Если женщина хочет...

24

Вирджиния терпеть не могла людей, которые совали нос в чу­жие дела. Именно поэтому она ответила отказом, когда Мэри-Кейт позвала ее на ленч-девичник, который решено было устроить в Килларни, чтобы поднять настроение Хоуп.

– Да она возненавидит меня, если завтра увидит у себя в до­ме! – воскликнула шокированная Вирджиния. – Бедняжка и так мучается. Что с ней будет, если вся деревня узнает, что от нее ушел муж?

– Вся деревня не узнает, – решительно ответила ей Мэри-Кейт. – Будете знать только вы, а вы не тот человек, который в воскресенье возгласит это с амвона. Хоуп нуждается в подругах, которые могли бы вытащить ее из дома и привести в чувство.

Кроме того, она вас любит и будет вам рада. Давайте смотреть правде в глаза. Рано или поздно об этом все равно узнают, и ей будет легче, если кто-то сможет опровергнуть злобные сплетни.

– Тогда спросите Хоуп, хочет ли она, чтобы об этом знала я, – заволновалась Вирджиния. – Скажите, что вы еще ничего мне не говорили. Если она не будет возражать, то я поеду с вами.

– Ладно, – сказала Мэри-Кейт. – Но, по-моему, вы чересчур щепетильны.

Вирджиния скорчила гримасу:

– Я достаточно общалась со слишком любопытными людьми, которые обожали смотреть на чужое несчастье. Мне бы не хоте­лось оказаться одной из них.

Хоуп Паркер весь день не выходила у Вирджинии из головы. Эта славная, милая женщина б.ыла одной из типичных хранительниц домашнего очага и пропала бы без своего красивого мужа. «Впро­чем, я тоже думала, что пропаду без Билла, а все еще живу на све­те, – печально подумала Вирджиния. – Жизнь есть жизнь, как бы тяжела она ни была. И Хоуп придется сделать то же самое».

Мэри-Кейт позвонила вечером.

– Мадам, доставайте выходное платье, завтра утром вы едете с нами. Хоуп будет рада вам. Но бедняжка подавлена и боится, что вы не захотите ее видеть, если узнаете, что она увлеклась этим хлыщом из отеля. Она считает вас высокоморальной личностью и думает, что вы будете ее презирать.

– Помоги ей господь, – вздохнула Вирджиния, тронутая и опечаленная одновременно. – Мэри-Кейт, я рада, что вы меня пригласили. Думаю, нам придется объяснить бедняжке Хоуп, что мир не черно-белый и что настоящие друзья знают это.

– Серый, – рассудительно ответила Мэри-Кейт. – Мир се­рый… Кстати, о сером. Думаю, завтра я надену серое платье. Пойду гладить.

– Мэри-Кейт! – укоризненно сказала подруга. – В один пре­красный день я вытряхну вас из серых и грязно-коричневых оде­жек. Вам очень пойдут яркие цвета.

– Старая овца нарядится ягненком? – засмеялась Мэри-Кейт. – Миссис Коннелл, у меня нет вашего шика, чтобы оде­ваться как модель!

– Мадам, вы намекаете, что я – старая овца, нарядившаяся ягненком? – пошутила Вирджиния.

– Ни под каким видом. Я ни за что не рискнула бы вас оби­жать. Не зря же вы ходите в гольф-клуб – вы бы пристукнули ме­ня клюшкой.

– Нет уж, – ответила Вирджиния. – Я бы воспользовалась ядом из вашей аптеки. Тогда полиция решила бы, что это само­убийство, и я вышла бы сухой из воды.

– Вы читаете слишком много детективных романов, – усмех­нулась Мэри-Кейт. – Я заеду за вами завтра в двенадцать.

Милли опять закапризничала, чем очень обрадовала мать. Все четыре дня, прошедшие после ухода Мэтта, дети были подавленными и угрюмыми, реагируя на настроение Хоуп. Хотя она пыталась быть веселой и оживленной, дети чувствовали: что-то не так. Именно поэтому у Хоуп упал камень с души, когда за завтраком Милли устроила первоклассный скандал. Она разозлилась, услы­шав, что мать обсуждает по телефону поездку в Килларни, тогда как они с Тоби должны были отправиться в «Ханнибанникинс». Милли решила, что это нечестно: поездка в Килларни с тетей Дельфиной означала развлечения, конфеты, а то и мороженое с кусочками шоколада.

– Не пойду! Не пойду! – завопила вредная девчонка. Ее ста­кан с молоком и каша Тоби полетели на пол.

– Милли… – предупредила Хоуп.

– Не хочу! Хочу в Килларни! – снова завопила Милли и от­толкнула свою тарелку с кашей так, что та пролетела через весь стол и тоже грохнулась на кухонный пол.

«Слава богу, что пол каменный», – спокойно подумала Хоуп. Пол можно было быстро привести в порядок – в отличие от ее отношений с Мэттом. Поэтому Хоуп старалась поменьше думать, действовала как автомат и пыталась не поддаваться отчаянию. Иначе она превратилась бы в развалину.

– Тоби, – сказала она, – ты хороший мальчик. Сейчас я дам тебе что-нибудь другое.

Она поцеловала сына в макушку и начала подметать пол.

Милли сердито смотрела на них обоих. Ей нужно было, чтобы на нее обратили внимание и стали уговаривать хорошо себя вес­ти. Но никто ее не замечал, поэтому она демонстративно сброси­ла со стола ложку.

Хоуп ничего не сказала. Просто взяла Милли на руки, отнесла в гостиную и посадила на диван.

– Мы с Тоби будем завтракать, а раз ты не хочешь, сиди здесь, – твердо сказала она. Потом повернулась спиной к изумленной до­чери и вернулась к Тоби.

Упрямо просидев на месте целую минуту, Милли украдкой по­косилась в сторону кухни. Хоуп говорила Тоби, как весело сегодня будет в яслях. Гизелла обещала, что они будут рисовать паль­цами и заниматься другими страшно интересными вещами. Ко­нечно, он пойдет туда один, потому что Милли останется дома: Гизелла не пускает к себе непослушных девочек.

Ошеломленная Милли тут же слезла с дивана и затопала на кух­ню. Ее большие темные глаза были грустными, пухлая нижняя губка дрожала. Так бывало, когда она чувствовала себя обижен­ной или готовилась устроить скандал. Сейчас ее губа дрожала от обиды.

– Мама, можно мне тоже пойти в «Банни»? – со слезами на глазах спросила она.

Хоуп сделала вид, что задумалась.

– Я решила, что ты не хочешь, – наконец сказала она. – Ты же знаешь, Гизелла не любит, когда к ней в ясли приходят плохие девочки. Она очень рассердится, если ты разольешь молоко.

Нижняя губа Милли задрожала еще сильнее, и Хоуп, не вы­держав, обняла дочку.

– Ладно, милая, – сказала она, целуя Милли в макушку. – Ты можешь пойти с Тоби. Но больше никаких капризов во время завтрака, о'кей?

Милли тут же успокоилась, и на ее личике херувима появилась широкая улыбка.

– Хорошо, мамочка, – невинно сказала она.

Вернувшись домой, Хоуп села на кровать, завернулась в одея­ло и заплакала. Она раскачивалась взад-вперед и рыдала так, словно хотела выплакать все душившие ее слезы. То были слезы по себе, по своей семейной жизни, по детям и, наконец, по ее до­рогому Мэтту.

Вспоминая его искаженное болью лицо, Хоуп чувствовала себя последней гадиной. Он был убит горем. В ее ушах до сих пор звучали его слова: «Ты была всей моей семьей, а я твоей. Но ты все разрушила».

Если бы с ним можно было связаться!.. Тогда Хоуп сказала бы Мэтту, как она его любит и жалеет о своей ошибке. Но за четыре дня он так и не дал о себе знать. А вдруг он лежит мертвый где-ни­будь в кювете? И все из-за нее…

В конце концов Хоуп встала с кровати и попыталась привести себя в порядок. Кожа была красной, воспаленной, а на подбо­родке проступили пятна. Несчастная Хоуп грустно улыбнулась своему неказистому отражению в зеркале ванной. В кино жен­щины, семейная жизнь которых потерпела крах, худели и стано­вились устрашающе красивыми. В реальной жизни они покрыва­лись прыщами и их кожа становилась похожей на смятую оберт­ку из-под горячих сандвичей с сыром…

На всякий случай Хоуп включила компьютер и проверила элек­тронную почту. Конечно, от Мэтта ничего не было, но зато при­шло сообщение от Сэм.

«Хоуп, милая, мне тебя ужасно жалко. Какой кошмар! Призна­юсь, когда ты позвонила мне вчера вечером, я просто оцепенела. Подлый ублюдок! Я убью его. Как он смел уйти, не дав тебе возмож­ности объяснить случившееся? Каждый, кто тебя знает, поймет, что ты и не думала заводить интрижку. Черт побери, мы все с кем-нибудь заигрываем, в том числе и твой драгоценный Мэтт! Так что не вини себя ни в чем. Ты просто нормальная женщина, и если Мэтт настолько глуп, что не верит тебе, то, значит, он тебя не заслу­живает.

Предоставь это дело мне. Я найду Мэтта и скажу все, что о нем думаю. Если бы он не бросил тебя с детьми, ты бы не стала жер­твой этого подлого хищника Де Лейси, который ничуть не лучше Мэтта. Как он смел набрасываться на тебя! Нужно было позво­нить в полицию и подать на него жалобу».

Хоуп поморщилась. Конечно, Сэм страстно защищала люби­мую сестру, но злиться на Мэтта и даже на Кристи было бессмыс­ленно.

«Я прилечу на уик-энд. Не паникуй. Ты прекрасно обойдешься без Мэтта Паркера. А когда он очухается и приползет обратно, то будет иметь дело со мной. Может быть, ты и простишь его, ноя – ни за что! Еще созвонимся. Выше нос!

Любящая тебя Сэм».

Сил на ответ у Хоуп не хватило. Она вспомнила, как Сэм кри­чала по телефону: «Я задушу этого подонка!» Но это только уси­ливало чувство вины. Хотя Мэтт не пожелал выслушать ее оправ­дания, Хоуп знала, что ей есть чего стыдиться, и закрывать на это глаза не приходилось.

Дельфина, Мэри-Кейт и Вирджиния приехали за ней еще до полудня.

– Я заказала столик в лучшем ресторане города, – с порога объявила Мэри-Кейт. – И велела заморозить для нас шампан­ское.

– Шампанское! – изумилась Хоуп. – Что мы празднуем?

– День дружбы, – решительно сказала Мэри-Кейт. – Или день избавления от приступа варикоза. Точно не помню. Неваж­но. Едем!

После шампанского они перешли к вину, и тут Мэри-Кейт спохватилась, что домой им придется возвращаться на такси.

– Терпеть не могу вызывать Тедди, – сказала Дельфина, раз­делавшись с великолепным эскалопом и отложив нож и вилку. – Он слишком медленно ездит. Ему бы только катафалки водить.

– Если бы он ездил быстрее, в тот вечер я бы ни за что не заме­тила на обочине Динки, – возразила Вирджиния.

– Славная собачка, – умилилась Хоуп. – Тоби и Милли лю­бят играть с ней. Может быть, я тоже заведу собачку. Будет с кем спать по ночам… – уныло закончила она.

– Не разводите сырость, – перебила ее Мэри-Кейт. – Все бу­дет хорошо.

– Ох, не знаю, – пробормотала Хоуп. – С Мэттом связи нет, всю последнюю неделю я не работала и возвращаться в отель не собираюсь, – добавила она, содрогнувшись при мысли о новой встрече с Кристи Де Лейси. – Единственные деньги, которые по­ступают на мой банковский счет, это плата за дом в Бате. Но они тут же перечисляются в счет погашения ссуды. Без моего жалова­нья и тех сумм, которые Мэтт получает по контракту с Джаддом, нам не продержаться.

Дельфина положила ладонь на руку Хоуп.

– Мы поможем, – сказала она. Хоуп улыбнулась ей:

– Дельфина, спасибо за доброту, но я не могу на это согла­ситься.

– Вам нужна другая работа, – решительно заявила Мэри-Кейт. – На следующей неделе начнем искать. Вы уже говорили с Сэм?

Хоуп кивнула:

– Она прилетит на уик-энд.

– Вот и прекрасно. Она поднимет вам настроение.

– Едва ли, – мрачно сказала Хоуп. – Едва ли что-то подни­мет мне настроение. И работать я тоже не смогу. Я чувствую себя совершенно бесполезной и никчемной.

– Глупости. Вам нужно работать.

– Можно подавать десерт? – спросил официант.

– Нет-нет, никаких десертов, – с озорной улыбкой ответила Дельфина. – Но мы с удовольствием посмотрим меню.

Конечно, одного лицезрения меню оказалось недостаточно. Увидев название «Шоколадный оргазм», все дружно заказали это блюдо.

– Интересно, что там внутри? – задумчиво спросила Мэри-Кейт.

– Чем спрашивать, лучше попробуйте, – ответила Вирджи-ния, погружая вилку в горку темного шоколада.

Было почти три часа, когда все они со смехом залезли в маши­ну таксиста Тедди, который поприветствовал их весьма сдержан­но. Тедди слегка побаивался этих странных женщин. Когда они разъезжались с заседаний своего клуба рукоделия, то всегда хохо­тали и вели себя очень шумно. С такими нужно было держать ухо востро.

Вирджиния, которой предоставили почетное место рядом с шофером, уже собиралась закрыть дверцу, когда увидела пару длинных ног в белых брюках со стрелками, о которые можно бы­ло обрезаться.

– Вирджиния! Как я рад вас видеть!

Чтобы их головы оказались на одном уровне, Кевину Бартону пришлось опуститься на корточки. Загар, полученный на поле гольф-клуба, очень украшал его тонкое лицо, умные серые глаза тепло смотрели на Вирджинию.

Три женщины, сидевшие сзади, захихикали, как невоспитан­ные школьницы на экскурсии, впервые увидевшие статую обна­женного мужчины. Поклявшись про себя оторвать им головы, Вирджиния вежливо поздоровалась. Она не видела Кевина с того злополучного концерта, поскольку сознательно приходила в гольф-клуб, когда его там не было.

– Как поживаете? – спросил Кевин.

– Нормально, – ответила Вирджиния. – К сожалению, нам пора: Дельфина опаздывает на работу.

Дельфина, которая после двух бокалов шампанского и трех вина могла опоздать только к дивану и телевизору, неудержимо захихикала.

– Можно позвонить вам? – с обычной для него вежливостью спросил Кевин.

Вирджиния почувствовала, что кто-то из сидевших сзади пнул спинку ее сиденья, что, конечно же, значило: «Валяй, не стес­няйся!»

– Да, конечно, – ответила она Бартону.

– Спасибо, – сказал он. Потом добавил: – До свидания, да­мы, – и захлопнул дверцу.

– Очень симпатичный мужчина, – невинно сказала Мэри-Кейт, и Вирджиния бросила на нее весьма красноречивый взгляд.

Тедди развез всех по домам, и после этого Хоуп заехала в «Ханнибанникинс» за Милли и Тоби. Дети целый день рисовали паль­цами, и Хоуп не могла понять, в каких костюмах они этим зани­мались. Должно быть, в космических скафандрах, потому что на их одежде не было ни пятнышка.

– Просто мы были очень осторожны, – сказала Гизелла, по­махав им на прощание.

– Хотела бы я этому научиться! – засмеялась Хоуп. – Когда мы что-то красим дома, единственные, на ком не бывает краски, это куры!

Войдя в дом, она увидела, что на автоответчике мигает зеленая лампочка: это означало, что кто-то оставил сообщение. Не смея надеяться на чудо, Хоуп нажала кнопку.

– Это я, – сказал Мэтт. – Я в Бате. Сердце Хоуп подпрыгнуло от рад ости.

– Я знаю, что ты разыскивала меня. Я разговаривал с Дэном, и он сказал, что ты звонила. Я не захотел оставаться у него и Бет­си и снял номер в гостинице. Не знаю, смогу ли я разговаривать с тобой, – г мрачно продолжил он. – Мне нужно время, чтобы во всем разобраться. Передай детям, что я их люблю, ладно? Види­мо, нам придется договариваться о доступе. Сейчас мой мобиль­ник включен, так что, если понадобится, ты сможешь до меня до­звониться. Только не проси меня вернуться, потому что я все равно этого не сделаю.

Радость Хоуп разлетелась на куски. О доступе? Что он мог иметь в виду? Очевидно, доступ к детям, о котором договариваются те, кто разводится. Значит, Мэтт хочет развода?

И тут она впервые ощутила гнев. В этом был весь Мэтт! Он принял решение сам, не дав ей сказать ни слова в свое оправда­ние. Как часто он делал это за время их семейной жизни? Десят­ки – нет, тысячи раз. Мэтт принимал решения, а она слепо вы­полняла их. Все, хватит! Если Мэтт хочет развода, он его получит. Но подаст на развод она сама. Пусть почешется!

Оказавшись в Килнагошелл-хаусе, Вирджиния сняла с себя платье-рубашку из темно-красного шелка, надела вельветовые брюки, свитер и повела Динки на прогулку. Нужно было провет­риться после непривычных для нее трех бокалов вина.

– Напиваться днем неприлично, Динки, – сказала она.

В последнее время Вирджиния все чаще замечала, что беседует со своей любимицей, и это казалось ей признаком безысходного одиночества.

– Не знаю, что бы я без нее делала, – накануне сказала она по телефону Джейми. – Наверно, я кажусь тебе смешной. Нельзя так относиться к какой-то собачонке. Наверно, ты считаешь, что так любить следует только людей.

– Не говори глупостей, – тепло сказал Джейми. – Я рад, что у тебя есть Динки. Каждому из нас кто-то нужен, человек или животное. Только, пожалуйста, не забывай, что у тебя есть все мы.

Вирджиния так углубилась в свои мысли, что заметила маши­ну Кевина лишь тогда, когда она оказалась совсем рядом.

Он вышел из автомобиля и потрепал Динки по голове. Соба­чонка так обрадовалась, что перевернулась на спину и подстави­ла ему брюшко.

– Хорошая девочка, хорошая, – ласково сказал Кевин. «Что ж, – подумала Вирджиния, – человек, который любит собак, не может быть таким уж плохим».

– Я приехал просить прощения, – сказал Кевин, продолжая гладить Динки.

– За что? – спросила Вирджиния, не желая облегчать ему жизнь.

– За то, что привел вас туда, где были Смарты, и позволил Гленис грубить вам.

– Это слишком сильно сказано, – Вирджиния пожала плеча­ми. – Однако меня расстроило то, что вы не заступились за меня. Конечно, старым друзьям тяжело видеть вдову или вдовца с кем-то другим, поэтому я ее понимаю. Но не оправдываю. – Тон Вирд­жинии стал холодным. – А вы позволили ей так обращаться со мной, и это непростительно. Я была просто вашей гостьей, и по­зволять ей думать, что нас связывает что-то большее, было по меньшей мере необдуманно.

Кевин быстро выпрямился.

– Я знаю и прошу за это прощения, – сказал он и взял Вирд­жинию за руку.

Вирджиния медленно убрала руку. Она не хотела быть невеж­ливой, но не считала, что Кевин заслужил право на такой интим­ный жест.

– Пожалуйста, простите меня, – серьезно сказал он. – В свое оправдание могу сказать только одно: я был бы рад, если бы нас что-то связывало. Тогда осуждение Гленис было бы не таким обидным.

Вирджиния величественно выпрямилась. Увидев, как напряг­лось ее лицо, Бартон заторопился.

– Вирджиния, я бы с удовольствием назначил вам свида­ние, – сказал он. – Во-первых, потому, что вы мне очень нрави­тесь, а во-вторых, чтобы вымолить прощение. Что вы скажете, если я приглашу вас к себе на обед вечером в пятницу? Все будет очень мирно и не даст повода для сплетен. В моем предложении нет ничего оскорбительного, уверяю вас! Все будет очень при­лично. К тому же я неплохо готовлю.

Вирджиния впервые улыбнулась.

– Я должна заглянуть в календарь, – сказала она. В дни ее мо­лодости ни одна женщина не соглашалась на свидание, не загля­нув предварительно в календарь. Этого требовал этикет.

– Тогда я позвоню вам завтра! – с жаром сказал Кевин. – Буду ждать с нетерпением.

– Ты маленькая предательница, – сказала Вирджиния Динки по пути домой. Впрочем, это было несправедливо по отношению к собаке, которая явно разбиралась в людях. Она обожала Мэри-Кейт, терпела Тедди-таксиста и ненавидела Барбару. – Что ты думаешь о Кевине? – спросила ее Вирджиния.

Динки радостно завиляла хвостом.

– Что ж, обед так обед, – сказала ее хозяйка.

Перед обедом у Кевина Вирджиния весь вечер думала о Билле. Было трудно представить себе, что после его смерти прошло два года. Он все еще был с ней его присутствие составляло неотъем­лемую часть жизни Вирджинии. И в то же время казалось, что его нет очень давно, потому что за это время многое изменилось. Вернее, изменилась она сама. Ее возвращение к жизни было мед­ленным, болезненным и протекало по принципу «шаг вперед, два шага назад». Но жизнь продолжалась, и Вирджиния училась ей заново, потому что выбора не было.

Она помнила день, когда Лоренс, считая, что поступает пра­вильно, мягко предложил убрать одежду отца. Но Вирджиния не желала и слышать об этом, – Если ты выкинешь его одежду, то выкидывай заодно и ме­ня! – гневно сказала она.

Она привезла весь гардероб Билла в Килнагошелл и развесила его в шкафу, который стоял в спальне для гостей. Но скоро эти вещи утратили его запах. Когда Вирджиния прижимала к себе старый твидовый пиджак мужа, пиджак не пах ничем. Только старым шкафом и тканью, которая больше не касалась сильного, любимого мужского тела.

Укладывая одежду в чемоданы, она плакала. Но решение было правильным. Билл одобрил бы ее, она была в этом уверена. Вирд­жиния была обязана сделать это, как бы больно ей ни было. Ина­че ей следовало бы лечь с ним в одну могилу. В супермаркете она заставляла себя проходить мимо полок с овсянкой, чтобы не быть рабой собственной памяти.

Впрочем, старый джемпер, в котором Билл играл в гольф, все еще лежал в нижнем ящике комода. Она часто вынимала его и прижимала к лицу. Он вызывал воспоминания, от которых на глазах выступали слезы.

Вот и в тот вечер, одевшись, чтобы ехать к Кевину, Вирджиния села на кровать, обхватила джемпер и стала баюкать его, как плю­щевого мишку. Динки, чувствовавшая настроение хозяйки, ле­жала на полу, вытянув лапы, и задумчиво смотрела на нее снизу вверх.

– Думаешь, я сошла с ума? – спросила ее Вирджиния. Потом поцеловала джемпер и снова осторожно положила его в ящик. – Я ненадолго, малышка, – сказала она собачке.

Кевин жил в старом деревенском доме по другую сторону Редлайона. Вирджиния, которая имела немалый опыт в садоводстве, представляла себе щедрую зелень, плетистые розы, обвивающие дверь, большие вазы с растениями по бокам и клумбы с душис­тым табаком. Однако перед домом были только четыре прямо­угольные рабатки гладиолусов, выглядевшие так, словно их раз­били с помощью линейки и угольника. Выглядело это довольно странно.

– Любуетесь цветами? – спросил Кевин, стоявший на крыльце.

– Э-э… да, – солгала Вирджиния. Гладиолусы были единст­венными цветами, которые она не любила.

– Урсула была первоклассным цветоводом. Она сама разбила эти клумбы, а я пытаюсь поддерживать их в первозданном ви­де, – грустно сказал Кевин.

Внутри дом был таким же строгим. Деревянные полы покры­вал узорчатый ковер, на стенах красовались темно-красные обои, создававшие резкий контраст с ковром и бледно-розовым дива­ном. Свободные поверхности были уставлены фотографиями в рамках из белого металла. Все здесь казалось слегка нарочитым, как в голливудской версии викторианского особняка.

Главным украшением комнаты был портрет, висевший над ка­минной полкой. На нем была изображена женщина лет сорока пяти, одетая в синее платье. Она слегка улыбалась, подобно Мо-не Лизе, лицо окружали короткие темные волосы, темные глаза мерцали. Скорее всего, это и была Урсула.

– Я заказал этот портрет на ее пятидесятилетие, – гордо ска­зал Кевин.

– О боже, она не выглядит на пятьдесят, – ответила Вирджи­ния.

Бартон был доволен.

– Урсула.никогда не выглядела на свой возраст. Такие жен­щины навсегда остаются молодыми. Даже перед самым концом она казалась младше, чем была на самом деле. Это замечали все. – В голосе Кевина звучала грусть. Он смотрел на портрет и казался целиком ушедшим в себя.

– Помочь вам на кухне? – бодро спросила Вирджиния.

Кевин сразу взял себя в руки.

– Нет, спасибо, я справлюсь. Надеюсь, вы любите жаркое из ягненка?

– Обожаю, – улыбнулась Вирджиния.

Она с удовольствием тоже пошла бы на кухню и дружески по­болтала с Кевином, пока он будет готовить. Но он явно предпо­читал более официальный стиль общения. Когда Вирджиния по­просила воды, он принес ей стакан в гостиную, где негромко зву­чала грустная фортепьянная пьеса Шопена, и опять ушел.

Вирджиния знала, что ведет себя невежливо, но не смогла про­тивиться соблазну и начала рассматривать фотографии, букваль­но наводнявшие комнату. На большинстве были запечатлены Кевин и Урсула вместе, но попадались и портреты одной Урсулы. Глядя на свадебную фотографию, Вирджиния поняла, что худож­ник польстил натуре. Ее темные глаза были гораздо более узки­ми, а подбородок более тяжелым, чем на портрете. Вирджиния осторожно рассматривала снимок и пыталась понять, смогла ли бы она дружить с этой женщиной. Едва ли можно быть подругой совершенства. Совершенства, дружившего с этой кошмарной Гленис Смарт… Вообще Вирджиния чувствовала себя здесь не слишком уютно. Было ясно, что это дом Урсулы; вернее – ее усы­пальница. Склеп.

Кевин не лгал: он действительно оказался хорошим поваром. Оба ели с удовольствием, болтая о друзьях и знакомых, вспоми­нали забавные истории, связанные с гольфом, и рассказывали друг другу о своей прежней жизни. Вирджиния пыталась как мож­но реже упоминать имя Билла – это было реакцией на поведение Кевина, каждая вторая фраза которого была посвящена Урсуле. Может быть, за ней тоже водится этот грех? Кажется, нет. Пили они мало, и когда дело дошло до кофе, в бутылке еще оставалось как минимум на один бокал.

– Еще вина? – спросил Кевин.

– Нет, спасибо. Я выпила достаточно. К тому же я за рулем, – сказала Вирджиния.

Бартон заткнул бутылку пробкой.

– Пусть стоит до следующего раза, – мрачно сказал он. – Слишком легко поддаться горю и начать пить. Я думаю, этим кончает большинство вдовцов. Когда я сижу здесь наедине со своими воспоминаниями и Шопеном, то понимаю: стоит начать глушить боль вином, как остановиться будет трудно.

Вирджиния посмотрела на него с любопытством.

– Я знаю, это банально, – сказала она, – но не думаете ли вы, что время лечит?

– Нет, не думаю, – ответил шокированный Кевин. – Разве это возможно? Как я могу забыть Урсулу? – Его лицо исказила боль.

– Я имела в виду другое, – мягко возразила Вирджиния. – Можно ли привыкнуть к потере и смириться с ней? После смерти Билла прошло два года, но я не могу забыть его. Билл так долго был для меня всем на свете… Забыть его так же невозможно, как забыть дышать, но… – Вирджиния сделала паузу, пытаясь найти подходящие слова; ей не хотелось обидеть Кевина. – Жизнь про­должается. – Она засмеялась. – Еще одна банальность! Но хо­чешь не хочешь, а приходится что-то менять. Похоже, Урсула лю­била жизнь: она не хотела бы, чтобы вы похоронили себя заживо. – Вы правы. – Лицо Кевина просветлело, как по мановению волшебной палочки. – Она действительно любила жизнь. Я рад, что сумел дать вам представление о ней. Он положил ладонь на руку Вирджинии.

– Думаю, она бы вам понравилась. Вы могли бы стать подру­гами.

– Да, наверно, – согласилась Вирджиния. – А вы стали бы неразлучными друзьями с Биллом и с утра до ночи пропадали бы на стадионе для гольфа. Но, увы, ни Урсулы, ни Билла больше нет. А мы вынуждены что-то менять. Честно говоря, я уехала из нашего старого дома с горя, но это позволило мне начать жизнь заново и не заливаться слезами каждые пять минут. А вы, напри­мер, могли бы сменить обои. Просто для разнообразия.

Он улыбнулся.

– Но я уже менял обои. Старые совсем выцвели. Вирджиния тоже улыбнулась. Значит, ужасное сочетание цве­тов было делом рук Кевина. Возможно, у Урсулы был более изыс­канный вкус.

– Вы не представляете, как трудно было разыскать те же обои!

Их перестали выпускать. У меня ушло на это два месяца.

Он выглядел таким гордым, что Вирджиния промолчала. Да и что она могла сказать? Наверно, вдовы действительно приспо­соблены к жизни лучше вдовцов, которые без жен остаются со­вершенно беспомощными. Как это грустно… Но еще грустнее попытка Кевина воссоздать прошлое, сохранив обои, выбранные Урсулой. Вирджиния была готова держать пари, что он покупает те же вещи, которые покупала Урсула, – от молока до средства для чистки раковин. Конечно, именно она научила Кевина гото­вить чудесного ягненка с мелким жареным картофелем и зелены­ми бобами, слегка смазанными сливочным маслом… Вирджиния вздрогнула: казалось, за ней следит привидение. Спустя несколь­ко минут она украдкой посмотрела на часы. Было без четверти десять – она провела у Кевина достаточно много времени, чтобы уход не показался невежливым.

– Все было очень вкусно, – любезно сказала она.

– Я рад, что вам понравилось. Раз так, придется повторить. – Кевин тепло улыбнулся. – Может быть, мы шокируем местное общество и куда-нибудь выберемся.

Вирджиния сделала вид, будто не поняла намека.

– Едва ли кого-нибудь шокирует, если двое старых друзей по­обедают вместе.

Она не стала предлагать Кевину помочь убрать со стола. Во-первых, он отказался бы; во-вторых, на сегодня она была сыта Урсулой по горло.

– Спасибо, Кевин.

Вирджиния прошла в прихожую, сняла с вешалки жакет и бы­стро накинула его. Помочь ей Кевин не успел.

– На следующей неделе я буду очень занята, – сказала она. – Зато потом мы могли бы сыграть в гольф двое на двое.

– Что ж, если вы заняты, то делать нечего… – пробормотал Кевин.

Вирджиния клюнула его в щеку и рывком открыла входную дверь.

– Счастливо! – весело бросила она и пошла к машине мимо рабаток с омерзительными розовыми гладиолусами.

Сев в машину, она помахала рукой и выехала за ворота. Теперь можно было успокоиться. Ничего себе мирное свидание! Вот те­бе веселая вдова… Конечно, Кевин ухаживал за ней изо всех сил, однако настоящая связь между ними была невозможна. Вирджи­ния чувствовала, что нравится ему, но сердце Кевина принадле­жало только Урсуле. А жаль…

– Билл, милый, надеюсь, ты будешь счастлив на небе с каким-нибудь симпатичным ангелом, – сказала она, выезжая на шос­се. – На земле мне это не удается. Ну что ж… Зато у меня здесь есть подруги, так что обо мне можешь не беспокоиться.