Энчантра

— Расслабься, — прошептал он. — И постарайся выглядеть так, будто тебе нравится быть рядом. У нас наблюдатель.

Женевьева с трудом вдохнула, когда его губы коснулись пульса на её шее. Но прежде чем они успели соприкоснуться по-настоящему, он выпрямился и глянул вверх по лестнице.

— А, это Грейв, — пробормотал он.

Она подняла взгляд и увидела высокого мужчину, стоящего на верхней площадке. Лицо показалось ей знакомым…

Тот самый незнакомец из зеркального мира. Она сразу поняла. В следующую секунду он просто… исчез.

— Я думал, это мог быть Нокс, — пояснил Роуин.

— У обоих довольно угрожающая аура, — пробормотала она, всё ещё немного запыхавшись после того, как он был так близко.

На миг в его глазах мелькнуло изумление. Но затем на лицо вернулась каменная маска.

— Продолжим?

Она уставилась на него, слегка ошарашенная.

Как легко он переключается с жара на холод. Как просто ему притворяться близостью, пока у меня сердце пытается вырваться из груди.

— Думаю, я с экскурсиями закончила, — сказала она, отводя взгляд. — Мне нужно сделать причёску перед церемонией.

Он приподнял бровь:

— Ты собираешься отказаться от стратегии, чтобы заняться волосами?

Она пожала плечами:

— Если уж меня тащат под венец, я хотя бы хочу выглядеть сногсшибательно. Первая свадьба бывает только одна.

— Ты смертная. Умираешь тоже один раз, — буркнул он и скрылся наверху лестницы, даже не обернувшись.

Женевьева раздражённо фыркнула и направилась в противоположную сторону, возвращаясь в гостиную. Она знала, что он прав. Что у неё есть более серьёзные заботы, чем причёска или платье. Но ощущение, будто она всё ещё не до конца осознала серьёзность происходящего, не покидало её.

— Охота туда, Дьяволы сюда, — бормотала она, проходя через холл. — Если я ещё и буду выглядеть ужасно на собственной свадьбе, я действительно стану самым страшным существом в этом доме⁠—

Из коридора, где висели портреты, вдруг донёсся глухой звук. Женевьева остановилась.

Она осторожно направилась в сторону звука и заметила, что дверь в одну из комнат слева была приоткрыта. Изнутри доносилось странное шипение. Женевьева замедлила шаг и на цыпочках подкралась к щели, заглянув внутрь. Она ждала, пока глаза привыкнут к темноте, и наконец смогла различить силуэт мужчины, стоящего спиной к ней в центре спальни.

На его спине извивалась чёрная татуировка — огромная змея, ползущая вверх по позвоночнику между мускулистыми плечами. В руке у него был нож, и он… проводил лезвием по рёбрам, стонущим голосом вздыхая каждый раз, когда новая струйка крови стекала по боку из неглубоких ран. Из груди Женевьевы вырвался сдавленный вскрик, и мужчина резко обернулся через плечо.

— Кто здесь? — прохрипел он.

Она отшатнулась в ужасе и, развернувшись на пятках, бросилась прочь. Промчалась через фойе, пробегая мимо ошарашенного Севина.

— Сбежала перед алтарём? — окликнул он её со смехом.

Женевьева ответила ему самым неприличным жестом из своего арсенала, не сбавляя шага в сторону гостиной. За спиной раздался раскатистый хохот. Она достигла нужной двери и резко распахнула её —

⁠

— и врезалась прямо в Эллин.

— Вот ты где, — сказала Эллин, придерживая Женевьеву за плечи. — Твоё свадебное платье прибыло. Пора готовиться.

Глава 11. НЕВЕСТА

В дверь с той стороны резко постучали.

— Готова? — окликнула Эллин.

Несмотря на то, что Эллин прекрасно знала, что всё это — фарс, она, похоже, получала немалое удовольствие, наряжая Женевьеву, как свою личную куклу.

Когда Женевьева наконец повернулась к себе в зеркале в полный рост — которое Эллин велела Севину притащить в гостиную ещё раньше — она сама не смогла сдержать восхищённого взгляда. Первое, что бросилось ей в глаза, — как ярко румянец от нервной дрожи оттенял бирюзу её широко распахнутых глаз. Второе — платье.

Оно было по-настоящему волшебным.

Шёлк с опаловым отливом мерцал так, что казался не белым, а лиловым. Женевьева никогда особенно не мечтала выйти замуж в чисто белом — да и в её случае это вряд ли было бы уместно. Корсет плотно облегал её пышные формы, с косточками, сходящимися в «V» чуть ниже пупка. Вырез — достаточно глубокий, чтобы изящно обнажать грудь, и открытые плечи, припудренные перламутровым сиянием, — всё благодаря стараниям Эллин. Юбка пышно спадала от талии мягкими складками, достаточно плотная, чтобы не требовалось подъюбников. Мелкие жемчужины и кристаллы были рассыпаны по корсету и юбке, а также по большому банту, украшавшему спину чуть ниже кокетливо открытой линии выреза. А рукава… Широкие в районе плеч, они придавали ей вид сказочной феи, прежде чем сузиться в районе локтя и, словно вторая кожа, обхватить её руки до самых запястий.

При других обстоятельствах у неё бы просто перехватило дыхание от собственного отражения. Губы — глянцево-розовые и пухлые. Завитки золотисто-каштановых волос — искусно собраны в небрежный, но изысканный пучок. Серьги с жемчужинами, что нежно покачивались в ушах, — бабушкины. Каждый штрих — совершенен.

Но сейчас дыхание ей перехватывало не из-за красоты, а из-за того, как тяжело давил на плечи груз страха.

— Эй? — донёсся вновь голос Эллин, теперь уже с оттенком раздражения.

Женевьева дёрнула дверь, распахивая её с мрачным видом — но, когда рот Эллин приоткрылся от изумления, злость в ней тут же поутихла.

— Ух ты, — выдохнула Эллин, пробегая глазами по её наряду, когда Женевьева неохотно вышла в коридор. — Просто сногсшибательно.

— Едрёна мать, — присвистнул Севин, отрываясь от стены, на которую до этого лениво облокачивался. Волчья ухмылка расплылась по его лицу, пока он откровенно разглядывал её с ног до головы. — Забудь про Роуина. Что скажешь насчёт меня? Выиграть, конечно, будет сложнее, но зато я куда веселее.

— Заткнись, Севин, — закатила глаза Эллин, накидывая покрывало на зеркало. — Единственная разница между браком с тобой и с Роуином — это то, что ты умеешь лучше прятать свою замученную душу.

— И я красивее, — весело добавил Севин. — Это уж точно.

Женевьева едва заметно пожала плечами. Чистая правда.

— Урок первый о том, как выжить в нашей семье? — пробормотала Эллин. — Не подкармливай их эго.

Хотя, если быть честной, Севин был действительно хорош собой. А Роуин — скорее остро очерчен, мрачно-привлекателен…

Женевьева тут же отогнала опасные мысли и прочистила горло:

— А зачем ты накрыла зеркало?

— Думаю, тебе стоит немного побыть наедине с собой — без чужих глаз, — объяснила Эллин.

Перед внутренним взором Женевьевы на мгновение всплыла сцена в уборной. И мысль о том, что кто-то невидимый мог за ней наблюдать, вызвала холодную дрожь.

Эллин захлопала в ладоши:

— Так, всё, Севин, иди проверь, готов ли отец и Роуин в саду. А я приготовлю нам по глотку.

Женевьева удивлённо приподняла брови.

Эллин пожала плечами:

— У тебя вид, будто он тебе необходим.

Женевьева не стала спорить. Подхватив юбку, она позволила Эллин увлечь себя обратно в гостиную, а Севин направился к парадной двери, насвистывая свадебный марш.

— Не могу поверить, что Роуин выбрал свадьбу на улице, — недовольно пробормотала Эллин. — Там же дубак.

— Думаю, он просто хочет сделать мою жизнь ещё хуже, — буркнула Женевьева.

— Роуин не жесток специально, — возразила Эллин. — Вот Грейв — да, абсолютно. Потому его и не пустили на церемонию. Но не переживай насчёт снега. Отец отправил Реми и Ковина расчищать сад.

— И всё это зачем? — спросила Женевьева. — Вся эта возня?

— Нокс, — фыркнула Эллин с таким видом, будто это было очевидно. — Как только ты пойдёшь по проходу, помни: каждое твоё движение может быть замечено. А если ты устроишь достаточно хорошее шоу — можешь получить награду.

— Награду? — Женевьева нахмурилась.

— В Охоте есть два приза. Победа в игре — это год свободы. Но ещё есть голосование зрителей — выбирают любимчика. Он получает титул Любимца и право на одну милость от самого Нокса.

Женевьева склонила голову:

— Что за милость?

— Волшебные безделушки. Драгоценности. Редкие артефакты. Что угодно. В прошлом году выиграл Ковин — хотя обычно это Севин. И выбрал, прости Господи, какое-то зелье, которое якобы увеличивает его…

— Это всё ещё не закончилось? — прорычал чей-то хриплый голос.

Женевьева обернулась и увидела, как в гостиную протискиваются двое мужчин. Один из них — тот самый, кто следил за ней и Роуином с верхней ступени лестницы. Грейв.

Судя по всему, он был на пару дюймов выше Роуина, с телом, словно выточенным из камня. В нижней губе у него сверкали два ониксовых кольца, а волосы — белоснежные, как у Эллин, только с одной чёрной прядью сбоку. Его глаза были на пару оттенков темнее, чем у мужчины на портрете с совой — того самого, что стоял сейчас рядом с ним.

— Технически, это её свадебный день, Грейв. Может, попробуешь не быть невыносимым мудаком хотя бы до полуночи? — фыркнула Эллин, доставая из шкафа за баром два хрустальных бокала. Женевьева бросила девушке благодарный взгляд.

— Отвали, Эллин. Это всё — хрень, и ты это знаешь, — буркнул Грейв, не отрывая взгляда от Женевьевы. Её передёрнуло от этого взгляда — в нём было что-то хищное. — Не верю, что ты ему помогаешь. Если он победит с ней, нам всем пиздец.

— А что, по-твоему, мне надо было делать? — рявкнула Эллин. — Сдать его Ноксу и подписать ей смертный приговор?

Женевьева ощетинилась, уловив проблеск интереса в глазах Грейва. Но Эллин уже мотала головой…

— Нокс уже разослал приглашения, — напомнила Эллин. — Если ты сейчас скажешь всем, что свадьба фальшивая, он взбесится. Это уже не просто про одну смертную, Грейв. И не про твоё отчаянное желание обставить Роуина. Но делай как хочешь.

Женевьева не была уверена, стоит ли по-прежнему быть благодарной Эллин за её защиту, но Грейв больше не возражал, так что, наверное, сказанное сестрой сработало — по крайней мере, на время.

— Итак, виски или текила? — спросила Эллин, обернувшись к Женевьеве. — Грейв? Уэллс?

— Текила, — автоматически ответила Женевьева. Оба мужчины отказались, выбрав вместо этого бутылку с чем-то фиолетовым.

Пока Эллин рылась среди стеклянных графинов в шкафу, Грейв наклонился через стойку, чтобы внимательнее рассмотреть Женевьеву.

Он бросил взгляд в сторону зеркала, будто проверяя, точно ли оно накрыто, и хрипло спросил:

— И как ты, чёрт возьми, сюда попала?

— Я пришла в Энчантру, чтобы вернуть кое-какую переписку, которую ваш отец отправил моей матери, — сухо ответила она.

— А кто твоя мать? — уточнил Уэллс, прочищая горло.

Женевьева глубоко вдохнула, затем опрокинула в себя огненный напиток и только после этого ответила:

— Тесси Гримм.

На лицах всех троих отразилось одинаковое выражение шока. А потом из проёма двери раздался тихий свист.

— Давненько я не слышал это имя, — заметил Севин, небрежно входя в комнату. Потом он кивнул назад большим пальцем: — Отец сказал, через пару минут выведем тебя в сад.

По её телу прошла дрожь, сердце забилось быстрее, и Женевьева молча протянула Эллин бокал. Та с усмешкой плеснула ещё.

— Ты ведь говорила, что не Офелия? — переспросил Уэллс, пока Женевьева вновь не спеша делала глоток, наслаждаясь тем, как тепло растекалось по венам.

— Нет, определённо не она, — подтвердила Женевьева.

— А как Тесси поживает? — спросил Севин, вытаскивая из кармана жилета красную карамельную конфету.

Он произнёс имя её матери так, будто и впрямь знал её, а не просто слышал мимоходом — как дети запоминают взрослых, которых видят на вечеринках у родителей. Нет, теперь Женевьева понимала, что они, скорее всего, знали Тесси Гримм лично. И хорошо знали.

— Правильнее будет спросить, зачем отец вообще ей писал? — проворчал Грейв.

— Он писал не совсем ей, — поправила Женевьева. — Она умерла. Пару месяцев назад.

Севин уставился на неё во все глаза, Эллин попыталась скрыть удивление, прикрыв рот рукой.

— Что?

Все обернулись на голос Баррингтона. Он выглядел с иголочки: тёмно-фиолетовый костюм, жилет в тон, узорчатый шёлковый шейный платок. Всё было идеально… кроме выражения его лица — абсолютное опустошение.

Женевьева вздрогнула, услышав, как громко она поставила бокал на стойку, и развернулась к мужчине лицом:

— Простите. Я хотела сказать раньше, но всё так закрутилось, и…

— Когда? — перебил он, и его фиолетовые глаза заблестели от еле сдерживаемых чувств. Он провёл рукой по лицу, как будто не верил своим ушам.

— Осенью. Незадолго до того как… — Женевьева покачала головой. — Я расскажу всё потом. После свадьбы. Нам нужно поговорить без этого проклятого балагана.

Баррингтон на мгновение зажмурился, но прежде чем она успела снова извиниться, он уже резко повернулся к сыновьям:

— Уэллс, Севин, идём. Открываем двери и калитку. Эллин, поможешь Женевьеве с платьем и проводишь её по снегу. Нокс вернётся с минуты на минуту.

— Обмен? — бросила Эллин Севину взгляд.

Он кивнул сестре, затем повернулся к Женевьеве с кривой улыбкой:

— Не бойся, ты в надёжных руках.

— Роуину было плевать на наши жизни последние пятнадцать лет, и вы все реально собираетесь присутствовать на этом чёртовом фарсе? — бросил Грейв.

— Вон, — рявкнул Баррингтон. — Сейчас не время начинать старые споры. И клянусь Адом, Грейв, если ты проболтаешься Ноксу насчёт этого брака…

— Что тогда? — перебил тот.

— Тогда последствия могут быть катастрофическими для всей семьи, — отчеканил Баррингтон.

Мужчины долго смотрели друг на друга, и Женевьева задалась вопросом, что именно имел в виду Баррингтон. К её удивлению, Грейв всё же подчинился. Хмуро сжав губы, он развернулся и вышел — но не с пустыми руками. Он выхватил бутылку из рук Эллин на прощание.

— Эй! — возмутилась та.

Грейв глотнул прямо из горлышка, не удостоив её взглядом, и вышел вслед за остальными.

— Добро пожаловать в эту грёбаную семейку, — весело бросил Севин. — Готова ты или нет.

Глава 12. УЖАСНЫЕ КЛЯТВЫ

Женевьева откинула покрывало, закрывавшее зеркало, чтобы в последний раз взглянуть на своё отражение. Уловить свет в собственных глазах, прежде чем она поклянётся в верности незнакомцу, сделанному из тьмы.

— Готова? — мягко спросил Севин за её спиной.

Женевьева выпрямила плечи, когда он потянулся к небольшому шлейфу, тянувшемуся от её платья. Но прежде чем он успел прикоснуться, она цокнула языком и указала на леденец в его рот.

— Это должно исчезнуть, прежде чем ты дотронешься до платья, — отчеканила она.

Он тяжело вздохнул, с сожалением вытащил леденец изо рта и швырнул его в хрустальную пепельницу на стойке. Подняв руки, показывая, что они чисты, он снова присел и аккуратно собрал ткань в объятия.

— Значит, твой брат хочет моей смерти, да? — спросила Женевьева.

— Какой именно? — невозмутимо ответил Севин.

Он пожал плечами, выпрямляясь.

— Полагаю, мы все захотим твоей смерти, когда начнётся Игра. Но всё, что происходит в рамках Охоты, не стоит воспринимать лично. Мы обязаны играть определённые роли, иначе Нокс позаботится о том, чтобы нас наказали за недостаточный интерес публики. Постарайся об этом помнить, когда увидишь нас в худших проявлениях.

Он предложил ей руку, и она заставила себя принять её.

— И твоя роль начинается прямо сейчас, — прошептал он, провожая её к двери.

Атмосфера сгустилась до того, что дышать стало трудно, когда они вышли из комнаты в коридор, полный зеркал, которых раньше не было. Единственным звуком в доме был стук каблуков по мрамору. Добравшись до фойе, Эллин распахнула входную дверь, и они вышли наружу. Севин крепко держал Женевьеву за руку, пока их обувь хрустела по свежему льду. Брат с сестрой повели её влево, к каменным воротам, ведущим в заднюю часть имения. Лёгкий ледяной ветер взвился в воздухе. Женевьева знала, что должна дрожать от холода, но между текилой и нервами она чувствовала лишь онемение.

Эллин постучала в арочную деревянную дверь, встроенную в каменную стену, тянувшуюся от дома до серебряной ограды. За дверью раздался лязг замка, и Уэллс распахнул проход, махнув им внутрь.

— Пойдём займём места, — тихо сказал он Эллин, а Женевьева застыла в изумлении.

Шампанский ковёр тянулся от ворот до заднего фасада дома, а затем резко сворачивал влево, в сад, окружённый теми же живыми изгородями, что и лабиринт. С обеих сторон ковра стояли россыпи розовых и золотых роз, перемежающиеся с высокими позолоченными канделябрами, чьи пламя не касался мороз.

— Как…? — выдохнула она, пока Севин расправлял шлейф по дорожке и возвращался к ней.

— Быть Фамильяром Дьявола даёт доступ к неплохому набору фокусов, — объяснил он.

— А ещё и к хорошему вкусу, — отметила она.

— Этот пункт — заслуга Ровина, — усмехнулся Севин.

Когда они дошли до поворота, Женевьева чуть не подавилась воздухом. Сад был потрясающим несмотря на снег. Или, может, именно благодаря ему. Изгороди были усыпаны искристой ледяной пылью и обрамляли квадрат серо-белого мрамора. Вдоль ограды тянулись серебряные решётки, оплетённые шипастыми лозами с пурпурными ягодами, словно драгоценные камни. Перед решётками стояли розовые кусты и скопления зажжённых свечей.

Когда они шагнули в освещённый квадрат, взгляд Женевьевы скользнул по рядам позолоченных кресел для братьев и сестёр Ровина. Эллин и Уэллс сидели рядом за спиной Реми, который явно пришёл туда не по своей воле. А в дальнем углу, у алтаря, их всех ждал Баррингтон.

А у конца дорожки, с хищным блеском в янтарных глазах, стоял её будущий муж.

Ровингтон Сильвер был воплощением тьмы на фоне снежной белизны и мрамора. Его чёрный костюм был расшит шёлковым узором тон в тон. Всё сидело идеально. Золотой шёлковый шейный платок перекликался с запонками и серьгами в его ушах. Даже волосы были аккуратно зачёсаны назад — неожиданная щепетильность.

Если платье произвело на него впечатление, он не выказал этого. Хотя взгляд задержался на лифе дольше, чем следовало бы. Севин передал её руку Ровину и поспешил к своему месту, оставив Женевьеву наедине с отцом и братом.

Сердце колотилось в груди — и Женевьева всерьёз задумалась, как долго она продержится.

— Дыши, — велел Ровин, сжав её ладонь, в то время как его отец прочистил горло.

Она судорожно втянула воздух, когда Баррингтон заговорил:

— Мы собрались здесь сегодня, чтобы стать свидетелями союза Ровингтона Сильвера и Женевьевы Гримм в священной церемонии Aeternitas. Вечный брак.

Слово вечный сжало её грудную клетку.

— Ровин, начнём с тебя. Повтори за мной: «Я, Ровингтон Сильвер, скрепляю свою судьбу с твоей».

— Я, Ровингтон Сильвер, скрепляю свою судьбу с твоей, — повторил он, не отводя взгляда и чётко выговаривая каждое слово.

— Моя душа — твоя душа. Моё сердце — твоё сердце. Моя кровь — твоя кровь. На вечность.

— Моя душа — твоя душа. Моё сердце — твоё сердце. Моя кровь — твоя кровь. На вечность, — сказал Ровин.

На бумаге эти клятвы не были ужасны. Но внутри у Женевьевы всё скручивалось в тугой узел.

— Теперь ты, Женевьева, — произнёс Баррингтон. — «Я, Женевьева Гримм, скрепляю свою судьбу с твоей».

Женевьева открыла рот, попыталась произнести слова, но язык не слушался. Кто знает, к чему она себя привяжет? Вдруг хуже Фэрроу? А это на вечность…

Она никогда не была фанаткой всего долговечного.

— Женевьева, — мягко подтолкнул Баррингтон.

Ровин молчал. В его глазах не было ни давления, ни поддержки.

Женевьева сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь сосредоточиться на уколах зимнего воздуха — на том, как он заставляет кожу покрываться мурашками, как он онемяет плоть. Она справится. Она сможет сыграть по их правилам.

Ровин наклонился к ней, чтобы прошептать на ухо, будто точно знал, о чём она думает:

— Не зацикливайся на слове «вечность». Ничто не вечно. Даже если ты этого хочешь.

Женевьева прошептала:

— Я, Женевьева Гримм, скрепляю свою судьбу с твоей.

Ровин едва заметно кивнул, ободряя её.

— Моя душа — твоя душа. Моё сердце — твоё сердце. Моя кровь — твоя кровь. На вечность, — закончил Баррингтон.

Женевьева повторила, стараясь сделать голос как можно живее.

— И вы оба обещаете защищать друг друга, выбирать друг друга — в болезни и здравии, во тьме и свете? — продолжил Баррингтон.

— Обещаю, — твёрдо произнёс Ровин.

— Обещаю, — успела выдохнуть Женевьева, прежде чем нервы её окончательно сдали.

Улыбка Баррингтона, насколько это было возможно при данных обстоятельствах, выглядела искренне, когда он поднял голос и торжественно провозгласил:

— Объявляю вас мужем и женой. — Он перевёл взгляд на сына. — Можешь поцеловать свою невесту.

Баррингтон отступил, оставив Женевьеве в поле зрения только Ровина. Её мужа.

И тогда она почувствовала это. Взгляд Дьявола.

Нокс прибыл.

Тело Женевьевы напряглось от тревоги. Она попыталась отвернуться, чтобы отыскать, где он может быть, но Ровин сжал её руку, будто говоря: сосредоточься.

Казалось, взгляд Нокса давит на неё со всех сторон. Но когда Ровин поднёс палец к её подбородку, заставляя её поднять лицо, пока их носы почти не соприкоснулись, всё это отступило на второй план.

Он медленно обвил рукой её талию, притягивая к себе.

— Готова?

Нет. Но она кивнула.

— Глубокий вдох, — сказал он.

Она послушалась, пока он склонялся ближе, их носы едва касались, и весь остальной мир исчез.

А потом его губы нашли её.

Для поцелуя, не рожденного из желания, он был… всепоглощающим. Мысли мгновенно испарились, а жара его губ сжигала её изнутри. Он вплёл пальцы в её волосы, запуская их в заколотые пряди, придавая её лицу нужный наклон. Его движения были уверенными, точными. И когда он приоткрыл губы, углубляя поцелуй, она не стала колебаться. Вкус его наполнил её рот, когда он слегка откинул её назад. Инстинктивно она вцепилась в его бицепсы, хоть и не было в этом нужды.

Когда где-то вдалеке раздался свист, именно в тот момент, когда она собиралась коснуться языком кольца в его губе, Ровин внезапно отстранился.

Она невольно издала разочарованный звук, открыла глаза, дыхание сбилось, взгляд метался по его лицу в поисках причины. И тут она вспомнила. Где находится. Что происходит. Смущённо провела рукой по волосам — её унесло слишком далеко.

А он… как всегда — камень.

Это стало последней каплей.

Как ты это делаешь? — хотелось закричать. Как тебе удаётся притворяться, что всё это не имеет на тебя ни малейшего влияния?

К её левому боку подошёл Баррингтон.

— Осталось только подписать, — произнёс он, протягивая свиток жёлтоватой пергаментной бумаги.

Наверху в золоте сияло: Свидетельство о браке. Ниже были напечатаны их имена, а под ними — две пустые строки. В самом низу уже стояли подписи: Севингтон Сильвер и Эллингтон Сильвер. Свидетели.

Ровин взял ручку — Женевьева даже не заметила, как она оказалась в руке у Баррингтона, — и быстро расписался. Затем передал ручку ей. Женевьева стиснула зубы и вывела свою подпись рядом.

С коротким кивком Баррингтон свернул документ и повернулся к присутствующим:

— Встречайте мистера и миссис Ровингтона Сильвера.

Раздались редкие аплодисменты от братьев и сестёр Ровина, после чего — скрежет стульев и негромкое:

— Пошли уже в дом к чёрту…

И вместе с остальными исчез и удушающий взгляд Нокса. Женевьева с облегчением выдохнула.

— Нокс, вероятно, на какое-то время отлучится, чтобы рассказать своим покровителям в Аду о нашей свадьбе. Но тебе нужно быть осторожнее, — начал Ровин, когда они остались наедине.

— Осторожнее с чем? — бросила она.

— С тем, чтобы не показывать свои настоящие чувства.

Женевьева отвела взгляд. В этот момент над садом ударил бой часов. Полночь.

Звук был такой резкий, что она вздрогнула.

Проводя ладонью по волосам, она пробормотала:

— Раз уж самый странный день в моей жизни окончен, думаю, пора бы уже…

Но договорить не успела. Её тело накрыла волна усталости.

— Женевьева? — позвал Ровин.

Она опустила взгляд на руки — и увидела, как зрение начало расплываться. В висках словно вспыхнули лезвия боли, перед глазами замелькали тёмные точки, а вся магия, которую она ощущала в себе, начала вытекать, исчезать.

— Ровин… — прошептала она. Даже не зная, о чём просит.

Прямо перед тем как рухнуть на землю, она ощутила крепкие руки, обхватившие её.

И его глубокий голос, прошептавший:

— Я держу тебя.

***

— Ты демон. Лучше бы я тебя никогда не встречал. А теперь ты, сука, сгоришь.

Он уронил спичку, и Женевьева закричала — но рев пламени заглушил её голос. Никто уже не услышит её крика.

ВЕСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ

Глава 13. ПОДСЛУШАННОЕ

Женевьева очнулась в гостиной от гулкого шума голосов за стеной и чего-то тёплого, тяжело лежащего у неё на груди. В голове всё ещё клубился туман, и потребовалось несколько попыток, чтобы она наконец смогла распахнуть глаза —

— и встретиться взглядом с большими золотыми глазами, смотревшими прямо на неё.

Женевьева вскрикнула, резко приподнявшись, и это заставило Умбру вскочить и соскользнуть с её груди. Проведя рукой по шёлковому корсету своего уже порядком помятого платья, она поморщилась и бросила взгляд на лису, которая теперь сидела у её ног и прихорашивалась.

— Этот дом и впрямь управляется животными, — проворчала Женевьева, поднимаясь с плюшевого дивана, на бархате которого остался отчётливый отпечаток её тела. Приглушённые голоса, что она услышала прежде, доносились теперь яснее — с противоположной стороны стены, и её любопытство моментально взыграло. Подобрав юбки свадебного платья, она приблизилась к двери. Приоткрыв её ровно настолько, чтобы можно было заглянуть в коридор, Женевьева убедилась, что он пуст, зато голоса стали гораздо отчётливее. Умбра юркнула в образовавшуюся щель и помчалась направо. Женевьева последовала за ней, наблюдая, как лиса шмыгнула в арку, ведущую в столовую, и исчезла из виду. Тут же раздался громкий грохот, и Женевьева замерла, прижавшись к стене коридора, затем осторожно наклонилась, заглядывая в проём, чтобы остаться незамеченной.

— Ну и истерика, Грейв, — пробурчала Эллин, сидевшая во главе длинного стола рядом с Уэллсом.

— Посмотри на это с другой стороны — у тебя появился новый человек, которого можно пырнуть ножом. А ты это всегда любишь, — заметил Севин с того конца стола, вытаскивая очередную карамельку изо рта, чтобы откусить яблоко. Он опасно раскачивался на задних ножках стула, и Женевьева всерьёз удивилась, как он ещё не грохнулся.

— Вопрос только в том, простит ли Роуин кому-нибудь из нас, если мы её убьём, — отозвался Уэллс.

— А это важно? Он же не говорит с нами за пределами Охоты, — буркнул Реми, стоявший за спиной Севина.

— Только не начинай, — рявкнул знакомый голос, и Женевьева тут же перевела взгляд на источник звука.

Роуин. Его лицо, как всегда, застыло в равнодушной маске. Золотистые глаза смотрели холодно, рот был плотно сжат в раздражённую линию. Эти губы совсем недавно прикасались к её губам…

Женевьева вспыхнула, воспоминание об их поцелуе обдало её жаром, дыхание сбилось. Почему у неё такая острая реакция, если это был всего лишь спектакль? Просто часть их игры. Не самый страстный поцелуй в её жизни, — укорила она себя, стараясь загнать образ поглубже в темноту памяти. Он всего лишь мужчина.

Но теперь уже не просто мужчина, верно?

Он был её мужем.

Жар в крови мгновенно сменился другим ощущением — более тревожным. Она заставила себя сосредоточиться на происходящем. И, пробежав глазами по лицам его братьев и сестёр, поняла, что никогда прежде не видела настолько явных проявлений родства. Даже если бы она встретила их поодиночке и в других обстоятельствах, она бы всё равно поняла — они семья.

— А почему бы и не начать? — отозвался Реми, точь-в-точь отражая выражение лица своего брата-близнеца. — Нокс сейчас в Аду, сочиняет, как представить твою фиктивную женитьбу. Самое подходящее время.

— Ладно. Моё общение между раундами Охоты⁠— начал Роуин.

— Или его отсутствие, — пробормотала Эллин Севину и Уэллсу. — не имеет отношения к делу, — продолжил Роуин, голос его звучал ровно, но с угрозой. — Хотите сосредоточить всё внимание на попытках убить Женевьеву — дело ваше. Но если она умрёт, вы наказываете не только меня. Она — удобный инструмент. Не более и не менее. Если я смогу выбраться, вы все получите выгоду.

— Когда ты найдёшь лекарство? — зарычал Грейв. — Хватит уже нести чушь. Этого лекарства не существует, Багровая гниль заражает могущественных Демонов уже веками. Их семьи были так же отчаянны, как и мы. И что нашли? Ничего. Мы продолжаем играть в эту чёртову Охоту — или наша мать умрёт. Так что надеюсь, твоя новая кандальная умеет драться.

Женевьева даже с расстояния заметила, как сильно Роуин сжал челюсть. Но больше всего её разозлило то, что он не стал отвечать. Даже больше, чем то, что Грейв назвал её кандальной.

— Мы ведь все знаем, как это закончится, — проговорил хриплый голос из тени. Женевьева едва не вскрикнула, заметив в углу мужчину, которого прежде не видела. Тёмные волосы, алые глаза — и огромная чёрная змея, обвивающая его ногу и торс.

Тот самый, что резал себя в спальне?

Значит, она наконец видела всех семерых детей Сильвера в одном месте. Потому что обсуждение её участи теперь было делом семейным. Лишь вскользь Женевьева отметила, что весь этот разговор шёл на их родном языке, и она, как и говорил Баррингтон, едва заметила переход.

— И как же, по-твоему, это закончится, Ковин? — спросил Роуин, в его глазах промелькнул тёмный блеск.

— Либо ты победишь снова, и мы больше тебя не увидим. Либо твоя серия побед прервётся, и ты наконец вкусишь Ад вместе с нами. В любом случае, завтрашний маскарад — последний шанс побыть вежливыми, так что предлагаю прекратить перепалки и устроить вечеринку на прощание, — произнёс Ковин, и пока он говорил, Женевьева с ужасом отметила, что у него, как и у питомца-змеи, был раздвоенный язык.

Она передёрнулась.

— Ты серьёзно сейчас? — приподнял бровь Роуин. — Думаешь о вечеринке?

— А я — да, — бодро отозвался Севин.

Ковин пожал плечами:

— А чем ещё наслаждаться в нашей ситуации? За десятки лет проигрышей тебе и Грейву, и с учётом того, что Севин девять раз из десяти выигрывает звание Избранника, я успел привязаться к Аду и вечеринкам Нокса.

— Ты, скорее, привязался к постелям демонов, — фыркнула Эллин, закатив глаза.

Ковин пожал плечами снова:

— И к ним тоже.

— Если вам от этого станет легче, то романтический фарс Роуина почти наверняка лишит меня титула Избранника, — с сочувствием вставил Севин. — А жаль, потому что у Нокса есть одна занятная карманная часушка, на которую я давно засматриваюсь. Говорят, она показывает, сколько времени осталось до того, как ты⁠—

— Заткнитесь к чертям, — прошипел Грейв. Севин швырнул в него огрызок яблока. Тот поймал его одной рукой и швырнул на пол, после чего повернулся к Роуину:

— Ты и твоя невеста можете спать спокойно этой ночью, но как только начнётся Охота, пощады от меня не жди. Так что я бы на твоём месте прислушался к Ковину и хорошенько повеселился на маскараде.

Роуин сделал шаг вперёд, на губах у него заиграла опасная полуулыбка:

— И ты не жди пощады, если посмеешь дотронуться до моей жены.

У Женевьевы по спине пробежал холодок.

Роуин обошёл Грейва и направился к выходу, и Женевьева едва успела отпрянуть от дверного проёма, прячась обратно в гостиную с бешено колотящимся сердцем.

Когда Роуин ворвался в комнату через несколько мгновений, она поняла две вещи. Во-первых, она явно не создана для быстрых побегов — ей ещё никогда не приходилось так себя вести. И во-вторых, Роуин прекрасно знал, что она подслушивала. Это подтверждалось тем внимательным, колючим взглядом, которым он окинул её лицо, кожу на щеках, всё ещё горевшую от волнения, и сдержанную дрожь дыхания, стеснявшегося в жёстком корсете.

Но прежде чем он успел что-то сказать, Женевьева задала свой вопрос:

— Почему я упала в обморок?

— Отец считает, что твой организм не справился с наложенной Ноксом блокировкой магии — особенно в сочетании с заклятием, связывающим наши жизни на время Охоты, — ответил Роуин. — Мне тоже было паршиво — на мгновение.

— С какой стати Нокс вообще заблокировал мою магию?

— Не только твою, — заверил он. — У всех. Во время Охоты день будет разделён на два периода — охотничьи часы и безопасные. С полуночи до полудня — охота. В это время нам запрещено использовать магию. Блокировка уже вступила в силу.

— Чёрт, — выругалась она.

Это было катастрофой. В Фантазме она спокойно проходила сквозь этажи, не испытывая ни малейших затруднений. Исчезать, становясь невидимой для мира, когда всё становилось слишком — было её единственным спасением, единственным способом оставаться в безопасности.

— Прекрасно. Значит, ты наконец поняла, насколько всё серьёзно, — удовлетворённо кивнул Роуин. — Думаю, пора отправиться в нашу спальню.

— Что ты, чёрт возьми, имеешь в виду под «наша» спальня?! — вскипела она.

Он рванулся вперёд, пытаясь зажать ей рот рукой, но она отмахнулась с таким ледяным выражением, что он сразу передумал.

— Осторожней, — прорычала она. — Я кусаюсь.

Он сузил глаза:

— Да, я в курсе. — Он приблизился. — Прошу тебя говорить тише. Нокс сейчас в Аду с моим отцом, но к ночи он, скорее всего, будет слоняться по дому, обсуждая детали маскарада. Так что какие бы у тебя ни были трепетные чувства по поводу совместного жилья — забудь. Быстро.

Она фыркнула. Никакие чувства не были трепетными. Просто она не хотела, чтобы он оказался рядом, когда ей снова приснится кошмар. Этого зрелища ей не нужно было ни для кого.

Она вздёрнула подбородок:

— Нет.

Золотистые глаза Роуина потемнели:

— Я не спрашивал. Не заставляй меня снова тащить тебя на плече. Мне плевать, как ты кусаешься.

Как только эти слова сорвались с его губ, в комнату ворвались Севин и Ковин.

Ковин свистнул:

— Кусается? Звучит неплохо.

Севин склонил голову к Роуину:

— А я-то думал, тебе больше по душе удушение.

Женевьева взглянула на Роуина с насмешкой:

— Вот удушение я бы попробовала. Захотелось придушить тебя ещё с первой твоей реплики.

Роуин закатил глаза, а Севин, усмехаясь, добавил:

— Не думаю, что именно ты будешь душить, милая.

Женевьева почувствовала, как уши слегка вспыхнули от образа, который тут же нарисовали его слова. Но прежде чем кто-то успел заметить, в комнате промелькнула тень.

— Удивлён, что вы, голубки, всё ещё не в постели, — раздался хриплый голос, и между ними возник высокий силуэт. — Я уж думал, где-то уже хрустнула кровать.

Даже если бы Женевьева не узнала голос, по тому, как Роуин застыл, она поняла сразу — это был он.

Нокс.

Он был ошеломляюще красив. Даже по меркам демонов. Лицо, выточенное из мрамора: резкие скулы, точёный подбородок, фиалковые глаза под густыми чёрными ресницами и бровями. Волосы, длиннее её собственных, прямые и чёрные, как смоль, спадали по спине. Два изогнутых рога венчали его голову — Метка Дьявола. Женевьева узнала её сразу.

— Уже вернулся? — осведомился Роуин. — Я думал, ты будешь ещё часами распространять весть о нашей свадьбе по всему Третьему Кругу.

Нокс усмехнулся:

— Вернулся только для того, чтобы установить ещё пару зеркал для моих нетерпеливых зрителей. Все в восторге от вашей новобрачной пары.

— Восхитительно. А теперь, с твоего позволения, мы с Женевьевой как раз направлялись в спальню, — заявил Роуин и повернулся к ней: — Готова, беда моя?

Он протянул ей руку, и Нокс с интересом наблюдал за ними.

Женевьева одарила Роуина ослепительной улыбкой, положила ладонь в его ладонь:

— Абсолютно.

В глазах Роуина мелькнула искра — что-то тёплое, почти читаемое, но прежде чем Женевьева успела определить, что именно, это исчезло.

Когда он потянул её прочь, она протянула, не оборачиваясь:

— Приятного вам всем вечера.

— Было приятно официально познакомиться, мисс Гримм, — произнёс Нокс на прощание.

Женевьева резко остановилась, повернулась к нему и, встретившись с фиалковым взглядом, хладнокровно уточнила:

— Миссис Силвер. И мне с величайшим отвращением официально познакомиться с вами. Доброй ночи.

С этими словами она решительно увела Роуина прочь из комнаты.

Когда они зашагали по коридору, направляясь в другую часть особняка, он заметил:

— Знаешь, не так уж много смертных осмеливаются говорить с Дьяволом в таком тоне.

Она начала ковырять ноготь:

— Ну, насколько я понимаю, сейчас он больше хочет, чтобы я осталась в живых, чем мёртвой — ради своей игры. Так зачем мне сдерживаться?

— Я бы даже не предположил, что ты вообще умеешь сдерживаться, — пробормотал Роуин, когда они достигли одной из дверей в крыле с портретами. Он толкнул её и, распахнув, жестом пригласил войти первой. — Прошу вас, миссис Силвер.

Глава 14. КОЛЬЦО

Женевьева и Умбра смотрели друг на друга с деланным равнодушием, пока Роуин тащил её сундуки из коридора. Лиса устроилась на чёрном бархатном покрывале, аккуратно застелившем кровать Роуина, и неторопливо покачивала кончиком пышного чёрного хвоста из стороны в сторону.

— Что? — выдохнула Женевьева, раздражённо глядя на Фамильяра.

Умбра только прижала уши.

Отведя взгляд от хитрого зверя, Женевьева огляделась по комнате и отметила, насколько тщательно в ней всё прибрано. Ни одного зеркала — и за это она была особенно благодарна. Не было и окон, ни одной картины — только богато отделанные стены с лепниной, обрамляющей золотистые обои.

А вот гардероб… Гардероб был огромным — таким, какой ей снился в самых безумных мечтах, и к тому же безупречно организован. Глянцево-чёрные дверцы были украшены изображением двух бегущих лис, чьи морды сходились посередине, на линии стыка. Источником света служили лишь восковые свечи в канделябрах по обе стороны от кровати.

А сама кровать… Чёрт побери. Это была самая большая кровать из всех, что она когда-либо видела. Казалось, в ней с комфортом могли уместиться человек пять, и Женевьева невольно задумалась, случалось ли это на самом деле. Изголовье, как и двери гардероба, было вырезано с потрясающей детализацией, узор переходил на четыре массивных столба по углам конструкции.

Но какой бы внушительной и соблазнительно удобной ни казалась эта постель — она не собиралась делить её с ним.

Как по заказу, Роуин вернулся с её багажом и поставил сундуки на комод напротив кровати, бросив на неё многозначительный взгляд.

— Сколько же ты притащила? — проворчал он.

— От своей сестры я ещё могу выслушать критику по поводу сборов, но от тебя — точно нет, — парировала Женевьева, распахнув крышки сундуков и прислонив их к стене. — Считай, тебе повезло, что я ограничилась этими двумя. Если бы не чёртовы вороны, я бы привезла целый гардероб.

— Заклятье не позволило бы птицам причинить тебе вред, — заметил он.

— А как, по-твоему, я должна была это понять? — вспылила она, в памяти вновь всплыла сцена у Колизея. — Думаю, пора уже прекратить обсуждать, что я должна была делать перед тем, как попасть сюда. Разве ты действительно хочешь провести брачную ночь, выясняя отношения? — Она хлопнула ресницами.

— Прекрати, — сказал он, и голос его опустился на полтона, отчего у неё вопросительно приподнялись брови. — Повернись.

— Зачем? — насторожилась она, уперев руки в бока.

— Чтобы я мог расшнуровать твой корсет.

Она захрипела от возмущения:

— Ты с ума сошёл? Ни за что!

— Обязательно ли ты должна быть упрямой во всём? — процедил он.

— Я не собираюсь с тобой спать только потому, что мы женаты, — холодно бросила она.

Он поднял бровь:

— Скажи мне, беда моя, при чём тут секс и переодевание?

— Ты же пытаешься меня раздеть!

— Я лишь хочу избавиться от платья, которое занимает полкомнаты, — пожал он плечами.

Она огляделась. Чёрт возьми, он был прав. Юбки действительно занимали половину пола, и двигаться в этом наряде было невыносимо неудобно.

— Не уверена, что у меня найдётся ночнушка, которую можно надеть при тебе, — буркнула она.

Он фыркнул:

— Уверен, в ней нет ничего такого, чего бы я раньше не видел.

— Ненавижу, когда так говорят, — отозвалась Женевьева. — Ты этого не видел. Меня. А я — зрелище исключительное.

Он задумчиво взглянул на неё, но промолчал.

Наконец она выдохнула:

— Ладно. Расшнуруй. Но если только подумаешь тронуть что-то, кроме лент⁠—

В мгновение ока он оказался совсем рядом. Его тепло ощущалось на всей открытой коже её шеи и плеч.

— Давай кое-что проясним, — сказал он, и в голосе его темнело с каждым словом. — Я не прикасаюсь к тебе, если это не ради твоей защиты или если ты сама меня не попросишь. Ясно?

Она отвела взгляд и буркнула что-то неразборчивое.

— Женевьева.

Она раздражённо вздохнула и посмотрела на него.

— Если мы собираемся быть партнёрами в этой игре, мы должны доверять друг другу, — произнёс он.

Она задрала подбородок:

— Доверие нужно заслужить. И что ты такого сделал, чтобы заслужить моё? Заставил выйти за тебя?

— Я дал тебе шанс выжить, — напомнил он. — Это как раз подпадает под категорию защиты, как я уже сказал. А насчёт второго… я сказал это и имел в виду. А значит, тебе стоит доверять мне хотя бы потому, что я говорю правду, нравится она тебе или нет. Я никогда не стану лгать, чтобы пощадить твои чувства.

— Какой же ты романтичный муж, — протянула она с наигранной томностью, хотя про себя вынужденно признала — он не лжёт. И в этом было что-то достойное.

— Мы можем победить, — сказал он. — Я выигрывал последние пятнадцать лет подряд, потому что, кроме Грейва, мои братья и сёстры давно устали от этой игры. Сейчас они думают, что ты — их шанс сломать мою серию. Не оправдывай их надежд.

— Я и не собиралась ложиться и умирать, если ты об этом, — бросила она.

— Если ты откажешься мне доверять, именно это ты и сделаешь, — отрезал он. — С этого момента все будут пытаться настроить нас друг против друга, изолировать одного, чтобы прикончить. Наше доверие должно быть безоговорочным. Мы — на одной стороне, несмотря ни на что. Даже если кто-то скажет иначе.

Женевьева понимала, насколько опасным могло быть такое условие.

— К несчастью, в последний раз, когда я доверилась мужчине без остатка, он разбил мне сердце, — прошептала она. — Повторять не особо хочется.

— Эта игра не про сердца, — ответил Роуин, и в его взгляде промелькнуло нечто, чего она не смогла разобрать. — Сердцам вообще нельзя доверять. Они не подчиняются логике и не знают верности. Они легко предают.

Словно в подтверждение, её сердце забилось с удвоенной силой, когда его пальцы коснулись её спины, развязывая шнуровку.

— А ты не предашь? — спросила она, оборачиваясь через плечо. — Даже если тебя об этом попросит твоя семья?

Он обошёл её, поднял руки между ними и снял одно из многочисленных колец, которые носил. Протянул ей на раскрытой левой ладони. Женевьева наклонилась ближе, чтобы рассмотреть чёрный оникс, инкрустированный в толстое серебряное кольцо. На полированной поверхности был вырезан замысловатый завиток — перстень-печатка.

— Считай это моим свадебным подарком, — сказал он, подхватив её левую руку и аккуратно надев кольцо на безымянный палец. Село идеально, чуть впритирку. — Я хотел отдать его тебе ещё раньше. Если поблизости окажется кто-то, кто желает тебе зла, кольцо тебя предупредит. Чем горячее камень, тем ближе угроза.

Как в той детской игре с Офи — «горячо-холодно».

— Сейчас оно ледяное, — отметила Женевьева, глядя на мерцающий чёрный камень.

Уголок его рта чуть дрогнул:

— Именно.

— Я, конечно, редко отказываюсь от мужских подарков, особенно украшений, — она кивнула на кольцо, — но это… уродливо.

— Оно не должно быть модным, — закатил он глаза. — Оно должно быть полезным. Я даю тебе неопровержимое доказательство своих намерений, а ты жалуешься на его внешний вид?

— Нет, я переживаю, что все подумают, будто я сама его выбрала.

— Какой ужас, — мрачно отозвался он.

Женевьева сглотнула:

— Ладно. Я… готова сотрудничать. У нас же одна цель, верно? Сохранить мне жизнь?

— Верно, — подтвердил он. — Если мы время от времени будем играть влюблённую пару, у тебя есть шанс стать Любимицей публики. Тогда я получу свободу, а ты — подарок из коллекции Нокса. Не помешает уйти отсюда с чем-то ценным.

— Разве что у него есть артефакт, стирающий ненужные воспоминания. В остальном мне плевать на утешительные призы. Но сыграть я готова. Даю слово.

Он кивнул:

— Посмотрим, чего стоит твоё слово.

— Намного больше, чем моё сердце, — пробормотала она.

Он смотрел на неё долго, молча. И как всегда, она не могла понять, о чём он думает — и это бесило.

Наконец он прочистил горло и сказал:

— Тебе стоит переодеться.

Женевьева опустила взгляд на платье:

— Ах, точно.

Схватив ночную рубашку из сундука на комоде, она скрылась в примыкающей ванной. Огромное помещение с белоснежным мрамором встречало её тишиной и прохладой. Сбросив с себя свадебное платье, которое соскользнуло с её пышных форм, она отшвырнула его ногой и натянула нежно-голубую сорочку из шифона. Длинные рукава сужались к запястьям, а затем расходились пышными манжетами. Под грудью её перехватывал милый шёлковый бантик, а квадратный вырез был чуть ниже допустимого для посторонних глаз.

Только вот он уже не посторонний. Он — мой муж. Ей придётся привыкнуть к этому титулу, прежде чем они снова увидятся с Ноксом.

Когда она вернулась в спальню, то остановилась как вкопанная, и по телу прошла горячая волна: Роуин тоже сменил одежду. Теперь на нём была обтягивающая чёрная майка, ткань плотно облегала мышцы рук и торса, как вторая кожа. И по его обнажённым рукам и шее струились завитки чёрных узоров — как дым, как пепел, как тьма.

Хочу обвести их языком.

Она издала сдавленный звук, сама ошеломлённая мыслью.

Нет. Категорически нет.

Роуин бросил на неё вопросительный взгляд, но Женевьева тут же отвернулась:

— Куда мне повесить платье?

Он кивнул в сторону гардероба:

— Туда. Завтра сам разберусь.

Спрятав платье, она вернулась и увидела, что он выстроил из подушек баррикаду по центру кровати. Что выглядело глупо — кровать-то была огромной, — но она не стала возражать. Когда он потушил свечу с своей стороны, в комнате повисла почти полная темнота, и вены наполнились адреналином.

— Не верится, что после всего ты всё-таки затащил меня в свою постель, — буркнула она.

Уголки его губ дрогнули, хоть он и старался скрыть это.

— Так что теперь мы просто… ложимся спать? — спросила она, когда он приподнял край одеяла со своей стороны.

Это шло вразрез со всеми её инстинктами — ложиться рядом с ним. Он мог бы так легко причинить ей вред. Она и раньше спала рядом с незнакомцами, но всегда с магией наготове. Сейчас же её не было. Но именно здесь, в его постели, она чувствовала себя в большей безопасности, чем где бы то ни было в этом доме монстров.

Роуин встретился с ней взглядом:

— А ты хотела чего-то ещё? Разве день был недостаточно насыщенным?

— Есть кое-что, что мы забыли обсудить, — подала голос она.

— Что именно? — с лёгкой насмешкой приподнял бровь.

И прежде чем она смогла себя остановить, с языка слетело:

— Вопрос нашей консуммации.

На его лице мелькнуло удивление, но тут же сменилось раздражающе самодовольным выражением:

— Разве ты не говорила, что свадьба не обязывает нас⁠—

— Я не это имела в виду! — поспешила перебить она. — Просто… ты сам слышал, что говорил Нокс. Думаешь, он следит за нами? Ждёт… подтверждения?

— В наших спальнях нет зеркал. Если он захочет подглядеть, придётся сделать это лично. И я это почувствую, — ответил Роуин, откинув одеяло и позволив Умбре запрыгнуть на подушку.

Женевьева сморщилась при мысли делить кровать с лисой, и поклялась — зверь на неё злобно уставился.

— К тому же доказательства — вещь относительная. Спать может кто угодно с кем угодно. А вот эмоциональная связь — вот что придаёт игре вкус, — добавил он, раскинувшись рядом с Фамильяром, сложив руки под головой и прикрыв глаза.

— Как жаль, — пробормотала Женевьева, подходя к последней свече и гася её, — эмоции куда сложнее имитировать.

***

Впервые кошмар начался не с огня.

Женевьева была в своём свадебном платье, стоя посреди замёрзшего озера. Куда ни глянь — лишь темнота над головой и лёд под ногами.

— Хочешь потанцевать? — раздался позади глубокий голос.

Женевьева вздрогнула, резко обернувшись на звук, и хруст льда от её движения прокатился эхом по морозной пустоши. Краем глаза она заметила, как по поверхности под её ногами поползла трещина, но стоило ей увидеть того, кто говорил — и все мысли об опасности улетучились.

— У нас так и не было первого танца, — сказал Роуин, протягивая ей руку.

Не колеблясь, она вложила ладонь в его. Он закружил её в лёгком вальсе по льду. Женевьева прижалась к нему как можно ближе, ловя каждую крупицу его тепла, и с удивлением поняла, насколько изящно он двигался. Когда они замедлились до неспешного покачивания, она закрыла глаза и склонила голову ему на плечо.

— Спасибо, что доверилась мне, — сказал он, низкий голос отозвался вибрацией у её щеки. — Знаю, после всего, что было с Фэрроу, это нелегко.

Она вздрогнула при упоминании его имени, но, странное дело, не смогла заставить себя отстраниться. Когда он заговорил вновь, кольцо на её пальце стало странно тёплым.

— Хотя тебе следовало быть осторожнее, раздавая своё сердце, — продолжил он.

Кольцо. Женевьева моргнула и посмотрела вниз, на сцепленные руки. Серебряная печатка ощутимо разогревалась, с каждой фразой становясь всё горячее.

Она попыталась отпрянуть, но он вновь закружил её в вальсе и отпустил, вращая всё быстрее.

— Роуин⁠—

Но когда она остановилась, взглянув на лицо партнёра, это оказался не Роуин. И ледяной воздух вдруг стал обжигающе жарким. Под ногами с грохотом расползались трещины, паутина которых охватывала всё озеро, пока он снова не притянул её к себе.

— Ты одна из них, Женевьева, — произнёс Фэрроу, продолжая танец. — Ты — просто забава. Думать, что я, или кто-то из достойной семьи, на самом деле женится на такой, как ты… Это смешно.

— Отпусти меня, — прошипела она, упираясь каблуками в лёд, останавливаясь.

Она попыталась вырваться, но он не отпускал, смеясь, пока она боролась с его хваткой.

— Отпусти! — выкрикнула она вновь.

— Отпущу, как только заберу то, что ты мне пообещала, — ответил Фэрроу.

И в следующую секунду он вонзил руку ей в грудь.

Из её горла сорвался сдавленный, захлёбывающийся крик, когда он вырвал сердце из её тела и поднял между ними. Алый цвет расплылся по корсету, и Женевьева с ужасом уставилась на зияющую дыру в груди.

— Зачем? Ты ведь даже не хочешь его, — прошипела она, пытаясь выхватить у него бьющееся сердце.

— Конечно, нет. Но и никому другому отдать я тебе не позволю, — отрезал он.

А затем толкнул её прочь.

Она упала назад, поскользнулась и с треском ушла под лёд, а из её груди вырвался яростный, рвущий душу крик.

***

Женевьева резко села в постели. Её грудь тяжело вздымалась, дыхание сбивалось, виски были покрыты испариной, пока она судорожно пыталась выбраться из душного кокона одеяла, спутанного вокруг её ног. Она с диким взглядом осматривалась в темноте, пытаясь вспомнить, где находится.

Её взгляд скользнул к другой стороне кровати.

Роуин лежал спиной к ней, прижавшись к самому краю матраса, насколько это вообще было возможно, не упав. Его голову скрывала одна из подушек, и Женевьева невольно задумалась, пытался ли он инстинктивно заглушить звуки, которые она издавала во сне.

Хотя бы он не проснулся, подумала она.

Чего нельзя было сказать об Умбре.

Женевьева вздрогнула, когда наконец заметила лису — та была полностью бодрствующей, лежала свернувшись клубком и не отрывая взгляда.

Женевьева отвернулась от Фамильяра и снова опустилась на подушку, одеяло всё ещё было сброшено к талии. Она лежала, пока её тело постепенно приходило в себя, пока остывала кожа.

Фэрроу ошибался хотя бы в одном. Кто-то всё-таки на ней женился.

Но это не было похоже ни на одну из свадеб, какие она когда-либо себе представляла.

Когда у неё в глазах защипало, она сжала кулаки в простынях, стиснув зубы, чтобы не дать предательским слезам пролиться. Нет. Не здесь.

У неё была игра Дьявола. И на этот раз она не уйдёт, пока не победит.

Глава 15. ПОЗОЛОЧЕННАЯ ДОБЫЧА

Женевьева проснулась от того, что на кровать прыгнул снежный барс. Она издала пронзительный визг и, пытаясь отползти от огромной кошки,

— скатилась с края матраса.

Но боли от удара о пол не последовало — за мгновение до падения её тело исчезло.

Она тут же вернулась в телесную форму, чувствуя, как облегчение прокатывается по ней волной — магия вернулась. Подняв взгляд, она увидела тёмные глаза леопарда, выглядывающие из-за края кровати, уши прижаты к голове, а хвост нетерпеливо покачивается из стороны в сторону.

— Сапфира, ко мне, — раздался голос Эллин с другой стороны комнаты, приказывающий переросшей кошке.

Спустя секунду Эллин появилась рядом с Женевьевой, и выражение её лица было отнюдь не таким раскаянным, как ожидала Женевьева.

— Ты крепко спишь, — заметила Эллин. — Я не знала, что ещё попробовать.

Женевьева поднялась на ноги, отталкивая ногой простыни, которые упали вместе с ней.

— И что ты попробовала в первую очередь?

Эллин пожала плечами:

— Постучала.

Женевева упёрла руки в бока:

— Сколько раз?

— Один.

Женевьева смерила её гневным взглядом.

— Придётся научиться быть более настороже во время Охоты, — бросила Эллин вместо извинений. И, увы, была права. Женевьева никогда не беспокоилась о том, что спит слишком крепко — в случае опасности она просто исчезала. За исключением прошедшей ночи, она даже не просыпалась от своих кошмаров. Переживала их молча, пока не рассветёт. Или не спала вовсе.

Женевьева раздражённо выдохнула и протёрла глаза, прогоняя остатки сна. Комната по-прежнему тонула в темноте, без окон и намёка на естественный свет — никакого представления, сколько сейчас времени. Ни Роуина, ни Умбры тоже не было.

— Сколько сейчас? — спросила она.

— Полпятого, — ответила Эллин, почесывая своего фамильяра за пушистыми белыми ушами, и комната наполнилась урчанием кошки.

— Я проспала больше двенадцати часов? — изумлённо переспросила Женевьева. — Почему Роуин меня не разбудил?

— Он настаивал, чтобы ты отдохнула. Сказал, что тебе, как смертной, это нужнее. Если честно, я удивлена, что ты не проснулась, когда приехал оркестр, и Севин с Ковином решили присвоить себе их трубы.

— Они что, трубачи? — удивилась Женевьева.

— Нет.

Женевьева невольно улыбнулась.

— Часть меня надеется, что ты действительно протянешь дольше первого раунда, хотя бы чтобы мне не пришлось снова остаться с этими идиотами, — проворчала Эллин.

— До слёз тронута, — с сухой иронией отозвалась Женевьева.

Эллин лишь усмехнулась, поднимая руку и делая широкое движение в воздухе. Женевьева наблюдала с восхищением, как свечи в канделябрах одна за другой вспыхивают, и по коже пробежала дрожь — как статическое электричество. Почти как тогда, когда Роуин впервые открыл двери Энчантры.

— Огонь? — спросила Женевьева. — Все вы умеете так?

— Свет, — поправила Эллин. — И нет. Я единственная Светлая Тень в семье.

Женевьева запомнила это про себя.

— А Роуин тогда кто?.. — начала она.

— Роуин, Уэллс и Реми — Тени, — сообщила Эллин, сделав небрежный жест рукой, словно тема была слишком скучной, чтобы тратить на неё время. Но Женевьева мысленно ругала себя за то, что до сих пор так мало узнала о каждом из них. — Поскольку у каждого из нас может проявиться разная демоническая наследственность, сила Теней редко бывает одинаковой. Ладно, пора начинать собираться. Маскарад начинается через полтора часа. Роуин попросил, чтобы я помогла тебе одеться, пока он и остальные помогают отцу подготовиться к приёму гостей. Но вообще-то мне и самой нужно привести себя в порядок, знаешь ли.

Женевьева уже хотела спросить, зачем Эллин нужна её помощь, как вдруг увидела платье, развешенное на дверце спальни. Оно было самым роскошным из всех, что ей когда-либо доводилось видеть — даже свадебное не шло с ним в сравнение, а уж балам Марди Гра и вовсе не снилось такое великолепие.

Эллин терпеливо ждала, пока Женевьева сбросит с себя всё до нижнего белья, а потом помогла ей влезть в платье. Корсаж из чистого золотого шелка, усиленный косточками, соблазнительно сужался к талии, подчёркивая изгибы, прежде чем перейти в многослойную воздушную юбку. Эллин затянула шнуровку на спине так туго, что Женевьеве стало трудно дышать, но результат стоил каждого вдоха — квадратный вырез смело обнажал её пышную грудь. Толстые лямки корсета завязывались бантиками на плечах — деталь, которая ей особенно понравилась. Но настоящей жемчужиной платья было вышитое вручную анатомическое сердце из сверкающих бриллиантов и жемчужин.

От его центра расходились каплевидные чёрные камни, словно сердце разрывалось, разбрызгивая вокруг тысячу капель мерцающей чёрной крови. Женевьева сделала круг, проверяя, как легко двигается юбка. Лёгкость — как у воздуха.

— Он был прав. Тебе действительно идёт золото, — заметила Эллин без лишних эмоций, отступив на шаг, чтобы окинуть платье взглядом.

Женевьева уже собиралась спросить, кто этот «он», но Эллин не дала ей времени — перешла к следующей теме:

— Помни: Охота начинается в полночь. С этого момента ты официально существуешь ради их развлечения, — предупредила она. — Советую как следует повеселиться на балу. Это может быть последнее веселье в твоей жизни.

Женевьева поморщилась.

Эллин вздохнула:

— Боюсь, Роуин так и не объяснил тебе, с чем придётся столкнуться в этой игре — вне зависимости от того, выиграете вы или проиграете. И не только вам двоим.

— Из-за твоей матери? Всё это — ради неё? Чтобы спасти её от Багровой гнили? — спросила Женевьева.

— Всё немного… сложнее, — ответила Эллин. — Но это уже не твоя проблема. Ты ведь не настоящая часть семьи.

Слова ударили, как пощёчина. Женевьева вздрогнула, хотя Эллин, казалось, и не заметила, что задела её. Она и не думала притворяться или желать быть частью этой семьи, но даже при этом такое заявление ранило до глубины души. Кроме Роуина, всем было очевидно, что её можно вычеркнуть без особых сожалений. Не важно, что Севин вёл её к алтарю. Что Эллин помогала ей одеваться и защищала от братьев. Что Баррингтон был так настойчив в своём желании её пощадить. Имморталы умели создавать иллюзию привязанности — сочувствия, даже теплоты. Но в действительности их сердца давно стали камнем.

Женевьева догадывалась, что это был единственный способ пережить бесконечные потери, которые приносила бессмертная жизнь. Всё же… Она напомнила себе, почему ценит свою смертность. Она жила, чувствуя всё до боли остро. Ну… почти всё. Без разбитого сердца вполне можно было обойтись.

— Когда закончишь, отец просил, чтобы ты зашла к нему в кабинет, — сказала Эллин, вырывая Женевьеву из размышлений. — Но не забудь быть в бальном зале к шести. Нокс злится, когда кто-то опаздывает. Он обожает эффектные появления.

При этих словах она закатила глаза и повернулась к выходу, её фамильяр выскользнул первым в коридор.

Оставшись одна, Женевьева заметила у изножья кровати серебристую подарочную коробку, которую раньше здесь точно не было. Рядом — пара длинных перчаток до локтя. Сверху — фиолетовый конверт с серебряной восковой печатью. Она замерла.

В прошлый раз, когда я открыла такое заманчивое письмо…

Но, подняв конверт и перевернув его, она увидела, что на этот раз он был адресован ей. Точнее, госпоже Сильвер.

Женевьева аккуратно поддела печать ногтем и вытащила изнутри лист чёрного пергамента. В центре серебряными чернилами было написано всего три строки и подпись:

Твою золотую выбрал муж. Маску — я.

Кажется, она вполне подходящая.

Нокс.

Она фыркнула, отбросила письмо в сторону и открыла коробку.

Внутри лежала маска.

И сердце у неё оборвалось.

Заяц.

Дьявол нарядил её в позолоченную добычу.

***

Женевьева никак не ожидала, что за дверью спальни Роуина её встретит толпа.

Стоило ей приоткрыть дверь, как все стоящие в коридоре маскированные фигуры, облачённые в роскошь с ног до головы, одновременно обернулись к ней. Это напомнило ей стаю ворон — и было так же жутко.

Где-то в глубине раздался восторженный шёпот:

— Это точно она. Невеста.

Почти у всех в руках были ручные зеркальца и разнообразные коктейли, переливающиеся и пузырящиеся в причудливых бокалах.

Одна из фигур, одетая в платье из перьев и с маской павлина, украшающей верхнюю часть лица, подняла зеркальце и скомандовала:

— Покажи мне невесту.

На гладкой поверхности появилось отражение Женевьевы — в реальном времени. Все ахнули. Включая саму Женевьеву.

Из толпы к ней выступил ещё один — высокий, в маске цвета кобальта, в строгом трёхпьесовом костюме того же цвета. Его взгляд, такого же синего оттенка, окидывал её с таким видом, будто перед ним оказался редкий и не слишком интересный насекомый. В отличие от её заячьей маски или павлиньей, костюм этого мужчины словно заявлял: я просто человек в маске.

Кольцо на пальце Женевьевы внезапно начало нагреваться. Она опустила взгляд — и изумлённо уставилась на чёрный камень.

— Ты не выглядишь на столько, чтоб из-за тебя устраивать весь этот цирк, — фыркнул мужчина в синем.

Женевьева повертела кольцо, словно проверяя его температуру:

— Знаете, я как раз то же самое подумала о вас.

Он будто развеселился, скрестив руки на груди и склонив голову набок:

— Почему мы должны ставить на тебя?

— Лучше спроси, почему мне вообще должно быть не наплевать, поставите вы на меня или нет, — с отвращением бросила она.

Улыбка мужчины стала жёстче. Кольцо на пальце стало ещё горячее.

— Ты ведь хочешь стать Избранной? — прорычал он.

Женевьева фыркнула:

— Зачем? Чтобы впечатлить горстку извращённых ублюдков, которым нечем заняться, кроме как смотреть, как семья рвёт себя на части?

— Она с характером, — хмыкнул кто-то с оленьими рогами, прикреплёнными к маске.

— Я думала, Роуингтон предпочитает женщин потише, — прошептала другая фигура.

Женевьева едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Ещё как предпочитает.

— Смертные, — с пренебрежением произнёс мужчина. — Думаете, нам не плевать на вашу мораль и обиды? Жили бы дольше, поняли бы — нет ни порока, ни святости. Есть только способы скоротать вечность.

По кругу прокатился звон тостов.

— Ну и скрашивайте, — бросила она, пытаясь обойти его. — Наслаждайтесь своей бессмысленной вечной жизнью.

Но он сделал шаг в сторону, перекрывая ей путь. Кольцо стало обжигающим.

Прежде чем Женевьева успела что-либо сказать, он резко толкнул её к стене. Плечи и поясница глухо ударились о камень, и она на мгновение замерла, глотая воздух, пытаясь вернуть себе равновесие.

— Осторожнее, Седрик, — предупредил павлин. — Если испортишь игру, Нокс тебя прикончит.

— Да не собираюсь я её калечить, — ухмыльнулся Седрик. — Просто хочу посмотреть, есть ли в ней хоть капля сопротивления. Чую, от неё толку не будет.

Бесполезная. Вот оно, снова. То слово. Женевьеве потребовалось всё самообладание, чтобы не вцепиться ему в лицо.

Вместо этого она просто отвернулась и пошла прочь, не позволяя им насладиться её гневом. Пусть получают своё зрелище уже на Охоте.

— Эй, я с тобой ещё не закончил! — позвал Седрик, догоняя. — Может, мы не с того начали. У меня есть предложение. Я хотел убедиться, что ты не пустая трата времени.

— Неинтересно, — бросила она, даже не обернувшись.

— Хочешь узнать хотя бы, о чём речь? — настаивал он. — Я могу сделать нас обоих богатыми. Хотя я и так богат. Значит — ещё богаче, полагаю.

— Если ты не отстанешь, я закричу, — пообещала она весело.

— Да остановись ты на секунду, чёрт побери⁠—!

— Роуин! — крикнула она. — Тут какой-то тип ко мне приста—

Мужчина хлопнул рукой ей по рту.

Она широко раскрыла челюсть и вонзила зубы в нежную плоть между его большим и указательным пальцем.

— Ах ты, маленькая сука! — взвыл Седрик, пытаясь отдёрнуть руку, но Женевьева только сильнее вцепилась.

Когда он, наконец, оторвал её от себя, она резко обернулась и щёлкнула зубами в его сторону:

— Ещё раз подойдёшь — откушу до кости. Клянусь.

И, не дожидаясь ответа, ушла прочь.

С каждым шагом кольцо на её пальце становилось всё холоднее.

***

К моменту, когда Женевьева добралась до кабинета Баррингтона, до начала маскарада оставалось меньше часа.

Полутёмная комната, освещённая лишь тёплым мерцанием свечей, была на удивление прохладной — по спине тут же пробежал озноб. Запах дерева, табака и старых книг ударил в нос за секунду до того, как в воздухе проступил горький аромат… гари?

Кожа покрылась мурашками от магии, медленно сочащейся откуда-то с задней части кабинета. Оглядев книжные полки за массивным столом, Женевьева наконец увидела источник этого тревожного присутствия — портал. Огромный, непроглядный, он дрожал, словно вертикальная гладь чёрной воды. Взгляд Женевьевы приковал этот затаённый, чуждый омут, и она настолько увлеклась, настолько оцепенела перед его бездной, что не заметила Баррингтона, пока тот не откашлялся.

— Женевьева, — тихо позвал он, стоя у книжных полок. — Иди. Присядь.

Она подошла и устроилась на подлокотнике кожаного кресла перед столом, стараясь не слишком мять платье, которое красиво ниспадало с бедра вниз.

— Ты выглядишь восхитительно, — сказал он, но в голосе звучала безошибочная печаль. — У тебя глаза Тесси. Ну, те, что были у неё, когда я впервые её увидел.

Потому что, как только Некромантка завершала ритуал, чтобы унаследовать магию, тёплая лазурь, с которой рождались женщины их рода, превращалась в ледяной голубой. Цвет Гримм.

Будучи младшей сестрой Офелии, Женевьева никогда не задумывалась, коснётся ли её этот оттенок. Цвет Гримм не шёл к её коже, к её волосам — так, как шёл к Офи.

— И упрямства у тебя столько же, — добавил Баррингтон, возвращая её из мыслей.

— Офелия назвала бы это упрямством, — буркнула Женевьева.

Он попытался улыбнуться, но даже этот жест дался ему с трудом.

Молчание.

— Что случилось? — наконец выдохнул он.

У неё самой на языке вертелось множество вопросов, но его был справедлив. С этого и стоило начать.

— Мой отец, — сказала она. — Всё из-за него. Мы узнали, что он снова вошёл в Фантазму. Там есть уровень… Обман. Если проиграешь — убиваешь того, кого любишь больше всего. И он…

Пальцы Баррингтона стиснули подлокотники кресла до белых костяшек. Ярость, исходившая от него, была почти ощутима.

— Он ещё жив? Гэбриел? — прорычал он.

— Мы с Офелией не знаем. И, если честно, уже не хотим знать.

— Я найду его, — сквозь зубы прошипел Баррингтон. — Я всегда знал, что эта мразь станет её погибелью. Она вообще не должна была входить в Фантазму. Именно поэтому мы…

Он резко осёкся, сжал губы.

— Расскажите, — прошептала Женевьева. — Всё. Я хочу знать. Мне нужно знать, что с ней произошло. Что сделало её такой. Почему она так и…

Не полюбила меня?

Нет. Это неправильно. Тесси Гримм наверняка любила обеих своих дочерей. По-своему.

Может быть, дело в том, что кем бы я ни стала, кем бы ни была — она бы всё равно не чувствовала ко мне того, что чувствовала к Офелии? — да, вот это уже ближе к истине.

— Я пришла сюда, потому что искала семью, похожую на свою, — призналась она. — Я думала… надеялась, что вы — Некромант. И если у вас есть дети, хотя бы двое, то, может быть, кто-то из них чувствует себя таким же потерянным, как и я. Мама ничего мне не рассказывала. С Офелией она была строга до жестокости, а на меня будто бы махнула рукой. Нам обеим трудно собрать себя по кусочкам после её смерти.

Баррингтон долго молчал. А потом заговорил.

— Мы с Тесси познакомились, когда я выполнял одно поручение для Нокса. Мне была нужна кровь Некромантки.

У Женевьевы сердце застучало быстрее. Она наконец-то услышит хоть что-то о прошлом своей матери.

— Я был в Новом Орлеане, когда Нокс поручил мне это задание. И тогда же, через общих знакомых, я впервые услышал о семье Гримм. Твоя мать ещё не обрела свою магию, но важна была не она, а родословная. И Тесси согласилась помочь. Сомневаюсь, что её мать обрадовалась бы, узнав, что она помогает прислужнику Дьявола. Но Тесси тогда была… дикой и импульсивной.

— Моя мать? — Женевьева приподняла бровь. — Дикая и импульсивная?

Баррингтон кивнул.

— Да. Поэтому мы с ней так хорошо и поладили — особенно поначалу. Мы быстро стали близкими друзьями. Была целая декада приключений, о которых мы сейчас не успеем поговорить. После Охоты, может быть. А пока — спроси то, что больше всего хочешь знать.

— Что стало причиной вашей ссоры? Почему она пошла в Фантазму? Что ты знаешь о её медальоне? У тебя ведь был такой же, — сказала Женевьева и вытащила из потайной складки платья снимок. Баррингтон взял его осторожно, за самый край, будто боялся повредить единственное доказательство того, что между ними когда-то действительно была дружба.

— Это было последнее фото, что мы сделали вместе, — прошептал он. — Мы разошлись, потому что она собиралась участвовать в Фантазме. Обучение Некромантии было почти завершено, но магию она ещё не получила. Всё равно настаивала на участии в этом проклятом состязании. Я уже говорил: та Тесси, которую я знал, могла быть импульсивной. А потом она обрела свою магию… и медальон. Не удивлюсь, если это её изменило.

— А что делало её медальон таким особенным? Твой был таким же? Почему ты больше его не носишь? — спросила Женевьева.

— Мой — нет. Он не был особенным. Не таким, как у твоей матери. — Он замолчал, прежде чем добавить: — Что ты знаешь о Замках Душ?

— О Замках Душ? — Женевьева впервые попробовала это выражение на вкус.

— Это зачарованные артефакты, созданные, чтобы собирать и удерживать души. Лишь немногие способны их создавать. Зачаровать можно любой предмет, но чаще всего используют медальоны. Тот, что был у меня на фото, мне временно одолжил Нокс — я выполнял одно его поручение. А вот медальон твоей матери был совершенно иным. Его окутывала магия, которую я раньше никогда не встречал. Она была уверена, что внутри заключено нечто невероятно могущественное. И опасное.

— Опасное в каком смысле? — надавила Женевьева.

Баррингтон пожал плечами.

— Она не могла это объяснить. Просто… чувствовала. И говорила, что её мать чувствовала то же. Не удивлюсь, если та именно поэтому была так строга с Офелией — готовила её к тому, чтобы нести этот груз. Великая ответственность, как она это называла. Последний раз, когда я видел Тесси, даже собираясь в Фантазму, она говорила, что должна быть предельно осознанной, когда заведёт первого ребёнка. Что должна будет подготовить его к тому дню, когда он унаследует медальон.

Женевьева, конечно, знала, как сложилась судьба Офелии и её медальона. Как это сформировало её наследие. Её предназначение.

Она бы не назвала это катастрофой.

Хотя, возможно, по меркам её матери — именно так оно и было. Освободить Принца Дьяволов — по мнению большинства, это и правда звучало катастрофически.

Но они не знали Салема. Или, по крайней мере, не были объектом его внимания.

— Твоя мать любила тебя, Женевьева, — снова заговорил Баррингтон. — Это я могу сказать точно. Если она тебя и отвергала — то лишь потому, что на ней лежал груз куда более древний. Он появился задолго до твоего рождения.

Женевьева молча кивнула, уставившись в свои руки.

— Но, — добавил он, — это не значит, что ты не имеешь права злиться на неё. Даже если её уже нет. Ты имеешь право на эту злость.

Женевьева резко подняла взгляд.

— Иногда родители совершают ужасные ошибки. И мы уже ничего не можем с этим поделать, — прошептал он. — Единственное, что остаётся, — это позволить тебе злиться столько, сколько потребуется.

— Спасибо, — искренне сказала она. Она и так знала, что имеет на это право. Но услышать это — всё равно было приятно.

— Мои дети не станут жалеть тебя на Охоте, — сменил тему Баррингтон. — Но я вижу в тебе Тесси. Ты и Роуин можете победить. Но тебе придётся ему довериться. Не позволяй другим сбить себя с толку. Опасайся Грейва — у него сила и упорство. Ковин — тоже. Реми и Уэллс молчаливые, но умные. Эллин не жестока, но упряма — за ней глаз да глаз до самого конца. А Севин… он непредсказуем.

Женевьева попыталась запомнить всё, что он сказал, встала и направилась к двери. Но, дойдя до порога, вдруг остановилась и обернулась:

— Ты когда-нибудь думал — найти её?

— Да.

— Почему не нашёл?

Молчание.

А потом:

— Иногда лучше не гнаться за тем, что ушло. Иногда остаётся только отпустить и надеяться, что оно само вернётся.

Покидая наполненную печалью тишину комнаты, Женевьева поняла: для неё этого никогда не будет достаточно. Она всегда будет хотеть, чтобы её нашли. Даже если сама снова и снова убегает.

***

ВАМ НАПРАВЛЕНО ТОРЖЕСТВЕННОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ НА ЕЖЕГОДНЫЙ МАСКАРАД НОКСА

Врата Ада откроются ровно в шесть часов вечера и закроются в двенадцать ноль пять.

Любой, кто останется в Энчантре после закрытия, будет немедленно уничтожен.

ОХОТА

Минимальная ставка — одна тысяча Монет Душ.

Ставки на Победителя, Первого Охотника и Первую Жертву должны быть сделаны до полуночи во время Маскарада.

Ставки на Финальную Двойку, Наибольшее Количество Убийств и Любимца можно менять в течение первых шести Раундов, но они должны быть окончательно зафиксированы до начала седьмого Раунда.

Любимец будет объявлен перед Финальным Раундом.

Как только Охотничий Клинок выберет Охотника в начале Раунда, тот решит, в каком варианте игры он будет участвовать.

Часы безопасности начинаются ровно через двенадцать часов после старта Раунда.

Вся трансляция будет вестись через односторонние Зеркала Наблюдения, приложенные к данному приглашению.

По завершении Охоты зеркала должны быть возвращены в поместье Ноксиума.

КАТЕГОРИИ ДЛЯ СТАВОК

Победитель

Первый Охотник

Первая Жертва

Финальная Двойка

Наибольшее Количество Убийств

Любимец

УЧАСТНИКИ

Действующий Победитель: Роуингтон Сильвер

Грейвингтон Сильвер

Ковингтон Сильвер

Ремингтон Сильвер

Севингтон Сильвер

Уэллингтон Сильвер

Эллингтон Сильвер

НЕВЕСТА

Как и обещано, в этом году Охота приготовила особый сюрприз. Роуингтон Сильвер и Женевьева Гримм произнесли свои клятвы, и теперь она — его партнёрша в Охоте.

Все ставки, сделанные на эту пару, будут удваиваться.

Скорректируйте свою стратегию соответственно.

Если Роуингтону удастся одержать свою шестидесятую победу подряд, это будет его последняя Охота.

Разумеется, в прошлый раз, когда кто-то из обожаемых братьев Сильвер пытался воспользоваться лазейкой с браком… это не слишком хорошо закончилось, не так ли?

НОЧЬ ВЕСЕННЕГО РАВНОДЕНСТВИЯ

Глава 16. МАСКАРАД

Энчантра сияла.

Когда колокола пробили шесть, Женевьева вошла в бальный зал, невольно раскрыв рот от изумления. В воздухе повсюду витали светящиеся шары, похожие на мерцающих светлячков, а в каждом углу зала высились огромные, позолоченные зеркала, из-за которых казалось, будто этих огоньков — бесконечное множество. Высоко над головой ленты из шелка тянулись от стен к единой точке в центре потолка, где медленно вращалась сфера из сияющих огней.

Маскированные гости стояли вдоль балкона, наблюдая за теми, кто уже танцевал внизу, и хохотали, изрядно опьянев. Танцпол был полон оживлённых существ, и все они приостановили сплетни и выпивку, чтобы уставиться на неё, когда она проходила мимо. Оркестр играл мерцающий вальс, мелодии которого витали в воздухе, как пузырьки шампанского — и Женевьева заметила, что шампанское действительно лилось из фонтана через весь зал. Она направилась прямиком к угощениям, жаждая той эйфории, что ждала её на дне пары бокалов этого золотого, искристого вина. Обычно она останавливалась после одного-двух, но сейчас решила прислушаться к совету Эллин и действительно повеселиться.

В конце концов, немногие могли веселиться на вечеринке лучше неё.

— Пошёл ты, Севингтон Силвер, совсем нет! — прорычала Эллин, как раз в тот момент, когда Женевьева осушила первый бокал и закинула в рот сочную клубнику.

Женевьева тут же обернулась на голос — Эллин, Севин и Ковин сгрудились неподалёку. Их наряды, как и следовало ожидать, были столь же замысловаты, как и её собственный — если не более. Маска Севина изображала серебряного волка. У Ковина — изящную змею, чешуя которой была того же алого оттенка, что и их с Севином глаза. А маска Эллин…

— Смотрите-ка, как раз вовремя — беспристрастное мнение со стороны, — заметил Севин, заметив Женевьеву. Привычной конфеты во рту у него не было.

Он изогнул два пальца, поманив её к себе.

Женевьева захватила ещё два бокала шампанского и подошла с любопытным:

— Да?

Ковин тихо присвистнул, оглядев её с ног до головы.

— Ты просто восхитительна, зайка.

— Осторожнее, Ковин, несмотря на миленький наряд, слышал, что наша новая сестрёнка кусается, — лениво протянул Севин.

— Слухи, как всегда, правдивы, — подтвердила Женевьева, отхлебнув из бокала.

— Счастливчик Роуин, — пробормотал Ковин с ухмылкой, и тут же за её спиной зашептались.

Женевьева резко обернулась — трое наблюдателей в масках лебедей смотрели на неё, с зеркалами в руках. В их разговоре отчётливо прозвучали слова Роуин, невеста и кусается.

— Всё время под наблюдением, — напомнила Эллин полушёпотом.

Женевьева сделала более длинный глоток.

— Нам нужно, чтобы ты рассудила один спор, — сказал Ковин. — Как ты думаешь, что изображает маска Эллин?

На самом деле — она не знала. Искусность маски разительно отличалась от великолепного серебряного платья Эллин. Это было какое-то животное — это ясно. Что-то между бешеным медведем и домашней кошкой.

— Она смастерила её сама, если ты не заметила, — сказал Севин, едва скрывая усмешку за кулаком, будто покашливая.

— Это должна быть Сапфир, и вы оба это прекрасно знаете, — прошипела Эллин. — Прости Господи, что у меня есть увлечения помимо драк, траха и вечеринок, как у вас!

— Тебе бы стоило пересмотреть рукоделие как хобби, — протянул Севин.

— Где, чёрт побери, Уэллс? — прорычала Эллин.

— Ага, ты же знаешь правила — близнецы не имеют решающего голоса, — напомнил ей Ковин.

Эллин всё равно удалилась с гордо вздёрнутым подбородком.

— Подожди, Эллин и Уэллс — начала Женевьева.

— Да, — перебил Севин, не дав ей договорить слово близнецы. Ей понадобилось мгновение, чтобы сообразить, что он прервал её не случайно — в их разговор могли подслушивать посторонние.

— Ладно, пойду найду вампиров. У меня закончились конфетки, — заявил он и ускользнул прочь.

Женевьева почувствовала лёгкое напряжение, оставшись наедине с Ковином.

— Итак, — Ковин провёл по ней взглядом, — у тебя уже есть любимчик среди моих братьев и сестёр?

— Тот, с кем я не разговариваю в данный момент, — ответила она.

Ковин усмехнулся.

— По крайней мере, чувство юмора у тебя есть.

Прежде чем Женевьева успела что-либо ответить, кто-то окликнул Ковина, и он ушёл, не потрудившись даже попрощаться.

Манеры, похоже, вымерли где-то в аду, — подумала она, быстро осушив оба бокала и сбросив их на поднос проходящего мимо официанта. Подойдя к сверкающей башне с шампанским, она наполнила новый бокал и развернулась к залу, оглядывая толпу в поисках одного единственного человека.

Где он?

— Кого-то ищешь? — послышался голос.

Женевьева обернулась и наткнулась на лицо, которое искала, но не на того мужчину.

Реми был одет в золотой костюм, рукава которого были закатаны до локтей. Несмотря на лисью маску, она сразу поняла, что перед ней не Роуин: у Реми не было ни одной пирсингованной серьги, и в целом он выглядел гораздо менее собранным. Образ Роуина всегда был тщательно продуман: небрежность волос казалась выверенной, каждый элемент одежды — идеально подобран. В то время как Реми, судя по виду, причесался пальцами, а рубашка была небрежно расстёгнута, без запонок и галстука.

— Потанцуешь? — предложил Реми, протягивая руку.

Женевьева замялась — в памяти вспыхнул вчерашний кошмар. Машинально она потянулась к кольцу на левой руке, и, почувствовав холодный рельефный металл, с удивлением опустила взгляд на кольцо Роуина.

Она уже привыкла к тому, что оно там есть — как и к его временному отсутствию. Но по крайней мере теперь у неё снова было что теребить. И ещё — напоминание, что намерения Реми, похоже, действительно невинны: кольцо оставалось холодным.

— Что-то не так? — уточнил Реми.

Женевьева покачала головой и всё же вложила ладонь в его, позволяя увлечь себя на танцпол, отбрасывая мрачные образы сна куда подальше. Реми вёл её в простом, закрученном вальсе между другими парами, и в какой-то момент она с иронией подумала, что когда-то приехала в эту страну именно за таким моментом — красивый ухажёр, круживший бы её в полузабытье, прежде чем увлечь в тень позолоченного зала для сладкой интрижки.

Но Энчантра не была сделана из золота. Только из безжалостных Силверов.

— Прости за всё это, — тихо сказал Реми.

Женевьева огляделась — на шумную толпу, на магические зеркала в чужих руках.

— Даже не представляю, о чём ты, Реми. Я жена Роуина. Где же мне быть, как не здесь?

— Правда?

Она подняла на него взгляд.

— Почему ты со мной разговариваешь, Реми?

— А разве мне нельзя? — отозвался он, ловко раскручивая её на вытянутой руке.

— Делай, как хочешь. Но после нашей первой встречи я думала, что ты не захочешь.

И тут, за его плечом, она наконец заметила того, кого искала.

Роуин двигался сквозь сияющий бальный зал, как клинок тьмы, разрезая толпу взглядом. Женевьева заметила, что на его пиджаке вышито золотое сердце, почти как на её платье, и усмехнулась внутренне.

Сердце из золота? Ну уж нет.

Даже под чёрной лисьей маской она сразу поняла, когда его взгляд нашёл её и Реми. Но, вопреки ожиданиям, он не подошёл. Лишь скрестил руки на груди и облокотился плечом на колонну под балконом, пристально наблюдая за тем, как она продолжает танцевать с его братом.

— Ты была бы счастлива встретить кого-то, кого вскоре придётся убить? — тихо спросил Реми, возвращая её к разговору.

— Ты всегда можешь попробовать не убивать меня, — сладко ответила она.

— В Охоте нет пощады, — произнёс он. — Но это не значит, что мне не жаль тебя.

Женевьева резко остановилась и выдернула руку из его ладони.

— Если ты сейчас скажешь, что жалеешь меня…

— Разве ты бы не пожалела мышку, попавшую в капкан? — произнёс он, при этом выражение лица его оставалось всё таким же равнодушным.

— Оставь свою жалость при себе, — выплюнула она.

Реми уже открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, когда их перебил глубокий голос:

— Думаю, теперь моя очередь потанцевать с женой.

Оба — и Женевьева, и Реми — одновременно обернулись к Роуину, и Женевьева с изумлением ощутила, как в ней вспыхнуло облегчение от его внезапного появления.

Реми небрежно махнул в сторону Женевьевы:

— Вся твоя.

Роуин обменялся с братом взглядом, в котором таилось слишком многое, чтобы прочесть его насквозь, и, обняв Женевьеву за талию, закружил её по залу. Он прижал её к себе, и музыка изменилась — зазвучала словно заклинание, её ритм медленно нарастал, увлекая их в бесконечный водоворот.

Мир вокруг начал расплываться в вихре цветов, пока Женевьева, не думая, следовала за ним, её разум уносился куда-то далеко.

— Что он тебе сказал? — спросил Роуин, его отрывистый тон прорезал её мысли, словно лезвие.

Женевьева моргнула и перевела взгляд на танцпол. Все остальные пары остановились и теперь наблюдали за ними.

— Ничего особенного, — наконец ответила она.

Он посмотрел на неё сурово:

— Если он тебя расстроил, ты должна помнить, что, как твой муж, я обязан защищать твою честь.

Иначе говоря, картина, где он встаёт на её защиту, будет отлично смотреться перед публикой. Но Женевьева сейчас совсем не хотела разыгрывать очередной акт их спектакля, особенно когда в ней бушевали слишком настоящие чувства — под слишком пристальными взглядами.

С окончанием мелодии она отстранилась.

— Мне нужно ещё выпить.

Роуин вздохнул, но взял её за руку и повёл с танцпола — толпа расступалась перед ними без малейшего сопротивления. Он отошёл за шампанским, и тут же к нему подскочила группа гостей в масках, приветствуя с воодушевлением. Женевьева заметила, как одна из женщин с вызовом подмигнула Роуину, когда он извинился и вернулся к ней с бокалом.

— Похоже, у тебя есть поклонница, — прошептала Женевьева, игнорируя неприятный зуд, прокатившийся по коже.

— Одна из многих, — беззаботно отозвался он, даже не оглянувшись.

— Наверное, все они в отчаянии из-за нашей свадьбы.

Он усмехнулся:

— Всё-таки мы говорим о существе из Ада. Ты и правда думаешь, что там кто-то чтит святость брачных обетов?

Справедливое замечание. Что напомнило ей…

— Для бала, устроенного Дьяволом, здесь подозрительно мало разврата, — заметила она и тут же залпом допила шампанское, словно призывая примером.

— Осторожнее с желаниями, — предостерёг Роуин, наблюдая, как она осушает бокал. — Наш ублюдочный хозяин ещё не появился⁠—

Как по сигналу, в ту же секунду все огни в зале погасли. Музыка сменилась, потемнела, стала зловещей, и Женевьева внутренне напряглась, готовясь к появлению Дьявола.

В Фантазме ей довелось сталкиваться с демонами не раз, но находиться в одной комнате с настоящим Дьяволом — это совсем другое. Они словно вытесняли собой всё пространство, выдавливали воздух из помещения. Их присутствие — постоянное напоминание: кем бы они ни притворялись, они могли уничтожить тебя, даже не подумав об этом.

— Добро пожаловать, достопочтенные гости, — зазвучал голос Нокса, искрящийся, будто электричество. Он эхом прокатился по притихшему залу, непонятно откуда.

— Как всегда, я благодарю тех, кто делает мой маскарад своим единственным ежегодным визитом на этот линейный план из Иной Стороны.

Вспыхнула короткая вспышка, и орбы над головами загорелись вновь — теперь кроваво-красным светом. Женевьева с замиранием наблюдала, как зал меняется на глазах. Вместо столов вокруг танцпола появились кровати с зеркальными изголовьями, окружённые прозрачными занавесями, которые лишь условно создавали иллюзию уединения. Из потолка спускались зеркальные шары, выложенные тысячами крошечных алых кусочков, разбрасывая мерцающие точки света по всей комнате. Тяжёлые шторы упали на окна, отсекая лунный свет и погружая пространство в развратную тьму, а скрипки оркестра заиграли плавный, почти греховный крещендо.

Женевьева не удивилась бы, если бы в зале внезапно начался дождь из цветов или люди начали левитировать — после времени, проведённого с Сейлемом, она видела многое. Но то, как Эчантра в одно мгновение превратилась из сверкающего праздника в кипящее похотью действо, захватило её дух. Возможно, дело было в шампанском, что с гудением разливалось по её венам, наполняя каждую клетку восторгом. Но думать об этом сейчас ей не хотелось.

Она наблюдала, как пары, трио, квартеты стекались к кроватям, а некоторые так и не добирались до них, опускаясь прямо на пол. Воздух наполнился стонами, переплетающимися с оркестровыми партиями. Её кожа покрылась мурашками. Никто и никогда не прикасался к ней так свободно, без стеснения — но сейчас ей этого хотелось. Слишком сильно. Спасибо игристому.

Мимо прошёл официант с подносом, на котором переливались розовые коктейли. Желание попробовать один из них обрушилось на неё внезапно и с непреодолимой силой.

— Женевьева, подожди, — приказал Роуин.

Но она и не думала останавливаться — лавируя среди масок и тел, устремилась за официантом, как мотылёк на свет.

Тем временем голос Нокса снова загремел по залу:

— Обычно мы начинаем вечер в Эчанре с тоста — за всю семью Силверов и ещё один увлекательный сезон Охоты. Но сегодня у нас особое пополнение в игре.

Женевьева почти не слушала, выискивая глазами бокал. Она перехватила один с подноса, розовая жидкость плеснулась в гранях стекла, и она со смехом поднесла его к губам. Ягоды, цитрус — восхитительно.

— Впервые в истории Охоты у нас — команда из двух. Наш непобеждённый чемпион неожиданно женился на очаровательной смертной. И я знаю, как вы все ждали знакомства с ней…

Перед Женевьевой внезапно возник высокий силуэт, сверху ударил яркий прожектор. Она вздрогнула, расплескав напиток по подолу платья и мраморному полу. Кольцо на пальце вспыхнуло жаром, будто лава.

— Чёрт, — выдохнула она, щурясь в свете, глядя на обжигающее кольцо.

— Какой грязный рот, — промурлыкал Нокс. — Не волнуйся, я могу это исправить.

Он щёлкнул пальцами — пятно исчезло. Исчез и напиток.

— А я хотела его выпить, — проворчала она.

— У меня есть кое-что получше, — с тем же жестом он вызвал в своей руке бокал с фиолетовой, шипучей жидкостью. — Попробуй.

Каждая клетка её тела вопила: беги. Инстинкт, выработанный годами. С демонами нельзя играть. Но алкоголь шептал совсем другое.

— Что это? — спросила она, поднеся бокал к носу.

— Питайя, — ответил он. — Моё любимое.

— Никогда не пробовала.

— Тем более попробуй, — мягко, но настойчиво.

— Я настаиваю, — добавил он сквозь зубы.

Она сделала глоток.

Великолепно.

Она подняла бокал, чтобы допить всё разом, но Нокс укоризненно цокнул языком:

— Ах-ах. Сначала — тост.

Он кивнул назад, и Женевьева обернулась: Баррингтон вёл свою семью — без Роуина — к центру круга света. Лица у всех были словно вырезаны из камня. Только Севин ухмылялся, глядя на её фиолетовый бокал.

Она уже собиралась спросить, где же Роуин, когда почувствовала его. Тепло его присутствия — будто ток прошёл по коже.

— В сторону, — прошептал он ей на ухо и мягко повёл к остальным.

В одно мгновение у всех в руках появились бокалы шампанского, и Нокс произнёс:

— Я поднимаю бокал за новый сезон Охоты и за здоровье нашей дорогой Виры.

При упоминании их матери Грейв сжал бокал в кулаке — стекло взорвалось, разбрызгав чёрную кровь и вино. Эллин тихо положила ладонь ему на руку. Реми и Уэллс не обратили на это ни малейшего внимания. Севин и Ковин обменялись многозначительными взглядами.

Гости в зале дружно подняли бокалы в ответ на тост.

Женевьева одним глотком осушила свой. Провела языком по губам, слизывая остатки, и только тогда заметила выражение лица Роуина.

Он был зол. Нет — кипел от ярости. Хотя ни один волос на его голове не выбился из идеального порядка. Даже бокал в его руке казался безупречным — вот только это было уже не шампанское.

А тот самый ярко-фиолетовый напиток.

— Что случилось, Роуин? Тебе не нравится Питайя? — усмехнулся Нокс. — Я просто хотел, чтобы вы с новоиспечённой женой хорошо провели вечер. Всё равно как только часы пробьют полночь — медовый месяц закончится.

У Женевьевы кружилась голова, она не могла сосредоточиться, понять, к чему клонит Дьявол. А Роуин уже оттолкнул бокал в сторону и, не церемонясь, обвил её талию рукой, уводя прочь.

— Всё в порядке? — спросила она, когда он повёл её к дальнему краю зала. Он выглядел так, будто испытывал физическую боль.

— Всё нормально, — процедил он сквозь зубы.

Что, конечно, не убеждало совершенно. Но он только крепче сжал её и не остановился.

Она ощущала, как под ладонью, в которую вцепилась, будто в спасательный круг, перекатываются мощные мышцы его бицепса, — и прежде чем успела остановить себя, сжала его руку сильнее. Он сбился с шага от неожиданности, бросив взгляд вниз, на неё. Музыка в зале сменилась — теперь это было нечто куда более… интимное, и Женевьева невольно прижалась к его боку, подстраивая шаг под новый ритм. Казалось, каждая клеточка кожи, укрытая платьем, вспыхнула огнём. Воздуха стало мало, платье — слишком тесным, и в ней вскипело первобытное желание сорвать с себя эту душную клетку прямо сейчас.

Зубы заныли, а рот наполнился слюной — будто тело жаждало чего-то, что она не могла до конца осознать, хотя по форме это отчётливо напоминало его имя.

Желание поднималось откуда-то из самой глубины, разливаясь по венам, затмевая всё: мысли, осторожность, страх. В голове осталась лишь одна мысль — он.

— Ты должна сопротивляться, — прохрипел он, голос хриплый, натянутый… от желания?

Этого не могло быть. И всё же, когда она подняла на него глаза, то увидела, как зрачки почти полностью поглотили золотистый цвет его радужки.

— Мы должны сопротивляться, — выдохнул он сквозь зубы.

Она видела, как он стискивает челюсть, как тяжело вздымается его грудь — как каждый вдох даётся ему с трудом. Он сражался с тем же безумием, что сейчас разрывает её изнутри.

— Я не хочу, — прошептала она. — Не хочу сопротивляться.

— Чёрт, — прошипел он. — Я тоже.

Глава 17. СКАНДАЛЬНЫЕ СВЯЗИ

Женевьева не сопротивлялась ни на миг, когда Роуин увёл их в тень укромного уголка под широкой лестницей. Когда он прижал её к стене, на её губах не возникло и тени протеста — лишь сдавленный стон, пока кожа, лишённая прикосновений, не взывала о них с жаждой.

Его глухой, ответный рык заставил её задрожать от желания, соски болезненно напряглись под тугим корсетом, пока его руки скользнули по её рукам вниз, стаскивая перчатки и бросая их на пол, прежде чем обрисовать изгибы её бёдер. Пальцы скользнули вверх по линии корсета, и подушечки его больших пальцев коснулись ткани, скрывающей напряжённые, жаждущие внимания бугорки. Её бёдра сами двинулись вперёд, с жаждой прижавшись к нему, и в ответ из его горла вырвался низкий рык удовольствия.

В следующую секунду к её коже прикоснулось нечто иное — лёгкое, прохладное, как перо, но пульсирующее силой. Его тени.

Она зажмурилась, когда один из теневых отростков мягко обвился вокруг её шеи, а тёплые губы Роуина коснулись нижней линии её подбородка, вызвав дрожь, прокатившуюся по позвоночнику.

Да, да, да. Вот чего мне не хватало. Удовольствия. Страсти. Секса.

Её собственные руки никогда не могли сравниться с жаром его ладоней, с этой силой, с тем, как они…

…внезапно исчезли.

Женевьева застонала с досады, открывая глаза как раз в тот момент, когда его тени рассеялись, а он поправил маску. Оба тяжело дышали, с трудом сдерживая себя.

— Почему ты остановился? — выдохнула она голосом, наполненным жаждой. — Мне всё равно, если нас увидят.

— Мы не будем играть по его правилам, — прорычал он, отступая.

— Что ты имеешь в виду? Разве это не то, что нам нужно⁠—

— Не Охота. Это. Он нас опоил. Питайей. Если поддаться, магия не отпустит нас несколько часов, — отрезал он мрачно.

Женевьева была уверена, что он вовсе не хотел, чтобы сама мысль о нескольких часах страстного единения прозвучала настолько… привлекательно.

— Ты действительно хочешь сказать, что способен продержаться часами? — усмехнулась она.

— Чёрт возьми, — выдохнул Роуин, закатив глаза к потолку, будто моля высшие силы дать ему выдержку, которой ей, очевидно, не хватало. Когда он снова посмотрел на неё, его голос стал жёстким: — Держись подальше от Нокса и выпивки. И не смей за мной идти.

Мгновение — и он растворился в тенях, исчезнув без следа. Если Женевьева думала, что нить желания между ними исчезнет вместе с ним, она ошибалась. Напротив — потребность найти его только усилилась, нарастая с такой силой, что казалось, она развалится на части, если не увидит его снова.

Поправив платье, она вернулась в зал. За то короткое время, пока их не было, жара бала усилилась. И под жаром она понимала не воздух — а звуки удовольствия, доносящиеся из-за полупрозрачных занавесок кроватей, и тела, сливающиеся в танце, больше похожем на предвкушение соития, чем на вальс. Всё это лишь добавляло мучения её неудовлетворённому телу.

Оглядевшись в поисках Роуина, она заметила несколько его родственников в откровенно компрометирующих сценах. Ковин развалился на одной из кроватей, шторы распахнуты, пока две женщины склонились над его бёдрами, лаская его одновременно. В другом углу она едва узнала Уэллса, лицо которого поглощал поцелуй мужчины с ярко-синими волосами, в то время как женщина, стоящая на коленях, обслуживала их обоих. Эллин оседлала колени мужчины, кормящего её клубникой с его пальцев.

— Он ушёл наверх.

Женевьева резко повернула голову. Севин стоял у подножия лестницы, прислонившись к стене, в руке бокал с густой, тёмно-красной жидкостью.

Кровь.

— Медовый месяц уже закончился? — спросил он с кривой ухмылкой.

— Не если я успею что-то с этим сделать, — пробормотала она себе под нос. А вслух добавила: — А ты не собираешься присоединиться к… веселью? Это ведь как раз твой формат.

— Здесь моя бывшая. Так что я страдаю, — ответил он.

Женевьева изумлённо приподняла брови. Из всех братьев Роуина именно у Севина, казалось, было больше всего обаяния. Не говоря уже о внешности. И всё же он стоял в стороне? Она уже хотела обронить об этом язвительное замечание, но заметила, как его взгляд помутнел, точно так же, как у Баррингтона, когда тот погружался в воспоминания. Она решила оставить его в покое — пусть бродит в своих мыслях.

Поднимаясь по лестнице, Женевьева обнаружила, что второй этаж предлагал свой особый уровень скандала.

Вампиры.

Повсюду, куда ни глянула Женевьева, виднелись скопления окровавленных, клыкастых существ, которые целовали друг друга в шеи, бёдра, груди. Капли алой влаги стекали с прокусанных участков кожи, и она наблюдала, как они поочерёдно пили из ран и… между ног партнёров.

Похоже, я вляпалась в нечто куда большее, чем рассчитывала, — подумала она, когда взгляд зацепился за ближайшую пару.

Одна из женщин обводила знакомую леденцовую палочку по вершинам груди своей партнёрши, а затем склонялась, чтобы слизать тянущийся за ней след — алый, липкий. Женевьева подозревала, что этот леденец был изготовлен вовсе не из сахара.

— Прелестный кролик, — протянула женщина, перехватывая взгляд Женевьевы, в то время как её спутница продолжала ласкать её грудь. — Хочешь попробовать? У нас этих леденцов сколько угодно, если ты заинтересована.

Женевьева не была уверена, о каком именно виде «леденцов» шла речь — и решила, что лучше пройти мимо, пока не узнала.

Балкон второго этажа, изогнутый полумесяцем, позволял прекрасно видеть происходящее внизу. Женевьева двинулась по коридору, ведущему к тем самым комнатам, где она впервые встретила Эллин и Севина. По обе стороны тянулись двери — по пять на каждую, а в самом конце находилась закрытая двустворчатая дверь.

В первой комнате пара, явно захваченная страстью, разрывала простыни на кровати, которой вчера ещё не было, но она была точной копией тех, что Нокс поставил внизу. За второй дверью — полноценная оргия. Женевьеву бросило в жар.

Третья комната оказалась неожиданно пустой. А в четвёртой…

Роуин.

И он был далеко не один.

Он лежал, прислонившись к изголовью кровати. Пиджак валялся на полу рядом с маской лисы. Рубашка расстёгнута наполовину, открывая кожу, украшенную чёрными завитками татуировок, играющих на рельефных мышцах груди и живота. Слева от него стояла женщина, и она… привязывала его запястье к изголовью.

Лицо Женевьевы мгновенно вспыхнуло.

Но даже не сцена с привязыванием Роуина привлекла её внимание в первую очередь — а сама женщина. На её пальцах сверкали когти, похожие на изогнутые когтистые кольца, а кончики длинных чёрных волос пылали оранжевым огнём. Пламя горело и в её зрачках, переливаясь от ярко-оранжевого до ледяного синего.

А лицо… Маска либо была снята, либо её не было вовсе — Женевьева бы тоже не стала скрывать такую красоту. Это было то лицо, ради которого развязывают войны. Королева Ада.

Женевьеву кольнула неожиданная, но отчётливая ревность, когда та сделала шаг назад, любуясь результатом своей работы, и спросила:

— Достаточно туго?

Женевьева негромко прокашлялась.

Глаза Роуина тут же метнулись в её сторону.

— Женевьева, — прорычал он.

— Дорогой, я дома, — хмыкнула она, скрестив руки на груди.

Женщина окинула их обоих заинтересованным взглядом, и, судя по выражению её лица, в следующий миг узнала Женевьеву.

— Ты жена, — произнесла она.

— Пока что, — сказала Женевьева ровно в тот момент, когда Роуин отрезал:

— Да.

Женщина расхохоталась — звонко, без стеснения.

— Уходи, — процедил Роуин. Но говорил он не Женевьеве.

Женщина усмехнулась, не двигаясь с места.

— Ты уверен?

— Да, — выдохнул он, словно это слово причиняло ему боль. — Я справлюсь с ней.

— Спасибо, что спасла меня от Севина, — бросила та, проходя мимо Женевьевы. А, оказавшись рядом, шепнула: — Устрой ему ад.

— Не сомневайся, — прорычал Роуин, глядя ей вслед, когда за ней закрылась дверь. — Я ведь велел тебе не следовать за мной?

— А ты правда думал, что именно сегодня я начну слушаться? — отрезала Женевьева.

Его губы сжались в напряжённую линию.

— Но, как по мне, более важный вопрос — что со мной не так? — продолжила она.

Он протянул руку, чтобы развязать узел.

— Придётся уточнить.

Она насупилась:

— Ты оставил меня ради… той, кого я застала в этой комнате, и ради какого-то чертовски странного сексуального перформанса⁠—

— Кто сказал, что там было что-то сексуальное? — фыркнул Роуин. — Это всё страстный фрукт затуманивает тебе разум. Именно поэтому я и ушёл от тебя.

Что он вообще несёт? Женевьева едва не подалась вперёд. Ту женщину — с когтями, огнём в глазах и пальцах, телом, как у богини — забыть было невозможно. И она привязывала его к кровати, чёрт побери.

— Гвен просто пыталась помочь мне держаться от тебя подальше, — сказал он, развязывая последний узел и поднимаясь. — Надо было догадаться, что как только я скажу тебе не делать что-то, ты тут же кинешься это делать.

Он шагнул к ней, и его взгляд опустился вниз — слишком уж надолго задержавшись на её губах. И всё. Всё. В голове у Женевьевы стало пусто, кроме одной мысли: что, если бы он снова её поцеловал? Что, если бы тени снова обвились вокруг неё? Что, если бы она провела языком по его татуировкам, по груди, по животу…

— Я не смогла удержаться, — прошептала она, подходя ближе. — Я этого хочу.

Он остался на месте, но дыхание его стало тяжёлым.

— Чего именно ты хочешь? Будь конкретна. Здесь нас никто не видит, можешь не сдерживаться.

Её щёки мгновенно вспыхнули. Она спала со многими, но никто из них не просил её сказать, чего она хочет.

— Я хочу узнать, каково это — поцеловать тебя, не играя на публику, — призналась она.

— Поцелуй? Как мило, — прошипел он, с жадностью окинув взглядом её лицо. — Но я ищу не милости. Возвращайся на бал.

— Я не невинна, — отрезала она. — У меня достаточно опыта.

Он приподнял бровь.

— Милая, мне кажется, максимум, что ты познала, — это сладость. А я — не о том.

— Перестань называть меня проблемой.

— Перестань её создавать.

— А может, ты просто присоединишься ко мне в этом? — пропела она.

Она увидела момент, когда его выдержка лопнула. В следующее же мгновение он оказался перед ней, его тени мягко прижали её к стене.

— Гипотетически, если мы это сделаем, это будет просто трахаем, — выдохнул он, а его янтарные глаза пылали жаждой.

— Не думаю, что можно называть это просто, когда мы женаты, — прошептала она, чувствуя, как жар его тела поднимает её собственный.

— Юридически — да. Эмоционально — нет. Между нами не может быть привязанности. Паутина и так слишком запутана.

Он прав. Мне нужно освобождение, а не ещё один мужчина, который вырвет мне сердце.

— Согласна, — сказала она. — Если ты исполнишь мою единственную просьбу — довести меня до оргазма, — тогда никакой проблемы в просто трахе не будет.

Взгляд, которым он наградил её, был греховно похотлив. Его тени начали разворачиваться вокруг, как змеи, готовые к атаке. Он расстегнул манжеты рубашки, стянул ткань с плеч и бросил на пол. Следом последовал ремень. Затем он кивнул на её платье:

— Это — снять. Сейчас.

В отличие от прошлой ночи, на этот раз она легко повернулась к нему спиной. Пальцы его уверенно потянули за шнуровку, и через пару секунд платье соскользнуло вниз, мягкими волнами опускаясь к её ногам. Остались лишь кружевные розовые трусики и лиф.

— Чёрт, — выдохнул он, проводя взглядом от макушки до пяток.

Её кровь закипела. Желание стало лихорадкой, разъедающей изнутри. Она могла поклясться, что умрёт, если он не прикоснётся к ней прямо сейчас.

Он выругался ещё раз, увидев, как влажность уже проступила сквозь тонкую ткань. Встретившись с её глазами, сказал:

— Ты была права.

— Насчёт чего именно?

— Ты — нечто, чего я никогда не видел. Ты… великолепна.

Она довольно заурчала, чувствуя, как тени ласкают её кожу — нежно, с явным намерением.

— Обопрись о стену, — приказал он.

Она подчинилась, прижав плечи к прохладной поверхности. Мурашки от предвкушения прошлись по телу. Она ожидала, что он подойдёт, но он остался на месте.

— Раздвинь ноги, — произнёс он.

— Сначала сними штаны, — парировала она.

Уголки его губ дёрнулись:

— Терпение, милая. Мне нужно убедиться, что я исполню твою просьбу.

Она не могла сообразить, о чём он говорит — разум был чист, как стерильная салфетка. Она с трудом помнила, как её зовут.

— Довести тебя до оргазма, — напомнил он. — Так что начнём с того, что ты покажешь мне, как это сделать.

У неё перехватило дыхание.

— Ты ведёшь, я следую, — произнёс он.

И к чёрту всё остальное.

Она начала с груди — скользнула ладонями по тонкому шелку камзола, сжав себя до острой, сладкой боли. Губы Роуина приоткрылись в немом восхищении, когда она зажала соски между указательным и средним пальцами, сдавливая их через гладкую ткань — и в тот же миг искра удовольствия пронеслась сквозь её тело, зажигая низ живота. Влажность между ног стала почти невыносимой.

Пальцы скользнули вниз, к её центру. Один медленный круг поверх кружевной ткани — и вырвался стон облегчения. Желанная искра трения наконец прорвала истому. На какое-то мгновение она забыла о Роуине вовсе. С закрытыми глазами, дыша рвано, продолжала ровные круговые движения — и приближалась к освобождению, столь мучительно долгожданному.

Облегчение было таким резким, таким ярким, что её затопило волной света. Но стоило открыть глаза — и увидеть, как иссечённым страстью стал его взгляд, — как волна желания накрыла её с новой силой, разрушив только что обретённое спокойствие.

— Вот, я показала, — выдохнула она, бросаясь к нему, пульс гремел в ушах, мешая думать. — Теперь прикоснись ко мне.

Но его тени метнулись вперёд, обвивая её запястья и удерживая в сантиметрах от его тела.

— Нет, — сказал он.

Щёки Женевьевы запылали от унижения.

— Ты не хочешь⁠—?

— Неважно, чего я хочу. Пока это зелье в нас — я не прикоснусь, — произнёс он глухо.

— Ты… ты меня обманул, — прошептала она, осознавая.

Он посмотрел прямо в глаза.

— Ты получила оргазм. Ровно как я и обещал, не так ли?

— Это не то же самое, — вскинулась она. — Ты не понимаешь, будто всё тело горит изнутри⁠—

— Поверь, я прекрасно понимаю, — процедил он сквозь зубы.

Он мог быть мастером самообладания, но голос его срывался от мучения, сдерживаемого с такой же болью, как и у неё.

Женевьева замерла.

— Ладно. Я уйду, — выдохнула она срывающимся голосом.

Она подхватила с пола платье, не глядя на него, и прежде чем кто-то из них успел передумать, растворилась в воздухе. Став невидимой, Женевьева шагнула сквозь стену и скрылась в тишине.

***

Как только Женевьева наконец нашла место, где могла бы переодеться — а это оказалось целым испытанием без помощи Эллин, — она провела несколько часов на танцполе, изнуряя себя танцами в попытке изгнать из организма остатки страстного зелья. Она танцевала с каждым, кто приглашал её, ни на мгновение не сводя глаз с толпы в поисках Роуина. Половина её сердца замирала каждый раз, когда чья-то рука обвивала её талию, надеясь, что следующим окажется он. Вторая половина молилась, чтобы он был сильнее и не появился вовсе.

Пока он был вне поля зрения, ей было проще осознать, насколько глупо она себя вела наверху. И насколько злилась на него — за то, что позволил ей открыться, зная, что сам не собирается отвечать тем же.

В какой-то момент она обессилела и, шатаясь, ушла с танцпола. Добравшись до маленькой уборной на дальнем конце второго этажа, Женевьева закрылась внутри, чтобы привести себя в порядок.