевьева задержала дыхание, следя за серебряным лезвием, которое сначала зависло в воздухе, а затем закружилось по кругу и… вонзилось в ладонь Реми.

— Выбор игры? — подсказал Нокс.

— Случайный старт, — ответил Реми.

Роуин повернулся к Женевьеве, открывая рот, чтобы что-то сказать, но голос утонул в потоке воздуха — и их обоих вырвало из зала, унося прочь.

Женевьева моргнула — и очнулась в незнакомом помещении. Голова кружилась от магии Нокса, и лишь через несколько секунд она поняла, что находится в чем-то вроде буфетной кладовки. Стены были заставлены дубовыми полками, уставленными сервировочной утварью и приборами. Женевьева задумалась, есть ли в Энчантре полноценный персонал вне рамок Игры… или Роуин проводит свои дни в полной изоляции.

В комнате было два выхода. Женевьева заметила паутину, натянутую от одной из дверей к самому потолку. Её присутствие — несмотря на все недавние события — наводила на мысль, что это место могло бы стать неплохим укрытием. Но тут за дверью послышались шаги. Женевьева тут же рванула ко второму выходу.

Прислонившись ухом к двери без паутины, она подождала, пока не убедилась, что за ней тихо. Осторожно повернула ручку и вышла в⁠—

— столовую.

Как я раньше не замечала эту дверь? — подумала она, поражённая собственной невнимательностью. Но, оглянувшись, заметила, что створки были идеально замаскированы под стены. Швы в лепнине были настолько незаметны, что, не пройдя сквозь этот проход сама, она бы ни за что не догадалась, что он существует.

Она выскользнула в широкий холл, и, ускоряя шаг, направилась к комнате Роуина. Женевьева надеялась, что он подумает о том же укрытии. В противном случае, она собиралась схватить книгу из сундука и укрыться в тайной комнате в библиотеке, которую он ей показывал.

Только она взялась за дверную ручку, как кто-то резко распахнул дверь изнутри. Адреналин ударил в кровь, она отшатнулась, готовая бежать, пока не увидела, кто это.

— Отлично, — выдохнул Роуин, махнув ей рукой. — Я уже начал переживать, что придётся искать тебя вечно.

— Нам стоит спрятаться где-нибудь ещё? — спросила она, входя внутрь.

— Реми не станет охотиться на нас, как это делал Грейв, — сказал он. И пока он говорил, Женевьева заметила крошечную каплю крови, блеснувшую в его пирсинге на губе.

Она указала на свой рот:

— У тебя кровь.

Он стёр её большим пальцем.

— Прикусил губу, когда Нокс телепортировал нас.

— Придумать случайное размещение всех участников — весьма умно, — нехотя признала она.

— И исключает ту передышку, которая обычно у нас есть, — кивнул Роуин. — Реми предпочитает быстрый старт. Впрочем, он предпочитает всё, что помогает поскорее закончить Игру.

— Он выглядит абсолютно безразличным ко всему происходящему, — заметила Женевьева. — Что с ним?

Роуин пожал плечами:

— Остальные всё ещё питают хоть какую-то надежду. Он отказался от неё много лет назад.

— Поэтому вы больше не близки?

— Думаю, тебе стоит спросить у него, почему, — уклончиво ответил он.

Она закатила глаза:

— Хочешь снова сыграть в «две правды и ложь»?

Все те вопросы, что сдерживались в ней последние два дня, будто разом поднялись на поверхность.

Он наклонился к ней ближе, их взгляды оказались на одном уровне, и несколько тёмных прядей упали ему на лицо.

— У меня идея получше, как скоротать время, — прошептал он, взгляд скользнул к её губам.

Сердце ударилось в грудь, но… что-то было не так. Прежде его близость всегда обжигала. Сейчас же она этого жара не чувствовала.

— А ты не думаешь, что стоит приберечь немного страсти для зрителей? — фыркнула она, скрестив руки на груди, чтобы не дать ему подойти ближе.

— Если ты настаиваешь, — с ухмылкой сказал он и попытался заправить выбившуюся прядь за ухо — безуспешно.

И тогда по её спине пробежал холод. А кольцо на пальце вспыхнуло огнём. Или оно горело всё это время, а она не замечала — потому что привыкла считать его своим убежищем. Ассоциировать его с безопасностью.

Вот почему он предупреждал меня, что здесь нельзя доверять своему сердцу.

Женевьева изогнула губы в той самой улыбке, от которой мужчины теряли голову. Фэрроу. Морелло. Басиль — в ту ужасную ночь, когда ей хотелось ранить Фэрроу.

И теперь — Ремингтон Сильвер.

Взгляд Реми стал тяжёлым и жадным, когда она подняла на него глаза и, смягчив голос, пролепетала с южным акцентом:

— Почему бы тебе не выбрать идеальное местечко для нашего представления… и потом вернуться за мной?

— А может, сначала потренируемся прямо здесь? — предложил он, наклоняя лицо к её губам.

Ловушка. И она это знала. Женевьева резко отпрянула.

— Что выдало меня? — Реми наклонил голову, уголки его губ дёрнулись в улыбке.

Она не выдала взглядом кольцо:

— Ты и правда вставил пирсинг, чтобы обмануть меня?

Он пожал плечами, наконец вынимая Охотничий Клинок из-за голенища:

— Это было не только ради обмана, но совпало удачно — ты попалась первой.

А потом он атаковал.

Женевьева бросилась в сторону, но не успела — клинок разорвал ткань корсета и полоснул по коже. Она зашипела от боли. Прежде чем он смог ударить снова, она схватила его за золотое кольцо в губе — и рванула.

Он закричал от боли, лезвие выпало из рук. Женевьева не стала медлить — потянулась за кинжалом, но стоило её пальцам коснуться рукояти, как по телу пронеслась волна жгучей боли.

Чёрт. Значит, украсть клинок запрещено.

Она резко отдёрнула руку, выругалась и со всей силы пнула оружие в сторону. Реми рванулся за ним, а Женевьева распахнула дверь — и вылетела из комнаты.

Глава 26. ЛУГ

Женевьева до смерти устала от беготни. И, чёрт возьми, до смерти устала от того, что каждое её платье снова и снова оказывалось залито кровью.

Кровь не сочетается с розовым.

Она знала, что никак не успеет добежать до бального зала, а оттуда — наверх, прежде чем Реми настигнет её. Поэтому выбрала следующее лучшее решение — рванула в столовую, где принялась ломать ногти, пытаясь вскрыть потайной проход в буфетную кладовую. Как и подозревала, противоположный выход из кладовки вёл на кухню, откуда она нашла потайной коридор, ведущий к лестнице и в тайную комнату за библиотекой, о которой Роуин рассказал ей накануне.

Поднимаясь по скрипучим деревянным ступенькам в мрачную каменную комнату, она прижала ладонь к ноющей ране на боку, облегчённо выдохнув от давления. Оперевшись театральным жестом на перила, она не заметила, как свободные ленты чокера, завязанного на шее, зацепились за острый выступ торчащей занозы. Когда она поднялась ещё на одну ступеньку, ленты резко натянулись, сдавив горло. Прежде чем она успела потянуться и распутать их, прогнившая доска под её ногой треснула, и нога провалилась сквозь неё.

Она сдавленно охнула, когда острые щепки впились в лодыжку, а шёлковые ленты превратились в удавку. Цепляясь за узел, она разодрала пальцы, пока не освободилась, стиснув зубы от боли, извлекая ногу из разрушенного проступа. Приглушённый крик из-за одной из стен вызвал новый всплеск адреналина — неужели она слишком шумела? За глазами налилось напряжение — словно вот-вот хлынут слёзы, в горле застрял комок, который она с трудом проглотила, но всё же выпрямилась и продолжила путь по лестнице.

Она не даст зрителям Нокса удовольствия видеть её слёзы. И она знала, что за ней следят. Зеркала, размещённые в нишах этого пыльного прохода, теперь уже невозможно было не заметить.

Всего лишь царапины, — яростно напомнила она себе. И ломота в костях. И уязвлённая гордость.

Когда она наконец добралась до — слава богам — пустой тайной комнаты, решение было уже принято. Хромая, она подошла к подносу с графинами, проверив — нет, перепроверив, нет, даже в третий и четвёртый раз убедившись, что не наливает себе стакан мочи. Видимо, Роуин избавился от этой мерзости, когда заново запечатывал дверь во время безопасных часов, потому что теперь внутри всех бутылок оказался чистый кленовый виски.

Она вынула стеклянную пробку и налила немного в бокал. Поднеся его к носу, чуть не задохнулась от запаха, но, заставив себя сделать глоток и ощутив, как по телу растекается жар — тот самый, правильный, — она с лёгкостью допила остаток.

После второго бокала она уже лежала, раскинувшись на диване, с полузакрытыми глазами — и кошмар начался снова.

Женевьева застонала, приподнимаясь, и потерла пальцами виски, пока глаза привыкали к темноте.

— Я думал, ты не пьёшь виски?

Женевьева резко вдохнула, вслушиваясь в голос и отыскивая Роуина в темноте. Он сидел, прислонившись к дальней стене, локти на коленях, глядя на неё с неразборчивым выражением. Умбра свернулась калачиком у его бедра и тихо посапывала во сне.

Наступила пауза. Женевьева поправила платье, а Роуин поднялся и подошёл к ней. Умбра недовольно зашуршала от того, что её потревожили.

— Если тебе хотелось, чтобы тебя кто-то придушил, — пробормотал он, опускаясь на колени перед ней и проводя подушечкой большого пальца по нежной коже её шеи, — могла бы просто попросить. Я бы и следов не оставил.

Щёки Женевьевы вспыхнули, но она лишь бросила на него раздражённый взгляд и отмахнулась, давая понять, чтобы он отступил — ей нужно встать. Боль пронзила лодыжку, но она постаралась не выдать себя, прихрамывая к барной стойке. Схватила зеркальный поднос и подняла его, чтобы рассмотреть пятнистый, воспалённый след от чокера на шее.

— Ужасно выглядит, — простонала она.

— Ты хромаешь? — резко спросил Роуин.

— Подскользнулась на лестнице по дороге сюда, — объяснила она, пока он снова опустился перед ней на колени и отодвинул её юбки, чтобы осмотреть опухшую лодыжку. — Нога провалилась сквозь гнилую доску, а чокер зацепился за щепку в перилах. Этот Дьявол может выковывать барьеры крепче стали на воротах и создавать фэнтезийные миры в спальнях, но не может справиться с парой гнилых досок? Кто вообще следит за этим местом?

— Я. Нокс наведывается в Энчантру только во время Охоты. Я готовлю комнаты к возвращению остальных, но чинить лестницы в потайных проходах было как-то не до того, пока я искал лекарство, — ответил Роуин. Он осторожно сжал её лодыжку — Женевьева зашипела, несмотря на его деликатность. — Растяжение. Покажи рану на боку.

Она отступила, пока он поднимался.

— Всё в порядке.

— Значит, ты готова в любой момент перебраться в другую комнату? Бежать, если придётся?

— А мы не можем остаться здесь?

— Мы уже слишком долго тут находимся. Думаю, стоит перебраться в одну из зачарованных комнат, — рассудительно сказал он. — Тебе не стоило позволять себе отключаться вот так. Если бы это был не я, кто тебя нашёл…

— Знаю, — искренне сказала она.

Его взгляд вспыхнул удивлением, и она закатила глаза.

— Была слабая минута, увидела виски и… не знаю, что на меня нашло, — призналась она. — Ещё я наткнулась на Реми. Он притворялся тобой. Так что да, денёк выдался странный.

— Что-то случилось? — спросил он, нахмурившись.

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под «что-то», — хмыкнула она.

Мышца на его челюсти дёрнулась.

— Если он к тебе прикоснулся…

— Если бы я тебя не знала лучше, — перебила она, не дав ему договорить, — я бы подумала, что ты ревнуешь, мистер Силвер.

Он посмотрел на неё, будто она сошла с ума, но вслух сказал лишь:

— Ты сможешь идти?

— А если скажу «нет»?

Он усмехнулся. И прежде чем она успела возразить, подхватил её на руки и понёс к вращающемуся книжному шкафу.

— Я думала, он не откроется, пока его не сбросят, — заметила она, когда стена закрутилась, и они оказались в библиотеке.

— Я говорил, что он не откроется со стороны библиотеки, пока его не сбросят, — уточнил он.

Как только стена замерла и он поставил её на ноги, Женевьева почувствовала, как кольцо на её пальце обожгло кожу.

— Роуин… — ахнула она, но было уже поздно.

— А я ведь пришёл сюда просто отдохнуть, — протянул Реми, входя в комнату.

Роуин скрестил руки на груди, в упор глядя на брата.

— Не вздумай нарываться, Ремингтон. Не после того, что ты устроил с моей женой.

— Я бы сказал, что мы с твоей женой квиты, после того как она вырвала из моей губы это идиотское украшение, — парировал Реми.

Роуин вскинул брови и перевёл взгляд на Женевьеву.

— Ты что, правда…

Женевьева пожала плечами:

— Радуйся, что я воплотила эту фантазию с ним, а не с тобой.

В глазах Роуина вспыхнула искра весёлого озорства. Реми раздражённо хмыкнул, выхватил Клинок Охоты и направил его на брата:

— Давай покончим с этим.

И он бросился вперёд. Запрыгнул на небольшой кофейный столик в центре гостиной и использовал его как трамплин, чтобы взлететь на кресло, опрокинуть его и в прыжке обрушить клинок в плечо Роуина. Женевьева зажала рот, чтобы не вскрикнуть, удивлённая тем, что удар действительно достиг цели — она ожидала, что Роуин увернётся. Но, похоже, всё пошло по его плану.

Когда Реми попытался вытащить клинок, Роуин обеими руками схватил его за вытянутую руку — и сломал.

Женевьева отвернулась и сдавленно застонала, когда перед глазами встал образ кости, прорывающей кожу. Комнату наполнил крик боли, затем тяжёлое дыхание и удары тел — близнецы сцепились в борьбе на полу. Даже с одной рабочей рукой Реми давал отпор, как и Роуин — с кинжалом всё ещё торчащим у него из плеча.

Наконец Роуин прижал брата к полу, и Женевьева не могла отделаться от ощущения, что наблюдает, как человек дерётся сам с собой.

— Я хоть до конца раунда здесь просижу, если придётся, — прорычал Роуин.

В ответ Реми высвободил здоровую руку, вырвал кинжал из плеча брата — и вонзил его в бок.

Сдавленный стон Роуина был удивительно сдержанным.

Женевьева наверняка сейчас выругалась бы от души.

— Чёрт побери, как же я от этого устал, — процедил Реми сквозь зубы. — Я хочу выбраться отсюда.

Последние слова он вырвал с отчаянным рыком — и от этого Женевьеве было тяжелее, чем от любого хруста ломающихся костей.

— Тогда позволь мне всё закончить, — прорычал в ответ Роуин, и она не была уверена, говорит ли он об их конкретной драке или об Охоте в целом.

Впрочем, это не имело значения. В одно мгновение Реми собрал остатки сил и резко ударил ногами, отбросив Роуина на пол. Выдернув нож из его рёбер, он поднял его, нацелившись теперь на сердце. К счастью, лезвие так и не достигло цели — вместо этого на Реми обрушился книжный шкаф.

Женевьева моргнула, не веря в то, что только что сделала. А Роуин выполз из-под тела брата, пока Реми распластался под тяжёлой полкой, потеряв сознание. Её грудь тяжело вздымалась от напряжения, пока Роуин, ошеломлённый, поднимался на ноги.

— Эти полки куда тяжелее, чем кажутся, — пробурчала Женевьева, затем обернулась к нему и добавила: — Прости. Но я просто не могла больше на это смотреть.

Роуин провёл рукой по волосам, как будто только сейчас пришёл в себя.

— Пошли. У него будет головная боль, но для бессмертного это ерунда.

Как только Роуин закрыл за ними дверь в зачарованную комнату, Женевьева ахнула, поняв, куда он её привёл.

Луг. Только теперь вместо солнечного неба над ними раскинулось чистое звёздное полотно, усыпанное миллионами искрящихся огоньков. Где-то вдалеке тихо журчала река, а ковёр цветов на холмах мерцал от светлячков.

Это был рай.

— Женевьева?

Она оглянулась через плечо.

— Просто хотел сказать, что ты молодец, — произнёс Роуин.

На его лице, как обычно, не отражалось никаких эмоций, но грусть в глазах сжала её сердце.

И тут ей вспомилась строчка из письма: Ремингтон, я не знаю, как залечить этот разлом.

Скинув туфли, чтобы ощутить траву под ногами, она зашагала к реке, стараясь не наступать на больную лодыжку.

— Два правда, одна ложь? — предложила она.

Он кивнул, засунув руки в карманы, и пошёл за ней. Некоторое время они шли молча под звуки лягушек и сверчков. Женевьева обрывала лепестки с лаванды, сжимая в руках цветок и обдумывая вопросы. Оставалось всего два лепестка, когда она заговорила вновь:

— Откуда у тебя это кольцо? Если бы Охоты не было, и ты мог бы жить где угодно — здесь или на Той Стороне, — где бы ты остался? И… — она наклонилась, чтобы сорвать фиолетовый цветок, — какие у тебя есть зацепки по поводу…

— Осторожно, — вставил он. — Здесь нет зеркал, но всё, что происходит в этих комнатах, транслируется с кристальной чёткостью.

— По поводу… очень редкого подарка ко дню рождения, который ты собираешься мне подарить, — поправилась она.

— Пятнадцать лет назад я стал Избранным — именно тогда началась моя победная серия, — начал он. — Кольцо стало моим даром от Нокса из его хранилища. Тогда же, на балу-маскараде, я серьёзно повздорил с Грейвом. Это была жестокая игра. Публика Нокса осталась в восторге от той моей стороны.

Он посмотрел на звёзды, и Женевьева подумала, не жалеет ли он, что эта сторона в нём вообще существует.

— Я не знаю, где хотел бы жить, если покину Энчантру. Прошло столько времени с тех пор, как она по-настоящему ощущалась домом… и всё же я не могу представить себе другое место, достойное этого звания, — он вновь посмотрел на неё. — А теперь о твоём… подарке. Увы, пока всё, что я нашёл, — тупики. Я пишу письма… — он мельком глянул на неё, и Женевьева поклялась, что увидела в его глазах вину. — Но большинство вообще не отвечает. А те, кто отвечает…

Всё, что он сказал, звучало правдиво, и Женевьева засомневалась, понимает ли он, как вообще играть в эту игру. Но вслух она сказала лишь:

— О чём вы с Грейвом тогда поссорились на балу?

— Теперь моя очередь, — напомнил он.

Женевьева вздохнула и кивнула, отшвырнув изуродованный цветок, прежде чем двинуться дальше — к изящному серебристому мосту впереди. Роуин шёл рядом, не отставая. Тем временем Умбра носился по траве вокруг них, то выпрыгивая, то зарываясь в неё, щёлкая зубами в попытках поймать светлячков — и Женевьева не смогла сдержать смешок.

Роуин по-прежнему молчал, даже когда они подошли к переправе, но Женевьева была слишком увлечена, чтобы подталкивать его к разговору. Вблизи мост оказался куда шире, чем она ожидала, а текущая под ним река — гораздо глубже. Поверхность воды была гладкой, словно зеркало, отражая мерцающие над ними звёзды.

Когда она ступила на мост, одна из каменных плит под ней просела, и Женевьева едва не споткнулась.

Роуин тут же обвил её талию рукой, удерживая на ногах — и в тот же миг внизу вспыхнула золотистая тень: сквозь воду промелькнули светящиеся рыбы.

— Ты это видел? — выдохнула Женевьева, вцепившись в его рукав и бросившись к перилам.

Она наклонилась над водой, всматриваясь в глубину, но единственное золото, что сейчас было видно, — это отражение глаз Роуина рядом с ней. Она нахмурилась.

— Кажется, ты нашла игру внутри игры.

Женевьева повернулась к нему:

— Что?

Он махнул рукой, указывая на пейзаж вокруг, и присел, чтобы внимательно осмотреть просевший камень.

— Помнишь, я говорил, что в каждой из этих комнат Нокс спрятал жетоны? В каждой комнате есть загадка. Разгадай её, выживи — и жетон твой.

— А жетон даст нам иммунитет в следующем раунде, — повторила она.

Он кивнул, затем положил ладонь на камень и вновь перенёс вес вперёд. Вода под мостом вновь вспыхнула, когда сквозь неё прошла новая стайка светящихся рыб.

— Думаешь, здесь есть и другие такие триггеры? — спросила Женевьева.

Один уголок его рта приподнялся в предвкушении.

— Полагаю, нам придётся это выяснить.

Глава 27. ДЛИННАЯ ИСТОРИЯ

После получаса изучения каждого шатающегося камня на мосту они выяснили, что каждый из них выпускал стайку золотистых рыб — за исключением трёх или четырёх, откуда вперемешку с золотыми всплывали и белые.

Сначала Роуин подумал, что жетон скрыт где-то среди белых рыб, и нужно поймать одну из них. Но даже несмотря на свои недавние раны, он сумел выловить троих — и никаких подсказок это не дало.

Теперь они лежали на покатом берегу, опустив ноги в струящуюся воду. Роуин по-прежнему был без рубашки после того, как нырнул в реку, и Женевьева изо всех сил старалась сосредоточиться на звёздах, а не на его блестящих от воды кубиках пресса. Пока что она придумала тридцать пять новых созвездий.

— Что произошло в ту ночь, когда ты перестала пить виски? — спросил он первым.

Она повернулась к нему, игнорируя царапающую траву под щекой.

— Ты всё ещё об этом?

— Я любопытный, — пробормотал он.

Ну, это у нас общее.

Она глубоко вдохнула. Было ровно четыре человека в мире, которые знали эту историю. Она сама. Фэрроу. Базиль. И Салем. Пятеро, если Салем всё же рассказал сестре, несмотря на её просьбу не делать этого.