Эти три коротких слова

Глава 4

Давайте проясним одну вещь: каждая женщина, с которой я ложусь в постель, оказывается там исключительно по своему желанию и будучи в состоянии дать осознанное согласие.

Флиртую ли я бесстыдно, чтобы к этому подтолкнуть?

Разумеется.

Пытался ли я хоть раз кого-нибудь принудить?

Никогда.

Это вообще не мой стиль.

Я хочу, чтобы женщина хотела меня так же сильно, как я хочу ее.

Поэтому меня расстраивает то, как идут дела у нас с Пенни. Я уже вижу, как кончится этот вечер. Я перешел черту, когда начал флиртовать с сестрой своего лучшего друга, товарища по команде, и сделал это совершенно напрасно.

Пенни слишком застенчивая.

Слишком рассудительная.

Даже если я ее привлекаю, поддаваться этому она не собирается.

Разочарован ли я? Крайне.

Но это не значит, что я ее брошу, чтобы найти на ночь кого-нибудь еще. Мне правда нравится ее общество. Она забавная. Мне нравится, как она шутит, когда перестает так сильно нервничать. С ней приятно проводить время.

Честно говоря, я рад, что встретил ее сегодня. Она сделала мой день рождения приятным, хотя обычно это просто совершенно бессмысленный день, когда я пытаюсь забыть, что семьи у меня, в общем-то, нет и что единственные, кто меня поздравят – это мои товарищи по команде.

– Да где это место? – Пенни дрожит.

– Прямо за углом. – Я отпускаю ее руку и обнимаю за плечи, притягиваю к себе, чтобы согреть.

На улице не просто холодно. Мороз пробирает до костей. В такую погоду не обойтись без шапки, перчаток и теплой куртки. У меня замерзли лодыжки, а что чувствует Пенни, я даже представить себе не могу.

Я заворачиваю за угол. На витрине маленькой пекарни, которая мне так полюбилась, светится неоновая вывеска «Открыто». Отлично.

– Почти пришли, – говорю я, указывая вперед. Мы ускоряем шаг, и я открываю перед Пенни дверь. Я люблю шутить, что эта пекарня – самое секретное место в Ванкувере. Выглядит совершенно непрезентабельно: узкое здание, половину которого занимает пекарня, а еще половину – небольшой магазинчик. Пол тут выложен потрескавшейся черно-белой плиткой, и конечно же за прилавком сидит старик, явно немало повидавший на своем веку.

Он поднимает на меня взгляд, и на его лице появляется едва заметная улыбка.

– Илай, мальчик мой, а я все гадал, когда же ты снова зайдешь.

На стене прямо над кассовым аппаратом висит моя футболка с автографом в большой рамке для фотографий. Я подарил ее Роберту – мужчине, сейчас озаряющему нас улыбкой, – на его семидесятипятилетие. Он был просто счастлив.

– Привет, Роберт, – говорю я. – Был занят. Еще пытался есть поменьше сладкого. – Я похлопываю себя по животу. – Плей-офф не за горами, так что мне нужно быть в отличной форме.

– Помню тот вечер, когда ты пришел за «Красным бархатом». На следующий день у вас состоялась одна из лучших игр сезона. – Роберт вздергивает подбородок. – Я всем говорю, что это все благодаря моему торту.

– Знаешь, я уверен, что ты абсолютно прав.

Роберт отпускает смешок.

– Только посмотрите на этого парня. Умеет поднять старику настроение. – Он переводит взгляд на Пенни. – А это у нас кто? Ты раньше никогда не приводил сюда девушек. Она, должно быть, совершенно особенная.

Я притягиваю Пенни поближе и сжимаю ее плечо.

– Конечно, особенная. Ее зовут Пенни. Мы давно знакомы, и мы решили провести мой день рождения вместе.

– У тебя день рождения? – спрашивает Роберт. – Вот те на! А у меня как раз есть для тебя сюрприз.

Он проходит вглубь пекарни, ненадолго исчезая за дверью.

– Судя по тому, насколько хорошо вы с владельцем знакомы, ты тут часто бываешь? – спрашивает Пенни.

– Я прихожу сюда, пожалуй, даже слишком часто. Он готовит такие прекрасные шоколадные круассаны, что я как-то заплакал от счастья, когда откусил кусочек.

– Врешь ты все, – она смеется, тыкая в меня пальцем.

– Почти заплакал. Если бы я мог проявлять свои эмоции на более глубоком уровне, то обязательно заплакал бы по-настоящему.

В этот момент Роберт появляется из-за двери, держа в руках коробку с тортом. Он похлопывает по крышке и ставит ее на прилавок, пододвигает к нам.

– Французский шелковый пирог. Последний остался.

– Что? – спрашиваю я пораженно. – Их же всегда раскупают.

– Сегодня твой счастливый день. С днем рождения, Илай. – Роберт протягивает мне руку, и я крепко ее пожимаю.

– Большое тебе спасибо, – говорю я. – Сколько я тебе должен, Роберт?

Я достаю бумажник, но Роберт меня останавливает.

– За счет заведения. Считай это подарком на день рождения.

– Ты же знаешь, я так не могу.

Он машет на меня рукой.

– Учитывая, как сильно ты увеличил мои продажи, рассказав всем о моем магазинчике, я тебе еще и должен остаюсь. Возьми пирог и не спорь.

Я бы никогда не посмел спорить с Робертом, поэтому я просто достаю из бумажника пятьдесят долларов и кладу их в банку для чаевых. Подмигнув раздраженному старику, я беру коробку с пирогом.

– Спасибо, Роберт.

– Обращайся. – Он переводит взгляд на Пенни. – Ты этого парня не обижай. Если он тебя сюда привел, значит, ты для него много значишь. Мы все о нем очень высокого мнения, и я надеюсь, что ты тоже.

Пенни явно чувствует себя не в своей тарелке, но отвечает:

– Он правда замечательный.

Довольный Роберт машет нам рукой на прощание, и я направляюсь к выходу. Когда я открываю дверь перед Пенни, она спрашивает:

– А где мы будем есть пирог?

– Ну, поскольку Роберт уже закрывается, можем съесть его прямо тут. Он всегда кладет в коробку вилки, чтобы можно было перекусить на ходу. – Когда Пенни начинает дрожать, я мысленно улыбаюсь сам себе. – Ну или мы можем зайти ко мне – я живу прямо через дорогу. – Я указываю на современный жилой комплекс, возвышающийся напротив.

Ее глаза сужаются.

– Какое удобное совпадение.

– Для меня – определенно. Насчет тебя я не так уверен. Не знаю, где ты живешь, но мы уже решили, что после десерта мы расходимся. Так что можем съесть пирог на улице, а потом я буду более чем счастлив поймать тебе такси до дома.

– Ты хочешь, чтобы я ела пирог, пока мы замерзаем на улице в трех минутах от твоей квартиры?

– Ну… Если хочешь погреться, то можем пойти ко мне. У меня есть камин, возле которого можно посидеть.

– Ну разумеется, у тебя есть камин, – закатывает глаза Пенни, прежде чем развернуться и уйти.

– Ты куда это? – спрашиваю я.

– Иду к тебе в гости. Я отказываюсь и дальше тут мерзнуть. Я уже ног не чувствую.

Лучезарно улыбаясь, я догоняю ее и крепко обнимаю.

– Отличная идея. Рад, что ты об этом подумала. И, конечно, после десерта я отправлю тебя домой.

– Ага, ну конечно, – говорит она таким притворно раздраженным тоном, что я улыбаюсь только шире.

– Знаешь, я твою квартиру представляла очень стерильной, – признается Пенни, оглядываясь.

– Стерильной? – спрашиваю я, включая камин. Он мгновенно оживает, отбрасывая на стены погруженной в полумрак комнаты оранжевые отсветы.

– Ну, знаешь, как в холостяцкой берлоге. Неоновые знаки, пивные плакаты, все выхолощенное, безвкусное. А у тебя тут свечи, подушки диванные, занавески. А это? – она указывает на висящую на стене картину. – Это ведь настоящее искусство!

Я смеюсь.

– В детстве я жил в сарае на чердаке. Я решил, что когда вырасту, то у меня дома будет по-настоящему уютно. Так что на обустройство я потратил много времени.

Она встает ко мне лицом, пока я расстилаю на полу плед.

– Ты жил в сарае?

– Длинная история, – говорю я, не желая рассказывать о своем детстве. О моем детстве вообще немногие знают. Я не рассказываю об этом на работе, и уж тем более не рассказываю фанатам, и я хочу, чтобы так все и оставалось. Мне не нужно, чтобы меня жалели – особенно в мой день рождения.

Я ставлю на плед коробку с пирогом и двумя вилками.

– Принести тебе что-нибудь попить? У меня есть горячий шоколад. Могу туда еще немного бейлиса плеснуть.

– У тебя есть бейлис и горячий шоколад? – спрашивает Пенни ошеломленно.

– Да, а почему тебя это так шокирует?

Она все еще не сняла мой пиджак и теперь небрежно расхаживает в нем по квартире.

– Мне просто казалось, что… ну, не знаю. Что ты должен любить темное пиво, или, может, виски, а никак не горячий шоколад и бейлис.

– Я не настолько холодный человек, как тебе кажется, – говорю я, направляясь к открытой кухне, совмещенной с гостиной.

– Я не считаю тебя холодным, – заверяет Пенни, следуя за мной, и садится за стол. – У меня просто сложилось о тебе совсем другое впечатление.

– Возможно, тебе стоит познакомиться с нашей командой получше, – говорю я, ставя на плиту молоко. – Поможет с публикациями в ТикТоке.

– И как я, по-твоему, должна познакомиться с вами поближе? – Я оборачиваюсь на Пенни, заинтересованно вскинувшую одну бровь.

И усмехаюсь.

– Ну, если говорить про меня, то лучше всего, если ты проведешь вечер здесь, со мной. Но с остальными ребятами хватит и обычного опросника.

– Так-так. А почему это с тобой нужно провести вечер?

– Я сложный человек. Остальные куда более поверхностны. Но чтобы понять меня, нужно глубоко погрузиться в вопрос. Чем больше времени со мной проведешь, тем лучше. Я-то готов работать вообще всю ночь напролет.

Она с улыбкой качает головой.

– Ого. А ты вообще никогда не прекращаешь, да?

– Что я не прекращаю? – невинно спрашиваю я. – Я просто пытаюсь помочь тебе с работой.

– Да ты прямо благородный рыцарь в сияющих доспехах.

– Ты не первая, кто меня так зовет. – Я подмигиваю, достаю из шкафчика две кружки… и просто жду реакции.

– Что это, черт возьми, такое? – спрашивает Пенни. Как я и ожидал.

Я поднимаю кружки повыше.

– Это мои дорогие кореша. Тейтерс подарил мне их на Рождество. – Я взмахиваю кружками в воздухе. Одна в форме пары темных сисек, другая – в форме пары светлых. Очень красивые. Прекрасно сохраняют тепло. – И прежде чем ты откажешься пить из пары грудей, знай: это единственные кружки, которые у меня есть.

– Забудь все, что я говорила о твоем утонченном вкусе. Это, – она указывает на кружки, – именно то, что я от тебя ожидала.

– Рад, что не разочаровал, – отвечаю я. Пенни передергивает плечами и плотнее запахивается в мой пиджак. – Может, одолжить тебе толстовку? Или штаны? Чтобы согреться.

Она качает головой.

– Нет, я просто пойду посижу у камина, если ты не против.

– Конечно. Я сейчас подойду.

Пенни спрыгивает со стула и идет в гостиную, садится на расстеленный плед. Снимает пиджак и кладет его себе на колени, а сама придвигается поближе к огню. Ее лицо освещено пламенем, и я вижу ее профиль – мягкие губы, изящный изгиб носа. Она прекрасна. Правда.

И не то чтобы я в этом сомневался, но характер у нее под стать красоте. Она смешная, находчивая, с ней приятно пикироваться… Черт возьми, она просто идеальна. В ней есть все, что нужно, и я понял это только сегодня, когда она немного расслабилась.

Наверное, я тоже судил о Пенни очень поверхностно, и чем больше я о ней узнавал, тем сильнее меня к ней влекло.

Закончив варить горячий шоколад и добавив в него капельку бейлиса – но только капельку, – я приношу кружки в гостиную и ставлю их на кофейный столик перед камином. Расстегиваю жилет и отбрасываю его в сторону, чтобы иметь возможность двигаться свободнее – обычно мне нравится, когда костюмы сидят на мне как влитые.

Наконец я протягиваю руку и вручаю Пенни кружку, которую она неохотно берет, качая головой.

– Спасибо… И за эти груди, и за горячий шоколад.

– Не за что, – говорю я и беру в руки свою кружку. Потираю торчащие керамические соски и поднимаю на Пенни взгляд.

– Ты что делаешь? – спрашивает она.

– Ну, большего мне сегодня не светит, так что получаю то наслаждение, которое могу. – Я щипаю кружку за сосок и издаю нелепый стон. Пенни смеется так громко, что я мысленно аплодирую себе за то, что мне удалось ее развеселить.

– Я тебя просто ненавижу.

– Неправда, я тебе нравлюсь. – Я протягиваю ей вилку и открываю коробку с пирогом. Корочка песочного теста светло-коричневого цвета, сам пирог покрыт взбитыми сливками и шоколадной крошкой, и вид у него такой аппетитный, что у меня слюнки текут.

– Черт! Боюсь, дальнейшее тебе может не понравиться.

– Ты о чем? – спрашивает Пенни.

Я не отвечаю. Вместо этого я втыкаю в пирог вилку, подцепляю огромный кусок и отправляю его в рот. Глаза Пенни расширяются, и она снова смеется.

– Кажется, ты с этим пирогом сейчас за минуту управишься.

– Ну, с половиной так точно, – говорю я с набитым ртом.

– Надо запомнить: расставить по всему стадиону шелковые французские пироги. Снимать будем скрытой камерой. Некоторые пироги настоящие. Некоторые – нет.

– Это просто жестоко, – говорю я, проглотив кусок.

Мило улыбаясь, Пенни протягивает руку и проводит пальцем по уголку моих губ. Затем отстраняется и демонстрирует мне покрытый взбитыми сливками палец.

Даже не задумываясь, я подношу ее палец к своему рту и нежно слизываю взбитые сливки.

Наши взгляды встречаются.

В комнате воцаряется тишина.

Воздух густеет.

Прежде чем я успеваю остановиться, я беру ее палец в рот. Слегка касаясь губами, я тщательно его облизываю, не сводя с Пенни взгляда. Когда я ее отпускаю, она медленно опускает руку. Ее глаза широко раскрыты, она отводит взгляд в сторону, откашливается.

Я понимаю, что она так тщательно пыталась скрыть весь этот вечер. Она меня хочет. Я видел небольшие намеки и раньше, но сейчас, когда мы сидим в оранжевом свете огня, я точно уверен: Пенни чувствует то же самое, что и я.

Я беру вилку, подцепляю кусочек поменьше и подношу к ее рту.

Она смотрит на вилку, затем поднимает на меня взгляд прекрасных глаз, и я чувствую, как у меня все переворачивается внутри, когда она открывает рот и, не отводя от меня взгляда, изящно съедает кусочек.

В брюках становится тесно.

– Не могу поверить, что я так на тебя смотрю. – Пенни скидывает с колен пиджак. Она подбирает под себя ноги, и подол платья медленно ползет вверх. – Хочешь еще кусочек?

Я отрываю взгляд от ее ног – по гладкой коже пляшут отблески огня – и смотрю ей в глаза. Откашливаюсь и киваю.

– Да.

Я беру себе еще кусочек, на этот раз куда более скромный. А вот взгляд, которым за мной следит Пенни, скромным совсем не кажется. Когда я сглатываю, в глазах ее пляшет огонь.

Решив искусить судьбу, я подцепляю очередной кусочек пирога вилкой и подношу к ее рту. Мгновение она смотрит на пирог, затем приоткрывает губы. На грудь ей падает капелька взбитых сливок.

Мы одновременно опускаем взгляд. Взбитые сливки покоятся на холмике ее груди.

Черт…

– Давай помогу, – говорю я, чувствуя, как рот у меня наполняется слюной. Я выжидаю несколько секунд на случай, если Пенни решит возразить, но она молчит, только тяжело дышит, и я понимаю – можно.

Я протягиваю руку и очень медленно, очень нежно провожу пальцем по ее груди.

Господи Иисусе.

Мягкие. Полные. Аппетитные.

У нее перехватывает дыхание.

Мой член твердеет.

Мне хочется большего.

Я протягиваю ей палец. Я хочу почувствовать прикосновение ее губ, представить, что облизывает она совсем не мой палец. Я задерживаю дыхание, и мы смотрим друг на друга, в густом, наполненном похотью воздухе витает невысказанное обещание наслаждения.

К моему полному удовольствию, Пенни наклоняется вперед и, черт возьми, обхватывает мой палец губами.

Сначала она нежна и осторожна: просто медленно исследует мой палец языком. А потом… потом она начинает его посасывать, и с такой страстью, что у меня чуть ли не закатываются глаза.

Господи Иисусе.

Когда Пенни отстраняется, я окончательно теряю контроль. Моя броня дает трещину, и все, о чем меня когда-либо предупреждал Пэйси, меркнет во тьме. За считаные секунды этот вечер превратился из невинного «мы просто едим вместе пирог» в «я, черт возьми, собираюсь раздвинуть твои ноги и полакомиться твоей киской».

Я облизываю губы и опускаю вилку в коробку с пирогом, прежде чем отодвинуть ее в сторону.

– Ты уже все? – спрашивает Пенни.

– Это ты мне ответь, – говорю я и жду.

– Я бы съела еще кусочек. – Я тянусь за вилкой, но она меня останавливает. – Твой палец вкуснее.

Твою.

Мать.

Эти три коротких слова говорят мне: сейчас вечер совершит крутой поворот.

Мои фантазии осуществятся, и я вот-вот попробую на вкус Пенни Лоус.

Я обмакиваю палец в сливки и шоколад и протягиваю руку ей. Немного поколебавшись, Пенни встает на четвереньки и подползает ближе, усаживается мне на колени.

Да.

Именно здесь я, черт возьми, и хочу ее видеть.

Я опускаю руку на ее ягодицы, когда она берет в рот мой покрытый шоколадом и взбитыми сливками палец.

Ее губы скользят по моей коже. Она тщательно вылизывает палец, затем медленно отстраняется.

Мне.

Сносит.

Крышу.

В мгновение ока я опрокидываю Пенни на пол, и теперь она лежит на пледе, а я нависаю над ней, прижимая ее руки к полу.

– Скажи, что ты этого хочешь, – говорю я и с удивлением понимаю, что почти задыхаюсь.

Ее глаза ищут мои. Я вижу, как лихорадочно она думает, пытаясь понять, что же ей делать. Пожалуйста, не говори «нет». Я не уверен, что смогу это вынести.

Когда я уже думаю, что мои надежды рухнули, Пенни раздвигает ноги, позволив мне приблизиться, и признается:

– Я хочу этого. Очень сильно хочу.

И это все, что мне нужно было услышать.

Я припадаю губами к ее губам и наконец получаю то, о чем мечтал с тех пор, как впервые ее увидел.

И я беру от ситуации все.

Я завладеваю ее ртом.

Обхватываю ее грудь ладонями.

Мой твердый член упирается ей в живот.

Я впитываю ее стоны.

Я трахаю ее на пледе, перед камином, и когда она дрожит в моих объятиях и вот-вот уже кончит, я выхожу из нее и уношу в спальню, где целую и облизываю ее бедра, пока она не начинает царапать мою спину ногтями, умоляя о большем. Вот тогда-то я дарю нам обоим сладостное облегчение.

Никогда раньше я не испытывал ничего подобного.

Даже близко.

Невероятный экстаз, словно меня разрывает пополам. Это было что-то, что я словно всю жизнь берег только для нее. Только для Пенни.

Мы вместе засыпаем на моей гигантской кровати. Пенни прижимается ко мне, а я прижимаюсь к ней, надеясь и молясь, чтобы мне повезло еще хоть раз испытать блаженство, которое она мне подарила. Я знаю, что буду стремиться к этому всю оставшуюся жизнь.

Пропустил ли я подробности нашей совместной ночи?

Разумеется. Потому что, хоть это и важно – черт возьми, это перевернуло всю мою жизнь! – самое важное в этой истории то, что произойдет потом.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, Пенни уже нигде нет. Все, что мне остается – это наслаждение, все еще бурлящее в моих венах, и короткая записка.

«Хорнсби, с днем рождения. Надеюсь, тебе все понравилось. Я одолжила у тебя толстовку. Верну ее позже.

Пожалуйста, сделай так, чтобы Пэйси никогда ничего об этом не узнал.

Пенни».

Никаких «Я тебе позвоню».

Никаких «Может быть, нам стоит повторить».

Только просьба никому об этом не рассказывать. И я, конечно, не собираюсь этого делать: ни сейчас, ни когда-либо еще. И не только потому, что мне нравится Пенни и я уважаю ее желания. Просто последнее, что мне нужно – это чтобы Пэйси обо всем узнал. Я дал ему обещание и нарушил его. Но самое худшее заключается в том, что я бы с удовольствием нарушил это обещание снова.

И еще раз. И еще.

Я бы нарушал его до полного изнеможения.

Вот настолько мне понравилось быть внутри Пенни.

Быть рядом с ней.

Когда на следующий день я открываю свой шкафчик в раздевалке, внутри нахожу свою толстовку. Она пахнет Пенни. Я подношу ткань к носу и глубоко вдыхаю запах, вспоминая, каково это было – держать ее в своих объятиях, слышать, как ее стоны эхом отдаются в моих ушах, наблюдать, как она извивается от удовольствия под моими прикосновениями.

Но именно тогда я осознаю суровую правду.

Для Пенни Лоус все кончено.

А для меня даже и близко нет.